Д., с которым она договорилась встретиться, опаздывал. Как всегда. Невозможно распланировать день. Она зашла в столовую. Есть не хотелось, но сидеть на стуле в обществе юной секретарши, было невыносимо. Она сразу почувствовала все свои морщины. В парикмахерской почти два месяца не было – стыдно. И одежда. Когда же я, наконец, куплю себе что-нибудь приличное? Никогда! Всегда находится что-нибудь поважнее. В общем, она буркнула что-то насчет перекусить и отправилась в столовую.
В столовой было немного народу. Основной поток студентов уже схлынул. Она взяла чай и пирожок. Расположилась у окна, так, чтобы было видно весь зал. Несколько девушек - все хорошенькие, с подведенными глазами, блондинки разных оттенков. Только сок, пирожки. Другая жажда – общения. Домой не торопятся. Она уже забыла, как это было. Две немолодые преподавательницы за разными столиками. Видимо, не знают друг друга. Склонившись над тарелками, не поднимая глаз, едят сосредоточенно и привычно быстро. Торопятся на пару. В самом углу расположилась серьезная компания. Четверо парней отъединились от мира, они погружены в игру. Неподалеку, за колонной, мужчина с поставленным голосом втолковывает что-то девушке. Типичный профессор: острый взгляд, высокий лоб, заросший короткой бородой-щетиной подбородок. Он разложил на столе бумаги. Слышно только мелодичное «бу-бу-бу». Лица девушки не видно, но голые коленки выглядят довольно вульгарно. Такие ноги нельзя открывать. Хоть бы колготки надела. На улице нежарко. Наверно, недаром. Профессор, хоть и склонился над бумагами, но проходящих девушек провожает заинтересованным взглядом. Что он их, кожей чувствует? Или носом? Вон какой у него нос – длинный, с горбинкой, с красиво вырезанными ноздрями.
Хорошая столовая. Когда она училась, все было иначе. Ведь она тоже заканчивала этот университет. Теперь все иначе: вместо факультетов – институты. Д. – директор одного из институтов. Наверное, страшно важный. А она помнит его веселым, шустрым парнем, участником самодеятельности. Он был длинный, тощий и с копной вьющихся волос, занимался чем-то очень сложным. Впрочем, для нее, до сих пор не научившейся считать без ошибки, даже учебник для седьмого класса, по которому учился ее сын, было чрезмерно сложным. Д. что-то такое непонятное открыл, получил премию. И она по старой памяти напросилась взять у него интервью.
Они несколько раз пересекались в студенческом научном обществе. Как-то ездили вместе на конференцию. Приехали в П. ночью. Была весна, ночью было так холодно, что лужи замерзли. Вместо того, чтобы дожидаться утра на вокзале, они потащились искать университет. Д. надел новые туфли и натер ногу. Стеснялся сказать, но потом взмолился, и они сели на скамейку. Он снял туфли, но скоро замерзли ноги. Пришлось снова надеть туфли и продолжить путь. Интересно, какой он сейчас. Наверно, отрастил брюшко, полысел, остепенился. Остепенился-то уж точно, даже дважды. Как будто она сама не постарела, не подурнела. Вместо романтичной девочки, вечно восторгающейся кем-то или чем-то, - тетка с потухшими глазами. Да, вот он удивится-то!
А кто знает, как бы сложилась жизнь, если бы... Она вспомнила, что Д. проявлял к ней интерес. Во всяком случае, там, в П., они облазили все древности старинного города, бродили по кремлю, забирались на стены. Новая трава еще не прорвалась сквозь плотный слой серо-бурой прошлогодней растительности. Сухие метелки осоки шевелились на ветру, и, казалось, что они звенят еле слышным глухим звоном. Д. несколько раз задерживал ее в объятьях, помогая спуститься или подняться. Наверно, ему поцеловаться хотелось. Но не решился. А она только с любопытством глядела на него и не предпринимала никаких встречных движений. Вот дура-то! Хоть бы глаза закрыла! Может, была бы теперь профессорской женой, а не одинокой, нищей журналисткой. Верно моя мама говорила, не умею я хватать судьбу за хвост. Все возможности упустила, теперь кусай локти. Они так и уехали домой, ничего не сказав друг другу. А после виделись несколько раз, но мельком. Привычная суета захватила ее и понесла. Да и для него это, скорее всего, было мимолетное увлечение.
