Анима

               

    Гас непроизвольным движением, опрокидывает шахматную доску со стола и валится на пол. Санитар, стоящий у двери, бросается к нему, на ходу нажимая ненавистную красную кнопку. Вырывается на свободу сигнал тревоги и все бросаются в разные стороны.
   Гас рычит, плюётся и бьётся головой об пол. На его лице, руках и шее вздуваются вены, из носа течёт кровь. В комнату вбегают еще трое санитаров и им, наконец, удаётся вколоть Гасу инъекцию. От воя сирены у меня раскалывается голова, обхватив её руками, я вжимаюсь в теплый пластик пола и молюсь. 
  Молчаливый Ронни, что успел забиться под стол, смотрит на меня и растягивает потрескавшиеся губы  в ухмылке. Неожиданно вскакивает, хватает с пола шахматную доску  и обрушивает её на голову одного из санитаров, после чего с диким хохотом бросается на другого. Но тут резкий удар дубинки сбивает его с ног, разряд электрошока заставляет взвыть от боли и Ронни в судорогах падает на пол.
   Сирена продолжает сотрясать воздух, по периметру горят зеленым, ядовитые лампы, от напряжения в окнах дребезжат стекла.  Люди с воплями ползают по полу, я слышу полный боли крик Фабио и вижу, как рядом с ним бьётся головой о стол Аарон. 
   Боль  невыносима, будто раскалённое железо заливают в череп. Изо всех сил сжимаю зубы, чтобы не закричать. Тело не подчиняется, извиваюсь ужом и скулю. Сердце быстро, быстро скачет в груди, немеют пальцы, каждый вздох даётся с трудом. Горло неожиданно сжимает спазм, кашляю, в глазах темно, из носа не капает, а уже льётся кровь. Но тут на моё счастье, вой сирены  прекращается, ещё через минуту гаснут проклятые лампы и тиски боли спадают. Прислоняюсь лбом к холодной, болтами прикрученной к полу, ножке стула,  пытаюсь надышаться. Остатки боли смывает беспамятство.
    
   Темно и холодно. Где-то капает вода. Кап-кап. Подобно зубной боли это капанье сводит меня с ума. Не пошевелиться, тело не слушается. Ноги сводит, голова кружится, рвотные спазмы выворачивают пустой желудок наизнанку. Во рту сухо,  как в аду, а где-то рядом, монотонно капает вода. Кап-кап. Я кусаю губы, но от вкуса крови,   лишь тошнота.   Пытаюсь сдвинуться с места, но тщетно.
  За дверью громыхает тележка. Везут ужин.
Белый, жуткий кисель, каша, без запаха и вкуса, да кусок булки. Закрываю глаза, стараюсь не думать о еде. Слышится мерзкий скрип железной решётки, шаги и голоса. Потом все стихает,  я снова один на один со своей мученицей – жаждой. И снова кап-кап-кап.   
  Темнота и жажда, тишина и боль. И так до бесконечности…
Голоса. Скрип решетки. Звон ключей. Резкий свет. Я зажмуриваюсь, со стоном пытаюсь отползти в сторону, забиться в угол. Надо мной нависают тени санитаров. Укола не чувствую, но бедро сразу же немеет, тепло медленно растекается по телу. Ничего не вижу, только слышу – шаги, скрип решетки, голоса, скрежет замка и вновь я окружён спасительной темнотой.
  Тепло сменяется жаром, по венам, будто течёт раскаленная лава.
    Боль скручивает мышцы, давит изнутри, эхом отдаётся в животе, стучит в висках. Пальцы не гнутся, по лицу струится пот и трясёт мелкой дрожью. Сердце грохочет в груди, подобно отбойному молотку. Задыхаюсь, глотаю спертый воздух, меня мутит, уши забивает ватой, больше я не слышу, как капает вода.
      
