Белый аист летит, над белёсым полесьем летит.
Белорусский мотив в песне вереска в песне ракит
Белый аист летит, все летит над родными полями,
Землю нашей любви осеняя большими крылами».
Я ехала в это маленькое местечко на Западной Двине со смешанным чувством радости и тревоги... С тем самым чувством, с которым люди в зрелом возрасте едут на свою родину. Ностальгия, наверное... Но была у меня еще одна цель...Устав от городской жизни, её суеты и бессмысленности, я хотела немного отдохнуть в деревне. И не просто деревне, а именно той, где можно прикоснуться к корням, вспомнить детство и юность...
Может быть, думала я, снять комнатку у какой-нибудь старушки и пожить с недельку? Ходить днем с детьми на речку купаться, в лес с бабами за грибами и ягодами, а вечером сидеть одной на лавочке и смотреть в черное небо с падающими звездами. Тем более и месяц был подходящий – август...
После дня, проведенного в сумасшедшей Москве, утренний Витебск показался мне раем. Тихо, чисто, спокойно... Меня всегда поражала та разница в воздухе, земле и людях, которую я чувствовала в Белоруссии. Здесь всё было как-то мягче, нежнее и слабее, чем у нас на Волге....Вместо жирного чернозёма под ногами желтый песочек, над головой ласковое, не палящее солнце и небо чудного василькового цвета, который тщетно пытался передать в своих картинах Марк Шагал. И воздух - не сухой и горячий, а влажный и прохладный. И река: не раздольная плавная Волга, а маленькая быстрая Двина. Я замечала, что у людей здесь светлее глаза, волосы и кожа, у них чуть длиннее носы и тоньше губы. Они с их забавным белорусским акцентом просты и приветливы... Речь их богата восклицательными интонациями и ласковыми обращениями. Я легко вступаю с ними в разговор, не боясь нарваться на грубость или откровенную злобу. В них нет агрессии и напора, который свойственны жителям Москвы и больших российских городов. В общем, я люблю Белоруссию! Это моя родина. Именно с её неяркой природой связаны мои самые яркие детские впечатления. Именно здесь я всегда чувствовала себя свободной и счастливой, именно здесь закончилось моё детство...
Но когда я брала в городе билет на автобус со знакомым названием, у меня тревожно дрогнуло сердце – «зачем?». Там уже давно не было никого из родных. Бабушка, которая там когда-то жила, давно умерла. Умерли мои родители, и я не была там, страшно сказать, сорок лет. Оттуда меня увезли родители еще в младенческом возрасте. Но именно туда привозили каждый год летом на каникулы... Сначала одну, потом с младшим братом.
Я, ехала на автобусе, вглядываясь в знакомые и незнакомые места. Всё те же деревянные хатки с цветами на окнах и в палисадниках, кое-где новые кирпичные дома. Помпезных коттеджей за высокими заборами, которыми застроен наш пригород, не было. Всё мило, скромно, аккуратно. Вместо старой булыжной дороги теперь был гладкий асфальт, и автобус быстро доехал до места. Выйдя на остановке, я с волнением осмотрелась. Теперь здесь всё по-другому: автобусная станция, новый магазин, а рядом маленькая Церковь. Я подошла к Церкви, но она была закрыта. Постояла, и пошла к реке. Мне нужно было на другую сторону. Увидев паром, сразу всё узнала. Радостно забилось сердце: «Интересно: узнает кто-нибудь меня? А я кого-нибудь узнаю?». На пароме, кроме меня, переправлялись грузовая машина и девочка с велосипедом. Молодой паромщик мельком взглянул на меня и стал разговаривать с девочкой. Я вышла на берег, и мне показалось, что здесь всё по-старому... Вот дом, расписанный цветами и птицами. Теперь цветы и птицы поблекли, краска облупилась, а когда-то это был самый заметный и нарядный дом на берегу. Напротив магазин. Я осторожно зашла. В магазине смешались различные ассортименты и запахи, здесь продавалось всё: от хлеба до резиновых сапог. В углу, с маленькими детьми, стояла какая-то пожилая женщина в платке. Они что-то высматривали на витрине. За прилавком стояла незнакомая женщина средних лет. Я поздоровалась, немного постояла и спросила:
- Скажите, пожалуйста, а кто сейчас живет в доме по улице Котовского 32? Пожилая женщина с любопытством посмотрела на меня.
- А зачем вам? – насторожилась продавщица.
- Понимаете, я тут родилась, здесь жили мои родители и бабушка. Вот решила навестить родные края...- начала я с заготовленной фразы.
Тут пожилая женщина подошла ко мне поближе и, в упор уставившись на меня выцветшими голубыми глазами, неуверенно спросила:
- Ти ты это, Ольга?
И я, глядя на неё, вдруг узнала в этой голубоглазой женщине с седыми кудрями, выбивавшимися из-под платка, свою соседку Таську. Мы обнялись, поцеловались. Она показала на детей: маленькую девочку, и чуть старше мальчика, и сказала, что это её внуки. Дети молча уставились на меня.
- Пошли ко мне! У меня ведь мама жива. Она, правда, слепая, но всех помнит. Будет рада тебе.