К профессору за соседним столиком подошла какая-то женщина лет тридцати пяти. Профессор привстал, попытался поцеловать подошедшей даме ручку, но она выдернула ее, так что мужчина клюнул губами собственную ладонь. Девушка встала и показалась из-за колонны. Никакая это не студентка, а работница столовой – халатик, передник. Ей, конечно, колготки не нужны. И как можно было принять эти утоптанные на кухне ноги с набухшими венами за девичьи? А дама, скорее всего, заведующая столовой. Мужчина и женщина устроились за столом, и он, с удвоенной энергией принялся что-то объяснять. Он стал говорить громче, с более выразительными модуляциями, так что стали слышны отдельные слова. «Вот тут у меня афиша... что мы делаем... еще раскладушка... если вы разместите...процент...»
Ну ты, мать, попала пальцем в небо. Кто он? Торговый агент?
«Шары... машины... все по высшему разряду....» Ясно. Устраивает праздники, может быть, ведущий на свадьбах. И такая благородная внешность.
Внезапно она вспомнила этот пристальный взгляд, особенный наклон головы – чуть вперед и налево. Таким она увидела его впервые, в проеме двери. Подбородок тогда был чисто выбрит, и совсем не было седины. Он был молод и утонченно красив. Он смотрел на нее изучающее секунду или две, затем отступил чуть и впустил их в квартиру. Они протиснулись мимо хозяина в темный коридорчик. И вошли в комнату, где их встретила молодая женщина, высокая статная блондинка с румянцем во всю щеку. Румянец, возможно, природный, возможно, она немного помогла природе. Русые кудри тоже неясного происхождения. Во всей ее внешности было что-то лошадиное. Может быть, из-за широкой улыбки - два ряда ровных, крупных, белых зубов. И большие, чуть грустные глаза в кругах голубых теней.
Бокал из тонкого стекла и расписная керамическая чашка – примерно так подходили друг другу Б. и его жена В. Парочка была странная. Родители обоих преподавали в университете, и детям прочили ученую карьеру. Но их, видимо, это не привлекало. Они рано поженились, порвав со своими семьями. Жили они, Бог знает, на что. Чем занимались – непонятно. Больше всего музыкой.
Все это она позже узнала от своего друга, который и познакомил ее с Б. и В. В тот вечер они много пели и потом пили жидкий, отдающий какой-то травой чай. Ей все казалось необычным и чудесным. Оказалось, что петь с профессионалами даже легче. Сначала она никак не могла запомнить диковатую мелодию старинной песни. Тогда Б. предложил спеть ансамблем. И сразу все сложилось. Она шла по натянутому канату, с трудом удерживая равновесие, а Б. и В. подошли и взяли ее под руки и повели. Вырваться из стальной клетки гармонии, сфальшивить было просто невозможно.
Они с приятелем засиделись за полночь. И уходить не хотелось. Но оказалось, что идти по темным улицам, бок о бок с человеком, которого она еще недавно не знала, еще чудеснее. Она вспоминала, как Б. и В. стояли, обнявшись, в проеме двери, а свет падал косым четырехугольником на пол лестничной клетки. Она не видела, но чувствовала, что они широко улыбаются. Первые, с кем ее познакомил новый друг, они ей очень понравились.
Б. обсуждал с заведующей меню, что-то подсчитывал, писал в блокноте, время от времени вскидывая на нее цепкий взгляд. Пожалуй, ума особенного в нем не чувствуется. Глаза хоть и внимательные, но какие-то пустые. Или он изменился, или я. Раньше казался таким интеллектуалом.
