ГЛАЗА
Они шли по бесконечно длинному тротуару этого странного парка, окруженного с одной стороны несколькими рядами высоченных, толщиной в два-три обхвата тополей, сквозь густую листву которых и в разгар дня не больно-то проглядывало солнце .., с другой – двухметровой витой чугунной решеткой старого городского кладбища.
Собственно и та аллея, по которой они сейчас брели, тоже когда-то была кладбищем. Так уж вышло, что кладбище это построенное еще при царе-батюшке, в годы строительства развитого социализма, в ходе выполнения генеральных планов застройки, разработанных какими-то мудрецами из архитектурного комитета, постепенно оказалось чуть ли ни в самом центре города, занимая добрых нескольких кварталов быстро растущего вокруг него областного центра. Поначалу люди живые довольно миролюбиво уживались с людьми умершими, но…
Лет эдак тринадцать назад живым видимо вдруг стало не хватать места и они решили потеснить мертвых, снеся часть могил и разбив на их месте асфальтированные дорожки. Да еще впритык к кладбищу пристроили дворец культуры, который мало кому был нужен и потому частенько пустовал. К дворцу культуры проложили дорогу, протянувшуюся как раз за теми тополями, вдоль которых они сегодня гуляли.
А потом грянули перемены, генерально-гениальные застройщики были с почестями отправлены на пенсию, не успев снести кладбище до конца, новые власти внесли свою лепту в преобразования: вдоль аллей полупарка - полукладбища были понатыканы фонари, старый деревянный забор кладбища, покрашенный в ядовито-зеленый цвет был снесен, на его место водружена металлическая решетка. При этом живые опять ухитрились оттяпать часть земли у мертвых, построив на испокон принадлежавшей последним территории, несколько студенческих общежитий и теперь мертвым было не так скучно лежать, слушая время от времени веселый гогот подрастающей интеллигенции.
Ночь, меж тем набирала силу. Бездонной рекой разлилась она по округе, поглощая все на своем пути, смыкаясь над кронами тополей, над крышами самых высоких многоэтажек, стоящих вдалеке. И не было во всем мире силы, способной ей противостоять. Лишь одноглазые хищно выгнувшие свои шеи фонари, с непонятным упрямством пытались заявить свое «Я»; свет их освещал дорогу, отгоняя мрак, но ближе к алее, по которой они сейчас брели, сила света ослабевала и лишь разрозненные мутные полосы его образовывали что-то на вроде пешеходной дорожки, в которой, увы, нет ничего абсолютно чистого.
- Тихо-то как, - вдруг сказал он, - будто вымерло все.
- А что ты хотел? На празднике все сегодня. Салюты-фейерверки и прочая муть. Вон сколько «звезд» из Москвы вызвали. Неплохо забашляли, наверное, а то б они разбежались – в провинцию ехать на один концерт…
- Может все-таки и мы туда пойдем?
- Вали, я тебя не держу, а мне и здесь хорошо.
Андрэ потупился:
- Да я это так, может ты передумала…
- Чего я там не видела? Смотреть как толпа идиотов празднует то, что им навязали. Мне здесь нравиться. Нет никого, мы с тобой как на необитаемом острове. Ну, почти необитаемом.
Она прижалась к нему плечом…
Нэнси (это по тусовке, по паспорту - Нинка) подумала: «И чего это я его все время обижаю. Разве виноват он, что хочется ему быть с толпой… А вообще-то он классный парень, и кажется втрескался в меня. А то стал бы терпеть.
- Слушай, кавалер, - ты почему не целуешь руки прекрасной даме? – она обиженно поджала губы, - а ну немедленно исправляйся.
Но в тот момент, когда он притянул ее к себе, вдруг заявила, отстранившись:
- Э, нет, что это за доблестный рыцарь, который лишь в темноте щупается, хочу, чтобы ты целовал меня на свету.