    Мимо, в инвалидной коляске везут Фабио. Его невидящий взгляд застрял в пространстве, скрюченные пальцы дрожат. Санитар за его спиной, насвистывает себе под нос, шаркает ногами и жуёт жвачку. Донни, сидя на полу, раскачивается туда-сюда, как матрёшка, то и дело, ударяясь головой о стену и улыбается. Видимо недавно сделали укол и он пока не чувствует боли. Вены на его руках черные, кожа почти серая.
   Не могу смотреть, отворачиваюсь.
  Гас и Лори «играют» в шахматы на пустой доске. Шумит радио, но я не могу разобрать слов. По коридору, тенями, блуждают люди, непонимающие, одурманенные, все улыбаются.
  Ронни не видно. Либо в карцере, либо на столе у патологоанатома. Подходит Санни, садится, молча достаёт из кармана колоду карт. Его некогда длинные русые волосы,  теперь сострижены, а на затылке красуется татуировка в виде змеи, клеймо каждого побывавшего в клинике. Он уже почти свободен, ещё пара дней и Санни вернётся в тот, другой мир. Когда-то он уже пытался жить там, но  мир отверг его. Отверг его дар.   
  Человечество не желает видеть в своих рядах тех, кто умеет читать мысли.
Санни работал в цирке, показывал детям фокусы, и вроде даже женат был, но не долго. Лишь до тех пор, пока не доверил любимой женщине свою тайну…
- Наш Анимо вернулся, - с усмешкой произносит Санни, и хохочет, безумно и громко, почти как раньше. Почти…
  Достаю из кармана сигареты, протягиваю Санни, закуриваем.
 - Завтра шоу,-  тихо и серьёзно говорит мой друг.- Кто-то снова умрет, охранникам веселье, труп от стены отскребать.
Я не знаю, что ответить, и мы снова замолкаем. 
Не осмеливаюсь я и спросить, когда он уезжает. Не хватает духу. И тут он встаёт и идёт прочь, не оглядываясь, и тогда я не выдерживаю и кричу вслед:
- Эй, Санни, ты то, как? Когда?
- Никак. Я уже мертвец. 
Он криво ухмыляется, и вдруг со всей силой, швыряет картами в стену.
 - Свободный как ветер, но мертвец.
Все также шумит радио, чтобы отвлечься, я вслушиваюсь, но понимаю только, что снова, сотрясая воздух, звучит слово «Анафема». Отлучение от церкви. Я падаю на пол и смеюсь до слез, а после уже не могу остановиться и просто плачу, и сам не понимаю почему.