Прошлое заструилось в ее памяти, и сердце в груди забухало гулко и неровно. Б. и В. сыграли роль античного хора в ее первой личной трагедии. А, может, и единственной настоящей. То, что было потом, всегда отдавало фарсом.
Друга, с которым она пришла к Б., она, на самом деле, знала давно. Впервые увидела его у подруги. Сумрачный человек, и смотрит как-то странно, только и подумала она тогда. Несколько раз они пересекались в общей компании, где И. всегда держался особняком. Поэтому она мало что знала о нем: вроде, учится на хоровом, а, может, уже и закончил. Годами он был ненамного старше, но выглядел значительно взрослее, чем ее однокурсники. Но однажды на дискотеке (вообще-то она редко туда заглядывала, в тот раз был повод: подружка отмечала день рожденья и затащила всю компанию потанцевать после веселого ужина) он подошел к ней. Она кивнула головой в знак согласия: все равно ничего не слышно.
То, что произошло, она не могла себе объяснить ни тогда, ни позже. Молодой человек был выше ее на голову, и она машинально положила руки ему на грудь. И вдруг почувствовала себя, как воробушек в гнезде. Музыка лила на них что-то печально-тягучее. Прямо ей в сердце. Оно плавилось и наконец пролилось, обжигая тело. Волны поднимались все выше, дурманя голову, из глаз брызнули слезы. Господи, да что со мной? Она подняла голову и посмотрела на И. Он тоже смотрел на нее долгим взглядом, совсем не так, как ее приятели-ровесники. Пропала, пропала, только и успела подумать она.
– Вы знаете, у меня к вам есть дело.
– Какое? – едва проговорила она севшим голосом.
– Мне говорили, что вы поете. Не согласились бы спеть у нас в ансамбле?
– Да кто вам мог такое сказать! Вовсе я не пою.
– Ваша подруга К. Она сказала, что к вам можно обратиться.
С этой самой К. они действительно пару раз спели дуэтом на студенческих вечерах.
– Я пою только для себя – дома или с друзьями.
– Вы знаете, там ничего сложного. Если вы не против, давайте попробуем. Скажем, завтра?
– Я не знаю. Я не справлюсь.
– Во сколько вы заканчиваете:
– В четыре.
– Я зайду. Буду ждать внизу.
Они еще потанцевали. Потом медленная музыка кончилась, и парочки разбились. Общее движение, где все вместе и каждый один, кипело и бурлило вокруг них.
– Я этого не умею.
– А я не хочу.
– Может быть, мы пойдем отсюда? Вы пришли с компанией?
– Да. Но, по-моему, компания уже распалась.
– Тогда разрешите, я вас провожу.
Слишком церемонно и галантно, но приятно, подумала она и, очертя голову, ринулась в водоворот нового чувства.
Домой они шли так медленно, как только позволяли ноги и приличия. Говорили обо всем и ни о чем. Она узнала, что он действительно закончил музпед и теперь пытается совместить работу в училище с творчеством. Они создали вокальный ансамбль, но поют не эстрадную музыку, а народную. Каждое лето ездят по деревням, «по бабкам». И даже что-то находят. И вот теперь, когда надо ехать на первую в их жизни гастроль, одна из певиц заболела. Точнее, ушла в декрет. Она еще раз выразила сомнение в своих способностях, но И. ее прервал:
– Вы думаете среди музыкантов много желающих петь задаром?
Вот по этой самой причине она и оказалась следующим вечером в квартире Б. и его жены. Они стали поющими, но, по сути, безгласными свидетелями ее романа.
И. встречал ее после занятий. Они кружили по улицам, иногда заходили в какие-то дома к каким-то людям, которых нужно было уговорить что-то сделать для новорожденной капеллы. Она постепенно познакомилась со всеми участниками ансамбля, но чаще всего они встречались и репетировали с Б. и В., сердцем и душой этого коллектива.