Он понял ее игру. На каждом более – менее освещенном месте прижимал к себе и крепко целовал – так как умел (правда эта вредина Нэнси утверждала, что не знает, как насчет всего прочего, а целоваться он точно не умеет), целовал пока хватало дыхания, после чего, взявшись за руки они неторопливо молча брели дальше пока… Пока не доходили до очередной светлой полосы….
Их шаги гулко стучали в прохладной мерцающей тишине. Вернее это им по началу так казалось. Но вот, когда они остановились, чтобы в очередной раз поцеловаться, Андрэ с удивлением понял, что шаги звучат по-прежнему.
- Кто-то идет, - сказал он.
- А ты что, стесняешься? А вообще мне кажется, у тебя глюки: кто тут в такое время может быть, - она пожала плечами, - если только мертвецы из могил встали и за нами крадутся, как в ужастике.
- А чего нас бояться?!? – хохотнул было Андрэ, вспомнив анекдот про то, как ночью женщина попросила какого-то мужика проводить ее через кладбище, но осекся.
Шаги звучали.
Но Нэнси похоже их не слышала. Она поежилась:
- Пошли, а то холодно. Видно не горячий ты мужчина, раз я мерзну, - и, хлопнув его по плечу, побежала, - Догоняй!
Не долго думая, он припустил следом, - Ну я тебе счас задам, Клеопатра нашлась мне.
На светлой полосе он догнал ее, прижал к себе.
Шаги звучали.
Обнимая ее, делая вид, что поглощен только ей одной, он прислушался. Осмотрелся по сторонам. Конечно же, никого не было. Да и шагов никаких он не услышал. «Надо завязывать с травкой», - решил он про себя, - и впрямь уже глюки начались». Вообще- то он не то, что бы постоянно, но время от времени покуривал, благо знакомых из числа бывших сограждан, поставляющих в город «дурь», у него хватало.
И тут он услышал голос. Услышала и она. Он понял это по тому, как она испуганно вздрогнула. И было от чего. Голос этот был неизвестно на что похож; они не различали слов. Да и были ли они вообще, слова? Это не был какой-нибудь известный им звук, это не было криком человека или ревом животного. Но они оба поняли сразу: это был Голос.
- Что это? – спросила Нэнси.
- В смысле? – он сделал вид, будто не понял, о чем это она.
- Ну…
Она не договорила, ибо Голоса больше не было. Откуда-то со стороны кладбища раздавалось чуть слышное цоканье, похожее на цоканье копыт, словно неторопливым шагом, где-то там, в темноте прогуливалась маленькая лошадка. Очень маленькая лошадка.
- Точно. Твои мертвецы из могил повылазили, хотя им еще вроде радо – до полночи далеко, - он хотел было развить свою мысль дальше, но взглянув в широко раскрытые глаза девушки, стал серьезным – да это собака бегает. И, кажется большая. Слышишь, как когти по асфальту постукивают. А вообще, это свинство, по-моему - собак на прогулку на кладбище выпускать. Да не бойся ты. Я не Генри Баскервиль, наследства у меня нет (в этом месте Нинка ехидно хмыкнула), так что все о кей. Про о bi я молчу. Тампакс надежнее.
- Тьфу, дурак! Язык у тебя, Андрюха, как помело: что в голову взбрендит, то и несешь… Пошли назад, а то мне не по себе как-то.
- Как хочешь. Только это не повод, чтобы возвращаться. Как гуляли здорово. Давай я лучше с этой собакой Баскервилей поединок устрою.
- Перестань.
- Ладно, не обижайся. А может ко мне? – робко спросил он.
- Зачем? Чтобы чувствовать косые взгляды твоей маман, у которой приезжая наглая и коварная девка хочет отнять любимое чадо, который совсем неопытный, а она аж на два года старше его, да при этом мало того, что не проявляет уважения, так еще и из втянула его в какую-то компанию подозрительную, - последние слова Нэнси произнесла, подражая голосу матери Андрея.
«Конечно, кое в чем Нинка права, - подумал он, - а все ж она порядочная язва, могла бы и не так резко», но промолчал.
Они повернулись и, ускоряя шаг, и направились в сторону общежития.
