Тёмные души

ТЁМНЫЕ ДУШИ

Пока в душе покоя нет,
В ней только зло и мрак,
То будет проклят человек
С рожденья на века.

На род его проклятью пасть
Дано до тех лишь пор,
Пока безгрешное дитя
Не пустят под топор.

Пролог

Красное зимнее солнце скудно освещало темнеющие на закате башни. Всполохи огня высвечивали зубчатые стены и щербатые камни в них. Чёрный снег покрывал крыши, а едкий дым застилал глаза. Некогда богатый монастырь Сен-Катрин теперь пылал как большой костёр. Тучи воронья, застилая небо, кружили над ним. Что же случилось с жилищем невест Христовых, которое даже развращённые церковники считали образцом добродетели и христианского смирения? Откуда взялся в женской обители пожилой священник, прибитый сейчас к кресту из неструганных грубо сколоченных досок с белой развевающейся на ветру бородой? Его посиневшее от холода тело было местами черно от копоти и крови, а из одежды была только грязная тряпка на чреслах. Исцарапанное лицо без глаз, с лохмотьями вместо носа и ушей было обращено к бородатому великану в чёрных доспехах, при чём нельзя было разобрать, черны ли доспехи сами по себе или от копоти и крови замученных и убитых им людей. Рядом с ним в бордовом платье и чёрной накидке стояла женщина. Её одежду покрывали тёмные пятна, а бледное лицо резко контрастировало с чёрными пятнами сажи на нём. Мужчина в доспехах громко смеялся грубым и глумливым смехом. Женщина смотрела на распятого с расширенными глазами, подавшись вперед. Она как будто хотела впитать в себя остатки жизни умирающего старика. Внезапно она схватила меч бородатого мужчины, и подскочила к кресту.
- Говорят, у ангелов нет пола, - крикнула она снизу. – Тебя при жизни молва назвала святым. А святой тоже не должен иметь пол, чтобы естество его не соблазняло на грех. Сейчас посмотрим, кто ты.
Она поддела кончиком меча повязку, болтавшуюся на поясе старика, и рывком сорвала её.
- А-а, ты обычный мужчина. Ну, так будешь святым до конца, а не только на словах. И в рай войдёшь земным ангелом.
Её разметавшиеся чёрные волосы делали её похожей на мифическую колдунью, а меч в руке придавал ей сходство с древнегреческой безумной фурией. Не обращая внимания на тяжесть меча, она размахнулась и ударила распятого старика. Кровь хлынула фонтаном, заливая её лицо, а крик старика перекрыл шум пожара.
- Браво, Катерина! – заорал бородач в доспехах, хлопая себя по закованным ляжкам. – Святым не место на земле! На земле место смертным, вроде нас! К тому же, сегодня день нашей свадьбы.
- И канун рождения вашего Спасителя, - добавила женщина, вытирая лицо накидкой. – Не так ли, святой Жильбер? – прокричала она распятому. – Ведь ваши богословы на двадцать пятое декабря назначили день Рождества Христа. Жаль, сегодня не шестое июня, день рождения Сатаны. Ты бы был от меня и моего мужа подарком к его празднику. А так ты просто жертвоприношение своему мстительному богу, который только и знает, что карать. Где он сейчас? Почему не спасает тебя и этих  глупых овец? – Женщина мечом указала на разбросанные по двору трупы  монашенок. – Тебя, Боже, хвалим! Забери же своё творение! – и она засмеялась резким смехом, отбрасывая окровавленный меч.
Некоторое время безглазый оскоплённый старик бессильно висел на столбе. Однако, когда солнце уже почти скрылось за полями и холмами, и на землю опустилась темнота, он выгнулся, словно у него появились силы, и крикнул беззубым окровавленным ртом с рваными губами:
- Бертран де Го! Бывший рыцарь ордена Иисуса! Убийца, вероотступник и безбожник! Я, Жильбер Орси, настоятель монастыря Святого Карла, который ты разорил и сжёг, проклинаю тебя, твою бесчестную женщину, Катерину ле Муи, и весь ваш род до тринадцатого колена! Через меня к тебе обращается Бог наш, который меня сейчас призывает – будьте прокляты! Пусть вы и дети ваши познают те ужасы, на которые вы обрекали невинных! Каждый потомок вашего союза будет изгоем и проклятым Богом! Искупление свершится добровольной смертью за всех вас вашего тринадцатого потомка. А коли не так, то все начнётся сначала до скончания времён! Место это останется проклятым вовек вместе с твоим родом! Боже, прими душу мою!
В последнем порыве жизни Жильбер Орси вытянулся на своем кресте, и обмякшее тело, дернувшись, поникло.
- Как я была права! – закричала женщина, которую седой настоятель назвал Катериной ле Муи, сжимая кулаки. – Его не распинать надо было, а оставить в мешке с котами. Чтобы они ему не только глаза выцарапали, но и вырвали его поганый язык!
- Права, права, - взмахнул рукой в железной перчатке бородатый в доспехах, названный Бертраном де Го. – Однако распять его было надо. Как бы ты иначе его оскопила? Просто, перед распятием язык ему надо было отрезать. Но и так неплохо получилось. Особенно меня впечатлила сцена с оскоплением. Найди его причиндалы. Это наш трофей. Он будет моим талисманом сегодня ночью. Ты ещё помнишь – сегодня наша брачная ночь?
-  Я помню. Она должна стать особенной, - Глаза у женщины вспыхнули. – Твой наследник должен быть особенным. А значит, брачную ночь мы проведём на алтаре в церкви. И пусть Бог смотрит на нас. Если он есть, то там же и покарает нас за святотатство, да ещё в день своего рождения. Если нет, то пусть дарует новую жизнь.
- Неплохо, Катерина, неплохо, - бородач усмехнулся. – Где я только ни брал разных девок, от служанок до герцогинь. И на сеновале, и на корабле в качку, и в королевском замке. Но в церкви, да ещё на алтаре ни разу. Пошли, - Он схватил женщину за руку и поволок её к распахнутым дверям церкви.
Небольшая горстка солдат, закованных в легкие латы, бродила по территории монастыря, то, нагибаясь, чтобы ударом меча прервать мучения очередной полуобнажённой монашенки, то, перебрасываясь сальными шуточками с остальными над ещё живой жертвой. Изредка доносились крики насилуемых и пытаемых женщин. Одна монашенка в остатках своего одеяния, стоя на коленях перед солдатом, облизывала его набухший член. Солдат одной рукой держал её за волосы, в другой сжимал нацеленный на её горло арбалет. Поднятое к небу лицо с закрытыми глазами выражало блаженство. Волны наслаждения пробегали по его телу. Наконец, на пике удовольствия он вскрикнул и дёрнулся особенно резко. Стрела, нечаянно выпущенная из арбалета, в мгновение ока пронзила горло женщины, и её агония смешалась с высшим наслаждением её убийцы. Когда убийца пришёл в себя, он увидел в одной руке разряженный арбалет, а другой всё ещё продолжал держать за густые волосы мёртвую монашенку.
- Барон Бертран это оценит, - пробормотал он, вытираясь. – Кончать вместе это гораздо лучше, чем просто «варварский поцелуй», – и он рассмеялся злым смехом. Постояв над телом, он огляделся. Его товарищи, устав от событий сегодняшнего дня, спали вповалку, где придётся. Обнажённые и полуодетые, целые и выпотрошенные тела монашенок валялись тут же. Одна полуживая женщина пыталась отползти. Её порванная одежда, спутанные волосы и безумный взгляд придавали ей вид деревенской нищей. Однако, бледное, когда-то красивое лицо, тонкие изящной формы руки сейчас в грязи и крови, говорили о том, что раньше это была если и не знатная дама, то и не простолюдинка. Солдат подошёл к ней и грубо тряхнул за плечо.
- Эй, ты! Помоги мне убрать трупы. Живым не место среди мертвецов.
Женщина подняла на него глаза. Казалось, она не слышала его. Тогда солдат рывком поднял её и толкнул к ближайшему трупу.
- Бери её за ноги, - крикнул он женщине в лицо, и положил её руки на обнажённые ноги жертвы. Потом обошёл тело и взял его за плечи. Лица на трупе не было, его раздробила железная перчатка. Кусочки мозгов во вскрытом черепе и глаз на розовой ниточке болтались в такт его шагам. Безумная женщина только мешала ему. Она шла, всё время спотыкаясь и падая. Наконец, солдату это, видимо, надоело. Он подошёл к женщине и, не говоря ни слова, с размаху отрубил ей обе руки, всё ещё державшие окоченевшие ноги трупа. Женщина закричала и упала на колени. Солдат пнул её ногой, словно мешок с песком, и оттащил свою ношу к выгребной яме.
Когда он тащил последнюю, двенадцатую жертву, ото сна очнулся ещё один солдат. Он вразвалку подошёл к выгребной яме и расстегнул штаны.
- Погоди, Жиль, - произнёс третий очнувшийся солдат. – Я слыхал, у катаров был обычай совокупляться с мёртвыми, чтобы не плодить живых грешников.
Два его товарища переглянулись.
-  Ты хочешь мёртвую? Зачем? Есть ещё живая, - первый солдат махнул рукой в сторону изувеченной им монашенки, которая, свернувшись клубочком, лежала невдалеке и тихо подвывала.
- А я хочу попробовать, - сказал третий, и быстро пополз к выгребной яме, на ходу расстёгивая штаны. Второй солдат пожал плечами и отошёл в сторону продолжить своё начатое дело. Первый солдат брезгливо посмотрел на них и пошёл к покалеченной им жертве. Женщина уже не выла. Она так и лежала клубочком. Раскрытые глаза её ничего не выражали. Из полуоткрытого рта не вырывалось ни облачка пара. Казалось, она умерла. Солдат плюнул и подхватил её под плечи. Остальные тем временем закончили свои дела. Тот, который хотел попробовать совокупиться с мёртвой женщиной, смачно плюнул на землю.
- Что так? – ухмыляясь, спросил второй, подходя к нему и на ходу застёгивая штаны.
- Бревно оно и есть бревно. Германские девки, при всей своей холодности, всё же лучше, чем холодные покойницы.
- По крайней мере, тебе есть с чем сравнивать теперь, - кряхтя, произнёс первый, швыряя свою ношу. – Разбуди остальных, а то на таком морозе мы все окоченеем, как они, - он кивнул головой в сторону трупов.
- А ведь им холодно, - хитро сказал второй, названный своим любопытным товарищем  Жилем. – Давайте-ка их согреем.
Он подхватил догорающий неподалёку факел и бросил его в кучу тел. Медленно занялась промёрзшая одежда. Остальные солдаты бросились к другим факелам. И вскоре, разнося зловоние и запах горелой плоти, запылал яркий костёр. Занятые его поддержанием, они не заметили, как с другого конца его метнулась чёрная тень и пропала в густых кустах крапивы, репейника и чертополоха. Пробудились и остальные солдаты. Обмениваясь, некоторое время шуточками над костром, солдаты побрели в здание монастыря, где, если и нет особого тепла, зато есть стены, крыша и камин. Не говоря уж о винных подвалах. В монастыре Сен-Катрин делали слабенькое вино, которое, хотя и не пользовалось особым спросом, но доход приносило.
Когда стихли разговоры солдат, и тишину ночи прерывал только треск костра и крики птиц в небе, из кустов чертополоха показалось видение. Страшная чёрная женщина в дымящейся одежде и с почерневшими обрубками вместо рук, шатаясь от потери крови, подошла к костру, всё ещё лизавшему обнажённую плоть. Некоторое время она смотрела на огонь, затем начала читать молитву. Вдруг она резко обернулась. Недалеко от выгребной ямы, у стены, где находился слив нечистот из монастыря, показалась маленькая тень. Немного постояв, тень двинулась к женщине.
- Кто ты? – хрипло спросила она.
- Я Жоэс, слуга настоятеля, - еле слышно пролепетала тень детским голосом.
- Что ты здесь делаешь? Поему не убежал?
- Все выходы заперты, и солдаты могли меня увидеть, - голос мальчика прерывался.
Женщина хотела ещё что-то сказать, но, опустив глаза, увидела в руках у мальчика белеющий кусок пергамента и странную конструкцию из узкого чёрного стержня, обложенного палочками.
- Что это? – спросила она.
Мальчик опустил глаза на руки.
- Я писал. Я записал всё. Что здесь было. А это, - мальчик поднял к глазам конструкцию. Палочки оказались обмотанными верёвкой. – Это карандаш. Его придумал отец Жильбер. Перо надо постоянно макать в чернила, а карандашом можно писать намного дольше. И не надо таскать при себе чернильный прибор. Только перочинный нож. Отец Жильбер сам подарил мне этот карандаш, - Тут вдруг мальчик вспомнил, что отец Жильбер Орси висит на кресте, а вороны с громким карканьем клюют его плоть. По его щекам побежали слёзы, а тельце затряслось от рыданий.
- Тихо! – шёпотом крикнула женщина. – Сейчас не время рыдать. Оторви лоскут от своей одежды и перевяжи мне руки, а то из меня вытечет вся кровь. Хоть я и прижгла их, но лишняя предосторожность не помешает. – Мальчик испуганно посмотрел на неё, однако оторвал узкую полосу от своей сутаны и перетянул руки женщине, чтобы остановить кровь. От слабости женщина села. - Сохрани всё, что ты записал, – наконец сказала она. - В библиотеке слева от камина есть дверь в потайную комнату. Там мать-настоятельница спрятала наиболее ценные вещи и книги. Рычагом служит кольцо сбоку от камина. Потяни его и одновременно наступи на вторую плиту от стены. Тогда дверь откроется. Спеши. Мне недолго осталось. А надо ещё похоронить отца Жильбера. А после… - глаза женщины сверкнули. – Позже я им покажу гнев Господа, - прошептала она. – Иди. Быстрее.
Она подтолкнула мальчика своей культёй в спину, и испуганный ребёнок, путаясь в складках длинной одежды послушника, побежал к кельям. Женщина, помедлив, пошла к подсобным помещениям. У входа в винный подвал она остановилась. Бодрый храп нескольких человек прозвучал для неё райской музыкой. Значит, сестра Луиза успела насыпать сонной травы в бочонки. Женщина перекрестилась культёй. Как была мудра мать-настоятельница. Уединённый женский монастырь не должен иметь вооружённой охраны. Иначе он превратится в обитель разврата. Но защищать себя он должен. Однако, высокие и крепкие стены, узкие и извилистые переходы не спасли невест Христовых. Даже воспользоваться порохом, который находился в соседней комнате с винными бочками, они не успели. Когда в ворота постучал Бертран де Го, известный своими зверствами, а главное, вероломным убийством мужа своей любовницы, Катерины ле Муи, и потребовал сочетать его браком на церковной земле, мать-настоятельница не хотела его впускать. Она слишком много о нём слышала. Многие крестьяне приходили в монастырь без рук, ног, ушей, избитые и обожжённые. Немногим женщинам удавалось спастись из его рук и из рук его дьявольской подруги. А которые спасались, рассказывали такие ужасы, что события Столетней войны и Жакерии вновь вставали перед глазами как реальные. Посаженные на кол дети, развешанные по деревьям ноги, груди, головы, вспоротые животы, разорённые могилы и похороненные в них заживо – всё это не давало повода сомневаться, что Кровавый Бертран проявит почтение к одинокому монастырю. Однако у Бертрана де Го был козырь – отец Жильбер, настоятель монастыря Святого Карла, ближайшего к Сен-Катрин. Уже полуслепой старец, в жизни не обидевший даже таракана, никогда не повышавший голоса и не имевший привычки осуждать кого бы то ни было, всей округой называемый святым,  был связанным выставлен перед воротами монастыря. Маленький мальчик, привязанный к нему верёвкой за шею, тот самый Жоэс, который убежал в библиотеку прятать своё описание ужасов, произошедших спустя какие-то два часа после своего прихода, цеплялся за рваную сутану отца-настоятеля, как за единственное своё спасение. Наставленные на них арбалеты заставили дрогнуть сердце матери-настоятельницы. Она не могла допустить, чтобы из-за её отказа были убиты старик и ребёнок, и велела открыть ворота. Однако перед этим она распорядилась насыпать в каждую бочку с вином сонной травы, а всё более или менее ценное спрятать в потайной комнате. Когда это было сделано, она приказала открыть ворота, а монашенкам запереться в кельях. Жаль, она не догадалась поджечь порох. Всё равно из рук Бертрана никто целым не уходил. А так была бы славная месть этому кровожадному зверю. Однако, как только обряд венчания свершился, вакханалия началась. Словно подчиняясь невидимому приказу, солдаты разбежались по монастырю. Двери келий не выдерживали тяжёлых секир и мечей. Многие монашенки сами открывали их, надеясь мольбами смягчить сердца. Сестра Шарлотта, незаконная дочь рыцаря и кормилицы, которая жила в монастыре не слишком давно, однако, многое повидавшая в миру и изгнанная за прелюбодеяние, дверь не открыла. Когда та рассыпалась под ударами трёх мечей, сестра Шарлотта стояла посреди кельи, сжимая в руках кинжал. И прежде, чем первый из ворвавшихся посмел сорвать с неё покрывало, она убила его точным ударом в сердце. Остальных это разъярило настолько, что они не стали вытаскивать её из кельи, а бросили на постель тут же и навалились сразу оба. Пока один держал её за руки, а второй уселся ей на ноги и расстёгивал штаны, набежало ещё несколько человек. Сколько их было и сколько продолжалось насилие, сестра Шарлотта сказать не могла. Она очнулась уже во дворе в темноте, когда шум потихоньку начал затихать. Она очнулась. А другие были мертвы. Сильный удар по голове, когда она укусила за член одного из солдат, хотевших попробовать «варварский поцелуй», не надолго лишил её разума. А когда она увидела своих сестёр, которых вонявший потом солдат потребовал нести к выгребной яме, она решила отомстить. Она не знала как, и поэтому, когда, шатаясь от усталости, побоев и насилия, она упала в последний раз, а разъярённый солдат отсёк ей руки, она решила притвориться мёртвой. Про неё забыли, и оставили лежать с прочими умершими. Она же, выкатившись из костра и сумев прижечь покалеченные руки и не заорать при этом, осталась жива. Сонная трава подействовала. Теперь даже если бить по щекам и колоть в рёбра солдат, они не проснутся. Когда Жоэс вернётся, они запихнут всех в подвал с бочками с вином и подожгут его. Порох, смола и масло, которые оставались там неизвестно для чего, помогут им. Но сначала надо похоронить настоятеля.
Сестра Шарлотта проковыляла к кресту. Не имея больше рук, она не могла срубить крест, чтобы снять тело. Она стала раскачивать его культями. Крест стоял как влитой. В это время появился Жоэс. Он тащил лестницу, раза в два больше его.
- Она нам не поможет. Если ты сможешь вытащить гвозди, ты не удержишь тела, - сказала сестра Шарлотта. – Возьми меч и головешку. С одной стороны руби мечом, с другой пусть горит огонь.
Мальчик кивнул. Он подошёл к выгребной яме, где ещё догорал костёр, и, перекрестившись, взял первый непогасший факел. На обратном пути он подобрал меч, брошенный каким-то нерадивым солдатом. Потом долгое время они вдвоём пытались свалить крест. Мальчик рубил, женщина раскачивала крест. Наконец, с громким скрипом крест упал.
- Возьми два кинжала наподобие ножниц, и вытащи гвозди, - сказала сестра Шарлотта. Мальчик кивнул, и в бледном сумраке рассвета среди разбросанных мечей, щитов и арбалетов стал искать кинжалы, которые можно было бы использовать как клещи. Женщина тем временем пыталась удержать своими культями меч, чтобы использовать его как лопату. У неё ничего не получалось: меч постоянно выскальзывал из её рук. К тому же большая потеря крови давала о себе знать. Мальчик, устав бороться с непокорными мечам гвоздями, перекрестившись, вцепился в них зубами. Читая про себя молитву и стараясь не смотреть на страшную рану между ног настоятеля, он тащил и тащил гвоздь за гвоздём, пока, наконец, не вытянул все. Он отвязал веревки, поддерживавшие руки, и оглянулся на женщину. Та сидела, завернувшись в остатки своей одежды. Мальчик подошёл к ней и тронул её за плечо. Женщина с трудом открыла глаза.
- Я умираю. А ещё многое не сделано, - слабым голосом сказала она. – Что ты здесь делал? Зачем пошёл с отцом Жильбером?
- Я хотел быть, как он. Я хотел стать священником, - произнёс мальчик.
- А теперь?
- Теперь? Теперь я не знаю. Теперь я хочу стать оруженосцем, а потом и рыцарем. Чтобы найти барона Бертрана де Го и сразиться с ним. Чтобы убить его. За себя, за отца Жильбера, за тебя и за твоих сестёр.
- За себя? А что они тебе сделали?
Мальчик опустил голову.
- Они… они заставляли меня… они меня пользовали, как Эдуард Второй пользовал своих фаворитов.
- Содомитствовали?
- Да… Они заставляли делать им «варварский поцелуй». Они заставляли меня трогать их чресла руками. Они хотели, чтобы я помочился на крест и лёг с монашенкой при них. А когда я отказался, они вонзили мне… в зад, ну… туда… древко от копья. А потом они меня били. Раз за разом. По очереди.
Женщина смотрела на этого маленького мальчика. О пятнах на его одежде она догадывалась. Теперь же очень жалела, что жизнь из неё уходит. Она могла бы продлить агонию мучителей.
Мальчик вытирал слёзы рукавом своей одежды, размазывая грязь по и без того замурзанному лицу.
- Помоги мне встать, - произнесла сестра Шарлота. Мальчик протянул к ней руку и подхватил под локоть. – Ты здесь справишься? – Мальчик кивнул. – Тогда я довершу остальное.
Она, покачиваясь, направилась к выгребной яме, где ещё догорал последний факел.
- Похорони его, - не оглядываясь, сказала она. – И помолись за меня.
С трудом подняв факел, который, казалось, стал весить не меньше тонны, она крепко сжала его культями. Поминутно останавливаясь, она пошла к винным подвалам.
Мальчик посмотрел ей в след. Он хотел что-то сказать, но решил сначала докончить начатое дело. Он обошёл монастырское кладбище, в надежде найти выкопанную могилу. Однако выкопанных не было, но он нашёл просевшую. Неумело действуя тяжёлым мечом и помогая себе руками, он разрыл достаточную яму, чтобы можно было похоронить человека. С трудом дотащив тело настоятеля, он сбросил труп в яму и стал засыпать его землёй. Когда труп скрылся, мальчик хорошенько притоптал землю, чтобы барон де Го и его солдаты не разрыли его и не надругались над трупом.
Сестра Шарлота в это время спустилась в подвал, облокачиваясь о стены. Она бы с радостью села на ступени, но потом могла просто с них не встать, поэтому отгоняла спасительную мысль. Факел мешал ей и норовил обжечь лицо и волосы. Наконец, она дошла до дубовой двери, которая, к счастью, не была заперта. Стараясь не затушить факел, она осторожно положила его на бочку. Затем, снова передохнув, она стала подтаскивать культями за голову и ноги и зубами за одежду солдат, лежащих на лестнице и в коридоре, к бочкам. Свалив всех в центре подвала, она вытащила несколько бутылок и разбила их около спящих тел. Вино брызнуло во все стороны. Сестра Шарлота доставала всё новые и новые бутылки. Наконец, когда вином основательно залило спящих солдат, пол и бочки вокруг, сестра Шарлота решила передохнуть. В это время в подвал спустился перемазанный землёй Жоэс.
- Кинжал с собой? – задыхаясь, спросила сестра Шарлота. Мальчик, глядя расширенными глазами на мокрых солдат, кивнул. – В нескольких бочках сделай дыры, чтоб наверняка.
- Но это… убийство! – прошептал он с испугом.
- Отвернувшись от нас и этого места, бог дал нам право самим решать. Я решила их убить. Лучше их, чем они ещё будут убивать и пытать других людей. Сами они не остановятся, зато сколько жизней мы спасём.
Мальчик посмотрел на неё. Страх на его лице сменялся сомнением, затем, решимостью. Он подошёл к ближайшей бочке и с третьего раза сделал в ней дыру. Тоненькая струйка потекла, заливая остальные бочки. То же он проделал ещё с тремя.
- А теперь уходи, - произнесла сестра Шарлота. – Не бери греха на душу. Я всё сделаю сама.
Она покачнулась и упала. Мальчик кинулся к ещё тлеющему факелу и раздул его. Потом подал факел женщине и бросился наверх из подвала. На выходе он, перекрестившись, старательно запер за собой тяжёлый засов.
Сестра Шарлота поднесла факел к ближайшему солдату. Ткань его штанов, пропитанная вином, занялась быстро. Сестра Шарлота подползла к следующему. Вскоре весь подвал пылал, как большой костёр. Сестра Шарлота бросила факел в бочки и запела «Te Deum»*.
От жара и дыма некоторые солдаты стали просыпаться. Однако сонная трава делала их неповоротливыми и осоловевшими. И прежде, чем кто-либо сообразил, что случилось, огонь охватил их тела, закованные в лёгкие латы.
Наконец, один солдат очнулся от дурмана и яростно стал стаскивать с себя латы и хлопать по телу, пытаясь сбить огонь.
- Зря стараешься, - произнесла сестра Шарлота. – Ты всё равно здесь сдохнешь. Дверь заперта. В бочках, кроме вина, есть еще смола и порох. Так что из тебя получится знатный ужин на пиршестве сатаны.
Солдат диковато посмотрел на неё и бросился к двери. Тяжёлый морёный дуб стоял, не шелохнувшись.
- Ах ты, ведьма! – взревел солдат, кидаясь к сестре Шарлотте. – Я убью тебя!
- Я всё равно умру, - зло улыбаясь, сказала она. – А после того, что вы с вашим хозяином тут сделали, смерть будет наградой. Только умру я не одна. А со всеми вами.
Солдат схватился за голову и снова бросился к двери. Тяжёлый воздух мешал дышать. Жар, проникавший под лёгкие латы, испекал тело не хуже жаровни. Завывания очнувшихся солдат перекрывали шум пожара. Сестра Шарлота смотрела на это, и жестокая улыбка не сходила с её губ.
Наконец, чувствуя приближение смерти, она закричала:
- Да свершится правосудие божье! – и рассмеялась злым смехом.
Когда стих последний звук её голоса, её голова с глухим стуком упала на каменный пол. Подвал продолжал гореть. Едкий дым выползал из-под двери. Солдаты, еле передвигая ноги, кашляя и чихая от удушающего воздуха, сгрудились у двери и пытались её сломать, громко крича. Вскоре крики утихли. Вслед за ними утихли и удары о дверь.

Рассвет занимался над монастырём. Тяжёлые тучи, подгоняемые ветром, бойко бежали по небу. Когда первые лучи солнца упали на крышу монастыря, из церкви вышли Бертран де Го и Катерина ле Муи. Барон оглядел пустой двор и поваленный крест.
- Что здесь произошло, чёрт возьми? – прорычал он.
Катерина указала на струйку дыма, тянущуюся от здания монастыря.
- Какая-то монашка осталась жива.
Она вытащила кинжал и пошла к дверям. За ними раздался глухой взрыв, заставивший женщину отскочить. Барон обошёл двор и остановился у выгребной ямы. На его губах появилась усмешка.
- Молодцы, ребята, нечего сказать. Облегчили работу.
Он заметил лестницу у одной из стен. Камни над ней были в царапинах. Очевидно, кому-то не хватило высоты лестницы и он, цепляясь за старые, местами вывалившиеся  камни, поднялся по стене. Бертран де Го ступил на первую перекладину.
Когда он добрался до верхней, над ним стена возвышалась ещё футов на восемь. Он не стал повторять путь, проделанный кем-то до него. С другой стороны стены глубокий ров с водой, и тот, кто бежал этим путём, наверняка либо утонул в холодной воде, либо замёрз, если смог выплыть.
Бертран де Го спустился на землю. К нему подошла Катерина ле Муи.
- Все наши солдаты мертвы, - мрачно сказала она.
- Что случилось?
- Какая-то монашка разлила вино и сожгла их.
- Ну и чёрт с ними. Наймём других. Деньги у нас есть. Да и монастырь небедный.
Он разразился громким смехом и хлопнул свою подругу пониже спины.
- Мне здесь нравится. Я остаюсь здесь.
- Хорошо. Только сделаем всё по-своему. Это будет наш замок. Наш дом. Наше гнездо.
- Согласен.
Выглянувшее из-за туч солнце осветило мужчину и женщину в чёрных одеждах, стоявших обнявшись, поваленный крест и кучу обгоревших тел посреди разорённого монастырского двора.

Одинокая фигурка в рваной, мокрой, закопченной одежде, беспрестанно крестясь и что-то шепча, не оглядываясь, бежала от монастыря. Жоэс, которому страх, отчаянье и решимость придавали силы выбраться из монастыря, обламывая ногти и замерзая в ледяной воде, слабея, добежал до леса. Прислонившись к широкому стволу, он опустился на землю. Мороз сковывал его тело. Ему очень хотелось спать. Борясь со сном, он всё повторял и повторял то, что сочинил в эту страшную ночь:
Как ныне рождается солнечный свет
Над нашею грешной землею,
Так ныне любовник, нарушив обет,
В объятьях с чужою женою.

Покуда муж в странствиях дальних бредёт,
Готовый к опасностям разным,
Деяньям блудливым жена предаёт
Обеты, что данные в свадьбу.

Нарушен обет – и спасения нет:
Ждёт брачную жизнь их кончина.
Жену – в подземелье, любовнику – смерть,
Дуэли готова причина.

Однако, жестокий любовник готов –
На мужа напав из засады,
Коварно убил его – пролита кровь,
От бога ему нет пощады.

Уверовав, что он обласкан судьбой,
Отбросив все принципы чести,
Стал он, проклинаем родной стороной,
Разбойничать с дьяволом вместе.

Монашенки в дальнем забытом скиту,
Коль живы, могли рассказать бы,
Как скит разорил он, устроил гульбу,
Как праздновал с кровью он свадьбу.

Как он обесчесчивал божьих овец
Священников как убивал он,
Как добрый  и тихий святейший отец
С могилы грозил ему адом.

Что в вечности род его будет страдать,
Терпеть все такие мученья,
Что ангелы в небе все будут рыдать
И бога молить о прощенье.

Прощенье же будет дано лишь тогда,
Когда в клане адовом этом
Рождённая без прегрешений душа
Сама принесёт себя в жертву.

Когда на жестокие муки сама
С улыбкой пойдёт, без боязни,
Прощён будет род и отступится тьма:
Бог больше не требует казни.

Наконец, силы оставили его, и рождественское солнце осветило одинокую маленькую скрючившуюся фигурку в зимнем замерзшем лесу – последнюю жертву бойни, учинённой Бертраном де Го в канун праздничного дня.


Часть первая

Глава первая

- Вы же всё понимаете, Джейн. Этот брак – дело решённое. Не нам дано выбирать. Если бы ваш отец не отказался от предложения короля, вы и ваш непутёвый брат купались бы в золоте, - говорила высокая чопорная дама молодой серьёзной девушке, нервно теребившей в руках платок. – Милая, поймите: двадцать семь лет, отсутствие приданого, заурядная внешность и ваш вздорный характер делают вас не слишком привлекательной партией. А долги вашего брата отпугивают от него любую девушку, несмотря на его красоту. Карты и вино – не лучшее времяпровождение для единственного оставшегося из рода Глэдстон. Но ваш дядя смирился с этим. И хоть это его и убило, но поделать он ничего не мог. Так и сошёл в могилу разочарованным. Но замок, Джейн! Это же ваш фамильный замок! В нём ваше поколение жило со времён Вильгельма Завоевателя! Неужели вы допустите, что он перейдёт к каким-то Харрисам и Бриджесам? Да, они родственники, но разве они Глэдстоны? Это какое-то отребье, хоть и с деньгами. И ваш брат не нашёл ничего лучшего, как связаться с какой-то куртизанкой. Хоть она и  называет себя маркизой. А её маркизет был получен через спальню королевского бастарда. Даже не сына. Умоляю вас, Джейн, подумайте. Предложение Бертрана де Го – это подарок небес. И что, что он француз? Говорят, он красив, несметно богат, может, не настолько знатен, насколько вы, но…
- Послушайте, тётя, - прервала даму девушка. – С тех пор, как  Бертран де Го впервые проявил ко мне интерес, я стала наводить о нём справки. Его род достаточно древен, чтобы заинтересовать любое высокородное семейство. Его подвалы полны сундуков с золотом и драгоценностями, он действительно красив – я видела его портрет, который он прислал мне. Однако… Вы помните его герб?
Чопорная дама поморщилась, когда её прервали, но снова взяла себя в руки.
- Конечно. Он очень необычен. Его не сразу забудешь. Насколько я помню, один из его предков объединил гербы отца и матери: чёрное поле с золотым титироном* и чёрную амфисбену** на красном. Герб рода де Го теперь состоит из двух этих половин.
- А девиз его рода?
- «Быть над всем». Ну и что?
- По-моему, слишком вызывающе. Это, во-первых. Во-вторых, я слышала, что в его владениях нет ни одного монастыря, ни одной церкви.
- Это преувеличение. Как это – ни одной церкви?
- И это ещё не всё. Я много слышала про его предков, которые и объединили гербы, а особенно о том, как они разорили монастырь, на месте которого построили свой замок.
- Дорогая, шла война. А во время войны нет правых и виноватых.
- Война к тому времени закончилась. К тому же, этот Бертран, носящий имя своего зловещего предка, родился, когда его матери было под пятьдесят. А до этого все её дети умирали. И так было в этом роду с тех пор, как первый Бертран де Го разорил монастырь. Я слышала о проклятии…
- Девочка моя. Не выдумывайте. Какие глупости вы говорите! Ну, не повезло этой даме с младенцами, почему сразу говорить о проклятии? Да, может, как все французы, они несколько вульгарны и бесстыдны, но они всё же имеют понятие о правилах чести. Иначе, Бертран де Го не стал так долго жать ответа то вас.
Она сверкнула глазами и повернулась спиной к девушке.
- И всё же… - Девушка упрямо тряхнула головой. – Крестьяне не хотят служить в его замке. В округе ходят слухи о том, что он колдун, а его сестра – ведьма. Что в своих подвалах он поедает трупы погубленных слуг, а его сестра купается в крови девственниц, чтобы сохранить свою красоту. Даже бродяги, что ходят по городам, шёпотом поминают этот замок и имя его хозяина. Туда никто по доброй воле не ездит. Все боятся вампиров и оборотней, обитающих в тех местах.
- Хватит! – гневно вскричала женщина, резко поворачиваясь к девушке. – Вы слишком много читаете. И читаете всякую гадость. Эдвард Харрис и Том Бриджес как ваши опекуны устроили этот брак. Я приложила все силы, чтобы склонить их к согласию – и вот как вы мне ответили! Да если бы не я, и вы, и ваш братец-дурак были бы на улице, а родовой замок ушёл бы к мешку с деньгами и к надутому индюку
- Я вам благодарна, тётя Элоиза, за всё. Но согласитесь, брак со столь зловещей личностью, как Бертран де Го, не может не пугать меня.
- Глупости! Вы сейчас же начнёте собираться в дорогу. Письмо о вашем приезде я уже отправила.
Дама развернулась и твёрдой походкой вышла из комнаты. Девушка осталась одна.
Она подошла к окну и села, глядя в темноту невидящими глазами. Её мысли были далеко от этого места. Тяжело быть гордой, бедной и некрасивой в свои двадцать семь. Тяжело иметь бедного, но гордого отца, красивого, но глупого брата. Тяжело строить крепость из песка. Все усилия всё равно разбиваются о глупость или гордыню, и всё надо начинать сначала.
Джордж и Джейн Глэдстон – последние представители некогда могучего знатного рода. Рода, в котором каждый его представитель беззаветно был предан королю, жёны все как одна любили только своих мужей, даже слуги  отличались редкой преданностью. Да и девиз их: «Нет бога, кроме Христа. Нет хозяина, кроме короля» говорил сам за себя. За эту прямоту и честность и поплатился отец Джейн, когда нынешний король предложил ему свидетельствовать о неверности своей жены: уж очень ему хотелось иметь сына, которого ему не могла дать жена, но обещала любовница. Перед Говардом Глэдстоном тогда стоял выбор – потерять честь или отказать хозяину. Он выбрал второе. Джейн прекрасно понимала выбор короля: репутация отца не давала поводов заподозрить его в двуличии, а шаткое финансовое положение могло существенно улучшиться, если бы отец согласился. Но прямой и гордый Говард Глэдстон так же прямо и гордо отказал королю. Он верил, что его поступок вызовет уважение. Однако король пришёл в ярость. Красота отца, фамильная черта мужской линии Глэдстонов, всегда раздражала короля. Его честность задевала короля, готового ради выгоды прогнуться под обстоятельства или человека или силой подмять их под себя. А тут ещё недвусмысленный отказ, ставивший короля в глупое положение – всё это настолько вывело короля из себя, что Говард Глэдстон был удалён от двора, как выразился король, «по причине пошатнувшегося здоровья». Его лишили всех земель, которые король подарил ему ранее. Лишил бы и этого замка, но королевская власть перед ним отступила. В то время король еще не перекраивал законы к своей выгоде. «Пусть уползёт в свою конуру и издохнет там», - сказал он тогда, когда очередной фаворит капризно потребовал лишить Говарда Глэдстона и этой его части земных благ. Замок действительно был похож на конуру. Его полуразрушенные стены, обвалившиеся проходы, заросшие лестницы – всё говорило о том, что он давно не знал ремонта. Умирая, отец просил сына взяться за ум, а дочь скорее выйти замуж. Совет отца Джордж воспринял своеобразно. Для начала он порвал с азартными играми и увлёкся маркизой Эггерт, бывшей одно время любовницей незаконного сына короля и служанки. Не нынешнего короля, а его предшественника, Генриха VII, человека с запоминающимся лицом и непростой судьбой. Стареющая красотка как из рога изобилия изливала на нового любовника деньги и драгоценности, которые плавно переходили через карточный стол в карманы других игроков. Ибо, уверовав, что золотой дождь не кончится, а красота его не увянет ещё долго, Джордж вернулся к прежним привычкам. Однако власть фавориток тоже имеет свой конец. Когда маркизе Эггерт дали отставку, она всецело переключилась на Джорджа. Теперь ревность, подкреплённая скупостью, ибо, чем старше становилась маркиза, тем более она страшилась нищеты, доводили Джорджа до белого каления. Игра тоже перестала ему приносить прибыль.
В свою очередь, вокруг Джейн никогда не было толпы поклонников. Она, в отличие от брата, не блистала красотой, но была слишком независима и горда, чтобы быть просто приложением к мужу. Глупые мужчины считали её самонадеянной дурнушкой и закоренелой старой девой. А умные, которых едва можно было сосчитать на пальцах одной руки, держались с ней как друзья или братья. Однако, ни тем, ни другим не приходило в голову, что в неё можно влюбиться.
И вот, как снег на голову – предложение от Бертрана де Го, французского барона, чей род мог считаться столь же древним, как и род Глэдстонов. Джейн, прекрасно осознававшая своё положение, с первых же дней стала наводить справки об этом человеке. Её удивляло и настораживало, почему знатный, богатый и молодой сеньор захотел жениться на знатной, но бедной и некрасивой девушке, при чём не первой молодости. Да ещё не видя её и толком о ней ничего не зная. Да ещё из Англии, когда во Франции полно знатных дам, могущих составить его счастье. Слухи и сплетни ужаснули её. О роде де Го не говорили ничего хорошего. Всё, что узнавала Джейн, мало походило на зависть, поскольку сведения ей доставлялись из разных слоев общества. Как-то через Глэдстон проходил табор. Предполагая, что кочевой табор мог кочевать и во Франции, как он кочевал в Англии, набравшись смелости, Джейн переоделась служанкой, и поздним вечером направилась к шатрам и кострам в поле. При упоминании имени де Го цыганский табор разразился разнокалиберным гомоном. Выкрики и причитания, из которых Джейн не понимала ни слова, прекратились, когда заговорил седой морщинистый цыган. Он строго расспрашивал Джейн, зачем ей нужно знать о де Го. Джейн, войдя в роль служанки, ответила, что её хозяйка выходит замуж за Бертрана де Го. К её удивлению, старик перекрестил её и сказал:
- Когда у вас, христиан, хотят, чтобы бог вам помогал, вас благословляют. Благослови бог и все ваши святые твою хозяйку, ибо худшего зла, чем стать женой демона, нет.
Его слова заинтересовали Джейн. Она стала расспрашивать. И хотя слова старика походили на цыганские сказки, Джейн решила, что зерно истины в них есть. Это подтверждали и другие люди, которых ей довелось расспрашивать.
Бертран де Го, единственный сын барона де Го, умершего не так давно, был красив, как Аполлон, но жесток. С ним в его замке жили две его сестры – Катерина, точная его копия, и Бьянка, которую никто никогда не видел. Катерина слыла колдуньей, как её брат-близнец за то, что они могли возникать ниоткуда и исчезать в никуда. С ними в замке жил их дядя, брат отца, уродливый горбун Гильом ле Муи. Ходили слухи, что в замке прячется маленький сумасшедший старик. Но старый цыган о нём ничего не знал.
Тётя Джейн, Элоиза Каннингэм, урождённая Глэдстон, за спиной девушки наладила переписку с потенциальным женихом, и в один из дней он прислал Джейн свой портрет. Когда она его распаковала, то поразилась богатству отделки рамы и блеску украшений на картине. Казалось, что художник рисовал то, что видел, а не то, что придумал. В прилагаемом письме весьма учтиво было написано о том, что хотя они даже не помолвлены и поэтому посылка портрета женихом невесте против всех правил этикета, но «я могу понять ваши колебания. Страшный грех моего предка и связанные с ним слухи о проклятии вполне могут отвратить от меня ваш взор. Однако я рассчитывал на ваш ум и проницательность, и именно поэтому высылаю вам свой портрет. Чтобы вы увидели, что во мне нет ничего от моего несчастного предка. Что я вовсе не зверь, как обо мне могут говорить».
Читая письмо, Джейн поглядывала на портрет. Ясный взор Бертрана де Го не мог рассеять сомнения в её душе. Выражение «рассчитывал на ваш ум и проницательность» подобало бы произносить, адресуясь мужчине, а не женщине, пусть и зрелой. Всё же это несколько подкупило Джейн. Слова старого цыгана о том, что двадцатишестилетний барон был уже четырежды женат и все его жёны умерли как-то очень быстро, заставляли её сердце сжиматься от тревоги. Её душа не хотела этого брака. Всё её естество протестовало против него. Однако, страх потерять Глэдстон заставил её тётю дать согласие на брак, так толком и не поговорив с самой невестой. И сегодня тётя поставила её перед фактом: Джейн Глэдстон невеста барона  Бертрана де Го. В их церкви об этом уже объявили. Теперь Джейн должна уехать, чтобы выйти замуж.