Стояла не по—осеннему теплая погода. Солнце играло в еще разноцветных ветвях, ветер мягко переворачивал успевшие свалиться на землю листья. Они следили, как садится солнце, меркнут блики света на воде, темнеют холмы на том берегу. А потом он провожал ее до дома. Они шли в темноте, держась за руки, как дети. Хотя слов о любви не было сказано, но с каждым днем они становились все ближе.
Она перестала спать. Ей хотелось петь и танцевать. Короткие часы забытья наполнились тревожными видениями. Раньше она любила поваляться в постели. Вставать к первой паре было ежедневным мучением. Теперь она вскакивала чуть свет, как будто и не спала. Мать косилась, но ничего не говорила.
Так пролетел месяц. Наконец – первое выступление. Она страшно боялась. К счастью, ее дебют должен был состояться в другом городе. Она, как в тумане, собирала вещи. Отец проводил ее на автовокзал, где уже топтались ее приятели.
– Почему так поздно? - подскочил к ней И. Мы все переволновались. Я решил, что ты все-таки струсила и передумала.
– Ничего я не струсила. Еще десять минут до отправления.
Волновался, похоже, только сам И. Остальные певцы и музыканты выглядели довольно спокойными. Б. и его жена радостно помахали ей. Они стояли поодаль, охраняя кучу баулов.
Как они приехали в Х., как выступали, она не помнила. Очнулась только в местной гостинице, в номере. Соседка куда-то ушла. Она почувствовала такую усталость, что разобрала постель и легла. Постель была холодной и влажной. Зубы застучали от холода и пережитого волнения. В дверь постучали, и неожиданно вошел И.
Он посмотрел на нее, быстро закрыл дверь и шагнул к ее кровати. Опустился на колени. Его лицо было так близко, что можно было разглядеть поры на носу, щетинки, просвечивающие сквозь кожу, красные извитые ниточки сосудов в таких родных, таких любимых глазах. Дрожь в миг прошла, сердце запрыгало внутри и выскочило радостной лягушечкой на одеяло. Она запустила руки в его волосы. И. сбросил одеяло. Она лежала на белой гостиничной простыне, тоненькая, загорелая, в белой рубашечке с оборочками, такой трогательно детской.
Дальнейшее, как говорится, молчание. Но она и сейчас, спустя двадцать лет, задохнулась от одного воспоминания.
Наверно, все произошло быстро. Через некоторое время он отпрянул.
– Я и не думал, что ты...
– Что?
– Не думал, что ты девушка.
– Это имеет значение?
– Ты всегда так держалась...
– Как?
– Свободно. Как будто все знаешь. Не стеснялась.
Она и вправду его не стеснялась. С самой первой минуты их настоящего знакомства, с той минуты, когда во время танца она почувствовала свое полное родство с его телом. Они еще некоторое время полежали рядом, ощущая друг друга остывающей кожей.
– Пойдем к Б.?
Она подумала, что может вернуться соседка и молча кивнула.
- Представляешь, я зашел к тебе, чтобы пригласить посидеть вместе. Почему ты была в кровати?
- Захотелось спать. Я так устала.
- А сейчас?
- Сейчас – нет.
У Б. и В., действительно, сидели почти все. Кроме ее соседки. Их громко и радостно приветствовали. В., как ей казалось, слишком внимательно поглядела на нее. Налили вина. Сладкая красная жидкость заплескалась в желудке, и сразу все стало просто. Выступление, видимо, прошло удачно, артисты бурно радовались. Голоса постепенно слились в угасающий гул.
Очнулась она в своей кровати.
– С добрым утром!
Над ней с букетом из цветов и листьев стоял И.
– Ты настоящая спящая красавица!
Она посмотрела на соседнюю койку. Он перехватил ее взгляд.
- Ее так и не было. Наша Т. где-то загуляла.
- Ты что был здесь? Это ты меня сюда принес? Я заснула?
- Да. Да. Да.
- Что?
- Я тебя принес, потому что ты заснула почти сразу. И оставил, но только на час, не больше. Ты замечательно спала. Как младенец. Даже слюнка текла.
