Блаженны алчущие и жаждущие правды
ибо они насытятся
Матфей 5,6
Он лениво перевернулся на другой бок. Скука… Скука его не имела конца. А вот начало у нее было, хотя и неизвестно, зародилась ли она в голове Адама беспечно жующего посреди Эдемского сада яблоко познания, или же в приплюснутой черепной коробке питекантропа, крепкими зубами разрывающего сырое мясо накануне убитого мастодонта. Что было более верным – вряд ли нам удастся когда-либо выяснить, ведь вопрос о происхождении рода человеческого остается тайной за семью печатями, и люди, сумевшие хоть немного приблизиться к истине, почитаются остальными как мудрецы и пророки. Для него же это не представляло тайны. Он прекрасно это знал. Он вообще знал Все…
Когда-то давно, будучи юношей, Он увлекся идеей, будоражащей умы каждого поколения ученых, философов, поэтов – той самой, о которой мечтают лишь самонадеянные безумцы: он хотел постичь сущность бытия. Невероятно, но цели своей он добился…
Скука… Он перевернулся на спину и уставился в потолок. Некогда покрашенный белой краской, ныне потемневшей и местами отваливающейся, потолок был покрыт слоем многолетней пыли, окутан нитями серебристой, коварной в своей привлекательности паутины. Когда редким лучам удавалось проникнуть в его комнатку сквозь маленькое, у самого тротуара окошечко, паутина начинала искрится и раскачиваться медленно из стороны в сторону, словно неведомое существо из какого – нибудь иного мира. Никто, если бы кому и вздумалось заглянуть сюда, никогда бы и не подумал, что в этой хибаре, более всего похожей на обиталище бомжа, живет человек познавший Истину. И он прекрасно знал об этом. Также как знал, как за одно мгновение привести все в порядок…
А на потолке паук, его давний и единственный собеседник в те редкие минуты, когда ему казалось, что Скука его ослабевает, начал свой ритуальный танец вокруг запутавшейся в липких сетях паутины мухи; беспомощной, отчаянно бьющейся в бесполезных попытках сохранить свою, никому не нужную в принципе жизнь. Но сейчас Он смотрел мимо паука, мимо комков налипшей грязи, даже, может быть, мимо самого потолка, безучастно наблюдая за тем, что неподвластно нашему знанию, но очень хорошо было известно ему. Он все это знал. Скука…
А вокруг бушевали страсти всех сортов и масштабов, даже, скорее не страсти, а так – вечная суета, присущая остальным представителям рода человеческого. Люди суетились, спорили, что-то упорно доказывая друг другу, отстаивая свою правоту. Наиболее суетные и лживые выдвигались на роль вождей, обещая все изменить к лучшему. И подобно безликому стаду шли за ними остальные, чтобы в последний миг понять, что опять оказались на самом краю бездонной пропасти. Но даже это не успокаивало их. Появлялись новые вожди…
«Неужели и я сам был когда-то таким же?» - лениво подумал Он. Да был. Это он прекрасно помнил. Он вообще помнил Все…
Ступив на путь Познания, такой таинственный и манящий, он, как и все, поначалу путался впотьмах, на ощупь отыскивая путеводную нить, тот тонюсенький лучик света среди мрака заблуждений, который ведет к Истине. Поиски его оказались успешными наверно еще и потому, что он не принадлежал к числу безумцев, лихорадочно мечущихся из стороны в сторону, грудью бросающихся на острие меча лишь из-за того, чтобы доказать остальным свою правоту. Нет, он не был фанатиком и трезво умел оценивать свои силы. Он не был педантом в абсолютном понимании этого слова, но Его поиски были слишком уж постепенными, рациональными, можно даже сказать, медлительными. Шаг за шагом проникал он в секреты мироздания, перерабатывая подобно компьютеру (тогда еще никто и не знал такого слова!) сонмы единиц знаний. И чем медленнее, тщательнее он это делал, тем быстрее у него это получалось. Его мозг, словно набор разноячеистых сит процеживал получаемую информацию, пропуская все ненужное, раскладывая по полочкам оставшееся. Его гибкая логика, его невероятная интуиции соединившись с тем, что принято называть Даром Божьим, помогали его сознанию проникать в самые различные плоскости многомерного сознания Истины. И с каждым шагом ощущал он блаженный, почти божественный прилив сил, получая великое наслаждение от осознания, что преодолен очередной этап пути к намеченной Цели. И вот, когда Он почувствовал, что осталось сделать всего один шаг, даже не шаг, а так, шажок, отделяющий его от понимания сущности бытия, в голове его вдруг мелькнула невесть откуда появившаяся, показавшаяся тогда глупой, мысль: «Зачем?!?». Но экстаз от распирающего его желания ощутить себя Чем-то Большим заглушил этот мимолетный проблеск ранее всегда столь свойственного Ему рассудка…
Цель приближалась. Предчувствие, что скоро произойдет нечто, не удавшееся никому прежде, опьяняло, кружило голову, поглощая его все сильнее и сильнее. Вот еще немного, и все!.. Он познал истину. Теперь ему уже не нужно впитывать в себя никакой информации, не нужно ничего искать, ошибаясь, раскаиваться, проклинать себя за допущенный промах. Теперь Он знал Все!..