От раздумий Джейн прервал стук в дверь. На пороге стояла её тётя Элоиза с письмом в руке.
- Мужайтесь, дорогая, - ровным голосом сказала Элоиза Каннингэм. – Я только что получила письмо от вашего брата.
Джейн встала. Страшное предчувствие пронзило её.
- Что там? – бледнея, спросила она.
Тётя подошла к ней. Её лицо тоже было бледно. Но спокойно.
- Письмо привёз слуга. Читайте. Я передам вам то, что он сказал мне на словах.
Джейн взяла письмо. Нетвёрдой рукой и витиеватым слогом Джордж целую страницу жаловался на превратности судьбы и злых людей в его жизни. Затем, через недомолвки и намёки, пафос и показную жертвенность Джейн поняла, что её брат просто-напросто решил жить за счёт богатых женщин. Дочитав до этого места, Джейн возмущённо вспыхнула. Однако она принудила себя читать дальше. Муж очередной дамы как-то раз вернулся раньше времени с аудиенции у короля. То ли у него настроение было плохое, то ли подагра разыгралась снова, то ли король устроил ему разнос, но на этот раз обманутый муж не стал делать вид, что ничего не видел. Для начала он крепко избил Джорджа ножнами его меча. Заработавший таким образом себе шрам на лице, красавец вызвал его на поединок. «И теперь, - писал Джордж. – Уже завтра я проучу этого выскочку, который посмел поднять руку на дворянина, который не ценит привычек двора. Где это видано: бить любовника жены! Да ещё портить моё красивое лицо! Этого я не смог стерпеть. И не далее, как завтра, мадам будет вдовой».
Видя, что Джейн закончила, Элоиза Каннингэм подошла к ней и взяла её за руки.
- Мужайтесь, дорогая.
- Так мой брат мёртв? – побелевшими губами спросила Джейн.
- Да. Слуга сказал, что ваш брат приказал своему духовнику не отсылать это письмо, чтобы он дописал, как победил на поединке. Но не смог: меч герцога пронзил ему грудь в прорезь лат.
- Герцога?
- Да. Герцог Кавендиш муж той дамы.
- Боже. Один из любимцев короля, - Джейн прикрыла рот руками.
- Да, дорогая. Теперь ты понимаешь, что твой отъезд во Францию должен состояться как можно скорее?
- Но это против всех правил этикета! Я должна буду жить до свадьбы в доме жениха!
- Помолвка объявлена. Да и во Франции, я думаю, поймут. Здесь же я всё возьму на себя.
Джейн опустила голову.
- Тебе, господи, вручаю душу мою, - прошептала она, подняв глаза. – Да не оставь меня в дни тяжких испытаний. И дай сил перенести их.
Элоиза Каннингэм молча перекрестилась.

Глава вторая

Владения барона де Го были обширные. Хорошие дороги, крепкие дома, поля, луга, леса – всё говорило о том, что хозяин богат и не скупится на поддержание своего богатства в надлежащем виде. Однако всё это не развеивало смуту в душе Джейн Глэдстон. В деревнях было мало жителей, а которые попадались, старались быстрее скрыться в своих домах. Сам замок был мрачен, как узилище. И, когда, проехав широкий ров, за Джейн захлопнулись высокие кованые ворота, ей показалось, что она мышь, попавшая в мышеловку. Встречать Джейн и её небольшой эскорт, состоявший из камеристки и крепкого слуги с огромной палицей, вышли немногие слуги с хмурыми лицами. Не глядя на неё и её слуг, они взяли скудный скарб и унесли в замок. Джейн огляделась. Обширный двор, со стороны конюшен и хлева покрытый свежей соломой, а в остальных местах вымощенный крупными камнями, крепкие хозяйственные пристройки, высокие каменные стены самого замка с небольшими оконцами, всё это тяготило Джейн. Зря, зря она сюда приехала. Смутное беспокойство не проходило.
- Мне не по себе, госпожа, - прошептала камеристка. – Мрачно тут как-то. - Джейн кивнула.
Пока она оглядывала свои будущие владения, молодой красивый черноволосый человек разглядывал её. Его любезная улыбка напугала Джейн ещё больше, чем мрачные стены замка. Какую-то непонятную тревогу вызывали ровные белые зубы, правильный изгиб алых губ, что-то смутно неприятное было в красивых чёрных глазах, взгляд которых, казалось, обволакивал невидимой паутиной. Вкрадчивая грация движений хищника настораживала и пугала больше, чем откровенная сила необузданного дикого зверя. Странным было его лицо: младенчески гладкое, безусое и румяное оно казалось слишком женственным для мужчины. Заметив, что он наблюдает за ней, Джейн вспыхнула. В тот же момент Бертран де Го, раскинув руки, сошёл с лестницы к ней навстречу.
- Моя дорогая невеста! – воскликнул он, и, не доходя нескольких шагов, церемонно раскланялся.
Джейн присела в реверансе. Камеристка последовала её примеру. Слуга поклонился, не снимая с плеча палицу.
Подойдя ближе, Бертран де Го медленно прикоснулся губами к руке Джейн, не сводя взгляда с её лица.
- Я вас долго ждал. Надеюсь, вам тут понравится, - проникновенно сказал он.
Джейн вместо ответа склонила голову.
- Пойдемте, дорогая. Я познакомлю вас с будущими родственниками.
- Буду рада встрече, - без эмоций произнесла Джейн.
Слуги барона де Го проводили куда-то в сторону её камеристку и слугу.
- О них позаботятся, - усмехнулся барон на вопросительный взгляд Джейн. Она непроизвольно вздрогнула.
Когда они прошли кованную тяжёлую дверь, Джейн увидела, что они оказались в высоком мрачном зале. Десяток свечей и факелов, освещавших его, не прибавляли радости и уюта. Через узкие оконца едва пробивался дневной свет. В середине стояли маленькие по сравнению с огромным залом и казавшиеся игрушечными фигуры мужчины и женщины. При взгляде на мужчину Джейн едва подавила крик отвращения: верхняя губа его была от самого носа разделена надвое, что делало лицо похожим на морду зайца или кота. Подойдя ближе, Джейн заметила, что не только губа, но и вся верхняя челюсть имела такое уродство. Вдобавок массивное тело и широкую грудь с крупными красными руками венчал большой горб. И всё это было посажено на кривые, казавшиеся при таком теле худые ноги.
- Это мой дядя, Гильом ле Муи. Брат моего умершего отца, - произнёс Бертран.
Джейн поёжилась под откровенно алчным взглядом уродливого человека.
- А это моя кузина, Бьянка ле Муи, дочь дяди Гильома.
Джейн посмотрела на женщину и поразилась тому, насколько  не были похожи отец и дочь. Насколько отец был крупен и массивен, настолько дочь была худа и хрупка. Бледное лицо её, оттеняемое чёрным одеянием, было печально. Серые глаза выражали тоску и пустоту. Отвечая на приветствие, Джейн едва слышала её голос.
- А где же ваша сестра? – спросила Джейн, быстро оглядев залу.
- Сестра? – удивлённо поднял брови Бертран де Го.
- Катерина де Го. Я слышала, она очень похожа на вас.
Бертран де Го и Гильом ле Муи обменялись странными взглядами, а Бьянка ле Муи съёжилась как от удара.
- О, моя сестра сейчас на прогулке, - с усмешкой сказал Бертран. – Она всегда перед ужином объезжает окрестности.
Бьянка ещё ниже опустила голову.
- А вам так не терпится её увидеть? – Что-то в тоне Бертрана заставило насторожиться Джейн. Какой-то странный огонёк плясал в глазах её жениха, а на губах гуляла двусмысленная улыбка.
- Я бы хотела её увидеть, - вежливо произнесла она.
Бьянка тихонько вздохнула и еле слышно попросила разрешения уйти. На её слова никто не обратил внимания, и она тихо вышла.
- Дорогая, - произнёс Бертран. – Я распорядился отнести ваши вещи в комнату. Вы устали с дороги. Позвольте, я вас провожу. А замок покажу завтра.
- Вы очень добры, - произнесла Джейн. Она и в самом деле устала и хотела уединения, чтобы собраться с мыслями и подумать. Скоро она станет хозяйкой этого замка. Однако это её совсем не радовало. От природы прямой и честный человек, она не любила тайн. Здесь же тайнами был пронизан самый воздух. Однако никакой романтики Джейн не ощутила. Наоборот, эта неизвестность тяжким грузом ложилась на её душу.
Пока Джейн и Бертран поднимались по широким и мрачным лестницам, хозяин без умолку говорил о Джейн и о своём замке. Слишком утомлённая переживаниями сегодняшнего дня, Джейн слушала его вполуха. Наконец, когда он остановился передохнуть, она его спросила о комнатах сестёр.
- Бьянка живёт в башне, - ответил Бертран. – Там она чувствует себя ближе к богу, - бесконечное презрение на мгновение появилось на его лице. А Катерина… - Он странно посмотрел на Джейн. – Комната Катерины рядом с моей. В другом крыле.
Несмотря на простоту слов, Джейн почувствовала тревогу, природу которой она понять не могла.
Наконец они остановились у ничем не примечательной  двери.
- Это ваша комната, мадемуазель Джейн, - сказал Бертран.
Он открыл дверь и ввёл Джейн в комнату. Джейн огляделась. Он некоторое время смотрел на неё странным взглядом, потом вдруг поклонился и повернулся, чтобы уходить.
- Я пришлю вам камеристку, чтобы помочь раздеться, - произнёс он с тем же странным выражением. Затем, снова поклонился и вышел. Джейн, наконец, осталась одна.
Она подбежала к двери и тут заметила, что на ней нет ни замков, ни запоров. Бегло оглядев комнату, она схватила кочергу от камина, в котором, несмотря на лето, жарко пылал огонь, и подперла ею дверь. Только теперь она вздохнула свободнее и внимательнее осмотрела комнату.
Комната была большой и сумрачной. Высокие стены уходили в темноту, но обилие свечей и свет от камина не давали возможности увидеть, где они заканчиваются. Окна были маленькие и узкие, едва пропускавшие дневной свет. Подойдя к ним, Джейн увидела, насколько высоко находится её комната. Ни балконов, ни карнизов, только голая стена вокруг и камни внизу.
Несмотря на тёплое лето, Джейн ощущала ледяной холод, и подошла к камину отогреть руки. Позолота отделки поблёскивала везде, куда падал взор. Богатое убранство комнаты то появлялось, то исчезало в неверном пламени свечей.
Прогревшись, Джейн продолжила осмотр. В комнате она нашла за драпировкой несколько дверей, которые оказались запертыми. Превозмогая отвращение к себе, Джейн посмотрела в каждую скважину. Но ничего, кроме темноты, она не увидела. Наконец, не слишком успокоенная, она села на огромную постель под бархатным пологом. «Под этим покрывалом летом задохнуться недолго, - подумала она. – Уж не от этого ли умерли все жёны Бертрана де Го? Хотя, в замке такой холод, что покрывало только к стати». Распутывая завязки плаща, она продолжала размышлять о замке и его хозяине.
Внезапно её мысли прервал стук в дверь. Джейн подошла и убрала кочергу. После этого она открыла дверь. На пороге стояла женщина, как две капли воды похожая на Бертрана де Го. В первое мгновение Джейн показалось, что она обозналась и это сам Бертран де Го стоит перед ней. Настолько были похожи два лица. Но, увидев нежную шею и в вырезе платья округлую грудь, Джейн вынуждена была признать, что это всё же его сестра.
- Добрый день, дорогая, - произнесла Катерина де Го. Её голос ничем не отличался от голоса брата. Джейн вздрогнула, подивившись этому обстоятельству. – Я, как вы могли догадаться, Катерина де Го. Я только что вернулась с прогулки, и брат мне сказал, что вы уже приехали. Ведь вы – Джейн Глэдстон? Будущая жена моего брата?
Джейн поздоровалась. Рассматривая  Катерину, она не могла отделаться от мысли, что видит её брата. Заметив это, женщина, странно улыбаясь, произнесла:
- Мы с братом очень похожи, правда? Если бы мы были сёстрами, нас бы вообще не отличали.
- Да, это правда, - кивнула Джейн. Однако одно отличие она заметила: то, что в брате казалось женственным, в сестре было излишне мужественным. Слишком широкие для женщины плечи, низкий голос, крупные черты красивого лица. Если брат, казалось, был бы красивой женщиной, то сестра выглядела бы обольстительным юношей. За исключением этого маленького обстоятельства Джейн, как ни старалась, не могла найти отличий между братом и сестрой: те же тёмные и густые брови, сросшиеся на переносице, чёрные как агаты глаза, алые губы с правильным изгибом, нос с небольшой горбинкой, придававшей лицу нечто хищное, и роскошные чёрные волосы, полускрытые обилием драгоценностей.
Пройдя в комнату, Катерина заметила в руках Джейн кочергу.
- Дорогая, это лишнее. Наша местность самая безопасная на всём севере Франции. Это вам любой королевский смотритель скажет.
Джейн покраснела.
- Я просто ворошила дрова. Здесь прохладно.
- Вы правы, милочка, - Катерина прикоснулась к руке Джейн, и глаза её странно блеснули. – Боже, вы совсем замёрзли! Здесь, в шкафах полно меховых накидок. Возьмите одну, прошу вас.
Она легко подбежала к массивному шкафу тёмного дерева и достала роскошный меховой плащ.
- Вот, накиньте, - произнесла она, и, не дожидаясь ответа Джейн, сама набросила ей плащ на плечи. Длинные и тонкие пальцы её при этом слегка подрагивали. – Вот, так лучше?
- Да, спасибо, - произнесла Джейн, удивившись внезапно изменившемуся голосу Катерины.
- Ой, что это я? Вы же не переоделись! – вдруг воскликнула она. – Брат не дал вам горничную?
- Он сказал, что пришлёт её.
- И где же эта лентяйка? – с показной суровостью весело спросила Катерина. – Может, я сойду за неё? – Её голос снова изменился.
Стук в дверь избавил Джейн от ответа на этот странный вопрос. На лице Катерины промелькнула гримаса неудовольствия. Вошла бледная девушка с опущенными к полу глазами.
- Барон Бертран прислал меня служить вам, мадемуазель, - еле слышно произнесла она.
- Долго же ты шла, - резко сказала Катерина, и, обернувшись к Джейн, она, обворожительно улыбаясь, произнесла:
- Приятно было с вами познакомиться. Увидимся за ужином, дорогая, - и она направилась к двери.
Когда дверь за Катериной де Го закрылась, Джейн внимательно посмотрела на девушку. Небольшого роста с каштановыми волосами, спрятанными под чепец, хрупкая бледная фигурка девушки походила на привидение в этом мрачном замке.
- Скажи, милочка, - произнесла Джейн, не сводя с неё глаз. – А где моя камеристка? Почему её не прислали ко мне, как говорил ваш хозяин?
Девушка быстро взглянула на Джейн и снова опустила глаза, занятая разбором вещей Джейн.
- О, мадемуазель. Хозяин отвёл ей очень хорошую комнату на половине слуг. Она там обустраивается.
- На половине слуг? – Джейн была возмущена. – Оставь мои вещи, любезная. И передай своему хозяину, что я пока ещё не его жена. А только невеста. И хоть обстоятельства и заставили меня  жить в доме жениха до свадьбы, но я всё же хотела соблюсти хоть какие-то приличия. Моя камеристка здесь, как и дома, должна проживать рядом со мной, а не на половине слуг. Иди.
Девушка снова стрельнула глазами по Джейн, сделала книксен и вышла. Джейн же попыталась разобраться, что же промелькнуло в этом быстром взгляде: неодобрение, облегчение, сомнение? Девушка явно что-то знала или чего-то боялась. Жаль, Джейн поддалась порыву и  выпроводила её. Сначала надо было её расспросить. Но теперь уже поздно – горничная ушла.
Джейн снова подперла кочергой дверь и снова занялась завязками своего плаща.

Глава третья

От этого захватывающего дела её снова отвлёк на этот раз лёгкий шум за одной из задрапированных дверей. С похолодевшим сердцем Джейн ждала, что будет дальше. Наконец, шум стал немного громче, и в замке скрипнул ключ. Джейн подбежала к камину и выхватила от туда ещё одну кочергу. Дверь медленно отворилась, и из тёмного проёма послышался прерывающийся голос:
- Умоляю, мадемуазель Жанна! Это Бьянка ле Муи. Позвольте, я войду?
Держа кочергу в руках, Джейн подошла к задрапированному проёму, в котором увидела бледное и печальное лицо Бьянки.
- Это вы? – изумлённо спросила она, разглядывая чёрное одеяние гостьи.
- Боюсь, против моего кузена это бессильно, - произнесла Бьянка, указывая на кочергу. – Но в вас я не ошиблась. Вы не глупы, как те четыре глупые курицы.
- Против вашего кузена? – переспросила Джейн, опуская кочергу. – Позвольте, но что вы здесь делаете? И почему вошли именно так?
- Оставьте вопросы, - Бьянка бросилась к Джейн. – Бегите от сюда! Спасайтесь! Сейчас же собирайте свои вещи и уезжайте!
- Простите, - отстраняясь, сказала Джейн. – Но я приехала выйти замуж за вашего кузена.
- Выйти замуж! Ха-ха! – Бьянка воздела руки к небу. Затем, тише добавила: - А что вам известно о четырёх прежних жёнах моего кузена? Что вам известно о замке? О нашем роде? О, я вижу, вы слышали о проклятии. Иначе у вас не было бы такого выражения лица, когда вы вошли в замок.
Джейн удивилась. Она старалась не подавать виду, что и замок, и хозяин ей неприятен. Что до Бьянки, то Джейн не заметила, чтобы та хоть на минуту подняла на неё глаза, когда её кузен их представлял. И всё же она углядела и Джейн, и то, что Джейн хотела скрыть.
- Да, да. Я вижу всё. Поскольку я знаю о грехах нашего рода. Я охотно искупила бы их. Но у меня недостаёт смелости.
- Что вы такое говорите? Вы сумасшедшая! – Джейн понимала, что в словах этой странной женщины есть смысл. Что они перекликаются с предчувствиями её души. Но разум её твердил о замке Глэдстон и богатствах де Го.
- Это вы скоро сойдёте с ума, как Беатриса де Люинь, или повеситесь на собственных волосах, как Клементина Пежо. А ещё у вас есть другой путь: стать игрушкой на каждую ночь для моего кузена и дяди, как Маргарита де Бре и Франсуаза-пастушка.
- О чём вы говорите? – Эти имена Джейн хорошо знала: так звали четырёх умерших жён её нынешнего мужа.
- О его жёнах, милая. О его настоящих жёнах. Вы думали, они мертвы? Нет, дорогая. Они все живы. Кроме его третьей жены, Клементины Пежо. Её дядюшка так хотел поправить своё торговое ремесло браком племянницы, что даже не поинтересовался, от чего это, утонувши в озере, она обрела синюшные полосы на горле? Эта дурочка была ещё невыносимее, чем её предшественницы, истеричные знатные дамы. Правда. Беатриса де Люинь, увидев её висящей на собственных волосах, повредилась рассудком. Ну, это не её вина. Годами не видеть солнечного света, а из людей общаться и весьма тесно с моим кузеном и дядей – любая сойдёт с ума. Правда, Франсуазе-пастушке не привыкать раздвигать ноги, а Маргарите де Бре это, похоже, начинает нравиться.
Джейн слушала этот прерывистый и яростный монолог и не могла понять толком ничего. О жёнах Бертрана де Го она знала то, что знали все. Первый барон Бертран просватал своего двадцатилетнего сына за дочь своих соседей, Беатрису де Люинь, которая после нескольких выкидышей умерла при родах. Второй женой стала Маргарита де Бре, чья свадьба положила конец спорам о границе владений де Го и де Бре. Года через два после свадьбы, катаясь на лошади, она как-то упала и сломала себе шею. Слухи о проклятии, резкие откровения слуг о хозяевах замка сказались и на выборе зятя для дочерей ближайших и не очень соседей де Го. Высший свет кланялся де Го и ле Муи, но больше никто не рисковал связывать с ним родство, несмотря на  богатство рода де Го. Тогда, видя, что с высшим светом дел не сладишь, барон де Го-отец нашёл не слишком умного, но оборотистого и богатого купца Пежо, у которого имелась племянница на выданье. На скандал, связанный с подобным мезальянсом, никто в замке не обратил внимания, как и на многие закрытые двери местных родов. Состоялась новая свадьба. Молодая и на этот раз прожила недолго: утонула в озере. Тут уж все сословия объявили бойкот де Го. А барону хотелось при жизни увидеть наследника. Пришлось его сыну выбирать жену чуть ли не из крестьян. Франсуаза-пастушка, девочка лет пятнадцати, как раз ему подошла: особой родни нет, а которая осмеливалась что-то возразить – получила щедрый откуп и быстро уехала из родных мест. Но и здесь молодой не повезло: на вторую зиму её задрали волки вместе с лошадью. И вот теперь Джейн… Её брак устраивал тоже барон-отец, но увидеть венчание не успел. Все жёны, таким образом были мертвы. А кузина её жениха утверждает, что живы, кроме Клементины Пежо. Как это может быть?
Оказалось, Джейн произнесла последнюю фразу вслух.   
- А вот так, милая. Нашему проклятому роду нужен наследник. Нам нужно, чтобы род не прерывался, поскольку только тринадцатый потомок принесёт нам Божье прощение. Но об этом задумываюсь я. А мои кузен и дядя думают совсем о другом. При их аппетитах и любви к не совсем светским развлечениям им и четырехсот женщин было бы мало.
- Так вы хотите сказать… - Джейн и сама догадывалась, что могла сказать ей эта бледная и худая женщина, дрожащая то ли от холода, то ли от ненависти.
- После свадьбы Бертран де Го из галантного жениха превращается в чудовище. А чтобы об этом никто не знал, под замком есть очень удобные комнаты. Однако, если есть надежда дождаться наследника, молодая жена меняет апартаменты не скоро. Первой, как вы могли догадаться, переменила их Беатриса де Люинь. Она, подобно матери вашего жениха и моего кузена, никак не могла удержать в своём чреве плод. Мой кузен не его отец, он не стал ждать до  шестидесяти лет и, когда случился очередной, восьмой, выкидыш, объявил, что Беатриса умерла при родах вместе с ребёнком. А сам дал волю своей фантазии уже в подземелье. Его отец и мой дядя ему помогли.
- Как? – Джейн даже задохнулась.
- А вы не знали? – Бьянка усмехнулась. – Здесь не принято делить женщин. Вы в этом убедитесь, если не последуете моему совету. Бегите! Бегите сейчас! После свадьбы будет поздно!
Джейн слушала и не могла решить. Всё было слишком ужасно. Даже после того, что уже знала Джейн, рассказ Бьянки походил на бред сумасшедшей.
- Вы мне не верите? – яростно спросила Бьянка, наблюдая за её лицом.
- А как же сестра Бертрана, ваша кузина? Разве она не может продолжить род?
Бьянка на минуту замерла. Потом разразилась громким злым смехом.
- Кузина Катерина! – она резко замолчала. – А что вам о ней известно?
- Я о ней ничего не знаю
- И я тоже, - загадочно произнесла Бьянка. – Пойдёмте, - Она схватила Джейн за руку.
- Куда?
- Вы мне не верите. Но, может, поверите своим глазам? Пойдёмте.
Джейн повиновалась. Ей было страшно. Но хотелось, всё же, раскрыть тайны этого замка прежде, чем бежать из него.
Бьянка, больше не говоря ни слова, потянула Джейн к задрапированной двери. Джейн пошла за ней.
Минуя бесчисленные узкие коридоры и лестницы, они вошли в небольшую комнату. В слабом свете свечей и неверном отблеске камина Джейн разглядела в кресле какое-то существо. Услышав их шаги, оно шевельнулось в кресле и вытянуло голову из недр мрака.
- А, матушка всё ещё хочет спасти чужую душу? – прохрипело существо старческим голосом. Закутавшись в плед, оно закашлялось.
- Кто это? – испуганно спросила Джейн.
- Это тоже один из ваших будущих родственников, если вы меня не послушаетесь. Подойдите ближе и познакомьтесь. Жак, это Джейн Глэдстон, невеста Бертрана де Го. Джейн, это Жак ле Муи, мой сын.
- Ваш сын? – Джейн решила, что Бьянка точно не в своём уме: подойдя к креслу, она заметила старчески сморщенную фигуру с седым, наполовину лысым черепом и почти беззубым ртом. Этому старику было никак не меньше пятидесяти лет, тогда как Бьянка, хоть и походила на привидение, как и представленная Джейн горничная, но ей никак больше тридцати нельзя было дать.
- И всё же это мой сын. Он родился вполне нормальным ребёнком. Однако лет с четырёх стал слишком быстро расти, в шесть он выглядел на двенадцать лет, а в десять стал вполне сформировавшимся юношей. В пятнадцать наступила его зрелость. А сейчас ему восемнадцать, и до следующего дня рождения он может не дожить.
- А кто его отец? – содрогаясь от откровенно сладострастного взгляда, спросила Джейн.
- Не знаю. Может, мой  дядя, может, кузен. А может, и его отец.
- Что? – Джейн задохнулась.
- Разве я не сказала, что в нашей семье не принято делить женщин? – горько усмехнулась Бьянка. – И этот мой грех я тоже должна искупить.
- Прекрати нести чушь, матушка, - прохрипел из своего кресла Жак ле Муи. – Лучше скажи, когда моя очередь? Я изголодался без твоего тепла!
Джейн не верила своим глазам: старческий взгляд переместился с неё на Бьянку, и похабная улыбка появилась на узких морщинистых губах.
- Забудь об этом сегодня, Жак, - брезгливо сказала Бьянка. – Если нужна жертва, то в подвале ещё три. Выбирай.
- Ты самая лучшая, - прохрипел Жак и снова закашлялся.
- Пойдемте, Джейн. Здесь вы всё видели.
Джейн, перекрестившись, последовала за Бьянкой, шепча молитвы.
Едва спустившись на несколько пролётов, Бьянка резко остановилась и прислушалась.
- Сюда кто-то идёт. Боюсь, сегодня вы не увидите своих предшественниц. Не знаю, кто это, но или дядюшка, или кузен уже туда спустились. А, может, они оба.
- Тогда я тем более хочу это увидеть. Чтобы убедиться.
- Ничего не выйдет. Когда они уходят, весь этаж караулят их немые слуги. Без души и сердца. Вы и шага не сделаете, как очнётесь на том свете. И даже не поймёте этого. От чего, как вы думаете, об этих забавах ничего не известно? От чего жёны вашего жениха считаются всё ещё умершими? Иезуитам с их тайными шпионскими играми надо ещё учиться у этих…
- Тогда что же делать?
- Тогда пойдёмте ко мне. Я покажу вам еще кое-что.
Они поднялись наверх. Через несколько потайных лестниц и переходов они дошли до одинокой железной двери в донжоне.
- Это моя комната, - просто сказала Бьянка. – Входите.
Джейн вошла в небольшую комнату с невысоким потолком и узкими оконцами. Свет свечей и факелов трепетал на сквозняке.
Бьянка прошла к массивному столу из потемневшего дуба, на котором были разбросаны книги и бумаги.
- Проходите. Я не собираюсь вас убивать, - грустно произнесла Бьянка, глядя на замершую на пороге комнаты Джейн.
Бьянка подошла к камину. Джейн обошла комнату, разглядывая аскетическое убранство. Распятия, библии, молитвенники, чётки, жития святых и просто религиозные книги были разбросаны повсюду. В одном углу Джейн заметила массивную шкатулку, отделанную золотом. Бьянка подошла к ней.
- Вы правы. Это именно то, с чего всё началось,  - Бьянка взяла шкатулку в руки, сняла с себя цепочку с небольшим позолоченным ключиком. Открыв шкатулку, она пододвинула её к Джейн. – Возьмите.
В шкатулке Джейн увидела пожелтевший пергамент и странную конструкцию из двух дощечек, перевязанных между собой полуистлевшей верёвкой.
- Что это? – спросила Джейн, беря в руки хрупкую конструкцию.
- Это карандаш Жильбера Орси, настоятеля монастыря Святого Карла.
- Кто это?
- Это настоятель монастыря, которого мои предки распяли в этом месте. За это перед смертью он их проклял. А теперь прочитайте эту рукопись.
Джейн взяла хрупкий пергамент в руки. Аккуратно развернув его, она увидела серые едва видные буквы
- Я расшифровала то, что здесь написано. Мне потребовалось много времени. Однако это не чернила, потому что не выцвели. Только поблекли.
- Что это? И где вы это нашли?
- Когда мои проклятые предки перестраивали из монастыря замок, они разобрали всё здание. Радом с камином была потайная комната. Кроме драгоценностей и книг там было это. Прочтите, что я смогла разобрать.
  Джейн взяла их бледных рук Бьянки лист бумаги, испещрённый неровным почерком. «Как ныне рождается солнечный свет…» начала читать она. По мере чтения лицо её бледнело. Дочитав до конца, Джейн устало опустилась в кресло, заботливо пододвинутое Бьянкой.
- И это всё правда? – шёпотом спросила она. – А другим невестам вы это показывали?
- Да, Жанна. Каждой. Не каждая видела моего сына, пока была невестой, но каждая познакомилась с ним позже. Чтобы довершить картину, давайте попробуем спуститься вниз. Возможно, там всё уже закончилось. Вы сами увидите, что всё, мной  сказанное, правда. Мы и так теряем много времени. Скоро совсем стемнеет.
- Вы хотите проводить меня к остальным? В подвалы?
- Да, чтобы вы убедились. Только не надолго вернёмся в вашу комнату. Вас должна ждать ваша камеристка, чтобы приготовить и одеть к ужину.
- И правда. Я просила вернуть Мэри. Моё отсутствие…
- Ваше молчание в комнате Бертран поймёт правильно. Он в курсе потайных ходов в этом замке. Вам надо запереть горничную в комнате, чтобы она собрала вещи. Как только мы вернёмся, я выведу вас из замка.
- Хорошо.
Женщины двинулись в обратный путь. Пройдя через комнату Жана, Джейн не увидела юношу-старика. Стараясь изгнать из памяти его образ, она поспешила за быстро удалявшейся Бьянкой.
Войдя в свою комнату, Джейн подбежала к двери, которую подпирала кочерга. Распахнув её, она увидела белое лицо камеристки.
- Госпожа! Почему вы не отвечали? Я уже полчаса пытаюсь до вас достучаться! – взволнованным шёпотом вопрошала девушка.
Джейн пропустила её в комнату. Бьянки уже не было видно.
- Я прилегла и задремала, Мэри. И не услышала твоего стука.
- О госпожа! Неужели вы могли заснуть здесь? Это какой-то склеп! Когда меня привели на половину слуг и сказали, что я и Роберт будем находиться здесь, а у вас будет другая камеристка, я чуть не умерла! – Она машинально стала собирать вещи Джейн, не дожидаясь приказа.
- Почему?
- Все слуги в этом замке как неживые. Ни поговорить не с кем, ни пошутить. Роберта ещё сразу куда-то увели. Я осталась с ними одна. Пыталась разговаривать, но они только смотрят в пол и что-то бормочут под нос. Когда вернулась Жийона и сказала, что барон согласился с вашим желанием, чтобы я была с вами, я хотела её расцеловать. Но она так странно на меня посмотрела…
- Она сказала что-нибудь?
- Только то, что это не надолго. Потом поднялся переполох.
- Что случилось?
- Как сказал слуга того уродливого господина, сбежала сумасшедшая кузина барона. Она весь день была тихая, поэтому её и представили вам. Барон, добрая душа, не хотел, чтобы кто-нибудь узнал, что дочь его дяди не в своём уме, и поэтому поселил её в башне. Если мне позволено высказать своё мнение, то я бы не сказала, что барон добр. Скорее, внушает дрожь…
- А сестру барона ты видела? – прервала Джейн размышления камеристки.
- Да, госпожа. Она очень странная.
- Чем же?
- Она так смотрит на служанок, что меня дрожь пробирает.
В самом деле, - Джейн тоже это заметила. - И что же она сказала о своей кузине?
- Что в детстве у кузины была слишком впечатлительная нянька, которая задурила ей голову ужасами и религиозным фанатизмом. А, повзрослев, мисс Бьянка и вовсе решила, что все те выдумки правда. И теперь ударилась в религию. Но пусть уж религия, чем буйное помешательство.
Джейн следила за быстрыми и точными движениями камеристки.
- Мэри, а что ты делаешь? – наконец спросила она.
Мэри опустила глаза и нервно рассмеялась.
- Простите, госпожа. Очевидно, я так хочу уехать из этого места, что и решила, что и вы тоже.
- Мы уедем. Позже. Когда все в замке уснут.
- Ночью? – ужаснулась Мэри.
- У нас будет проводник, - тихо сказала Джейн, наклонив голову к голове Мэри. Она показала ей глазами на дверь и стены. Мэри понятливо кивнула.
- Собственно, мисс, - другим тоном сказала Мэри. – Хозяин прислал меня помочь вам одеться перед ужином.
- Да, Мэри. Подай мне платье.
Через некоторое время переодетая и освежённая Джейн оглядывала себя в зеркале. На настойчивый стук в дверь они с Мэри переглянулись.
- Войдите, - сказала Джейн, беря Мэри за руку.
В дверях показался бледный слуга в ливрее с опущенными к полу глазами.
- Если мадемуазель готова, мне даны распоряжения проводить вас в трапезную. Ваша служанка должна будет вам прислуживать.
Джейн немного удивилась подобным обычаям, но всё же была рада. Оставаться одной среди членов этой зловещей семьи, где отец спит с дочерью, а у хозяина замка гарем в подвале, Джейн было страшно.
Войдя в просторную залу, мрачную, как и все покои в этом замке, Джейн заметила, что ни Жана ле Муи, ни Катерины де Го не было. Барон Бертран, сидя во главе роскошного стола, указал ей место напротив себя.
- Катерина переодевается, - пояснил он с улыбкой, вогнавшей Джейн в дрожь. – Но не тревожьтесь. Она сказала, что вы успели познакомиться.
- Да, сэр. Я видела мисс Катерину. Она была очень добра, навестив меня, - произнесла Джейн.
Она заметила хрупкую фигурку Бьянки по левую руку от её кузена, и поразилась. Сейчас Бьянка была такой же, когда их представили: тихой, замкнутой, с глазами, опущенными в тарелку. Словно с Джейн говорила недавно другая женщина. Со своей стороны барон Бертран не производил впечатления человека, обеспокоенного чем-либо, что было весьма странно. Поскольку, по словам Мэри, самовольные перемещения Бьянки вызвали в замке переполох.

Ужин был обилен, разнообразен и вкусен. Джейн чувствовала себя расслабленной и умиротворённой. Глядя на лица будущих родственников, ей начало казаться, что все её страхи надуманны, а россказни Бьянки – не более чем сон после утомительной дороги. Она позволила увести себя в свою комнату и даже не обратила внимания, что Мэри ещё в середине ужина куда-то делась, а её саму заперли в комнате. В комнате, где не было замков изнутри и полно потайных ходов.
Предоставленная самой себе, она как-то слишком быстро погрузилась в сон.

Глава четвёртая

Утром ей прислуживала отринутая накануне Жийона. На вопрос, куда подевалась Мэри, та ответила, что во время ужина камеристке стало плохо от непривычной еды, и она теперь под присмотром лекаря. Страхи Джейн снова ожили. Она даже удивилась: что такое случилось с ней вечером? Ведь она должна была уехать от сюда ещё вчера. Но тут её размышления прервал слуга в ливрее с приглашением позавтракать.
Джейн, как и вчера, спустилась в трапезную. По дороге она пыталась вспомнить, как же она вчера покинула её? Спиртное не должно было лишить её памяти, поскольку, помня о ночном бегстве, она не злоупотребляла поистине восхитительными дарами барона и больше пила воду, чем вино.
В трапезной её встретили Катерина де Го и Гильом ле Муи. Барона и его кузины за столом не было.
- Кузина Бьянка сегодня завтракает у себя. Ей нездоровится, - сказала Катерина в ответ на невысказанный вопрос Джейн. – А у брата так много дел, что он тоже позавтракает у себя, - При слове «брат» по губам Гильома ле Муи пробежала странная улыбка. – Ведь свадьба будет сегодня?
- Свадьба? – Джейн совсем забыла, зачем она здесь. – О, боже! Я совсем забыла! – Джейн отложила вилку.
Её непосредственность развеселила Катерину.
- Нет, это я забыла. Свадьба завтра. А сегодня мы ждём свадебное платье, - глаза Катерины лучились весельем.
Джейн снова почувствовала себя спокойной и расслабленной. «Почему я решила, что здесь всё ужасно? – лениво подумала она. – Я просто устала вчера с дороги и уснула. А то, что замок построен так неудачно и навеяло на меня всякие ужасы». Джейн почувствовала, что хочет спать.
- Простите, я, похоже,  не отдохнула ещё с дороги, - она поднялась из-за стола и медленно пошла к себе.
Когда дверь за ней закрылась, Гильом ле Муи обратился к Катерине:
- Долго ещё будет длиться этот маскарад? С прошлыми…
- С прошлыми всё было по-другому, - прервала его Катерина. – Одним были нужны деньги, другим имя, а третьим…
- Красота твоего братца, - закончил Гильом ле Муи и захохотал.
- Ну, и это тоже, - улыбнулась Катерина, приглаживая волосы и оправляя складки на платье. – Но ты же слышал, свадьба будет завтра. Наше счастье, что она бедна и в Англии началась религиозная смута. Если бы её братец не оказал нам услугу и не помер на поединке, мы бы до сих пор искали новую невесту.
- Ну да. Старые мне что-то поднадоели.
- Экий вы, дядя. Женщин много на свете, а вот подвал их всех может не выдержать.
- Люди смертны. А если им помочь, то место свободное всегда будет. - Он снова захохотал.
- Уймись, дядя, - резко произнесла Катерина. – Твоя дочь вчера говорила с ней, и даже водила к себе.
- И что? Боишься, что наша травка не сработает? Нет, Бьянку я запер. И запер надёжно. Теперь главное, чтобы наша невеста по-прежнему составляла компанию нам за столом.
- Почему?
- Ну, во-первых, у неё меньше подозрений, что её хотят опоить, - Гильом ле Муи хищно осклабился. – А во-вторых, так я точно вижу, что травка прошла по назначению.
Катерина рассмеялась.
- Выдумщик вы, дядюшка.
- Ну, у меня не все мозги между ног, как у тебя, племянница, - Произнеся последнее слово, Гильом ле Муи снова странно оскалился. Он похлопал своей волосатой лапой нежную ручку Катерины и в глазах его зажёгся плотоядный огонёк.
- Наша невеста у себя, - вдруг охрипшим голосом сказал он. – Её служанка в подвале с Жаном, а её слуга…
- С нашими слугами, - закончила Катерина.
- Да. Может, и нам?..
- Может быть, - Катерина прикрыла глаза и встала из-за стола. – Мне что-то жарко сегодня.
Гильом ле Муи сорвался со своего  места и разметал посуду на столе. Мгновение, и Катерина лежала под ним. Не утруждая себя раздеванием, Гильом ле Муи одним рывком разорвал прочный корсет. Вслед за ним на пол полетели тяжёлая юбка и кринолин.
- Фи, дядя, моё платье, - томно проворковала Катерина.
Гильом ле Муи рывком потянул её и поставил на четвереньки.
- За это, милая, - прорычал он, всаживая свой твёрдый чёрный член в зад племянницы. – Ты получишь не один десяток платьев.
Катерина томно изогнулась и сладострастно застонала. Сейчас, с разметавшимися волосами, в разорванной одежде, из которой вывалилась белая полная грудь, и с безумным вожделением во взгляде она менее всего походила на женщину. Скорее, на самку, которую покрывает удачливый самец. В последнем рывке дядюшки она издала крик, походивший на рык животного. Удовлетворённый и ослабевший дядюшка опёрся о её спину и нехотя слез со стола.
- А как же я? – капризно произнесла Катерина, усаживаясь на столе.
- Служанка нашей невесты еще никем не опробована, - произнёс Гильом ле Муи, завязывая штаны. – Она ждёт тебя. Только переоденься. В этом чёртовом замке чёртовы сквозняки.
Катерина легко спрыгнула со стола.
- Она в подвале?
- Да, в отдельной комнате, - усмехнулся Гильом  ле Муи. – Прикованная к стене и уже  раздета, - со значением добавил он.
Глаза Катерины сверкнули, и она опрометью бросилась из комнаты.
- Де Го, де Го, - пробормотал Гильом ле Муи, подбирая остатки корсажа, кринолина и белья. – Всё так же необузданны и сластолюбивы. Когда-нибудь Святая инквизиция доберётся до вас.
Наконец, он крикнул слуг. Вошли двое бледных молодых мужчин с глазами, опущенными к полу. Одному Гильом ле Муи указал на разбросанную посуду, другому вручил остатки одеяния Катерины. Затем, не говоря ни слова, вышел, громко хлопнув дверью.
Когда дверь закрылась, один из слуг хотел что-то сказать. Однако, второй, поднеся палец к губам, зыркнул на дверь. Первый кивнул, и со вздохом вышел, неся бывшее одеяние Катерины. Оставшийся слуга перекрестился и прошептал молитву.

Глава пятая

C трудом разлепляя веки, Джейн с удивлением заметила на столике у своей кровати стакан с водой и бисквит. Есть она не слишком хотела, но жажда была сильной. «Боже, что я такого съела за завтраком? – вопрошала она себя, ощупывая голову. Голова была как большой чугунный котёл: пустой и тяжёлой. – Что я здесь делаю? Я же ещё вчера должна была сбежать от сюда. Куда подевалась Мэри? Может, её опоили тем же, чем и меня, и она просто не может встать? Боже, как хочется пить!». Несмотря на жажду, Джейн боролась с собой, как могла. Хотя ела и пила она только за общим столом, однако не сомневалась, что её непонятный сон после завтрака как-то связан с подаваемыми на нём блюдами. Джейн отвлекала себя, но взгляд её упорно возвращался к стакану с водой. Наконец, не совладав с собой, она бросилась к нему, как голодный волк на овцу. Утолив жажду, она с удивлением ощутила, что тревоги её куда-то ушли, а свет от свечей и камина в комнате стал ярче. «Возможно, Бьянка и в самом деле не в своём уме, - лениво подумала она. – А брат и сестра несколько странноваты. Однако после свадьбы замок Глэдстон будет приведён в надлежащий вид. Бертран де Го позаботится об этом. А что до его жён, то про Жиля де Ре*, пресловутого Синего Бороду, и не такие слухи ходили. Насколько я помню, из них половина была выдумкой. Просто, людям скучно жить обычной жизнью, вот и выдумывают чушь. А уж если человек чуточку не такой, как все, то сплетники только рады почесать языки и запугать соседей. Да, внешность Гильома ле Муи уродлива, а Бертрану де Го не везло с жёнами. Но это не повод называть их семью проклятой. У Бьянки от религиозного фанатизма и воздержания всё в голове перемешалось. Разве может старый карлик быть её сыном? Это просто сумасшедший старик, которого приютили богатые родственники из жалости. Сын! Надо же! Какой бред!».
Джейн удивлялась сама себе. В редкие проблески сознания вторгалась мысль, что с ней самой что-то не так в этом замке. Но тут на неё накатывала успокаивающая волна, и она переставала тревожиться.