Она, покраснев, обтерла рот, потрогала мокрую подушку.
– Пойдем завтракать. А то скоро репетиция. А через три часа концерт.
Она сразу вспомнила, где она и зачем. И вдруг застыдилась его. Он это почувствовал.
– Спускайся вниз, в столовую. Я там подожду.
Умывалась, одевалась она с какой-то особенной, тихой и спокойной радостью. Солнце светит в окна. Внизу ждет любимый. И все прекрасно.
За столиком сидел не только И., но и Б. с женой. Ей было неловко. Как будто голая. Казалось, все всё знают. Но Б. и В. вели себя тактично, говорили только о предстоящем концерте. После завтрака отправились смотреть зал. Там же провели, репетицию. И. выходил из себя, пытаясь привести в чувство невыспавшихся артистов. Тем не менее дневной и вечерний концерты прошли хорошо. После концерта спешно укладывались, торопясь на вокзал. Все это время она не могла сказать И. даже словечко наедине. Он только раз подошел к ней и поцеловал в лоб. Чтобы успокоить и ободрить. У всех на глазах.
Перед посадкой в автобус он взял ее за руку и посадил рядом с собой. Они сидели рядом, как законные любовники.
– Ты молодец. Ты хорошо спела.
Он задремал, и она тоже. Так они и ехали через темные поля и леса, объединенные любовью и сном.
В городе их длинные прогулки возобновились. Он жил с родителями, она тоже. Порой им удавалось провести вместе два-три часа у какого-нибудь сговорчивого приятеля. Но чаще встречались в училище. После общих репетиций она обычно задерживалась. Вахтеры к этому привыкли и уже не ухмылялись, когда она выходила вместе с преподавателем. Но там было неспокойно, потому что даже в поздний час могло принести студента, которому позарез был нужен инструмент.
Дни становились все холоднее и темнее. Приближался самый тоскливый месяц года, согреваемый только предчувствием праздника. Она не любила холод, зиму, но в этом году мороз ее пугал. Ее лихорадило от предчувствия праздника, как в детстве. Какого подарка ждала она от деда Мороза на этот раз? Она и сама не знала. Она доверилась чужому человеку сразу и без остатка. Сомнения не посещали ее голову, но на сердце было неспокойно. Убывающий свет как будто выпивал из ее любви беззаботность. Когда она шла с И., ее пугало карканье ворон.
Отец, погруженный в свои расчеты, не замечал мечтательной улыбки и внезапных слез дочери. Мать что-то подозревала, но молчала. Бабушка только качала головой и пекла ее любимые пироги с ягодами каждую неделю.
Новый год они встретили вместе. В тесной квартирке Б. собралась большая компания. Было весело, шумно. Пели для себя, всякую ерунду. Но И. был чем-то озабочен. Вместо ожидаемого счастья, Новый год принес тревогу. Во втором часу все собрались идти на елку. Она взяла И. под руку, но чувствовала, что он далеко. На городской площади было полно народу. То тут, то там взвивались в черное небо ракеты, и трескались, рассыпались горохом по жести, с досадой шипели, пропадая во тьме. Она так любила фейерверк, но теперь душа ее была мрачнее зимнего неба. Неужели разлюбил? Нелепость этой мысли поразила ее. Такого не может быть. Она впервые полюбила по-настоящему, всем своим существом. Он тоже ее любил – она чувствовала это. Это не может прекратиться, пока она дышит.
Он вдруг повернулся к ней и посмотрел долгим тягучим взглядом, вбирая ее всю. Вот этот взгляд и приковал ее навечно. Как от него уйти? Она перетекала в него вся, перебиралась по тонкой проволоке, балансируя. Если кто-то вклинится разговором, ее душа упадет и разобьется. И. прижал ее сильно:
– Девочка моя, все будет хорошо. Все будет, как ты хочешь.
Назад они шли медленно, отстав от остальных. И пришли, когда вся компания уже устала от долгого ночного праздника. Семейные пары начали собираться домой. Вскоре остались только хозяева и бездомные влюбленные. В. предложила отдохнуть.