Цоканье раздавалось где-то за их спинами и временами Нэнси казалось, что вот еще мгновение и на них из темноты и впрямь выпрыгнет что-то огромное, мохнатое, собьет с ног, приблизит к лицу отвратительную, дышащую смрадом окровавленную пасть (она знала, что пасть почему-то должна быть окровавленной) и вонзит свои желтые с торчащими между ними остатками недавнего кровавого пиршества в ее мягкую податливую плоть. «Б-р-р, какая гадость. Правду Андрюха говорит, что поменьше мне надо ужастиков смотреть, - ругала себя она, - а то чего только не лезет в голову. Тьфу, пакость»!
- Давай постоим немного, - попросила она Андрея.
Они стояли на светлой полосе и целовались. Целовались так, как это нравилось Нэнси. «Неужели научился, ну наконец-то, а то, как школьник», - думала она, прижимаясь к нему, всем телом сквозь одежду ощущая его желание. Никакого цоканья, конечно же не было. Да и быть не могло. Только слышно было, как на другом конце города раздавались глухие (словно кто-то откупоривал шампанское) хлопки – это и был обещанный народу фейерверк. Яркими цветами расцветали на черной палитре ночного неба тысячи, миллионы искусственных разноцветных звездочек, образуя разнообразные узоры, которые через мгновенье сменялись новыми. Глядя, как Андрей заворожено смотрит на творимое действо, Нэнси даже немного стало жаль его. «Может быть, и впрямь пойти на праздник, раз уж парню так хочется побыть в толпе», - подумала Нэнси. Гул салюта нарастал. Нэнси хотела уже было сказать, что сейчас самое время выйти на дорогу, тормознуть тачку и отправиться на праздник, как вдруг она почувствовала, что позади них кто-то есть, и в тот же момент, среди отголосков фейерверка, послышалось ей какое-то утробное урчание, неприязнь восприятия которого можно было сравнить лишь со скрежетом железа по стеклу. И было в этом урчании нечто не просто оцепеняющее, обволакивающее, заставляющее терять контроль над собой. Андрей все слышал. Не говоря ни слова, они как по команде обернулись. Перед ними никого не было. Но не успели они и подумать о чем- либо, как урчание это повторилось. И вновь за их спинами.
Обернувшись туда, Нэнси вдруг замерла с широко раскрытыми глазами.
- Там… - прошептала она.
- Ты чо? - Андрей тоже посмотрел туда.
«Это не маленькая лошадка», - почему-то подумалось ему.
Там, в темноте, в нескольких сантиметрах от земли горели два ярких зеленых огонька – два немигающих, пристально смотрящих на них глаза; принадлежавшие неизвестно кому, привораживающие, но в тоже время пугающие, они, казалось проникают сквозь тело куда-то вовнутрь, ища там что-то непонятное, но почему-то очень важное как для него, так и для них. С большим трудом, словно рука его весила бог весть знает сколько, он достал из нагрудного кармана сигарету, щелкнув зажигалкой, глубоко затянулся. Глоток табачного дыма, проникнув в легкие, избавил его от этих непонятных ощущений. Он уже опять ничего не слышал, кроме салюта, звуки которого постепенно стихали.
Еще несколько затяжек, и он окончательно успокоился, шагнул навстречу глазам…
Через мгновение он уже смеялся и нарочито громким голосом, чтобы успокоить Нэнси, подозвал ее:
- Нет, ты посмотри. Вот ведь, зверюга, как напугала. Я, признаться, тоже чуть со страху в штаны не наложил! – и он указал пальцем на маленькую серую кошечку, почти котенка, сидящую на темной полосе аллеи и как-то необъяснимо вписывающуюся в ночной мрак. – Заморенная какая-то, потерялась наверное. Одно хорошо, это – не собака Баскервилей, в горло не вцепится.
