Спустя три месяца судно уже подплывало к зеленым берегам Черепашьего острова. Изящное лазоревое море, словно изысканный кабальеро, добродушно расстилалось перед кораблем, везущим женщин. А там, на Тортуге, уже вовсю поднимался и копошился громадный муравейник: трещали лебедки, стучали молотки, грузились бочки. Галдящая, орущая свора полуобнаженных и босых самцов готовилась к предстоящей большой свадьбе. Казалось, они были не против того, чтобы вмиг растерзать приближающийся корабль, лихо взяв его на абордаж. Нетерпение переполняло сердца разбойников, и неутомимая жажда разъедала их души.
Корабль вошел в маленький порт Бас-Терра, располагавшийся в южной части Тортуги.И как только он бросил якорь, подтянув свои паруса, к нему со всех сторон со скрипом направились десятки лодчонок. Пираты не смогли сдержать свои порывы и двинулись навстречу, с вожделением разглядывая женщин, сгрудившихся на палубе.
Женщины были одеты в светлые платья и кокетливые шляпки. Длительное плаванье утомило их, да и красавицами в полной мере многих трудно было считать. Но они еще казались стройными и могущими вызвать ответное желание. И никто из них отнюдь не считал себя потерянной.
Мужчины хранили молчание. В самый последний миг, когда все должно было подчиниться неудержимому азарту атаки, у них сработал какой-то невидимый внутренний механизм, который имелся даже у самого отъявленного разбойника, и они остановились.
Истинные праправнучки Евы, вмиг ощутив себя неотразимым объектом, первыми пришли в себя и взялись за привычное им дело. Жеманно поправляя свои прически, они стали заигрывать со встречающими, которые вели себя самым подобающим образом.
- Эй, одноглазый! Смотри, не увидишь свою королеву!
- Коротышка, полезай скорее сюда!..
- Не прячься, милок! Я приехала к тебе за тридевять земель!
Поневоле прошло оцепенение и у пиратов. Они стали отвечать на шутки, причем, делали это без грубости. Как будто все плохое, грязное и порочное они оставили под столами в тавернах Тортуги.
- Как прошло ваше путешествие, мадемуазель?..
- Как вам нравится наше местечко?..
- Какое у вас нарядное платьице!..
Пожалуй, если бы такой оживленный диалог продолжился еще немного, то Черепаший остров стал бы свидетелем грандиозной случки, в которой зачинщиками и инициаторами стали бы не мужчины, а женщины.
Однако через пять минут к пришедшему кораблю торжественно подплыли баркасы, на которых находились солдаты гарнизона во главе с губернатором. Бертран д'Ожерон, одетый в камзол тончайшего покроя по самой последней парижской моде, не спеша поднялся по трапу и произнес приветственную речь, свидетельствовавшую о его прекрасных манерах и о том, что, несмотря на испанский плен и флибустьерское ремесло, выпавшее прежде на его долю, он являлся выходцем из благородной фамилии, о чем явственно намекала соответствующая дворянская приставка.
Прибывших дам препроводили в специальные дома, не уступающие по своему комфорту гостиницам. А через пару дней губернатор галантно и добросердечно объявил им, что пришло время выбора супругов. Конечно, ситуация была щекотливая и напоминала что-то вроде аукциона на живой товар, но деваться-то женщинам было некуда, и ведь не на эшафот же их вели, право...
Одним словом, как только забрезжил рассвет и остров вдохнул свежую струю морской прохлады, женщины предстали на центральной площади Бас-Терра перед ожидавшими их пиратами.
По такому необычному случаю и те оделись в самое лучшее, что у них имелось, благо корабли выводили их на веселенькие разбойные дела, которые кончались славной дележкой.
На площади раскинули шатер, из которого выходила женщина, прикрытая вуалью или платком. Потом, по сигналу д'Ожерона, его помощник легким движением открывал ей лицо.
Итак, вышла первая. Громко объявив ее имя, помощник проделал несложную операцию и уставился в разраставшуюся толпу. Оттуда быстро разнеслись выкрики: "Сто реалов! Двести! Триста!.." Маленький гонг зазвучал после последней названной цены, и губернатор поманил рукой счастливого покупателя.
