Встав на ноги после болезни, я сразу же отправляюсь на дачу.
По приезду я делаю себе осиновые ходули, и разгуливаю на них за домом. Падаю, споткнувшись о корень, в куст малины, и вижу на своем плече паука - его глазки бегают туда-сюда, туда-сюда - он суетится, бегает по моей груди - он испугался, должно быть, приняв меня за большую птицу.
Здесь много всевозможных дел: перед домом появились цветы, которым каждое утро необходимо шептать в лепестки разные приятные слова; рядом цветет молодая яблонька и облокотившийся на сарай куст сирени. За цветом сирени, что в скором времени осыплется на мягкую землю, старый сарай вовсе и незаметен. Видишь рядом ямку с прошлогодними листьями? В ней схоронилась осень.
Обнаружил под крышей осиное гнездо, так на меня это произвело такое впечатление, что у-ух, когда держишь гнездо на ладони, и кажется - вот-вот, сейчас из него вылетит оса и обязательно ужалит, оставит в гнезде ладони жало. Но ос не было. Были пчелы. И когда я вставал на свои ходули, я оказывался как раз на высоте их полета - они так и проносились мимо, и казалось, одна из пчел, того гляди, угодит в щеку или ухо.
Рядом живет птица-бычок. Поет на одной ноте: "У! У! У!" Среди сложного крика леса ее совсем и не слышно.
Утром будит шмель или ветка старой яблони о подоконник ласково трётся. Это другая яблоня, уже совсем старая, но яблоки все ещё дает, протягивает их прямо в окно - стоит лишь протянуть руку. Ветреной ночью яблоки падают и катятся по крыше вместе с желудями и звездами. Тогда не разобрать - где стук собственного сердца, а где деревья и небо с крышей играют. Утром зайдешь за дом, увидишь ужа, что меж яблок в траве скользит. Наберешь яблок полную корзину, и пальцы ещё долго будут пахнуть их соком. Небом будут пальцы пахнуть.
У ужа где-то есть семья. Иногда мы с ним встречаемся за домом, порой я вижу его под кустами малины у забора. Он пугливый, и стоит лишь мне наклониться, чтобы разглядеть его повнимательней, от него уже и следа не остается. Где-то у него есть семья, вот я и думаю - может быть, где-то под домом?
Ежедневно, примерно в одно и то же время, встречаю идущих по дороге дачников. Они все нагружены сумками, у кого-то тележка скрипит, и на лицах у всех паутинка озабоченности. Это город свой след оставил, но ничего - завтра с кем встречусь у реки, ни у кого этого больше не увижу. День-другой, и все забудется - останется у людей в глазах лишь отражение леса и реки, в мыслях земли нежность, и всё. Вот они идут, идут один за другим, с электрички. Та зевнула звучно и прошелестела по обжигающим рельсам дальше. Дальше и дальше, вдоль реки, к горизонту, к самому краю.
В доме на столе накрыта старой газетой печатная машинка, радио, но некогда. Все вокруг движется, все вокруг живое и внимательное. Только отвернешься, в следующий раз уже не заметишь. А раз не заметишь, то чего-то уже не стало. Некогда мне: нужно набрать из бака дождевой воды и полить цветы, нужно спуститься в погреб и поднять ящерок. Положишь такую на крыльцо, она согреется, оживет и снова в погреб. Нужно приготовить себе завтрак, обед, ужин, и сидя на крыльце, внимательно следить за тем, как деревья раскачивают небо.
Бродит где-то лесник, поднимает с земли разный сор, следит, чтобы костры никто не жег и деревья никто не рубил. Молчаливый лесник; увидит меня, надвинет на затылок фуражку со значком, спросит, что да как, и сколько ещё здесь жить буду. Для него это важно, чтобы здесь, на окраине леса, кто-то был. Я говорю, еще здесь. Говорю, буду здесь еще долго-предолго. Он улыбнется и через час придет с ведром, попросит воды из моего погреба – дескать, у меня мягче колодезной. И осторожно, стараясь не расплескать, понесет ледяную сталь воды через лес к себе.
Я не снимаю с калитки замок – пусть висит. А когда нужно в поселок, за хлебом, молоком – прохожу через калитку соседей. Калитка у них не заперта, а сами они почти никогда здесь не бывают. Взглянешь на этот замок, сидя на крыльце, и, кажется, он меня от этой земли никогда не отпустит. Старый, ржавый, но верный.
В доме пять комнат. Три внизу и две наверху. Я сплю наверху, на втором этаже. Кухня отдельно, вместе с баней, сараем и гаражом. В бане аромат березовых веников. В гараже инструменты и газ в тяжелых красных баллонах. По баллонам бегают жуки. Одного поймаешь, а он притворится, словно неживой. Сажаешь его обратно на баллон, и он убегает.
А еще в гараже лежит лестница - для того, чтобы можно было залезть на крышу и проваляться там до самого вечера. И бочонок с керосином - это для лампы, к которой каждую ночь слетаются мотыльки.
Неподалеку от дома стоит заброшенное здание столовой. Там когда-то шумел большой пионерский лагерь, и каждое утро мимо дома один за другим бегали спортивные отряды, но теперь остался один лишь корпус столовой. Дом с оглохшими рваными окнами и сорняк по земле за ноги хватает. Тени вокруг. Особенно страшно там бывает зимой, а еще страшнее - зимней ночью. Сам я никогда не был там зимой, но одна лишь только мысль об этом пугает меня настолько, что я зажмуриваю от страха глаза, по спине крадется чье-то дыхание, а птица-бычок меняет тональность. "У!.. У!.. У!.."
Жуть. Ещё в лесу есть водонапорная башня, глядящая поверх деревьев – с нее виден и фундамент сгоревшей неподалеку дачи, и молчаливая лента дороги, уходящая к станции, и особенно хорошо слышны голоса поездов, которые так часто поют вместе с птицами. А внутри этой башни ржавые стенки и теплая, нагретая солнцем вода по щиколотку. Света блики играют. Там внутри живет эхо: скажешь слово, и завтра утром оно откликнется у распахнутых окон комнаты на втором этаже таже аже же.
На водонапорную башню лучше всего ходить одному. Другие постоянно жалуются на боязнь высоты, а мне вот кажется, подумаешь. На водонапорной башне лучше всего встречать рассвет. Кажется, встречаемый рассвет – самый первый, и до него была одна длинная, рассыпавшая звезды на долгие годы, ночь. И птицы, при появлении солнца, на несколько секунд замолкают, словно вслушиваются в горизонт, что скажет им солнце.
Позавчера, на протяжении всего дня я ждал дождь. В небе терлись щеками тучи, и ночью он все-таки появился. Забрался в блюдце с хлебными крошками на крыльце. Читал, шелестя о крышу, стихи. В большой комнате, где у окна стоял стол, промокла скатерть, и с сирени опали все пятилистники.
(Б. М., 2003)