Вечером, вытаскивая из очередной и натягивая трусы, он всегда говорил эту фразу и знал, что будут потом истерики и слезы бляя. Но ему было плевать.
А утром он стоял перед зеркалом и смотрел себе же в глаза и даже гордился собой. И тот по ту сторону зеркала тоже им гордился, таким крутым кобелем, которому все было до ноги, пох и все нах.
А она оказалась сукой. Он, как обычно, высунул и натянул трусы. Она проводила его спокойно, хотя видела, что он впечатлился, и, закрывая дверь, хохотнула:
- ну, прощай, мальчик.
Он оторопел, но дверь уже захлопнулась перед его носом. Он стоял молча минуты две, выбирая, долбануть кулаком в дверь или уйти. Внутри все кипело. Его выставили, как пацана. И спал он неспокойно. Какие то гнусавые ноющие сучки вешались на него. А эта рыжая кошка стояла за стеклянной дверью и нагло хохотала.
Утром он, как обычно, подошел к зеркалу хмурый, обиженный на весь мир, поднял глаза и обомлел. Тот, в зеркале, колыхнулся, оперся о раму зеркала и жестко рявкнул:
- вот не надо истерик бля слез.