Я купила бутылку вина, шоколадки детям и мы пошли. По дороге она рассказала мне о себе.
- А мужик мой утонул уже 6 лет назад. А ты знала его. Помнишь Вовку? – спросила она.
Взглянув на мальчика, я сразу вспомнила весёлого бесшабашного Вовку. Значит это их внуки...Пока мы шли по улице, редкие встречные жители здоровались с нами и возбужденная Таська весело говорила им:
- А вот Ольга, наша бывшая соседка, в гости к нам приехала.
Весть о том, что я приехала, быстро облетела улицу. Старые жители еще помнили мою бабушку и моих родителей. Нашлись и мои ровесницы. И вскоре мы впятером: Таська, Зинка, Людка, слепая тётя Валя и я сидели за столом в хате у Таськи. На столе появилась самогонка и вечная белорусская закуска: «бульба», «яешня з салом» и грибы. Я достала городские гостинцы: копчёную колбасу, сыр, коробку конфет, вино и застолье началось. Все выпили, оживились, разговорились. Я рассказала про смерть своих родителей, про брата, про своих детей... Слепая тётя Валя, немного выпив, заплакала и сказала:
- Ой, я уж и не думала, что увидимся...
Я захмелела, и мне было хорошо среди них. Сообщила, что хочу пожить здесь с недельку. А понравится – может и хату куплю, и буду приезжать сюда на лето.
- А где же ваши мальцы, деўки? – весело обратилась я к ним. (На местном диалекте мальцами называли парней, с ударением на первом слоге).
- А няма наших мальцев, - грустно ответила мне Зинка. – У Таськи утонул, у меня от водки помер, а у Людки пропал где-то в России на заработках. Дети выросли, тоже уехали в город. Так и живём одни. Вот хоть внуков на лето привозят...
- А у тябе, ти ёсть мужик?
- Был. Мы развелись. – Сдержанно ответила я.
- Развелись? – удивленно переспросила Людка. – Это вы, городские, всё разводитесь...А наши просто тикают из деревни и шляются по свету, пока не загинут...Вот и Федька недавно помер...
- Какой Федька? – машинально спросила я.
- Федька Магутный! Забыла что ли, как он влюбился в тебя? Он тоже уехал в город и пропал. А года два назад объявился. Еще Лида, мать его, жива была. Говорят, в тюрьме сидел, заболел туберкулёзом. Худой такой приехал. Сначала тётя Лида померла, а через полгода и он помер.
От услышанного у меня внутри что-то оборвалось, и я с надеждой спросила:
- А жена была у него? Дети?
- Да, говорили, жил он с какой-то в городе, старше его. Пили вместе. Детей не было.
Стало грустно. Говорить расхотелось. Я помолчала и вяло спросила:
- А сидел за что?
- Да не знаем мы. Вроде, подрался с кем-то... Он не рассказывал.
- А похоронен где?
- Да тут и похоронен, рядом с маткой. Батька его еще раньше помёр. Никого не осталась, и хата брошенная стоит. Давайте выпьем за наших мальцев! – предложила Таська.
Мы сидели за столом как послевоенные вдовы. Ни у кого из нас не было мужей. У Таськи из-под растрепавшихся седых кудрей блестели пьяные голубенькие глазки. Она предлагала выпить ещё. Другие бабы засобирались домой. У всех хозяйство, дети, внуки... Я захотела остаться одна и сказала Таське, что хочу пройти по улице. Она великодушно отпустила, с удовлетворением поглядывая на почти полную бутылку.
Я вышла на улицу, прошла мимо своей бывшей хаты. Я её сразу узнала, хотя теперь она была обшита досками и выкрашена в коричневый цвет. Узнала старую грушу, а кустов сирени, где была лавка, уже не было. Хотела зайти, но передумала и пошла к реке знакомой тропинкой. Села на берегу и, глядя в серую прозрачную воду, стала вспоминать...
Тогда в Белоруссию нас с братом в июне привез отец, а забрала в августе мама.
Надо сказать, что в тот раз я ехала сюда с большой неохотой. Хотя я и не была у бабушки уже два года - моего отца перевели на новую службу, и мы переехали в большой город на Волге. Я уже перешла в последний 10-й класс. Мы с моей подругой Леной в один год вдруг неожиданно повзрослели и похорошели и у нас появились кавалеры. У меня Славик, а у неё Вадик. Славик учился в параллельном классе и играл за юношескую сборную города в баскетбол. Вадик был его другом и играл на гитаре.
