Ривка.
В жилых кварталах Queens в Нью-Йорке всегда немного пахнет стиральным порошком , так как прачечные автоматы ставят в подвалы с вытяжкой на улицу. Хорошим людям, спешащим на работу, запах напоминает о бабушкиных занавесках, плохим - о голландских проститутках, умеющих совмещать хирургическую стерильность борделя с грязным ремеслом. Но если вы заметили возле этих домов бабушек в пестрых восточных халатах, в сланцах и с золотыми зубами, то, скорее всего, вы попали в район бухарских евреев.
В советские времена бухарцы жили в Средней Азии, специализируясь в основном на продаже газводы, сапожничая и работая в подпольных цехах, клепавших жестяные консервные крышки и цинковые ведра. ОБХСС частенько тряс подпольщиков , выжимая взятки и иногда сажая кого -нибудь для плана.
Отец Менаше умер от инфаркта после одного из таких наездов. Проверявший майор, узнав о кончине начальника цеха, прокомментировал это так : "Значит, боялся. А честному человеку нечего бояться". Затем он навесил на покойника восемь не относящихся к нему дел.
Мать Менаше соображала быстро, и приехавшие для конфискации имущества оперативники застали одетого в тряпье маленького и грязного мальчишку , пустую квартиру и бесноватую женщину, уверявшую их, что подлец покойник все пропивал и не оставил им даже пары ведер, которые производил его цех.
С образованием Менаше не очень повезло. Когда ему было 12, мать снова вышла замуж и отправила его в транспортный техникум-интернат в Бухаре, где студенты проводили первую половину учебного года на хлопковых полях Узбекистана, а вторую половину- на сборе овощей и фруктов, курили анашу, пили портвейн и делали другие, не относящиеся к учебе дела . По распределению из техникума Менаше по блату попал на Самаркандскую транспортную базу , директор которой, Давид Айзилович, имел в ранней молодости роман с его мамой.
Вообще-то директору было плевать на роман столетней давности. Ривку ,его взрослую дочь, следовало срочно выдать замуж, так как она продемонстрировала удивительную легкость в отношениях с мужчинами, что, по восточным канонам, было совершенно не приемлемо. Молодой парень из провиции, мало кого знавший в Самарканде, как нельзя лучше подходил для роли жениха и мужа.
Надо заметить , что сам Давид женился поздно, уже будучи главным инженером автобазы, на актрисе Самаркандского драматического театра ,Розе Аламовой, которая сообразила, что обеспеченный муж- это лучше , чем пыльные подмостки и добровольно-принудительные попойки с партийными активистами. Однако последующие годы спокойной жизни в пятикомнатной квартире покрыли, в основном для нее самой, ее незатейливую актерскую карьеру дымом легенды, и она приучила себя считать, что бросила сцену и славу ради семьи и ребенка.
Консервативные бухарские семьи сторонились Розы, так как актриса и проститутка для них означало одно и то же.А дочь росла совсем не так , как представляла себе Роза. Девочка уже в возрасте пяти лет баловала себя маструбацией. Озабоченная мать, прочитав потрепанную книжку сталинских времен о воспитании детей, каждый день затаскивала ребенка в ванную и обследовала,нет ли натертых покраснений на вагине.Увы,они были, и Роза хлестала Ривку по щекам , называла ****ью, уродиной и с надрывом спрашивала :"Кому ты будешь нужна,шлюха?". Вообще- то Роза мечтала , что дочь станет ее маленькой восхищенной поклонницей, но девочка предпочитала общество отца.
В 16 лет Ривка была в полной уверенности , что выросла уродиной, и приятно удивилась, когда некий одноклассник стал лазить к ней под платье. Темная и пыльная раздевалка, где во время урока физкультуры она потеряла девственность, осталась в ее памяти источником радостного оптимизма, так как сближение с прыщавым однокашником она расценила как победу над матерью и над страхом в собственной никому ненужности.
С тех пор Ривка не могла отказать любому пристающему к ней парню.Сам момент приставания был для нее оглушающе сладок и заполнял ее существо восторженным ощущением победы над страхом одиночества, хотя от самого секса она не получала никакого удовольствия и никакого чувства близости с парнями не испытывала.
