Светлой памяти
Тамары Иосифовны Черкасовой
посвящается.
Вера спускалась по лестнице и удивлялась: «Надо же, двадцать лет прошло, все изменилось, а здесь в горисполкоме, ах, простите, в мэрии, все то же: те же ступеньки, та же приемная, – стол с тремя телефонами, с растрепанным телефонным справочником, голые стены, стулья в ряд и та же секретарша, только постаревшая на 20 лет… И бюрократизм тот же: «Ваша справочка еще не подписана, зайдите часа через два, а лучше после обеда». Ну, и что мне делать два часа?» Вера пошла к остановке: «Скользко… Вот и март… Еще одна зима прошла. Автобус 59! Поеду-ка я к Татьяне, она должна быть дома. Сколько мы с ней не виделись? Лет десять, не меньше! Вот время-то бежит! Чем дольше живешь, тем быстрее бежит… Интересно, это только у меня или у всех?»
Через двадцать минут, Вера стояла у подъезда старенькой полногабаритной четырехэтажки. Поднявшись на третий этаж, она остановилась около знакомых дверей, нажала на светящуюся точку электронного звонка. Дверь распахнулась сразу. На пороге в серых брючках, в белой футболке, с собранными в «хвост» непослушными рыжими волосами стояла Таня. Такая же худая, высокая, только плечи опустились, да морщинок на лице прибавилось. На самом кончике Таниного носа едва держались очки, в руке дымилась сигарета.
– Всё как обычно, – Вера чмокнула подругу в щёку, – ну, ты не меняешься. Почему не спрашиваешь, кто пришел? Двери нараспашку – заходите, берите, а вдруг это не я пришла?
– Верунчик, да кому я нужна. И брать у нас особо нечего, ну, а ежели, чего другого потребуют, так и подумать можно… Ладно, хватит, что попало городить, пошли на кухню. Есть будешь?
– Спасибо, нет. Я недавно из дома, а вот по твоему кофе я за десять лет соскучилась.
– Неужели десять? Слушай, а мы не изменились! Если не считать, что мне уже шестьдесят пять, а тебе…
– А мне через два года на пенсию.
На кухне все было новое: кухонный гарнитур, два холодильника, всякие комбайны, ростер, микроволновка, и был обычный Танин легкий беспорядок с лужами сбежавшего кофе, с вазочками, сухарницами, корзиночками, расставленными по всем столам. В них лежали остатки разных, но всегда свежих и вкусных домашних постряпушек, – Таня была прирожденным кулинаром.
– Ну, давай, Вера, за встречу, – в хрустальных рюмочках чуть подрагивала густая тёмно-вишнёвая наливка.
– Даже твоя знаменитая «Вишнёвочка» есть! – Вера протянула свою рюмку навстречу Таниной.
«В доме пахнет кофе, добрым утром, и словами: «Я тебя люблю», – Вере было здесь всегда хорошо. И сейчас, после чашечки кофе, с кусочком «Наполеона» и неизменной «Мальборо», Вере хотелось сказать Тане, что-нибудь очень хорошее. Сказать, как рада увидеть её, такого замечательного, доброго, умного человека. Вера вспомнила старый деревянный дом, большой светлый зеленый двор, себя, совсем молоденькую, испуганную и бесконечно уставшую.
– Таня, а ты помнишь, когда ты ко мне первый раз пришла?
– Конечно, помню. Сидит такая девятнадцатилетняя пичужка в холодной комнате, глаза на мокром месте,
– …а рядом стоят две пустые кровати. Одна железная, с голой панцирной сеткой, вторая – детская, с матрасиком. Позавчера похоронили бабушку, вчера мать увезла мою четырехмесячную дочь на Крайний Север, потому что я должна окончить институт, а муж ушел в общежитие три месяца назад, поругавшись с бабушкой. Но самое ужасное было в том, что у меня кончились силы: печь, уголь, вода, дрова, бабушка под наркотиками – у неё был рак, моя последняя сессия, крошечная дочь, бесконечные разборки с мужем. Сидела совершенно без сил и не знала, что делать, даже не заметила, как ты вошла.
– Да, да, так и было. А я вижу, что ты такая, замороженная, и с порога: «Так и будешь сидеть? Кого ждешь? Наверное, меня. Я пошла печку топить, а ты ешь, – здесь горячая картошка с мясом и пирожки, чай я поставлю».