 И вот оно - шоу. Так мы называем ежемесячную прогулку, на территории парка клиники. Каждый раз какой-нибудь глупец, пытаясь бежать, кидается на стены…
  Воздух. Свежий воздух. Дневной, солнечный свет и трава. Я падаю на колени, утыкаюсь лицом в землю и дышу, как в первый раз. Жадно глотаю воздух и смеюсь. Поднимаю глаза и вижу небо. Чистое, бледно-голубое, бескрайнее небо, даже голова кружится, настолько я счастлив в эту бесконечную минуту.
  Рядом, в инвалидном кресле, сидит с безучастным лицом Фабио, и мне жаль его, ведь он не может разделить мои чувства. Не знает цену этой первозданной красоте неба. Здесь же на траве лежит Гас. Он понимает.  Радостно смеётся,  искренне, как ребёнок, а по лицу текут слёзы. Лори сидит на скамейке, с тупой ухмылкой,  жуёт пучок  травы.
 Подходит Свон, садится рядом и, ткнув пальцем в небо, заявляет:
- Буду летать! Если допустят. 
Переворачиваюсь  на спину и киваю, как болванчик, пропуская мимо ушей, пустую болтовню. Свона завтра выпускают,  он счастлив и стоит планы.
 - Иду учиться в академию. Здорово, правда? Я вам открытку пришлю.
 Я громко смеюсь и  как дурачок, катаюсь по траве, но молчу. Каждому свой кусок счастья. Свону никогда не быть пилотом, но и незачем  расстраивать его раньше времени, пусть порадуется. Ведь мечта это уже счастье для таких, как мы. Меняю тему разговора:
 - Знаешь Свон, я всё время вижу сны. А тебе снятся?
- Сны? Не помню, чтоб снились, расскажи!
- Вчера я видел девочку, лет десяти. Она сидела на остановке, читала какую-то книгу с яркой обложкой. Волосы у неё золотые-золотые и длинные. Помнишь, как были у Иден. За спиной рюкзачок, маленький такой, в виде мишки…
Мой рассказ прерывает чей-то крик.
  Вскакиваю, оборачиваюсь и мгновение спустя, уже воет сирена.
 Санни. Он висит на стене. На губах застыла улыбка, глаза широко распахнуты. Тело в трёх местах пробито защитными шипами. Смерть наступила мгновенно. Электрический разряд в тысячу вольт. Со всех сторон уже несутся санитары. Глушит мысли сирена.
Все замерли на местах, многие вообще не понимают что происходит.
Я смотрю на Санни,  и мне хочется выть от досады. Свон, стоящий рядом со мной, содрогается от ужаса и прячет лицо в ладонях. Наш друг предпочёл смерть, свободе.
Я первый получаю дубинкой по спине и, согнувшись, мешком заваливаюсь на землю, инстинктивно прижимаю колени к груди, чтоб не отбили внутренности. 
 Второй санитар для надёжности добивает меня электрошоком. Чтоб наверняка. Свону тоже досталось, и он корчится на траве рядом со мной. Остальных, словно стадо, сбивают в кучу и загоняют в здание лечебницы. Никто не сопротивляется, они тупо улыбаются и идут вперед. Нет у них тоски по небу, солнцу и траве. Куклы. Фарфоровые куклы, а не люди. 
  Тело Санни снимают со стены и укладывают на носилки.
Уже теряя сознание, я вдруг спрашиваю себя, а что выберу я? Смерть или такую свободу?

Кап-кап-кап. Снова вода. Монотонно капает в темноте. Мне очень холодно. Лекарство не вкололи, и я дрожу всем телом, бессмысленно вжимаюсь в каменный пол. Из головы не выходит улыбающееся лицо Санни. Он уже точно знал, что сделает это. Я мог бы догадаться. Я глубоко дышу, в карцере сырой, тяжёлый воздух, дышу и понимаю, что боюсь. Боюсь сделать выбор. Умирать не хочется, но жить как все, я уже не умею.
  Собрав последние силы, я вырываюсь из оков тела и переношусь в коридор. Становится намного теплее. Вокруг никого,  я направляюсь  к двери, ведущей на лестницу. Беспрепятственно преодолеваю два этажа, и оказываюсь в служебном секторе.
 