Снять мужика ради спортивного интереса стало для Ривки одной из самых любимых забав, и только привязанность к отцу удержала ее от заманчивой романтики путешествия в кабине КАМАЗа с водителем- дальнобойщиком.
Родители переживали ужасно. Роза орала на мужа, что его дочь шлюха от рождения, унаследовшая это от свекрови, за что впервые в жизни получила от мужа оплеуху. Из дальних родственников Давид нанял суровую старушку, без которой Ривка теперь не могла и шагу ступить, и за последующие четыре года ей удалось только разок совратить раввина прямо в синагоге, пока ее надзирательница усердно молилась богу. Увидев ,какими глазами кипатый святоша смотрит на низ ее живота, Ривка просто зашла в его боковую комнату и села к нему на колени. Про себя она потом называла этот акт "чисто духовным", так как Раби от перевозбуждения "не донес", кончив прямо на свой белоснежный талит*.
Такая , относительно спокойная, Ривкина жизнь была прервана свадебными приготовлениями, о которых она не сразу узнала. Дело в том ,что у бухарцев , как это принято на востоке, браки устраиваются родителями, и в критериях выбора супруга внешность и психологическая совместимость вообще не обозначены.
Менаше, которого ей вскорости представили как жениха, оказался на полголовы ниже ее, и обладал природным самодовольством, круглоглазостью и , как выяснилось в последующие годы совместной жизни, считал, что обладает крупным пенисом. С отрешенным интересом Ривка иногда наблюдала, как он по полчаса любовался собой и своим пенисом в зеркале.
Но созерцания не помогали. Семейная жизнь не клеилась. Несмотря на разрекламированные размеры, муж оставлял ее в постели равнодушной, и, хотя ее уже не тянуло на старые забавы, существование казалось ей безысходным. Она быстро научилась вертеть недалеким автомехаником , но относительная свобода не приносили ей теперь прежней радости. Возникшее желание иметь детей наткнулось на трудности с зачатием, несмотря на то , что доктора не нашли у нее никаких проблем. Муж же обследоваться категорически отказался, не допуская даже мысли о каких- либо пороках в его могучем аппарате.
Между тем ,пришел 1987 год, и евреев стали выпускать зарубеж. Давид списался с родственниками в Нью Йорке и после долгих мучений получил Green Cards для дочери и зятя. Менаше, который заказывал авиабилеты, страшно боялся эмиграции и бытовых неудобств и взял билет для себя на три недели позже , чем для жены, соврав, что других мест не было и ему надо закончить дела.
Пока муж пьянствовал со страху в Самарканде, Ривка оказалась в Нью Йорке. Хмурый дальний родственник, который встретил ее в аэропорту, без лишних разговоров отвез ее на снятую для них квартиру, дал адрес синагоги, где иммигрантов бесплатно учили английскому, и уехал. В квартире раскорячился потертый диван, откуда-то приглушенно доносился рэп. Никогда Ривке не было так одиноко.
Синагога, которую на следующий день она с трудом нашла , была центром общественной жизни бухарской общины. Тут женщины не только молились,но и перемывали кости родственникам и знакомым, а мужчины разбавляли неторопливый разговор о ценах и зарплатах впечатлениями от "черной парковки" - автостоянки неподалеку, где черные проститутки делали миньет прямо в автомобиле всего за 50 долларов.
Вечером после курсов, с удивлением обнаружив, что ее бухарские соплеменницы приходят туда в домашних халатах, грызут там семечки и в основном болтают друг с другом по- русски, Ривка, желая сэкономить на автобусе, пошла домой пешком. По дороге , неподалеку от "черной парковки" ,к ней пристал подвыпивший кудрявый мужик с кейсом, что- то быстро говоривший по-английски. Одет он был в дорогой костюм , от него пахло хорошим одеколоном. Хоть и чуток пошатываясь, он то и дело прихватывал ее за зад. Она была и на это согласна, лишь бы не быть одной, поэтому взяла его за руку и повела к себе.
