- Ты так думаешь?
- Ну конечно! Да я просто убежден, что все так и будет, - второй голос был гораздо сильнее и увереннее первого, но так же, как и первый, был абсолютно бестелесным, обезличенным. – Вот школу только окончим и сразу в райцентр. Ты пойдешь на своего слесаря, а я дальше махну.
- А ты куда? – голос будто испугался перспективы расстаться со своим более бойким собеседником.
На какой-то миг возникла пауза, прерываемая непривычным для уха звуком почти мышиного шуршания, и в тонкой полоске лунного света обозначился щуплый малокровный подросток лет пятнадцати, с тонкими чертами лица.
- А я на луну полечу! – Глаза подростка фанатично блеснули.
- Куда? – Рядом материализовался второй подросток с широким, добродушным лицом.
- Туда! – Уточнил первый и ткнул длинным тонким пальцем в щербатый диск, видневшийся через прутья старого сеновала, у потолка которого они сейчас лежали.
- Да ну! – В глазах добродушного мелькнули уважение и страх. – А как ты туда попадешь?
- Ха! – Первый уверенно хлопнул тонкой ладонью по колену. – Легко! У нас же все дороги молодым открыты. Поеду в Москву. Пройду тесты и полечу. Чем я Гагарина хуже? Меня с руками и ногами оторвут. Представляешь… - подросток мечтательно закатил глаза и протянул, - Потапов Михаил Петрович – космонавт!
- Да-а-а! – Мечтательно, но как-то бес зависти, протянул сосед по старому сеновалу. – А батя то отпустит?
- А куда он денется? Да я на луну получу! А еще лучше на Марс! А ты говоришь «отпустит?»
- И ты чего, никогда сюда больше не вернешься? – второго явно пугала перспектива остаться без своего друга.
- Никогда! – отрезал будущий космонавт Мишка и откинулся на спину, посасывая соломинку.
- А я вот здесь хочу быть. Дом построю, жену в дом приведу, дуб посажу….Большо-о-ой!
- Ну и мечты у тя, Юр! – Мишка с усмешкой глянул на своего робкого друга. – И дался те колхоз этот! Ну че ты забыл то здесь?! Тьфу! Дыра! – Мишка со злобой обвел взглядом щели старого сеновала, грубо сколоченные доски. – Ни те поговорить не с кем, ни те посмотреть не на что…. Дыра!
Юрка весь съежился как-то, кинул испуганный взгляд на подглядывающую за ними луну, но промолчал.
Разговор сник. Два подростка лежали на верху старого сеновала, погруженные в омут собственных мыслей, мечтаний, надежд, окутанные благословенной ночью, ненароком подслушавшей этот разговор.
Пахло летом, клевером и неповторимым, ни с чем не сравнимым запахом свежескошенной травы, напоенной жарким августовским солнцем. Время шуршало былинками, потревоженное едва ощутимыми порывами ветра, потом замирало на мгновение и текло снова, неторопливо, путаясь в тонких стеблях недавно скошенной травы, в густой паутине, кое-где застилающей щели старого сеновала. Странная музыка голосов тоже вилась тягуче, не звонко, будто всасываясь в темную, наполненную стрекотом сверчков ночь, и в скрипящий скелет ветхого строения.
- И что же нам делать? – Голос был тонкий и явно девчоночий. – Я не хочу здесь оставаться! – Эту фразу все тот же голос сказал совсем иначе, звонко и как будто с надрывом.
- Да ладно те, Вик! – второй голос был тише, но уже с уловимыми уху перекатами еще не совсем сформировавшегося баса, и, как будто, странно знакомый. – Не переживай. Вместе прорвемся. – Закончил свою мысль знакомый голос.
- Да, сестренка, обязательно прорвемся, – третий голос тоже внес свою лепту в беседу.
- Да-а-а…. Где б денег взять? – Невидимая девушка вздохнула и пошарила рукой во тьме. – Ты где, Андрюш?
Невидимый Андрей, по-видимому, протянул ей руку, так как девушка еще раз вздохнула, пошуршала сеном и замерла.
- Не переживай, - басовитый голос, принадлежавший Андрею, приятно успокаивал. – Вот поженимся и уедим.
Где-то рядом вздохнул третий, невидимый, голос.
- Не переживай, Леш! Мы все вместе уедим. – Голос Вики, обращавшейся к брату, звучал ласково.
- Угу! – Подтвердил Андрей. – Мы всегда теперь вместе будем.
На какой-то миг темноту взаимных обещаний прорезал крик.
- Виктория-я-я! – Этот четвертый, совсем не знакомый голос, звучал как-то странно пугающе, проникая через стены сеновала из темного неуютного мира.
Резко зашелестело сено и девушка заговорила часто, почти испуганно. – Мамка! Меня ищет! Пойду я! Ты, Леш, тоже приходи! Может понадобишься!
Парни оторопело молчали, а девушка плотной пружинкой уже проскользнула к лестнице, на миг обозначив в квадрате черного неба, подсвеченного луной, худенькую, нескладную фигурку. – Пока! – И девушка исчезла.
