Лучшее средство против похмелья? Минет.
Под веселенькую песенку Софки мы по привычному сидели за столом встречая новый год. Это традиция. Нравится нам это или нет, нравимся мы друг другу или нет.... сплошная эта тошниловка или нет...все равно мы должны этим вечером собираться в отделении и смиренно встречать общягом новый год. Такова воля нынешнего, прошлого, пазопрошлого и еще многих других бывших заведующих этого отделения, которые управляли этим интститутом здоровья за прошедшие сто лет. Да да! Не мене ста лет сущетсвует наше доблестное отделение. Ну доблестным оно бывало и не бывало, но факт его долгого существования, независимотси от соседнего профильного единственного в мире института делало живучесть этого островка хирургиилегендарной. Наше отделение всегда оставалось независимым и своеобразным. Мы никогда не попадали под моду и влияния. Все сотрудники нашего отделения были собраны из разных уголовков бывшего союза. Каждый приносил и приносит свое лучшее, что им было наработнао за все эти годы в той или иной школе. Все перегибы свойственные исконным школам у нас открыто и безбоязненно критиковались и отвергались по тем или инным пунктам. Так формировался уникальный почерк этого коллектива. А именно отсутствие такового. Мы были свободными цыганами от науки, практики и свободной жизни. Зачастую свободной семейной и сексуальной. Для нашего профессионального окружения мы были опасными для морального общества безродными отбросами от других обществ, изгои, беженцы, получившие кров в этом постыдно долгоживущем заведении.
Во многом эти фаресеи от «правильной» морали были правы. Мы ведь даже умудрялись разговаривать в отделении на русском! О свободном нашем ****стве, скользящих ставках за обсулживание, пьянство и странных методах оперирования я тут уже и не скажу. Хотя сами то они?! Все то же самое делали, но в тихоря и перекрещиваясь перед тем как совершить греховное. Мы же плевали себе в рожу и рожу тем кто прикидывался. Мы были и уже этим пронзали их сердца и самолюбие. Прокуроры, судьи, богатые и инные неочеень отравленные трендом и не загипнотизированные большими именнами, все эти подонки с исключительно развитым чувством качества были нашими клиентами. Странно но чем больше кто то похож на Березовского или Гусинского, Патарцкалаишвили, т.е. чем мерзче кадр тем на практике явно более отличался такой объект чувством и наличием независимого анализа, личным принятием решения в ситуациях когда иногда небыло секунды свободного от неимоверной боли пространства и времени для такого. Бог дает все же богатство и успех тем кто прежде всего независим в совем видении. Чем более ты независим – тем более ты богат. Все остальное -временное или обреченное на рабское второе, третье и тому подобное в нисходящем направлении. Мы сами то явно, как на подбор были номерочками каждый сам по себе. К такому врачу пойтий, надо бы вначале точно много крестов на себя положить, а потом уж обращаться за помощью. Только изменилось что то в природе....Изменилось очень кардинально, так что весь мир стал негативным. Все что белое стало черным, и наоборот. Вот и в общем нормальные и относительно порядочные хирурги внезапно стали такими вымазанными черными личностями.... Мы же знали – с нами все ОК! Это с коружением было не ОК. Оно было неизлечимо, смертельно больным. Вот и объеденились с десяток совершенно разных и не очень дружественных хирургов в группу, в отделение, где они жили в своем мире. И в этом мире, существующем уже добрые сто лет, было правило: новый год вместе! И тут уж не приходилось ныть и возникать.
Как всегда Давид начал «выступать» провоцируя на свой обычный спор о неограниченности поглощения жидкости человеческим телом. Мол наплевать на данные Рудольфа о тех десяти литрах ограничения, и мол Алекс мудило тоже ничего из своей авиокосмической медицины не петрит, а заведующий....и пугливо оглядываясь в сторону сумрачного седого бугра, сидящего во главе стола, нагнувшись на чьим то ухом, он привычно шептал: «Леван то, кроме взяток и операций на спинном мозге ничего и не знает! Он обычной реконструкции тазобедренного сустава комбинированным металло – тефлоновым комплектом с эпоксидным цементом не может делать! Представляешь?! А про баланс жидкости он вообще и не сечет. Дубина он. Диплом наверное лет двадцать назад где у криминалов купил. Точно говорю.»