Весь день она провела в библиотеке, читая «Роман о розе». Когда она брала в руки книгу, её пронзила мысль – это не Вергилий, не Данте, которых она любила, как близких родственников. А любовно-сентиментальный рыцарский роман, которые она не читала уже с детства. Но за этой мыслью наплыла другая: ну и что, что не читала с детства? Голова, как и тело, должна отдыхать. А серьёзные вещи её очень утомляют. И вот «Роман о розе» лежал перед ней, а рядом ещё несколько книг на подобную тему. Читая их, Джейн смахивала невольные слёзы. Иногда она ловила себя на мысли, что по подобным пустякам она давно не плакала. «Это всё свадьба да мрачный замок. Вот мои нервы и не выдерживают, - отвлёкшись от книги, подумала она. – И кто сказал, что я должна быть каменным изваянием? Бог дал человеку способность плакать и смеяться не для того, чтобы он эти способности покрыл пылью. Тогда это было бы кощунством и неуважением к дарам Отца небесного».
Перевернув ещё несколько страниц, Джейн захлопнула книгу и взяла другую. Это был сборник баллад о прекрасной даме. Раскрыв его наугад, что ей тоже было не свойственно, поскольку она любила читать книги с начала и до конца, Джейн почти сразу залилась слезами.
- Странно действует наша трава на твою невесту, - сказал Гильом ле Муи, наблюдая за Джейн через прорезь в гобелене, тихо подошедшему Бертрану. – Того и гляди глаза покраснеют.
- И что? Боишься, что её примут за вампира? Ей же хуже. Наша тётушка Клод пила чужую кровь, пока не получила вилы в сердце. И тот кузнец поступил правильно: нечего в полнолуние по деревням шляться и пугать крестьян. Мало ей было тех трёх девственниц, что она получала каждый месяц вместе со свиньями и коровами?
Гильом ле Муи нахмурился.
- Не хмурься, дядюшка, - усмехнулся за его спиной Бертран. – Я знаю, что вы её любили. Ведь и я её любил, - со значением добавил он.
Гильом ле Муи дёрнул уродливым плечом и повернулся к Бертрану.
- Белошвейка уже здесь?
- Представьте себе, дядюшка, - Бертран скрестил руки не груди и опёрся плечом о каменную стену. – Эта нахалка имела наглость заявить, что она боится.
- Чего? Меня или вас? А, может, невесту?
- Нет, боится приезжать в замок.
- Дьявол. Так вези её, - он ткнул в гобелен. – к ней. Эта Жавота мне стала надоедать своими капризами.
- Её зовут Жовета. И она бывает сговорчивой, - Бертран прикрыл глаза и похотливо улыбнулся.
- Чёртов ублюдок! Когда ты остановишься? – вскричал Гильом ле Муи.
- Осторожней, дядюшка, - прищурившись, холодно сказал Бертран. – Как бы вам не проснуться без головы.
Гильом ле Муи хмуро взглянул на его хищный оскал и сказал тише:
- Как ты не понимаешь. Если всё это дойдёт до папы Павла, он нас не отлучит от церкви, как короля Генриха, он просто пришлёт иезуитов к нам, а те с помощью инквизиции отправят нас на костёр.
- До Павла Третьего далеко…
- Не дальше, чем до него было Генриху Восьмому. Несмотря на то, что религия Лютера* собирает толпы народа, его сожгли на костре. А он был не простой монах – богослов с последователями. Филипп Четвёртый не пожалел не только Жака де Моле, но и всего ордена. А среди тамплиеров были очень знатные фамилии. Жиля де Ре, славного маршала Столетней войны, соратника Жанны д’Арк, правда, предавшего её, но это другая история. Так вот, его, этого прекрасного вояку вынудили сознаться в том, чем мы с тобой занимаемся, почти не скрываясь. И знаешь, чем закончилось дело? Его заживо сожгли на костре.
- Чего ты всё каркаешь, дядюшка, - Бертран лениво потянулся. – Если верить легенде, то только тринадцатому потомку не поздоровится. А мы еще только в начале списка, в первой десятке.
- В пятёрке или в десятке, мне наплевать. В легенды я не верю. Я хочу жить, как живу сейчас. Не опасаясь, что какой-нибудь монах в клобуке или крестьянин с топором разнесут мою жизнь и мой замок в  пыль.
- Мой замок, - холодно сказал Бертран. – Не забывайся, дядюшка.
- Хорошо, - досадливо поморщился Гильом ле Муи. – Твой, мой – какая разница? Ведь мы родственники.
- Более чем, - хохотнул Бертран. – Хорошую шутку выдумала наша бабушка, чтобы помешать провидению посчитать поколения.
- Да, наша бабушка, Катерина де Го, была та ещё штучка, - На хмуром лице Гильома ле Муи мелькнуло что-то похожее на лукавую улыбку. – Несмотря на эти уродливые наросты, которые выскакивали на ней как грибы после дождя, она была резвой старушкой. Как она хлестала слуг, прежде чем заняться с ними любовью! Пол был весь красен от крови.
- Представь, дядюшка, одному это нравилось.
- Я помню, как еле дышащий, он ползал у её ног и просил, чтобы она его снова выпорола.
- А она поставила ему на член свою огромную ногу и заявила: сегодня от тебя не будет никакого толку. А потом как следует, надавила на него, так, что у бедняги пошли конвульсии по всему телу. Тогда же он и скончался.
- Откуда ты всё это знаешь?
- Да я сидел в первых рядах. В тот день бабушка и лишила меня невинности.
- Да? А я думал, это я…
- Нет, дядюшка. С вами было позже. Но какой же бабушка была искусницей!
- В деревне говорили, что она летает на шабаш каждую пятницу.
- Зачем? У нас здесь не хуже местечко, - ухмыльнулся Бертран, и они оба захохотали.
- Так что с этой Жоветой? – спросил Гильом ле Муи, снова приникая к дырочке в гобелене.
- А ничего. У нас найдутся девки, которые выгладят и вычистят платье. В конце концов, сойдёт любое. Не откладывать же из-за него свадьбу.
Гильом ле Муи хмуро взглянул на племянника и отошёл от дырочки. Бертран занял его место.
Некоторое время дядя наблюдал за племянником, затем тихо ушёл по каменному коридору. Бертран оглянулся на него, губы его скривились в ухмылке, и он снова приник к дырочке.

Глава шестая

Когда пробил гонг к обеду, Джейн удивилась. Времени прошло всего ничего. Потянувшись, она ощутила в теле какую-то радостную легкость. Казалось, мгновение, и она оторвётся от земли и воспарит над полом. Оглядевшись по сторонам, Джейн закружилась по комнате, раскинув руки. Завтра, уже завтра она будет замужем. С завтрашнего дня она попросит  Бертрана слегка переделать его замок. Уж очень он мрачен. А заодно отправить его кузину в монастырь, чтобы своими речами она не дурила ей голову. Если ей хочется кого-то пугать, пусть это будут монашки в каком-нибудь дальнем монастыре.
Джейн резко остановилась.  Её вдруг одолел внезапный приступ голода. Оставив разбросанными книги на столе и креслах, что опять-таки было ей не свойственно, она поспешила в трапезную. На этот раз с Гильомом ле Муи сидел его племянник. При виде его Джейн почему-то стало радостно. Она не замечала, что ела и что пила, поскольку не сводила глаз с красивого лица Бертрана. Голод тоже давал о себе знать. Она съела бы и сырую крысу, если бы её подали к столу.
По окончании обеда она была опустошена. На душе почему-то стало тоскливо. Вспомнился замок Глэдстон с его замшелыми стенами, обветшавшей крышей и мокрыми подвалами. Детство всегда кажется, более счастливой порой. И хоть Джейн с братом не особо любили друг друга по причине разных характеров, но он был единственным близким человеком, не считая отца, вечно занятого своими проблемами и мыслями о сохранении фамильной чести.
Возвратившись в свою комнату, Джейн снова нашла на  своём столике стакан с водой и бисквит. Оглядев это беглым взглядом, она решила написать письмо своей тётке, Элоизе Каннингэм. Письмо получилось длинным и сумбурным. В нём перемешались радость от выгод замужества и печаль о прошедших годах, слова старого цыгана, сказанные ей ещё в Англии, и похожие на бред воспалённого воображения выдумки Бьянки. Попутно Джейн со всеми подробностями описала внешность Гильома ле Муи, а так же забавное нежелание Бертрана и Катерины де Го встречаться. Уже заканчивая письмо, она вспомнила, что её камеристка Мэри куда-то подевалась, а Роберта она не видела с тех пор, как вошла в замок.
Она не успела как следует додумать свою мысль, как к ней постучали. На приглашение Джейн вошла Жийона. Она  уже не смотрела в пол всё время, а искоса, когда думала, что её не видят, бросала любопытные на Джейн.
- Что случилось? – спросила Джейн. Она мучительно думала, что же хотела спросить у этой девушки. Но голова почему-то отказывалась работать.
- Пока ничего, но случится, если вы не предоставите платье для венчания, - смело сказала Жийона.
«Что за дерзость!» - возмутилась про себя Джейн. Однако ленивая истома пригасила её недовольство. Да и слово «венчание» заставило её мысли свернуть в другую сторону.
- Ах, платье. Позовите Мэри. Она всё вам объяснит.
- Она мне всё объяснила, - Жийона снова опустила глаза в пол. – Вы позволите его взять?
- Да, конечно, - равнодушно сказала Джейн. Она поворошила угли в камине, и, пока Жийона копалась в её шкафу, стала рассматривать те немногие драгоценности, что у неё были.
Жийона довольно быстро нашла кремовое платье со шлейфом, а так же всё, что к нему прилагалось, и, сделав книксен, направилась к двери.
- Почему брат и сестра де Го никогда не встречаются? – внезапно спросила Джейн. – Они в ссоре?
Жийона остановилась.
- Брат и сестра де Го? – удивлённо спросила она.
- Да, Бертран и Катерина. Они оба будут на моей свадьбе?
- Ну, уж жених-то точно будет, - хихикнула Жийона. – А до его сестры… не торопитесь с ней знакомиться. Она вам не слишком понравится. Хотя, кто знает… - со значением добавила она и, пока Джейн осмысливала услышанное, быстро вышла. Джейн озадаченно смотрела на закрытую дверь.

Остаток дня не оставил в памяти Джейн ощутимых следов. После того, как платье привели в порядок и облачили в него Джейн, начались хлопоты по устранению мелких недостатков. Это платье, сшитое ещё во времена, когда Глэдстоны могли себе позволить побаловать друг друга, слегка вышло из моды. Поэтому потребовалась вся фантазия горничных, которые, не являясь белошвейками и портнихами, всё же умели держать в руках иголку с ниткой. Парижские и лондонские дамы, несомненно, высмеяли бы Джейн и прекратили всякое общение с этой бедной деревенщиной. Однако на свадьбе не ожидалось даже ближайших соседей. Поэтому Джейн нечего было опасаться позора и унижения. Единственно, что её беспокоило, было отношение Катерины. Однако когда после ужина та зашла в комнату Джейн, то выказала большую радость её видом. Катерина ходила кругами вокруг Джейн, поправляя то одну складку, то другую, восторженно болтая всякий вздор. Глаза её при этом лихорадочно горели, а лицо покрывали красные пятна.
- Как жаль, что я не могу быть на самом венчании! – вскричала она, всплеснув руками. – Но хоть сейчас я на вас налюбуюсь.
- Но почему? – спросила Джейн. Расслабленное настроение после ужина сменилось мрачной тоской.
- Дела, знаете ли, - вздохнула Катерина. – Я должна была уехать ещё несколько дней назад. Королева просила прибыть ко двору. Ведь я её фрейлина. А король и двор собираются куда-то  там с визитом. И я должна её сопровождать. Но вы не беспокойтесь. Мы скоро увидимся, - лукаво добавила она. – В день венчания я буду с вами.
«Интересно, как она собирается быть со мной на венчании, когда только что сказала, что уезжает? – мрачно подумала Джейн. – Если только мысленно. И почему у неё так странно сверкают глаза?»
- Кто поведёт меня к алтарю? – вслух спросила она.
- Мой дядя.
Джейн вздрогнула.
- Ну, не надо, милочка, - Катерина похлопала Джейн по руке. – Вы же не за него замуж выходите. А сделать несколько шагов – это не страшно.
Странное распутно-мечтательное выражение гуляло по лицу Катерины. Джейн мрачно наблюдала за ней. Она уже устала от странностей этого замка и перестала пытаться анализировать то, что замечала. Она хотела одного – чтобы всё скорее закончилось, и она могла бы уехать в Глэдстон. Там всё своё родное, ясное и понятное.
Наконец, множество раз заверив в своей любви, Катерина вышла. Тут же появилась Жийона и помогла Джейн снять платье. Аккуратно сложив, не говоря ни слова, она его унесла. Джейн осталась одна. Мрачная отрешённость сменилась тревожной дрожью. Суставы Джейн ломило как при простуде, жажда драла горло, а непонятное возбуждение не давало усидеть на месте. Несмотря на поздний час, Джейн спустилась в библиотеку. Отвыкшая от наличия большого количества слуг, она ещё не привыкла, что в этом замке она попадаются на каждом шагу, и книгу ей могла принести та же Жийона, стоило только её позвать.
Спускаясь со свечой по тёмным лестницам и заворачивая в разные коридоры, она, наконец, толкнула какую-то дверь, как ей показалось, в библиотеку. Но, плутая по замку, она заблудилась и оказалась в какой-то тёмной комнате с широким окном. «Наверное, когда Бьянка хотела помочь мне бежать, она имела в виду эту комнату, - подумала Джейн. – Интересно, что там». Она подошла к окну и, придерживая пламя от ветра, выглянула в темноту. От увиденного свеча выпала из её руки, а сама она не закричала только потому, что от ужаса у неё перехватило горло. В темноте за окном белели тела, насаженные на высокие колья. Некоторые уже начали разлагаться, и представляли собой бесформенную массу на костях, другие были недавно умершими. Ближайший кол был увенчан недавним слугой Джейн, приехавшим с ней в этот жуткий замок. Лицо Роберта было повёрнуто к ней, и только поэтому она смогла узнать его. Наполовину сожжённые волосы, почерневшие руки и обрубки вместо ног, распоротый живот с цепочкой  внутренностей представляли такое жуткое зрелище, что Джейн не могла поверить своим глазам. Она смотрела и смотрела в лицо своего верного слуги, пока, наконец, не поняла, что это правда. Она отошла от окна, ощупью придерживаясь за каменную стену. Ноги её подкосились, и она рухнула без чувств на холодный каменный пол. 
- Я хочу, чтобы завтра она была в своём уме, - капризно сказал Бертран де Го, выходя из стены, скрывавшей потайной ход.
- Это может быть опасным, - возразил Гильом ле Муи.
- А мы ей дадим другую травку, чтобы она не могла капризничать. Это даже интересней. Как она себя поведёт.
- Ты рискуешь.
- Ну и что? Один раз живём. А я хочу. Позови Набиру. Пусть он унесёт её в комнату.
Гильом ле Муи вышел и скоро вернулся с огромным негром. Тот без разговоров закинул Джейн на плечо и вышел.
- А если она очнётся?..
- Ещё один сюрприз. Не думаю, что она до сих пор видела негров. Хотя… Я хочу это видеть. Она снова упадёт в обморок или завизжит?
Бертран де Го, хохоча во всё горло, выбежал из комнаты. Гильом ле Муи подобрал погасшую свечу и посмотрел в окно.
- Пейзаж надо сменить. Уж слишком Бертран рискует.
Оглядев тёмную комнату, он быстро вышел.

Глава седьмая

На следующее утро Джейн проснулась рано. Некоторое время она лежала в кровати, пытаясь осознать, что же с ней происходит. Мысли её были ясны и чётки, и если бы не небольшое чувство голода, которое постоянно отвлекало её, то она бы поняла намного быстрее странности своего положения. Резкая смена настроения, разбросанные книги в библиотеке, вдруг возникшее расположение к Бертрану де Го после того, как при первой встрече он заставил её насторожиться, странное пренебрежение словами Бьянки, исчезновение Мэри и самое главное – видение Роберта на колу вчера ночью – всё это давало пищу для размышлений. В придачу её мучило ощущение, что ночью к ней в комнату кто-то заходил. Более того, она смутно помнила – или это был очередной кошмар? – что холодные руки ощупывали её тело под одеялом в самых непотребных местах. Либо это навязчивые идеи старой девы, либо… Выводы, к которым приходила Джейн, ей не нравились, а будущее замужество представлялось всё более пугающим. Чтобы на самом деле ни происходило в замке, чтобы Джейн ни казалось, лучше бы этого не было. Ей нельзя выходить замуж за Бертрана де Го. Ей надо уехать. И как можно скорее.
Утвердившись в этой мысли, Джейн села на постели. Резкая боль в суставах и резь в мышцах заставили её вскрикнуть. Медленно и осторожно она протянула руку к туалетному столику. Пальцы её дрожали так, что она не сразу ухватила колокольчик. Стакан с водой и бисквит стояли на своём месте. На звонок вошла Жийона.
- Что было вчера на ужин? – спросила Джейн. – Мне настолько плохо,  что кажется, я сейчас умру.
Жийона посмотрела на неё со странным выражением лица.
- Ничего особенного, мадемуазель. Однако, если вам настолько плохо, я могу принести вам отвар. Он очень хорошо снимает боль. Иногда я сама его пью, - чуть слышно добавила она, глядя в пол.
Джейн внимательно посмотрела на неё. Лицо девушки, казалось, никогда не знало солнечного света, настолько белой и прозрачной была её кожа. Худощавость казалась болезненной, и было странно, как девушка не падает от недоедания, когда ходит. Волосы были спрятаны под чепец полностью, за исключением нескольких прядок спереди. И только по этому можно было судить, что волосы на голове Жийоны всё же есть. Впервые за всё время, что Джейн общалась с девушкой, она посмотрела на её руки и вздрогнула: на них не  было ногтей. Только тонкие пальцы, слегка подпорченные работой.
- Так вам принести отвар? – нарушила молчание Жийона.
- Да. Только ты попробуешь его в моём присутствии.
Не выказывая удивления, Жийона кивнула и вышла. Джейн откинулась на подушки и снова задумалась. После минутного размышления она потихоньку села на кровати. Стараясь унять дрожь в пальцах, она взяла стакан с водой. Внимательно осмотрев его со всех сторон, она сделала глоток. Вода как вода, может, только слегка кисловатая на вкус. Она отставила стакан и взяла бисквит. Очень хотелось есть. Также как и стакан с водой она внимательно его оглядела. Не найдя ничего необычного, она откусила кусочек, прислушиваясь к своим ощущениям. Ничего не происходило. Тогда Джейн, осмелев, впилась в бисквит зубами, и очень быстро от него не осталось ни крошки. В тревожном ожидании Джейн провела ещё несколько минут. Ничего не менялось. Стараясь не смотреть на стакан с водой, она снова откинулась на подушки.

Через некоторое время раздался стук в дверь. Очевидно, Джейн задремала, поскольку солнце не находилось уже на прежнем месте. Стук повторился. Прислушиваясь к себе, Джейн позволила войти. Дверь открыла Жийона с  дымящейся чашкой на подносе.
- Это отвар, - произнесла она, приближаясь к кровати Джейн. – Выпейте. Вам будет легче, – Не поднимая глаз, она повернулась, чтобы уйти.
- Погоди, - сказала Джейн. – Ты обещала выпить это со мной.
Жийона кивнула, всё так же не поднимая глаз. Протянув руку к чашке, она сделала несколько глубоких глотков. Джейн смотрела на неё во все глаза: обжигающая жидкость, казалось, не причинила ей особого вреда.
- Ты не обожглась? – спросила Джейн.
Жийона удивлённо подняла на неё глаза.
- Нет, мадемуазель, - Она отставила чашку и встала около кровати с опущенными в пол глазами и скрещенными на животе руками. Джейн смотрела ей в лицо – оно не менялось.
Прошло несколько минут.
- Иди, - произнесла Джейн. – Я справлюсь сама. Но далеко не уходи – ты мне пригодишься, чтобы одеться к свадьбе.
Жийона молча повернулась и вышла.
Джейн осторожно взяла чашку с обжигающей жидкостью. Медленно выпив её до конца, она снова откинулась на подушки. Дрожь постепенно отступала. Подождав ещё некоторое время, она решила встать с кровати. Пройдя по комнате, она позвонила. Жийона вошла.
- На какое время назначена свадьба? – спросила Джейн.
Жийона быстро взглянула на неё.
- Карета будет вас ждать после завтрака.
Джейн кивнула и приказала переодеть себя к завтраку.

За завтраком с ней был только Гильом ле Муи.
- Бертран заканчивает последние приготовления, - произнёс он.
Джейн кивнула. «Какие могут быть приготовления? – думала Джейн. – Было столько времени, чтобы всё закончить. Или никто не соглашался его опять женить? Где же он и его сестра находятся сейчас на самом деле?». Она нахмурилась. Гильом ле Муи поглядывал на неё, словно знал, о чём она думает.
Завтрак прошёл в тишине. Стараясь не привлекать внимания, Джейн осматривала каждый кусочек, который собиралась положить в рот. Гильом ле Муи искоса поглядывал не неё с усмешкой.
Когда завтрак закончился, Джейн почувствовала, как на неё надвигается какое-то непонятное оцепенение. С ужасом она подумала, что её всё же удалось отравить. Однако, странной эйфории, которая была все два дня, не было. Тоски тоже не наблюдалось. Усталость и боль прошли. Только тело было какое-то застывшее. Больших усилий стоило Джейн просто встать из-за стола.
- Возвращайтесь в свою комнату, милочка, и переодевайтесь, - сказал Гильом ле Муи, глядя на неё не мигая.
Джейн повиновалась, хотя хотела остаться и расспросить про тёмную комнату, которую видела вчера, и про колья, которые ужаснули её.
- Я могу провести вас вокруг замка, чтобы вы увидели своими глазами, что ничего ужасного нет. Вам просто приснился кошмарный сон.
Джейн остановилась. Гильом ле Муи подошёл к ней и взял за руку. Джейн последовала за ним. Медленно прогуливаясь вокруг замка, он рассказывал Джейн, где что находится и когда строилось. Крепкие стены, добротные хозяйские постройки, чистые улицы, которые раньше радовали Джейн, поскольку говорили о хозяйственности владельца, теперь производили угнетающее впечатление. Снаружи окон было совсем незаметно. Кроме одного места. Высоко над головой чёрным пятном на сером камне выделялось широкое окно. Джейн оглядела площадку, на которую окно выходило. Большое пустое пространство, усыпанное огромными камнями, без единого кола простиралось перед ней. Сделав вид, что ничего не заметил, Гильом ле Муи повёл её дальше.
Когда они вернулись, Бертран де Го уже ждал их.
- Где вы ходите? – спросил он Гильома ле Муи. – Карета давно вас ждёт. А вы, - он обратился к Джейн. – Вы даже не начали одеваться. Идите же.
Джейн повиновалась, хотя ей очень хотелось спросить о причине спешки. Однако язык её не слушался, а ноги сами понесли в комнату.
Жийона довольно быстро переодела её и подала коробку с драгоценностями. Но Джейн даже не заметила их. В сопровождении Жийоны она спустилась вниз к карете. Бертран де Го уже сидел на гнедой лошади, от нетерпения перебиравшей ногами землю. Как только Джейн села, карета тронулась. Жийона едва успела запрыгнуть.
Поездка заняла довольно много времени. Как поняла Джейн, они выехали из владений де Го. «Почему бы это? – подумала она. – Неужели во владениях Бертрана и правда нет ни одной церкви? Боже всемогущий! Что я делаю? Я должна бежать!». Она хотела поговорить с Жийоной, но не смогла и открыть рта. Она хотела выпрыгнуть из кареты, но рука не поднималась, чтобы открыть дверь. Тело стало как тюрьма для желаний и мыслей Джейн. Тут она начала паниковать. Никогда в жизни она не была в такой ситуации, когда собственное тело предавало её и играло на руку врагу. От ужаса она упала бы в обморок, но тело её было как закаменевшее, и только путаница в мыслях подсказала ей, что она теряла сознание.

Глава восьмая

Наконец, на закате они подъехали к маленькой церквушке, стоявшей в каком-то пустынном месте. Двери им открывал старый и сгорбленный служка, как позднее оказалось, глухой. Подготовленный священник ждал в тёмной глубине, освящённой отблеском множества свечей. Обряд занял немного времени. Против воли Джейн с изумлением услышала своё «да», сказанное уверенным, хотя и тихим голосом. Остальным она была разочарована. Смирившись со своей неудачливой судьбой, она не ждала моря цветов и гостей, драгоценностей и подарков. Но всё же, разве так должна проходить свадьба? Без подруг, без друзей жениха и невесты, без нового подвенечного платья, без радости и ликования от счастливого события? Словно это было не таинством, а формальностью. Гильому ле Муи, ведшему её к алтарю, казалось, было всё равно, кого он ведёт: невесту своему племяннику или лошадь в конюшню. Джейн не могла скрыть слёз, они сами побежали по щекам.
- Не плачьте, душечка, - сказал Бертран, нежно касаясь её щеки рукой. – Сейчас мы поедем домой. Вот там нас ждёт настоящий праздник.
Он хищно улыбнулся, и на лице его появилось лукаво-похотливое выражение. Он облизнулся и взял её под руку. Странно, но после его слов слёзы Джейн течь перестали.

Обратный путь занял немного больше времени, поскольку уже начало темнеть.
Едва они приехали, как Джейн попросили переодеться к ужину. Джейн молча повиновалась.
Когда она ушла, Гильом ле Муи обратился к Бертрану:
- Ты предупредил всех?
- Да, дядюшка. Я даже  порадовал малышку Мэри, - Он усмехнулся.
- Катерина или Жак не испортили её?
- Ну, дядюшка. Не такой уж я дурак, чтобы нарушать наши традиции. Катерина развлекалась греческим способом, а Жак уже просто ни на что не годен. В его-то возрасте! – Он  рассмеялся. – К тому же её кровь нам нужна.
- А вдруг она не девственница?
- Я проверил. Здесь всё в порядке. Меня интересует Бьянка. Она не устроит нам сюрпризов?
- А какая разница? Твоя новая жена её всё равно не увидит раньше времени. А потом пусть орёт, что хочет. Будет уже поздно. Я хотел спросить другое. Обязательно этого Роберта было сажать на кол перед свадьбой? Мы из-за этого чуть не опоздали: пришлось показать то место твоей жене, чтобы не упиралась. Трава травой, но ты помнишь, как она действовала на Жийону? Сколько ни давали, её ничего не брало.
- Не бесись, дядюшка. Просто, Жийона нашего рода. А у нас у каждого свой талант. Зато теперь ради любимой травки она по потолку будет бегать. Замечательный отвар она приготовила, чтобы поставить на ноги эту тупую дуру. А что до Роберта… Он посмел не только отказывать мне, Катерине и другим, так ещё принялся проповедовать. Интересно, моя жёнушка знала, что он тайный последователь Лютера?
- Какая разница? У всех религий суть одна: любить бога, а себя считать червём. Я о другом. Зачем было его на кол сажать?
- После того, как он надоел мне с Катериной своими сказками о геенне огненной, я его показал нашим родственникам.
- Всем? – вскричал Гильом ле Муи.
- Нет, только тем, кому он приглянулся, - улыбнулся Бертран. – Знаешь, дядюшка, это очень неприятный человек. Никак не удавалось с ним договориться. Когда он увидел хвост Матильды, он такое ей сказал, что она поджарила ему голову горящим факелом. Но ему этого показалось мало. Тогда Карл отгрыз ему ноги. Часа два старался. Аннетт была в восторге. Наконец она могла увидеть, что происходит: Карл проделал это на полу. Франсуазы не было. Хоть дело было в подвале, но она не захотела просыпаться раньше вечера. Анри хотел прокусить ему горло, но Карл разрешил разорвать его живот. Жаль, Леон ничего не видел. Он слепнет с каждым днём. Когда его веки окончательно срастутся, он станет обузой.
- Отдадим его Карлу. Пусть потешит желудок.
Бертран усмехнулся.
- Однако мне пора переодеться.
- Жёнушка ничего не подозревает? Может, её надо было предупредить?
- Нет, пусть будет сюрпризом.
- Тогда, вели подавать ужин, и созывай всех, виновник торжества, - Гильом ле Муи встал и церемонно поклонился племяннику.
- Что бы я без вас делал, дядюшка. Про ужин я уже забыл.
Когда он вышел, Гильом ле Муи, потирая руки, прошёлся по залу.
- Сегодня занятный день, славный день, лучший день, - повторял он. – Сегодня величайший праздник нашей семьи – шестое июня.

Глава девятая

За ужином Джейн пыталась контролировать себя, однако, руки сами двигались от тарелки ко рту, от стакана к вилке или ножу. Как ни пыталась, Джейн не могла ничего поделать. Она уже не хотела есть, но рука с вилкой упорно подносила ко рту очередной кусок.
Когда ужин закончился, Бертран де Го объявил, что ему надо отдать кое-какие распоряжения, чтобы подготовить сюрприз для Джейн. С ней остался Гильом ле Муи, который повёл показывать ей замок изнутри.
Зайдя в библиотеку, где накануне Джейн разбросала книги, он подвёл её к двум портретам – мужчины и женщины.
- Это основатели нашего рода: Бертран де Го и Катерина ле Муи. С них начинается история этого замка.
Джейн смотрела на лица на портретах. Демоническая усмешка Бертрана де Го терялась в густой чёрной бороде. Над серо-стальными глазами нависали густые чёрные брови. Низкий лоб, крупный нос и мясистый подбородок - всё это венчало чёрные латы, в которые был закован могучий торс. Катерина, в противоположность ему, была изящна, тонка и стройна. Чёрные прямые волосы падали на открытую корсажем грудь шёлковым покрывалом. В тёмных глазах под тонкой ниточкой чёрных бровей горел какой-то демонический огонёк. Высокий лоб, тонкий нос с горбинкой, маленький лисий подбородок делали это лицо не красивым, но обладавшим каким-то притягательным очарованием. Глядя в глаза этой женщины, Джейн почувствовала, что ещё немного, и она повинуется любому приказу, вышедшему из этого алого ротика. Женщина на портрете была давно мертва, однако, власть её личности и изображения была настолько реальна, что Джейн стоило большого труда придти в себя. Она отвела глаза от портрета, но чувство власти его витало ещё некоторое время. Гильом ле Муи открыл рот, чтобы рассказать об очередном портрете, но тут, постучавшись, вошёл слуга и объявил, что у Бертрана де Го всё готово и он ждёт Джейн. Гильом ле Муи протянул ей руку.
- Пойдёмте, дорогая. Я вас провожу.
Джейн, не говоря ни слова, последовала за ним.
Они шли какими-то коридорами и переходами, в стенах которых светились дырочки, поднимались и спускались по лестницам, пока, наконец, Гильом ле Муи не толкнул какую-то очередную дверь. Войдя, Джейн остановилась. Это для неё был действительно сюрприз. При чём кошмарный. В комнате, обитой чёрним бархатом и освещённой множеством чёрных свечей, было полно народу самого разнообразного вида. Здесь была женщина с очень бледным лицом, которая всё время озиралась на задрапированное окно, мужчина, похожий на портрет Бертрана де Го из библиотеки, какая-то личность, покрытая шерстью с головы до ног и стоящая на четвереньках. Сидевшая в кресле женщина вообще не имела ног. Они больше походили на рыбий хвост без чешуи. Рядом с ней стоял пожилой мужчина с закрытыми глазами. Ресницы его росли как-то странно – частью внутрь, частью в стороны. В кресле напротив женщины с рыбьим хвостом сидел знакомый уже Джейн Жак ле Муи. Рядом с ним стояла карлица, чья голова была почти вровень с ручкой кресла. В глубине комнаты виднелось ещё два пятна человеческих лиц. Но из-за сумрака разглядеть их Джейн не удалось.
Гильом ле Муи зашёл вслед за Джейн и закрыл дверь.
- Ну, дорогая племянница, разреши тебя познакомить с новыми родственниками. Прошу прощения, что мы с твоим мужем не сделали этого раньше, но ты могла бы неправильно нас понять.
Джейн стояла в полном остолбенении. Конечно, она была готова к разному в этом замке, но то, что она увидела, превзошло все ужасы, которые она могла придумать. Гильом ле Муи подводил её то к одному, то к другому родственнику, представляя и описывая новоявленную родню.
- Это Франсуаза, - произнёс он, подойдя к бледной беспокойной женщине. – Она не выносит дневного света. Любит ночь, и жить не может без свежей крови. Не жалует ни женщин, ни мужчин. Тебя она не тронет, пока ты будешь нам нужна.
- Это, - он подвёл Джейн к копии Бертрана де Го с портрета. – Это Шарль. Он очень любит свежее мясо. Кстати, ноги Роберта ему не очень понравились. Мясо было слишком жёстким. А вот ты ему приглянешься, если не будешь капризничать. Он очень любит женщин.
Глядя на существо на четвереньках, Гильом ле Муи произнёс:
- Это Анри. Он думает, что он волк. Правда, похож? Он очень не любит огня и его лучше не злить – может вцепиться в горло, не задумываясь. Но если ты погладишь его, то может быть ласков.
Он подошёл к креслу, где сидела девушка с рыбьим хвостом.
- Это Матильда, наша рыбка. Правда, для того, чтобы называться полноценной русалкой, ей надо обзавестись чешуёй и научиться плавать. Твой Роберт очень её оскорбил. Хотя мужчин она ненавидела и до него.
Мужчину с закрытыми глазами Гильом ле Муи назвал Леоном.
- Его веки скоро срастутся совсем. Однако ему мешают ресницы. Наверное, придётся выкалывать ему глаза. У него вкус неприхотлив: ему всё равно, кто с ним мужчина или женщина. Он рад любой компании в постели. Главное, чтобы его хлестали хорошенько.
Подойдя к креслу, где сидел Жак, Гильом ле Муи обратился к Джейн:
- С Жаком ты знакома. Надо было поверить Бьянке. Это действительно её сын. Только он очень быстро растёт и стареет соответственно. Бьянка же, как странно, не стареет вообще. Жак охоч до женщин, но аппарат стал подводить частенько.
- Говори за себя, - прохрипел Жак и закашлялся.
- Это, - Гильом ле Муи указал на карлицу. – Это Аннет. Она очень любит женщин. Но и мужчинам не отказывает. У неё странное пристрастие к тем, кто намного больше неё.
Он провёл Джейн в тёмный угол, где на козетке сидело нечто, похожее на огромного паука. Освятив этот угол, Гильом ле Муи представил это нечто Джейн.
- Это Пьер и Луис. Их мать тоже испугалась, когда их увидела. К сожалению, сама родить она не смогла. Пришлось её резать и вытаскивать их руками.
Испугаться было от чего. Огромный паук оказался двумя мальчиками лет десяти, сросшимися немного боками, немного животами.
- Их никак не разъединить. Один арабский врач сказал, что у них что-то общее, то ли печень, то ли желудок. Я не врач, не запомнил.
Он перешёл к другому тёмному углу. Джейн едва не закричала: на вбитом в пол кресте висела Бьянка.
- Что ж, - произнесла Бьянка. Она как будто не чувствовала боли от впившихся в её руки и ноги гвоздей. Как будто беседовала в будуаре с подругой, а не в этой кошмарной комнате, заполненной уродливыми родственниками. – Я вижу, вы не последовали моему совету и не  сбежали. Вернее, вам не дали, - Она посмотрела на Гильома ле Муи.
- Ну да, - сказал он. – Несколько рецептов нашей очередной бабули – и всё идет так, как ты хочешь.
- А сейчас с ней что?
- Другая травка. Её нашла и придумала рецепт племянница нашей легендарной колдуньи-бабули. Разум подчиняется ей, а тело – мне.
Джейн в ужасе слушала этот мирный разговор. Бьянка, висящая на кресте, беседовала со своим отцом, как ни в чём не бывало. Ни боли, ни претензий, ни страха, ни жалоб. Как будто беседа двух друзей за чашкой чая.
- Внимание! – Гильом ле Муи хлопнул в ладоши, приковывая все взоры к себе. Джейн вздрогнула от неожиданности. – Внимание! С официальным представлением окончено. Теперь выход жениха!  Бертран! Все готовы и ждут тебя!
В тишине комнаты, нарушаемой только потрескиванием свечей и частым дыханием кого-то из этой страшной семьи, послышался скрип петель, и из стены, заставленной свечами, показался человек. Джейн увидела белое пятно лица и узнала Бертрана де Го. Он вошёл в комнату. Его прямые волосы были распущены и рассыпаны по плечам, что придавало ему сходство с сестрой. Из одежды на нём был только тёмный плащ, скрывавший его фигуру с головы до пят.
- Бертран, невеста ждёт тебя, - торжественно произнёс Гильом ле Муи и подтолкнул Джейн к Бертрану.
  «Невеста? – пронеслось в голове Джейн. – Но мы уже обвенчались!». Она сделала по инерции два шага и остановилась. Бертран картинно распахнул руки, и плащ упал, открывая обнажённое тело. В который уже раз за сегодняшний день Джейн чуть не упала в обморок: на неё смотрело странное юношески-женское  лицо с нежной шеей. Дальше взору открывались упругие груди и плоский живот, а ниже… Джейн вспомнила обрывки и недомолвки своих замужних знакомых дам. Их рассказы и сравнения. Их восторги и разочарования. Джейн, несмотря на свой возраст, никогда не видевшей мужского члена, эти рассказы казались преувеличением и нелепицей, поскольку одна сравнивала член своего мужа с «кочергой от камина, правда, не такой длинный». Другая, приводя в пример член своего любовника, говорила о «церковной свече, правда, не такой толстый». Третья упоминала «язычок колокольчика, правда, не такой твёрдый». Иногда вырывалась более содержательная информация о размерах. И, когда Джейн начинала мысленно примеривать это к себе, она приходила в смятение, как это всё может «там» поместиться. Смущённый разговор с повитухой не успокоил её, а только добавил вопросов. Но теперь, глядя на огромный как у жеребца багровый член Бертрана, Джейн была в самой  настоящей панике. Если бы не снадобье, каким её всё же как-то сумели опоить, она умчалась бы от сюда с диким криком. Но она не могла даже открыть рот. А тут ещё Шарль, любитель человеческого мяса, вдруг стал неестественно дёргаться и закатывать глаза.
- Эй, вы! – крикнул Гильом ле Муи. – Держите ему голову и засуньте что-нибудь в рот, чтоб языком не подавился. Да, дорогая племянница, - обратился он к Джейн. – У Шарля падучая. Его сестричка была сомнамбулой, за что и поплатилась: её пристрелил из арбалета стражник на посту. Он её попросту не узнал, решил, что это привидение. Пальнул со страху, а Сюзанна и не проснулась даже. Правда, Шарль?
Шарль уже лежал на полу, придерживаемый за руки и ноги Анри, Франсуазой и Леоном. Аннетт с ножом в руке держала его подбородок.
Вскоре приступ прекратился, и Гильом ле Муи обратился к Бертрану:
- Невеста заждалась. Сделай из неё жену и отдай нам.
Бертран подошёл к Джейн и потянул её за собой.
- Твоё место сейчас на алтаре. А моё – на тебе.
Он толкнул Джейн к каменной плите у дальней стены. Эту плиту Джейн не заметила просто потому, что свет от большого количества чёрных свечей в комнате туда просто не проникал. Плита была холодной и гладкой с углублением посередине. Гильом ле Муи поднёс факел, и Джейн увидела над плитой перевёрнутый крест в пентаграмме. Пентаграмму по кругу обвивала надпись: «Быть над всем и быть над всеми. Быть выше бога, быть умнее дьявола. Творить то, что хочу, владеть тем, что вижу. Я есть суть и жизнь. Я – Бог». В неверном свете факела Джейн рассмотрела на каменной плите изображение человека с козлиной головой и ногами, и нереально большой член, упирающийся в углубление, из которого выходил жёлоб, заканчивавшийся вместе с плитой. Под тем местом, где жёлоб заканчивался, стояла чаша.
Безо всяких объяснений Бертран сорвал с Джейн одежду. Гильом ле Муи одним движением разорвал крепкий корсет и кринолин. Джейн осталась стоять совершенно обнажённая. Гильом ле Муи подхватил её и бросил на плиту. Джейн закрыла глаза. Очевидно, она всё же потеряла сознание, ибо то, что случилось позже, забыть было просто невозможно.
Уложив Джейн над углублением в плите, Бертран со всего размаху всадил в её нежное лоно свой гигантский член.  Кровь брызнула во все стороны, и большая её часть попала в углубление и по жёлобу стекла в чашу.  Пока он продолжал содрогаться над неподвижной девушкой, полная чаша обошла всех, даже прибитой к кресту Бьянке вымазали губы. То, что осталось в чаше, залпом выпила Франсуаза и подставила чашу снова под жёлоб, ловя тоненькую струйку. Губы самой Джейн Бертран вымазал своим членом, который, отдохнув, снова требовал своего. Бьянка, Аннетт, Леон, Анри, Шарль, Франсуаза – никого он не обошёл своим вниманием. Пока его дядюшка пристраивался к нему сзади, Аннетт с наслаждением обсасывала его соски и груди. Потом Бертран снова кинулся к Джейн. Жак, член которого уже не мог работать сам, вылизывал женское лоно Бертрана, чем мешал ему заниматься с Джейн. Наконец, Бертран, рассвирепев, пнул его ногой в лицо, и Жак отлетел в другой конец комнаты, где Франсуаза и Аннет в это время занимались Пьером и Луисом, которые в свою очередь были заняты Матильдой: один теребил и вылизывал её клитор, другой мял и покусывал её соски.
Партнёры сменяли друг друга до тех пор, пока все не устали.
- Теперь ужин, - провозгласил Бертран. – Ужин в честь дня Сатаны. Шестое июня ещё не закончилось. Жертва не принесена.
Гильом  ле Муи подошёл к Бьянке.
- Ну что, дочка, знаешь ведь, что тебя ждёт. Повторяй за мной: «Отче наш, бывший на небесах…»
- Нет, папочка, - прервала его Бьянка. – Хоть ты и они получите моё тело, вам не взять моей души. Отче наш, сущий на небесах… - начала она громко. Гильом ле Муи поморщился.
- Мы не демоны и не демонические сущности. Нас святой водой и молитвой не убьёшь. Мы просто люди. И такими, какие ты отвергаешь, нас создал твой бог. Ведь ты веришь в это? Говори, что хочешь, молись хоть Магомету, твоя судьба предрешена.
Он подобрал с пола нож, который бросила Аннетт после приступа Шарля, и со всего размаха всадил в живот Бьянке. Распоров её снизу до верху, он повернулся к Франсуазе, но та уже держала чашу у тела Бьянки.
- Зачем ты так! – закричал Бертран, подбегая к дядюшке. – Я хотел, чтобы она была жива, пока мы её едим. А теперь она сдохнет, и придётся её снимать. Шарль нам даже подступиться тогда не даст. А я хотел её зажарить. Не люблю сырого.
- Так отрежь и зажарь, что хочешь. Она ещё жива.
Бертран подбежал к Бьянке и начал пилить ей ногу. Джейн в это время открыла глаза. Но, увидев Франсуазу с чашей крови у ног Бьянки, Бертрана с ножом, пилящего ногу кузине, саму Бьянку с распоротым животом, она снова потеряла сознание.
Бертран наполовину отпилил, наполовину оторвал ногу от Бьянки и поднёс её к факелу. Остальные будто этого и ждали: они бросились к кресту и, повалив его, стали рвать тело Бьянки на части. Вскоре на полу остался наполовину обглоданный скелет с лоскутами кожи, кусками мяса и верёвкой кишок. Шарль убежал в тёмный угол и с наслаждением чавкал и хрустел хрящами. Франсуаза смаковала кровь из чаши, окуная в неё пальцы и облизывая каждый отдельно. Бертран поджаривал на факеле кусочки мяса. Анри сосредоточенно грыз кость. Остальные последовали примеру Бертрана и тоже стали поджаривать кусочки кожи и мяса.
Насыщенный Бертран швырнул свою кость Анри и улегся на плиту к Джейн.
- Свадьба состоялась шестого июня, - усмехаясь, произнёс он. – Теперь я хочу спать. А вы убирайтесь вон. Завтра своё получите.
Родственники, ворча, стали расходиться. Леон нёс Матильду, а Аннетт вела под руку Жака.
Когда все вышли, Гильом ле Муи спросил Бертрана:
- Ты же хотел Мэри подарить хозяину? Почему поменял?
- А я подарю их обеих, - сказал Бертран и соскочил с плиты. – Унеси её в комнату Бьянки. Я ей ещё завтра займусь. Только запри покрепче. И скажи, чтобы привели Мэри.
Гильом ле Муи вышел, неся обнажённую Джейн. Бертран улёгся на плиту задом на углубление и стал массировать и ласкать свой член, елозя задом по углублению. Когда из него фонтаном выстрелила сперма, в комнату вошёл Гильом ле Муи. Следом за ним привели Мэри. Увидев огромный член двуполого Бертрана, Мэри закричала.
- Заткни её, - поморщился Бертран. Гильом ле Муи подошёл к Мэри и, придерживая её голову, резко дёрнул её за язык. Дикий крик оборвался на пике. Кровь залила лицо и грудь Мэри. Ноги её подкосились. Бертран подхватил её под мышки и поволок к плите. Гильом ле Муи подхватил её за ноги и помог Бертрану закинуть её на углубление. Придерживая вырывающуюся Мэри, Бертран ударил её кулаком в лицо. Девушка затихла. Бертран оседлал её и с размаху всадил в её лоно свой вновь напрягшийся член, как до этого он проделал с Джейн. Мэри дёрнулась. Кровь по жёлобу побежала к чаше, подставленной Гильомом ле Муи.
Закончив своё дело, Бертран спустился на пол. На Мэри залез Гильом ле Муи. Он перевернул её на живот и поставил на четвереньки. Придерживая её за зад, он резко вошёл в неё сзади. Мэри задергалась и попыталась вырваться. Гильом ле Муи с размаху ударил её по спине. Бертран пристроился к нему и стал равномерно двигаться в такт. Оргазм наступил одновременно у него и его дядюшки. Бертран слез с плиты и уселся на пол. Гильом ле Муи оттолкнул Мэри и пристроился к нему.
- Оставим её для остальных? – спросил он Бертрана, передавая чашу с кровью и вытирая губы рукой.
- Сначала я в ней искупаюсь.
Он поднялся и прошёл к задрапированному окну и дёрнул за свисавший шнурок. Каменная плита медленно стала  опускаться вниз. Когда она остановилась вровень с полом, на неё сверху упала деревянная плита с гвоздями. Мэри дёрнулась в последний раз и затихла окончательно. В это время за стеной раздался оглушительный грохот: началась гроза. Яркие вспышки молнии не были видны в черной комнате. Только оглушающий грохот сотрясал стены.
- Он принял жертву, - усмехнулся Бертран де Го. – Принеси остальных. Они нам всем уже надоели. А Беатриса и вовсе стала похожей на животное – даже не дает себя вымыть. От неё несет, как от выгребной ямы. Жаль Франсуазу. Но она пыталась подкупить своим телом стражников. Дурочка. Они на это просто не способны. А она так и не поняла, - Он снова усмехнулся. -  Давай скорей. Я в нетерпении.
Гильом ле Муи вышел. Спустя какое-то время он вошел, неся на своих плечах три женских тела в обмороке.
- Ты их не убил? – улыбнулся Бертран.
- Нет, племянник. Просто, они начинали вырываться. Пришлось их утихомирить.
Он стал укладывать на каменное ложе, с которого медленно поднялась плита с гвоздями, по одиночке женские тела и дёргал за веревку, как будто стрелял из лука по мишени. Ни жалости, ни дрожи, ни страха он не чувствовал.
Наконец, последняя женщина была раздавлена. Бертран сорвался с места и бросился вон из комнаты. Гильом ле Муи последовал за ним. В комнате этажом ниже он отворил дверь и увидел Бертрана в каменной ванне из крови, которая продолжала наполняться. Бертран с блаженством на лице обтирал тело, зачёрпывая кровь руками. Гильом ле Муи брезгливо поморщился.
- Я пойду спать, - произнёс он.
Бертран даже не услышал его.