– Я постелю вам на диване.
Так впервые об этом было сказано. До сих пор их связь всеми признавалась молчаливо. Она лежала на диване без сна. И. тоже не спал. Она чувствовала, что сегодня ночью что-то произошло. Вскоре они услышали сдвоенный храп из-за шкафа, отгораживающего «спальню» от остального помещения.
– Они даже храпят в терцию.
– А я раньше удивлялась, как они, такие разные, вместе.
– Разные... Я их давно знаю. Они – одно существо. Вот это, на мой взгляд, настоящая семья.
– А почему у них нет детей?
– У В. какие-то проблемы, я точно не знаю. Б. принял это как данность. Она для него и жена, и мать, и дочь.
– А почему они не ладят с родителями?
– Родители Б. были против. Они хотели, чтобы он учился. А он пошел работать, чтобы она смогла закончить училище. А потом, когда выяснилось, что детей не будет, его родители вообще В. отвергли.
– А ее родители?
– Они считают, что Б. ее не достоин, мало зарабатывает, втягивает их дочь в богемную среду. В чем-то они правы – живут ведь очень скудно, сама видишь. Но они не знают, какой Б. добрый и самоотверженный человек.
Тьма таяла. Квадратик окна посерел. Проступили очертания стола, стульев, пианино. Начинался новый год, и сердце ее задышало свободно, как будто всё то темное, что тяготило ее последний месяц, ушло вместе с декабрем.
– А ты как себе представляешь будущее?
– Не знаю.
– А все-таки?
– Закончу университет, буду работать. В школу не хочу. Но что-нибудь придумаю.
– И все?
– Нет, конечно. У меня будет всё: дети, любимый муж, интересная работа, и творчество.
– Это очень много. Не для одной жизни.
– У меня всё будет, я уверена.
И. резко сел и посмотрел на нее изучающе.
– Может быть.
Он весь как-то постарел, словно, усох.
– Уже утро. Я провожу тебя.
Она почувствовала, что сказала что-то непоправимое. Но никаких других слов у нее не было. Ее скинули с карусели, и она барахталась и не могла подняться.
Они шли по спящему городу. Только снег был им спутником. Он цеплялся, юлил возле ног, бросался в лицо за каждым поворотом. Дошли до ее подъезда в молчании. Он поцеловал ее у входа.
– Нам надо расстаться.
– Что?!
– Я не смогу быть тебе хорошим мужем. Нам надо расстаться, пока нет детей, пока все не запуталось окончательно. Всё. Иди.
Он повернул ее и подтолкнул к двери.
– Иди.
Она открыла дверь и вошла. Стала подниматься по лестнице, забыв о лифте. Открыла дверь. Все еще спят. Не снимая шубы и сапог, прошла в свою комнату и подошла к окну. Он уходил по тропинке. Навсегда. Вот он зашел за дом и исчез из виду. Только снег копошится меж черных деревьев. Как она, недвижных и ледяных.
Весь день она ходила, отвечала на вопросы родителей, ела оставшуюся от праздника еду и ждала ночи, чтобы остаться одной. Ночью она стояла у окна и смотрела, как снег облепляет остовы деревьев. Так же прошли следующие сутки. И еще одни.
Утром четвертого января мама спросила за завтраком, к которому часу она пойдет в университет. Она чуть не ляпнула, зачем. Но вспомнила, что у нее сегодня экзамен.
– Сейчас пойду.
Она действительно собралась и пошла. А ноги несли ее в другую сторону – к дому Б. Она поднялась по лестнице и позвонила. Почему она оказалась здесь, что ее толкало? У нее не было даже стыда перед чужими людьми. Дверь ей открыл И. Она вошла. В квартире больше никого не было.
– Я к тебе пришла спросить, почему. Почему ты так решил?