– Да, Танюша, ты в порядок меня быстро привела. Через два часа в комнате стало тепло, чисто, «запахло живым». Бабушкину кровать вынесли на мусорку: «После раковых больных ничего оставлять нельзя», в застеленной старым пледом детской кроватке сидел огромный мягкий мишка и нарядная кукла: «Это Юлькины (Татьяниной старшей дочки), чтобы кроватка пустой не была», на столе в чайных чашках дымился ароматный кофе, в граненых рюмках также тяжело покачивалась твоя «Вишнёвочка».
Послышался звук открываемой двери.
– Кто там пришёл? – Таня выглянула в прихожую, – Это Олечка, сноха моя прибежала на обед.
В кухню вошла красивая молодая женщина.
– Тетя Вера, как я рада Вас видеть! Как Вы? Как Ваши дети-внуки?
За десять лет из тоненькой девушки-травиночки Оля превратилась в очаровательную тридцатилетнюю женщину. Стать, походка, спокойный улыбчивый взгляд, одежда, прическа, тонкий запах духов говорили о достатке, уютной семейной жизни, о любящем и любимом муже, о замечательных детях.
– Вера, посиди минуточку, я Оле помогу, – Таня и Оля ушли в комнату.
Вера посмотрела им вслед, окинула взглядом просторный коридор, высокие потолки, старинные, с полукруглыми стёклами двери вели в три комнаты. С этой квартирой связана необычная история.
Получить квартиру от работы тогда, в восьмидесятые годы, было сложно, а если работник исполнительный, добросовестный, но не «активист», так и по десять – двадцать лет стояли в очереди. Муж Татьяны, Иван, специалист высокой квалификации, общественником не был, и поэтому был первым на очереди уже десять лет. Жили они в одиннадцатиметровой комнате с печным отоплением, на втором этаже деревянного дома. Зимой сосульки с потолка свисали, одна стена промерзала, спали одетыми, печку топили круглосуточно. Ребятишки были уже большие: Юльке – десять лет, Димке – семь, когда у Тани кончилось терпение, и она решила действовать сама. Нет, кулаком по начальственному столу стучать не пошла, и взятки никому не давала, сделала все честно, но с хитринкой. Начальник Ивана, от которого зависело получение квартиры, был одинокий человек. Жена от него ушла после двадцати лет совместной жизни. Таня по-бабски жалела его: «Надо же, в сорок пять одному остаться, где хорошую бабу в этом возрасте взять, хорошие уже все пристроенные». На коллективные праздники Таня обязательно готовила что-нибудь очень вкусное: «Иван, ты начальнику передай от меня вот эту баночку. Скажи, специально для него баклажанчики на закусочку готовила». И однажды летом, когда Иван был в командировке, Таня надела ослепительно белую кофточку, широченную цветную юбку, рыжие кудрявые волосы высоко подобрала, уложила кокетливо, с нарочитой небрежностью и пошла к институту, где работал Иван. Дождалась, когда сотрудники пошли на обед, подошла к начальнику: «Здравствуйте, Николай Николаевич. Я жена Ивана Черемисина, Татьяна. У меня к Вам просьба. Хочу Вас на обед к себе пригласить. Живем мы рядом, через дорогу. Не подумайте ничего плохого, мне поговорить с Вами надо, заодно и пообедаете. Я готовлю хорошо, Вы же знаете». Не устоял начальник, пошел с Татьяной. Зашел в комнату и остановился… Печь, двухъярусная кровать, диван-книжка, небольшой стол. На одной стороне девочка книги разложила – уроки делает, напротив неё мальчик тарелку поставил – обедает, у стены на этом же столе – маленький телевизор. А Таня вперед него протиснулась: «Проходите, проходите, я Вам вот здесь на краюшке накрыла». Начальнику деваться некуда, сел. Таня ему наливочку, свою «Вишнёвочку», в рюмочке пододвигает. Он конечно отказался: «На работе не могу». Таня ему в ответ: «Ну, и ладно, надеюсь, не последний раз видимся». Начальник, стесняясь, поел совсем немного, с Таней поговорил так, ни о чем, поблагодарил, еще раз оглядел комнату и ушел. Месяца через три, при следующем распределении жилья, Ивану дали вот эту полногабаритную трехкомнатную квартиру.
– Вера, что ты все кофе, да кофе, – Таня уже вернулась на кухню. – Давай я тебя покормлю. Скоро уже Ярославик придет, внучок мой. Сейчас посмотрю, что тут у нас есть.
