Ночь забралась в окно, тихая, безмятежная. Своими мохнатыми лапами она стерла границу дня и разлилась в чувственном озере тишины. Стало волшебно и хорошо. Почуяв простор и свободу, как добрая лохматая собака, она запрыгала и пробежала по самым потаенным уголкам детской комнаты. Носом ткнулась в ковер и мягко порылась в пушистых травинах, выискивая лакомые кусочки и на всем оставляя темный след. Она была счастлива, когда попадала сюда. Первым в улыбчивой пасти исчез завалившийся паровозик. Он оставил свой бесконечный путь, сдавшись напору усталости. Оставшись в темноте, он предался волнительной мечте. Он грезил, что завтра снова, как утро ворвется в постель, едва проснувшаяся рука его наперво подымет и пустит в который раз пересчитывать уложенные кругом на его пути карандаши. Они были легкой преградой, куда сложнее было справиться с разноцветными обломками пирамидки. Они колко цеплялись в колеса. И тут даже тревожный надрывный стрекот пружины, ничем не способен помочь. Оставалась надежда на то, что веселый смех, из-под досадных колесных потуг уберет кусачие ломти солдатских прикрытий.
Он стоял до последнего и раздумывал о неминуемом. Томная собачья ухмылка, пытливым охотником, пролетела над котелком, едва скользнув по надкусанной голове. Вообще-то он никогда не сдавался, всегда был впереди и ничего не страшился. Сейчас он тоже не испугался, он был на посту. Его поставили охранять самый важный пост на тумбочке у изголовья. В любой момент могли подкрасться повсюду разбросанные маленькие оловянные солдаты. Хотя они были скучны. Их много, он был один. Маленький главнокомандующий его любил больше остальных. Как-никак дедов подарок! Ну и что, что у его винтовки сломан штык. Когда у командира зачешется зуб или захочется рассмотреть получше, что таится внутри паровоза, не до раздумий. Острие раз залезло в крохотную тесную паровозную трубу и, внезапно выпав из рук, ударилось о некстати подвернувшийся пол. Он не обиделся, столько раз видел блаженные белозубые улыбки, и готов был впредь воспринимать любые невзгоды с твердым стойким воодушевлением. С мечтой лишь об одном, как выстоять, а главное победить индейцев, скрывавшихся в надорванном картонном ящике под столом. Они громко улюлюкали и почти всегда спасались бегством.
Сколько ночь ни пыталась слизать, с каждым днем их становилось все больше и больше всякий раз разноцветней. Это остатки минутных вдохновений. Им очень нравилось рисовать. Когда солдаты, наконец, разгромлены, паровоз в очередном усталом забытьи, перестав жужжать слабеющей пружиной, заедет под кровать, наступает покой. Утомленное увлечение сменялось карандашами и яркими красками бесконечной фантазии. Ворох измятых бумаг теснился с края стола, и все время норовил упасть. В этой стопке вместился весь мир. Вы давно не были в зоопарке? Смотрите, какой милый тигр! Синий. А-а… это хвост виноват. Красный грифель зацепился за полоску на хвосте и не вовремя сломался. Конечно же, он сейчас прыгнет. Обязательно прыгнет. И спина у него за этим так изогнулась. Не пугайтесь, он добрый. А вот море! Да-а, самое настоящее! Того и гляди выплеснется. Его волны даже по столу разлились и до сих пор не высохли. Ничего, что размазанные и с ладошками, хотелось, чтоб взрослые не заметили синих луж… им не понять, что море живое… Рыбы тоже есть. Две. Только у желтой глаз волнительно дрогнул и больше кажется пузырем. И кит с фонтаном плывет, и корабль с трубой. Глядите, какой на палубе бравый капитан. Слышите? Он вам гудит! У-у!.. О, да вот и сам художник! Солнце сверху роняет отчаянные лучи, они врезаются в крохотную тучку с одной стороны и в крышу дома с другой. А эти красноперые полоски на столе остались вот, вот от этой радуги. Яркое настроение художника во всей красе расплескалось по картине. Какая дружная семья получилась. Вот папа с большой головой слегка наклонился. Чуть поодаль мама с лохматой прической, но такой милой теплой улыбкой, способной затмить парящую в небе солнечную радость. А посередине, взяв за руки обоих, шагает собственной персоной разноцветный художник, слегка поддерживая свою улыбку. Белая поверхность стола поддалась на уговоры ночи и скрыла вчерашний мир.