И. стоял сумрачный и несчастный. Разговор был тяжел ему. Он явно не ожидал ее прихода. А, может, наоборот, только ее и ждал. Он стоял и смотрел на ее раскрасневшееся одухотворенное лицо, нежный рот, огромные глаза, в которых застыли готовые пролиться слезы. Она говорила и говорила, и музыка ее голоса снова очаровывала его, подавляя волю. Она, конечно, любила его. Но своей, девичьей любовью. А у него в душе ворочалась какая-то непостижимая глыба, которая твердила: «Не связывай себя. Брось всех. Уходи отсюда, дальше уходи!» И чем нежнее были ее слова, тем больше ожесточалось его сердце.
Он посмотрел на нее с прежней тягучей страстностью. Она почувствовала, что победила незримого врага и шагнула к нему навстречу, чтобы обнять, прижать его и никогда не отпустить уже больше его большое и беззащитное тело. Господи, кем угодно для тебя быть – любовницей, нянькой, матерью, только не оставлять тебя одного. Но он оттолкнул ее.
– Мне нечего тебе сказать. Я буду жить один. Ты устраивай свою судьбу, как знаешь.
Внезапно она ощутила, как он уязвим. Еще минуту назад она была слабой и маленькой перед ним, и вдруг повзрослела. Любовь дала ей, малой птахе, силы огромные, неподъемные. Я раздавлю его своей любовью. А что с ним будет, если я разлюблю его? Острое, как порез, отчаяние уступило место тупой безысходности. Но с ней была вся будущая жизнь, а его окружала черная беда. Она повернулась и ушла, чувствуя спиной его призывный тягучий взгляд.
На лестнице она встретила Б. и В. Она не поздоровалась с ними, потому что и не прощалась. Они минуту постояли, словно хотели что-то сказать, но не решились. И она смотрела на них, и сказать ей было нечего, потому что все слова, которые она могла и должна была сказать, она уже сказала – ему. И они упали, бесплотные, в омут и пропали там, на дне его серых глаз. Она кивнула и пошла своей дорогой.
Б. обернулся и посмотрел на нее. Пытается вспомнить. Нет, не может. Мобильник прервал затянувший немой диалог.
– Да. Я в столовой, сейчас поднимусь к вам.
Она с сожалением встала из-за стола. Стакан с остывшим чаем и пирожок неведомо с чем были сейчас ее юностью. Она прошла, не оглядываясь, мимо «профессора».
Из двери кабинета в приемную выглядывал Д. Все такой же. Веселый, тощий. Только волосы аккуратно подстрижены. И вместо джинсов и свитера – модный пиджак и брюки. «Внешность европейская. И прикид не нашенский. Сразу видно: по заграницам ездит профессор».
– Здравствуй, здравствуй? Сонечка! Совсем не изменилась.
«Врет слишком очевидно».
– Кто действительно мало изменился, так это вы, Виктор Анатольевич.
– Ну-ну-ну, давай без отчеств. Раньше ты меня Витей звала. Вернемся к добрым старым временам.
– Ну хорошо. Нет, не могу. Вы стали такой важной персоной. Я пришла интервью брать. Давайте сначала сделаем дело, а потом поговорим о личном.
– Попробуем. Включай шарманку.
– Виктор Анатольевич, ваше имя означает «победитель». Вы победили, расскажите нашим слушателям о своем открытии, так, чтобы было понятно. Если можно.
– Что я буду рассказывать? Математический жаргон не годится для нормальной беседы. Жена в таких случаях сразу мне затыкает рот: «Не ругайся!» Соня, я не умею давать интервью. Я вообще согласился только потому, что очень хотел тебя увидеть. Ты тогда так внезапно исчезла. И я о тебе ничего не знал столько лет.
– Никуда я не исчезала. Просто перевелась на заочное. Я все эти годы работаю на нашем радио. И каждый вечер в эфире.
– Я даже не знаю, есть ли у нас дома радио. Надо будет обязательно завести. Как ты поживаешь?
– Нормально. Ращу сына.
– Чем занимается твой муж?