Все занли что Давид был самым мерзким из нашей группы. И как я уже тут отмечал, было нам не удивительно, что этот в остальном ограниченный и неблестящий хирург имел преуспевающий бизнес. Он пользовался людьми как мог. Выжимал из них все и если человек был слаб и не защищен, он подтирался им и выбрасывал его из «общего» дела, невернув и копеечки. Так он стал владельцем нескольких огромных таможенных складов, из которых текла рекой оптовая торговля сигаретами и шеколадом. Периодический он переманивал шефа обещаниями крупно заработать на нефти и керосине. Шеф сооблазнялся, вкладывал и всегда получал ко времени денежки и диведенды. Шефа кидать ему было не резон. У него были достаточно влиятельные патроны. Но на всегда с таким мерзавцем как Давид.... даже за такие баснословные.... иметь дело с ним на долго шеф не хотел. На такое кратковременное наживательство терпения у него еще хватало... Вот так периодически получая прибыль, он закрывал глаза на професиональную бездарность Давида. С другой стороны, где в другом заведении был бы Давид непоследним хирургом....Но...но не среди нас. Тут были другие точки осчета, такие до которых ему уже не хватило бы всей его жизни и врожденных запасов его серого материала.
Вот он и удовлетворял свое болезненное самолюбие грязными сплетнями и фокусами на подобие трюка с неограниченным поглощением «жидкости». Вроде- вот докажу я вам, что наука и вы с ней, такие умненькие, не стоите и гроша мол ломанного. Плевать я хотел мол на все такое не надежное, какой есть ваша наука.
«Жидкостью» для Давида всегда являлось пиво.
Мы давно понимали и подозревали, что перед тем как начать глотать ящиками пиво, этот слизняк пил незаметно мочегонное,. Знали все, но никто не лишал его его последнего убежища в стремлении доказать свою уникальность. К тому же было это достаточно забавно смотреть как это половинчатое животное нажиралось до безсознательного состояния. Выпив два три ящика пива он начинал хаметь, после четвертого успокаивался и был способен только требовать признания его правоты над научной хернёй. Попивая им же оплаченное, чешское и голландское пивцо мы считали себя объязанными подигрывать ему.
Сумарчное и неулыбчатое общество хиругов загнанных в этот заповедник их существования, и на этот раз приближался к полуночи в своем традиционно невеселом застольи, когда прозвучало разрешенние шефа о отчаливании по домам, по любовницам, по притонам, по кабакам, по бабам и мужикам....каждому по своему обычному для этого момента. Давид, торжествуя потоком бормотаний о проглоченной последней бутыли из его четвертого ящика пива, стоя и спуская как обычно струю мочи в раковину у крана в кабинете шефа, где и происходило «празднование» нового, вдруг неуклюже пошел вперед и долбанулся лбом о шикарное зеркало напротив. Разбив его, он так и остался стоять с опущенными вдоль тела руками, с членом выпавшим в раковину, опираясь о стенку окровавленным лбом.
Никто не вскочил и не побежал «спасать» коллегу. Шеф еще более сумарчно взглянул на меня и как самому молодому приказал, отрывочно бросив : Только кататонического шизи мне тут не хватало...хотя если и кто нибудь...так он самый что ни наесть подходящий. Взгляни, пульс то еще есть?»