Через некоторое время он вылез из ванны и по тёмным коридорам и переходам поднялся наверх и вышел наружу. Занимался рассвет. Прохладный ветер обдувал обнажённое тело. Дождь хлестал по лицу. Раскаты грома стихали. Вспышки молний виднелись где-то вдали.
- Ты снова проиграл, - произнёс он, обращаясь к розовеющему небу. – Всё будет так, как хочу я. Она родит мне сына. Родит мне ещё много детей. И ты ничего не сможешь изменить. Если легенда правдива, то тебе придётся поломать голову, чтобы найти тринадцатого потомка. Может, мы и прокляты, но живём, как хотим сами. Если ты есть, накажи же нас. Испепели меня сейчас! - Он воздел руки к небу и крикнул: - Докажи, что ты есть! Убей меня!
Ничто не нарушало тишину утра. Красное солнце медленно показывалось из-за горизонта. Бертран опустил руки.
- Так я и знал. Я – Бог. А ты – просто пугало для ничтожных людишек, которые всегда боятся неизвестного и непонятного.
Он сошёл в темноту замка. Природа постепенно просыпалась. Птицы начали свои утренние песни. Жизнь продолжалась. Мир продолжал жить своей жизнью.


Часть вторая

Глава первая

Закончив писать, королева-мать, не глядя, сунула перо в чернильницу, пробегая глазами написанное. В одном месте она потянулась к перу и энергично вычеркнула и надписала что-то сверху. Затем, отбросив перо, она откинулась на спинку широкого кресла. Рука с пером бессильно поникла.
- Мне никто не поверит. Все будут обвинять меня, - прошептала она, глядя в пустоту.
- Конечно, - раздался вкрадчивый голос из-за портьер. – Вы совершили много ошибок и преступлений. Что-то на самом деле, что-то вам приписывают. Одним злодеянием больше, одним меньше – какая разница?
Едва услышав голос, королева резко развернулась в кресле, прищурившись, разглядывая вошедшего. Молодой человек изящной и несколько женственной наружности с гладким розовым лицом и пушком над губами, коварно улыбаясь, приближался к ней, держа шляпу с великолепным пышным пером в руке.
- Кто вы? Резко спросила королева. Она тяжело поднялась с кресла и поискала глазами колокольчик на столе. – Как вы посмели зайти в мои покои?
- Помилуйте, - На лице молодого человека появилось выражение лёгкого удивления. – Вы сами дали мне ключ. И разрешили приходить всегда, когда у вас появятся сомнения или затруднения.
- Я? – Королева гневно топнула ногой. – Да кто вы такой?
Молодой человек безукоризненно поклонился и достал из-за обшлага рукава сложенный лист бумаги.
- Я так и думал, что в заботах вы забудете меня. Поэтому и настоял, чтобы вы написали эту бумагу.
Он подал лист королеве, которая раздражённо приняла его. Развернув, она прочитала:

«Мы, королева Екатерина Медичи, дочь королей, жена короля, мать короля, передаём в бессрочное владение шевалье Бертрану ле Муи, пока у нас есть в нём надобность, ключ от наших покоев с тем, чтобы он в любое время предоставлял нам свои советы и пожелания, кои мы оцениваем высоко. Подписано
                в Лувре  24 июля 1572 года
                Екатерина»

- Что это? – Королева держала двумя пальцами бумагу как какое-то насекомое. – Я ещё раз вас спрашиваю: кто вы? Что означает эта писулька?
Молодой человек снова изящно поклонился, вздохнул и произнёс, скромно опустив красивые глаза:
- Я Бертран ле Муи, сын Бертрана де Го и Катерины ле Муи. Прибыл к вашему двору от вашего дяди, чтобы служить вам по мере моих сил. Эта бумага была написана вами месяц назад, когда я имел честь сделать вам несколько предсказаний, чем доставил вам несколько тревожных минут. Вы сочли меня достойным своего высочайшего доверия и дали мне этот ключ. Я попросил у вас заодно и бумагу, предвидя её необходимость. Видите, я оказался прав. Хотя вы и уверяли меня, что это излишнее.
Екатерина вертела в руках колокольчик, пристально разглядывая красивое девичье лицо, в котором не было ничего мужественного. Молодой человек только раз быстро бросил взгляд на королеву. Судя по выражению глаз, она начала что-то припоминать. Однако, колокольчик всё ещё продолжала держать в руках.
- Значит, вы предсказатель? – спросила она после непродолжительного молчания. – Вы колдун? Алхимик? Астролог? Почему я о вас раньше не слышала?
- Ваше величество, я просто знающий человек. Для того, чтобы рассказать вам будущее, мне не нужно есть поганки и мухоморы, окуриваться благовониями, смотреть в хрустальный шар, расчленять животное или впадать в транс. Я просто знаю.
Екатерина слегка приподняла брови.
- Откуда вам открыто то, что сокрыто ото всех, кроме господа бога?
Бертран улыбнулся.
- Мне это неизвестно. Почему бог выбрал своего недостойного слугу, чтобы дать ему эти сокровенные знания? Возможно, для того, чтобы я мог помочь вашему величеству и вашей собственной стране.
Он указал на письмо, которое королева отбросила, когда взяла колокольчик.
- Вы знаете, что в нём написано? – холодно спросила она, глядя в смеющиеся хитрые глаза Бертрана.
- Да, - Он снова улыбнулся. – В нём вы просите Генриха Гиза быть осмотрительным и сдержанным, отказаться от авантюр, которые могут подвергнуть королевский дом проклятьям и позору.
Екатерина слегка вздрогнула.
- Откуда вы это знаете?
- А откуда вы знаете, что сейчас вечер, хотя стоите спиной к окну? Откуда вы знаете, что слова «королевское величие» пишутся так, а не иначе? Откуда вам известно, что кальвинистская ересь, да и лютеранская тоже, это именно зло? Вы это знаете. Так и я – просто знаю. Я могу не знать, как строятся мосты, но я знаю, когда один из них рухнет, другой взорвут и так далее. Мне неизвестна тайна зарождения жизни, но я знаю, когда она родится и когда умрёт. Я не знаю, сколько звёзд на небе, сколько капель в море, но я могу прочесть, что есть в голове практически любого человека. Я не всеведущ. Я просто знаю то, что другим неведомо.
Он снова поклонился. Екатерина отложила колокольчик.
- И вам ведомо, что случится?.. – начала королева и остановилась.
- Через два дня? – подхватил Бертран. – Да, ведомо. Как и то, что, несмотря на всю несуразность положения, обвинять будут вас.
Королева стиснула кулаки. Бумага Бертрана смялась. Она посмотрела на неё и подала ему. Бертран взял её, расправил и спрятал за обшлаг.

Глава вторая

- Так что же случится через два дня? – спросила она, улыбаясь бледными губами. Глаза её оставались серьёзными и изучающе смотрели на Бертрана.
- Массовое убийство или, если хотите, избиение гугенотов в Париже, которое в последствие назовут Варфоломеевской ночью.
Королева вздрогнула.
- И ничего нельзя сделать? – спросила она, прохаживаясь вдоль стола.
- Уже ничего. Генрих Гиз уже тайно стянул своих сторонников к предместьям Парижа. В течение этих двух дней они рассеются по городу и будут продолжать разжигать ненависть католиков, которые итак не пришли в себя после религиозных и гражданских войн. Войска стоят без дела. И им только на руку ближайшая бойня. Сам король, ваш сын, тяготится покровительственной дружбой адмирала Колиньи. Считают, что Пьер Морвель служит вам. Но мне известно, что это идея Генриха Гиза убить адмирала. Вот, только почему он промахнулся? Возможно, это начало новой гражданской войны.
- И вы продолжаете утверждать, как утверждали месяц назад, что в это время, когда идёт смута в религии, когда гражданская война грозит смести династию Валуа, мои сыновья будут править?
- О мадам, - Бертран улыбнулся. – Ваши два сына будут королями. А править будете вы.
- Два? Не три?
- Да, мадам. Король Карл умрёт от странной болезни – исходя кровавым потом. Король Генрих, ваш любимый сын, будет убит монахом-фанатиком Жаком Клеманом. А третий ваш сын, Франсуа, нынешний герцог Алансонский, умрёт ещё до того, как до него дойдёт очередь. Он будет отравлен.
Екатерина отвернулась и отошла от стола. Она сделала несколько шагов по комнате. Великий прорицатель её времени, Мишель де Нотр-Дам, предсказывал ей реки крови в конце месяца, правление всех её сыновей. Но таких подробностей даже он не говорил.
- А Маргарита? Она останется наваррской королевой или предпочтет лотарингский дом?
Бертран улыбнулся.
- Ваша дочь останется королевой Наварры. Однако подлинной королевой Франции ей не быть.
Екатерина резко развернулась и посмотрела на Бертрана в упор.
- Что вы хотите сказать?
- Только то, что вашему сыну Генриху наследует другой Генрих. – Он помолчал. – Бурбон.
Екатерина вздохнула. Нотр-Дам тоже предсказывал смену династии на беарнский род. Её чернокнижник Джакомо Руджиери, несмотря на все своё колдовство, не смог ничего изменить в грядущем, о чём он и сказал ей, отказываясь от новых чёрных месс. Даже любимый парфюмер, а по совместительству и тайный алхимик и отравитель, Рене, предприняв несколько попыток отравить Генриха Наваррского, отказался от этого. Он считал предначертанным судьбой правление Генриха Бурбона и боялся, что дальнейшие попытки помешать божьему замыслу приведут его к несчастьям и печальному концу раньше времени.
- Но как это так? - спросила она, нахмурившись. – Моя дочь – жена беарнца. А, если он станет королём, она будет королевой.
- Нет, мадам. До того, как стать французским королём, беарнец разведётся с ней. Ваша дочь бесплодна. А королю нужен будет наследник. Он разведётся с Маргаритой и женится на Марии Медичи. Правда, будет это ещё нескоро.
В глазах королевы что-то промелькнуло.
- Да-да, вашей родственнице.
Королева молчала. Молчал и Бертран.
Наконец королева посмотрела на него.
- И ничего нельзя изменить?
- Ничего. Можно только смириться и принять.
- Да будет так. На всё воля господа.
Она протянула руку к своему письму и разорвала его на мелкие клочки. Затем взяла колокольчик и позвонила. Вошедшему слуге она сказала:
- Велите заложить карету. Я еду к исповеднику.
Слуга поклонился и вышел.
- Где вы остановились? – спросила Екатерина, не глядя на Бертрана. Она перебирала вещи на столе и рвала некоторые бумаги.
- Не беспокойтесь обо мне, ваше величество. Я остановился в своем доме. К тому же, у меня здесь родственник при дворе.
- Да? И кто же?
- Шут его величества, карлик Гильом ле Муи.
Королева посмотрела на него и расхохоталась.
- Ну конечно! Как я могла забыть? Ле Муи – это же тот шустрый карлик, который даёт королю советы. Иногда жестокие, иногда умные, но никогда плохих или глупых. Мне иногда кажется, - помолчав, произнесла она. – Что он тоже умеет читать мысли.
- Ничего удивительного. Это у нас семейное.
Королева с подозрением посмотрела на него.
- Ле Муи, ле Муи… - произнесла она, задумавшись. – Нет, это не может быть тот. Вы сказали, вы сын Бертрана де Го и Катерины ле Муи? – обратилась она к Бертрану. Тот кивнул. – А, семья чернокнижников. Король разве не давал приказа о сожжении вашей семьи? – Она усмехнулась.
- Нет, мадам. Кузен Гильом сумел его переубедить. Всех нас всё равно не уничтожить, но в случае угрозы слишком многие тайны могут стать известными. С нами лучше жить в мире, - усмехнулся в свою очередь Бертран.
Королева передёрнула плечами. Не ей ратовать за чистоту христианских рядов. При ней, вернее, с того времени, как умер её муж, Генрих II, и на престол взошёл её сын, несовершеннолетний Франциск, регентом при котором была она, именно с этого времени при дворе стали появляться мистики, гадатели, алхимики, прорицатели, астрологи и чернокнижники. Не слишком ревностная католичка, она не считала зазорным заранее знать, что её ждёт и подправить судьбу. Помочь божьей руке, отравив или зарезав мешающих ей людей, тоже было в порядке вещей. Что же касается грядущих посмертных страстей и мучений, то она предпочитала получать прощение из рук епископов и кардиналов, которые, кто из страха быть следующей жертвой, кто искренне веря в свою правоту, давали ей отпущение, сопровождая наставлениями души в укреплении веры.
Её размышления прервал стук в дверь. Вошедший слуга сообщил, что карета готова. Приказав привести камеристку, королева направилась в спальню.
- Вам бы тоже не помешало поехать со мной, - от порога сказала она.
- Это приказ? – улыбнулся Бертран.
- Нет, дружеская просьба, - холодно улыбнулась королева и вышла.

Глава третья

Проводив закрывающуюся дверь насмешливым взглядом, Бертран оглядел кабинет королевы. Толстый ворс ковров заглушал его шаги. Тонкий аромат великолепного воска свечей щекотал ноздри, а богато украшенные книги услаждали взгляд. Пробежав пальцами по корешкам, он остановился на совсем простенькой библии карманного формата. Обрез её был истёрт от частого употребления, страницы заломились. Рядом лежала книга in folio Маккиавелли о государстве. Бертран улыбнулся. Было видно, что и эту книгу читали часто: помимо потёртого  переплёта на полях попадались заметки, сделанные рукой королевы. Достойная ученица не во всём была согласна с жестоким и коварным итальянцем, но оправдывала его позиции. Хотя она и считала, что в политике к убийству прибегают слабые правители, но вместе с тем признавала, что иногда это единственное средство добиться цели, хоть и не самое лучшее. Доказательством служит убийство Жанны д’Альбре, матери беарнца. Королева считала, что, устранив неистовую гугенотку, она получит ручного короля Генриха, который уравновесит честолюбивые устремления лотарингцев. Но, в свете предсказаний, полученных от разных людей, она уже не была уверена, стоило ли травить королеву Жанну. Казалось, благодушный и доверчивый беарнец был доволен своим положением при дворе, положением, которому даже Екатерина не смогла бы дать точного определения. С одной стороны, он был ей нужен, с другой, она его опасалась. Как он отреагирует на массовую бойню своих единоверцев? Не поднимет ли он бунта и, объединившись с Англией или германскими княжествами, затеет новую войну? Вдруг предсказатели ошибаются, и во вспыхнувшей войне он сместит её сына и сядет править сам? А вдруг, обвинив её и короля, он объединится с Гизами и опять-таки свергнет Карла с трона в надежде, что после этого он одолеет и их? Королева-мать была политиком. Но она была и суеверна. Чёткие заметки в книге Маккиавелли никак не уживались с мрачными раздумьями, написанными ею в бумаге, вложенной в библию. Смута в стране порождала неуверенность в душе. Поэтому Екатерина и искала способов успокоения. Но такова была её судьба, что успокоение к ней придёт только со смертью.
Пробило полчаса. Отложив в сторону Макиавелли, Бертран прикоснулся к маленькой изящной книжке стихов Петрарки.
- Мадам, - не оборачиваясь, произнёс он, поглаживая узор на обложке. – Вам не за чем следить за мной. Если бы я захотел, я бы мог убить вас, а ваша стража не обратила бы на меня внимания.
Зашуршала портьера. Бертран обернулся. Королева-мать сурово смотрела на него.
- Как вас понимать? – холодно спросила она.
- Позовите кого-нибудь из слуг, я покажу, - предложил Бертран.
Екатерина позвонила. Вошёл слуга.
- Позови Жанну, - приказала заинтригованная королева, мрачно поглядывая на Бертрана.
Через несколько минут вошла молоденькая девушка с опущенными к полу глазами. Бертран оглядел её. Подойдя к ней вплотную и приподняв подбородок указательным пальцем, он посмотрел ей в глаза. Затем медленно прикоснулся к её обнажённой руке и сказал:
- Ты обожглась.
Девушка отдёрнула руку и на глазах удивлённой Екатерины на руке девушки в том месте, где её коснулся Бертран, начал созревать волдырь.
- Ты не аккуратна, - спокойно произнёс он и с размаху ударил её по лицу. Девушка отпрянула, схватившись за покрасневшую щёку.
- Теперь спросите её, кто её ударил, - произнёс Бертран, не глядя на Екатерину.
- Жанна, кто ударил тебя? – спросила Екатерина, протянув к девушке руку. Та непонимающе посмотрела на неё, на Бертрана и пролепетала:
- Ударил? Когда?  Я не знаю, не помню.
Бертран удовлетворённо кивнул.
- У тебя ничего не болит. Всё прошло, - проговорил он, и Екатерина увидела, что девушка медленно опустила руку, её щека начала бледнеть, а волдырь на руке уменьшаться и исчезать. – Иди, милая. Королева благодарит тебя за услуги.
Девушка посмотрела на Екатерину. Та кивнула, и девушка вышла. Екатерина молчала. Она перебирала в руках чётки из чёрного жемчуга и задумчиво смотрела на Бертрана.
- Нет, мадам, - покачал головой Бертран на невысказанный вопрос королевы. – Я не всех могу заставить делать то, что я прикажу. А заставить толпу – это очень сложная для меня задача. Я знаю, что в нашем роду встречались разные колдуны и чародеи, но я к таким сильным магам не отношусь.
- Откуда вы знаете, о чём я думала? – крестясь, спросила королева.
- Я Бертран ле Муи, из рода де Го и ле Муи, - просто сказал Бертран. – Я же говорил вам.
Они помолчали. Королева продолжала вертеть в руках жемчужину чёток, думая о своём.
- Так вы всё ещё хотите, чтобы я поехал с вами к Руджиери? – спросил наконец Бертран.
Екатерина вздрогнула. Она открыла рот, чтобы что-то спросить, но лишь слегка улыбнулась.
- Я говорила, что поеду к духовнику, - произнесла она.
- Ваше величество, - улыбнулся в свою очередь Бертран. – Не надо быть гением, чтобы знать: не королева ездит к духовнику, а духовника вызывают к ней в любое время дня и ночи. А то, что вы захотели проверить меня – это и так понятно. Даже не надо прибегать к моему дару, чтобы догадаться об этом.
Екатерина кивнула:
- Едем.
Она вышла, подозрительно поглядывая на спокойное лицо Бертрана. Через несколько минут копыта лошадей застучали по мостовой, везя королеву и Бертрана в мрачный дом чернокнижника.

Глава четвёртая

У дверей своего любимца Екатерина постучала условленным стуком. Дверь отворил молодой человек с гладким смуглым лицом, бойкими глазами и чёрными кудрями.
- Лоренцо, ваш отец дома? – спросила королева.
Молодой человек кивнул и проводил пару по узкой лестнице на второй этаж. Постучав в одну из дверей полутёмного коридора, он произнёс:
- Отец, это ваша частая посетительница.
Раздавшийся в ответ возглас он воспринял как приглашение войти и открыл перед королевой дверь.
Войдя в комнату, Бертран словно очутился в лавке некроманта или алхимика. По стенам были развешаны чучела, в которых угадывались крокодил, гиена и дикобраз. На столах в беспорядке валялись колбы, реторты, диаграммы гороскопов, таблицы наблюдений за звёздами, хрустальные шары разных размеров, тигли, щипцы и ступки с пестиками, наполненные какой-то тёмной субстанцией. В шкафах стояли книги, большей частью по колдовству и астрологии. На полках помимо банок с обычными порошками, семенами и жидкостями, стояли заспиртованные ящерицы, змеи, уродливые человеческие зародыши и части человеческих тел. За центральным столом, заваленным бумагами, рулонами, перьями и книгами, сидел гладко выбритый худощавый мужчина средних лет с чёрными волосами, посеребрёнными у висков. В одной руке он сжимал большую лупу с позолоченной рукоятью, в другой перо. Перед ним лежал угольник с полукругом в центре и схема, сплошь испещрённая астрологическими значками. Мужчина быстро поднялся, оправляя тёмную  одежду, чем-то смахивающую на сутану.
- О госпожа, вы пришли рано. Я ещё не закончил расчётов, - Он, не глядя на них, положил перо на ближайший рулон. Не удержавшись, перо мягко скатилось на пол.
- Я не за гороскопом, Джакомо, - Она махнула рукой в сторону Бертрана.
- Молодой человек нуждается в  любви или в деньгах? – спросил Руджиери, пристально глядя на Бертрана.
- Ни то, ни другое, любезный. Госпожа хотела, чтобы ты рассказал ей, кто я.
Вздрогнув от фамильярного «ты», Руджиери перевёл взгляд на Екатерину. Та кивнула. Колдун повернулся, чтобы зажечь ещё свечей, и предложил гостям сесть около стола. Сам он сел напротив Бертрана и попросил его руки. Бертран протянул обе ладонями вверх. По мере того, как проходило время, его лицо хмурилось, а взгляд становился всё более настойчивым, словно он пытался прожечь им ладони сидящего человека. Бертран, склонив голову на бок, словно забавляясь, следил за ним насмешливым взглядом. Наконец колдун положил лупу и поднял голову:
- Моя госпожа будет недовольна мной, но я ничего не понимаю. Каждая линия на руке этого человека противоречит другой. Он молод, но он и старик. Он безгрешен, но в то же время в нём сидит бес, он может вызывать любовь, но не хочет ею пользоваться. Его душа – это котёл бурных эмоций, в котором варятся его честолюбивые устремления, самомнение и гордыня. Но он ничего не делает  для того, чтобы добиться желаемого. Судьба сама идёт ему навстречу. Я в первый раз встречаю такую руку.
Он отпустил ладони Бертрана и откинулся на спинку кресла.
- Могу я спросить господина о его имени? – спросил он, сцепив руки на животе.
- Конечно. Я Бертран ле Муи.
В глазах старого колдуна, что-то промелькнуло.
- Вы не имеете отношения к Луиджи да Гоцци? – спросил он.
- Нет. Ни в какой мере. Я даже не знаю, кто это такой.
- Это чернокнижник, сожжённый в Вероне лет десять назад.
- Нет, колдун. Италийские владения нашей семьи это Баса и Бузони.
Руджиери вздрогнул.
- Так вот вы кто! Это значит ваш дядюшка заставил написать завещание на себя вдову графа Баса после того, как убил его?
- Не дядюшка, а двоюродный дед. А племянник троюродного дяди женился на наследнице графов Бузони…
- Девочке десяти лет! – воскликнул Руджиери, воздевая руки к потолку. – После того, как истребил всю её семью!
- Именно, -  со спокойной улыбкой подтвердил Бертран.
В волнении Руджиери потянулся к кувшину с водой. К его удивлению кувшин двинулся ему навстречу.
- Господь, спаситель мой! – прошептал помертвевшими губами Руджиери и быстро перекрестился, сделав одновременно «рожки» левой рукой.
Бертран оторвал взгляд от кувшина и со злостью произнёс:
- А-а, теперь ты вспомнил бога, лицемерная душа. А, когда отнимал ребёнка у голодной матери, чтобы использовать его в своих мерзких целях, вместо того, чтобы дать ей поесть, ты о боге не вспоминал. Когда подделывал гугенотские письма, чтобы Генрих Гиз мог развязать гражданскую войну, ты о боге не думал. Когда, вместо оценки алмаза разорившегося маркиза ты состряпал ему подделку, которую он не смог продать и повесился, сохраняя свою честь от обвинений в мошенничестве, бога не было ни в твоей душе, ни в сердце. А теперь, когда я просто показал тебе человеческие возможности или свой дар, если хочешь, ты крестишься и причитаешь. Твоя душа давно погибла. Чего же ты сейчас боишься?
По мере слов Бертрана Руджиери поднимался в кресле. Наконец он встал, опершись о стол.
- Кто вы? – хрипло спросил он.
- Я тот, кто знает о вас всё, - ответил Бертран, откинувшись в кресле и положив ногу на ногу. – Не беспокойся, мне наплевать на тебя и твои грехи. Не моё дело вмешиваться в твою жизнь. Губи свою душу как хочешь. Только не надо при мне разыгрывать святой ужас. Я ведь всё равно пойму, когда ты врёшь.
Бертран замолчал. Молчал и Руджиери, обессилено упав назад в кресло.
- Что вы хотите, - наконец сказал он, медленно поднимая глаза и пытаясь спокойно смотреть на Бертрана.
- Я знаю, что у тебя находится часть документов, спрятанных тамплиерами перед уничтожением ордена.
Руджиери дёрнулся и в протестующем жесте вскинул руки.
- Нет-нет, - улыбнулся Бертран. – Уважаемая госпожа не вспомнит эту часть нашего с тобой разговора. Если, конечно, ты сделаешь то, что я скажу.
Руджиери откинулся на спинку кресла и потёр руками лицо.
- Какие документы вам нужны? – устало спросил он.
- Те, которые из Ла-Рошели отплыли к Пиренейскому полуострову. Те, которые болтались по островам в Средиземном море, пока не попали в Венецию. Те, которые ты похитил у хранившего их, принеся в жертву юного и ни в чём не повинного храмовника, только недавно вступившего в орден.
Руджиери мрачно посмотрел на него.
- Нет, любезный, - насмешливо произнёс Бертран. – Убить меня могу лишь я сам или кто-то из моей семьи. А ты, насколько мне известно, не являешься ни тем, ни другим. А вот я могу доставить тебе много неприятных минут, - Он пристально посмотрел на Руджиери.
Тот недоверчиво улыбнулся и попытался что-то сказать, но не смог раскрыть рта. Изумление отразилось на его лице. Он попытался встать с кресла, но не смог двинуть ни рукой, ни ногой. На его лице отразилась паника. Некоторое время Бертран наблюдал за ним, потом произнёс:
- Я не могу излечивать прикосновением, убивать или воскрешать словом божьим. Но я могу заставить твоё тело или твой разум некоторое время подчиняться мне.
Он опустил глаза и потёр лоб. Руджиери в этот момент подскочил в кресле.
- Вы дьявол! Всё, что я слышал про вашу семью – правда! Вы отродье сатаны! И вы хотите, чтобы я помогал вам?
- Колдун и подручный дьявола отказывает в помощи его отродью? – Бертран поднял глаза и впился в лицо Руджиери. Колдун схватился за сердце и стал медленно оседать, цепляясь за угол стола. – Я же сказал, что смогу доставить тебе несколько неприятных минут. Хочешь, тебе каждую ночь будут сниться кошмары? К примеру, Жанна д’Альбре с перчатками от парфюмера Рене, которые ты пропитал ядом? Или та молодая мать, у которой ты отобрал сына, чтобы использовать его тело и душу? Или те несчастные, которых ты травил своими любовными эликсирами? Я могу это сделать. Мне даже не надо находиться с тобой в одной комнате.
- Но у меня нет никаких документов! – воскликнул, задыхаясь, Руджиери, пытаясь дотянуться до кресла. Он тяжело рухнул в него и рванул платок на шее.
- Я предупреждал, что узнаю, когда ты врёшь, - Бертран легко поднялся  и ушёл вглубь комнаты. Нажав на скрытую панель, он просунул руку в образовавшуюся пустоту. - Ты слаб, - сказал он, доставая большую шкатулку. – Ты только и можешь, что своими фокусами пугать старушек и трусливых мальчишек. Я бы мог заставить тебя мучиться кошмарами до конца твоих дней. Но сатана дарует тебе милость. Только в эту ночь ты познаешь ужас раскаяния.
Он спрятал шкатулку в складках плаща и сел на своё место.
- Сейчас госпожа очнется, и не будет помнить о нашем с тобой разговоре. Вы продолжите общаться, как ни в чём не бывало, - Бертран хлопнул в ладоши.
Королева пошевелилась в своём углу. Бертран со скучающим видом рассматривал перстни у себя на пальцах.
- Что ты говорил про ребёнка и мерзкие цели? – прервала молчание королева, сидевшая в тёмном углу. Бертран развернулся к ней.
- Моя госпожа. Ваш любимец не отец Лоренцо. Лоренцо родился в бедной деревне у женщины, которую отвергли родственники за внебрачную связь. Женщина попрошайничала в Падуе, когда уже от голода не могла работать проституткой. Там её и её ребёнка Руджиери и заметил. Он увидел в мальчике зачатки медиума, а так же понял, что впечатлительная натура запросто может принять его слова за откровения свыше. Он воспитывал из него предсказателя и пророка, и когда ему было выгодно, пользовался его «талантами». Разве не Лоренцо сказал, что, убив королеву Наваррскую, протестанты испугаются и затихнут, и наступит мир? – Бертран взглянул на Руджиери. – Всё очень просто. Он мстил ей за то, что она изгнала из своего королевства колдунов и шарлатанов. А там была благодатная почва для его дел. Ведь в протестантстве предсказание судьбы человеком, не являющимся пророком, считается грехом. Смертным грехом считается ворожба, гадания, астрология и алхимия. Вот ваш любимец и отомстил ей вашими руками. А теперь у вас назревает новая гражданская война. Так бы Лотарингцы и Бурбоны покусывали друг друга, а теперь они втянут и вас в свои склоки.
Бертран замолчал. Он взглянул на королеву, сидевшую с каменным выражением лица, на Руджиери, прикрывшего лицо руками, и добавил:
- Моя госпожа, скоро будет бить набат Нотр-Дамма. Не пора ли вам вернуться домой? Как бы не случилось беды.
- Да, вы правы, - медленно перевела на него взгляд королева. – Нам пора.
Она поднялась.
- С вами я поговорю позже, - холодно сказала она, глядя на согнутую фигуру Руджиери. Она окинула его ледяным взглядом и направилась к двери, где её уже ждал Бертран.
- Вы действительно тот, за кого себя выдавали, - произнесла она в карете на обратном пути. – Теперь объясните, чего вы хотите?
- О, сущей малости, - улыбнулся Бертран. – Чтобы оставили в покое мою семью. Эта суеверная возня вокруг наших знаний и умений очень раздражает.
- Я посмотрю, что я смогу сделать, - сказала королева, откинувшись на подушки.
До конца пути они не проронили ни слова.

Глава пятая

Избиение гугенотов в Париже продолжалось около трёх дней. Дом Бертрана, хотя и находился рядом с протестантским кварталом, где не осталось в живых ни одного гугенота и ни одного целого здания, по странной прихоти судьбы не был тронут ни грабителями, ни фанатиками. Не считая нужным рисковать, всё время погрома Бертран провёл запершись.
Только одни раз он приказал открыть дверь, когда со стороны чёрного хода послышался торопливый стук. Его молчаливый слуга впустил совсем ещё юную девушку в порванном платье и раненную в  нескольких местах. Она обессилено села на ступеньки лестницы и попросила убежища. Спустившийся Бертран внимательно рассматривал случайную гостью. Если бы не копоть на лице и кровавая рана на отрубленной руке, замотанной грязной окровавленной тряпицей, её можно было бы считать красавицей. Зелёные слегка раскосые глаза на бледном лице странно гармонировали с ярко-рыжими кудрями. Закрытое платье скрывало маленькую аккуратную грудь, а маленькие туфельки – изящную ножку. Увидев Бертрана, девушка кинулась к нему и схватилась целой рукой за его камзол.
- Умоляю, сударь! Защитите! Помогите мне! Умоляю!
- Полно, Бьянка, - ласково сказал Бертран. – Как ле Муи не поможет де Го, своей родственнице.
Девушка отпрянула и с ужасом посмотрела на него.
- Мой бог! Вы – Бертран ле Муи?
- Да, милая. А ты Бьянка Безе. Какая-то там кузина отца двоюродного дяди моей троюродной тетки де Го.
Бьянка прислонилась к стене. С любопытством, смешанным со страхом, она рассматривала Бертрана. Он протянул ей руку.
- Пойдём, милая. Пьер согреет тебе воды и перевяжет раны. А потом ты мне расскажешь, как потеряла руку.
Бьянка отстранилась от стены и медленно пошла за Пьером, который отвёл её в полутёмную комнату с огромной бочкой. Усадив её в кресло, он вышел. Через некоторое время он вернулся с мазями, склянками и корпией. Аккуратно промыв раны, он перевязал их и снова вышел.
Пока Бьянка предавалась отдыху и полудрёме, Пьер несколько раз входил и выходил с вёдрами полными воды и наполнял бочку. Когда бочка была наполнена, он вынес пустые вёдра и молча встал перед задремавшей девушкой. Очнувшись от его присутствия, Бьянка огляделась. Женщины, чтобы помочь ей, не наблюдалось. Пьер, видя, что она пришла в себя, так же молча вышел. Вскоре появился Бертран в домашнем халате с бокалом рубиновой жидкости в руках.
- Ну, милая, я вижу, Пьер обо всём позаботился. Теперь, поскольку ты наверняка не ужинала, я предлагаю тебе для начала бокал вина и мой скромный стол после ванны. Твой наряд тебе больше не понадобится: уж очень он рван и грязен. В моих шкафах найдётся достаточно одежды для тебя от моих сестёр и кузин. И не смей мне отказывать, - Он предостерегающе поднял руку, видя, что Бьянка хочет возразить. – Хоть ты ещё и не до конца поверила, но ты моя родственница. А родным надо помогать. Пей, - Он протянул ей бокал. Бьянка недоверчиво взяла его. – Пей, не бойся. Зачем бы мне тебя травить, когда проще было бы захлопнуть перед тобой дверь, когда ты стучала. – Бьянка пригубила. Вино оказалось сладким, но с привкусом горечи на языке. – Я добавил туда немного травок, чтобы ты расслабилась, и твои раны быстрее зажили. -  Бьянка почувствовала, как нега разлилась по её телу, а раны начали меньше ныть от мазей Пьера. Ей стало спокойно и хорошо. – Замечательно, - кивнул Бертран. – А теперь я помогу тебе раздеться, - и двинулся к ней. Бьянка слабо взмахнула здоровой рукой в знак протеста. Бертран рассмеялся. – Да ладно, милая. Я же в два раза старше тебя.
Его руки легко касались Бьянки. Незаметно для себя она осталась полностью обнажена. Бертран отстранился и с восхищением оглядел девушку. Тонкая шея, изящный слепок белых ручек, маленькие грудки как у девочки-подростка, тонкая талия, оканчивающаяся длинными ножками. А между ними в густых завитках Бертран с восторгом увидел вполне сформировавшийся член, который Бьянка пыталась прикрыть.
- Вздор, милая. Ты совершенна, - И он скинул с плеч халат, оставшись так же полностью обнажённым. Его широкие плечи с мускулистыми, но изящными руками переходили в безволосую белую грудь с рельефом мышц. Плоский живот венчал великолепно сложенные ноги, между которыми не наблюдалось ничего похожего на мужское естество. Он поворошил свои кудри между ног, демонстрируя женские складки.
- Теперь, милая, я сам вымою тебя.
Он подхватил расслабленную Бьянку и опустил её в бочку с успевшей слегка остыть водой. Затем, подхватив кусочек мыла и пушистую мочалку, он залез сам. Нежно водя мочалкой по израненному телу, он постарался не попадать мылом в ещё не подсохшие раны. Он шептал ей ласковые слова, распушая волосы и поливая её голову из изящной серебряной кружки. Девушка расслабилась совершенно и даже слегка задремала. Очнулась она от того, что кто-то куда-то её нёс. Это Пьер с помощью уже одетого Бертрана вытащил её из бочки и закутал в нагретое полотенце. Разморенная, она хотела было встать на ноги и пойти сама, но Пьер уже подхватил её, и, как малого ребёнка вынес из комнаты. Сладкая дрёма снова овладела ею. Как сквозь вату она чувствовала чьи-то прикосновения к своим ранам, и вязкая мазь тысячами иголок снова впилась в её плоть. Мягкая ткань была наложена на раны, тёплый пряный напиток оказался на её губах, и глубокий сон наконец овладел ею целиком.