– Чем сейчас занимается – не знаю. Мы разошлись. Раньше в основном писал стихи.
– Хорошие?
– Тогда казалось, что хорошие. Но с тех пор я их не перечитывала. По-моему, не я у тебя, а ты у меня берешь интервью.
– Прости, если мое любопытство тебя ранило. Но я, действительно, очень-очень рад тебя видеть и хочу узнать побольше. Ты помнишь, как мы ездили в Н.?
– По-моему, это был П.
– Да? Может быть. Ты была как бабочка в своем светлом пальто. Знаешь, такие бабочки, они раньше других просыпаются после зимы. Я все думал: вот так и пропорхаешь всю жизнь.
За дверями нарастал шум.
– Нам надо встретиться в более спокойной обстановке. Сейчас у меня оперативка. А потом сразу еду в думу. Приходи к нам домой вечером. Идет? Вот адрес.
Он дал ей визитку, начиркав на обратной стороне пару строк.
– А интервью?
– Что-нибудь придумай сама. Да ну его! Что у вас нет персонажей поинтересней, чем зануда-профессор?
В кабинет стали заходить и рассаживаться за длинным столом люди, в основном мужчины. Одним он только улыбался, приветствуя других, вставал, к некоторым подходил и пожимал руку. На фоне пожилых и уставших людей Д. выглядел молодым и энергичным. Соня почувствовала на себе тяжесть прожитых лет. Интервью сорвалось. Она, тушуясь, вышла из кабинета. Секретарша на этот раз с интересом взглянула на нее.
– Виктор Анатольевич велел, чтобы я вам показала наш институт.
Утратив инициативу, Соня потащилась за девушкой по аудиториям. Она ровно ничего не понимала и ничего не записывала. Они зашли в комнату, которую секретарша назвала музеем. По стенам были развешаны фотографии. Соне улыбался Д. разных возрастов. В ее душе нарастала неприязнь.
Нет, никуда она не пойдет. Встреча через столько лет – это всегда сравнение. И, очевидно, что не в ее пользу. У нее неудавшаяся личная жизнь, работа, хоть и любимая, но безденежная, маленькая «двушка», которую даже не разменять, когда сын подрастет и заявится с невестой. А у него – положение, научная карьера, наверняка, красивая и молодая жена. О чем она будет говорить с его женой? И о чем она сможет поговорить с ним при его жене? «А он сноб. И даже его радушие чужое». Она быстро простилась и вышла, оставив секретаршу в недоумении, которое, впрочем, скоро развеялось. Ибо странности жизни не могли поколебать самоуверенной безмятежности юной красавицы.
Соня вышла на крыльцо и закурила. Она снова увидела Б. Он стоял, наклонившись к окну машины. Дверца открылась, из машины вылезла В. Она была все такая же яркая, только из-за полноты казалась еще больше. Монумент с голубем.
Подойти или нет? Спросить, что сталось с моей любовью? А не страшно тебе узнать, что с нею сталось? Что сталось с тобою? С ними? С веселым мальчиком Витей?
Они пошли ко входу в университет по газону. От затяжного дождя глинистая земля растаяла. Было видно, что В. было тяжело идти. Она оступалась, поскальзывалась, наваливаясь всей тяжестью на Б. Его гнуло и шатало под этой ношей. Он тоже оступался и поскальзывался. Соня вздохнула с облегчением. «Она, конечно, глава семейной фирмы. Ее тяжелая артиллерия».
Прошлое надвигалось на Соню, как танк. «Сейчас они подойдут, и я поздороваюсь. И спрошу об И.» Расстояние между ними сокращалось. Кровь прилила к лицу, застучала в висках. Господи, дай силы! Почему я такая слабая? Она бросила сигарету мимо урны и пустилась наутек.
Она шла прямо, не обходя лужи, и сразу же промочила ноги. И слезы, горячие, обильные, как в забытой юности, всё струились по ее щекам, смывая пыль и грязь прожитых лет.
Сентябрь 2006 г.