Я точно также медлено и в развалочку обошел стол, двигаясь в направлении Давида, хотя прямо за ним, спиной к нему сидел Гиоргий...Но видно Гиоргий как врач был для Давида слишко большой честью, вот и вынужден был я «молодой».... Уже взяв его за руку и ощутив едва бьющееся сердечное наличие, Давид вдруг дернулся и начал заваливаться на Гиоргия . Упав неожиданно на Гошу, как мы его с уважением называли, он прижал своим вессом старика к высокому хрустальному фужеру. Точенная ножка обломалась и острым карандащом пронзила щеку Гоши. Георгий, бывший полковник, навидавшийся и наработавшись в советско-русских войсках, был орешком не простым. Смачно выругавшись в адрес родителей Давида он заткнул рану салфеткой, обещая ему это припомнить.... завтра. Шеф без тени переживаний за лицо Гоши спросил: «Сам зашьеш то...Привык наверное там...?»
Георгий молча кивнул и собирался уже покинуть кабинет, когда шеф все еще сосредоточенно пожиравший свой сациви, пробормотал в тарелку: « А завтра не стоит и ждать. Завтра он снова будет богатой сволочью. А сейчас это ночь твоя Гоша....Ты хозяин... Я передаую тебе все права по отделенияю до 12.00 утра. Письменно передаю..в связи...» Он задумался ищя причины такой передачи. Рудольф растянувшись на щикарном диване шефа, растянуто медлено сказал: « Вы шеф больны. И у вас грип. Хотя вы и без гриппа достаточно больной тип человеческого сорта...но об этом знают не все... а вот грип поймет каждый... Вроде такой ургентный грипп, с вынужденной вашей госпитализацией в отделение терапии. Там сегодня Станя дежурит. Пропишет за пару бутылок божественного чешского.»
Шеф догрызая лапку, глазами дал понять свое согласие.
Все это время Гоша, непонимающе стоял у дверей кабинета: «На что мне ваши полномочия? Что прикажете с этим «трупом» делать то?!» Возмутился он указывая с отвращением на Давида, лежащего на спине поперек торжественого стола, ломящегося от яств, с внушительно стоящим в эррекции членом. Гига сидящий по соседству с брезгливо накинул на вертикаль большую салфекту.
Шеф, все более и более напоминающий, какого нечистого, что правда всегда присутствовало в его чертах лица и движениях, с мерзковатой улыбочкой подметил: «Ну вот Гоша, сам то ты и придумал что с ним делать.»
Георгий еще боле непонимая развел руками.
« ты Гоша сегодня туг на подъем! Делай из него труп. Сам ведь сказал. Так всегда...сами знаем, но непонимаем пока нам наше же от другого не придет. Забавно это....»
Георгий прервал бесцеремнно шефа: «Слушай, я не ты. В колонии 200 я не работал и Золотую Ручку с Бароном я тоже не знал! Я их ловил с коллегами...Черт их коллег прошлых тоже побери!»
Шеф приподняв брови и строго уперевшись в Гошу спросил: «А что ты проив моих бывших корифанов имеешь? Гоша, жизнь нас выбирает и выдает нам ту или иную роль. То что ты полковником в спецподрзделениях бегал и пару сотен невинных арабов и верно тысячу другую коссых положил делает тебя не лучше моих друзей. А что касается этого куска гавна....Так я имел ввиду вроде как в сцену поставить. Как будто труп..Ах полковник сапог ты. Годы армеской службы повредили твои лобные полушария. Фантазия у тебя сдохла. Ладно отойди на задний план. Рудольф делай как я скажу. А для всех остальных - я с этого момента госпитализирован в терапии.»
Мы окружили лежачего Давида. Его лицо было непривычно оттекшим. Под глазами висели мешки, даже мочки ушей были раздуты скопившейся влагой. Щеф приказал обшарить карманы Давида. В них мы нашли нераспечатанный лсит с фуросемидом. Рудольф прошипел: «Вот дебил! Забыл свои таблетки до пьянки выжрать. Скотина четыре ящика пива выпил и только два раза отлил. Я уже часа три назад заметил что на этот новый год он мочится не так часто и нестолько как прежде. Дубина необразовнная. Как думаешь Алекс, может у него острый оттек мозга, там растет внутричерепное или еще какая смертельная гадость?»