Странно, но предполагаемое чувство восторга, полной удовлетворенности, которое испытывает человек при виде результатов своего многолетнего труда, ради которых он лишает себя малейших удобств, отказываясь от всего того, что имеет или мог бы иметь, напрочь отсутствовало. Вместо этого Он испытывал нечто щемящее душу, отчего весь проделанный путь показался ненужным. И он знал почему, Он вообще знал Все. На него зловещей массой наваливалась Скука…
Он устало прикрыл глаза. За стенами его маленького деревянного домишки, невесть каким образом сохранившегося среди каменных многоэтажек, кипела жизнь. Люди рождались, жили, любили и ненавидели, старились и умирали, безуспешно пытаясь понять то, что Он знал наверняка. И никому и в голову не могло прийти, что тот, Всезнающий, о котором так мечтает человечество, и есть тот самый никому не нужный щуплый оборванный старикашка, что живет в разваливающемся деревянном доме; и вряд ли кто мог подумать, что познавший истину оказался бессилен перед чем-то необъятным, неописуемым – тем состоянием, которому сложно подобрать такой эпитет, чтобы это стало понятно остальным, тем, что остальные назвали бы скукой.
Он никогда не имел ни семьи, ни друзей. Раньше – потому, что это помешало бы его поискам, теперь – потому, что было уже поздно. Легко ли жить с тем, чьи поступки, слова и даже мысли (которые нередко расходятся со словами) знаешь наперед. Он вообще предпочитал ни с кем не общаться, разве, что изредка, в те минуты, когда казалось, что Скука его ослабевает, заговаривал с пауком, зная, что тот все равно не сумеет понять его до конца; жил, почти не выходя на Белый свет из своего ветхого жилища, ставшего надежной крепостью. Нет, знания, которыми он обладал, могли, конечно, принести пользу людям – тем жаждущим и алчущим, ради которых Он по началу и шел к истине. Но еще лучше для них было, если он промолчит. Он это знал. Скука…
Скучая, он не заметил, как умер. душа его, покинув некогда сильное, а ныне тщедушное тело, полетела куда-то по той дороге, где он никогда не был, но о которой все знал. Впереди сияли и сверкали огни Большого Города, Города, ослепленного собственным великолепием, Города, не похожего на самого себя.
Увы, это не было пунктом его назначения. Зная это, Он резко свернул в сторону, на ту дорогу, в конце которой простиралась, растягиваясь бесконечным мешком Мгла.
Он был окружен полным мраком, когда вдруг засверкали молнии, грянул гром, и самовлюбленный, сияющий в своей притягивающей и заставляющей трепетать красоте, окруженный ужасной свитой, Сын Зари предстал перед ним, желая вовлечь вновь прибывшего в пучину Страха.
Он поднял голову, посмотрел в горящие, исторгающие ужас глаза Сатаны и вдруг весело засмеялся. Он смеялся впервые за много лет, смеялся открыто и радостно. Смеялся беззаботно, как в детстве. Смеялся, не обращая внимания на оторопевшего Люцифера. Смеялся, потому что был счастлив: Он забыл, что будет дальше.
1991 г.