Так уж устроен человек, что не хочется ему ударить в грязь лицом. А из провинции он ещё более упорный, целенаправленный и настырный. Вот он выучился где-нибудь далеко, вернулся домой на родину и ну воображать - зазнаваться. Ведь идёт такой человек – никого не видит. Какого бы маленького роста ни был, а всё равно норовит выше всех голов смотреть. В Москве или Питере образованный интеллигентный человек может и первым с соседом поздороваться, не взирая на возраст и статус.
А провинциал, если выучился, то идёт, нос задравши кверху, и не поприветствует никого, будто своих не узнаёт, отвернётся. И если на «а» стал говорить, то у соседей во дворе проакает по-московски: «Ой, какая у Вас бАльшая и хАрошая кАрова! И кАза - такая рАгатая!», тем самым подчеркнув серость и несостоятельность «дяровни», будто провинция по-прежнему щи лаптем хлебает, а мы мол – не «пскопские» - знай наших.
Вот так и Манька Расторгуева закончила институт, вышла замуж, уехала за границу. Не была в своём захолустном городке лет семь, а тут вдруг увидела какой-то фильм про родные места, сердце так и ёкнуло: щемящая грусть потянула на родину, где пупок резан.
Приехала в родной дом, обнялась с матерью. Мать совсем состарилась, а дом покосился, и потолок стал ниже, - рукой достаёшь до него, не вставая на цыпочки, как раньше. Комнатки малюсенькие, окна – совсем на полу. Всяких подарков навезла матери, посидели, поговорили.
На другой день захотелось Маньке пройтись в город, всё осмотреть; себя показать и на других посмотреть. Она около часу вертелась перед зеркалом, всё примеряла. Надела свои любимые брюки, коротенькую маечку и туфли на высоченном каблуке.
Долго мазюкалась, так что даже мать не выдержала и сделала замечание: «Полно тебе, Маняша! Своей красоты достаточно… Что же ты, как клоун, накрасилась?» Дочь ничего не сказала по поводу краски, а только огрызнулась: «Мама, я же тебе в письмах писала, - не зови меня больше Маня, пиши Марина! Как же красиво Мэри, например, или Марика».
По родному переулку Манька шла на высоченных каблуках, как на ходулях, по брусчатке. Каблуки то и дело проваливались и застревали между камешками. Брюки мужественно, с трудом держались на бёдрах и, казалось, вот-вот спадут. Сзади из-под брюк виднелась ложбинка ягодиц.
Пирсинг в виде скорпиона на пупке выглядывал из-под майки и блестел на солнце. В последние годы Манька слегка располнела, жировая складка предательски нависала над брюками.
Мать все эти безобразия не видела, так как дома дочь прикрылась тонкой, слегка просвечивающей кофточкой. Выйдя в тёмные сени, Маня сбросила её в угол и пошла без кофточки – ведь жарко.
Улица была пустынной, только вдруг из калитки одного из домов вышли три пожилые женщины – соседки: тётя Сима Комарова, тётка Зина Лупанова и бабка Аграфена Зубкова.
Бабы-сплетницы вылупились, встали, как вкопанные, подняли руки, ладошками заслонясь от солнца, разглядывая, что это за краля идёт, как на маскарад.
А «краля» всех женщин сразу же узнала, как же? –раньше столько лет вместе корову, овец и коз пасла. Она слегка поздоровалась кивком головы, но тут же отвернулась, сделала фигу в кармане, чтобы не сглазили, равнодушно прошагала дальше.
Тётя Сима Комарова первая зажужжала вслед Маньке:
- Девоньки, узнали? Это же Манефка Расторгуева. Идёт, как недоеная корова, ой невмоготу. Была в Москве, шла по доске, упала в грезь и оказалась здесь.
- Узнали, конечно, только теперь бери повыше, она живёт где-то в Европе…, - возразила Комаровой спокойная Лупанова тётка Зина.
А бабка Аграфена Зубкова стала зубоскалить:
- А и у нас тоже, как в Париже. Только дома пониже да асфальт пожиже. Забыла уж Манефка, как босоногой девчонкой за коровой бегала, сопли подолом вытирала. Вот иваны, не помнящие родства. Теперь, сказывали, она Маринкой зовётся, а не Манефкой.
Тётя Зина снова сказала спокойно:
- А мне так в большом городе бы и не выжить. Я там как корова на льду. У нас лучше, поближе к природе.
Облегчённо вздохнув, что миновала свой переулок, Манька Расторгуева повернула направо за угол на центральную заасфальтированную улицу. Ничего не изменилось в городе за эти годы. Машина проедет, поднимет столб пыли, - надо отворачиваться, пыль в глаза и уши лезет,(тракторами грязь с сельских дорог натащили).
Манька подходила всё ближе и ближе к центру, к кинотеатру и универмагу. Она не шла, летела, земли не чувствовала под ногами: потому что молодая, здоровая, красивая, нарядная, а потому уверенная в себе женщина.
Вот Манефка поравнялась с группой девчонок, наверное, из местного училища. Первые две девчушки с завистью, нисколько не смущаясь, разглядывали брюки на Маринке: таких у них не купишь, как пить дать, только если сшить. Две другие присвистнули от восторга.
А пятая, полненькая, решила срезать модницу, опустить на грешную землю, чтобы та не зазнавалась, не заносилась очень высоко, и звонко, напевно, но так чётко проокала:
- Штаны-тО не пОтеряй!
Остальные девчонки дружно заржали.
Не оглядываясь, но чувствуя спиной на себе взгляды девчонок, Манька свернула в универмаг, обошла яму перед универмагом, ступила на деревянные ступеньки. И тут – о горе! Высоченный каблук провалился между досок. Манька никак не могла достать его, пришлось снять туфлю и попросить подвернувшегося мужичка вытащить шпильку. Да не тут-то было… Доски оказались прочнее, чем крепление у каблука. Подошва осталась у мужика в руке…
Хорошо, что дело было летом. Обратно домой Расторгуева шла, как в детстве, босиком, держа злосчастные туфли в одной руке, а ридикюль – в другой, так и не купив ничего в магазине.
Злорадный смех землячек всё ещё звенел в ушах. От досады на себя и на всех Манефа думала: «Если бы не престарелая мать, никогда бы не приехала в свою провинцию, в такую дыру, забытую богом. Ничего здесь не изменилось: люди – завистливые и насмешливые; те же ямы и колдобины, та же пылюка. За столько лет если бы каждый приходящий в магазин человек приносил хотя бы по одному камешку – гальке, то эта яма могла уже превратиться в гору. А ступени? Разве трудно сменить…?»
Почему люди свой дом обустраивают, облагораживают, а для общественного дела и копейки жалеют.
Всё, пожалуй, познаётся в сравнении. Пустите Дуньку в Европу, и она уже не захочет жить в плохих условиях, пятизвёздочный отель ей подавай…
К хорошему человек быстро привыкает...