Тесные ряды пиратов разомкнулись, и какой-то крепкий моряк, вовсю работая руками и плечами, взобрался наконец на постамент. Губернатор подвел его к даме, и та, сделав глубокий книксен, царственным жестом подала свою руку. Матрос почувствовал легкое смущение, и это редкое выражение, вероятно, впервые появилось на его каменном обветренном лице.
Пара подошла к стряпчему, восседавшему за столом при раскрытом огромном гроссбухе. Тут же матрос уплатил свои деньги, и стряпчий сделал запись в книге о том, что такого-то числа, месяца и года такой-то и такая-то сочетались законным браком.
Толпа радостно загудела и заулюлюкала - это было выражение восторга и удовлетворения. Матрос, надсадно хмыкнув, крепко обнял свою суженую и повел ее через толпу. Никто не посмел задержать их, и вскоре они очутились на свободе.
Торги успешно продолжались, причем, кое-кто оценивал женщин золотом, и это была приличная цена, если отбросить щепетильные условности.
Многие бывалые морские волки пришли на площадь не для забавы, а на серьезный выбор. Некоторые даже приберегли на этот особый случай свои последние сбережения. В толпе можно было увидеть разных капитанов, которые не любили встречаться друг с другом; их мало что объединяло, - разве только это: выбор жены. Порою они добывали себе женщин на острие шпаги, это им стоило шрамов и пуль. Но такой добровольный откровенный акт они видели впервые.
Среди пиратов особо выделялся один. Его длинные черные курчавые волосы покрывала громадная шляпа с пером. Одет он был в оранжевый блестящий костюм, который резко контрастировал с одеждами береговых братьев. Огромная серьга свисала с его левого уха, придавая ему демонический вид, а глаза, как два крупных изумруда, горели неотразимым зеленым блеском. Это был капитан крупного галиона "Месть" Беко Варетти. Многие сторонились Большого Цыгана, считая его странным и причудливым. Но никто никогда не обвинял его ни в трусости, ни в жадности. Он был справедлив, честен и по-своему романтичен, насколько позволяло ему выбранное ремесло.
Во время церемонии аукциона Беко молча стоял в стороне, скрестив руки, словно демонстрируя, что появился здесь случайно. Лицо его было непроницаемо, и лишь иногда при виде новоявленной девицы какая-то серая туча мгновенно обволакивала его, но тут же, пробегая, бесследно исчезала. Наверняка Большой Цыган был богат, однако приобретать себе жену таким способом ему не хотелось и было не в его правилах.
А страсти тем временем все разгорались. Пираты, скрежеща зубами, выкрикивали сумасшедшие цены, приводя в довольство и восхищение мсье д'Ожерона, быстро складывающего в уме прибывающую сумму и сопоставляющего ее с той, что нужно было вернуть Вест-Индской компании за фрахт и переезд судна. К концу торгов первая цифра с лихвой перекрыла вторую.
Нашедшие себе пару деловито покидали центральную площадь, уводя прочь свои приобретения. Толпа незаметно редела. Наконец зычный голос помощника провозгласил:
- Представляем Анну из Бретани по прозвищу Божья Воля!..
Ни жива ни мертва Анна вышла из шатра. Взоры собравшихся тотчас же остановились на ней, и она почувствовала, как десятки пар алчных глаз мысленно раздевают и насилуют ее. Помощник неспеша отодвинул вуаль, и Анна услышала единый вздох, напоминающий морской прилив. Даже после перенесенных несчастий, бед и потерь она все-таки была красива, юна и стройна, и ни один, пусть самый затрапезный пират, не мог не заметить этого.
Хитрый Лис, стоящий вблизи от постамента, жадно вперил свой единственный глаз в бедную девушку. Эта волоокая стройная русалка выделялась в пруду, а уж он-то, Лис, смог бы перевалить на нее заботы по таверне и заставить ее быть во всем ему послушной.
- Триста золотых реалов! - громко воскликнул он, до той поры молчавший и замкнутый.
- Триста пятьдесят! - заорал крепыш ирландец.
- Четыреста! - подхватил толстяк, его сосед.
- Пятьсот! - не отставал Хитрый Лис.
- Пятьсот двадцать! - крикнул толстяк удовлетворенно и ощерился.