Шкафчик долго не хотел впадать в темные объятия. Он скучал, пыхтел, иногда даже тихонько поскрипывал, привлекая к себе. Он прижался к стене и хитро так своими зоркими металлическими глазками глядел в тишину, каждый раз удивляясь мягкой поступи лохматого существа. Он был надежным другом и умел хранить тайны. Раз ему даже доверили недоеденную котлету, спрятав ее в куче белья. После шоколадной конфеты она была такая противная и невкусная, а мамин голос такой строгий. Среди вороха одежды, где-то спрятались лисички. Они жили на рубашке. Днем они весело бегали по двору, прыгали в даль с качелей, с таким трудом залезли на дерево, там зацепились за вредную ветку, жалобно заверещали и порвались. Испугавшись, быстро, с широко открытыми глазами и тяжело дыша, помчались в дом, незаметно пробрались в комнату и залезли в самый темный угол, в надежде быть необнаруженными. Спят.
Прильнув к потолку, затаилась лампа. Голубая. Она была старая и ворчливая. У нее перегорел один глаз, и она злилась на всех, требуя вернуть себе краденый луч. Когда она злилась, то негромко чем-то стрекотала, будто кузнечик. Ее все равно никто не боялся, все привыкли к ее ворчанию. Но сейчас она уже задремала вверху и тихо во сне, позабыв все тревоги, улыбалась темной звездой с большими глазами. Ей снилось солнце. Маленькое и теплое. Юркая вереница самолетиков бесшумно летала вокруг ее каемки, суетливо облетая пушистых барашков из облаков. За полотнищем окна вдруг раздался сначала тревожный шорох, а затем и гул. Внезапно из-за гардины вихрем выскочил огненный заяц и мигом с грохотом пробежал по стенам. Зацепился хвостом за картину, порвал ухо о застывшую стрелку часов, отразился в хитрющем взоре шкафа, перепрыгнул воздушные дороги, испугался зеркала, вспрыгнул на кроватку и убежал прочь. Полуночный рокот машины утонул в ночном тумане. Испуганный пес принюхался, вальяжно выбрался из-под обоев и вновь растащил по углам свою лохматую темноту, вернув на место былую умиротворенность и волшебство.
Старая липа за окном тихим шепотом листьев напрашивалась в гости. Она пугливая. Она устала от ветра и боялась сломаться. Однажды на улице налетел сильный ветер. Испуганные глазки, вжавшись лобиком в стекло и настороженно замерев, слушали надрывные скрипы костеневших суставов, готовые сдаться любому порыву. Она устояла, убоявшись напугать маленького зрителя, ей хотелось поддержать его смелость. Когда все умолкло и остановилось, серая туча влетела на крыльях ветра и, неторопливо перейдя на цыпочках двор, обняла, пожалев, старое дерево целиком и обрушила на него редкие крупные прозрачные слезы, которые звонко стекали с зеленых сердечек…
И тут пришла она. Она легонько раздвинула штору и сквозь крохотную щелку посадила на стену дивного лунного жука. Он молчаливо, плотно прижавшись, сидел и слушал сны, изредка отвлекаясь на короткие игры с тенью от веточек. Он сидел и ждал. Он был усидчивый и очень серьезный в эти мгновения. Все ждал, пока сможет добраться до шкафа. Проходила половина ночи, а он все ждал. Он один знал тайну, и каждый раз делился ею со всеми. Наконец, когда ему уже совсем становилось невмоготу, когда его силы иссякали в борьбе с седой тучей, которая силилась согнать его с насиженного места, когда он готов был упасть от бессилия, он добирался до шкафа и, волнительно потоптавшись на месте и уже почти не веря в свое чудо, нырял в зеркальную гладь. Чуть коснувшись кромки стекла и растворившись в ней, он вдруг рассыпался фонтаном радужных бабочек, выпуская их в ночь. Они выпархивали из него исполненные радости и веселья, рассаживаясь на стены, потолок, застилали глаза скучному шкафу, более всего их расселось по кроватке, превратив ее в самый настоящий сказочный дворец, отчего все вокруг напомнило волшебную сказку и ожило.
Подушка проснулась, широко раскрыла глаза и очень удивилась, увидев вокруг столько летающих огненных цветов. Она тревожно испугалась и поспешила накрыться одеялом. Из маленькой теплой норки две крохотные мышки, приоткрыв рот и забывая мигать блестящими глазками, рассматривали чудесную круговерть. Они удивлялись, немного боялись, волнительно радовались и внимательно следили за каждым радужным цветком. Каждый из них переливался всеми цветами радуги и был сродни внутреннему миру маленького волшебника. Даже лохматая темнота, застыв в своем темном и страшном углу, с изумлением наблюдала феерическое представление света и лунной фантазии. Однако коварная стрелка часов тихо щелкнула, светляки, испугавшись ее шума, вдруг вспорхнули с насиженных мест и нырнули обратно в стеклянную гладь скучного шкафа.