Шеф презрительно скривился: «Рудик такие не мрут. Таки в крайнем случае нас покидают за что мы на короткое время даже начинаем веровать в Бога и в его справедливость. Но мы то знаем, что это не так.... Так что за дело. План мой таков, если у кого креатив забьет фантаном, можете предлогать тоже. Так – вначале он унас пойдет в реанимацию. Там будет поставлен диагноз смертельного состояния. Алекс придумай чего подходящее, но чтоб с интубацией и неприменно с газоотводной трубкой аж до двенадцатиперстной и самого ширкого калибра. Тут подойдут массовые прощания с нами коллегами и с теми кто с утра в других отделениях будут...Затем он у нас умрет.»
Гоша все это время не мог скрыть своего восхищения демонскими планами шефа. Глаза его сверкали полным и чрезмерным понятием. Только на последнем взгляд его споткнулся : « А это не слишком? Ит вил би туу линк бас!» спросил он по привычке на английском. Это у него случалось в моменты глубокого волнения. Так он часто начинал говорить на паре других языков в операционной и этим приводил медсестер в растеренность. Мы то знали что у полковника это осталось после его годов службы. Где? Когда то на этот вопрос он ответил честно и прямолинейно: « Если хочешь раскажу, но вечером убьют тебя и меня тоже.» С тех пор у «юморного» шефа появилась шутка. В моменты язвительного состояния духа он говорил апонентам: « Если будешь мне мозолить уши своими доводами, я скажу где служил Гоша, и завтра будет ярким и светлым. Но без тебя!»
Шеф обернулся и беззаботно продолжил: «Этот кровопийца пролетариата мне когда то испортил ведро крови своим рассказом о его понимании рая. Несложный он у него получался. На манер исламского. Все вокруг голые бабы и член у него вроде одеревенелый сам посебе....так 24 часа без эмоциональной «дисэррекции». Вот вроде и все. В остальном все похоже на реальность. В остальном ему и тут было не плохо... уже. Гад! Ну так что работнички, столкнуть его с его раем будет не сложно. Алекс созвонись с авлабарской Зейнаб. Пусть пришлет девочек к часам 11 утра. Штуки пять ему хватит. Закажи на часа полтора. На большее пребывание в раю этой сволочи нам скидываться не стоит. Оно и так нам обойдется в в доллраов 500.» Увидев неочень большое проявление энтузиазма при последнем он воодушевляюще воскликнул: « не вонять и не ныть! Вычтите с вашей следующей пошлины в общаг» так он называл свою индвидуальную дань, которой каждый из нас был жестко нагружен. Ну и бог с ним, раз со своего кармана решил платить.
Давида срочно увезла бригада санитаров. Все необходимые трубочки были вставленны во всевозможные отверстия на его его теле. Воспльзовавшись его полным незнанием ЭКГ, я придумал для него диагноз «предтерминального разрыва сердечной аневризмы». Не глубоко заинтубировав его, я подключил его к апарату исскуственной вентиляции. Штука супер современная, компютеризованная, подстравивалась под ритм и объем дыхания пациента сама. Так что учитывая полное и нормальное дыхание Давида, аппарат больше шумел, мигал лампочками и светился сложными кривыми дыхания на огромном дисплее, чем в реальности участвовал в его дыхании. Гофрированная прозрачная силиконовая трубка, я бы скорее её назвал бы трубою, была надежно введена в его анус. В обе руки подключиличь внутревенные с помпами. На всякий случай я вогнал в одну из них две ампулы лазикса, для снятия оттека, и добавил в другую систему седативки. Управляя количеством в минуту, я расчитал «оживить» мерзавчика к часам семи утра, как того и требовал шеф.
Последующие три часа мы все интенсивно звонили многочисленным «друзьям» Давида, приглашая с утра нанести последний визит «неизбежно» умирающему коллеге. Выбор падал на людей серьезных и надежных. Прежде всего не хохотушек и главное сильно недолюбивающих коллегу Давида.