Джовани , а кудрявого пьяного итало-американца звали именно так, долго не мог разложить старый скрипучий диван в квартире этой странной и молчаливой шлюхи с зелеными грустными глазами. Он всегда по пятницам снимал себе девку. Жену он слушался и боялся ,но не испытывал к ней ничего,кроме равнодушия. С детства ему, как и многим мальчикам католического воспитания, было привычно чуствовать себя виноватым во всем , что с ним происходило. Мать,главный прокурор его жизни, оплатила ему высшее образование и добилась для него места в мэрии, свела с будущей перспективной женой, что ,впрочем, не помешало этим двум женщинам разругаться потом на всю оставшуюся жизнь. Он знал, что ему никогда не расплатиться с обеими.
Раз в неделю Джованни любил выпить, до тех пор пока чувство вины не исчезало, и переспать с проституткой . Он всегда платил им больше , чем полагалось, и заглядывал в лицо жрице любви, пытаясь выяснить, довольна ли та, откупаясь от любой связи с этим случайным человеком и каждый раз ,сам для себя, добывая доказательства , что ей нужны только деньги. Так было проще жить.
Покувыркавшись немного с Ривкой на скрипучем диване, Джовани попросил ее дать ему презерватив, и вскоре даже на пьяную голову понял, что та ничего не понимает. Тогда он жестами изобразил одевание кондома, используя свой член как наглядное пособие. Иностранная шлюха весело смеялась, но кондома ему не дала, разводом рук сообщив , что у нее этого нет.
Джованни приуныл. Ему довелось подхватить триппер в подросковом возрасте ,и это приучило его предохраняться, да и привык он к тому, что проститутки всегда имели с собой спасительную резинку. Он нацепил на себя штаны, достал из кейса бутылку вина и знаком попросил у этой ненормальной шлюхи стакан.
Раньше, перед тем как пойти по борделям, Джованни сначала ходил исповедоваться, подробно описывая священнику свои проблемы и грехи, но однажды он заметил, что святой отец позорно заснул, слушая его признания, даже легонько похрапывал и из уголка его рта тянулась сонная слюна.
С тех пор он прекратил исповедоваться, но потребность излить кому- то душу осталась, и , допивая с незадачливой проституткой вермут, он, пользуясь тем, что она не понимает по- английски, начал исповедоваться. Ривка сидела смирно, только разглядывала от нечего делать его глаза и быстро шевелящиеся губы, издающие незнакомые звуки.
Вино и исповедь сделали свое дело ,и утром озадаченный Джованни проснулся голышом на скрипучем диване в обнимку со своей духовницей, пытаясь сообразить, что соврать жене и во сколько ему обойдется прошлая ночь. Он оделся , вынул из кармана двести баксов и протянул хозяйке квартиры. Та нахмурилась, сказала : "No" и покачала головой. Пытаясь всучить деньги, Джованни довел сумму до пятисот долларов, а иностранку -до истерики. В конце концов , красная от злости, она вытолкала его из квартиры, смяла и кинула в него купюры, которые он пытался оставить, и хлопнула дверью.Взять деньги за любовь для Ривки означало, что мать, обзывая ее проституткой , была права. Она скорее сдохла бы, чем пошла на такое.
Похмельный , злой и озадаченный Джованни доплелся до машины, и ,пытаясь привести себя в порядок, внимательно принялся осматривать себя на предмет засосных синяков , следов помады или еще чего. И тут он заметил, что иностранка прогладила его костюм и почистила его туфли, и только тогда до него дошло, что она не профессиональная шлюха, а просто женщина , проведшая с ним ночь по собственному желанию.
"Fuck!", - сказал редко матерящийся потомок выходцев с Италии и треснул кулаком по рулю машины.В ответ она издала гудок,похожий по звуку на это же слово. Немного успокоившись, он стал перебирать события прошлой ночи, и осознание того, что красивая баба была с ним всю ночь , желая его , а не его денег, вдруг наполнило его новыми незнакомыми ощущениями. Он быстро доехал до цветочного магазина, купил огромный букет роз, позвонил жене, вдохновенно соврал, что прорвало газовую трубу на его участке , и через 10 минут с виноватой миной постучался в Ривкину дверь.
