Когда на душе хандра, та, что у шведов называется свормут, у русских - тоска зелёная, у армян - карот, я представляю себя на месте деда.
Как бы я вёл себя в тайге, в поле, продуваемом всеми ветрами Севера, когда жизнь прошлая сгинула в неизвестности настоящего, и что там болтать о дне завтрашнем, и мрак во всём, к чему прикасается мысль, когда голод сковывает скулы, когда холод в жилах, в костях, в сердце, способном лишь пульсировать, не понятно во имя чего?
Деда забрали в декабре 37-го. Ему было сорок.
Он выжил - бывший царский офицер.
Вернулся десять лет спустя.
Даже нянчил меня.
Правда, не дожил до семидесяти.
Вот я и думаю, что бы сталось со мной?
Не знаю.
И мне становится смешно. Все эти сегодняшние дрязги. Какая им цена? Полкопейки, не более.
Полкопейки - за жизнь. Нет, слишком жирно. Слишком расточительно.
Знак равенства - присутствует. Жизнь моя - вот она. Только цена ей - чёрт-те знает какая. Дед бы сразу понял, о чём я.
Поле. Лес заслоняет горизонт. Холод. Мы стоим рядом, жаль, только на этом листе бумаги. Жаль.
Мы стоим рядом.