http://www.proza.ru/2006/09/18-83
Алексей стоял у стойки импровизированного бара, сделанного из нескольких школьных парт. В руке он держал бокал с лимонадом, и задумчиво смотрел на кружащиеся в головокружительном вальсе пары одноклассников. Девочки были одеты в замечательные вечерние платья. Мальчишки все как один надели черные и белые смокинги. Все это выглядело так ново, так необычно, что невольно захватывало дух, и мечты уносило куда-то далеко-далеко, в захватывающее прекрасное далеко, в которое они шагнут завтра. Шагнут из нынешнего детского сегодня, из такой милой, такой привычной, старой школы, которую они впрочем, давно уже переросли, и сами понимали это. Поэтому не очень-то жалели о том, что оставляли сегодня здесь, в этот странный, немного пугающий неизвестностью и оттого особенно чарующий вечер, когда они отмечали свой выпускной бал.
В голове шумело от выпитого шампанского. Было весело.
- Здорово, правда? – толкнул Алексея локтем его одноклассник Люк Антипов, стоящий рядом.
Алексей кивнул.
С Люком они дружили с восьмого класса, с тех самых пор, как Люк появился в их школе. Алексей хорошо помнил этот день.
Восьмой класс – это последняя разделительная ступень, когда из средней школы уходят те, кому дальнейшие знания в общем-то ни к чему – основная масса хулиганов и лоботрясов, которых преподаватели тянут за уши с первого класса, перетаскивая год за годом из класса в класс, и мечтая только об одном – поскорее выдать им выпускные аттестаты восьмилетки и отправить куда-нибудь подальше – в профессиональные училища, в колледжи, в техникумы и так далее.
Люк приехал в Читу из Новосибирска. В тот день он вошел в класс перед первым уроком, и остановился у доски, решая на какое место сесть.
- Это ваш новый товарищ Люк Антипов, - представил его классу историк Александр Григорьевич Михайлов. – Давай, Люк, не стесняйся, выбирай себе место, и начнем урок.
Люк был очкастым, белобрысым, большеголовым подростком, со смешным коротким ежиком на голове. Новгородцев тогда смерил его равнодушным взглядом и забыл про него на время. Ничего примечательного из себя этот парнишка не представлял, а Алексею нужно было повторить доклад, который он приготовил к сегодняшнему уроку.
Вспомнил о новичке он на большой перемене, когда увидел, что его зажали в угол три самых злостных хулигана во всем районе, обучающиеся, как и он в 9-А классе. Сява, Обглод и Муха были самыми мерзкими типами, которых себе только можно было представить. Все трое состояли на учете в милиции, и были первыми кандидатами в колонию во всем районе. Сява был главным в банде. За пределами школы он давно уже водил дружбу с настоящими уголовниками, имевшими за плечами не одну отсидку. Потихоньку он приобщался к преступному ремеслу, участвуя в кражах и ограблениях в качестве шестерки. Об этом он, не стесняясь, громко рассказывал в школе, явно гордясь своими похождениями.
У Новгородцева с бандой Сявы уже давно было заключено перемирие. Это случилось после того, как в шестом классе мальчишки столкнулись несколько раз в жестоких драках. Сява уже тогда пытался использовать в драках всякие бандитские штучки, вроде кастета. Правда действовал он свинчаткой неумело, и скорее пытался запугать противника. Однако Алексей уже имел тогда первый юношеский разряд по боксу, и навыки, приобретенные на ринге оказались намного действеннее в бою, чем кастет. Сяве в их потасовках доставалось всегда больше, а когда он однажды решил подкараулить Новгородцева со всей своей бандой, Алексей в ответ привел с собой своих друзей из секции. Сява отлично умел извлекать пользу из тех уроков, которые преподносила ему жизнь, поэтому, Алексея хулиганы больше уже не тревожили.
Сейчас, увидев, что Сява и его дружки оттеснили в сторону новичка, Алексей невольно замедлил шаги и навострил уши, чтобы услышать их разговор.
- Короче, фраер, ты, видимо, не понял, куда попал, - зловеще внушал новичку, нависая над ним на голову здоровенный Обглод. – Мы тебе здесь рога быстро обломаем, козел ты очкастый.