В первый день он даже не дал ей выйти из квартиры. Слова, которые он шептал Ривке в порывах страсти, она запоминала мгновенно и навсегда, хотя совсем не понимала, что они означают. Последующие три недели стали молчаливой сказкой для новых любовников. Он не услышал от нее ни одной глупости, которые так часто говорят женщины, так как она не умела говорить, а она не поняла ни одной пошлости или ничего не значащих слов , которыми всегда богата речь мужчин, так как их смысл ей был недоступен.
Он возил ее по огромному осеннему городу, в зеркальных небоскребах которого отражались желтеющие деревья маленьких парков и крупные чернокожие полицейские на перекрестках напоминали шахматных боевых слонов.Он держал ее за руку, словно боялся, что она улетит обратно, в итальянском ресторане поил ее своим любимым чинзано. Он веселился от того, что она не умеет есть омара ,и, пока она пыхтела, разламывая крепкий панцирь, гладил ее коленку под столом.
Их разговоры всегда были монологами. Он много рассказывал ей о своем детстве и о том, как жирная монахиня лупила детей по рукам деревянной линейкой, и его умиляло, как внимательно она впитывала каждое слово ,как иногда повторяла за ним незнакомые словосочетания. Иногда она тоже рассказывала ему о Самарканде или жаловалась на свою мать, и он был почти загипнотизирован странными переливами русской речи, которая казалась ему магическим языком инопланетян.
Через три недели идиллия кончилась. Приехал Менаше, жена Джованни засекла его с любовницей, и Ривка заподозрила, что беременна. Она как бы очнулась от сладкого и пленительного сна, в котором была наконец- то счастлива. У нее хватило ума и опыта через недельку объявить мужу, что бог благословил их на новой земле и у них будет ребенок .Суеверный Менаше и не сомневался ни в чем, однако начались другие проблемы - видеть мужа и прикасаться к нему ей опротивело.
Она стала замечать его желтеющие зубы ,как оскорбление ,воспринимала, что он сидит, по- хозяйски раскинув руки на ее с Джованни диване. Ее раздражали мелкие прыщики на его спине, шуршание газеты, когда он сидел в туалете, звуки , которые он издавал при еде, и ее тошнило от его запаха. Муж списывал все на токсикоз и старался держаться от нее подальше.
Через пару недель, когда Джованни умудрился ускользнуть от жены и уединиться с любовницей в машине, она дала ему исписанный лист бумаги, который с трудом подготовила, используя словарь. В записке ни много ни мало сообщалось, что она его любит, что она беременна от него , что он должен помочь найти ее мужу работу, что ее очень тошнит, что она готова убежать с ним на край земли, что она хочет девочку, что ее муж воняет, что если он не хочет ребенка, то она все равно родит.
Осоловевший Джованни послушно пытался сделать все , о чем она просила. Он сумел устроить Менаше в крупную автомастерскую, возил ее на обследования к дорогим докторам, первым увидел на ультразвуковом экране ребенка в чреве и узнал , что это девочка. Украдками , на заднем сидение машины, они проводили часы, когда он гладил ее по растущему животу, а она с наслаждением закрывала глаза и вдыхала запах того, кого любила.
На большее он решиться не мог, так как все, что имел, было неразрывными нитями связано с его женой , матерью, бесчисленными родственниками и друзьями. Эти нити душили его, заставляли всю жизнь делать то,чего он не хотел, коверкали его душу, заставляли пить и ходить к проституткам. Решиться разорвать их было выше его сил. У него даже руки дрожали, когда он начинал про это думать.
Ривка первому позвонила ему, когда начались роды, и он приехал в госпиталь, куда Менаше уже привез ее на такси.
Она умерла через 30 секунд после родов дочери, у нее остановилось сердце. Она не успела сказать своей крошке то, что больше всего хотела, - что та самая красивая во всем мире девочка и что прекрасный принц обязательно придет и влюбится в нее.
Говорят, что итальянские мужчины , в отличие от других , не теряют способности плакать в зрелом возрасте. Наверное ,так оно и есть : Джованни тихо плакал в госпитальной приемной.
Ему было плевать, кто и что о нем подумает.