- Киса, киса, иди сюда, - девушка шагнула навстречу кошке
Кошка выгнула дугой спину фыркнула и отпрыгнула в сторону, когти ее громко цокнули об асфальт, словно вес у нее был и в самом деле, не меньше, чем у лошади; звук этот гулким эхом пронесся по алее. Нэнси в растерянности остановилась. Ей почему-то вспомнилось, что вот такими же осенними вечерами, когда-то давно бегали они с ребятами по стройке, где лежали широкие длинные трубы, и не было ничего лучше, чем под вечер выбрать момент и, когда кто-нибудь идет мимо, гикнуть в трубу так, чтобы, отражаясь от ее стенок; гик этот до того становился похожим на рев сказочного чудовища, что не только прохожие, но и сама она вздрагивала от испуга. Но уже через какое-то мгновенье, вместе со всеми визжала от восторга над удавшейся шалостью.
Вздыбив на загривке шерсть, кошка наградила Нэнси взглядом, полным такой неуправляемой, безжалостной злобы, издавая при этом такое омерзительное урчание, что перепуганная девушка, завизжала.
Андрей, чувствуя себя не на много лучше, все же нашел в себе силы: шагнул кошке навстречу и так поддал ей ногой, что та, противно мяукнув, отлета далеко в сторону и пропала где-то во мраке.
Андрей вернулся к девушке. Та сидела на корточках, зажимая уши руками, и всхлипывала.
- Нина, перестань. Ну, чего ты, успокойся, - начал уговаривать он ее, - подумаешь кошка какая-то. Выгнали ее хозяева, вот она и свихнулась от голода. Ну, хватит, я сказал. – Он раскурил погасшую почему-то сигарету и, взяв Нину за руку, увлек ее за собой, - пошли по дороге, хоть до общаги и дальше, но там светло, и никто нас не съест.
Они были уже у самой дороги, когда позади них вновь раздалось цоканье, будто шагала маленькая лошадка. Но теперь он уже знал, кто это. Стараясь приблизиться вплотную, за ними шла странная маленькая серая кошка. Не желая пугать и без того напуганную Нинку, но в то же время прекрасно понимая, что происходит что-то совсем необъяснимое (ведь не может же сразу у двоих крыша съехать), Андрей осторожненько, не выказывая своего страха перед непонятным, хотел было подкурить постоянно гаснущую сигарету, считая, что пара - тройка хороших затяжек поможет ему успокоится. Сигарета никак не хотела гореть. Он достал вторую, но результат оказался тот же. Как-то враз голова его закружилась, ноги сделались непослушными. Страх, безумный, парализующий страх сковывал его тело, как пьяный шатался он из стороны в сторону.
С Ниной, по видимому творилось нечто подобное. Мелко дрожа всем телом, она прижалась к нему, прося защиты и в тоже время понимая, что не ни он, никто - либо другой не может защитить ее от происходящего.
Время растягивалось. И все же они шли. Медленно, но шли, с каждым шагом приближаясь к спасительной (почему спасительной они и сами не смогли бы объяснить) дороге. Непонятно почему, шаги кошки перестали быть слышны. Нет, она не исчезла, не растворилась в воздухе. Бесшумная, как тень преследовала она людей, и лишь глаза ее горели злым зеленым огнем.
Оцепенение прошло, едва ноги их ступили на освещенную фонарями дорогу. Андрей остановился и посмотрел на свою спутницу. С Нинкой творилось что-то невообразимое. Как заядлая истеричка, она то плакала, то смеялась, то вдруг начинала о чем-то умолять его, судорожно цепляясь за него руками. Андрей, как умел, пытался ее успокоить. Лишь некоторое время спустя он заметил, что виновница всех их страхов старается избегать света. Зверюга (он вдруг понял, что это именно Зверюга) остановилась у самого края дороги в темноте и пялит на них свои горящие зелеными углями глаза. Словно сотканная из мохнатого осеннего тумана, она необъяснимым образом вписывалась во мрак.
- Я хочу домой, - ревела Нэнси. – Андрюшенька, я прошу, уведи меня отсюда, скорее уведи. Я прошу, пойдем!
- Хорошо, пойдем. Только успокойся, пожалуйста.
Но едва они сделали шаг, как она остановилась.