По виду новичка нельзя было сказать, что он испугался. Спокойно он снял очки, сложил дужки, и бережно спрятал стекла в нагрудный карман. А затем, не медля ни секунды, вдруг коротко и жестко ударил обидчика коленом в пах. Обглод жутко завыл, и мешком рухнул на пол, свернувшись в калачик.
- Ах ты, урод! – контратака не растерявшихся хулиганов отшвырнула новичка к стенке. Из разбитой губы побежала кровь.
Однако он не смутился, и на время оставив Сяву в стороне, насел на Муху так яростно, что растерявшийся малолетний бандит вынужден был отступить на шаг под градом ударов, которыми осыпал его Люк.
Сява остался в стороне. У него была хорошая позиция, чтобы ударить Люка ногой. Но он поступил иначе. Алексей увидел, как в руке Сявы мелькнуло лезвие раскрывшегося ножа. В следующую секунду, Новгородцев, забыв обо всем, прыгнул вперед.
Нож звякнул о кафельный пол и отлетел в одну сторону, сбитый с ног прямым ударом кулака в подбородок Сява – в другую. Приземлившись на пятую точку, он целый метр проехал на заду по кафельному полу, прежде чем остановился. Такого сильного удара у Алексея еще ни разу не получалось.
Сява смерил изумленным взглядом стоящих над ним Новгородцева и Антипова, и его желтые глаза наркомана тут же налились кровью:
- Ах, вы… - он задохнулся собственной яростью, и тут же закричал неестественно высоким фальцетом. – Порешу!!!
Пополз на четвереньках за своим ножом, но вдруг уткнулся носом в черные лакированные туфли. Медленно он поднял глаза выше – на тщательно отутюженные брюки, с наведенными стрелочками – порезаться можно, на великолепно сидящий костюм-тройку, с безупречно белоснежным воротником. Дошел до бритого волевого подбородка, и тут же бессильно опустил глаза. Над ним стоял директор школы Андрей Николаевич Переверзнев.
Сява зыркнул глазами на свой нож, но директор уже заметил оружие. Наклонился и поднял кнопарь с пола. Сява сжался в комок. Не лучше чувствовали себя и Муха с Обглодом.
- Все трое в мой кабинет. НЕМЕДЛЕННО! – голос директора зазвенел металлом.
И ни один из троих не посмел ослушаться. Только Сява, уходя, прошипел на прощание ядовитым голосом:
- Мы еще встретимся, волки позорные!
Алексей спокойно кивнул ему в ответ: “Непременно!”
Когда хулиганы под конвоем директора скрылись за углом, Люк протянул Новгородцеву руку:
- Хороший удар, - оценил он с видом знатока прямой в челюсть, доставшийся Сяве.
- И ты тоже не трус, - сказал в ответ Алексей, и оба они рассмеялись, своим комплиментам. Так началась их дружба.
* * *
Сяву тогда исключили из школы. Через два дня он подкараулил Алексея с Люком после школы вместе со своими взрослыми дружками. Все могло бы кончится очень плохо – среди этих дружков были люди уже сидевшие за убийство, которым лишить жизни еще одного человека все равно, что раздавить муху не стекле.
Однако, Алексей хорошо знал характер своего бывшего одноклассника, поэтому предвидел их встречу. Когда из подворотни неожиданно вынырнули и окружили их ловкие зловещие фигуры, Новгородцев достал из кармана газовый пистолет, а Люк из портфеля – тяжелую текстолитовую палку. Трех выстрелов из пистолета и пяти ударов палкой оказалось достаточно, чтобы вывести двоих из нападавших из строя, а остальных обратить в бегство.
А еще через два дня Сява попался на краже и загремел в тюрьму. Без него Обглод и Муха стали тише воды, ниже травы. А через полгода они закончили восемь классов, и исчезли с горизонтов школы.
С тех пор Люк очень изменился. Вытянулся, отрастил длинные волосы. Закончилась юношеская дестабилизация зрения и исчезли прочь с его лица очки. Он был лучшим программистом в школе и готовился к поступлению в один из престижных технических университетов страны.
- Ты не передумал насчет своего выбора? – осторожно спросил Люк Алексея.
- Нет, - отрицательно покачал Новгородцев головой.
Он собирался поступать в Псковское училище космического десанта. Его выбор стал трагедией для его родителей и школьных учителей. Особенно для учителей, которые прочили ему блестящее будущее на научном поприще, и никак не могли смириться с тем, что лучший ученик погубит свои таланты, став простым солдафоном.