Дана на месте. Она все также сидит в своём тесном кабинете. На столе горит лампа. И как всегда, я не могу оторвать взгляд, так она прекрасна.
Дана врач, работает здесь совсем недавно. Кажется, перевели откуда-то. Я знаю, ей здесь не место. Она другая. По вечерам, я часто захожу к ней и любуюсь. Вот и сейчас, никем не замеченный, я сижу под дверью и смотрю, как она сосредоточенно читает что-то, и записывает в блокнот. Она необыкновенная, добрая,  и никогда не кричит. Иногда я хочу заговорить с ней, но не решаюсь.
    Слышу шаги. Вжимаюсь в стену. Меня  могут увидеть, а рисковать не хочется. Скорее всего, санитары, ночная смена.
  Звенят ключи. Тяжёлые шаги эхом отдаются в дальнем конце коридора. Они приближаются, и я начинаю судорожно пытаться дышать, то ли от страха, то ли от напряжения.
  Поравнявшись с кабинетом, они вдруг многозначительно переглядываются и заходят, закрывая за собой дверь. Не трудно прочесть их намерения на тупо ухмыляющихся физиономиях,  я содрогаюсь от отвращения. Медсестры давно научены горьким опытом и никогда не забывают крепко накрепко запирать двери.
  Я слышу крик Даны. С грохотом падает и гаснет лампа, захожу и начинаю считать, аварийный свет включится через: двадцать,девятнадцать, восемнадцать... Девушка яростно сопротивляется, хотя силы явно не равны. Рот ей заткнули тряпкой, и в наступившей тишине, отчётливо  слышу звук рвущейся ткани. Дана вырывается, царапается, бритые затылки насильников мокрые от пота, но они ухмыляются. Как  ни глупо, но я собираюсь вмешаться.
Подхожу к одному из них сзади и хватаю за голову. Он  умирает мгновенно. Тело один раз дёрнулось и обмякло. Со вторым сложнее. Он уже видит меня, вскакивает, и с дуру хватается за стул, стоящий рядом и почему то не прикрученный к полу. К сожалению для него, стул металлический. Эффект моего прикосновения подобен сильному электрическому разряду. Его трясёт, стул с грохотом падает, пальцы необратимо скрючивает, обугливаются ногти. Он бьётся в конвульсиях, пока не оседает на пол, широко открытыми глазами глядя в потолок. Включается аварийный свет. 
  Дана с ужасом смотрит на меня, и пытается отползти в сторону. Девушка напугана.
Мне очень хочется успокоить её, развеять страхи, но все что я могу сейчас, это уйти.  Выбор сделан. Я не сожалею об отнятых жизнях и не думаю о том, что будет завтра. За то, во что веришь, надо бороться, и я буду бороться, чего бы мне это не стоило.
   Кап-кап-кап. Привычный, мерзкий звук, приветствует меня. Я открываю глаза. Всё тело ломит от боли, голова гудит, словно внутри протянули линии электропередач, и вновь даёт о себе знать моя вечная спутница – жажда. До утра ждать уже не долго, и все же это мука.
Кап-кап-кап. Звук бьёт по голове, накатывают волнами дрожь и холод.  Хотя бы немного воды. Холодной, обжигающе холодной, родниковой воды… лучше не думать.
  Снова шаги. Звон ключей. Грохот открывающейся двери. В камеру врывается тусклый свет ламп.
   Их  трое, в руках цепи, в кобуре, настоящее, боевое оружие. Я усмехаюсь и тут же получаю цепью по физиономии. Меня поднимают на ноги, надевают браслеты и волокут  куда-то. Снова лязгают замки, впереди маячит решетка, расплываются мраморные плиты пола перед глазами. Я не знаю, куда меня тащат, и даже не хочу догадываться. Страха нет, скорее покой.