Мы стали встречаться зимой. Ходили с ними в кино, на каток. Подолгу стояли в подъезде, тихонько пили портвейн, немножко курили и много говорили о спорте, кино и музыке, в основном, о Битлз. Именно тогда началось их триумфальное, сокрушающее все каноны и границы, шествие по всему миру. Хотя мы и жили за «железным занавесом с крепкими запорами», но пьянящий воздух свободы проникал и к нам, и мы пили его жадными глотками вместе с дешевым портвейном. Весной мы всей компанией гуляли по набережной. Мы с Леной были красивые и нарядные. Славик хвалился спортивными победами, Вадик играл на гитаре и пел битловские песни. Нам было весёло. Однажды, в подъезде Славик пытался меня поцеловать. Я испугалась и убежала. А потом ждала, когда он снова «пристанет» ко мне. Всё это было очень любопытно и заманчиво. Мы ждали лета и мечтали, как поедем вчетвером за Волгу и поживём там в палатке...Я чувствовала, что этим летом со мной должно случиться что-то важное и замечательное. А тут раз и приказ – «в деревню на лето к бабушке вместе с братом»! Моему отцу перечить было нельзя. В последние годы у нас с ним назревал конфликт. Ему не нравились ни мои одежды, ни моя музыка, ни мои танцы. Ему не нравились и мои друзья. «Стиляги», - презрительно бросал он. Поэтому он решил отвезти меня на целое лето «на перевоспитание» к бабушке.
- Будешь помогать бабушке по хозяйству, и следить за братом, - строго сказал он.
В Москве, через которую лежал наш путь, моё мрачное настроение немного развеялось. Мы, как всегда, посетили Красную площадь, съездили на ВДНХ, сходили в Детский мир и ГУМ, накупили продуктов и подарков родне, а вечером сели на калининградский поезд, который шел через Витебск. Отец перед выездом из Москвы, как всегда, выпил и был в приподнятом настроении. Мы с братом спали на верхних полках, а он всё сидел и смотрел в тёмное окно. Потом где-то ночью разбудил меня и дыша перегаром, торжественно прошептал мне в ухо:
– Мы только что переехали границу России с Белоруссией.
Я недовольно посмотрела на него и отвернулась к стенке. Где он её увидел и как определил - непонятно...
Рано утром мы уже были в Витебске. Как всегда, ненадолго зашли к папиной сестре тете Ане, живущей у вокзала, походили по городу, а вечером собрались уезжать в С. Я с тоской думала, чем я там буду там заниматься целое лето...Я уже считала себя взрослой, и детские забавы меня уже не интересовали.
Потрясясь на маленьком автобусе по старой булыжной дороге, через полтора часа мы были на месте. Переехали на пароме на другую сторону Двины и оказались у бабушки. Она уже ждала нас и радостно хлопотала. Мы сели за стол. Отец достал бутылку водки, городских гостинцев. Бабушка поставила на стол «бульбу и яешню з салом». Они с отцом выпили, разговорились, а мы с братом поели и вышли на улицу. Ко мне тут же подбежала Таська, кудрявая голубоглазая девчонка. Она повзрослела, но была такой же бойкой и весёлой.
- Привет, Ольга! Тебя и не узнать! Такая модная деўка стала, – сказала она, с интересом разглядывая меня. – Ти пойдешь вечером на танцы?
- Пойду! А где танцы?
- А тут – на поле. Я зайду за тобой.
Вечером отец пошел к своим друзьям, Юрка тоже нашел себе товарищей, а я стала собираться на танцы. Сделала модную прическу, надела своё лучшее красное платье и туфли на шпильках. Увидев меня, Таська присвистнула и с опаской сказала:
- Все наши мальцы в тебя влюбятся...
- Да нужны мне ваши мальцы! – сказала я презрительно.
- Ладно! Гляди, только Вовку у меня не отбей! – пригрозила она.
И мы пошли на танцы. Оказалось, что это было школьное спортивном поле. Стояло несколько лавок, на которых сидели девчонки, рядом на брусьях крутились малолетки. Чуть поодаль стояли мальцы, курили, смеялись и поглядывали в сторону лавок... Надо сказать, что влияние моды и их коснулось. Почти все были с отросшими волосами и в самодельных клешах со вшитыми клиньями.
Мы с Таськой сели на лавку. Девчонки меня узнали, поприветствовали и завистливо разглядывали мой наряд. Мальцы молча уставились на меня. Я увидела в их глазах восхищение. Девчонки помрачнели. Потом появился какой-то малец с транзистором в руках. Это был транзисторный приемник рижского радиозавода «ВЭФ» с коротковолновым диапазоном, на который можно было ловить западные радиостанции. У нас в городе поймать их было почти невозможно, а здесь в глухомани «глушилок» не было, рядом была Польша, и ловил приемник отлично. Было странно: в маленьком посёлке, окруженном лесами и болотами, слышать европейскую разноголосицу и современную западную музыку. Наконец, приёмник поймал какую-то веселую музыку и я сразу узнала «Can’t buy me love» Битлз. Мальцы тут же встали в кружок и стали выламываться каждый на свой лад. Девчонки смотрели на них и смеялись. Мне захотелось показать им класс, я встала и пошла танцевать. Я хорошо танцевала современные танцы – твист и шейк. Именно этому я была обязана своим успехом на школьных вечерах. Шпильки проваливались в песок, но я всё же выдержала экзамен: мальцы с одобрением, а деўки уже с неприязнью смотрели на меня. Потом совсем стемнело. Чуть подсвечивал приемник. В разных местах вспыхивали огоньки сигарет, кто-то пытался светить фонариком. Зазвучала медленная музыка, и я поняла, что меня приглашают сразу несколько мальцев. И, наугад выбрав одного из них, я пошла танцевать. Кавалер мой не очень умело вел меня и всё время молчал. Я чувствовала его крепкие руки, которыми он осторожно обнимал меня, но лица не видела. Я спросила:
- Здесь все такие танцы в темноте?