Родители отнеслись к его выбору проще. Алексей еще с детства приучил их к своей самостоятельности и заставил считаться со своим выбором.
Больше всего неприятностей доставляла Новгородцеву, конечно же, Ленка. Его подруга никак не могла смириться, что расстается с ним надолго, а скорее всего, навсегда. Не раз и не два она устраивала истерики по этому поводу. Изводила его долгими душеспасительными беседами.
Один Люк молчал относительно его выбора, не одобряя и не осуждая друга. Когда Алексей однажды спросил его об этом, Антипов ответил:
- Зачем? Ты и так все знаешь сам. Тем более если сам выбрал свою дорогу.
Алексей глубоко вдохнул и поднял глаза вверх, туда, где за огромным стеклянным куполом актового зала сверкали далекие звезды. Свою будущую профессию он выбрал именно из-за притяжения звезд, которое с каждым днем становилось все сильнее и сильнее. По складу ума он был скорее скептиком, и не склонен был строить радужные мечты. Он считал, что скорее всего его мечты так и окажутся мечтами, действительность, когда он достигнет того, о чем мечтает, окажется гораздо более серой и неинтересной, однако понимал он и другое. Если сейчас не пойдет и не ступит на этот путь, притяжение звезд не даст ему спать спокойно, и не сможет он отсюда, с Земли спокойно смотреть вверх ясными вечерами. Притяжение будет становиться все сильнее и сильнее, пока однажды, вдруг не исчезнет. И вот этого он не простит себе никогда.
У входа в актовый зал появилась Лена с Наташей. Остановились, отыскивая их.
- Девчонки уже припудрили носики, - прокомментировал Люк. – Пойдем Леша, следующий танец – “Школьный вальс”.
Духовой оркестр на втором этаже заиграл такую знакомую мелодию “Школьного вальса”. И пары вновь закружили по паркету. Лена долго смотрела в глаза Алексею. Потом прошептала вопросительно:
- И все-таки ты сделаешь это?!
И не дождавшись ответа, прижалась к его груди. Алексей молчал. Он рад был бы ответить, но отвечать было нечего. Он ничего не мог поделать с притяжением звезд – с притяжением Космоса.
* * *
А потом была встреча солнечного рассвета. Выпускники пришли в городской парк, когда ночное небо посерело. На востоке линия горизонта прорезалась огненной нитью. Появился край солнца, и красный свет выплеснулся из-за горизонта, окрасив в багрянец окружающий мир. Алексей смотрел на восход солнца. В такие моменты ему казалось, что он живет вечно. И эти восходы и закаты были самой вечностью. Наслаждаясь дивной их эстетикой, он сам приобщался к вечности, а значит и жил в этих закатах и рассветах вечно.
- Я буду ждать тебя, - вдруг неуверенно пообещала ему Ленка.
- Нет, - ответил Алексей, по-прежнему неотрывно глядя на горизонт. – Не стоит. Да и ни к чему. За полтора года всего два отпуска по одной неделе. А затем заброска на Торведу, где десять процентов вероятность погибнуть, тридцать – вернуться домой калекой.
Она и сама понимала, что ни к чему. Более того, знала что не сможет выдержать это ожидание, и если не в разговорах с близкой подругой, то уж в самых тайных мыслях да обмолвилась сама с собой, что придется искать кого-нибудь на роль любовника, пока ее любимый Лешка будет тянуть солдатскую лямку в своем дурацком училище (чтоб оно пусто стало!). Пообещала она потому, что так было принято, для того, чтобы ему было приятно, чтобы, возможно, как-то утешить его.
Но Алексею утешение не было нужно. Он отлично знал, что через месяц, а не через месяц, так через полгода, Ленка найдет себе другого друга, а в скором времени совсем позабудет о неразговорчивом Алексее, с которым вместе проучилась десять лет, с которым была близка почти год, но так и не смогла понять, что это за человек.
- Зачем тебе это нужно? – спросила она.