– Знаешь, Верочка, что-то со мной не так. Сама знаю, что не так, а поделать ничего не могу. Вечером спать ложусь – все нормально: книжку читаю или вспоминаю, а вспомнить есть что. Сколько дорог, лесов и полей мы с Иваном прошли, пока геологами-то работали. Значит, спать ложусь и начинаю думать о том, чем завтра кормит семью. Потом опомнюсь, одерну себя: «Что это я, с ума сошла. Дом полная чаша, в магазинах полки ломятся, а я что попало думаю,» Только засыпать начну, и опять, как током шибанет: «Чем кормить? И деньги кончились...» С этими мыслями и засыпаю. Утром вставать рано мне не надо, ребятишки все сами делают, спи, сколько хочешь. Вся и работа у меня, Ярославика из школы дома встретить, покормить уже готовым обедом. Оля, сноха, все сама делает, а я кулинарю, когда побаловать своих захочу чем-нибудь вкусным. Вот и утром, только просыпаться начну, первая мысль: «Что же я-вчера-то приготовила? Или не приготовила? А деньги еще есть?» Вера, чего мне надо? Живи и радуйся. Иван, только болеет, ты же знаешь: инфаркт, инсульт. Да ничего, выкарабкивается помаленьку, на дачу скоро на все лето уедем. Ой, звонок…
Пришел первоклассник Ярослав, и Таня пошла его раздевать – переодевать. В кухню вернулась Оля, села напротив Веры.
– Вот так и живем, тетечка Верочка. Хорошо живем, слава Богу. Сыты, одеты, старшая дочь в институте учится. Работа есть, правда Дима без образования остался, но выручают его «золотые руки». Он работы никакой не боится, и работа его любит. Родители при нас, живем дружно, у мамы Тани, сами знаете, характер покладистый, добрый. Только тревога за нас всех не отпускает её. Вы же знаете, как маме было тяжело тащить на себе своих детей, сестре с её девчонками помогать, папа без работы сколько был. У Юльки беда за бедой: мужа убили, трое девчонок на руках, дом сгорел. Со временем всё улеглось, и мы, и Юля живем неплохо, в достатке. А, мама… Мама продолжает беспокоиться, как всю жизнь беспокоилась: «Чем накормить? Где денег взять? Быть не хуже других…» Двадцать раз на день спросит: «Обедали, сытые, кушать хочешь?» Нет, она запасов не делает, ничего «впрок» не прячет, деньги не копит, но если «отключится» от действительности, то из всех продуктов, что есть в доме может такое количество еды приготовить, что потом приходится выбрасывать.
Помню, лет десять назад, мама Таня вернулась из магазина с полной сумкой продуктов. Села на кухне, кофе налила, закурила, и вдруг заплакала. Плачет и тихонечко сама с собой разговаривает: «Где все это было раньше? Когда я Юльке с Димкой не могла объяснить, почему тетя Валя может купить своим детям баночку сгущенки, а я не могу. Почему трое детей – это дети, а двое детей - не дети, потому что не считаются «многодетными»? Кто виноват, что я не могла купить пачку масла, потому что прописки не было и мне не давали талонов? Господи, какие унижения мы перенесли! А очереди, очереди… бесконечные очереди…» Потом долго молча сидела, только курила. Димка к ней подошел: «Мам, ну что ты, уже все хорошо и еще лучше будет».
«Димочка, я прожила хорошую жизнь, грех жаловаться, а могла бы быть эта жизнь ещё лучше… Но и сейчас никто, понимаешь, Дима, никто нам не может гарантировать, что обратной дороги нет», – сказала так и ушла к себе в комнату.
Наш разговор прервал Ярослав. Он заглянул в кухню, быстро сказал: «Здрасьте» и хотел убежать, но за его спиной уже стояла баба Таня:
– Верочка, пододвинься, сейчас обедать будем, Оля, режь хлеб, Ярослав, ставь тарелки.
Ели борщ, чахохбили из курицы, пили чай с постряпушками, вспоминали всякие веселые истории из нашего прошлого. За разговорами два часа пролетели быстро, и Вере пора было ехать за справкой.
Танин подъезд выходил на бывшее заводоуправление, с другой стороны дома была липовая аллея. Аллея посажена давно, в честь какого-то события на заводе. Липы росли, а завода уже не было.
Вера шла по аллее, по подтаявшему снегу, солнце светило тепло и ярко. Уже в автобусе она обнаружила в сумке небольшую бутылочку. «Успела-таки Таня «Вишнёвочку» положить. Ничего не меняется, от неё и раньше без гостинца уйти не удавалось», – улыбнулась Вера.
2003 г. Новосиб