Он объяснил мне, что настоящие танцы на той стороне реки. Но они бывают только по выходным, и там играют только наши пластинки.
- А вы что не любите советскую музыку? - подражая нашей классной руководительнице, нарочито строго спросила я.
- Не, мы любим! Но Битлз больше!
Так мы и познакомились. Его звали Федя. Потом были еще танцы. Парни приглашали девчонок, несколько раз приглашали меня. Но провожать нас с Таськой домой пошли Вовка с Федей. На мои вопросы типа «есть ли у вас в школе вокально-инструментальный ансамбль?» или «есть ли у вас последние записи Битлз?» он отвечал односложно «ёсть» или «няма», чем весьма смешил меня. Довёл меня до хаты, мы попрощались, и я пошла спать.
Жил он недалеко на берегу Двины, и на другой день на речке я увидела его. День был солнечный, но нежаркий. Мы с Таськой в купальниках сидели на берегу. Я следила за своим братом, который бултыхался в воде. Невдалеке мальцы ныряли с лодки, дурачились в воде, выбегали к нам на берег. И я постоянно натыкалась на внимательный взгляд светло-серых глаз крупного большеголового, немного неловкого паренька. В его взгляде было и восхищение, и робость. Он здорово плавал, и в воде не казался таким неуклюжим. Это был Федя. Таська рассказала мне, что фамилия его Магутный, он занимается спортом и хорошо учится.
- Так что, Ольга, малец он добрый, только дуже тихий, молчит всё время, – так охарактеризовала его она.
Вечером опять были танцы. В этот раз я уже не стала делать причёску, распустила волосы, надела польские джинсы и китайские кеды. И даже в темноте я чувствовала его восхищенный взгляд. Мне от этого становилось сладко и тревожно. И когда зазвучала битловская «Girl», Федя опять пригласил меня на танец. И я, положив руки на его крепкие плечи, поняла, что влюбилась...
И покатилось наше первое и последнее лето...
С утра мы были на речке...Он безуспешно учил меня плавать. Я один раз чуть не утонула на Волге, и боялась воды. И как только он отпускал меня, сразу судорожно хваталась за него. Он бережно обхватывал меня за талию и вытаскивал на берег. Чувствовалось, что ему нравится меня «спасать». А мне нравилось «тонуть». Потом мы бросили это безуспешное занятие и стали кататься на лодке. Мы сидели напротив друг друга, и я с удовольствием смотрела, как легко он управляет лодкой, на его сильные загорелые руки и крепкую гладкую грудь. Он, заметив мой взгляд, терялся и отводил глаза.
Днём он часто пропадал по своим сельским делам: ходил в поле косить траву, ездил в лес заготавливать дрова, ловил на речке рыбу. Зато вечером мы всегда были вместе. Ходили в кино в местный клуб и на поле на танцы. Все уже знали про наш «роман» и многие мальцы завидовали ему – «у Феди городская деўка». Он был горд, и на правах кавалера всегда провожал меня домой. Проводив, сразу прощался и уходил.
Но вот однажды, мы разогретые танцами и вином, которым угостил нас Вовка, сели на лавку в кустах сирени у нашего дома. Стало темно. Уходить не хотелось, молчать надоело...Подражая бойким девкам из советских фильмов, я насмешливо сказала:
- Ты поцеловал бы меня, что ли, Федя!
Хотя у самой от страха застучало сердце. Федя замер, потом неловко обхватил меня, прижал к себе и попытался поцеловать взасос. Я испуганно дёрнулась, и вместо поцелуя раздался громкий нелепый звук. Нам обоим стало неловко. Он собрался уходить.
Я поняла, что нужно брать ситуацию под свой контроль и пошутила:
- Ну что, Федя – зъеў медведя?
Он засопел и виновато промямлил:
- Я вообще-то еще ни с кем не целовался!
– Да я тоже! – рассмеялась я. – Но, по-моему, нам уже пора учиться!
- Я согласен! – шепотом ответил он, и сначала робко и нежно поцеловал меня в щеку, потом случайно попал в нос, потом коснулся губ.
Я чувствовала, как дрожат его руки, обнимающие меня. Слышала его глубокое дыхание и гулко стучащее сердце. От него пахло полем, лесом, рекой и чуть вином...От этого запаха у меня кружилась голова, и я с готовностью и радостью подчинялась ему. Так мы начали вместе проходить эту нехитрую науку.
Через неделю мы уже прилично целовались. Летом на северо-западе темнеет поздно. И мы никак не могли дождаться темноты, чтобы продолжить «обучение». Я уже садилась к нему на колени, он целовал мою шею, нежно гладил грудь и, однажды, попытался залезть под юбку. Но, почувствовав моё сопротивление, тут же убрал руку. Он казался мне мягким и послушным.