К часам семи утра в докторской реанимации собралось столько что в одной комнате их уже не и не получалось уместить. Я думаю человек шестьдесят, включая главного врача, обоих его замов, большей части бухалтерии, заведующих отделений и других врачей. Все они тихо и буднично стоя пили свой кофе, разговаривая обо всем за эту праздничеую ночь пережитым. О бо всем, но только не о причине своего присутствия. Это напоминало какой то тайны сговор на массонской явке.
Наверное так оно на самом деле и было.
За жестом шефа наступила тишина. Он стал первым у входа в палату Давида. За ним сразу же выввстроилась длинющая очередь. Окинув всех этих людей взглядом, он одобрительно кивнул гловой и первым вступил за порог.
В палате, расчитанной на четыре койки, в свете притушенных ламп стояла одна кровать с Давидом. Шеф встал рядом со мной. Через минут десять Давид открыл глаза. Прошло еще неколько минут пока он сумел что то промычать через трубку забившую его носоглотку. Обычно такие предметы сильно раздражают больных и они могут кашлять и стараться её вырвать, но я постарался все обильно смазать гелем с лидокаином и даже для пущей надежности пшикнул аерозолем в неё, так что глотка Давида была «как надо» одеревенелой.
Шеф нагнулся над Давидом и со скорбным выражением начал успокаивать «больного».
«Давид не разговаривай...сохраняй силы. Ты уже несколько дней в забытии» при этом он указал на большие цифры на мониторе аппарата исскуственного дыхания, заранее мною выставленные на третье января. « У тебя «претерминальная аневризма сердечной мышцы» может в любой момент разорваться....сделать что то действенное против, мой друг, уже и не получится. Тромбами забит твой мозг. Тебя парализовало полностью.... кроме вот лица и шеи...Ну ты сам знаешь как это бывает.... коллега» подхватив слезу, чувственно отвернулся шеф, дабы спрятать свои «скромные мужские слезы» от Давида. Откуда знать Давиду о миорелаксанте который надежно выключил его конечности, сохравнив при этой дозе движение дыхательной мускулатуры. Неучь! Наука для него была....Да бог с ним!
Давид безнадежно уперся взглядом в сердечный монитор, стараясь что то там понять, но видно было что с пьянки и с исходным уровнем знаний у него были не лады с расшифровкой значений всех этих кривых. Он промычал что то о своих детях и жене. Шеф быстро повернулся к нему и сказал: « Они уже попрощались с тобой. Денег ты им оставляешь не меренно ... так что же еще им от тебя хотеть?! Сам понимаешь -человеческая натура. Лала после этого уже и неприходила»
Лала была женой Давида и в реальности ненавидила его не меньше нащего общего, о чем Давид и не сомневался, учитывая свои периодические взрывы настроения и её избиений при таком. Она жила с ним ради детей и вероятнее всего ради денег. Так что нечленораздельные матюкания Давида в адрес «суки» Лалы, потверждали им ожидаемый сценарий такого развития событий. Внезапно на Давида нашло полное понимание трагичности его положения и из его глаз полились крокодиловы слезы жалости к себе родному. Он всхлипывал и содрогался в приступах безмолвного рыдания и если бы не химическая прарализация, мы могли бы насладится истерическим приступом во всей его генерализованной крассе. А так пришлось слегка поглаживать его руку и чувственно и с понятием глядеть ему в глаза.
Шеф незаметным жестом показал кому то, подглядывающему из за двери, что мол пора. Медленно и в соответсвии с трагичностью момента, чрез комнату полился поток людей, желающих в последний раз пожать Давиду «лапу». Входили по три четыре человека. Задерживались на минуты три и так же трагично и беспомощно покидали палату через другую дверь. Все это длилось часа два. За это время прибыло еще человек двадцать из тех кто с утра должен был заступить на дежурства в своих отделениях. Прощание продлилось до десяти ноль ноль. После этого вход «желающим» был прекращен. Давид получил еще одну дозу Релашки на часик сна. К этому времени прибыли заказанные проститутки.