- Нет, я боюсь, там темно. Я лучше останусь здесь.
- Послушай, ну что ж ты, в самом деле. Торчать здесь глупо, поздно уже, домой пора, да и общагу скоро закроют. Ничего же ведь не случилось. Ну не съест же тебя эта кошка, что она оборотень, - и тут же он пожалел о сказанном.
По спине его пробежал неприятный холодок, он физически ощутил, как взгляд того, что он назвал кошкой проникает в него. Со лба его стекали струйки пота, когда он сумел, наконец, поднести зажигалку к постоянно гаснущей сигарете.
Раздался тихий хлопок. Вспыхнув, словно начиненная порохом, сигарета опалила губы. Этого было больше чем достаточно, чтобы Андрей одним прыжком подскочил к кошке, так наддал ей, то та отлетела на несколько метров в сторону, затем схватил Нинку за руку и увлекая девушку за собой изо всех сил бросился бежать в сторону общежития.
Они остановились только у самого подъезда. Отдышались, огляделись по сторонам. Ничего подозрительного не было.
То, что они благополучно достигли цели, немного их успокоило, все случившееся уже не казалось им столь серьезным. Мало ли что среди ночи привидится да еще возле кладбища, а у страха, как известно, глаза велики.
В общежитии они никого не встретили. Дверь на вахте, к удивлению оказалась не запертой, а вечно бдительные вахтеры сегодня куда-то запропастились. Это им было только на руку: Андрею не придется оставлять на входе документы, а затем прятаться от блюдущих студенческую нравственность вахтеров.
- Ну, ты как?
- Если честно, то как-то не очень. Пойдем ко мне, пока на вахте никто не объявился. Надеюсь, маман не потеряет своего любимого чада? – ехидно спросила Нинка. И видя, что Андрей мнется, добавила: - сегодня никого из девчонок не будет, а одной страшно.
«Вот молодец, - подумал Андрей, - ехидная, конечно, но тут же сделала вид, что будто все гадости в мой адрес случайно сказала».
В общежитии было тихо, впрочем, чему удивляться: занятия только начались, основная масса студентов еще не приехала, а те, кто приехал, видимо «отрываются» на празднике.
Они поднялись к ней на 4-й этаж, зажгли свет и уселись на кровать, обнявшись. Долго сидели молча прижавшись друг к другу, слушая, как нарушают их беспокойные сердца тишину уснувшего здания.
Андрей заговорил первым:
- Может раскроем окно, а то душно как-то.
- Хорошо.
Он распахнул створки. Ворвавшийся в комнату воздух обдал лицо свежестью, на душе вдруг сделалось легко и беззаботно, как будто ничего такого с ними и не было.
- Хочешь выпить? – спросила Нина. Она уже избавилась от испуга и вновь превратилась в Нэнси – такую, какой всегда старалась казаться на людях. И, не дожидаясь ответа, соскочила с кровати и убежала куда-то.
Андрей, оставшись один, обвел взглядом комнату. Он, конечно, и раньше тут бывал, но так, чтобы остаться вдвоём с Нэнси, не приходилось. Наверное, поэтому все вокруг, казалось бы знакомое, выглядело совсем по иному.
Вернулась запыхавшаяся Нэнси.
- Вот смотри! – она с победоносным видом водрузила на стол бутылку шампанского.
- Где ты ее взяла? В такое время. Неужели так быстро до ларька успела сгонять? – удивился он.
- Секрет фирмы. Ты кстати не боишься, что я тебя напою, а потом.. . – она хищно щелкнула зубами, сделав страшную рожу. – Да, кстати, мама не заругает?
- Да я вообще-то смелый, - принимая игру с важным видом возразил Андрей, разливая шампанское, я не то, что до моей дражащей маман, то Яне только ее, я даже кошки не боюсь! - он показал пальцем на огромного черного плюшевого кота, сидевшего поверх полки с книгами, - У, зверюга!
И тотчас же что-то острое кольнуло его под сердце. Он осекся.
- Погоди минутку, - Нэнси достала откуда-то маленький бумажный пакетик и насыпала в стаканы белого порошка.