   Убьют? Ну что ж пусть попробуют! А лекарствами уже третий год травят, и все без толку. 
   Коридор заканчивается. Поднимают на ноги, дубиною по хребту, заставляют выпрямиться.  Передо мной  женщина. Высокого роста, с русыми волосами до плеч; ни халата, ни нашивок. Строгий, брючный костюм. Красивая женщина. Большие серые глаза смотрят оценивающе. И вдруг:
   - Здравствуйте, Андрей! – тихо говорит  незнакомка, на таком родном, хотя и забытом русском языке. Я теряюсь и не знаю, что сказать, но она и не ждёт ответа.
   - Снимите цепи, господа,- её тон не допускает возражений, но конвоиры  в нерешительности переглядываются, ведь это нарушает правила техники безопасности.
   - Всю ответственность  беру на себя.
И хотя ребята вполне могут лишиться работы, в лучшем случае премии, цепи все же оказываются сняты. Я с удивлением и растерянностью смотрю на свободные руки и не знаю, что и думать. Но моё блаженно-растерянное состояние длится не долго.
   Подходим к двери, та распахивается, и я с криком падаю на колени.
Мерзкий, острый как бритва, зеленый, искусственный свет защитных кристаллов, прожигает до костей. Тысячи игл вонзаются в тело и мозг.
   - Доктор Коул, прекратите немедленно, – незнакомка не повышает голоса, но кристаллы тут же гаснут. Я снова могу дышать и мыслись, и самостоятельно перешагнуть порог кабинета.
   - Вы, моя дорогая, зря не заботитесь о безопасности. Наши пациенты, исключительно неординарные личности, они способны на все что угодно, – с натянутой улыбкой заявляет доктор, а потом обращается ко мне: - Как вам спалось этой ночью, господин Верлен? Кошмары не снились?
  Его голос действует на меня, как холодный душ.
 В упор, глядя на доктора, издевательски ухмыляюсь. Разговаривать с ним в мои планы не входит.
  - Молчите, значит. А мы вот, с мисс Энджел, очень бы хотели услышать причину, из-за которой вы вчера убили двух моих служащих. Может вам будет интересно узнать, что за данное преступление полагается смертная казнь.
   - Доктор Коул, позвольте мне,- вмешивается мисс Энджел. Долго и внимательно  смотрит на меня, а потом монотонно начинает зачитывать по памяти выдержки из моего досье:
  - Андрей Верлен. С некоторых пор называет себя Андреас Кристиан Верлен. Родился на Проксимо-4, русской колонии, которая в то время находилась под властью Торговой Федерации. Впервые он ступил на Землю в возрасте 14 лет и через два года по заказу Федерации угнал концепт звездолет модели G-7. За что был осуждён и приговорён к 10 годам в Исправительной колонии Аларана. Через год бежал. По подсчётам Миротворческой Организации Объединенных Систем Земли за Андреасом Верленом числится более сотни угонов торгового и боевого транспорта. Объявлен вне закона, на всей территории Империи Земли. В 2845 году был арестован  и передан в Институт, Пси-адаптаций. На Проксимо-4 остался старший брат, Даниил Верлен. Мать и отец, Анна и Самуил Верлен, на данный момент считаются пропавшими без вести, после крушения корабля Даная-8, на котором они пересекали звёздное скопление Энрия.  Андрей так же имеет способностью отделять свою астральную проекцию, за что получил прозвище «Анимо»
   Я не слушаю, что она говорит. Волнами накатывает раздражение и боль. Мысли путаются от близости кристаллов. Я вспоминаю, тот день в скоплении Энрия, когда моя жизнь навсегда изменилась. Тот день, когда я умер…
   