Он не ответил, но она к этому давно привыкла. Собственно и вопрос-то она задавала не для того, чтобы получить ответ, а потому, что так было положено. Частенько в их отношениях он замечал, что его подруга поступает так или иначе, потому что т а к п о л о ж е н о. Девушке положено иметь друга, а парню – подругу. Положено прогуливаться по вечерам под ручку по темным аллеям и скверам. Положено в День любви дарить девушкам цветы, а на День защитника Отечества парням одеколон или новый бритвенный станок. Положено время от времени устраивать семейные сцены с выяснением отношений, закатывать истерики, сплетничать об окружающих. Нередко в этом не было необходимости, но она все равно поступала так, как поступала ее мать в семейных отношениях, как поступали более старшие подруги. Порой это напоминало Новгородцеву детскую игру в куклы.
Ленку очень легко было поставить в тупик, и тогда она не знала, как отреагировать, на неожиданный поступок или слова партнера, если они не укладывались в стереотипную систему отношений мужчины и женщины, сложившуюся в ее голове. Во время скандала он должен был отвечать на ее едкие реплики, ругаться, бить посуду, или может даже пару раз стукнуть ее. Тогда она была бы счастлива, подозревал Алексей. И, может быть, сквозь слезы даже улыбнулась бы про себя – еще бы, ведь так положено! Порой у Алексея складывалось мнение, что ударь он ее, Ленка не была бы против. “Бьет – значит, любит!” - любила говорить она. Ему же предложенный сценарий развития событий совсем не нравился, поэтому, обычно он просто отмалчивался, пропуская мимо ушей нападки подруги. Это злило ее, и если она не успокаивалась, он просто собирался и уходил, точно зная, что завтра она придет сама, и он заставит ее извиниться, за неудачную свою попытку затеять ссору.
Она наклонилась к нему и поцеловала в шею. Затем просунула узкую холодную ладонь между пуговиц его рубашки и прижала к его горячей груди.
- Я замерзла, погрей меня, - она положила голову на его плечо.
Она всегда мерзла, и постоянно жаловалась на это. Она куталась на улице в теплую кофту, дома – в шерстяной плед, и никак не могла понять, почему ранней весной Алексей ходит в одной рубашке с коротким рукавом, почему спит под тонкой простыней, не укрываясь одеялом, и почему у него всегда теплые руки.
- Просто нужно больше двигаться, больше тренироваться и… больше жить, - как-то сказал он ей.
Она расхохоталась:
- Чудной ты у меня, Алешка! Что значит больше жить?
- Значит, не киснуть, как ты, сидя дома, уставившись в стереовизор, или меньше зависать в Интернете. Ты бы лучше сходила в спортзал, или записалась в бассейн.
- Глупости, - усмехалась она. – Зачем это мне, для фигуры? Так ты меня и такую любишь, а мастером спорта по боксу, как ты, я становиться не собираюсь.
Алексей умолкал. Ни разу и ни в чем они не пришли к единому мнению. Замечала это Ленка, или же ей было все равно? Алексей замечал все и фиксировал в памяти. И всегда отчетливо видел, как мало общего между ними.
Ленка потянулась к его уху, замурлыкала нежно, продышала:
- Я тебя хочу!
- Где? – спросил он, еле шевеля губами и по-прежнему не отводя глаз от розового горизонта.
- Прямо здесь. Прямо сейчас, - промурлыкала она, и рука ее полезла дальше.
- Подожди, - ответил он и осторожно отвел ее руку.
- Ты чего? – удивленно воззрилась на него Ленка.
- Солнце встает.
* * *
- Эй! Гориллы, подъем! Сегодня у нас веселый день: в программе – марш-бросок под названием “Сколько не беги – командиру все мало!”, аттракцион “Тяни-толкай” – ваша любимая физическая подготовка. Далее – стрельбище – “Сто пуль за молоком”. За каждый промах вся рота отжимается двести раз. Тактические занятия – для самых умных. Вопрос: сколько требуется пехотинцев с саперными лопатками, чтобы уничтожить один космический ракетный крейсер? Ответ – две тысячи четыреста сорок пять вагонов и еще одну малю-ю-юсенькую тележку. Именно столько пушечного мяса обучается сейчас в земных школах космического десанта!
Алексей с трудом открыл заспанные глаза и, не поняв спросонок, где находится, уставился на орущего сержанта.
Тот заметил это:
- Ты что, курсант, забыл, где находишься?! Была команда “подъем”! Живо, шевелись!
Это подействовало. Алексей моментально “вспомнил”, где он находится. Пулей он слетел с узкой и жесткой солдатской койки и принялся натягивать одежду.