Но однажды произошел случай, который насторожил меня... Мне надоели танцы на тёмном спортивном поле. Я соскучилась по городу. Захотелось света, шума, блеска... И я уговорила ребят пойти на танцы на ту сторону реки. Была суббота. Я опять нарядилась в своё красивое платье, надела шпильки. Федя взял свою лодку, и мы вчетвером: я, он и Вовка с Таськой поплыли на ту сторону. Федя на руках, чтобы я не замочила туфли, вынес меня на берег, привязал лодку. Мы выпили на берегу бутылку вина и пошли на танцплощадку, где уже гремела музыка. Там было, действительно, светло и достаточно много народу. Грянул твист «Королева красоты» в исполнении Муслима Магомаева. Мы втроем: Вовка, Таська и я пошли танцевать. Федя остался на лавке. Он не танцевал твист. Я тут же выложилась на полную катушку, чем сразу привлекла внимание других парней. Следующий танец опять был твист «Валентина» в исполнении польских «Алибабок». В наш кружок встал какой-то симпатичный парёнек, тоже хорошо танцующий твист. А следующий танец был медленный, Валерий Ободзинский пел про луну, море и девчонку, и паренёк сразу пригласил меня.
- Откуда будете, девушка? – спросил он меня без акцента.
- Из Куйбышева. К бабушке приехала на каникулы. – охотно ответила я.
- Ого! И как это вас занесло в эту глушь? И не скучно вам здесь?
- Скучно! – отозвалась я.
Он оказался студентом Витебского медицинского института, звали его Толик, и он тоже приехал к бабушке. Он весело и остроумно шутил, я смеялась и продолжала танцевать с ним, забыв про Федю.
- А кто этот мрачный тип, который не спускает с нас глаз? – спросил меня Толик, по-свойски, кивнув на Федю.
- Да, это так! Один местный...- по-свойски ответила я.
В общем, всё кончилось тем, что когда мы с Толиком сели на лавку и он, болтая без умолку, обнял меня, Федя встал и, ни слова не говоря, ударил его. Началась драка. Появились какие-то дружинники. Федя схватил меня за руку, и мы помчались к реке. Я в темноте летела за ним, рискуя сломать или шпильки, или ноги. Вовка с Таськой бежали за нами. Сели в лодку. Вовка с Таськой возбужденно обсуждали детали драки, Федя молча налегал на весла, а я вся дрожала от негодования. Они втроем проводили меня до дому, и Федя сразу ушёл, а я пошла спать.
На другой день он не появился. Я злилась. На третий день я пошла с Таськой на поле. Позже появился Федя, необычно возбужденный. Я поняла – пьяный. Начались танцы. Он пригласил какую-то девчонку, на меня не смотрел. Я сидела на лавке, меня никто не приглашал. Мальцы уже знали про драку. Ему сочувствовали. Меня осуждали. Я встала и пошла домой. Он догнал меня и молча пошел рядом. Я дошла до калитки и собиралась уходить, когда услышала жалобное:
- Оля! Не уходи!
Тут меня прорвало, и я театрально выдала:
- Я не вещь и ты не имеешь на меня никаких прав, понял? С кем хочу – с тем и танцую!
- Прости меня! Я сам не знаю, как это получилось.
- А может, ты и меня побьёшь? – зло спросила я.
- Не! Тебя не смогу.
- Это почему же?
Он на секунду замолчал и потом тихо выдал:
- Потому что... я люблю тебя.
Я не видела его лица, но поняла, что далось ему это нелегко. И я простила его. Я была горда и счастлива: мне впервые признались в любви. И мы опять сели на нашу лавку и особенно долго и жарко целовались в этот вечер.
Наступил август. Мы перестали ходить на поле. Он приходил ко мне, когда уже было темно, приносил за пазухой яблоки из своего сада. Они были тёплые и сладкие. Мы, целовались, ели яблоки и смотрели на небо. Я никогда в жизни не видела такого неба. На черном небе, усыпанном звёздами, висела огромная оранжевая луна. Каждую минуту звёзды срывались и падали на землю. Мы загадывали одинаковое желание: встретиться на следующий год, совсем забыв, что это наши последние каникулы, и на следующий год нам предстоит поступать в институт. Я рассказывала ему о Москве, о своём городе, о Волге. Он внимательно слушал. Нигде, кроме Витебска он не был. Я уже знала, что он собирается поступать в Витебский педагогический институт на спортивное отделение. Я же еще не знала, куда буду поступать. Мне было всё равно.
Потом приехала мама. Узнав о том, что я до утра гуляю, поругала меня.
- А это ещё кто сидит у нас на лавке? – строго спросила она меня вечером.
Я ответила.
- А это Лидин сын! Мы с ней в школу вместе ходили, – смягчилась она. - А что он здесь делает?
- Меня ждёт.
- Ухажёр, значит! – усмехнулась мама и продолжила:
- Мы с ней в одном году замуж вышли: она за Мишку, а я за Володьку. И родили в одном году: сначала я, потом она. (Федя был моложе меня на три месяца). Угадала Лидка, когда сказала, что я для твоей Ольги жениха родила. Мы с тобой, когда ты еще была маленькая, ходили к ним в гости. Ты, наверное, не помнишь...Вы еще играли с ним. Хороший такой малец был: здоровый, спокойный!
- Он и сейчас такой! – засмеялась я.
- Помню, угостила я его шоколадной конфетой. Он съел, помолчал и серьёзно так сказал: «Не дость, тётя!». То есть – мало, не достаточно!