Глава шестая

Она проснулась от того, что яркий солнечный луч бил ей в глаза. Открыв глаза, она увидела себя в великолепной кровати с белоснежным бельём и высоким бархатным балдахином. Аккуратно задёрнутый, он всё же оставлял маленькую щель. Сквозь неё, как и сквозь щель небрежно задёрнутых тяжёлых штор, пробивалось утреннее солнце. Бьянка ощупала себя здоровой рукой. Она была перевязана по всем правилам медицины. За ночь ни одна повязка не сползла и не потревожила подсыхающие раны. К слову сказать, благодаря ли ванне, мазям или благословенному отдыху, но эти самые раны уже не болели и даже не ныли. Бьянка осмотрела забинтованную культю. На ней не было видно ни капли крови. А просторная ночная рубашка из тончайшего батиста была аккуратно завязана у горла, что, однако, не доставило ей ни малейших неудобств во время сна. Бьянка развязала узел, распустила шнурок и ощупала своё тело и повязки на нём. Повязки были наложены туго, но не настолько, чтобы она не могла дышать. Удовлетворённо и слегка испуганно она закончила своё исследование и откинула одеяло. Рядом на прикроватном столике стояли таз и кувшин из фарфора с тёплой водой. Около них лежало ослепительно чистое полотенце.
Освежившись, Бьянка оглядела комнату. Кроваво-красный балдахин кровати оказался богато расшит золотом. Резные столбики, поддерживающие его, были из красного дерева. Мебель в комнате, картины, зеркала, казалось, всё говорило о богатстве владельца. «И как этот дом и его хозяин смогли уцелеть в Варфоломеевскую ночь?» - потрясённо подумала Бьянка, оглядывая это великолепие. На спине кровати висел тончайший розовый пеньюар. В вазе около зеркала венецианского стекла в резной позолоченной оправе стояли голландские тюльпаны.
Накинув пеньюар, Бьянка позвонила в золочёный колокольчик, который нашла на прикроватном столике рядом с кувшином. Через несколько минут появился невозмутимый Пьер с подносом полным еды в тончайшей фарфоровой посуде. Слегка удивлённая, Бьянка приняла из рук Пьера поднос и спросила:
- Ваш хозяин проснулся? Когда я могу его увидеть?
Пьер, направлявшийся к двери, остановился, развернулся и без эмоций ответил:
- Бертран ле Муи проснулся.  Он завтракает. Он закончит. Он придёт к вам.
Подождав минуту, он развернулся и вышел.
- Что за странный тип, пробурчала Бьянка, принимаясь за еду.
Круассаны были ещё тёплые, тёплое вино ароматным, а яйца «пашот» просто таяли во рту. Почувствовав сильный голод, Бьянка съела всё, что было на подносе. Допивая вино, разбавленное водой, она снова оглядела комнату. Расписной потолок, богатый шёлк на стенах, дубовые панели, блеска начищенный паркет там, где не было персидского ковра ручной работы – это великолепие завораживало и пугало. «Чего хочет от меня человек, спасший от смерти и поместивший в такую роскошь?» - Бьянка не утерпела и не ограничилась осмотром. Она ощупывала каждый завиток резьбы, каждую статуэтку. Отдёрнув шторы, она вздрогнула. На неё смотрела улица. Около окна покачивалась ветка с зелёными листочками. Протянув руку, чтобы сорвать её, она наткнулась на невидимую преграду. «Странно! – потрясённо подумала она. – Я слышала, что научились делать такое, особенно в Венеции. Но то, что сейчас на самом деле передо мной – это чудо!». Она осторожно провела рукой по прохладной поверхности. Стекло было настолько прозрачным, что создавалась иллюзия его полного отсутствия.
- Да, моя дорогая, - раздался вкрадчивый голос за спиной Бьянки. – Это действительно стекло. И это стекло я сделал сам. В своём замке.
Бьянка быстро обернулась. В дверях её комнаты стоял одетый по всем правилам щёгольского искусства, с аккуратно уложенными волосами и высоких туфлях хозяин дома, Бертран ле Муи. Он плавной походкой подошёл к ней и непринуждённо положил руку ей на плечо.
- Прекрасное утро, правда? – спросил он, оглядывая улицу и дома напротив. Он постоял несколько минут. Затем, словно спохватившись, обернулся к ней.
- Ну-с, надо проверить ваши раны.
Он позвонил. Вошёл всё тот же Пьер с баночками мазей, лентами ткани и полотенцами через руку.
- А разве женщин у вас в услужении нет? – спросила Бьянка, инстинктивно запахивая ворот.
Бертран насмешливо посмотрел на неё.
- Нет, моя дорогая. До вашего появления со всем отлично справлялся Пьер. И я, видите ли, памятуя о нашем родстве, не думал, что нам понадобится кто-то ещё.
- Но приличия… - начала Бьянка.
- Вздор, милая, - нетерпеливо взмахнул рукой Бертран. - Вы же гугенотка. А значит, вам не привыкать к суровости жизни. Впрочем, - добавил он, поворачиваясь, чтобы уйти. – Если вам хочется сгнить от заражения, воспаления или бог знает ещё от чего, лишь бы были соблюдены приличия, воля ваша. И я, и Пьер сейчас же вас покинем.
Он направился к двери. Пьер безмолвно последовал за ним.
- Нет! – воскликнула Бьянка и порывисто шагнула к ним. Здоровой рукой она продолжала сжимать пеньюар у ворота, искалеченная рука уже протянулась к ним в инстинктивном желании остановить. Бертран обернулся. Бьянка беспомощно склонила голову. – Я приму вашу помощь.
- Ну-ну, не надо таких жертв, - Бертран улыбнулся. – Вас и без того за колдовство чуть не растерзали. Вы думаете, толпа видела меньше, чем Пьер, когда в первый раз перевязывал тебя? – Бьянка инстинктивно завернулась в пеньюар. – Или я не прав? Ведь именно за колдовство тебе отрубили твою шестипалую руку? – Бьянка схватила здоровой рукой покалеченную и в ужасе уставилась на Бертрана. – Но ведь никто не знает, что ты не совсем женщина, не так ли? Иначе тебя бы вообще сожгли.
Бьянка без сил упала в кресло. Пьер подошёл к ней со своими знахарскими баночками и поставил рядом с ней на стол.
- Да, я знаю многое. Ведь и я, и ты из семьи де Го ле Муи. Ты что, не знала о нашей семье и её «тайном» могуществе?
Бьянка подняла голову. По её щекам бежали слёзы.
- Я знала. Я всё знала. Но я не хотела верить. Меня воспитывали в другой семье. Я думала, что этот кошмар закончился…
- Когда ты могла видеть сквозь стены и читать мысли других людей? – подхватил Бертран.
- Нет, - Бьянка помедлила. – Иногда я прикасалась к человеку, и он умирал через два-три дня. Иногда я брала в руки цветы, и они вяли на глазах. С возрастом я научилась сдерживать такие вещи. Держать внутри себя. Но они вырывались помимо моей воли.
- Поэтому ты сбежала в Париж?
- Да, в Париже легко затеряться.
- Да, но и в Париже живут люди. И у них есть глаза и уши. А главное – языки. Которые любят молоть всякие глупости, очерняя других.
- Увы, - Бьянка снова склонила голову. Бертран кивнул, и Пьер начал разматывать первую повязку. Закрыв глаза, Бьянка предоставила Пьеру действовать по его усмотрению. Бертран поднёс ей бокал. Она отпила, и дрожь стыда, потрясавшая её, когда до неё начал дотрагиваться Пьер, постепенно прошла.
- Зачем? – прошептала Бьянка, подняв глаза на Бертрана. – Зачем я вам? Что вы от меня хотите?
Бертран наклонился к ней, опершись о спинку кресла около неё, глядя в её глаза. Его взгляд был пугающе пустым и безжизненным.
- Я Бертран ле Муи, - произнёс он. - Ты Бьянка Безе де Го. Мы две половины одного целого. И мы должны это целое воссоединить. Мы должны продолжить наш род.
Бьянка дёрнулась так сильно, что рука Пьера, смазывавшая мазью её раны, соскочила на манжет Бертрана и испачкала его.
- И чего ты так боишься? – с досадой произнёс Бертран, исследуя испорченные кружева. – Судьба всех потомков де Го и ле Муи сохранять и преумножать знания и продолжать род. Чего же тебе не нравится?
- Нет, - твёрдо произнесла Бьянка. – Я не хочу плодить таких же проклятых уродов, как сама. То, что я слышала о нашем роде, ужасает. И я не хочу быть причастной к этому.
- Ты уже причастна, - недовольно произнёс Бертран, оборачиваясь к ней. – Ты часть рода.
Он помолчал. Потом быстро наклонился близко к её лицу.
- Или ты думаешь, что я, мой дом и всё богатство в нём уцелели после этих погромов просто так? Ты думаешь, что бог тебя привёл ко мне? Что толпа просто потеряла тебя, когда никто не стал ломиться в дверь после твоего прихода? Нет, милая. Это всё я. Это моя воля направила тебя к чёрному ходу – и ты пришла. Это мои усилия заставили толпу свернуть в другой переулок – и никто нас не побеспокоил. Мне нужно продолжить род. Я искал тебя в Париже, поскольку чувствовал, что кто-то из моей родни здесь есть. И я продолжу свой род. С твоей помощью или без неё. Если не хочешь добром… - Бертран выпрямился. – У меня чудесные подвалы, - Он зловеще улыбнулся. – Мы сегодня же можем туда спуститься.
- Ваши подвалы не испугают меня, - Бьянка встала, отстраняясь от рук Пьера. – Я сказала, что я против. Я не изменю своего решения.
Она помолчала.
- Лучше бы вы отдали меня на растерзание толпе, - едва слышно произнесла она.
- Ну вот ещё, - фыркнул Бертран. – Давать на растерзание черни такое великолепное тело, - Бьянка закрыла лицо руками. – Зря ты страшишься его. И к тому же, я уже потратил много сил, разыскивая тебя. Я не хочу опять начинать сначала. К тому же, ты понятия не имеешь, что такое быть растерзанной толпой. Даже смерть на костре много приятнее, - Он помолчал. – Мы две половины одного целого, - повторил он.
- Нет, - Бьянка подняла лицо. – Мы проклятые души. Но я, если не дам такого же проклятого потомства, могу ещё отмолить свою. Как и вы.
- Вздор, - Бертран взмахнул рукой. – Итак, ты отказываешься добровольно продолжить наш род?
- Да, - Слёзы бежали по щекам Бьянки, но взгляд её был твёрд.
- Ну что ж, - Он посмотрел на Пьера. Невольно Бьянка тоже взглянула на него. В следующее мгновение свет померк перед её глазами, и она упала на руки Бертрана. – Отнеси её, - брезгливо сказал Бертран, передавая тело Бьянки как кучу тряпья. – В самый глубокий и самый сырой подвал. Крепко свяжи и главное – завяжи глаза. Сегодня больше не кормить. Завтра ты сделаешь ей перевязку и выколешь ей глаза. Не прикасайся к её ладони. На сегодня всё. Если понадобишься – я позову.
Пьер кивнул, молча повернулся и вышел со своей ношей. Бертран, заложив руки за спину, уставился за стекло на шумящую улицу.
- Первая партия твоя, - пробормотал он, сжимая и разжимая кулаки за спиной. – Но битва не выиграна. Теперь мой ход. Я – бог!
Он со злостью стукнул по подоконнику. Вокруг кулака пошли трещины по краске.
- Я – бог! – повторил он громко.
В это время зазвонили колокола на ближайшей церкви.


Часть третья

Глава первая

- Вам ничего не придётся делать, мой король. Просто скажите, что нынешнюю пасху вы будете встречать не вместе. Остальное оставьте богу.
- А не будет это выглядеть странным, трусливым, смешным, дружочек?
- Мой король, Объединительный эдикт* восемьдесят восьмого года, а до этого избрание кардинала Карла наследником престола заставит вспомнить ваш переход в католицизм шесть лет назад. А помните папское отпущение грехов четыре года назад? А Нантский эдикт** и ваша болезнь в прошлом году? Если мадам Габриэль не дура, прошу прощения, мой король, она должна понять, что после вашего ноябрьского выздоровления и январского согласия королевы Марго на развод вы не хотите сейчас новых трений с папой. Чего только стоит провозглашение вашего сына Александра наследником престола! Не от того ли ваша жена отозвала своё согласие? Если мадам Габриэль это не убедит, напомните ей историю с портретом и чем она закончилась.
- Я публично объявил, что женюсь на ней в Белое воскресение***.
- Весьма легкомысленное заявление.
- Да. Сюлли мне тоже так говорил, дружочек.
- Протеже оказался мудрее своего рекомендателя.
- Значит, Бертран, ничего не предпринимать? Я после буду выглядеть либо подозрительно, либо дураком.
- Мой король, как правитель вы мудрее многих. Чего стоит ваш побег из Парижа в семьдесят шестом от плена короля Карла и соглядатаев его вездесущей матушки. Но человек вы слишком легкомысленный. Как говорил ваш любимый д’Обиньи, у вас к штанам вечно какая-то юбка пристёгнута.
- Да, мне не хватает этого ворчуна.
- Мой король, времени мало. Франция не потерпит на престоле мадам Габриэль. Хоть она и француженка, но вы вспомните её семью! До сих пор неизвестно, кто убил её мать и её любовника в Иссуаре. И до сих пор подозревают её отца. А скандал с мужем мадам? Николя д’Амерваль вовсе не согласен, что причиной развода с мадам Габриэль названо его половое бессилие! И это притом, что до свадьбы он в первом браке произвёл на свет четырнадцать детей! Четырнадцать! А после развода он прижил со служанкой ещё одного ребёнка. Мой король. Вы не в первый раз публично объявляете о женитьбе на той или иной своей фаворитке. Но каждый раз не сдерживаете этого обещания.  Если бы ваш тёзка, английский Генрих**** так выходил из положения, глядишь, не было бы смуты на том проклятом острове, начало которой положила рыжая ведьма Анна Болейн. Хоть она и протестантка, но поступила не очень умно, потребовав от короля развода с его католической женой при наличии дочери Марии. В этот раз вы выкрутились. Но с мадам Габриэль это не пройдёт: она вам уже родила двоих здоровых сыновей. Один из которых официально провозглашённый наследник.  И это, не считая дочери, которую можно выдать за наследника какого-либо герцогства.
- Да, дружочек. Всё так. Ты прав. Одного не пойму. Почему при всём при этом ей нужно ещё и корону надеть. Маркиза де Монсо, герцогиня де Бофор, отец её – губернатор Нуайона, который мне пришлось захватить, муж её тётки Сурди - правитель Шартра, который я отвоевал, вместо нужного мне Руана, любовник тётки, де Шеверни, - хранитель королевской печати, канцлер. Ну чего ещё надо ей и её семье? Официального звания королевы? Ей мало быть матерью короля? Ведь после моей смерти регентшей, скорее всего, станет она.
- Не думаю, мой король. Даже, если сам папа скрепит ваш брак, всё равно, Сезар и Александр родились до этого события. Хотя, Александр родился, когда мадам официально была в разводе. И их права на корону всегда найдется, кому оспорить. А что будет, когда Сезар станет совершеннолетним? Не возникнет вопрос, почему наследником объявлен младший бастард*? И что, что матушка одного прижила, будучи в браке, а другого – в разводе? Ведь бастарды оба. Мой король. Вам мало пяти религиозных войн? Вы хотите новую гражданскую войну? Посмотрите на Германские княжества. Священную Римскую империю обескровили Реформация и крестьянские восстания. Вы только-только встали на ноги, собрали власть в стране в одних руках, изгнали испанцев из Парижа. Вы хотите новой смуты? Чтобы англичане, Габсбурги, испанцы, папа и прочие растащили вашу страну на части? Вы хотите войти в историю как король, который из-за сомнительной юбки просрал своё королевство?
Генрих IV молчал. Стоя в распахнутой рубашке напротив открытого окна, он смотрел на голубое небо и пробегавшие по нему облака.
- Бертран де Го, тебе говорили, что ты дьявол? – вдруг спросил он, не поворачиваясь, у молодого красивого человека, стоявшего рядом с ним в одних штанах с чулками. Тот усмехнулся.
- И не один раз, мой король. Но ради вас, ради Франции я прошу, не езжайте на пасху в Париж. То же самое вам говорил ваш духовник Бенуа.
Генрих IV снова замолчал. Он подошёл к окну и опёрся вытянутыми руками о подоконник.
- Правду говорят о твоей семье, что вы видите будущее? – тихо спросил он.
Молодой человек досадливо встряхнул головой.
- Да, мой король.
- Что ждёт меня?
Молодой человек мрачно посмотрел на короля.
- Через одиннадцать лет, четырнадцатого мая вы будете заколоты в собственной карете на улице Феронри.
- Его найдут? – тихо спросил король, опустив голову.
- Франсуа Равальяка казнят двадцать шестого мая.
- А Франция?
- Ваш внук сделает её великой.
Генрих замолчал, опустив голову. Он оттолкнулся от подоконника и прошёлся по комнате.
- Значит, Франции мадам Габриэль не по нраву? – весело спросил он вдруг.
- Да, мой король.
- Ну и чёрт с ней! – воскликнул Генрих и, хохоча во всё горло, вышел из комнаты.
- С кем? – с улыбкой тихо спросил молодой человек. – Ох, Генрих. Недаром ты единственный король, которого народ просто любит. Не преклоняется, не боготворит, а любит. Как равного себе. Ты легкомысленен, но ты мудр.
Молодой человек смотрел на раскрытую дверь некоторое время. Затем, потянувшись за рубашкой, он помрачнел:
- Чёрт. А что я скажу своей неистовой семье? Вот дьявол. Ни одно благое дело не остаётся безнаказанным. Кину им на съедение Гильома. От него всё равно надо избавляться – слишком язык распускает. Ничего, выкручусь. Не в первый раз. Ох, сентиментальность и доброта доведут меня до беды.

Глава вторая

Молодая женщина с едва наметившимся животиком, скрытым ворохом юбок и кружев, слегка покачнулась и, обмахивая лицо вышитым платком, другой рукой вцепилась в руку стоявшей рядом хмурой молодой женщины.
- Моя госпожа, - тут же отозвалась та. – Сударыня, вам нехорошо?
- Ужасно болит голова, Катерина, - Женщина приложила дрожащую руку с платком ко лбу. – Я сейчас упаду в обморок, - Она снова покачнулась.
- Проклятая духота, - зло произнесла хмурая женщина. – Сейчас я помогу вам выйти на воздух.
- Но, служба, Катерина… - слабо запротестовала измученная красавица.
- Думаю, святой Антоний будет не очень доволен, если, вместо того, чтобы слушать церковника в его церкви, вы хлопнитесь в обморок, чтобы побеседовать с богом напрямую.
Красавица слабо улыбнулась
- Ты говоришь ужасные вещи, Катерина. Хорошо, иезуиты тебя не слышат.
- А им и слышать не надо, - поддерживая красавицу за талию, произнесла женщина, названная Катериной. – Этим папистам слова не скажи – везде ересь видят.
Она почти вынесла бледную красавицу из церкви. К ней тут же подскочил слуга в ливрее цветов дома Бофор.
- Быстро носилки, - резко сказала Катерина. Слуга кивнул и исчез. Около них остановился не слишком изящный мужчина на лошади. Через мгновение он уже стоял рядом с ними, поддерживая красавицу с другой стороны.
- Что с ней? – с тревогой спросил он, разглядывая её лицо.
- Мадам Габриэль стало душно в церкви, - произнесла Катерина. – У неё разболелась голова.
- Где носилки? – слабо произнесла красавица.
Подоспевшие слуги помогли её уложить. Она откинулась на подушки и закрыла глаза.
- Это серьёзно? – спросил мужчина. Его изрытое оспой и покрытое шрамами лицо побледнело от волнения.
- Это обычные недомогания беременных, - с усмешкой произнесла Катерина, забавляясь его неотрывному взгляду на занавески носилок. – Можно подумать, Гильом, что это ты отец, а не король.
Мужчина порывисто повернулся к ней, и шрамы и оспины резче выделились на его лице. Его взгляд выражал муку. Он вскочил в седло и помог Катерине сесть сзади.
- Я был бы рад, тихо сказал он, трогая лошадь. – Я её люблю. Но она любит не меня.
Катерина за его спиной фыркнула. Молодой человек понуро опустил голову.
Через некоторое время маленькая кавалькада остановилась у богатого дома за высокой каменной стеной, который, казалось, кричал о финансах. Выскочившие из дома слуги помогли сойти с лошади Катерине и отнесли обессиленную красавицу в дом. Катерина поспешила за ней. Молодой человек не стал смешиваться с толпой и, подождав, пока суета поутихнет, слез с лошади и повёл её в конюшню. Расседлав и почистив коня, он лично долил в поилку воды и нанёс овса. Понаблюдав некоторое время, он похлопал коня по заду и пошёл в дом. Хозяин дома, толстенький краснощёкий банкир испуганно наткнулся на него в холле первого этажа.
- Вы из свиты мадам? – быстро залепетал он, отчаянно потея. – Мадам слегка отдохнула и вышла прогуляться в сад. С ней её камеристка.
Быстро выпалив всё это, он, переваливаясь, заторопился в темноту коридоров. Мужчина пожал плечами и направился в сад.
Едва он вошёл в благоуханную зелень, как на него налетела Катерина. Её обычно суровое и спокойное лицо было бледно, а глаза возбуждённо блестели. Мужчина схватил её за руку.
- Она упала в обморок, - скороговоркой тихо в самое лицо мужчины сказала она. – У неё судороги. Жуткое зрелище. Её снова внесли в дом. Она требует, чтобы её перевезли в дом тётки. Но чёртов мятеж в Шартре держит госпожу де Сурди там не хуже цепей. Без неё в доме нет ни нормальной мебели, ни толковой прислуги. Мы ждём госпожу де Гиз. Может, переедем к ней.
- Чёрт побери, Катерина, что происходит? – Мужчина, не отдавая себе отчёта, сильно сжал женщине руку. Та поморщилась и выдернула её.
- Откуда мне знать, Гильом? – Она с досадой потёрла повреждённое место. – В понедельник она тут ужинала, помнишь? Этот Дзаметта – итальянец. А они и флорентийцы, в частности, спят и видят усадить свою корову-принцессу на французский престол. Кто его знает? Может, её уже в понедельник отравили.
- Тогда бы она два дня как уже была бы мертва, - с болью произнёс мужчина.
- Ну и дурак ты, Гильом, - с презрением сказала Катерина. – Кто же у себя в доме гадит? Эти флорентийцы - мастера по ядам. Они могут заставить её умирать хоть месяц от какой-то «неизвестной болезни». Вспомни случай с Бьянкой Капелло и её мужем. А они обедали у герцога Тосканского Фердинанда. Того самого, кто так хочет посадить эту Медичи на французский престол. Это случай, что мы в доме этого финансиста.
Возникшая суета заставила её прислушаться.
- О, приехала госпожа де Гиз. Быстро у неё слуги работают.
И, подобрав юбки, Катерина заспешила в дом. Мужчина, помедлив, направился за ней.
Во дворе дома в это время суета не прекращалась. Быстро посовещавшись, из дверей дома вышел хозяин, надменная высокая женщина и невысокий мужчина с озабоченным лицом.
- В дом священника, - крикнула кучеру надменная дама. Мужчина едва успел захлопнуть дверь кареты, как она поехала. Хозяин, кланявшийся. Пока провожал пару до кареты, ещё некоторое время машинально кланялся, потом поспешил в дом.
- Вы поймите, - забегая то с одной стороны, то с другой, испуганно тараторил он Катерине, которая несла плащ и молитвенник. – Я бы с радостью предоставил свой дом. Но вы поймите, - он протёр взмокший лоб мятым платком. – Всемилостивейшая королева Екатерина, да смилуется над ней господь, создала нам, итальянцам, дурную славу…
- И, если мадам Габриэль и её ребенок умрут в вашем доме, вас сочтут отравителем, - раздражённо закончила Катерина, яростно шагая к выходу. На лице финансиста отразился ужас. – Да, я поняла вас. Не знаю, почему госпоже де Гиз и господину Ла Варенну есть до вас дело, но они распорядились увезти от вас госпожу де Бофор.
На лице хозяина сменилось несколько гримас от ужаса до облегчения. Он снова промокнул лоб.
- И смените платок, - презрительно бросила Катерина, направляясь к носилкам. – От него дурно пахнет.
Хозяин попытался что-то сказать, взмахнул руками и вдруг дёрнулся, когда сзади лакей его слегка отодвинул с дороги. На импровизированных носилках из двух шпалер бледную красавицу перенесли к портшезу. Когда её уложили, Катерина легко забралась в него сама и приложила к вискам и лбу красавицы влажный платок. Та ненадолго открыла глаза, что-то тихо произнесла и откинулась на подушки. Катерина кивнула головой и задёрнула занавески. Портшез и маленький эскорт двинулись в путь.

Глава третья

На следующий день, несмотря на все протесты Катерины, беременная красавица, явно почувствовав себя лучше и удивлённая переполохом, который доставила накануне, была препровождена в общину Сен-Жермен-л’Оксеруа рядом с Лувром. Там она некоторое время наблюдала за перевозкой своей мебели. Затем её отнесли в церковь. После исповеди и причастия она вышла, опираясь на руку Катерины, и направилась к дому тётки.
- Святой отец, - Мужчина с изуродованным лицом вертел шляпу в руке. – Как вы нашли её? – Он отвернулся от священника и смотрел за двумя удалявшимися женскими фигурами.
- Она умиротворена и утешена, сын мой, - с лёгкой улыбкой сказал священник, похлопав мужчину по руке. Он развернулся и медленно направился ко входу в церковь. Мужчина мельком взглянул на него и бросился догонять женщин.
В доме тётки беременная красавица направилась в отдалённую комнату и потребовала оставить её одну. Что было весьма затруднительно. Толпы людей, вместо того, чтобы поститься во всех смыслах этого слова, как требовал от короля его исповедник Бенуа, набежала посмотреть на герцогиню де Бофор. Непонятная мадам Мартиг, которая ещё в понедельник вилась около герцогини и её свиты во главе с госпожой де Гиз, снова шастала из комнаты в комнату, занятая неизвестно чем.
По прошествии часа утомлённая красавица позвонила. Вбежавшей Катерине она приказала привести Гильома ле Муи. Катерина недовольно поджала губы, но выполнила её приказ.
Когда Гильом пришёл, она потребовала оставить их одних. Недовольная Катерина вышла и плотнее закрыла дверь.
Гильом ле Муи замер на пороге, в то время как побледневшая и осунувшаяся красавица Габриэль д’Эстре, герцогиня де Бофор лежала в кровати с поднятым балдахином.
- Гильом, - слабо начала Габриэль. – Я знаю, что только на вас могу положиться. – Она указала ему на кровать. Смущённый Гильом робко присел на самый край. – Я знаю, - лихорадочно зашептала Габриэль. – Они все хотят моей смерти. Для них я грязная шлюха, дочь убитой шлюхи, племянница шлюхи и родственница алчных прохиндеев и торгашей. Но король обещал моему сыну корону, а мне – брак. Он должен исполнить обещание! Ведь только неделю назад, после скандальной истории с тем непристойным портретом, он прилюдно обещал жениться на мне. Подумать только – выставить полуголую Генриетту д’Антраг моей преемницей! Убила бы того художника, своими бы руками убила. А равно и того, кто так обрядил эту плоскую доску с детским лицом во время праздника…
Её глаза лихорадочно блестели, пальцы мяли простыни. Она судорожно облизывала растрескавшиеся губы.
- В этом письме, - Она достала из-под покрывала сложенный лист. – я прошу у короля дозволения вернуться к нему в Фонтенбло. Почему, ну почему они запретили ему встречать пасху со мной? – Она откинулась на подушки. Через секунду, вцепившись одной рукой в рукав Гильома, другой она поднесла письмо к его лицу. – Умоляю, доставь это письмо королю. Я не знаю, хватит ли у меня сил бороться со всеми соглядатаями сейчас, но я должна видеть короля. Не спрашивай, - Она подняла руку к его губам. – Я не знаю почему, но знаю, что это очень важно. Передай ему письмо, - Гильом взял сложенный лист и положил его за обшлаг рукава. – И ещё, Гильом, - Она отпустила его и снова откинулась ан подушки. – Если со мной что-то случится, проследи, чтобы Александр получил обещанную корону. Клянешься?
Гильом встал и положил правую руку на сердце.
- Я обещаю, мадам, сделаю всё, что в моих силах.
- Я верю тебе, - устало произнесла Габриэль. – А теперь ступай, - Она взмахнула рукой и закрыла глаза.
Гильом опустился на одно колено, поцеловал край её одежды и быстро вышел. Габриэль тихонько застонала, закусив бледную губку. По её телу пробежала судорога.
В коридоре Гильома поджидала Катерина.
- О чём вы говорили? – спросила она, вцепившись в его рукав.
- Мне надо срочно доставить письмо, - он отстранил её и направился к выходу.
«Ах, так? Значит, она хочет вызвать его сюда. Молодец, вовремя. Наверно, ещё и священника потребует, чтобы венчания не откладывать», - подумала Катерина, стукнув кулаком одной руки в ладонь другой. И, подхватив юбки, Катерина побежала к чёрному ходу. Наткнувшись в дверях на слугу господина Ла Варенна, она шепнула ему, что мадам Габриэль только что в истерике написала письмо королю. Слуга молча кивнул и повёл ее в комнату к своему господину.
- Итак, мадам Катерина, что вы хотели мне сказать? – спросил толстенький человечек, сидевший у покрытого различными бумагами стола. За соседним, меньшим по размеру, несколько дворян играли в карты.
- Мадам Габриэль снова взялась за старое. Она написала королю, чтобы он приехал сюда.
- Ну, это никуда не годится, - Ла Варенн отшвырнул перо, которое вертел в руках, когда Катерина вошла. – Я помню, какой спектакль она закатила, когда прощалась с королём на пароме. Как будто жизни лишалась. Это надо немедленно прекратить. Король назначил меня смотреть за ней. Что ж, пока я не вижу, зачем ему нужно, чтобы он приезжал. Обмороки, судороги – да мало ли, что ещё случается с женщинами в деликатном положении. Из-за каждого пустяка дёргать короля? Нет, пусть себе думает о душе там, в Фонтенбло, - Катерина злобно улыбнулась. – Да, даже наш король может думать о душе, - заметив её гримасу, назидательно сказал Ла Варенн. – Я сейчас напишу королю, что всё хорошо и ему ехать не надо. Позови слугу. Он отвезёт письмо.
Катерина кивнула и вышла. В коридоре она, нахмурившись, остановилась. Гильом не какой-нибудь слуга. Он дворянин. Король может потребовать у него отчёта о состоянии здоровья своей любовницы. И что Гильом скажет? Она думает, что умирает, поэтому приезжайте скорее? Нет, такого допустить нельзя. Катерина снова прошла к чёрному ходу. Спустившись по лестнице, она завернула в конюшни. Заметив ещё совсем юного конюха, она остановила его:
- За лошадьми герцогини и госпожи де Гиз хорошо присматривают?
- Да, госпожа, - смущаясь, сказал тот.
- А лошадь господина ле Муи?
- Её накормили, хотя она и не была голодная, и напоили, как следует. Теперь она рассёдланная в своём деннике.
- Молодец, мальчик, - улыбнулась Катерина и похлопала его по щеке. Тот покраснел. – А мой слуга приехал?
- Да, мадам. Странный он…
- А где он? – прервала его Катерина.
- Сидит, как мёртвый в конюшне с лошадьми.
- Он просто устал. И ты, наверно, тоже. Ну, иди, - Она ещё раз потрепала мальчика по щеке и направилась вглубь конюшни. Мальчик заворожено смотрел ей вслед. Затем вздохнул и пошёл на кухню.
Катерина стояла на пороге конюшни. Вот-вот должен появиться Гильом. Она тихонько прошептала в темноту:
- Хаим, ты мне нужен.
Справа от неё послышался шорох, и к ней придвинулась массивная тень.
- Я здесь, госпожа.
Выйди за дверь. Иди за мной, - всё так же тихо произнесла она и вышла из конюшни. Массивная тень двинулась за ней. На свету она сформировалась вы высокого коренастого мужчину с бесстрастным выражением лица. В его глазах не было ничего. Казалось, они умерли.
- Слушай, Хаим, внимательно, - медленно и чётко сказала женщина. Великан никак не отреагировал. – Ты едешь в Фонтенбло. Как – это твоё дело. Можешь переплыть реку, взять паром или вброд на лошади её перейти. У тебя есть кинжал и пистолет, - Она рассмотрела его оружие и одежду. – Ты можешь убить любого, кто тебе помешает доехать до Фонтенбло. Там ты можешь только драться. Убивать не нужно. Твоя цель – доставить до моего брата, Бертрана де Го, моё послание. Повтори?
- Моя цель – доставить ваше послание Бертрану де Го, вашему брату.
- Именно. Только ему. Теперь запомни послание. – Катерина помолчала. – К королю едет наш кузен, Гильом, с письмом от мадам Габриэль. Он не так хорошо читает мысли, как мы. Если он читает десять минут, его голова потом болит полдня. Поэтому употребите всё ваше умение, чтобы он не смог убедить короля ехать в Париж. Вам на помощь может придти письмо от Ла Варенна, где он пишет, что всё это блажь беременной и опасности нет. В чём бы ни была ваша цель. Сейчас она совпадает с моей. Король не должен видеть мадам до конца недели.
Она замолчала. Бесстрастное лицо великана ничего не отражало.
- Повтори.
Великан повторил слово в слово.
- Теперь езжай. Быстрее! Ты должен торопиться.
Великан развернулся и через несколько минут послышался топот копыт его лошади.
В это время Гильом ле Муи седлал свою лошадь. Катерина из-за двери наблюдала за ним.
- У Хаима лошадь отдохнула. Она моложе и резвее. У Гильома лошадь наелась и напилась. Её бы сейчас поспать. Если Хаим успеет на паром первым, Гильому придётся ждать. Чёртова Габриэль. Не могла о письме предупредить заранее. Ну, ничего. Даже, если король получит его, рядом будет Бертран. Да и письмо Ла Варенна собьёт его с толку. И с чего вдруг у братца взыграла любовь к этому похотливому козлу? Или Бертран ведёт свою игру? А, чёрт с ним. Потом выясню. Сейчас у нас одна цель – не дать состояться браку короля и госпожи Бофор. Чёрт возьми! Какая была бы заваруха, кабы он помер тогда, в октябре! Ведь уже почти все ему панихиду готовили.  Два сына, но наследник – младший! Гражданская война обеспечена. И что с того, что он Бурбон, а нас терзали Капетинги? Короли – они и есть короли, неблагодарные мелкие душонки. Как наша семья извела Валуа, так и с Бурбонами управимся. Никто не имеет права безнаказанно трогать нашу семью! Никто!
Понаблюдав ещё некоторое время, Катерина отошла от двери. Задумчиво глядя перед собой, она направилась к дому.

Глава четвёртая

- Кой чёрт она шлёт кого-то в такое несуразное время? – услышала Катерина, подойдя к двери. – Чем там всё это время занимался Ла Ривьер? – Мужчина был явно недоволен и готов был пустить в ход кулаки. Катерина тихонько шмыгнула в дверь и замерла в полутьме коридора. – А я вам говорю, милостивая госпожа, что нечего человеку разъезжать впотьмах. Сейчас везде ещё весенняя грязь. Завтра с утра пораньше пусть едет. Тем более, что этот тупоголовый Ла Ривьер утверждает, что за ночь ничего страшного не произойдёт.
- А если произойдёт, дорогой Фуке? – Голос женщины был полон сомнениями
- А если произойдёт, мадам, король об этом узнает из первых рук. Она итак уже отослала своего верного оруженосца. Я послал своего гонца. Что ей приспичило ещё писать? Ну, прямо, как будто под ней кровать горит!
- Вы слишком суровы к ней, Фуке.
- Суров? Я? Из-за того, что какая-то королевская шлюха хочет навесить на себя королевскую цацку, вся страна может пойти ко всем чертям! А эта дура думает только о том, чтобы свой зад пристроить на чужое место! Да, мадам, я суров. Но моя суровость оправдана. Спросите хоть короля. Если бы он имел намерение жениться, то женился бы давно. Но он всё тянет. Потому что он, в отличие от этой эгоистичной гадины, думает о королевстве, а не о своей персоне.
Катерина больше не стала слушать разглагольствований севшего на своего конька Фуке де Ла Варенна. Она их уже знала наизусть. Последний год кто только ни рассуждал на эту тему. Все мнили себя знатоками политики. Многим давно было понятно, что из-за Габриэль д’Эстре может случиться нечто ужасное в стране. Только сама Габриэль и её многочисленная родня слепо шли к своей цели. Катерина вздохнула. Ну, чего ещё надо? Куча титулов, поместий, богатства, дети, любящий мужчина под боком, причём, мужчина не самый последний в королевстве… Не многим так везёт в жизни. Нет, ей хочется ещё и на небе при жизни посидеть. Одного не понимает: власть – это не одни только радости. Недостаточно назваться королевой. Нужно ещё заслужить любовь подданных. Вон, Марго, детей не родила, а полстраны её любит и благословляет. А пол-Европы ей сочувствуют. Потому как не только красива, но и умна, образованна и знает, когда надо остановиться. А этой выскочке всё мало…
Внезапно Катерина остановилась. Если Гильом сегодня не уедет на своей объевшейся лошади, то куда она послала Хаима? Того не остановят ни стражники, ни ворота, ни отсутствие парома. Она дала ему цель, и он её повеление выполнит. Если только его не убьют. Что вряд ли. Хаима убить может только она. И всё же… не страшно. У неё в запасе есть Жан – такой же беспрекословный исполнитель.
Катерина прокралась к конюшне и заметила Гильома, в ярости хлеставшего кнутом по двери. Значит, его лошадь не дала ему далеко уйти, и он ждёт, когда оседлают другую. Что ж, у Бертрана будет время подготовиться.
Катерина некоторое время понаблюдала за беснующимся человеком, оглядела конюшню, заметив, что коня слуги Ла Варенна нет, удовлетворённо кивнула и вернулась в дом.

Глава пятая

Рано утром, не дождавшись восхода солнца, из дома священника пешком спешно выскочил еще один слуга с письмом от мадам Габриэль королю, едва не сбив с ног портшез с повитухой. Мадам Дюпюи крепко выругалась, отряхивая своё платье. В дверях её встретила домоправительница с красными от бессонницы глазами.
- Проходите, сударыня, - бормотала она, провожая мадам Дюпюи по коридору. – Уж не знаю, что с ней такое. Месье Ла Ривьер прибыл вчера довольно поздно. Но он успел осмотреть мадам. Приказал давать ей тёплое молоко с водой. Он очень нервничает. У мадам судороги. То они есть, то их нет. Мадам плохо спала.
- Да и вы тоже, мадам Эрман, - бросила повитуха уставшей женщине, скользнув по ней взглядом.
- Я вообще не спала, - вздохнула домоправительница. – Ведь это наша гостья. Ведь это мадам Габриэль. А ну как что случится – король не простит нашему дому.
- Не городите чепухи, милочка, - сурово одёрнула домоправительницу повитуха. – Ещё ничего не случилось.
- Да, но всё же…
Дамы подошли к комнате Габриэль д’Эстре. Повитуха, не колеблясь, открыла дверь и вошла. Домоправительница, помедлив, робко последовала за ней. Пока повитуха осматривала мадам Габриэль, в комнату вошёл Ла Ривьер. Обменявшись им одним понятными словами, они начали отдавать распоряжения. Муж домоправительницы, капитан гвардии, выделил несколько человек для охраны комнаты мадам Габриэль. А так же выставил пост у въездных ворот, чтобы чернь Парижа, да и просто любопытные дворяне, не дай бог, не начала штурмовать дом священника, чтобы убить мадам Габриэль, полюбоваться на её муки или просто поглазеть на королевскую шлюху. Домоправительница и повитуха усадили полуживую красавицу в ванну. Наблюдавший за ними Ла Ривьер,  скривился, когда вода начала окрашиваться в коричневый цвет.
Ближе к вечеру мадам Габриэль перестала видеть. Затем у неё отказал слух. Она всё порывалась на ощупь написать письмо или хотя бы продиктовать его. Встревоженный известиями от Ла Ривьера, Ла Варенн потребовал вернуть очередного курьера. На вопрос удивлённой госпожи де Гиз, Ла Варенн ей ответил, что отвезёт письмо королю сам вместе с последними известиями о здоровье его любовницы. И, несмотря на возражения госпожи де Гиз, он решил незамедлительно ехать в Фонтенбло.
В суматохе последних событий все как-то забыли про Катерину. Весьма довольная выпавшей ей свободой, Катерина попыталась прочитать мысли Гильома. Но того так захватывали эмоции, да и расстояние было уже порядочным, что все попытки Катерины заканчивались головной болью. Тогда она попыталась проследить мысленно за Хаимом. Тот немедленно откликнулся на призыв. И через несколько минут она уже могла смотреть его глазами на своего дьявольски красивого родственника.
- Очень хорошо, Хаим, - сказал Бертран, похлопав по плечу Хаима. – Я получил предупреждение дражайшей родственницы. Передай ей вот что. Пусть она делает то, что считает нужным там, а я попытаюсь задержать короля здесь. Гильом и Ла Варенн, вернее, его гонец, тоже были тут. Насколько я могу предположить, сам Ла Варенн тоже скоро пожалует. Это всё. Ступай.
Бертран взмахнул рукой, и заляпанный грязью и кровью гигант, молча, без эмоций повернулся и вышел. Катерина тут же оставила его оболочку.
- Ах, Катерина, - пробормотал Бертран, шагая из одного угла комнаты в другой, от чего пламя одинокой свечи слегка колебалось. – Что за игру ты ведёшь? А Гильом? Ему-то что надо?
Его размышления прервал стук в дверь.
- Дружочек, ты не спишь? – раздался голос короля.
- Нет, мой господин, - Бертран подошёл к двери и распахнул её. На пороге со свечой в руке стоял король. Его расстёгнутая сорочка была измята, как будто он в ней спал.
- Почему ты не спишь? У тебя утомлённый вид, дружочек, - Генрих поставил свечу на стол и расположился в ближайшем кресле.
- Да и вы, мой король, не в постели, - Бертран заложил руки за спину и насуплено смотрел ан короля.
- Я там был. Пока этот чёртов Ла Варенн меня не вытащил от туда. Надо сказать, в тамошнем обществе мне было приятнее, чем в его.
- Он приехал?
- Да вот только что. Приехал и огорошил меня сведениями о моей драгоценной Габриэли.
- Он ведь говорил вам, что мадам плоха?
- Он мне сказал, что она очень плоха. Что она уже ничего не видит и не слышит, - Генрих нахмурился. – Что бы это могло быть?
- Вы о чём, мой король?
- Ещё четыре дня назад, в понедельник, кажется, я прощался с ней на берегу. Она была здорова и выглядела очаровательно, хот очень печальна. Что неудивительно после того, как ей голову задурили всякие предсказатели и гадатели. Да и сон нам с ней приснился удивительный накануне. А в среду у неё начинаются судороги. Вчера она пишет какое-то истерическое письмо с просьбой вернуться в Париж, а сегодня она ослепла и оглохла. Дружочек, для меня это очень подозрительно. Тем более, что вчерашний гонец Ла Варенна принёс его письмо, в котором этот дурак утверждал, что всё в порядке. Как может быть всё в порядке, если человек чувствует приближение смерти?
- Вы не знаете, ехать ли вам или нет, мой король? Вы боитесь, что, если вы поедите, что вас тоже могут отравить?
- Отравить? – Король грустно улыбнулся. – Я же обещал жениться на ней. А ты, дружочек, мне говорил не раз, что Франция её не любит. Знаешь, - Король понизил голос до драматического шёпота. – Я знаю ещё кое-что.
- Что – Бертран невольно подался вперёд.
- Я знаю, что и Европа её недолюбливает, - серьёзно сказал король. – А флорентийцы готовы её живьём съесть. Ведь Дзаметта, у которого она в понедельник обедала, флорентиец? – внезапно спросил он.
- Итальянский финансист, бывший сапожных дел мастер при Валуа, которым единственно он шил обувь по причине малого размера их ног, - ответил Бертран, пристально глядя на Генриха. – А флорентиец он, венецианец, веронец, генуэзец или еще кто – надо Ла Варенна спросить. Ведь это по его совету мадам Габриэль там обедала.
- Ах, да, верно, - Генрих встал.
- Так что вы решили, мой король? – спросил Бертран после долгого молчания. – Что вы будете делать?
- Спать пойду, - рассеянно сказал Генрих и вышел из комнаты, оставив свою свечу на столе Бертрана.
- Непостижимый человек,  - восхищённо произнёс Бертран закрытой двери. – Прах меня побери, если этому повесе не покровительствуют боги! Только поэтому можно быть таким беспечным. Его корона того и гляди свалится, а он идёт спать! Впрочем, он прав. Будет утро – будут новые вести. А нет, так хоть голова отдохнёт.
Он задул обе свечи и, не раздеваясь, кинулся на кровать. До  рассвета оставалось совсем немного.