Самый тихий из трех голосов, Лешкин, вдруг зазвучал иначе.
- Опять, видать, напился, папаня наш! Тьфу! Бля! – напряжение подростка, его злость, казались ощутимыми. – Небось, опять в свинарнике сидит и орет, что он известный космонавт Потапов….
- Не переживай, друг. Выберемся отсюда. Должны выбраться. – Голос Андрея звучал сочувственно, но и с силой. – Если не мы, то кто?! Да и мы то ладно, а вот сестру твою згубим, если здесь останемся.
- Да знаю я! Этот козел и мать извел. Ей сорок только, а она старуха совсем. И вашу семью разрушил, урод.
- Не бери в голову. Что было, то было. Мы их не спасем. Хоть бы самим из дерьма выбраться.
- Ладно, пошли. – Лешка встал, темным силуэтом мелькнув на фоне широких щелей. – Мать сеструху небось позвала, что б телка от коровы отвести. Матери это уже не под силу. Она и доит то корову с трудом, сестра все больше.
Андрей встал и тоже мелькнул во тьме неясной тенью, прежде чем скрыться на лестнице, стрелой уходящей вниз.
А время, на миг потревоженное силой человеческой речи, сочилось все так же безмятежно, почти бездушно. И только старый сеновал, да ночь, ставшие невольными свидетелями очередного разговора, смущенно молчали.
Сеновал был все тем же – старый скелет из грубо сбитых досок, бахрома паутины по углам. Вот только запаха свежескошенной травы, такого привычного и теплого уже не было. Корову давно не держали. Некому было, да и не для кого. А никому не нужное сено с годами спрессовалось, превратившись сверху в почти ровный и скользкий наст. Пахло разложением, прелой соломой, ветхостью…. В самом дальнем углу сидел мужчина. Такие встречаются, но не очень часто. Худощавое, бескровное лицо, тонкие длинные кости рук, маниакально сжимающие бутылку с мутноватой жидкостью. По нему нельзя было сказать ни сколько ему лет, ни кто он. По впалым щекам беспрерывно катились слезы. Время от времени мужчина всхлипывал, а порой наполнял грязный стакан мутной жидкостью и пил залпом, не кривясь.
Сонную идиллию разрушил резкий визг старой лестницы, которая прогнулась под тяжестью чьего-то тела. Скоро над верхней ступенькой показалось широкое лицо. Человек, попытавшийся забраться на сеновал, вдруг заметил присутствие второго и замер на полпути, внимательно вглядываясь в скопление темноты по углам.
- Кто тут? – Спокойный ровный голос старый сеновал тоже уже слышал – Мишка, ты что ли?
Человек нерешительно помялся на лестнице, затем, словно приняв какое-то решение, втиснул тучное тело на сеновал, тяжело прошел по спрессованной траве и опустился перед бывшим другом.
Какое-то время пьяный смотрел на вновь прибывшего мутным остекленелым взором, потом как-то высоко, по девчоночьи всхлипнул и кинулся на широкую грудь.
- Прости меня, Юрка-а-а! – заныл пьяный, неумело, словно кутенок, тыкаясь в плечи друга. – Я ведь всю жизнь тебе поломал. Нинку у тя увел. А ты любил ее, дом ей построил, дуб посадил. Думаешь, я не видел ничего? Думаешь, я ничего не понимаю?
Юрка на мгновение скривился, и сам борясь с нахлынувшими слезами. – Не горюй. Прорвемся! Да и не уводил ты! Сама ведь ушла! Сама выбрала. – Широкой ладонью похлопал по плечу старого друга. – Дочка-то хоть приезжает?
Пропитое лицо резко поднялось. Мутные глаза смотрели с горечью, почти испуганно. – Неа! Как мать ее похоронил, Нинку твою, так и не приехала ни разу. Пятый год уж. И братцу не позволила. Знаешь, чего она мне сказала, когда уходила? – Глаза несостоявшегося космонавта фанатично блеснули и он, не дождавшись реакции друга, продолжил. – Что уехать отсюда было ее сокровенной мечтой! Представляешь? Вот нет, что бы бабе о детях мечтать, о муже, а она об уехать… И все они, все, представляешь, об этом мечтали…. Почему-у-у????
Мишка слепо завыл, качаясь в каком-то тупом трансе.
- Знаешь, Миш, чего скажу… - Юрий говорил медленно и не смотрел в глаза пьяного товарища по юношеским мечтам. – Все бы по другому, наверное, было, если бы ты поехал все же в Москву, а не струсил в самом конце, не начал бы пить, не увел у меня Нинку. Да и я хорош. Как Нинка ушла, так мне и жить расхотелось. Со Светкой то я ток так жил, виду ради. А сын ейный это чувствовал. Не простил…
Разговор сник. Два мужика сидели на верху старого сеновала, погруженные в омут собственных мыслей, неосуществившихся мечтаний, несбывшихся надежд, окутанные зарождавшейся ночью, которая одна стала свидетелем этого разговора…. Хотя нет… Сеновал тоже все слышал…