Я Феде рассказала про этот забавный случай, и когда нам приходила пора прощаться, игриво спрашивала:
- Ну? Ти дость, Федя?
- Не! Не дость, тётя!
И мы смеялись.
И вот пришло время расставания... Пора было уезжать. Скоро школа. Я соскучилась по городу, по друзьям, по школе. Честно говоря, я устала от наших мучительно приятных, но однообразных встреч. Он, наверное, чувствовал это и переживал. Стал еще молчаливей и угрюмей...
Наступил вечер прощания. Он пришел ко мне, как обычно, но я заметила выглаженные брюки и чистую голубую рубашку под пиджаком. Мы сходили на поле. Там уже знали, что я завтра уезжаю. Мальцы принесли вина. Мы выпили. Послушали музыку, потом решили прогуляться с Федей на реку. Сели на песчаном берегу, заросшем ивняком. На другом берегу светились огоньки. Здесь было темно и тихо. Пахло рекой и аиром. Стало прохладно. Он отдал мне свой пиджак и обнял. Мы стали целоваться. Мне уже были приятны и знакомы его прохладные губы и чуть дрожащие мальчишечьи пальцы. Мы целовались и изнемогали от нежности и грусти. Он, целуясь, обхватил меня, осторожно уложил на песок и попытался лечь на меня. Я испугалась и строго сказала:
- Пусти, Федя! Мне тяжело!
Он отпустил, сел и отвернулся. Достал из кармана пиджака сигарету, закурил и горько сказал:
- Я не знаю, что я буду делать без тебя целый год! Я умру, наверное!
- Не умирай, Федя! Я обязательно приеду! – ласково заверила его я. – А пока – будем писать письма!
На другой день он пришёл проводить меня. Не смотря мне в глаза, молча взял чемодан, и потащил его до парома. Попрощался с мамой и братом, пожал мне руку. И только, когда уже паром тронулся, поднял голову и посмотрел мне в глаза. И столько в его взгляде было любви, тоски и мольбы, что я не выдержала и отвела взгляд.
- Что это ухажёр твой такой хмурый? – спросила мама. – Влюбился, что ли?
- Ну вот ещё! Нужен мне он! – грубо ответила я. А у самой тревожно сжалось сердце. И пока двигался паром, я видела его одинокую фигуру, сидящую на огромном камне-валуне и глядящую мне вслед. Оказалось, в последний раз...
………………………………………………………………………………………
Всё это я вспомнила, глядя в серую прозрачную воду Двины. Рядом в воде стояла брошенная полузатопленная лодка. «Может, Федина?» - мелькнуло в голове. Остро и горько пахло аиром. Было невыносимо грустно, и я заплакала. Я оглянулась, и сквозь слезы мне показалось, что кто-то внимательно смотрит на меня. Это небольшой кустик незабудок, примостившийся у самой воды, внимательно вопрошал меня своими бледно-голубыми глазками.
- Я приехала, Федя! – прошептала я сквозь слёзы.
Наплакавшись вволю, я встала, надела тёмные очки и побрела назад. Прошла мимо Фединой хаты с заколоченными окнами. В заброшенном саду сиротливо стояли яблони с никому ненужными яблоками. Я пыталась представить, как здесь умирал больной и одинокий Федя, и не смогла. «Надо немедленно уезжать» - решила я.
Когда я вернулась, Таська сидела за столом с незнакомым седым стариком.
- А вот и Ольга! – обрадовалась уже пьяная Таська. - А это Василий Степанович, наш сосед.
Старик внимательно посмотрел на меня грустным трезвым взглядом, кашлянул и спросил:
- Так, значит, Мария померла?
- Какая Мария? – не поняла я.
- Мама твоя...
- Да, умерла 6 лет назад. От сердечного приступа.
Он насупился и опустил голову.
- А вы кто? – осторожно спросила я.
- А я дружил с твоей мамкой, мы жили рядом еще до войны. И в войну спасались вместе. А после войны в одном классе учились.
В его старых голубых глазах навернулись слёзы.
- Давайте выпьем за всех наших покойных земляков! – предложила Таська.
Мы выпили, и он посмотрел на меня пристальным и ласковым взглядом, тщетно ища сходства с мамой. Я была похожа на папу.
- И батьку твоего помню. Грамотный был! Коммунист! – с уважением сказал он.
- И папа умер.
- Давно?
- Раньше мамы на четыре года.
Мы выпили ещё. Он помолчал, потом встал, надел черную кепку и стал уходить. Мы вышли во двор. Он печально посмотрел на меня и сказал:
- А ведь я любил твою маму.
- Правда? И до сих пор помните? – обрадовалась я.
- Первую любовь никогда не забудешь, дачушка.
Я обняла его и поцеловала. Он заплакал. Заплакала и я. Так стояли мы обнявшись и плакали...Потом он вытер слёзы и сказал:
- Ты заходи к нам. Моя жена знает. Её тоже Марией зовут.
- Спасибо, Василий Степанович! Я сегодня уезжаю.
- А Таська сказала, приехала пожить, хату собираешься куплять.
- Нет, она не поняла...