   Повреждённый   флаер вынырнул из гиперпространства, чудом не рассыпавшись на куски. За ним шлейфом тянулся всякий мусор: куски обшивки, теперь уже ненужный хлам багажного отсека, и снопы искр, которые, чихая, выплёвывал повреждённый двигатель. Беспомощный и неуправляемый, он падал, с минуты  на минуту, грозясь взорваться. Управление отказало, орал надрываясь, сигнал эвакуации. Откуда-то тянуло дымом. Я вжался в кресло. Сердце бешено билось в груди. Пальцы мои намертво вросли в подлокотники. Ужас сковал тело и разум. Впереди была смерть. Бесконечная темнота и холод. Шансов нет. Прямо передо мной разверзлась бездна. Бездна черной дыры, затягивающая в свою пасть, все подряд. Я хорошо представлял себе, как сейчас трескается, горит и рассыпается, обшивка флаера. Меня охватила паника, но я не смог сдвинуться с места. Как завороженный, я смотрел на вихри черной дыры и не мог оторвать взгляд от совершенной машины разрушения. Она была прекрасна и смертоносна, как вселенная, породившая её.
 
 Вырываюсь из неиссякаемого потока воспоминаний, как раз когда девушка заканчивает свою пронзительную речь, очень странной фразой:
  -… попал под амнистию и был бы досрочно освобождён, но недавнее происшествие, наглядно показало несовместимость господина Верлена с законом и порядком. Это в свою очередь означает, что он опасен для общества и исключается из программы по досрочному освобождению.
 Я не сразу понимаю, о чем идёт речь, и вынужден переспросить.
  - Что? Что вы сейчас сказали? Повторите!
  - На Пронимо-4, произошел  несчастный случай, погиб ваш брат, Даниил. Власти колонии вынуждены были подать документы, опираясь на статью 169 вашего законодательства о досрочном освобождении, так как вы являетесь единственным живым родственником Алисы Верлен дочери Даниила. Изучив ваше дело, Комиссия ОС отправила меня сюда для проведения более тщательного расследования. Несколько часов назад, были подписаны бумаги о вашем освобождении, но в свете последних событий, я вынуждена их аннулировать.
   Колени подгибаются, в глазах темно я задыхаюсь и падаю куда-то, во мрак, в темноту. Даниил! Данька! Несчастный случай… Абсурд! Не может быть! Чушь… Ошибка… Он не мог умереть! Не мог!
Алиса, его дочь, моя племянница. Кажется ей сейчас восемь…
  Я кричу, без сил падаю на колени. Кричу и не слышу собственного голоса, только вой.  Тысячи игл вонзаются мозг, а в кабинет вбегает охрана. Зеленый свет слепит глаза. Но разве мне теперь не все равно? Умереть, значит не чувствовать боли. Вот только я не могу себе это позволить, теперь у меня есть Алиса. Нет, у Алисы есть я.
   И тут мир начинает изменяться, стрелки часов вселенной скрипят и время оборачивается вспять. Пространство мерцает,  рвётся на куски, я кричу от боли, по лицу текут слезы,  под кожей рвутся жилы, а в венах закипает кровь. Мне нечем дышать, а на сомнения совсем не остаётся времени, шанс только один и я решаюсь…    

   Кап-кап-кап. Безумие подступает медленно. Кап-кап-кап. Я вижу перед собой длинный тёмный коридор. Слышу тяжёлые шаги и звон ключей. От острого чувства беспомощности, я чуть ли не вою, но с места не двигаюсь. Мучает жажда. Душе холодно и больно, почему-то вспоминается улыбающееся лицо Санни.
   Кап-кап-кап. Я стряхиваю с себя наваждение, зажмуриваюсь,  но тут же перед глазами всплывает другое лицо. Милой улыбка и добрые глаза. Лицо Даны. Шаг, еще шаг, переглянувшись, мужчины заходят. Я могу успеть. Все еще можно исправить, но...
   Кап-кап-кап.
 Крик девушки режет слух, вздрагиваю, вот сейчас упадёт лампа и погаснет свет...
Я хочу раствориться, погрузиться в каменный пол карцера, чтобы не слышать. Зажимаю уши руками, закрываю глаза. Темнота сглатывает  полный отчаяния крик девушки, а потом все стихает. Теперь я уже ничего не могу изменить. Ничего.
   
 Выхожу на улицу, вдыхаю свежий, морозный воздух и поднимаю глаза к небу. Тусклое, холодное солнце, радует глаз. Ворота Института за моей спиной, бесшумно закрываются. Я больше не оглядываюсь, лишь сильнее сжимаю в руке распоряжение о досрочном освобождении. Сильвия Энджел уже ждёт меня, как и такси, она протягивает мне билет на торговый крейсер до Пронимо-4 и произносит:
  - Вы свободны. Желаю вам удачи. Только не вздумайте ничего угнать!
Я киваю, сажусь в машину и отворачиваюсь от окна. Где-то там, за этим высоким забором, сейчас Дана, девушка, чьи полные страха и слез глаза, я никогда не забуду. Такси срывается с места, преодолевая земное тяготение, врезается в лазурную высь, теперь я смотрю только вперед.