Не прошло и минуты, как рота построилась в коридоре. Суровый подтянутый капитан Никитин, человек, который, казалось, никогда не спал – его лицо видели курсанты, без сил падая на постель после дня изнурительных тренировок, его первого видели, когда просыпались от яркого света и резкой, до зубной боли неприятной команды “подъем” - прошел вдоль строя, придирчиво оглядывая внешний вид курсантов, а затем внезапно скомандовал:
- Через тридцать секунд построение во дворе училища. Те, кто не успеет в заданный срок занять свое место в строю, будет до конца недели дежурить по кухне! – он посмотрел на часы. – Время пошло. Рота, разойдись!
Моментально строй распался. Курсанты рванулись к дверям. В дверном проеме образовалась давка. Самые нетерпеливые начали прыгать через головы. Алексей оценивающе окинул взглядом толпу. Из-за этой давки рота даже не успеет в срок покинуть казарму, не то, что построиться во дворе. Он подошел к окну. Помещение казармы находилась на четвертом этаже. Внизу жесткий асфальт плаца. Однако в двух метрах от окна стояла мачта, на которой поднимали флаг на построениях. Алексей обернулся и заметил, что рядом стоит еще один курсант - невысокий, курносый парнишка, со смышленым лицом. Они переглянулись и поняли друг-друга без слов:
- Рискованно, - заметил курносый.
- Но попробовать стоит! – решительно ответил Алексей.
Вдвоем они открыли запоры у рамы, впустив в помещение февральский морозный ветер, и встали на подоконник.
- Я первый! – решительно сказал Алексей.
Курносый не перечил.
Алексей измерил глазами расстояние, – чуть больше трех метров. Приготовился к прыжку и почувствовал, как моментально ладони покрылись холодным потом.
Это плохо. Мокрые руки могут соскользнуть. Он мог промахнуться мимо мачты. Мог не допрыгнуть, но по всем расчетам, он должен ухватиться за нее. Пусть несколько ниже, этого уровня, но должен ухватиться. Он понял, что если будет думать дальше, то его решительность еще уменьшится. Тогда он вообще не сможет сделать то, что намеревался.
Он присел, а затем прыгнул. Повисло застывшем на одном ударе мгновением пустоты сердце, а затем вдруг совсем рядом перед ним оказалась мачта, которая больно ударила по внутренней стороне бедра и по плечу. И в тот же момент рванулась вверх. Обдирая кожу с ладоней металлическим тросом, на котором поднимали флаг, он стиснул руками и коленями мачту, и остановил скольжение. В ушах звенело, бешено колотилось сердце. Однако через секунду верх над эмоциями взял рассудок, который, не обращая внимания на безумную дрожь в руках и во всем теле, спокойно приказал телу спускаться. И тело послушалось. Несколько секунд спустя Алексей был уже на земле. Неверно рассчитав расстояние до земли, он слишком рано разжал руки, поэтому немного отбил ступни. Затем, прихрамывая, отбежал в сторону и обернулся в самый раз, чтобы увидеть прыжок курносого курсанта. Так же как и Алексей, парнишка ударился о мачту, так же несколько секунд висел, переводя дыхание, а затем благополучно спустился вниз.
Вдвоем они подбежали к месту построения своего взвода. И застали там… капитана Никитина, который неведомыми путями оказался там раньше всех остальных. С секундомером он отсчитывал отведенное для построения время. У подбежавших Алексея и Игоря (так звали курносого курсанта) он спросил с добродушной усмешкой:
- По мачте спустились? – он глянул на секундомер. – Все, время вышло. Вы единственные уложились в установленные рамки.
Из дверей здания в этот момент выскочили первые курсанты их роты. Встрепанные, в порванной в потасовке форме, словно оголтелые, они мчались к плацу.
Алексей и Игорь переглянулись. Они поняли, что приняли единственное правильное решение. Почти единственное - оставался еще путь, по которому первым на плац попал капитан.
- Однако на кухню вы пойдете вместе с остальными, - тут же словно ушат холодной воды вылил на курсантов Никитин. – Каждому по три наряда за сломанное окно и нарушение общественного порядка путем лазанья по флагштоку.
Три дня рота вкалывала на ремонте боевой техники, а когда курсанты вернулись в казарму, оказалось, что Алексей и Игорь назначены командирами отделений.