- Ну смотри! Прощай! Живи долго, дачушка!
- Зачем долго жить? - С болью спросила я его.
- Чтобы помнить! – подумав, ответил он и пошёл, опираясь на палку.
Когда Таська узнала, что я уезжаю, она удивилась и обиделась.
- Может тебе что не понравилось у нас? Так ты можешь у Людки переночевать. У неё чисто.
- Да нет, Таська, всё отлично! Спасибо тебе! Просто мне надо срочно в Витебск.
Она недоверчиво посмотрела на меня, но возражать не стала.
Давай провожу тебя до парома.
- Проводи, Таська!
Уже у парома, она пытливо заглядывая мне в глаза, спросила:
- А хочешь: на кладбище зайдём к нашим мальцам?
- Нет, не хочу!
- А зачем ты приезжала, Ольга? – с удивлением спросила она.
- Не знаю, Таська! – честно ответила я.
Подошел паром, я села на него. Таська помахала мне, и пошла домой. Я смотрела на удаляющийся берег, и уже знала, что в последний раз переправляюсь через реку моего детства.
Уже, сидя в автобусе и пряча за тёмными очками свои заплаканные глаза, я продолжила вспоминать...
Он писал мне письма. К удивлению, на грамотном русском языке. Писал, как проводит дни на речке, в поле, в лесу... Немного о школе, о друзьях. О любви не писал, но в конце неизменно подписывался «Целую. Федя». Я тоже отвечала ему, обстоятельно описывая жизнь выпускницы десятого класса. Писала о своих планах поступать в авиационный институт. О том, что провожу время в прежней компании, не писала. У Ленки с Вадиком уже вовсю крутился роман. Я же со Славиком была холодна, чем сильно злила его.
Наступила зима. Федя прислал мне свою фотографию, где он стоит на заснежененном берегу Двины.. На нём расстегнутый тулуп и огромные валенки. А из-под опущенного козырька лохматой шапки на меня весело смотрят чудесные Федины глаза. И было видно, как он молод, здоров и могуч! Мне понравилась эта фотография, и я положила её под стекло у себя на письменном столе.
Однажды на 23 февраля родители мои ушли отмечать праздник в Дом офицеров, и мы решили собраться у меня немного выпить, послушать музыку и потанцевать. Сидели, болтали, слушали записи нового альбома Битлз, который принёс Вадик. Потом Ленка с Вадиком стали целоваться, и мы со Славиком, взяв бутылку вина, ушли в мою комнату. Сели на диван, и Славик попытался меня обнять, я отстранилась. Он обиделся, встал и сел за мой стол. Увидев под стеклом Федину фотографию, присвистнул и спросил:
- А кто этот деревенский вахлак?
Он вытащил фотографию и прочёл на обратной стороне: «Дорогой Оле от Феди. На память!».
- Ага! Вот он какой, наш избранник! Федя зовут? – издевательски продолжил он. – Он кто? Колхозный скотник?
- Сам ты скотник! Положи фотографию на место! – Разозлилась я. И неожиданно соврала:
- Это брат мой двоюродный. В Белоруссии живёт.
Славик мне не поверил и продолжил:
- Сильно же ты любишь своего брата! Под стеклом фотографию держишь...
В этот вечер я напилась, и впервые целовалась со Славиком. На другой день мне было стыдно и противно, но я быстро прогнала эти неприятные чувства. И продолжала писать Феде и встречаться со Славиком. Я ходила на его баскетбольные матчи, гордилась его спортивными успехами, а больше всего тем, что я его девушка. Мы вместе с его командой ходили в кафе, отмечать очередную спортивную победу. Пили, веселились, танцевали, и опять я была в центре внимания. Мне было хорошо!
Про Федю я постепенно забывала. А он регулярно писал мне, описывая свою однообразную сельскую жизнь, и вдруг весной написал мне, что усиленно учит математику и физику и хочет приехать поступать вместе со мной в авиационный институт. Если поступит – будет жить в общежитии, и тогда «мы опять будем вместе». Я тут же представила его здесь в самодельных клешах с его жутким акцентом, пришла в ужас и быстро ответила. Написала, что, «к сожалению, встретила другого парня. Он спортсмен, студент, и у нас всё хорошо». Ему пожелала удачной сдачи экзаменов и счастья. В конце – наглое «Целую. Ольга».
Что он тогда пережил, я не знаю, но писать перестал. Я еще некоторое время получала письма от Таськи. Она сообщала мне последние поселковые новости. Писала, что Федя поступил в Витебске в институт. Часто приезжал домой, а потом бросил институт и ушел в армию. Служил он на Украине. Однажды я получила от него из армии открытку к 8 марта, где он поздравлял меня с праздником и тоже желал «счастья». Больше никаких вестей от него я не получала.
За это время бабушка продала нашу хату и уехала жить к дяде в деревню, где вскоре и умерла. Я же закончила школу, поступила в институт, бросила Славика и закружилась в омуте студенческой жизни. Училась я плохо, но участвовала во всех КВН-ах, СТЭМ-ах и на вечерах блистала неизменно. Институт был мужской, и от кавалеров не было отбою. Казалось, совсем забыла про Федю. Но вот, однажды, на студенческом вечере в разгар танцев, после разбитной и весёлой «Облади-облада», зазвучала медленная и грустная мелодию. Незнакомые музыканты пели на белорусском языке:
«Летняя ночка купальная
Яснай растаяла знічкаю.