- Это что?!?
- Приворотное зелье! А то мне показалось, что в тебе решимости поубавилось.
- Ты же знаешь, я кроме травки… ни колеса, ни…
- Да ладно тебе. С одного раза еще никто не подсел. А после всего… Это поможет расслабиться. Попробуй, не понравиться – не надо. А если честно, я хоть и сдерживаюсь, а на душе кошки… Тьфу ты черт! Кошки скре… Не по себе как-то. Да и у тебя, смотрю, состояние не лучше.
(Кошки на душе ее скребли)
Нэнси первой отпила из стакана. Андрей последовал ее примеру. Снабженное непонятной приправой вино ударило в голову: все вокруг приняло причудливые непропорциональные формы, жизнь показалась безоблачной и совершенной. «Да, - подумал Андрей, - приход посильнее, чем от травки». Нэнси, в глазах которой засверкали яркие огоньки, цепко хищно обхватила руками его шею.
Поцелуи длились бесконечно долго. Они пришли в себя от того, что за раскрытым окном где-то в глубине ночи послышался им цокот, словно стадо маленьких игрушечных лошадок стучало своими копытцами. А на фоне этого цоканья звучал тот самый голос. Голос, в котором не было слов.
Ошеломленные, в испуге они бросились к окну в стремлении закрыть его, но почему-то остановились, не добежав до него и стали вглядываться в темноту – туда, где звучал голос.
Вдруг вдалеке в воздухе на высоте их окна явились из ничего две горящие зеленые точки. Точки эти не стояли на месте, постепенно вырастая в размерах, они плыли прямо на них. Это были глаза. Глаза Зверюги.
Медленно раскачиваясь из стороны в сторону, словно привязанные к чему-то тягучему, они гипнотизировали, подавляли волю, проникая сквозь тела людей в самую суть их естества и тянули, неумолимо тянули к себе. А там, где-то позади них, живя самостоятельной жизнью, но как-то неразрывно связанный с ними, звучал Голос. Голос печали и безысходности. Голос, в котором не было слов.
- Я хочу туда! – Нэнси бросилась к окну.
- Постой, ты ведь..., - Андрей хотел было остановить ее, но в следующее мгновение сам решительно шагнул вперед.
Их нашли утром. Держась за руки, лежали они, уткнувшись лицами в цветные лепестки «Анютиных глазок».
- Ну что там?
- Привет прокурорским, - милицейский капитан пожал протянутую руку. - Да ничего особенного -. Студенты. Скорей всего самоубийство. Комнату уже осмотрели. Никаких следов борьбы. Со слов ее соседок, все вещи на своих местах. Там сейчас наш сотрудник с комендантом беседует.
- Беда с этими малолетками! Наглотаются всякой дряни, потом их летать и тянет. Вот посмотрите, вышедший из здания общежития в сопровождении толстой неопрятной женщины, лейтенант протянул ему пакетик с остатками белого порошка.
- На экспертизу. Ладно, тут и без меня управитесь. Обо всем составьте рапорт.Да поподродробней, не так как в прошлый раз. Трупы – в морг, и сообщите родным. Ну, все, как отработаешь все, звони. Жду.
Он хлопнул дверкой и старая черная «Волга», заскрипев, как не смазанная телега, тронулась с места.
- Граждане, что собрались? Понятые останьтесь, а остальных прошу разойтись. Что это вам, концерт что ли? Шоу вчера было. Ну и что, что комендант общежития, вчера за ними смотреть надо было, сегодня поздно уже. Давайте, давайте.
Капитан был недоволен. Ночь, не смотря на праздник, прошла на редкость спокойно, и вот на тебе под самое утро – вызов. Теперь, когда еще сменишься, а ведь уже и пиво припасено…
Никто так и не обратил внимания ни на то, что у присутствующих людей почему-то было на две тени больше, ни на маленькую серую кошечку, почти котенка, робко жавшуюся в густую тень растущих у общежития елей – куда не мог достать солнечный свет.