Глава шестая

Бертрану показалось, что он только что преклонил голову на подушку, как его разбудил шум во дворе. Медленно встав, он подошёл к окну. Его глазам предстала деловитая суматоха. «Какого чёрта?» - он ударил кулаком по подоконнику.
- Эдак ты окно разобьёшь, - послышался от двери весёлый голос.
- Мой король! – Бертран резко обернулся. – Что это значит?
- Я решил навестить бедняжку, - Король прошёл в комнату и остановился рядом с Бертраном, глядя на снующих во дворе слуг.
- Вы хотите поставить под удар вашу корону, ваше королевство ради?..
- Тс-с, - Король приложил палец к губам. – Эта женщина, всё же, родила мне наследников. И один из них объявлен будущим королём.
- А его брат? – Бертран повернулся к Генриху и внимательно посмотрел в его глаза.
- А что с ним?
- Оба ваши сына рождены вне вашего брака. И, если уж на то пошло, то прав на корону после вас больше у Сезара. Хотя, его матушка и была в то время как раз замужем за другим человеком. Тонкости закона не для простых людей. И, если развернётся борьба за корону, то те, кто будет за неё воевать, чтобы посадить угодного себе принца, как раз и будут мало внимания обращать на законы, уповая на то, что черни они неизвестны, а дворяне поддержат того, кому им выгодно. К тому же, ходят слухи, что отец детей не вы. А Бельгард, любовник её молодости. Тот, который хвастовства ради познакомил вас с ней, и у которого вы её увели прямо из-под носа. Тоже, согласитесь, повод нервничать и  сомневаться.
- Дружочек, что на тебя нашло? – Король повернулся и с удивлением посмотрел на Бертрана. – Когда Сезар родился, госпожа Бофор была замужем за своим мужем! Он обычный бастард, хоть и королевской крови. А Александр родился, когда мы оба были уже свободны. Моя любовь мне верна. Мне не в чем её упрекнуть.
- Свободны? Королева Маргарита отозвала свое согласие на ваш развод. И вы думаете, тем, кто захочет нажиться на поставках вооружения во время войны, отхватить кусок от страны после неё, дорваться до власти, есть дело до таких тонкостей? Когда разразится грандиозная война, каждая сторона будет утверждать, что права она. Гизы и их сторонники – Лига* – ещё тешут себя призрачной надеждой, что посадят своего короля на ваше место. И что, что вы с их военачальником Меркером заключили брачный союз между вашими детьми? Как союз заключён, так его легко и разорвать. А это новая смута, новая война.
- А война разразится? – прищурился Генрих.
- Нет, - нехотя произнёс Бертран.
- Ну, так что ты беспокоишься? – Генрих хлопнул его по плечу. – Если тебе ведомо будущее, дружочек, не беспокойся о настоящем.
- Мой король, я вижу общую картину. Но, как любое полотно, она состоит из мазков. Это, как читать книгу, зная окончание, но, не зная, что к нему приведёт. Да, я знаю, что будет, но не знаю, как. Я знаю, что вас убьют. Но не знаю, почему.
- Ну, так и что? Ведь убьют же? Какая разница, почему?
- Огромная! Одно дело, умереть королём, которого любят все – от нищего до принца. И совсем другое – умереть, как собака только потому, что не можешь удержать свой член в штанах, - с досадой сказал Бертран.
Король расхохотался.
- Жаль, я тебя раньше не знал, де Го, - Он весело хлопнул Бертрана по плечу. – Мне не так тоскливо было бы выздоравливать той осенью, когда мне вытаскивали камень из почки. Мерзкая была операция. И до сих пор я иногда содрогаюсь, когда представляю, какие последствия она могла мне принести. – Он посерьёзнел. – Но я должен, смерть Христова, знать, что там творится, в Париже. Поэтому поторопись. Мы выезжаем довольно скоро. Я уже послал гонца предупредить, чтобы был готов паром у Тюильри. Не хочу являться с помпой. Ведь я же обещал покаяние на Страстной неделе.
Он развернулся и стремительно вышел.
- Чёрт тебя возьми, Генрих, - сквозь зубы прошипел Бертран. – Я ничего не могу поделать. Уж не из нашей ли ты семьи? Или тебя действительно хранит бог? Или дьявол?
Наскоро приведя в порядок свою помятую со сна одежду, он быстро спустился во двор, на ходу застёгивая пуговицы и пряжки. Король уже был в седле. Рядом с ним стоял ещё один осёдланный конь.
- Садись, дружочек, - Он кивнул на него Бертрану. – Ты поедешь вперёд.
- А, так вы, всё же, не хотите, чтобы вас узнали в Париже? – спросил Бертран, перебирая поводья. – Что ж, предусмотрительно.
- Езжай, а то пошлю другого, - Король весело хлопнул по шее лошади Бертрана.
- Уже в пути, мой король, - крикнул Бертран, пришпорив лошадь.
Как только пыль за ним улеглась, король обернулся к окружающим.
- Ну что, бездельники? Все собрались? Тогда поехали! Опоздавшие пусть заботятся о себе сами!

Глава седьмая

После своего возвращения Гильом не один раз пытался попасть в комнаты, где лежала страдающая Габриэль. Но постоянно натыкался либо на лекарей, либо на повитуху, мадам Дюпюи, то на домоправительницу мадам Габриэли, Мари Эрман, то на непонятную личность, мадам де Мартиг. Однажды он столкнулся в дверях с Катериной. Лицо её было осунувшимся и бледным.
- Куда ты мчишься? – недовольно прошипела она, оттаскивая его одной рукой, а другой закрывая дверь за спиной.
- Я должен её увидеть, - с мольбой произнёс Гильом. – Я должен ей сказать…
- Ей сейчас не до тебя, - Катерина схватила его за руку и потащила вглубь коридора. – Она всё равно тебя не увидит и не услышит. После отъезда Ла-Варенна она написала ещё два письма. Но разобрать ничего невозможно.
- Но я должен быть там! – воскликнул Гильом, ударив себя кулаком по лбу.
Катерина внимательно посмотрела на него. Да, Гильом в своём ослеплении любовью забыл обо всём на свете. Возможно, он, всё же, позволит ей покопаться у себя в голове.
- Выпей, - произнесла она вдруг, протянув ему фляжку.
- Что это? – рассеянно спросил Гильом, не сводя глаз с дверей комнат мадам Габриэли.
- Это успокоительный отвар, который мадам Дюпюи даёт мадам Габриэли, чтобы облегчить боль, - солгала Катерина.
Гильом, не глядя, отхлебнул добрую половину и закашлялся.
- Мерзость какая, - произнёс он, утираясь и оглядывая фляжку.
- Это точно, - усмехнулась Катерина. – А теперь иди, поспи часок. Если что-то изменится – я тебе сообщу.
- Обещаешь?
- Клянусь.
Гильом кивнул ставшей вдруг тяжёлой головой и направился к комнатам для слуг.
- Через четверть часа отвар подействует. И я, наконец, заставлю тебя утихомириться, - прошептала Катерина, пряча фляжку в складках платья. Она внимательно следила за пока ещё ровной походкой Гильома, пока он не свернул за угол. Затем она подбежала к дверям комнат мадам Габриэли.
Едва добравшись до чьей-то кровати, Гильом рухнул на неё как подкошенный. Наверно даёт себя усталость и волнения, думал он. С трудом скинув камзол и сапоги, он позволил себе расслабиться и закрыть глаза. Наверно, Катерина права: ему стоит немного отдохнуть. Он решил, что не будет спать. А просто полежит, прислушиваясь к звукам в доме. Но через некоторое время сон сморил его. И он увидел, как в полутёмную комнату со свечой в руке заходит Катерина. На ней был лёгкий пеньюар, который больше открывал, чем закрывал её фигуру, и мягкие туфли ,в которых она бесшумно подошла к его постели. Поставив свечу на столик у кровати, она наклонилась к нему. Её распущенные чёрные волосы коснулись его лица, прямо в ноздри пахнуло терпким запахом мускуса, влажной древесины и цитруса. Гильом протянул к ней руку. Катерина селя рядом на кровати, теребя завязки пеньюара. В тёмном углу комнаты кто-то заворочался и, от неожиданности она сильно дёрнула одну из лент. Пеньюар мягко соскользнул с её плеч, открывая Гильому абсолютно обнажённое тело. Он с восторгом осматривал тонкую шейку, покатые плечи, округлые груди и ещё две, едва заметные прямо под ними. Почему-то это его не удивило и не заставило морщиться от отвращения.
- Ты хочешь их потрогать? – жарко шепнула Катерина прямо ему в ухо. По его телу пробежали мурашки предвкушения.
Катерина медленно встала с кровати, и пеньюар скользнул на пол, оставшись лежать светлым пятном. Гильом, привстав, потянулся к ней. Катерина, перешагнув через одежду, наклонилась над штанами Гильома, развязывая завязки. Едва она распутала все узлы, как ей навстречу поднялся горячий и красный член Гильома. Внимательно оглядев его, она заметила, что ни мошонки, ни яичек под ним нет. Очевидно, во время подросткового периода они не успели или не сумели опуститься вниз. Катерина перекинула длинную белую ногу и уселась верхом на Гильома, поглаживая его член перед собой. В этот краткий миг он заметил, что чисто выбритый лобок её не содержит малых половых губ. Но тут он отвлёкся на розовые бутоны сосков на белых шариках грудей. Он обнял Катерину за спину и, притянув к себе, приподнялся, коснувшись губами твёрдого соска. Катерина тихо застонала. Она прикрыла глаза и слегка откинулась назад, опершись о кровать за спиной одной рукой, другой продолжая ласкать член Гильома. По телу Гильома пробежали сладкие волны желания. Он оторвался от её груди и запустил руку ей в пах. Снова сладкий стон был ему ответом. Мерно раскачиваясь из стороны в сторону, Катерина позволила себе насладиться ласками Гильома. Потом она медленно приблизила пурпурные губы к его члену и запустила его в рот. Гильом схватился за простыни и выгнулся на кровати в сладостной неге. Катерина некоторое время посасывала его член, дразня языком. Затем она вытащила его изо рта и направила к себе в лоно. Гильом схватил её за талию и начал медленно, затем всё быстрее двигаться навстречу её учащающимся движениям. Но Катерина то замедляла свои прыжки на его члене, то ускоряла, то, нагнувшись, покусывала его в ухо или шею, то пощипывала его грудь и теребила соски, то своими длинными волосами водила по его лицу и плечам.
Когда у него уже не оставалось сил сдерживаться, она ещё более ускорила темп, и горячее семя струёй выплеснулось в её чрево. Гильом, обессиленный, повалился на кровать.
Подождав некоторое время, он приоткрыл глаза. На его коленях сидела Катерина, поглаживая свою шею и грудь, а рядом с кроватью стоял, теребя свой член, Бертран де Го. Похотливая улыбка блуждала по его лицу. Странное дело, но Гильом тут же снова почувствовал, как его член наливается силой. Бертран прилёг на его кровать, продолжая теребить свой член, а Катерина подползла к его лицу и, встав на колени, поднесла своё лоно к его губам. Гильом впился в розовые холмики и складки, поглаживая ее груди. Бертран в это время поглаживал его белый зад. Ловкими пальцами он гладил его анус и то, что должно быть мошонкой. Наконец Гильом не выдержал и вскочил с кровати, увлекая за собой Катерину. Он уложил её на спину и резко проник в неё. В это время Бертран, нежно поглаживая Гильома, осторожно проник в его зад. Гильом дёрнулся от непривычного наслаждения, и все трое начали двигаться в каком-то сумасшедшем танце. Темп задавал Бертран. Гильом подстраивался под него, а Катерина была только послушной исполнительницей в этом трио. Она уже не сдерживалась и стонала во весь голос. Гильом вторил ей, хрипло сопя. А Бертран, молча удерживал его зад, направляя его согласно своей похоти.
Наконец, Бертран задвигался сильнее, Гильом вслед за ним тоже убыстрил темп, и они оба излили свое семя в одно время. Гильом повалился на Катерину, а Бертран опустился на кровать, опираясь о её спинку. Гильом перекатился на подушки рядом с Катериной и провалился в глубокий сон. Без сновидений.
Когда Гильом задышал глубоко и мерно, Катерина отвернулась от его обнажённого тела, всплеснула руками и, оправив юбки, выглянула в коридор от двери, у которой стояла. Она ещё раз всплеснула руками, как будто они были мокрыми, и прикоснулась к своей голове. «Какой же ты лицемер, Гильом, - хищно улыбнувшись, подумала она. – Любишь одну женщину, а трахаешь другую. А вот интересно, если бы я вместо себя в твой сон впустила образ мадам Габриэли, ты бы устоял? Как бы там ни было, я знаю, о чём ты думал. Не стоило и утруждаться, влюблённый дурак. Ты отвёз письмо. Одно. Но других писем ты не получишь. А теперь мне надо сделать так, чтобы ты перестал вертеться под ногами». Катерина повернулась к мирно спящему Гильому и шёпотом приказала: «Спи, пока я тебя не разбужу». Она ещё некоторое время постояла в дверях, глядя на спящего Гильома. Затем повернулась и вышла, закрыв за собой дверь.

Глава восьмая

Катерина ещё раз всплеснула руками, нащупала в складках своего платья фляжку. Капнув несколько капель на носовой платок, она его развернула и встряхнула. Затем, неслышно приоткрыв дверь и тихо прокравшись к кровати, на которой лежал Гильом, она опустила платок на его лицо. Пробормотав несколько слов, она обвела взглядом комнату. Тяжёлый вздох и ровное дыхание были ей ответом. Подождав ещё некоторое время, она вышла в коридор.
Мрачная тишина была ей ответом. Куда подевались все слуги красавицы, толпа народа, осаждавшая ещё недавно её покои? Куда делись все те люди, которые глазели на её страдания, словно предчувствуя ее конец? Гулкая тишина была ей ответом.
Катерина медленно пошла к двери в комнаты мадам Габриэли.
- Я не знаю, что делать, - разводила руками мадам Дюпюи. – это что-то… - Она сжимала и разжимала руки. – Словно нечистый дух рвётся наружу.
- Не говорите глупости, - сказала, входя, Катерина. – Иногда и при чуме у людей трясётся тело. А уж при лихорадке и горячке тем более.
- Это не то и не другое! – запальчиво крикнула повитуха. – При чуме тело не выгибается дугой! При горячке больной себе не прокусывает язык!
- Я просто привела пример, - высокомерно произнесла Катерина. – Так это потому здесь никого нет? И во всём доме ни души? Все испугались нечистой силы?
- Увы, да, - мрачно произнёс Ла Ривьер. Бедный доктор, которого и так недолюбливали за то, что он учился у мавров искусству врачевания и пользовался новыми способами лечения, которые не одобряли коновалы-лекари Парижа, понимал, что уже ничем не может помочь бедной женщине, которая у него на глазах умирала в жестоких судорогах, удушье и муках. Он не мог решиться вытравить плод из её чрева, боясь потери крови и как следствие ослабления организма и быстрой смерти. В то же время, яд или плод отравляли бедную женщину изнутри. Он понимал, что при любом способе его лечения, женина может умереть. И в этом случае его вовсе не прельщало быть единственным ответственным за это перед королём, который в ней души не чаял уже восемь лет – нереальный срок для такого юбочника, как он.
Мадам Габриэль снова опускали в ванну, укладывали на кровать, привязывая руки и ноги к пилястрам, чтобы во время судорог она не упала, обкладывали влажными простынями, которые ей приносили мимолётное облегчение. Конец был близок. Ла Ривьер был только очень удивлён, что женщина не умерла ещё вчера – видя её выворачиваемые суставы и ломающиеся зубы, он был уверен, что ни одно живое существо не может так долго противиться болезни. От яда она или от естественных причин. В бреду красавица звала своего короля. Она ждала его. Она цеплялась за жизнь ради возможности увидеть его ещё раз. Она не хотела умирать без него. Она рвалась в Лувр, чтобы умереть на той кровати, где они так были счастливы недавно. Где стены помнили их любовь, где кровать помнила их смешанный пот, где сам воздух был напоён только ими обоими. Она рвалась к своему возлюбленному. Но король не ехал. Король медлил.
Ла Варен, оставленный в одиночестве в своей комнате, тоже не знал, на что решиться. Он был уверен, что мадам не доживёт до светлого воскресения Пасхи. Но… Кто знает? Он ходил по своей комнате из угла в угол. Наконец, остановившись у стола, он схватил перо: «Сир, умоляю вас, не приезжайте. Пожалейте свои глаза. Мадам очень плохо. И выглядит она ужасающе. Молю вас, избавьте себя от жестокого зрелища».
На одном дыхании настрочив письмо, он кликнул своего слугу. Вбежавшему человеку он вручил запечатанный лист и сказал:
- Это письмо доставь маршалу д’Орнано и господину Бассомпьеру. Они должны сейчас подъезжать к дому канцлера Бельевра, в Вильнёв-Сен-Жорж, чтобы дождаться короля. Хотя, я их видел в церкви днём и предупредил, что герцогиня при смерти. И уже просил их поспешить к королю и удержать его от приезда сюда,  - Видя удивлённое лицо слуги, Ла Варен с досадой пояснил: - Да, король решил приехать в Париж тайно, чтобы быть со своей драгоценностью. Так вот. Ты приедешь туда и скажешь им, что герцогиня всё равно, что мертва. Понял?
- Но…
- Скажешь то, что я сказал, - грозно нахмурился Ла Варен. Слуга кивнул. – Иди. И поторопись. – Слуга исчез.
- Что за пристрастие у этой дамы? Она снова строчила ему письма. Время отдыхать и думать о душе, а она пишет. Куда мне их посылать? Зачем? Все ею уже было сказано в первом письме. Королю здесь делать нечего, - Он хмуро ходил по кабинету. А ну как король узнает, что герцогиня ещё жива? Нет, откуда. Она не протянет долго. А потом король в печали просто позабудет такую досадную мелочь, что его известили раньше времени. Или вообще ничего не узнает. Ла Варен успокаивал себя, то садясь за стол, то вскакивая из-за него. Катерина тайком следила за его беготнёй из-за полуоткрытой двери. Дьявольская усмешка кривила ей губы.

Глава девятая

Бертран ненадолго опередил кавалькаду короля, когда нагнал его гонца. Молодой человек не слишком торопился выполнить повеление короля. Через несколько минут подъехавший король во всей страстью выбранил гонца и поспешил вперед, оставив его с разинутым ртом позади себя.
- Если бы ты был расторопнее или чуть умнее, - гарцевал на лошади вокруг него Бертран, – то, может, тебе светило бы дворянство за добрые вести. А так – ты помрёшь в нищете, глупец, - прошипел они, подстегнув коня, поспешил догонять короля.
Подъехав к дому канцлера Бельевра, король увидел мрачные лица маршала д’Орнано и Бассомпьера. Судя по их взъерошенному виду, они только что о чем-то спорили. Неподалёку, поглаживая морду лошади, стоял испуганный слуга в пыльном колете.
- В чём дело? – грозно спросил король.
- Сир, - начал маршал.
- Герцогиня умерла, - скорбно произнёс Бассомпьер.
Король покачнулся в седле и замер. Мертвенная бледность разлилась по его лицу. Оцепенение сковало члены. Бертран от неожиданности онемел. Как же так? Герцогиня должна умереть только завтра утром! При виде короля, поражённого вестью, вперёд вышел господин де Бельевр. Он взял под уздцы лошадь короля и тихо сказал:
- Мой король. Герцогиня мертва. Она умерла в страшных муках. А сейчас вам надо поберечь свои глаза. Иначе до конца жизни мучиться будете вы. Жуткий недуг обезобразил прекраснейшую из женщин. Её лицо почернело, язык прокушен в нескольких местах, зубы поломаны. Тело посинело от внутреннего отравления, как говорил врач, Ла Ривьер. От неё исходит смердящий запах смерти. Потому, прошу вас, мой король, возвращайтесь в Фонтенбло. Там вас ждёт утешение – ваш сын. Ваши дети – их герцогиня оставила вам после себя. Ваш долг позаботиться о них.
- Я еду к ней, - прервал его король. По его щекам заструились слёзы. Он медленно сошёл с лошади и отошёл в сторону. Тело его содрогалось от рыданий. Он рыдал довольно долго, как будто хотел слезами смыть своё горе. Бертран молчал и думал.
Наконец король вернулся обратно.
- Я хочу видеть её. Я должен с ней попрощаться, - Он вскочил в седло.
- Мой король, - Канцлер снова схватил лошадь короля под уздцы. – Вы обещались не видеться с госпожой герцогиней в знак покаяния и очищения перед пасхой и вашей предстоящей свадьбой. Ваши враги следят за вами не хуже ревнивого мужа за красавицей-женой. Если вы приедете к её одру, да ещё прилюдно будете её оплакивать, папа не снимет с вас отлучения от церкви. А вопрос с расторжением брака с королевой повиснет в воздухе. Ни один церковник не захочет вас тогда развести. Протестанты будут рады сделать это. Но их возмущает, что, несмотря на то, что будущая королева – француженка, она ваша любовница. А её семья пьёт соки из страны, которая так недавно была в состоянии войны. Про католиков и говорить нечего – они против герцогини в любом случае. А папа, герцог Фердинанд, остатки приверженцев Лиги поднимут такой бунт, что уже не о престоле надо будет заботиться. А о вашей жизни. Вы должны смириться со своим горем, мой король. Вам нельзя в Париж.
Слушая его, король покачнулся в седле. Канцлер потребовал снять короля с лошади и усадить его в свой экипаж. Король безропотно подчинился, как маленький ребёнок. Сопровождавшим короля слугам Роклору и Фонтенаку канцлер приказал ехать в аббатство Соссей в Вильжюифе. Карета медленно тронулась, увозя скорбящего короля от той, которую он уже почитал мёртвой, но которая была ещё жива и ждала, звала своего короля.
Бертран, всё ещё молчавший, скакал рядом.
В аббатстве короля подвели к скромной кровати одного из монахов, и он по-прежнему безропотно позволил уложить себя. В течение некоторого времени он бездумно смотрел в потолок. Потом ощущение горя накатило на него с новой силой, и он зарыдал.
Ближе к вечеру он вскочил с кровати и снова потребовал отвезти его в Париж проститься со своей драгоценностью.
- Королю нельзя в Париж, - вполголоса сказал Бертран Фонтенаку. Роклор, стоявший рядом, хмуро кивнул. – Если понадобится, хоть силой усадите его в карету и везите в Фонтенбло. Никаких обедов, никаких остановок по дороге. На короля и так достаточно покушались.
Оба слуги кивнули. Бертран отправил их наблюдать за королём. Как бы тот в порыве горя не заколол себя.
Через некоторое время суета во дворе, проклятия, рыдания и увещевания подсказали ему, что короля все же усадили в карету. А звук отъезжающего экипажа говорил о том, что король едет в Фонтенбло.
- Ну а я поеду в Париж. Черт возьми, что за ерунда тут творится?
Бертран подождал, когда утихнет шум отъезжающего экипажа, и спустился к своему коню.

Глава девятая

Уже в сумерках Бертран спешился у дома госпожи де Сурди. Слегка удивлённый отсутствием суеты, он сам отвёл лошадь в конюшню. Там он столкнулся с Катериной, которая через заднюю дверь выносила вылить содержимое таза. Она хмуро окинула брата взглядом головы до ног.
- Что за чёрт, Катерина? – спросил Бертран, удерживая её за руку, когда она хотела, молча, пройти мимо него. – Наш дар подвёл нас, и она действительно умерла?
- Она жива, - буркнула Катерина и стряхнула руку. – Сейчас она в беспамятстве. И выглядит как покойница, которую жевали черти. – Катерина отошла от него и вылила таз. – Какой дурак тебе сказал, что она умерла? И почему ты здесь? Где король?
- Король едет в Фонтенбло предаваться горю. Ла Варен вечером прислал гонца с письмом. А утром король решил ехать. Я его не смог удержать.
- Ты – и не смог? – насмешливо сказала Катерина и отставила таз. – Ты – самый сильный из всех нас? – она презрительно оглядела его, вытирая руки. – Скажи лучше – не захотел.
- Я не смог, - чётко произнёс Бертран с холодной яростью. Что-то удержало меня.
- Постой, но раз король поехал сюда – где он? – Катерина посмотрела Бертрану за плечо, словно ожидая увидеть всадников.
- Орнано и Бассомпьер перехватили нас у Бельевра. Они сказали королю, что герцогиня умерла. Бельевр отправил короля в Соссей, а потом обратно в Фонтенбло. А я решил узнать, с чего это герцогиня умерла, если она жива.
- Если бы ты её видел, не стал бы спрашивать, - буркнула Катерина. – Её так выворачивало и крутило, что со страху все разбежались. А сейчас она в беспамятстве. Ла Ривьер уже сложил руки и ждёт конца. Мадам Дюпюи вообще ни на что не способна: она с таким никогда не сталкивалась и постоянно причитает, что это бес наружу рвётся.
- Глупость какая, - поморщился Бертран. – Как думаешь – яд?
- Откуда мне знать? Очень уж удобно приключилась её болезнь – аккурат тогда, когда она должна была стать королевой. И очень уж многие не хотели этого. Одного мартовского скандала с пасквилями хватит, чтобы и слепому доказать – дело нечисто. А тут ещё как грибы после дождя гадалки и чародеи на неё полезли. Один даже жил на чердаке её дома. Может и яд, а может и нет. Она же с декабря спит плохо, с кошмарами. А ещё эти гадатели ей близкую смерть пророчат. Не знаю я. По мне – уж очень всё это ко времени.
Бертран помолчал.
- Гильом где?
- Я его слегка успокоила. Он в комнате для слуг. До воскресенья не встанет.
- С герцогиней есть кто?
- Ла Ривьер, повитуха, Мари Эрман и, вот ещё подозрительная личность – мадам Мартиг. Шут её знает – то ли отравительница, то ли шпионка герцога Фердинанда. Только герцогине уже всё равно – отравили её или нет.
- Пойдём, я посмотрю на неё.
- Она тебе понравится, - зловеще улыбнулась Катерина и взяла пустой таз.
В комнате, где пахло рвотой, мочой и кровью, кроме лежавшей на кровати в неподвижности женины, были только лекарь и домоправительница. Капитан де Менвиль, коротко переговорив с Бертраном, пропустил его в комнату и вошёл следом. Его жена как будто этого и ждала: она вдруг разразилась громкими рыданиями и кинулась к постели своей госпожи. Орошая её ещё живое тело слезами, она незаметно расстегнула с обеспамятевшей женщины ожерелье. А, целуя ей руки, стащила браслеты. Затем, видно не в силах вынести подобного горя, она кинулась на шею мужа, капитана де Менвиля. Тот нежно поглаживал её по плечу и прятал добычу жены в свой просторный карман. Бертран ткнул Катерину в бок и указал глазами на последний исчезающий браслет. Катерина презрительно скривила губы и пожала плечами. Ла Ривьер хотел было что-то сказать, и уже открыл рот, но тут дверь в комнату распахнулась и, отстранив повитуху, которая входила со стопкой простыней, к кровати кинулась мадам Мартиг. Она, как и домоправительница до неё, упала перед кроватью герцогини, орошая слезами её руки. После приступа истерики она встала, утирая глаза и продолжая громко причитать. Однако при этом в ушах герцогини таинственным образом не оказалось серёг, а на пальцах – колец.
- Она ещё не остыла, а шакалы уже набежали, - насмешливо шепнул Бертран на ухо Катерине. Та в свою очередь не сводила глаз со стенающих женщин.
- Будь снисходительнее, братец, - шепнула она, не поворачивая головы. – Ты же знаешь, мадам Мартиг завтра займётся мадам Сурди. И поделом – за глупость надо платить. А Мари Эрман и капитан Менвиль по приказу Сюлли после смерти герцогини будут целых шесть лет в тюрьме сидеть. Дай им напоследок порадоваться.
- А уж как Сюлли будет рад.
- И особенно его жена, ханжа Рашель де Кошфиле. Для неё, видите ли, оскорбление наблюдать пробуждение и отход ко сну королевской любовницы. Как они мне все противны, - Катерина дёрнула плечом и вышла из комнаты. Бертран остался наблюдать комедию человеческих пороков.

Глава десятая

Ранним утром, в субботу, 10 апреля пламенная и, наверно, единственная настоящая любовь короля, после тяжёлых трёхдневных мук, Габриэль д’Эстре, испустила дух. На некоторое время окружавшие её люди оцепенели. Через несколько часов двор, дом и сама спальня наполнились неизвестно откуда прознавшим народом. Лекарь Ла Ривьер, засвидетельствовав смерть, уехал сменить платье и передохнуть. Вернувшись, он застал толпу у одра покойницы. Не зная, как понять настроение людей, он забился в угол у дверей комнаты. Герцогиню не любили за алчность её семьи – это да. Но такая внезапная смерть тут же породит массу слухов. То, что лекарь короля не смог спасти его единственную драгоценность, ставило этого самого лекаря в двусмысленное положение. А ну как разгневанная толпа сейчас обвинит его в том, что это он убил женщину, которую, кроме неё самой, её семьи и короля, никто не хотел видеть на престоле? Лоб лекаря покрылся холодным потом. Мысли его метались, не находя выхода.
Вдруг вдохновение посетило его. Он начал пробираться вперёд. Его узнавали и пропускали. В наступившей тишине он дошёл до кровати и простёр руку над умершей герцогиней:
- Hic est manus Dei*! – громко сказал он.
Послышалось бормотание. Несколько рук взметнулись в крёстном знамении. Послышались щелчки перебираемых чёток. Усерднее всех молилась мадам де Мартиг: зёрна чёток так и летали в её пальцах. А между зёрнами поблескивали камни из колец герцогини.
В это время, далеко в Риме папа Климент VIII уже почти сутки беседовал с богом в своей часовне. После долгих раздумий и молитв в полдень он вышел и объявил, что его беседа с Господом закончилась. «Бог позаботился обо всём», - сказал он вопрошающим. Для современников и тем более по прошествии веков было непонятно, как умудрился папа получить весть о смерти герцогини. Поскольку было совершенно ясно, что именно на это намекал хитрый понтифик. Версия о заговоре с отравлением появилась сразу, как только герцогиня была похоронена.
А в Париже тем временем начался переполох. Для начала, вернувшаяся мадам де Сурди с гневом предала жандармам мадам де Мартиг, отобрав у неё чётки с камнями из колец племянницы. Потом маркиз де Сюлли поспешил заключить домоправительницу Мари Эрман и её мужа, капитана де Менвиля, в тюрьму. А потом он дал приказ Ла Ривьеру вскрыть тело герцогини, чтобы определить причину её болезни и смерти. Потому как внезапность и своевременность всего произошедшего даже ему показались подозрительным. Хотя и соответствовали его планам.
Король в это время тосковал в Фонтенбло. Через несколько недель место его драгоценной любви, если не в сердце, то в чреслах, займет совсем ещё юная, но уже достаточно коварная Генриетта д’Антраг. После достаточно долгого преследования её королём, отец девицы, Франсуа де Бальзак, потребует от короля письменного обещания в том, что его дочь будет королевой. То есть, что король женится на ней, что так и не смог сделать с той, которую любил долгих восемь лет. Уже 1 октября король даёт такое обещание, однако, с оговоркой, что в течение шести месяцев со дня подписания, мадам Генриетта родит мальчика. Королевство снова было на грани бездны, как и полгода назад. Но королю и его стране и в этот раз «повезло»: от испуга от ударившей за окном комнаты молнии у мадам Генриетты д’Антраг на седьмом месяце начались роды. Рождённый мёртвым мальчик перечеркнул планы авантюристки на французский престол.
Но всё это будет через полтора года. А сейчас, 10 апреля, врач короля Ла Ривьер подготавливал тело умершей драгоценности короля к вскрытию. Специально выбранную комнату в подвале освободили от мебели и всего остального, скопившегося там, вымыли насколько можно тщательнее и принесли туда большой дубовый стол. Затем на этот стол уложили омытое тело герцогини, которая уже несколько дней как перестала быть красивейшей женщиной во Франции. Подготовив свои инструменты, Ла Ривьер отослал за дверь всех, кроме мадам Дюпюи и Катерины. Осветив комнату, лекарь подошёл к столу. Он аккуратно сделал несколько разрезов, вытащил по очереди окровавленные и бесформенные органы из тела и аккуратно положил в таз, подставленный Катериной. Сполоснув руки, он внимательно начал исследовать их. Через некоторое время он вернулся и вспорол покойнице живот. Его взгляду предстало сморщенное почерневшее тельце. Ла Ривьер передал его повитухе и вернулся к тазу с внутренними органами. Попросив у Катерины табуретку, он на ней сделал несколько записей.
Когда он окончил, Катерина подала ему кувшин снова ополоснуть руки. Вытерев о полотенце, услужливо поданное ему Катериной, он подошёл к сморщенному комочку.
Через некоторое время он вышел из подвала, оставив повитуху зашить разрезы на теле покойницы. Сам он со своими бумажками поднялся сделать подробные записи того, что он видел и заключил из виденного, а так же написать королю краткий отчёт.
Едва он ушёл, как комната наполнилась служанками. Покинувшие госпожу в час её страданий, они хотели воздать ей последние почести, чтобы обрядить её для отпевания и пристойно проводить в последний путь.
Пользуясь суматохой, Катерина завернула тело младенца в передник и незаметно выскользнула за дверь. По пути она, положив одну руку на трупик, что-то беззвучно зашептала.
Через некоторое время то, что оставалось от Габриэль д’Эстре, было повторно омыто, причёсано, напудрено и обряжено в её коралловое подвенечное платье, за которым спешно послали в Лувр, где оно уже несколько дней было выставлено как знак того, что свадьба короля и его фаворитки должна состояться, несмотря ни на что.
Катерина отсутствовала недолго. Вернувшись с глазами мокрыми отнюдь не от слёз, она пала на колени перед столом, где суетились служанки, и, благочестиво сложив руки, забормотала молитвы так, чтобы все её слышали. Кто-то, опомнившись, послал за священником. Катерина чистым платком провела по щекам и изорванным губам герцогини. Затем она протёрла лоб и, делая вид, что хочет в последний раз проститься с ней, низко наклонилась к нему. Платок исчез в складках её платья. Как по волшебству в её руках появились маленькие ножнички. И она незаметно срезала прядь волос с головы покойницы. Затем, так же ловко загородив свои манипуляции своим скорбящим телом, она спрятала ножницы и локон в рукав. Затем, вытирая несуществующие слёзы, она отстранилась и повернулась к окружающим, снова молитвенно сложив руки, показывая всем, что в них у неё ничего нет. Она снова так, чтобы слышали окружающие, громким шёпотом зашептала молитву. Закончив своё представление, она перекрестилась и вышла. Опёршись спиной о дверь, она тяжело вздохнула и хищно улыбнулась. Затем поспешила в комнату, где умирала герцогиня. Набежавшие слуги уже приводили всё в порядок. Оглядевшись, Катерина незаметно схватила окровавленный платок, которым повитуха как-то вытерла герцогине рот. Спрятав платок в тот же рукав, где уже лежали ножницы и локон, Катерина повернулась, чтобы уйти. В дверях, на другом конце комнаты, прислонившись к косяку и сложив руки на груди, поверх голов слуг на неё насмешливо смотрел Бертран.
- Я – бог, - прошептал он, не сводя с неё пристального взгляда. Катерину прошиб холодный пот.