Падаюць зоры світальныя
Ў чыстыя воды крынічныя.
Ой ты, дзяўчыначка мілая,
Як жа ты свет упрыгожыла!
Ластаўка ты лёгкакрылая, -
Светлы мой сон растрывожыла.»
Голоса их были такими высокими и чистыми, песня такая нежная и грустная, что у меня забилось сердце. Я удивленно спросила однокурсника, который знал всё про современную музыку:
- Кто это?
- Это белорусские «Песняры», – ответил мне он.
И уже потом, когда «Песняры» на всю страну запели свои песни, я сразу вспоминала Белоруссию и наше давнее лето. Мне казалось, что это Федя, называя меня разными именами, признаётся в своей любви и тоске. И мне всегда хотелось плакать.
«Пайшла ніколі ўжо не вернешься, Алеся,
Бывай, смуглявая, каханая бывай.
Стаю на ростанях былых, а з поднябесся
Самотным жаўранкам звініць і плача май»
Спустя несколько лет я вышла замуж за однокурсника, родила двух сыновей и, мы, прожив с ним 20 лет, развелись. За это время несколько раз ездила в Белоруссию к родственникам и к бабушке на могилу, но никогда не заезжала в наш посёлок. И сейчас я сидела и корила себя за эту поездку.
«Зачем я потащилась сюда через столько лет? Чего я искала, и чего хотела? Что на свете нет других живописных деревень с речкой? Мне захотелось радости, а я получила боль...Ведь уже знала, что никогда не стоит возвращаться туда, где ты был счастлив.»
Да, но только теперь я поняла, что была здесь счастлива. Что именно здесь я испытала то, что называется первой любовью. Что именно Федя и был моей первой любовью. Мальчик, специально рожденный для меня в одном году, на одной реке, впитавший в себя все соки, запахи и звуки родной земли. Казалось, сам Бог предназначил нас друг для друга, предуготовил нашу встречу, и бережно повёл нас по древнему пути любви. Мы оба были юны, чисты и неискушенны. И кто знает, что было бы дальше, останься я здесь подольше...Но нам на земле было отпущено всего два летних месяца...
Прости меня, Федя! Я была глупая тщеславная девчонка. Я не знаю, есть ли моя вина в твоей непутёвой жизни? Я никогда не узнаю, что случилось с тобой за эти годы и что сломило тебя... Я только знаю, что ты был сильным и нежным, робким и гордым... Я никогда не смогу представить тебя старым больным человеком, я даже зрелым мужчиной не могу тебя представить. Для меня ты навечно мальчик – юный и чистый с глазами цвета нашей реки.
Теперь я уже знаю, что наша жизнь – это бесконечные поиски любви, сопровождаемые короткой радостью и долгой болью. И я знаю, что я была твоей радостью и болью. И ещё я сегодня поняла, что ты помнил меня всю жизнь. И я теперь буду помнить тебя всю свою оставшуюся жизнь, и молиться за тебя. Как сказал этот добрый старик, «долго жить надо для того, чтобы помнить»... Пока живу – буду помнить.
И вдруг я поняла, зачем приезжала... Я приезжала прощаться со своей родиной, со своим детством, со своей первой любовью...
«I зноў пабачыў я сялiбы,
Дзе леты першыя прайшлi.
Там сцены мохам параслi,
Вясёлкай адлiвалi шыбы.
Усё ў пылу, i стала мне
Так сумна-сумна ў цышыне...
Я ў сад пайшоу - там глуха, дзiка,
Усё травою парасло...
Няма таго, што раньш было...»
Я сидела в автобусе, отвернувшись к окну, из-под тёмных очков у меня текли слёзы. Моя соседка, молодая девушка, участливо взглядывала на меня, но молчала. Вдруг, она взглянула в окно, и, обратившись ко мне, весело воскликнула:
- Ой, глядите - аист!
Рядом с автобусом, чуть не касаясь его своими крыльями, медленно и спокойно летел аист.
И вдруг я услышала, как внутри меня зазвучал тихий мотив. Мотив, который я, казалось, совсем забыла. Это был грустный и жалобный мотив, полный любви и нежности к своей земле, ко всем живущим и жившим на ней.
"Ты ж мая, ты ж мая перапёлачка! Ты ж мая, ты ж мая невяличкая!" - когда-то пела мне в детстве мама.Теперь этот мотив звучал во мне и заполнил всю мою душу.
P.S. В рассказе прозвучали мелодии:
«Ты мне вясною прыснiлася». Слова - Шушкевіч М., музыка - Семяняка Ю.
«Алеся». Слова - Кулешов А., музыка - Лученок И.
«Верaнiка». Слова - Богданович М., музыка - Лученок И.
«Белоруссия». Слова - Добронравов Н., музыка - Пахмутова А.
"Перапёлачка". Белорусская народная песня
в исполнении ансамбля «Песняры» под руководством Владимира Мулявина.
Август-сентябрь 2006