За окном моросью нелепо выпендривался дождь, да и слякоть плевалась под ногами. Автомобили вспахивали мокрый снег протектором резины, а с газонов всплывали окурки и всякий мусор. Так и им подобно из глубин души вдруг вырывался крик отчаяния: «НЕ ЗВОНИТ ТЕЛЕФОН». Как банально. От нечего делать вставал и шел к зеркалу. Долго глядел в свое отражение, а потом, первым не выдержав молчания, ему и говорил: «Грустно, тяжко на душе, в окошко дождь стучится и в форточку нежданным гостем, нагло, лезет холодный ветер. Так хочется, чтобы кто-то вспомнил. Не дождавшись чего-не-знаю в бессмысленном ожидании, сам трубку поднимал и без разбора, каждому звонил. И попадал то на короткие гудки, то на извинения: «Прости, я уже сплю». Ах, хоть кто-то догадывался бы как хочется услышать уютно-доброе «привет». Но никто на это не способен. Я никому не нужен».
И так каждый раз, когда молчание тяготило воздух и он неспешно оседал, душил.
Так и в этот раз. Все такая же погода, будто осень длиться вечность. И, несмотря на позднюю зиму, дождь по-прежнему кап-кап. Все то же отражение в зеркале, и тот же монолог. Но где-то на середине обрываю свою речь, хватаю что ни попадя и пускаю тапок в зазеркалье. «Тьфу ты, сопли развел, малое дитя, уничтожу!», - отчаянно кричу, давя пяткой осколки покрупнее. Молчит треклятый телефон, давно пора его разбить. Только чем?
Порывно метаюсь, и вооружившись медным подсвечником, что без дела в ящике пылился в электрический век, начинаю охотиться на бьющиеся предметы. Первая цель - бабушкин сервант. Такой слащаво привлекательный, блестит вычурно посудой, стеклянной дверцей и кристальным хрусталем. Сколько много он пережил в колыбели трех революций и очаге одной войны. И так глупо умер от подсвечника. Хрустя осколками, добираюсь до телевизора. «Радуга», огромный телескоп приютился в деревянном корпусе. Пришла пора взглянуть, что стоит за его радужным стеклом и таиться под красивыми словами. После взрыва заглянул вовнутрь. Схемы, куча проводов, переплетенные паутиной и клоками пыли в момент открыли сущность его души предо мной. Я так и думал. А дальше по принципу цепной реакции, стал бить все. Бил, оставляя неизгладимые царапины на антикварном подсвечнике. Бил, кидаясь от одного к другому, под хруст осколков под ногами. Лампочки, стекла, противно звенящие будильники (по одному в каждой комнате), гитара в неравном бою лишилась грифа, а ванная оскудела на фарфоровую раковину. Зеркала еще в начале были биты, про посуду я вообще молчу. Флакончики духов в независимости от ценности содержимого летели однозначно в стену, люстра долго не попадала в поле видимости, трусливо прячась под потолком, но и ее не обошла горькая участь. Потом из-за тумбочки я выскреб старые бутылки. Когда-то я их хотел сдать. Но только не сейчас. Осколки кидаю в цветочный ящик. «Цветет роза под кустом», - пел кто-то. Ах, да, ящики с геранью. «Мама, а разве у нас когда-то росли цветы?». Из груды черепков мне вызов бросают сувениры. Так забавно, кидаешь их в стену, а пока они летят, вспоминаешь, чей это подарок. Когда-то с папой мы делали ремонт и покрыли целую стену на кухне отличным кафелем. К черту керамику, да здравствуют обшарпанные стены! Когда его крошки засыпали пол, узнал что стены на кухне раньше были зеленого цвета, такого противно-больничного, какая гадость. Распахиваю шкаф и достаю банку с краской. Трехлитровую, стеклянную разумеется. Крышка не поддается, ну и не надо. Целюсь недолго, куда-то в район центра этого прямоугольника. Глухой удар со звоном. Да здравствует абстракционизм! Напоследок опрокидываю шкаф. В нем мама хранила заготовки. Маринованные огурчики, помидоры, варенье на любой вкус: черничное, из черной смородины, из красной смородины, брусничное, клюквенное. Хранила… Заготовки…
Очнулся я от сильного порыва холодного ветра, что ворвался в квартиру каплями едкого дождя, который еще пуще зарядил. Январь месяц, а на улице ливень! Куда катиться мир? Пытаясь спрятаться от сквозняка, запираюсь в своей комнате. Быстро сгребаю осколки с дивана и сажусь, обхватив колени, постепенно начиная осознавать. «Что, зачем я это сделал?» Но мысли больше не о прошлом, а о будущем: «Что мне будет…». Первая дрожь бежит по телу, то ли от холода, то ли от переполнения чувствами. И тут замечаю в противоположном углу, под рванными бумагами его. Телефон. Зачинщик и подстрекатель. «Убить, разбить, выкинуть к чертям собачьим»! Вскакиваю, и спрыгиваю вниз. «Сейчас я тебя!!!». Только на лету вспоминаю про босые ноги, но поздно… Стекло так легко впивается в нежную кожу между пяткой и носком, в кожу не огрубевшую и мягкую. И удивительно много крови в момент прыснуло на кромку краеугольную. Опьяненный болью, падаю вниз. Ругаюсь вслух, прилично и нет. Только когда на минуту отпустило, бросаю взгляд по сторонам и натыкаюсь на зеркальный осколок. «Треклятый телефон, вот очухаюсь и покажу ему!», - говорю отражению. «Нет, ты посмотри, что устроил это еб…ый агрегат, и он туда же полетит». Отражение долго смотрит на меня, повторяя за мной ругань, ехидствуя ухмылкой псевдо-злобной. А потом вдруг замолкает, долго-долго смотрит на меня. И внезапно подносит указательный к виску и крутит в одно месте, танцуя и присвистывая.
-Ты чего? Крыша едет то-ли? – спрашиваю я удивлением раззинув рот.
-А ты чего? – вопросом на вопрос, оголив в улыбке издевательской кривой зуб.
-Я…я…я ничего.
-Да на кого ты похож! Посмотри на себя! – вдруг злиться мой собеседник, - ишь, смотри. Другого поумнее не придумал чтоб сопли по стенам битой посудой размазывать?
Я не выдерживаю и хватаю осколок, замахиваюсь и кидаю в стену. Он разлетается подобно крупинка серебра. И тут чувствую резкую боль в пальце. Кидаю взгляд: ткани рассекло до самой кости, первые капельки крови устремились на свободу.
Рана потом долго не заживала, так и остался на всю жизнь огромный шрам во весь палец. Подобно десяткам тем, на медном корпусе антикварного подсвечника.
28 января 2005г.