* * *
На следующий день курсанты бежали марш-бросок. В полной боевой выкладке, в бронежилетах, с муляжами настоящих ОУШК “Сполох”, весили которые, тем не менее, ничуть не меньше стандартного земного комплекса, а пожалуй, даже на пару килограмм побольше.
Первые семь или восемь километров все было более-менее нормально. Потом слабые начали падать. Их поднимали, заставляли бежать дальше. Если сил действительно больше не было, их брали под локти товарищи из отделения, разбирали поклажу, несли на себе. Главная задача выполнялась – рота двигалась вперед.
Алексей механически переставлял ноги. За плечами висела тяжелая болванка муляжа оружия, одного из бойцов. Спереди, на шее он нес свой собственный ОУШК. Пот заливал глаза, мешал видеть. В груди кололо, в животе жгло, будто туда вогнали раскаленный гвоздь. Тем не менее, Алексей держался, и не поддавался искушению рухнуть в зеленую мягкую траву у обочины дороги. Ему было легче, чем остальным. Он уже отвечал не только за себя, но нес груз ответственности за других людей, которым он должен был помогать и показывать пример. Ему было легче, чем многим другим, но и во сто крат тяжелее.
А впереди, легко, словно и не нес на себе тяжелого груза, бежал Никитин. Казалось, он способен бежать так бесконечно. Видимо именно эту мысль, что и остальные способны на это, он хотел внушить своим подопечным.
Они пробежали десять километров.
“Но ведь мы же только еще новички!” – кричали наперебой провокационные мысли в мозгу Новгородцева. Первое время он пытался глушить их в себе, но теперь они пересилили и овладели всем его сознанием.
“Нельзя так издеваться над людьми! У нас даже нет элементарной кроссовой подготовки! Как врачи допускают такое? Кто-нибудь может умереть от разрыва сердца!”
И тут Алексей вдруг вспомнил, что призывникам, которых определяли в космический десант, ставили в графе самую высшую отметку – “1-А”, годность без ограничений. Это полностью развязывало руки командному составу, в распоряжение которого поступали солдаты. Курсанты с подобной отметкой должны были выдерживать большие нагрузки. Гораздо позже Алексей узнал, что и худший вариант был предусмотрен во внутренних инструкциях космодесанта. Если курсант в процессе обучения не выдерживал нагрузок, в его деле ставился штамп “погиб при исполнении”, а родственникам назначалась пенсия.
Капитан объявил короткий привал. Курсанты без сил повалились на зеленую траву на обочинах дороги. Из всей роты один только Рико-жеребец чувствовал себя превосходно. Сбросив с шеи три тяжелых муляжа, Рико как ни в чем не бывало придурошным галопом прогарцевал по поляне:
- И-го-го! Скоро у нас у всех копыта вырастут!
Спортсмен-марафонец, выносливый как верблюд, он заслужил свою кличку за выдающийся талант бегуна и за свой смех, напоминающий лошадиное ржание. Зубоскальство было его природной чертой.
- Вот кого нужно было назначить командиром отделения, - заметил Дима Федотов, с завистью поглядывая на Рико. – Дробной рысью мчался бы он вперед, в светлое будущее, с честью неся гордое звание командира, а попутно тащил бы на буксире все отделение.
- К счастью командирами делают не за быстрые и выносливые ноги, а за хорошие мозги. А как раз с этим у Рико большие проблемы, - ответил Дмитрию Женя Свиридов.
Когда рота вернулась в расположение лагеря, курсанты едва передвигали ноги от усталости. Тем не менее, Никитин никому не дал даже присесть после марш-броска, никому не позволил снять с себя тяжелое снаряжение. Вместо этого он приказал роте построиться. Глухой ропот пронесся над толпой, но грозный взгляд капитана мгновенно подавил проявившиеся было признаки бунта. Минут через пять рота с грехом пополам построилась. Капитан прошелся вдоль строя:
- Сегодня мы бежали первый марш-бросок, - веско сказал он. - Прямо скажу, результаты не впечатляют. На небольшой сравнительно маршрут мы потратили почти два часа. Физическая подготовка некоторых курсантов оставляет желать лучшего. Поэтому, с сегодняшнего дня мы будем бегать марш-броски ежедневно, с каждым днем увеличивая расстояние, чтобы через два-три месяца не позорится на трассе, неся на себе отстающих. Всем понятно? Вольно. Разойдись!
(Продолжение следует)