Развесив по углам конаты всевозможные новогодние белстящие украшения и набросав серпантина, мы вывели кардиомонитор на сплошную линию остановившегося сердца, монитор аппарата исскуственного дыхания показывал вместо даты четыре нуля. В палату вошел шеф в сопровождении пяти очень привлекательных девушек в прозрачных медицинских нейлоновых халатиках на голое тело с распущенными волосами. Шеф сделал на удивление быстро и профессионально инъекцию папаверина в сосуды члена Давида, отчего у него возникла гигантская эеррекция. Девушкам дали несколько инструкций и помпа с Релашкой была выставлена на минут пятнадцать покоя.
Все мы удалились в соедню комнату, где на видемониторе следили за пробуждением уже «умершего» Давидаю.
Он медлено пошевелил своим носом. Откашлялся. Промычал что то через рот, освобожденный от интубационной трубки. Потом он застыл загипнатизированный видом сплошной линии на кардиомониторе. Наконец под его взгляд попались прелести занятно премещавщихся по палате голых «медсестер». Привязанный к кровати ремнями он не мог пока встать но чувствовалось, что движения возращались в его конечности. Одна из «медсестер» нагнулась над ним, практически легла на него и начала его успакаивать: «Даавидик как же вам повезло! С прибытием милый. Ты в раю. Что тебе сделать? Ах какой у тебя крупненький! Ты видно сильно начальнику люб раз сразу же и вот так, без карантина и аклиматизации.»
По роже Давида было видно, что и он был немерено рад всему окружающему и остатки массивного промиле алкоголя в его крови обесспечивали сносную аксептацию происшедшего. Он еще раз с недоверием окинул взглядом все святящие приборы и требовательно спросил: « Чего главный движение еще не вернул?»
Дамочки заполошилсиь вокруг него воркуя о неизбежности наступления его топ формы. Кто то начал массаж его «прелестей», на что он недовльно проворчал: «Ты сука порхатая знаешь какое самое лучшее средство против похмелья?» Мы и все женское население нашего отделения уже годами почти каждый день слышали этот важно вумный вопрос Давида после его пьянок и знали точно также хорошо его ответ на него. «Минет»- прошептала с омерзением главная сестра отеделения, подоспевшая к этому моменту представления.
«Ангелочки» не заставили себя ждать и по очреди занялись оброботкой прибора Давида. ПО его довольной харе было видно что райское окружение очень даже его удовлетворяло и прежде всего последующие минут двадцать он вроде бы кончал несколько раз, но его член все так же стоял гордым Союзом на стартовой площадке местного Байконура, не улетая и нераспадась на части. Слыщно было его похрюкивания от царящегося там «райского» удовольствия. Незаметно зарабатола помпа и он также незаметно уснул.
С него сняли м вытащили все то что еще было приклеено и подключено к нему. Отвязали от кровати. Одели в «гражданское» и пренесли на каталке в его кабинетик. Где он и проснулся через часа полтора.
Со страшным сушняком и недовольствием на роже, он вышел качаясь в коридор отделения. Все происшедшее вспоминалось ему, как приснившееся.... правда так оно только думалось, до тех пор пока ему не позвонил главный врач и как по команде всё отделение и практический вся больница начала ржать в общем притступе мстительного смеха о его такой недавней счастливой кончине.
Странно но розыгрыш такого маштаба был точно так же невероятно быстро забыт и в последующем уже никто и не вспоминал об этом. Наверное все же Давиду самому все это было до одного места. Был он еще тут с нами или там с порхатыми «сучками» в белых халатах..... Мы тут были для него точно такими же суками, пригодными только для того, чтобы облегчать его потребности. Ему везде был рай. Везде где можно было кого попользовать. Он смеялся над нами еще тут и будет смеятся там.