Стараясь отдалиться от того горячего спора, который все более возрастал по поводу ее приобретения, Анна уставилась на какую-то точку. Кажется, это была летящая вдали чайка. Но мысли ее, путаные и суматошные, вновь возвращались к торгам.
- Пятьсот пятьдесят! Больше она не стоит! - хмыкнул ирландец.
- Это потому, что у тебя больше нет! - возразил Хитрый Лис. - Шестьсот!
- Как это нет? Я... я отдам семьсот! - не унимался ирландец.
- Откуда у тебя такие деньги? - завелся толстяк. - Ты же всегда носишь рванье...
- На хорошую жену мне ничего не жаль! - как зверь зарычал ирландец.
- Тогда восемьсот! - прибавил толстяк.
- Восемьсот пятьдесят! - крикнул ирландец, но весь его внешний вид говорил о том, что у него вряд ли найдется больше, и толстяк, сгорая скорее от игрового азарта, нежели от желания заиметь в супруги Божью Волю, прибавил еще:
- Девятьсот!
Ирландец, опустив голову, замолчал и поник. Ему нечего было возразить толстяку и тот удовлетворенно улыбнулся своими масляными губами.
- Тысяча! - тут же воскликнул Хитрый Лис, заметив, что толстяк вовсе и не собирается торговаться дальше.
В толпе зашумели. Сумма казалась уже нешуточной. Достойный корабль нужно было распотрошить, чтобы выкопать такие деньги.
Помощник повторил сумму, которую заявил Жак, намереваясь ударить в гонг, чтобы закончить торги. Но в это время из толпы донесся отчетливый твердый голос:
- Эта женщина будет моей! - Все оглянулись на говорившего и узнали Верзилу Пьера.
- Потрудитесь назвать вашу сумму! - осклабясь, произнес помощник.
- Я отдаю вот это! - Верзила прошел вперед. Толпа молча перед ним расступалась. Подойдя вплотную к губернатору, Верзила высоко поднял ларец, уже знакомый читателю, и вынул перстень необыкновенной красоты.
- О-о-о! - протянул д'Ожерон, с трепетом беря ларец в руки. - Конечно, конечно, сударь. Женщина - ваша!..
Толпа охнула и стала шумно обсуждать происшедшее. Только Хитрый Лис стоял молча, сжимая до крови свои кулаки.
"Ты ответишь за все, боцман, - думал он, скрежеща зубами и трясясь всем телом. - И за женщину, и за перстень, и за меня..."
Лис незаметно вышел из толпы и скрылся. Торги потеряли для него всякий интерес.
Тем временем Верзила Пьер обхватил Анну, едва державшуюся на ногах, под руки и направился к секретарю.
- Господин д'Ожерон! - громко проговорил Большой Цыган. - Мне бы хотелось внести кое-что от себя для молодых супругов.
- Слушаю вас, мсье Варетти, - услужливо произнес губернатор.
- Но сначала соблаговолите оценить перстень, который находится в ларце.
- Я... гм-м... я полагаю, - задумался д'Ожерон. - Что он стоит не менее пяти тысяч реалов.
- Отлично! - кивнул головой Беко. - Я выкупаю его и сегодня же вечером распоряжусь прислать вам эту сумму. Мне бы хотелось... - он повернулся к Анне и, поклонившись, впервые встретился с ней глазами. - Мне бы хотелось, сударыня, чтобы вы приняли этот подарок от меня. - Он взял ее руку и грациозно поцеловал.
Верзила побледнел, недоумевая. Казалось, он готов броситься на колени, в чем-то признаваясь и умоляя о прощении.
- Я... я не понимаю, Беко. Ты хочешь торговаться дальше или?..
- Нет, - коротко ответил тот. - Это - твоя жена. Береги ее. Мы всегда не ладили, боцман. Я давно хотел помириться с тобой. Пусть же этот перстень в знак нашего примирения носит твоя жена. И будьте счастливы...
С этими словами Большой Цыган галантно раскланялся и, повернувшись, быстро вышел из толпы, по которой прошел новый гул недоумения.
- Какой же ты странный пират! - вслед ему проговорил Верзила, крепче сжимая руку Анны.
Торги подходили к концу. Вечерело... Тучи размашистыми крыльями опоясывали небосвод, словно ряды пиратов, берущие на абордаж неприятельское судно.
(Продолжение следует)