Глава одиннадцатая

- Да не убивал я её, клянусь телом Христовым! – Похожий на паука человечек распростёрся у ног суровой крупной дамы в тёмном бордовом платье, сидящей на стуле с резными ножками и подлокотниками с отделкой в тон платью вишневым шёлком. Позади неё колыхалась тяжёлая малиновая портьера. И если бы не свет свечей, то в этой комнате был бы гнетущий мрак
- Что мне до смерти этого человека? – грубым голосом произнесла дама. - Только такие невежественные люди, как ты, считают его богом! – Бледные тени позади неё тихонько перешёптывались. – Кто тогда её убил? Генрих? Этот похотливый козёл? Да у него рука бы не поднялась убить свою любовницу и мать своих детей. Женщину, с которой он носился как с казной короны! Мало ли что он наобещал ей, хоть прилюдно, хоть нет? Франция не уважала Габриэль. Особенно после непристойной истории с портретом и скандальных пасквилей месяцем раньше. Ты думаешь, хоть кто-то всерьёз воспринял его слова о браке? О браке с разведённой фавориткой, которая наставляла ему рога со своим старым любовником Бельгардом? Фавориткой, из-за которой «возлюбленный король Генрих», - Губы дамы искривила презрительная улыбка. – развёлся с обожаемой французами Марго? Что с того, что она была бесплодна и из своего заточения в Оверни подсылала к нему убийц? Это даже пошло на пользу: после покушения  на приёме в Лувре замороченным ею иезуитом, сам орден был из Франции изгнан. К радости буржуа и крестьян. – Дама тяжело поднялась со стула. Тут же две бледные тени подхватили её с двух сторон под руки. Она досадливо отпихнула их. – Зато она была умна, образованна, красива, утончённа и настолько добра, спасла короля в Варфоломеевскую ночь и впоследствии закрывала глаза толпы любовниц этого похотливца. Одна «прекрасная Коризандра*» чего стоит. А Фоссез**, с которой его жена вынуждена была носиться, покрывая её беременность? О красоте «королевы Марго» слагали легенды. О её интригах и милых интрижках, веселивших всю Европу, писали трактаты. К тому же, она устраивала испанцев. Ведь, не имея наследника, после смерти Генриха можно попытаться договориться с Гизами. Кто там из прямых наследников остаётся? Да почти никого.
Дама тяжело прошлась по едва освещённой комнате, переваливаясь с ноги на ногу, и остановилась у коленопреклонённого человека.
- Англичане? А им это вообще зачем? Наоборот, брак Генриха против воли папы развязывал войну как внутри Франции, так и вне её. Несмотря на все дружеские отношения Генриха и Елизаветы. А пока двое дерутся, можно ловить рыбку в мутной воде, поставляя оружие и фураж для обеих армий. А там, глядишь, эти двое выдохнутся и можно будет сполна отомстить за Столетнюю войну и за более близкое поражение – Ла-Рошель. К тому же, Филипп Испанский благополучно скончался прошлой осенью. Напасть на ослабленного противника – что может быть проще? Подобной тактики придерживалась, если не ошибаюсь, незабвенная королева Екатерина. Помнится, она очень умело стравливала Гизов с Бурбоном, чтобы оба оставили в покое её сыновей. Жаль, правда, что, даже имея четырёх сыновей, она не дождалась правящего внучатого племянника. Хотя для нас это даже хорошо, - Дама попыталась заложить руки за спину, но у неё ничего не получилось: объёмы её тела ограничивали её движения. Она досадливо топнула ногой, от чего задрожали канделябры и замерцал свет свечей в них.
- Так кто её убил? – Она пристально посмотрела в лицо дрожащего человека.
- Не знаю, клянусь богом, - торопливо забормотал толстяк, сделав попытку перекреститься худой дрожащей рукой.
- Бог? – с презрением произнесла дама. – А кто? – заорала она и кинулась, растопырив руки к перепуганному толстяку. Тот от ужаса опрокинулся на спину и попытался отползти.
- Не знаю! – верещал он неожиданно тонким голосом. – Я не знаю!
Он забился в ближайшую нишу и закрыл руками лицо.
В наступившей тишине, прерываемой потрескиванием свечей, раздались одинокие хлопки: из темноты портьер вышел молодой красивый темноволосый мужчина. На его надменном лице читалась презрительное веселье, а тонкие изящные руки, унизанные перстнями всевозможных цветов и размеров, аплодировали крупной женщине, сурово смотрящей из-под густых насупленных бровей.
- Браво, тётя! – Всё ещё аплодируя, молодой человек подошёл к женщине. – Вы великолепны! – он отвесил шутовской поклон. – Вас без войска можно посылать в атаку. Вы распугаете всех либо своим видом, либо криком, - он иронично оглядел её массивное тело.
- Что тебе здесь понадобилось, Бертран? – сурово спросила женщина, уперев руки в бока.
- Ну, не пугайте, тётя, - Молодой человек в шутливом ужасе прикрыл лицо. Перстни сверкнули в свете свечей. – А то я со страху умру, и вы не получите ответа на свой вопрос.
Женщина развернулась и, тяжело переваливаясь, пошла назад к своему стулу.
- Так что тебя привело сюда? – спросила она, устроившись на своём месте.
Молодой человек некоторое время наблюдал за её телодвижениями. Затем, пройдясь по полутёмной комнате, он легко подхватил испанский стул, стоявший у зашторенного окна, и перенёс его поближе к женщине. Устроившись, он оглядел бледное окружение позади женщины.
- Им обязательно надо толкаться здесь? – спросил он, кивая на молчаливых мужчин и женщин в тёмных одеждах.
Женщина махнула рукой, и бледные лица гуськом скрылись за ближайшей портьерой. Дождавшись стука закрывшейся двери, молодой человек облокотился о правый подлокотник, положив ногу на ногу.
- Ах, тётя, что за мебель у вас, - произнёс он, стряхивая невидимую пылинку с камзола. – В самый раз для нежелательных гостей, чтобы не засиживались. – Он поёрзал на стуле.
- Ты ответишь мне, в конце концов? – взорвалась женщина, ударив кулаками по подлокотникам своего стула. Молодой человек улыбнулся.
- До чего вы нетерпеливы. А как же «Добрый день. Давно не виделись. Я скучала»?
- Добрый день, - сжав кулаки, сквозь зубы процедила дама. – Давно не виделись. И век бы тебя не видеть. Что же до «скучала» - не льсти себе. Совершенно не соскучилась, - с издевкой произнесла она, буравя молодого человека глазами.
Тот театрально вздохнул и сделал расстроенное лицо.
- Ах, тётя. Как жаль. Я глубоко скорблю, что вы так и не простили мне моих маленьких грешков. Ведь мы же родственники. Ну какие счёты между родными? – Он широко улыбнулся.
- Не дури мне голову, - злобно процедила женщина. – Я тебя никогда не прощу. А теперь отвечай, чего ты здесь забыл?
- Какая вы зануда, тётя, - Молодой человек зевнул. – Хорошо. Раз вас это так живо интересует, я скажу. Только вы будете разочарованы. В Фонтенбло сейчас траур. Король Генрих скорбит по Габриэль д’Эстре. Смотреть на это душераздирающее зрелище мне не хочется. Тем более ,что уже началась возня среди женщин и девиц. А Генрих, хоть и скорбит, но он не монах. Он будет проливать слёзы по Габриэль, обрабатывая очередную потаскушку. Я всё это уже видел много раз. Поэтому мне стало скучно. И я приехал сюда. Кстати, пока я ехал, я наслушался много интересных вещей. От чего только герцогиня не умерла – её отравили, её забрал дьявол вместе с нерождённым ребёнком, это заговор папистов, флорентийцев, англичан, протестантов, испанцев, католиков. Испанцам как раз ест дело до шашней французского короля – полгода назад Филипп отдал богу душу. И до сих по неизвестно, чего ждать от этого события. - Молодой человек снова смахнул невидимую пылинку.  – Признаться, у меня возникла та же мысль, что и у вас. Особенно, когда я пообщался с Ла Ривьером и мадам Дюпюи.
- Что они тебе сказали? – Женщина подалась вперёд.
- Ничего конкретного. Только по-своему описали её состояние в пятницу. Что бы я хотел знать, - Молодой человек задумчиво постучал перчатками по колену, – так то, зачем Ла Варен перехватывал письма Габриэль. И почему он просил передать, что Габриэль мертва. Когда в пятницу она была ещё жива, и умерла только в субботу утром?
- Ты видел её тело? – спросила женщина, откинувшись на спинку стула.
- Краем глаза, - Молодой человек бросил на нее быстрый взгляд. – Для неподготовленного человека жутковатое зрелище. Но Ла Варен мог просто убедить короля, чтобы тот не смотрел на герцогиню сейчас. Зачем же хоронить раньше времени? А вдруг бы она пережила субботу или ещё лучше – воскресение? К тому же, раньше присутствие любовницы не мешало ему проводить пасху. С чего в этот раз такая щепетильность?
- Что врачи говорят? – Женщина поставила ноги на подставку. На мгновение задравшееся платье открыло непропорционально массивные, словно слоновьи ноги.
- Да что они могут говорить? - наблюдая за телодвижениями женщины, с лёгкой улыбкой произнёс молодой человек. – Ла Варен обозвал это эк-лам-пси-я, - по слогам произнёс он.
- Что это такое?
- Какое-то заболевание беременных. Истерические припадки из-за смерти плода в утробе и как следствие – отравление организма. Или психическая нестабильность, которая ко всему этому приводит. Словом, я не медик. Не пытай меня. Единственное, что я понял, что это может и не быть отравлением. Хотя, видела бы ты её тело – это первое, что приходит в голову.
- Ребёнок умер?
- Да, повитуха считает, что в среду или в четверг.
- Так ты думаешь?..
- Я ничего не думаю. Я не знаю. Одно я знаю точно: её смерть пришлась как нельзя кстати. И Катерина так думает. Теперь Генрих может спокойно жениться и плодить законных наследников. А то смех: второй внебрачный сын короля – наследник трона! А почему не первый? У них одинаковая ситуация, - Он рассмеялся.
- Чёрт побери, - Женщина стукнула ладонью по подлокотнику. – Нам-то что делать? Чего ждать?
- Для начала, отпусти беднягу Гаспара. От стука его зубов у меня разболелась голова.
Женщина подняла глаза на молодого человека и перевела взгляд на нишу, в которую уполз напуганный толстяк.
- Гаспар, трусливая душонка! – зычно крикнула она. – Вылезай, кретин безмозглый. Твоя миссия остаётся прежней: наблюдай за Баччо Строцци, за этим «тайным агентом Великого герцога Тосканского Фердинанда», - Женщина брезгливо плюнула. – Хорошо, что Генрих изгнал иезуитов из Франции. Но свято место пусто не бывает. Вместо шпионов папы – шпионы Медичи.
- Не расстраивайтесь, тётя. Хоть год назад был подписан Нантский эдикт, это ханжеское провозглашение веротерпимости, думаете, католики так резко сложат оружие? А папа потерпит уменьшения своих земель и доходов с них? Да никакая резня гвельфов с гибеллинами так не сократила католическое присутствие, как авантюры Яна Гуса, Мартина Лютера, Томаса Мюнцера, Мельхиора Гофмана, Яна Матиса, Жана Кальвина – этих виттенбергских, мюнстерских и женевских проповедников божьего слова. Поверьте мне, религиозные войны  не окончены. Вся Европа сейчас – золотое дно для умных людей. Трон под Генрихом шаток. Его предают все, кому не лень. На него покушаются по два раза на дню. И чем больше королей перережут себе глотки, тем лучше. Генрих VIII и его дочери подали хороший пример другим европейским монархам. Жаль, что у них трусости или благоразумия больше, чем верности вере или папе. Но и на нашей улице будет праздник. Мы ещё отомстим за нашу семью. Эпоха Регенства, Фронда, Семилетняя война, а там – и достойное вознаграждение для королей.
Женщина мрачно смотрела на него.
- А стоит ли оно того? – вдруг тихо спросила она.
- Что? – Казалось, молодой человек был искренне удивлён.
- Стоит ли бесконечная борьба конечного результата? – Женина прикрыла глаза.
- Да вы философ, тётя, - с издевкой сказал молодой человек. – Или у вас мозги настолько заплыли вашими жировиками, что вы перестали соображать.
- Закрой рот, поганец, - чётко произнесла женщина. – Я в своём уме.
- Тогда я не понимаю вас, тётя.
Женщина встала и, переваливаясь, прошлась по комнате.
- Я устала, Бертран. Наша семья всю свою жизнь воевала. Против англичан, иезуитов, инквизиции, королей, протестантов, католиков… А что в итоге? Наше имя возбуждает страх, мифы о нашем богатстве – алчность, умения и таланты – фанатичную ненависть и жажду убийства. Я всю жизнь интриговала. Против Дианы де Пуатье, Екатерины Медичи, Максимельена де Сюлли… Я хочу покоя. Я устала быть пугалом для людей и лозунгом для их идей. Я хочу вернуться в своё поместье и спокойно дожидаться там смерти…
- Вы забыли, тётя, – едко сказал молодой человек, рассматривая свои перстни, – что вашего поместья больше нет. Французские католики и германские лютеране не оставили от него камня на камне. К тому же, спокойно всё равно не получится. Я же сказал, религиозные войны ещё не окончены. И Жак Клеман ещё аукнется во Франции.
- Да, я тоже это знаю. Улица Феронри, Франсуа Равальяк… - Женщина опустила голову и задумалась. Молодой человек смотрел на неё с иронией. Она подошла к его стулу.
- Так кто, чёрт побери, убил Габриэль д’Эстре? – прошипела она ему в лицо, ударив кулаком по подлокотнику его стула.
Молодой человек подскочил на месте.
- Ох, тётя, - жеманно произнёс он ,прикладывая руку к груди. – Вам бы полком командовать.
- Тайная власть надёжней, - сурово сказала она, возвращаясь к своему стулу. Молодой человек улыбнулся.

Глава двенадцатая

Эклампсия – довольно чудовищная вещь у беременных женщин. Согласно исследованиям медиков нашего времени, возникает чае у женщин, впервые беременных, из-за «испражнений» или выделений плода. С которыми ослабленный беременностью организм матери просто не справляется. Случается, как правило, в первой половине срока беременности. В те времена, когда женщины рожали чуть ли не каждый год, когда королевские жёны, обременённые дурной наследственностью близкородственных браков и тем более, королевские любовницы, подверженные этому в меньшей степени, было очень странно, что не впервые беременная женщина в середине срока своей беременности оказалась подвержена такому чудовищному явлению. Весьма своевременная смерть женщины, вопреки всякому разуму цеплявшейся за корону, да ещё сумевшая вырвать обещание будущего престола за бастардом короля, женщина, которая привязала к себе самого ветреного любовника на престоле того времени, словом, все эти совпадения и несуразности оставили тему для немалого количества слухов. Некоторые и по сию пору могут считаться доказательствами её смерти от отравления. Была ли королевская любовница, подарившая королю вместо первой жены долгожданных «официальных» наследников, отравлена, или имело место чудовищное стечение обстоятельств, сыгравшее на руку некоторым вовремя? Это неизвестно. Как неизвестно и то, что сталось с трупом нерождённого ребёнка, умершего, не сумев появиться на свет. Согласно официальной версии, он был похоронен рядом с матерью. Версия о болезни герцогини де Бофор реалистична. Но и у неё есть минусы. Версия об убийстве фантастична. Но своя логика есть и у неё. Но что было на самом деле? Римское право говорит при расследовании убийств: ищи, кому выгодно. В данном случае, выгоду получали многие. Но было ли это убийством?


Часть четвёртая

Глава первая

- Remember*! – воскликнул человек в чёрном камзоле, воздевая руки к небу. В редких бликах солнца, прятавшегося за тучами, блеснул топор, и его голова скатилась с плахи на помост. Женщины и мужчины из толпы, плотно стоявшей на площади, кинулись кто с платком, кто, срывая с головы колпаки, к помосту, чтобы омочить их в крови казнённого короля. Палач взял голову за волосы и показал толпе. Послышался то ли вздох, то ли стон.
- Ну, и что вы скажете, любезный друг? – спросил молодой человек, бледное лицо которого наполовину скрывала широкополая шляпа с пышным пером.
- Я скажу, что эти люди настолько любили своего короля, что готовы были убить его, чтобы доказать свою любовь, - сказал красивый молодой человек, закутанный в тёмный плащ. – Я не сомневаюсь, что пройдёт немного времени, и его объявят святым. А лет через десять его сын, обретающийся сейчас во Франции, будет здесь встречен ликованием и посажен на трон с униженными просьбами и священным трепетом.
- Всё это вы передадите Мазарини? – с иронией сказал его собеседник.
- Нет, любезный. Кардинал предложил мне отправиться сюда наблюдать. Я наблюдал. Что я видел, то и передам, а уж что я из этого вывел – не его забота. Сейчас во Франции начинается смута, и кардинал хочет знать, чего ему ждать.
- И чего же?
- Французы не англичане. Короля они казнить не будут. По крайней мере, не в этот раз.
- Почему не в этот раз?
- Потому что история – дама капризная. Не всем везёт в одно и то же время. В Англии власть взяла чернь, но во Франции возмущено дворянство. А оно не позволит лишить короля жизни – с его смертью умрёт и оно само. Король, плох он или хорош, защищает их интересы, плохо ли, хорошо ли. А чернь не будет раздумывать над такими материями. Чернь во Франции дика. Казнив короля, она на этом не остановится. И великие терпят поражения, а ничтожным достаётся удача. Взять хоть бы наш род. Лет триста назад нас боялись, и от одного нашего имени падали в обморок. Святая инквизиция пыталась добраться до нас своими методами. Даже иезуиты хотели урвать из наших тайн и сокровищ кое-что для себя. Но… Времена менялись. И какое дело было королю, чем мы занимались в своих владениях? Но ему это не понравилось, и, поскольку он посчитал то, чем мы занимались, настолько ужасным, то попросту, с наскоро собранным судом и ещё более скорым приговором верных людей, вырезал наиболее колоритную часть нашей семьи и сровнял с землёй наш замок. И что? Теперь мы в собственной стране презираемые изгои, достойные снисходительного сочувствия.
- Поэтому вы ненавидите короля?
- Я его не ненавижу – мой король ребёнок. Но королевской власти я хочу отплатить той же монетой, что Карл Стюарт** выковал для нас.
- Но почему вы?..
- Шпионю для кардинала, министра королевы?
- Да.
- Лучший способ узнать врага – это стать его другом.
- Так значит, - после непродолжительного молчания уточнил молодой человек в шляпе с пером, поворачиваясь к своему закутанному собеседнику. – Значит, несмотря на то, что Карл Стюарт повелел сжечь и отрубить головы вашим родственникам, сровнял с землёй Глэдстон и Каннингэм, вы всё же не хотите примкнуть к Кромвелю***?
- Нет, любезный Франц, - Закутанный молодой человек повернулся к собеседнику. – Можете передать Его Святейшеству, что демон не будет ни на чьей стороне. Сейчас мне это не интересно.
- Но Бертран… - Человек в шляпе с пером был, как будто изумлён и возмущён одновременно.
- Не надо, Франц, - устало взмахнул рукой закутанный молодой человек. – Вы забыли, что почти все потомки рода де Го и ле Муи умеют читать мысли. А угадать, что вы – агент папы, вернее, инквизиции, и вовсе напрягаться не надо. К тому же, не знаю, где вы проходили выучку, но так топорно пытаться выведать мои мысли может только новичок. Не спорьте, - Он предостерегающе поднял руку готовому возразить собеседнику. – Это лишнее. Сегодня я поброжу по городу, вызнаю настроение лондонцев,  а  завтра   отправлюсь  в  провинцию,  узнавать  настроение  англичан.  Ибо  Лондон  и Англия не совсем одно и тоже. Взгляд из Суссекса или Суррея иногда разглядит то, на что в Лондоне не обратят внимания.
- Верно про вас говорят – вы сам дьявол.
- Нет, Франц. Я всего лишь дьявольское отродье, - тонко улыбнулся закутанный человек, и пошёл вслед за редеющей толпой.
- Дьявольское отродье, - пробормотал человек в шляпе с пером. – Не хотелось бы иметь его родственником.
Он медленно пошёл в другую сторону, бормоча себе под нос:
- Эти де Го всю жизнь считали себя равными, а то и выше королей. Что бы стоило его дядюшке поделиться секретом философского камня с королём? Даром, что сухорукий горбун, так и физиономию имел в бородавках, как жаба. Любому было бы не по себе, общаясь с ним. Но женщины, почему-то, к нему толпами бегали. Короля можно понять: какой-то урод не только богаче его, но и перепробовал весь двор не по одному разу. Тогда как у короля вышло несколько осечек. А тут ещё любимый миньон, которому приглянулась юная прелестница де Го, стал нашёптывать про колдовство. Готово дело – повод есть, теперь осталось его превратить в доказательство. А их, как и злопыхателей, нашлось немало. Чего стоят только уроды этой семьи: младенцы, сросшиеся спинами, девушки с рожками на голове, мужчины с хвостами, прислуга, похожая то ли на  живых кукол, то ли на замороженных людей. А инквизиторам и иезуитом только того и надо. Все готовы поживиться за счёт этого дьявольского рода, само существование которого уже вызывает ужас. Король был прав, что последовал совету Эуженио Маурицци, Великого инквизитора, и уничтожил это дьявольское гнездо. Однако… Это было жестоко. Хорошо, Бертран де Го был во Франции. И, кстати, не туда ли сбежала его юная тётушка, Катерина ле Муи? Это было бы интересно. Во Франции сейчас тоже нет денег. Не разделит ли замок де Го участь замка Глэдстон? И как на моего друга де Го смотрит кардинал Мазарини? По слухам, он хоть и хитрый и ловкий человек, но суеверен, как все итальянцы. Жаль, что этот чёртов Бертран так чертовски проницателен, папе было бы интересно ещё кое-что у него узнать. Но и этого хватит. Казнь короля Карла вряд ли  порадует европейские престолы, а уж папа опять будет переливать из пустого в порожнее. Эх, жаль служить такому господину. Мнит себя и в самом деле наместником святого Петра. А сам, кроме раздутой гордыни, феноменальной глупости и непомерной жадности ничего хорошего из себя не представляет. Эх, почему я не служу Кромвелю? Вот это человек. Даром, что пивовар, а как дело поставил! Достойный потомок министра Генриха Восьмого. Хотя, может, врёт, шельмец. Но ему бы я служил с удовольствием.
Произнося этот длинный монолог, молодой человек в шляпе с пышным пером прошёл почти пол-Лондона и дошёл до невзрачного домика в конце улицы. Толкнув дверь, он вошёл в скудно обставленную комнату, где перед горящим камином сидел спиной к нему человек.
- Что сказал де Го? Он будет помогать роялистам? – не поворачивая головы, спросил он.
- Нет, ваше преосвященство, - Молодой человек поклонился и подошёл к огню. – Маркиз сказал, что помогать не будет никому.
- В самом деле? – В голосе сидящего человека послышалась ирония. – И вы ему верите?
- Вы спросили, я ответил, - Человек в шляпе с пером пододвинул кресло к огню и сел в него. – Зачем было посылать меня, если вы всё знаете? Если не доверяете мне?
- Я не доверяю не вам, а ему.
- Почему?
- Потому что слишком хорошо его знаю.
- Откуда?
- Он мой родственник.

Глава вторая

Человек в шляпе с пером подскочил.
- Ваше преосвященство!
- Сядьте, Франц, - Собеседник повелительно взмахнул рукой, указывая на кресло. Франц потрясённо повиновался, стянув с головы шляпу. – И в королевской семье, если покопаться, можно найти гнилую ветвь. Или, по-вашему, я святее Папы римского? – Ироничная улыбка освятила лисье лицо, мелкие острые зубы, впалые щёки, чёрные маленькие блестящие глаза и тонкий нос с горбинкой, закруглявшийся книзу, от чего лицо приобретало зловещее выражение.
- Нет, но… Слухи о епископе Орли…
- Собака лает, ветер носит, - грубо перебил его собеседник. – Знаешь ли ты мою настоящую фамилию?
- А разве Гильом Безе не настоящее ваше имя?
- Не совсем. Безе – мелкое поместье в три-четыре деревянных домишка и клочка земли, где можно сажать картошку. Да, это моё поместье. Но ещё я сын Катерины ле Муи, и вашему маркизу прихожусь троюродным братом.
- Зачем вы мне это говорите? – удивлённо спросил Франц.
- Чтобы вы мне помогли. Мы с вами делаем одно дело – и вы, и я подчиняемся Святой инквизиции. Вы храбрый человек. Вы знаете Бертрана. Он не боится вас. Вы можете без всяких загвоздок заколоть его в спину в тёмном переулке, и никто на вас не подумает. Кроме того, через некоторое время мне понадобится не только покровительство папы, но и его защита.
- Но…
- Знаю. Папа – надутый дурак. Но разве вы подчиняетесь не кардиналу Орсини, ближайшему помощнику Эуженио Маурицци, Великого инквизитора?
- Да, но…
- Кардинал имеет зуб на де Го. В своё время Бьянка ле Муи предпочла уйти в монастырь, а не стать любовницей его предка. Однако я слышал, её загрызли волки в окрестностях замка. Таким образом, от рода Орсини уплыли сокровища де Го.
Оба собеседника замолчали. Епископ поворошил поленья в камине.
- Скажу вам откровенно, Франц. После расправы над нашей семьёй здесь, в Англии, прямым потомком остался я. Однако я живу во Франции. Более того, я хотел добиться так многого в жизни, что решил скрыть своё имя. Я добился. Я стал епископом. Я вступил в орден Святой инквизиции. Более того, я являюсь одним из коадьюторов иезуитов. Однако если я принесу все богатства де Го церкви, я могу стать кардиналом. Более того, кто знает! – и папой.
Франц изумлённо смотрел на своего собеседника. Хилое тело под широкой сутаной, казалось, становилось больше по мере слов епископа. На месте смиренного лукавого монаха появлялся рьяный фанатик.
- Более того, - зашептал епископ, наклоняясь к лицу Франца. – Я не только хочу восстановить свои права. Я хочу увидеть Бертрана де Го на дыбе, - Глаза его лихорадочно заблестели. – Я хочу увидеть, как его тело четвертуют, а кровь брызнет во все стороны. – Франц испуганно отодвинулся. Однако епископ вцепился в его камзол своими тонкими пальцами. – С каким бы наслаждением я сам схватил бы его за горло одной рукой, а другой всадил бы в его сладострастное брюхо кинжал, - Говоря это, епископ одной рукой схватил Франца за горло, а другой выхватил у него из-за пояса кинжал. Франц захрипел и попытался оторвать от себя неумолимо сжимавшуюся руку. Теряя сознание, он схватил за горло епископа, но кинжал вонзился ему в живот ранее. – О, как я ненавижу его, этого баловня фортуны! – бормотал безумец, распарывая бедного Франца снизу до верху. – Когда шла расправа в Англии, он сумел бежать. Когда пошла смута во Франции, он умудрился убедить герцога Бофора, этого косноязычного счастливчика, в своей лояльности. Когда королева-мать с королём и кардиналом бежали из Парижа, он сумел убедить их, что без него ничего бы не вышло. Теперь он шпион Мазарини и доверенное лицо Бофора. Любовник красавицы Лонгвиль, посмевшей отказать мне, и ближайший друг Скаррона. Не удивлюсь, если он сделает его своим наследником, обойдя будущую вдову. Ему во всём везёт. У него всегда всё получается. Но я обману его. Этому выродку шлюхи и сатаны не может всё время везти…
Вдруг он очнулся. Одна его рука всё ещё сжимала горло Франца, посиневшее лицо, выкатившиеся глаза и вывалившийся распухший язык которого говорили о том, что бедный молодой человек умер. Другая рука епископа всё ещё сжимала кинжал, которым он до этого, не осознавая, всё наносил и наносил удары. Епископ вскочил, опрокидывая кресло. Он посмотрел на распростёртое тело своего недавнего собеседника, на свои руки и вдруг дико захохотал. Внезапно смех его оборвался.
- О Господи – прошептал он. – Какое тяжкое испытание! Как тяжела моя ноша. Проклятье семьи не пройдёт, пока я не уничтожу всех потомков этого дьявольского рода. А когда я их уничтожу, святой престол снимет проклятье с меня. Осенённый папской благодатью, я буду прощён, и, кто знает, смогу искоренить ересь и колдовство во всем христианском мире.
Он вышел в тёмную комнату и возвратился  с мешком и верёвкой. Поколебавшись, он нагнулся к страшным ранам и стал жадно пить кровь. Затем, завернув тело Франца в мешок и обвязав его верёвкой, он потащил его в ту же тёмную комнату. Не зажигая света, он дотащил мешок до стены и ощупью нажал потайную пружину. Часть стены неслышно отъехала. Спускаясь задом по тёмным ступеням, епископ волок свою ношу. Наконец, он дошёл до конца лестницы. Ступени лизали воды Темзы. Сбросив мешок в воду, он оттолкнул его ногой. Подхваченный течением, он уплыл, унося несчастного Франца, имевшего неосторожность близко подойти к проклятой семье.
Когда епископ вернулся, он первым делом схватил голыми руками золу из камина и посыпал ею застывавшие пятна крови.
- Никак следы преступления скрываешь, братец, - услышал он насмешливый голос.
Дико вскрикнув, епископ Гильом Безе де Муи подскочил как ужаленный. Перед ним, опираясь плечом о косяк и сложив на груди руки, стоял тот, ненависть к которому он питал настолько сильно, что, не осознавая, убил невиновного. Бертран де Го, закутанный в плащ человек, с которым недавно расстался Франц, шагнул навстречу епископу.
- Какая трогательная встреча, - насмешливо продолжал он. – Встреча братьев после долгой разлуки.
- Мы не братья с тобой, - резко произнёс епископ, отшатываясь. – Сын сатаны не может быть братом епископу.
Бертран де Го весело засмеялся.
- Епископ! – воскликнул он. – Вы себя считаете святым? Или вы вчера родились? – Он вдруг оборвал смех и зло посмотрел на епископа. – Да о развратности и прочих грехах церкви известно и младенцу. Да и папы не лучше – Александр Шестой* тому пример. – Он подошёл к епископу и наклонился к самому его лицу. – А уж про свою бессмертную душу, братец, ты бы не заикался, - прошипел он. – Ты только что убил человека. Просто так. Ни за что. Думаете, церкви это понравится? А инквизиции, когда узнают, что ты – мой родственник? Да  тебе на этом свете не жить. Уж я позабочусь.
Пока он говорил, епископ, как заворожённый, глядя на него, медленно отходил назад. Наконец, они оба дошли до стены. Едва епископ коснулся её холодной поверхности, он подскочил, как будто прикоснулся к раскалённому железу.
- Нет, - прошипел он в свою очередь. – Я не дам тебе меня уничтожить.
Он резко вскинул руку с кинжалом, которым до этого убил Франца. Однако, Бертран де Го, не глядя, перехватил его руку и сжал запястье епископа. От боли тот упал на колени и выронил кинжал.
- Выродок! – вскричал он, потирая запястье. – Я доберусь до тебя. Не знаю, как, но доберусь.
- Не трать пыл, братец, - усмехнулся Бертран де Го, отшвырнув кинжал. – Давай-ка поговорим.
Он пододвинул стул и сел напротив сжавшегося в комок епископа.
- Что ты хочешь, - сказал епископ Гильом, с ненавистью глядя на Бертрана.
- Я? А чего хотят все? Жить в своё удовольствие. Только ты мне мешаешь, братец. Твоя мышиная возня вокруг моей «августейшей» персоны меня чрезвычайно раздражает. Твои истерические проповеди производят впечатление и на Великого инквизитора, и на Генерала ордена иезуитов. Это слегка мешает мне жить. Когда я шёл к тебе сюда, я хотел предложить мир. Однако вижу, это бесполезно…
- Ты прав, - перебил Бертрана епископ. – Я никогда не отстану от тебя, пока не увижу в могиле. Ты последний из нашей проклятой семьи, кроме меня, и когда я уничтожу тебя, проклятье снимется и с меня.
- И какое же на тебе проклятие? – заинтересованно спросил Бертран. – То, что, предаваясь ненависти ко мне, ты убиваешь кого ни попадя, я понял. Но это для тебя, очевидно, ничего не значит. Что же тогда?
Епископ молчал. Бертран внимательно оглядел его с ног до головы. Епископ инстинктивно закутался в рясу.
- Ты кастрат, что ли? – грубо спросил Бертран.
Епископ передёрнулся от отвращения.
- Нет, отродье сатаны. Такого над собой я не делал.
- Ты всё поминаешь сатану, - Бертран благодушно откинулся на стуле. – Что бы это значило? Уж не то ли, что ты сам являешься его отродьем? Среди наших предков были разные неординарные личности. Один из них был даже двуполым. Может, ты не мужчина?
Епископ вздрогнул.
- Хотя, нет, - продолжал рассуждать в слух Бертран. – После папессы Иоанны, которую ваша церковь упорно не признаёт и утверждает, что её вообще не было, вас на это уж точно проверяют. Словно будущего папу. Так что здесь всё в порядке. А-а! – воскликнул Бертран. – Я понял. Ты рогат, как наш предок Рауль. И вдобавок у тебя хвост, как у нашей прабабушки Луизы, - Он засмеялся. – Вот здорово! Сатана действительно повеселился над божьей шуткой – чёрт в рясе!
Епископ вскочил и бросился к Бертрану. Но тот, не вставая со стула, резко выбросил вперёд кулак, и епископ отлетел обратно к стене. Ударившись головой, он потерял сознание.
- Однако, - пробормотал Бертран. – Я хочу знать его секрет. Знать тайны врага никогда не мешает.
Он встал и подошёл к епископу. Оглядев его с ног до головы, он стащил с него рясу. Пристально рассматривая белое, почти прозрачное худое тело с ниточками вен и торчащими рёбрами, его взгляд остановился на заду епископа. Бертран облизнулся. «Он всё равно не очнётся, а я так хочу! К тому же это будет ещё одной нашей маленькой тайной».
Он быстро стащил штаны и пристроился сзади к бесчувственному епископу. Подняв к себе его зад, он резко вошёл в него. Епископ Гильом резко дернулся и застонал, но не очнулся. Мерно покачиваясь, Бертран прикрыл глаза и часто задышал. Затем, в последнем толчке он резко сжал ягодицы епископа. Волна наслаждения пробежала по нему. Он остановился, и некоторое время приходил в себя. Затем, встал, зашнуровал штаны и продолжил осмотр.

Глава третья

Тайна раскрылась, когда Бертран снял обувь с епископа: на обеих ногах его было всего по два больших и толстых пальца без ногтей.
- А я оказался прав, - ухмыльнулся Бертран. – Чёрт в рясе.
Он швырнул одежду на бесчувственное тело епископа и устроился в кресле, закинув ногу на ногу. Просидев некоторое время, он встал и прошёлся по комнате, оглядывая её нехитрое убранство. Выглянув в тёмный коридор, он осмотрелся и вошёл в неосвящённую комнату. Также как и епископ, он не взял с собой свечу. Походив некоторое время из угла в угол, он, от нечего делать, стал постукивать по стене. В одном месте стена отозвалась глухим звуком. Это заинтересовало Бертрана. Он стал шарить по стене и топтаться рядом по полу. Наконец, он нащупал пружину – обивка от частого использования в этом месте слегка потёрлась. Стена разъехалась, образовав чёрный проём. В это время в соседней комнате очнувшийся епископ Гильом издал дикий рык. Бертран вошёл к нему. Судорожно натягивая одежду и обувь, епископ с ненавистью смотрел на Бертрана.
- Твоё время закончится. И все демоны ада не помогут тебе. Когда я, наконец…
- Ты? – улыбнулся Бертран. – Братец, ты такой же, как и я. Смешно, когда бес чёрту грозит божьей карой.
Епископ приподнялся на одно колено, но тут же удивлённо схватился за зад. На руке осталось пятно крови.
- Да, братец, - довольно улыбался Бертран. – Ты принял моё причастие, и в тебя излилась моя благодать.
С диким криком епископ Гильом кинулся к Бертрану. В этот раз Бертран промахнулся: епископ поднырнул под стремительно вылетевшую руку. Его тонкие пальцы вцепились в горло Бертрана, но тот резко ударил его кулаком в шею. Схватившись обеими руками за своё горло, он, зашатавшись, отступил на несколько шагов. Затем, вновь накинулся на Бертрана, и они, сцепившись, влетели в тёмную комнату. Лупя друг друга, они катались по полу, пока Бертран не оттолкнул епископа к проёму в стене, который он, уходя на рык епископа, не закрыл. Балансируя некоторое время на пороге, затем, не удержавшись, епископ с громким стуком упал и покатился вниз по лестнице. Бертран медленно подошёл к проёму, затем, спустился вниз. Епископ Гильом уже не дышал.
- Жаль, братец, - вздохнул Бертран. – А всё могло быть по-другому. И ты бы мне помог, да и я бы в долгу не остался.
Он занёс ногу в кованом сапоге над лицом епископа, затем, передумав, подтащил к себе его тело. Его белые руки поглаживали мошонку епископа, под тонкими изящными пальцами перекатывались яички. Вытащив из-за пояса кинжал, Бертран резко отсёк их. Тёплая кровь полилась ему на руку. Полузакрыв глаза, Бертран медленно начал её слизывать с пальцев, как большое лакомство. Затем, он каблуком рассёк лицо епископа. Искромсав его кинжалом, он потоптался на месиве, затем, столкнул тело в воду и стал смывать с сапог кровь. Тело с изуродованным лицом епископа, представлявшего кровавую кашу, медленно поплыло вслед за телом Франца. Глядя на волны, покачивающие бесформенную кучу, Бертран поднёс яички к губам и вонзил в них зубы. Через некоторое время вслед за телом епископа в воду полетела кожа с его яичек, как корка апельсина.
- Бедный, бедный братец, - задумчиво произнёс Бертран. – Глупец, мы могли бы так славно продолжить наш род. А теперь придётся всё делать самому. Это, конечно, не самое неприятное занятие, но вдвоём им заниматься было бы веселее. Ладно. Бес с тобой, чёртов епископ. Скоро возвращаться во Францию. Но прежде надо побывать у Кромвеля. Чёрт его знает, чем закончится его авантюра. Надо быть готовым ко всему. Вдруг пригодится.

Глава четвёртая

Сидя в скромной палатке, где из мебели кроме грубо сколоченного стола и стула была только  складная кровать с соломенным тюфяком, Бертран де Го попивал пиво, заедая его ячменной лепёшкой. Перед ним сидел худой с болезненно бледным лицом мужчина средних лет, который ел такую же лепёшку, но запивал её водой. Взгляд Бертрана де Го изредка останавливался на нём. Однако бесстрастное выражение лица его визави не менялось. Только взгляд блуждал по палатке, изредка задерживаясь на свечах и кружках. При этом в глазах его мелькало выражение, которое было трудно определить.
- Так значит, вы тоже Бертран? – спросил Бертран де Го своего молчаливого сотрапезника.
- Да, Бертран. Но в отличие от вас я ле Муи, о чём знаете только вы, я и Господь Бог. И я не хотел бы, чтобы Кромвель узнал об этом раньше времени.
- Почему же?
- Видите ли, наша семья неоднозначно воспринимается людьми. Слухи о нас ходят самые разные. Согласен, зерно истины в них есть. Но оно настолько мало, что совершенно потерялось во лжи и фантазиях. Кромвель хоть и осудил Карла Стюарта, но, скажи вы ему, что имеете склонность пить кровь или убивать прикосновением, что у вас с рождения на заду хвост, а на ноге шесть пальцев, он сделает так, что вы просто исчезнете. Растворитесь, как утренний туман, как будто вас и не было. Его влияние растёт. Его последователи фанатики. А я бы хотел пожить. Я бы хотел увидеть, как мои дети станут на ноги…
- Ваши дети? – Бертран де Го даже отставил кружку от удивления. – И их у вас много?
- К сожалению, только дочь.
- И что с ней?  Как проклятье де Го отразилось на ней?
Бертран ле Муи помолчал. Затем обмакнул лепёшку в свою кружку с водой и откусил кусочек.
- Зачем вам это знать? – наконец спросил он.
- Это как-никак относится к моей семье. Мне интересно, обошло ли кого-нибудь проклятье?
- Её не обошло, - произнёс Бертран ле Муи и замолчал.
Бертран де Го, сделав глоток, поставил свою кружку и подождал.
- Так в чём оно проявилось? – спросил он, наконец.
- Она циклоп, - нехотя произнёс Бертран ле Муи и встал из-за стола.
Бертран де Го откинулся на спинку стула.
- Сколько ей сейчас?
- Пятнадцать. Это мой седьмой ребёнок. Первые шесть умерли.
- Сколько же вам лет? – с интересом спросил Бертран де Го, оглядывая собеседника с ног до головы.
- В этом году будет восемьдесят, - спокойно произнёс Бертран ле Муи, снова усаживаясь за стол.
- А-а, на вас проклятье Бьянки, - понимающе кивнул Бертран де Го.
- Именно. Кромвель считает меня протестантом Бертом Муиром, мелкопоместным разорившимся дворянином, пострадавшим от короля Карла. Не могу же я  сказать ему, что я – дьявольское отродье с дьявольским ребёнком и безумной женой.
- Безумной женой? А с ней-то что случилось?
- Как вы не можете понять? – Бертран ле Муи сел на своё место и, сцепив пальцы, с отчаяньем посмотрел на Бертрана де Го. – Я любил обычную земную женщину со своими маленькими радостями и огорчениями. Вам это может показаться пустяком, глупостью. Но когда всю свою сознательную жизнь живёшь среди оборотней, вампиров и прочей дьявольской нечисти, которая совокупляется со всем, что движется, будь то родная дочь или отец, лошадь или овца, живое или мертвое, я хотел отдохнуть душой в объятиях простого человека. Я ушёл из нашего родового замка задолго до его уничтожения. Я был наёмником, был грабителем и убийцей. Рождённый в проклятии, я не боялся погубить свою душу – она и так была погублена. Но одно дело убивать просто так, от скуки, а другое – когда хочется есть. Да, я грабил купцов, я убивал солдат. Но за это я получал деньги, на которые мог одеваться, есть и спать. Я стал хорошим солдатом-наёмником. Я этим не горжусь. Я хотел уйти из ада, а попал в чистилище. И однажды я встретил очаровательное создание, которое полюбило меня. Захудалое дворянство не давало ей надежды выйти замуж по любви: её уже сосватали за молодого лоботряса, ценившего жестокие развлечения выше человеческой жизни. Его род не отличался большим богатством, но для её семьи это был выход: по крайней мере, им не грозила голодная смерть.
Бертран ле Муи замолчал. Его лицо озарилось мечтательной улыбкой. Он глядел мимо Бертрана де Го, как будто заново переживал свою прошлую жизнь.
- Она была так очаровательно печальна в церкви. Я пришёл замаливать свои грехи, а она молилась о душе будущего мужа. На выходе из церкви я посмотрел в её глаза и понял, что она создана для меня, что отныне мы одно целое, что мы рождены друг для друга. Я увёз её, и мы тайно обвенчались. Однако проклятье не оставило меня. Раз за разом рождался ребёнок, при взгляде на которого замирало сердце: хвост, рожки, сросшиеся ноги, отсутствие гениталий – всего не перечислить. Они жили недолго: кто месяц, кто год. И умирали в муках. С каждым умершим ребёнком умирала часть души моей жены, - Лицо Бертрана ле Муи омрачилось. – И вот родилась Франсуаза, - Он замолчал. Его тяжёлый взгляд остановился на Бертране де Го. – Увидев её, Жанна сошла с ума. Ей каждый день кажется, что она умерла, а душа её в аду. Пришлось поместить её в одинокий домик в глухом лесу, потому что от её криков стынет кровь, а душа моя переворачивается. Бедняжка не знала, что она ни в чём не повинна. Она всё время винила себя за то, что нарушила волю отца. А ведь это я! – Бертран ле Муи порывисто вскочил. – Это вина моя и моей семьи!
- Вы не договариваете, - Бертран де Го пристально смотрел на своего мечущегося тёзку. – Случилось что-то ещё.
Бертран ле Муи остановился и схватился за голову.
- Вы правы, - Он тяжело опустился на стул и закрыл лицо руками. Он помолчал, потом сдавленным голосом произнёс: - На мне проклятье воплотилось в том, что я ел человеческую плоть. Вы понимаете? – Он поднял страдальческое лицо; в глазах его стояли слёзы. – Я ел своих умерших детей! – Слёзы потекли по его щекам. – Я не мог удержаться. Если я не съедал каждый день кусочка человека, меня мучили жесточайшие боли, и ничем их было не унять. Свинина помогала слабо... Однажды она увидела это, - Бертран ле Муи зарыдал в голос. – Тогда она решила, что я съем и Франсуазу и помешалась. Они обе живут в том одиноком домике в лесу. С ними только глухонемая служанка и полуслепой старик.
Бертран ле Муи замолчал. Бертран де Го смотрел на него, покручивая ус.
- И с тех пор вы ничего не едите? – внезапно спросил он.
- Да, - Бертран ле Муи поднял голову. – Я голодаю уже много месяцев. Только на праздники позволяю себе лепёшку. Сначала было ужасно. Я думал, что умру. Я ушёл далеко в лес и жил там, пока боли не отступили. Я пил воду из ручья и ел ягоды. Сколько раз я хотел голыми руками поймать зайца или куропатку. Но я нарочно не взял с собой ничего, что можно было бы использовать как оружие. Даже ножа. Я всё надеюсь, что умру от голода. Но смерть играет со мной – я живу и даже не старею.
- Почему бы вам было не пойти в Рим, по святым местам или купить индульгенцию? – с иронией спросил Бертран де Го.
Бертран ле Муи улыбнулся сквозь слёзы.
- Я проклят. Но я верю Богу. Я ему молился. Он послал мне облегчение – я больше ничего не ем и не страдаю телесно от этого. Когда Бог сочтёт нужным – он заберёт меня. Куда? Это его воля. Я же ей подчинюсь. Но верить и покупать веру – это не одно и то же. Пока я страдал в лесу, я обратился к Богу. В Риме я был, - Он снова улыбнулся. – Я даже смог посетить Ватиканскую библиотеку. Вы, быть может, не в курсе, - Он поднялся и прошёлся по комнате. – Но в мире существуют не только четыре Евангелия, принятых на Никейском соборе*, есть ещё множество. К примеру, в Евангелии от Андрея, которого московиты называют Первозванным, есть такие слова: «…как змея, которая сбрасывает кожу и уползает в одной ей ведомое, так вера, сбросив с себя религию, уйдёт в неведомое, являясь только избранным, коих сородичи и  современники будут считать еретиками и колдунами. Оставшаяся кожа змеи гниёт на земле и иссушается на солнце. Так религия  будет иссушаться фанатиками, и загнивать ловцами пороков человеческих, предлагая выкупить их за тридцать сребреников. Но богу не нужны деньги, сколь много серебра бы вы ни заплатили. Богу нужна ваша чистая душа. Золото и серебро – это оковы и кандалы, не дающие войти в царствие небесное. Скиньте их и откройте душу богу в покаянии искренном своим прегрешениям. И отверзятся врата райские, и увидите вы лик божий, радующийся встрече с вами. Но, предложив деньги вместо души, увидите вы гнев божий. И не стихнет он, покуда не искупите грех сей ни вы, ни род ваш. Лжесвятителей, смущающих вас покупкой спасения души, побивайте камнями. Блаженных же, призывающих раздать всё злато ваше, примите в дом свой и душу свою. И тем, коль не спасётесь сами, спасёте от гнева божьего род свой…».
- Вы всё запомнили? – Бертран де Го удивлённо смотрел на вдохновленное лицо Бертрана ле Муи. – Ваша память меня поражает. Очевидно, это одно из свойств проклятия.
- Вы правы. Я помню многое. Даже то, что хочу забыть, - Лицо Бертрана ле Муи на минуту омрачилось. – Но продолжим. Согласитесь, все эти слова совершенно не согласовываются с куплей-продажей индульгенций. Хотя сказаны они были задолго до кардинала Дюэза** и его идей, но уже тогда апостолы могли предвидеть, во что выльется религия. Я предпочитаю верить и верить в душе. Слова апостола Андрея мне ближе, чем все папские буллы вместе взятые. И, если я умру проклятым, как вся наша семья, я буду знать, что всё, что было в моих слабых силах, я сделал для своей души. Я не Христос, и принять грехи всей семьи я не могу.
- Нда, - помолчав, сказал Бертран де Го. – Вы гораздо более достойны уважения, чем наш родственник – святоша Гильом Безе ле Муи. Его пришлось убить, поскольку он хотел убить меня.
- Прости ему, господи, - прошептал Бертран ле Муи. – Я за него помолюсь.
- Вы меня удивляете, - Бертран де Го поднялся и взял со стола шляпу. – Я теперь начинаю верить, что бог все же может существовать, если несмотря ни на что, дьявольское отродье склонилось перед ним.
Бертран ле Муи грустно улыбнулся.
- Я вас заговорил совсем. А ведь вы прибыли по делу, - Он взял свою скромную шапочку. – Пойдёмте. Я покажу вам наш лагерь.

Глава пятая

- Чем я могу служить его высокопреосвященству? – Гордую посадку головы новоявленного генерала слегка портило простоватое выражение его лица. Однако Бертрана де Го не обмануло это внешнее простодушие, вводившее в заблуждение людей, плохо знавших предводителя английской революции.
- Что вы, - улыбнулся Бертран де Го, поклонившись. – Это его высокопреосвященство интересуется, чем он может быть вам полезен.
Оливер Кромвель поднялся из-за широкого стола тёмного дерева, за которым разбирал бумаги.
- Сэр, - произнёс он, подходя к Бертрану. – К чему увёртки? – Он улыбнулся и стал набивать табаком длинную тонкую трубку. – Кардинал хочет знать, не пойдёт ли генерал Оливер войной за Бретань и Ла-Рошель? Его это интересует? – Он выпустил облачко сизого дыма.
- Вы проницательны, генерал, - Бертран де Го опять поклонился. – Дело в том, что сейчас кресло министра под кардиналом слегка зашаталось - Фронда* требует его отставки. Представьте, что может случиться во Франции, если вместе с войной внутри страны разразится война с внешним врагом? Но, я вижу, вам такой расклад тоже неинтересен? – Бертран де Го с насмешливой улыбкой бросил шляпу на стол и расположился на одном из тяжёлых стульев у стола. По лицу Кромвеля пробежало облачко, но он сделал вид, что ничего не заметил.
- Да, милейший. Я планирую сначала уладить дела внутри страны, прежде чем предпринимать что-то ещё. Я не обладаю амбициями Александра Великого, и мне вполне хватит подданных одной страны. Единственное моё желание – мир и покой в государстве.
- Тогда это трудно согласуется с фанатизмом круглоголовых**.
- Каждый верит, во что хочет, - Генерал Кромвель обошёл стол и сел. – Вы католик. И, хотя всё ещё продолжаете верить в еретическую религию, принесённую на наши острова Римом, я не собираюсь сжигать вас на костре – вы скоро уедете. Но, согласитесь, для спокойствия подданных в стране должна существовать одна религия – религия истинной веры. Религия, которая очищает душу, которую верно понял Кальвин*** и реформировал Лютер, религия англиканской церкви.
Фанатизм пуританина*, которому доставляет истинное удовольствие отречение от всего человеческого, чем завет любить ближнего, промелькнул в глазах Оливера Кромвеля. Бертран де Го улыбнулся.
- Однако, согласитесь, полное отречение от удовольствий и красоты так же губительно для души, как и римская распущенность и роскошь. Как можно осуждать грех, не зная, что это такое? Как можно отвергать красоту мира, если её создал бог? И как можно осуждать красоту, созданную человеком, если бог позволил ей быть, позволил её создать? Савонарола** плохо кончил, не так ли?
- Это только доказывает лживость и богопротивность Рима. Папа, который посмел сжечь такого человека, это не пастырь христовых овец, а волк в овечьей шкуре.
- Хорошо, генерал, - Бертран де Го встал. – Оставим теологические споры. В своём государстве вы вправе решать свои проблемы так, как сочтёте нужным. Однако, - добавил Бертран де Го от дверей. – Что именно я должен передать кардиналу?
- Остановитесь в Дувре, в гостинице «Золотой якорь». В течение недели я дам вам ответ. Судно до  Кале доставит вас в кратчайшие сроки – капитан мне предан как никто, к тому же он принадлежит к нашей церкви.
- Хорошо, генерал, - Бертран де Го поклонился. - Однако, если в течение семи дней я не получу ответа, на восьмой я уеду без него.
Поклонившись, Бертран де Го вышел.
- Этот чёртов француз думает, что я не знаю, кто он такой, - Оливер Кромвель выбил трубку о решётку камина. – Что ж, если этот потомок дьявола уберётся к своему бесовскому хозяину, я вздохну свободнее. Два дьявольских прислужника на  одну Англию – это много. Усыпить бдительность Бертрана де Го нелегко. Но можно. А что касается до Бертрана ле Муи, то родственничек уже будет далеко. И не сможет мне помешать сжечь его в назидание прочим еретикам и колдунам. Что ни говори, он католик. Бес и католик – это просто подарок. Где находятся его жена и дочь-колдунья мне известно. В любой момент я могу доказать торжество нашей веры над верой Рима. Один вид лица этого дьявольского создания приведёт в англиканскую пуританскую церковь паству. И никакие роялисты уже не остановят ни меня, ни мою армию. Главное, не дать объединиться роялистам и католикам других стран. Не хватало ещё верховенства Рима в этом божьем месте! С инквизицией тоже надо сто-то делать. Они стали много себе позволять. Зачем же кардинал прислал сюда этого маркиза де Го? Из его разговора с Францем Шталлем вполне ясно, что вмешиваться и поддерживать какую-либо из сторон он не будет. Посмотрим. Такого опасного человека нельзя оставлять без присмотра. И куда он дел другого своего родственника – Гильома Безе ле Муи, епископа Орли? И куда подевался сам Франц? Впрочем, это я тоже скоро узнаю. Дела надо делать, не торопясь и по порядку. И до этой семьи очередь дойдёт. Мне не хватало только еретика в собственном войске, - Оливер Кромвель прошёлся по комнате. – Это опасная семья. И пока хотя бы один её член находится на территории моей страны, мне не будет покоя, - Он снова зажёг свою трубку и подошёл к окну. Над Лондоном поднималось серо-жёлтое солнце.

Глава шестая

- Ну, маркиз, какие новости вы привезли из Англии? – опережая королеву, подходя, спросил кардинал Мазарини Бертрана де Го.
- Король казнён. Народ рад. Католические храмы где закрываются, где разрушаются. Протестантские расцветают. Пуритане привлекают скромностью, тогда как католики возмущают распущенностью и роскошью. Пресвитериане* и индепенденты** грызутся за власть. Страна в войне. Роялисты в заговорах. Армия сильна, при чём не только оружием, но и духом. Не даром их прозвали «железнобокими***». Генерал Кромвель, по сути, хозяин страны, - с поклоном произнёс Бертран де Го.
- Король казнён? – королева Анна замерла у ближайшего столика. – Бедная Генриетта! – произнесла она, опершись о столик одной рукой, второй доставая из-за корсажа платок. – Мы живём в страшное время: никто не застрахован от смерти, ни король, ни нищий, - со вздохом произнесла она, промокая глаза платком. – Но вы произнесли некоторые слова, оставшиеся для меня загадкой. Кто такие индепенденты, и почему они оспаривают власть у пресветериан?
-    Ваше величество, - Кардинал повернулся к королеве. – Утром я предоставлю вам полный доклад о ситуации в Англии. Я жду сведений из других источников, - Он озабоченно нахмурился. – Только сведения что-то запаздывают, - пробормотал он про себя. Бертран де Го тонко улыбнулся.
-    Король казнён! – восклицала королева, меряя шагами комнату. - Ваше высокопреосвященство, - повелительно обратилась она к кардиналу. – Мы ничего не можем сделать?
- Увы, ваше величество, - кардинал развёл руками. – Вы сейчас не в Лувре и не в Пале-Ройяле. Не мы диктуем, а нам диктуют. Даже, если вы согласитесь на мою отставку, Франция ещё не так сильна, чтобы навязывать кому-то войну.
- Кардинал прав, - вставил Бертран де Го. - И генерал Кромвель говорил о том же.
- Генерал Кромвель? – переспросил кардинал. – Вы виделись?
- Да, ваше высокопреосвященство. Мне довелось говорить с ним.
- Каков он? – спросила королева, подходя ближе.
- Он…
- Ваше величество, - прервал кардинал. – Смиренно прошу прощения, но я должен получить полный и исчерпывающий отчёт от господина маркиза.
Королева гневно посмотрела на кардинала: по сути он выставлял её, королеву, из кабинета. Но, глядя на смиренно опущенную голову, она невольно смягчилась.
-        Тогда жду вас с докладом утром, кардинал, - произнесла королева, подавая руку для поцелуя. – Да, маркиз. После кардинала зайдёте в мои покои. Перед ужином там соберётся двор. Вернее, - с грустью добавила она. – То, что от него осталось. Вы развлечёте нас рассказом о своём путешествии и проясните слова, которые для меня остались тайной. Для моего двора, я полагаю, это тоже будет интересно знать.
- Буду рад доставить вам удовольствие, ваше величество, - Бертран де Го церемонно поклонился.
- Констанс, мантилью, - громко произнесла королева. – Мы едем в церковь заказать молебен за нашего родственника!
- О женщины! – произнёс кардинал, выходя. Затем, повернувшись к выходившему Бертрану де Го, добавил: - Итак, я слушаю вас.

Глава седьмая

Что ж, Оливер Кромвель, вдохновитель и предводитель смуты, которая вылилась в революцию и гражданскую войну*, закончившуюся казнью помазанника на королевство – короля по рождению, сына короля, внука короля, короля, избранного не людьми, но поставленного над ними богом; генерал Кромвель, одержавший победу над шотландским войском короля Карла Стюарта с помощью не воинской доблести и таланта, а с помощью кошелька «усечённого» парламента или «охвостья», как его ещё называли, состоявшего из яростных антимонархистов-индепендентов; лорд Кромвель, передавший власть сыну после своей смерти, сыну, который, не имея даже толики того небольшого  таланта своего отца, позволившего последнему взять, удержать и передать власть, этот человек, генерал Оливер Кромвель, был, как и многие англичане того времени, пуританином, а так же суеверным человеком. Всё, недоступное его пониманию, его пугало. Вся красота, созданная человеком, от туалетов дам до картин, была непонятна ему. Признавая одного бога и всю суровость его, он, однако, не отличался фанатизмом. Обладая талантами политика, он прекрасно осознавал, когда нужно показать ярость религиозного фанатика, а когда проявить лояльность и мудрость опытного царедворца. Его власть держалась на его уме, и, когда его не стало, разразилась новая смута, приведшая на трон сына казнённого короля – Карла II и его католический двор, смута, вознёсшая другую незаурядную личность – генерала Монка**, ставшего в результате неё лордом Олбермалем. И, хоть правление сына не отличалось мудростью и стремлением к самостоятельности его отца, однако, памятуя, к чему оно привело и свои юные годы, полные лишений во Франции, он стремился жить  полной жизнью, за что и получил прозвище «весёлый король», а так же по возможности обходить острые углы политики. Его сдержанность и терпимость, осторожность и нерешительность привели к   «папистскому заговору***», в результате которого позволившему бесчестному монаху Тайтесу Оутсу из фанатичных целей уничтожить многих невиновных. Краткий перерыв и краткое затишье в Англии, напоминавшее зарождение вулкана в недрах земли,  закончились с восхождения на её престол брата нынешнего короля – Джеймса Стюарта****, открыто придерживавшегося католицизма, что было, как красная тряпка для быка, для правящей партии, состоявшей в основном из протестантов, и народа в Англии, относившегося к католицизму с осторожностью. В результате второй революции Иаков II был свергнут. Но это уже другая история. И всё это будет. Сейчас же, после расправы над «дьявольской семьёй» в Англии, то же ждало её отпрысков и во Франции. Ждало своего часа. Неспокойные времена прежних веков не заставляли эту семью ввязываться в государственные дела. Ни один король не считал нужным заручаться поддержкой человека, в роду которого умели читать мысли. Каждый глава рода жил так, как считал возможным для себя – в своё удовольствие. Равенство королям давало возможность этим семействам не принимать участия в королевских планах и авантюрах. Однако шло время, менялись отношения между королём и его дворянами. И теперь слово короля было законом для подданных. Однако, короли тоже люди, и они подвержены суевериям. Особенно, когда им нашёптывают ужасы святоши, осенённые папской властью. Даже властвуя над подданными, если короли забывают о том, что эти подданные имеют глаза, уши и душу, можно однажды проснуться без головы или в изгнании. Даже властвуя, всегда существует опасность подвергнуться колдовству или порче. В эти времена инквизиция не сидела без дела. Шарлатаны своими фокусами развлекают и народ, и короля. Однако если это приводило ко вспышкам чумы, нашествию саранчи или скудным урожаям, массовая истерия направлялась на поиски виновного. И он находится тем быстрее, чем больше отличался от простых и обыкновенных людей. Рыжие волосы, косые глаза, хромота или излишне привлекательная внешность во времена повальной боязни колдунов и частых вспышек чумы были достаточным поводом закончить свою жизнь  на костре или плахе. Однако, тень, тянущаяся за семьёй де Го и ле Муи, слухи о проклятии, в которых уже не осталось истины, как могильный камень закрывала рты, как холодный душ трезвила умы и как смертоносный яд заставляла цепенеть тело. Ужас, внушаемый одним звуком имени этой семьи, отбивал всякие мысли об уничтожении её даже именем Христа. Нужна была незаурядная воля и недюженное самообладание, чтобы осмелиться настоять на исполнении своего приказа. К сожалению, Карл I Стюарт был королём Англии, а не Европы, и он не знал толком, где и сколько членов семьи может находиться помимо родового гнезда. Не могли в этом его просветить и агенты инквизиции и падкие до чужих тайн иезуиты, которым хватало хлопот с кальвинистами и лютеранами.  Бертран ле Муи, уставший от окружавшей его жизни, давно просто покинул проклятое место. Бертран де Го, прибывший в Англию незадолго до расправы, чтобы посмотреть английские владения родственников, незаметно покинул её и вернулся во Францию, успев прихватить с собой молодую тётушку, являвшуюся ему в тоже время и кузиной. Укрепив позиции дома с помощью интриг, ума и изворотливости, он уже в открытую прибыл в мятежную страну. Гильом Безе ле Муи по несколько иным причинам покинул родовое  гнездо во Франции. Число потомков рода хоть и редело, но не заканчивалось. Покаяние, каждого своё, членов проклятой семьи ещё не  принесло прощения всему роду. Время жертвы ещё не пришло. И жертвенный агнец ещё не родился.


Часть пятая

Глава первая

- Ты играешь с огнём, Катерина. Ты не боишься?
- Чего, Бертран? Ничего предосудительного я не делаю. Дорогу никому не перехожу. Живу тихо, никому не мешаю.
- Брось, Катерина. Колдунов у нас уже давно не сжигают, но отравителей продолжают вешать до сих пор. А что касается до того, что ты живёшь тихо, то, я слышал, герцог Орлеанский…
- Отравителей?
- Мадам де Монтеспан* разве не к тебе приходила за приворотными зельями? И чего этой даме ещё надо? Она любимая фаворитка самого могущественного в Европе короля.
- Ах, Бертран. Мадам Монтеспан приходит не ко мне, а к Ла Вуазен. Эта дура пользуется моими снадобьями и идеями и смеет даже иногда учить меня. Я же скромная её ученица, Жанна Фуше, служанка маркиза де Фоконье, которая, боясь всего на свете, всегда приходит затемно и в маске поучиться у великой колдуньи умению властвовать над травами, чтобы иметь лишний приработок  на старости. А что до мадам Монтеспан… Чего ещё хочет эта женщина, имея уже всё? Власти, конечно.
- Власти? А сейчас она её не имеет?
- Боже, братец! Ты, как видно, давно не был в Париже! Ни один человек не имеет полной власти над королём-солнце. Не такой у него характер. Ни мать, ни жена не могут ему противостоять после смерти Мазарини. Он почувствовал вкус власти и не собирается сам подчиняться, кому бы то ни было, ни делить её с кем бы то ни было. А мадам Монтеспан честолюбива. Даже, если бы герцог Орлеанский, которого ты помянул, и овдовел, то для мадам Монтеспан этого мало: она хочет стать королевой.
- Королевой? Но ведь Мария-Терезия**…
- Все смертны. И королева тоже. Особенно в свете принцессы Генриетты.
- Ты хочешь сказать…
- Я хочу сказать, что бедную женщину принесли в жертву. В никому не нужную и бесполезную жертву. Видишь ли, я действительно причастна к шутке с герцогом Орлеанским. Но ты зря считаешь, что отравила его жену я.
- Интересно.
- Началось всё не вчера, а в тот день, когда в герцоге Орлеанском помимо страсти к женщинам проснулась страсть к своему фавориту. Вернее, страсть, которую этот фаворит умело в нём разжёг.
- Как? Шевалье де Лоррен?..
- Именно. Однако у герцога ещё оставалось влечение к женщинам, и это задевало его. Поэтому он и зачастил к Ла Вуазен. Сначала за приворотными зельями, а затем и за ядами. Но герцог Орлеанский весьма капризная и переменчивая личность. А принцесса Генриетта весьма привлекательная женщина. Была…
- И тогда шевалье де Лоррен решил её убить?
- Для начала поссорить с герцогом. Вы же знаете, что она понравилась не только ему, но и королю. И вот. Принцесса испросила позволения короля навестить своего брата Карла. Король тогда заодно поручил ей добиться поддержки Англии в войне против Голландии – совместить приятное с полезным. Для успеха этого дела, как вы знаете, с ней отправилась мадемуазель де Керуаль, ставшая впоследствии герцогиней Портсмутской и любовницей Весёлого монарха. Возможно, именно благодаря ей Карл II обещал поддержку Франции. Так вот, шевалье намекнул герцогу, что принцесса уехала в Англию, будучи беременной. И возможно от короля. Герцог был в бешенстве. И, когда через несколько месяцев принцесса вернулась, герцог устроил ей форменный допрос. Принцесса, естественно, всё отрицала. А шевалье де Лоррен, пока был рядом, ибо вскоре был изгнан, но так же скоро и вернулся, раздувал угасающее пламя. Однажды герцог, настолько запутанный своим фаворитом, сам пришёл к Ла Вуазен, о которой он много слышал, и потребовал, чтобы она своим колдовством помогла узнать ему правду. Эта дура была так напугана: одно дело подсказать шевалье де Лоррену идею с ребёнком, чтобы поиздеваться над принцем и заодно заработать, а другое дело, если этот принц в результате этой идеи свернёт подсказавшему шею. Ла Вуазен кинулась за советом к своей подруге и помощнице Ла Вигуре. Та её для начала отчитала, как нерадивую прислугу, а уж потом они стали думать. Я была при этом и посоветовала: раз уж партия начата при таком раскладе, её надо доигрывать. Ла Вуазен скажет герцогу, что якобы пошлёт в Англию человека узнать о судьбе ребёнка. Что делать, раз его придумали, надо выкручиваться. Этим человеком стал Бовильяр, кузен Ла Вуазен. Она не раз с его помощью устраивала представления для мадам Монтеспан под названием «дьявольская месса». Через некоторое время Бовильяр расскажет, что он выяснил, якобы побывав в Англии.
- Интересно, и что ты выдумала?
- Бовильяр расскажет, что принцесса действительно родила ребёнка в Англии, что отец его Людовик XIV, что король Карл II взял его на воспитание.
- Интересная сказка. А дальше?
- Дальше герцог упросил Ла Вуазен  вызвать дьявола, чтобы тот подсказал ему, как можно расправиться с королём, не запутав себя в это дело.
- И что же Ла Вуазен?
- О, она не упустила случая содрать с принца приличный куш. При помощи своего кузена Бовильяра они разыграли такой спектакль, что принц был доволен. Но одно дело – это дурить голову принцу, который, в самом деле, не будет же рассказывать всем и каждому, что ходит к колдунам и гадалкам из-за того, что не верит жене. Но другое дело – это персона короля. Если возникнут только подозрения, что король отравлен, не поздоровится ни Ла Вуазен, ни шевалье де Лоррену,  а может статься и принцу тоже. Поэтому дьявол в образе Бовильяра и сказал принцу, что у короля Людовика есть талисман, переданный ему по наследству от его деда, Генриха IV, которому дала его Екатерина Медичи в краткий период благоволения, получившая его в свою очередь от Нострадамуса. И что благодаря этому чудесному талисману на короля не действуют никакие чары.
- И тогда герцог решил отыграться на жене?
- Не герцог. Он слишком нерешителен для этого. Шевалье де Лоррен, видя, что герцог всё тянет, обратился к Ла Вуазен сам. И вот, Генриетта Английская скончалась.
- А король Людовик создал Огненную палату*.
- Именно. Но Ларейни открыл такие вещи, что король распорядился замять это дело, чтобы не навлекать позор и правосудие на брата.
- Интересно всё же, что там откопал Ларейни?
- О, это действительно любопытно. Дело в том, что благодаря моим талантам и талантам нашей семьи, которыми беззастенчиво пользуется Ла Вуазен, она стала очень популярна. Племянница Мазарини, Олимпия де Суассон, кратковременная пассия короля после Лавальер, обращалась к ней за приворотным зельем. Даже при помощи камердинера и некоей Денизы стащила несколько перчаток, носовых платков и кое-чего ещё из гардероба короля. Фаворит короля, Пюигелен де Лозен**, обращался к ней, чтобы она помогла завоевать ему любовь некоей дамы и ускорить кончину богатого родственника – этот юнец как раз нуждался в деньгах. Кардинал Буйонский тоже консультировался с ней о возможности для себя примерить папскую тиару. Уж  не знаю, что она ему наплела, но ушёл он довольный. Суперинтендант финансов Фуке был обеспокоен растущим влиянием Кольбера. Даже королева Мария-Терезия и та её посещала.
- Зачем?
- Как зачем? У нашего короля большое сердце. Только королева там не помещается. Вот она и хотела вернуть его любовь.
- А маркиза де Монтеспан?
- О, чего она только не хотела! Её служанка Дезейе почти поселилась у Ла Вуазен.
- Да, но стать королевой?.. Ведь её дети всё равно не смогут наследовать корону, даже если королю и взбредёт в голову на ней жениться.
- Она, возможно, надеется переубедить короля. Несчастная. В своем честолюбии ей не хватает ума даже удержать то, что она уже имеет.
- Ты права. Многие фавориты и фаворитки имели власть супругов. Взять хотя бы Изабеллу Французскую, мать Эдуарда III, начавшего Столетнюю войну. Вот то был честолюбивый фаворит! Вертел гордой королевой, как лентой на камзоле.
- Да, Роджер Мортимер тоже не любил конкуренции. Ведь это он, по сути, приказал убить Эдуарда II. Теперь точно так же поступила и гордая Атенаис де Монтеспан с бедняжкой  Фонтанж. Этой дуре не следовало рожать ребёнка. Да ещё хвастать расположением короля при высокомерной маркизе. Та, как оказалось, не стала долго ждать.
- Не стала. И Огненная палата не расформирована. Берегись, сестричка, если арестуют Ла Вуазен и Ла Вигуре, очередь может дойти и до тебя. Кстати, как они добывали своё знаменитое зелье? Ведь ты не была настолько глупа, чтобы сказать им, что это секрет семьи де Го?
- Нет, братец. Ла Вуазен от меня ничего не узнала. Наоборот, Жанна Фуше притворилась, что узнала секрет от неё.
- Тогда как?..
- Видишь ли, братец, есть на свете некий священник Лесаж, которому очень нужны деньги: бедняга никак не может обуздать свою плоть. Но с паствой связываться опасно, вот и спускает всё на непотребных девок. И ещё есть на свете другой священник, д’Аво, который до безумия любит меня, вернее, не меня, а мадам Ла Филастр.
- И что же?
- А то, что Лесаж знает Ла Вуазен, а я под именем Жанны Фуше, знаю некоего Дестинелли, которому подсказала секрет краски для ткани, и Экзили, которому нетерпелось получить наследство. Эти два алхимика-неудачника встретились, когда пытались отыскать философский камень. Вместо этого они нашли много полезных вещей, благодаря которым Бертран, приказчик торговца шёлком из Лиона, ещё один мой поклонник, получил от хозяина весьма весомую благодарность, а его слуга Романи вообще ушёл на покой и зажил где-то в Провансе. Лесаж в свою очередь знаком с Ла Вуазен, которая помогает ему, вернее, его пастве благополучно дождаться наследства.
- Да, но Ла Вуазен знает тебя под именем Жанны Фуше, и знает Лесажа, который в свою очередь, благодаря д’Аво, знает тебя под именем Ла Филастр. Не боишься, что вся эта компания когда-нибудь сложит два и два, и тебя арестуют вместе с ними?
- Нет, братец. Не боюсь. Как я говорила, к Ла Вуазен я прихожу в маске, а д’Аво, хоть и видел меня днём, но я была под густой вуалью и в плаще с капюшоном. Да и вообще, живя в Париже, я стараюсь лишний раз не выходить из дома.
- Даже к маркизу де Фоконье?
- Ну, братец. Жить-то надо. Да и маркиз блюдёт приличия. Каждый раз он присылает за мной ничем не примечательную карету. И потом, надо же было найти того, на кого можно всё было бы повесить. А Жанна Фуше как раз из его дома. Если что, она может болтать всё что угодно. Про меня даже и не узнают, потому что она ни разу меня не видела. Я приходила, когда маркиз отпускал всех слуг, чтобы не компрометировать даму.
Высокая статная дама с чёрными волосами, похожими на вороново оперение, и тёмными блестящими глазами встала из-за стола, за которым во время всего разговора что-то толкла в толстой глиняной ступке, и подошла к молодому человеку в роскошном камзоле и великолепной шляпе с пышным красным пером. Подойдя к нему, она положила руки ему на плечи. Они были одного роста, и в неверном свете мерцающих свечей казались точной копией друг друга. Только тонкая ниточка усов выдавала лицо мужчины. Женщина приблизила своё лицо и, не отрывая глаз от глаз брата, медленно прикоснулась губами к его губам. Мужчина отбросил шляпу и впился в губы женщины жадным поцелуем.
После довольно продолжительного времени, во время которого мужчина яростно целовал лицо, шею и грудь женщины, а она в свою очередь лихорадочно раздевала его, он оторвался от неё, но только для того, чтобы, схватив в охапку и отшвыривая по дороге одежду, выбежать в соседнюю комнату, где свечи ещё не были зажжены, и бросить женщину на кровать, попутно избавляясь от остатков одежды. После недолгой возни, сопровождавшейся сладостным постаныванием, из комнаты раздался дикий рык, перемежающийся воем. Затем всё стихло. Расслабленные брат и сестра лежали на кровати. Он с видом удовлетворения и превосходства прикрыл глаза, а она положила голову ему на грудь и с довольной улыбкой перебирала кучерявую поросль внизу его живота.
Через некоторое время их блаженный отдых прервал стук в дверь.
- Что за чёрт, - проворчал Бертран.
- Я выясню, - Катерина соскочила с кровати, попутно закутываясь в тонкий пеньюар, который не столько скрывал её прелести, сколько подчёркивал их.
Прихватив свечу из соседней комнаты, она направилась к узкой тёмной лестнице.
- Госпожа, - раздался шёпот за дверью. – Госпожа! Ла Вуазен только что арестовали.
- Вот глупая курица, - пробормотала Катерина, открывая дверь. – Я же ей говорила, не готовить яды в тот же день, что и любовное зелье. Так тебе и надо, старая дрянь.

Глава вторая

Когда Катерина открыла дверь, на пороге она увидела худенькую девушку в простом платье горничной, которая стряхивала с себя капельки дождя.
- Кто ты? – спросила Катерина, приподнимая свечу, чтобы лучше разглядеть незнакомку.
- Вы можете меня и не знать, мадам. Но однажды вы помогли моей матери избавиться от отца, который нам не давал житья. Теперь мать владеет бакалейной лавкой, её жизнь процветает, и она собирается замуж. А я служу у госпожи Бопертюи.
- Это замечательно, что у тебя всё хорошо. Но ты произнесла имя Ла Вуазен и пришла ко мне. Я не понимаю…
- Мадам, дело очень серьёзное. Его не обговоришь за пять минут в дверях. Да и на улице дождь.
- Хорошо. Входи.
Она пропустила девушку внутрь, оглядела тёмную улицу и закрыла дверь. Затем, пройдя вперёд, посветила поднимавшейся за ней девушке.
- Плащ можешь бросить сюда, - Она указала на простой табурет у двери. – И садись к огню. Я хочу услышать, зачем ты пришла, а не как ты чихаешь.
Девушка села в кресло у догорающего камина, в который Катерина подбросила дров, и красноречиво глядела комнату, по которой была разброшена одежда, преимущественно мужская.
- Это мой любовник. Можешь говорить при нём. Сейчас он в соседней комнате, - произнесла Катерина и, подхватив некоторые части туалета, швырнула их в тёмную комнату.
- Сударыня, - начала девушка. – Меня зовут Дениза и, как я вам уже сказала, вы однажды оказали мне и моей матери услугу. Теперь я хочу отплатить вам тем же.
- Интересно.
- Я знаю, что вы называете себя Ла Филастр, - Катерина отвергающее взмахнула рукой. – Это я подслушала из разговора двух священников, д’Аво и Лесажа, когда они приходили к моей госпоже. Похоже, д’Аво очень любит вас, мадам.  Любит настолько, что ревнует. И из ревности он следил за вами.
- Следил за мной! – Катерина вскочила.
- Да, мадам. Он знает, что вы бывали у двух итальянцев-алхимиков. Он следил за вами, когда к вам сюда приезжала карета, которая потом повезла вас к маркизу де Фоконье. Он знает. Что вы наведывались к Ла Вуазен. Словом, он знает всё. И он очень зол.
- И чем же мне это может грозить? – Катерина криво улыбнулась, пытаясь взять себя в руки.
- Я же сказала: Ла Вуазен арестована.
- И что?
- А то, что д’Аво её знает. Она помогала с его помощью его прихожанам улаживать денежные вопросы за счёт зажившихся родственников. И, когда Ла Вуазен начнут пытать, она расскажет всё, что знает. За Ла Вигуре ничего не скажу: она слишком упряма. Но за Ла Вуазен я уверена.
На пороге комнаты показался почти одетый Бертран де Го. Дениза внимательно оглядела великолепного кавалера.
- И чего ты теперь ждёшь от нас? – спросил он, подходя к столу и беря в руки шпагу.
- Ничего, - Дениза следила глазами за его действиями, не выказывая страха. – Я хотела отплатить вашей… даме за услугу. Я очень не хочу, чтобы вы пострадали, - произнесла она, прямо глядя ему в глаза.
- Хорошая девочка, - произнёс Бертран де Го, пристёгивая ножны к поясу. – За тобой могли следить. Я пойду, проверю, а заодно проведаю кое-кого. Может, не так всё страшно. Как ты пытаешься нам сказать.
Он взял шляпу и, завернувшись в плащ, вышел.
- Чем бы нам пока заняться? – задумчиво произнесла Катерина. – Погляжу-ка я на своё будущее. Самое время.
Она поднялась и подошла к комоду, стоявшему в простенке между окнами. Нашарив колоду карт, она машинально начала тасовать её, думая о чём-то своём. Несколько карт выскользнуло из её рук и упало рядом с креслом Денизы. Девушка нагнулась и подняла их.
- Странные у вас карты, - произнесла Дениза, разглядывая рисунки на них. На одной из них была нарисована женщина в папской тиаре, на другой жутковатого вида скелет со свечой в одной костистой руке и косой в другой. Третья изображала повешенного за ногу беднягу с искажённым от боли лицом, четвёртая полуразрушенную башню, из которой выбегали люди. Ещё одна представляла прекрасную обнажённую женщину с козлиными ногами и змеями вместо волос и крыльями летучей мыши за спиной. На нескольких картах были изображены три меча, пять монет, две чаши, и одна палка.
- Сударыня, - произнесла Дениза, подавая карты.
Катерина взглянула на неё, на карты в её руках, на колоду в своих.
- Сколько карт ты собрала? – хрипло спросила она.
Дениза пересчитала.
- Девять.
- Девять дней! – загадочно произнесла Катерина, бросая колоду на стол. Карты разлетелись веером. Некоторые лежали рубашкой вверх.
- Чёрт! – Катерина ударила рукой по столу. – Не идёт гадание. Девять дней до чего? Чего мне ждать?
Она собрала карты со стола и из рук Денизы и снова стала тасовать их. Но, то ли руки у неё дрожали, то ли делала она это небрежно, но несколько карт снова выпало на стол. Катерина, наклонившись к столу, снова их пересчитала.
- Девять! – Она ударила кулаком по столу. – Для чего девять? До чего девять? Ты даёшь мне срок, - забормотала она, глядя невидящим взглядом на свечу. – Но не говоришь для чего. Что ж, если бог мне не помогает, пусть мне ответит дьявол.
Не обращая внимания на Денизу, которая, съёжившись, смотрела на неё из кресла испуганными глазами, Катерина взяла свечу и вышла в тёмный коридор. Дениза, терзаемая страхом и любопытством, поколебавшись, последовала за ней. Катерина уже вошла в небольшую комнату, заставленную книжными шкафами и полками. Подойдя к одной стене, снизу до верху закрытой огромным стеллажом, Катерина потянула на себя одну книгу, наступила на что-то ногой и отошла. Стеллаж медленно повернулся и замер. Катерина прошла в образовавшийся проход и скрылась во тьме потайного хода. Дениза легко, как мотылёк, пересекла комнату и стала протискиваться вслед за Катериной. В это время стеллаж начал медленно поворачиваться на место. Изо всех сил упираясь в бесчувственное дерево, казавшееся холодным на ощупь, Дениза протиснулась в закрывающийся проход. Едва она отдышалась, дверь с тихим стуком закрылась. Дениза попыталась толкнуть её, но безрезультатно. Стена стояла, как влитая. И, не зная потайного рычага, выбраться отсюда было невозможно. Дениза перекрестилась и обернулась в темноте. Огонёк свечи Катерины ещё мерцал, но удалялся. Дениза быстро пошла за ним, но, сделав несколько шагов, приглушённо вскрикнула: у неё из-под ног ушла земля. Нащупав ногой ступеньку, затем вторую, она облегчённо вздохнула. Воздух был сырой и тяжёлый. Глаза её постепенно привыкали к темноте, и она стала ощущать толстые и холодные стены и лестницу, ведущую, видимо, в подвал. Осторожно держась за стены, Дениза спустилась, стараясь не терять из вида удаляющийся огонёк свечи Катерины. Наконец спуск прекратился, и Дениза пошла по узкому коридору, потолок которого чуть не задевала головой. Свет свечи не удалялся больше, из чего Дениза поняла, что Катерина пришла на место. Она прошла ещё несколько шагов, пока не стала различать, что коридор расширился. Пройдя дальше, она заметила, что коридор заканчивается большой комнатой. Катерина оставила свечу на столе, стоявшем посредине, и, пройдя дальше, подошла к другому, уставленному банками, колбами, ступками, двумя запаянными округлыми стеклянными сосудами – одним огромным, другим много меньше, - ретортами и тиглями. Дениза осторожно приблизилась ко входу и оглядела комнату. В углу весело булькала кастрюлька с какой-то вонючей жидкостью, на центральном столе лежала устрашающих размеров доска с углублением посередине и желобком с одной стороны. Рядом лежал таких же устрашающих размеров нож. В клетках на полу беспокоились две козочки – чёрная и белая. Над ними на жёрдочках, привязанные за лапки, сидели две чёрные курицы, и беспокойно вертели своими маленькими головками. Справа от Катерины лежали странные предметы, понятные, быть может, чертёжнику или астрологу, но никак не Денизе: две иглы, соединённые вместе, круг с дырой посередине и делениями по краям, странная линейка из нескольких частей, соединённых в одну, и вообще нечто невообразимое и терявшееся в полумраке, напоминавшее секстант. Слева от Катерины находились миниатюрные весы с ещё более мелкими грузиками. Такими весами и ювелиры вряд ли воспользовались бы: уж очень мелкие величины пришлось бы взвешивать. Рядом с весами лежали щипчики, чтобы брать грузики.
Занятая осмотром комнаты, Дениза не заметила, что Катерина зажгла свечи. Только когда она смогла различать дальние углы комнаты, она обратила внимание, что свечи зажжены чёрные. На самой дальней стене Дениза увидела нарисованную красной краской пентаграмму. Она вздрогнула и перекрестилась. Вглядевшись, она заметила в пентаграмме почерневший перевёрнутый крест. По кругу пентаграмму окружала надпись на латыни: «Быть над всем и быть над всеми. Быть выше бога, быть умнее дьявола. Говорить то, что хочу, владеть тем, что вижу. Я есть суть и жизнь. Я - Бог». Под пентаграммой Дениза с ужасом увидела гладкую чёрную плиту, на которой стояла отрубленная человеческая голова. Веки её были закрыты, но окровавленный рот был раскрыт как в предсмертном крике. Вглядевшись, Дениза узнала в останках недавно повешенного за воровство знаменитого парижского вора, которого собратья прозывали «королём катакомб».
В это самое время Катерина налила что-то из булькающей кастрюльки в ступку, помешала ложкой, добавила щепотку какой-то травы, пробормотала что-то нечленораздельное и с этим отваром подошла к голове. Бормоча себе под нос, она медленно вылила жидкость из ступки на голову. Черные полосы побежали по лицу казнённого, затекая в рот. Дениза прижала обе руки ко рту – её затошнило. Катерина тем временем взяла в руки чёрную тряпку и, продолжая что-то бормотать, медленно вытерла лицо и затылок головы. Затем она отступила, упала на колени и, глядя на пентаграмму, молитвенно сложила руки. Потом, выкрикнув что-то малопонятное, простёрлась ниц. Ничего не происходило, только свечи потрескивали, и тени беспокойно метались по комнате. Дениза ждала, вжавшись в стену. Наконец Катерина встала и вернулась к столу. Поколдовав за ним, она снова подошла к голове, неся в руках большую пилу. Чтобы не закричать, Дениза  сжала зубами оба своих кулачка: Катерина пилила голову. Наконец, ужасающий скрип стих. Дениза облегчённо вздохнула. Катерина взяла огромные щипцы и стала вскрывать череп. Дениза зажмурилась. Через несколько мгновений она открыла глаза и увидела, что Катерина склонилась над дырой в черепе и что-то бормочет, считая на пальцах.
- Девять дней! – вдруг воскликнула она. Дениза вздрогнула от неожиданности. – Снова девять дней! Но до чего? Чёрт, и ты не хочешь мне помочь!
С размаху она ударила по голове, которая, не удержавшись на плите, упала на пол и покатилась к выходу. То есть, почти к ногам Денизы. Мозги из дыры разлетелись по всей комнате. Инстинктивно и от отвращения Дениза сделала несколько шагов назад, опираясь о стену. Внезапно пол под её ногами пропал, и она с глухим криком полетела в бездну.
Катерина около плиты убрала руку от ничем не примечательного кубка, который до этого держала наклонённым к себе.
- Эта дура решила, что я выжила из ума. Да, колдовство не идёт сегодня. Но это не повод не видеть и не слышать ничего вокруг себя. А ты, девочка, увидела и услышала слишком многое. Да и хозяину нужна будет жертва. Может, тогда он смилостивится и подскажет, что значат эти намёки про девять дней.
Она медленно убрала огонь под кастрюлькой, одну за другой потушила все чёрные свечи и взяла в руки ту, с которой спустилась сюда. Она уже почти догорела. Медленно проходя по коридору мимо места, где стояла Дениза, она услышала приглушенный голос.
- Кричи, кричи. Здесь тебя всё равно никто не услышит. А снаружи тем более. Недаром Бертран купил этот дом ещё перед поездкой в Англию. Он знал, где мы сможем укрыться в случае чего. Чёртов случай. Если бы не он, я бы осталась в замке. Не зря этому Стюарту снесли башку. Нет, но племянник-то каков! Наша кровь. Предсказывает он будущее или нет, но нюх у него от наших предков.
Бормоча всё это, она проделала обратную дорогу, повернула потайную пружину и оказалась в комнате, уставленной книжными шкафами. Сквозь тяжёлые шторы пробивался утренний свет. Катерина погасила огарок свечи.
- Когда Бертран вернётся, надо ему будет напомнить проведать Жан-Батиста. Бедный мальчик скучает в лесу. Немые слуги плохая компания человеку, который не может даже из дому выйти. С его-то темпераментом довольствоваться слабоумной куклой! Добро ещё они не тревожатся за его ноги. Хотя могли бы. Но это всё на время. Когда-нибудь старушка увидит его ноги. Поэтому убить её надо будет раньше. Да ещё Дезире… да, горбата. Мало ли горбунов? А что волосы на всём теле – кто ж о них расскажет? И всё же… предосторожность не помешает.
Катерина прошла в комнату, где недавно разговаривала с Денизой, и уселась с ногами в кресле, закутавшись в покрывало. Время шло. Катерину сморил сон.

Глава третья

Разбудил её стук в дверь. Решив, что это Бертран, Катерина соскочила с кресла, и в чём была, побежала к двери. Однако что-то заставило её остановиться и выглянуть из-за задёрнутых штор на улицу. У своих дверей она увидела мужчину средних лет в одежде горожанина, держащего в руках какую-то бумажку. Схватив первый попавшийся плащ, она медленно спустилась и открыла дверь.
- Вы мадам Ла Филастр? – спросил он, почтительно стаскивая свою шапку.
- А кто её спрашивает? – Катерина пониже надвинула капюшон плаща.
- Меня просили передать ей это, - Горожанин нерешительно повертел бумажку в руках.
- Я передам, спасибо, - Катерина проворно выхватила листок и захлопнула дверь. Горожанин почесал затылок и натянул шапку.
Катерина, поднявшись наверх, швырнула ему в окно несколько экю. Услышав звон, горожанин поднял голову, но увидел только колыхавшиеся шторы. Поражённый щедростью, он, сняв шляпу, поклонился зашторенному окну и, повернувшись, ушёл.    
Тем временем Катерина распечатала письмо. Сквозь щель в шторах она убедилась, что горожанин ушёл. Подойдя ближе к бледному свету дня, она углубилась в чтение.

«Ла Вуазен действительно арестована. Ла Вигуре ещё нет, но это вопрос времени. Экзили арестовали вчера вечером, когда он пришёл к ней, не зная о её аресте. Сегодня, скорее всего, арестуют и Дестинелли. Вопрос с д’Аво и Лесажем король решает с духовенством. Но, скорее всего, выиграет. Только инквизиция мутит воду. Бовильяр присутствовал при аресте своей кузины, но ему удалось скрыться. Его теперь ищут. Если он придёт к тебе – не принимай его. Возможно, за ним следят. Ла Вуазен уже начала говорить. Многое король  уже знает. Твоё, вернее имя Ла Филастр, она может произнести в любой момент. Не предпринимай ничего. Не выходи из дома. Если придут за тобой, спрячься в нашей комнате. Я постараюсь запутать всё и всех. Я послал верного человека в Го и Муи, поэтому за Дезире и Жан-Батиста не беспокойся. Когда всё немного утихнет, я вывезу тебя в Испанию или на Корсику так же, как вывез из Англии. Позаботься о Денизе – я не верю ей. Только осторожно. Наш род не должен прерваться.
                Бертран»

- О, Бертран,  - прошептала Катерина. – О Денизе не беспокойся. В полнолуние я принесу её в жертву. Надеюсь, Хозяин не забудет мне подсказать, что значат девять дней.
Она сорвалась с места и подбежала к шкафчику, из которого вчера брала карты, так удивившие Денизу. Перетасовав их, она снова начала гадать. Но и как вчера у неё ничего не выходило. Но на этот раз девять дней сменились восемью.
- День приближается, - с мрачной улыбкой произнесла она. – Но день чего? Полнолуние будет через четыре дня. Надо как следует подготовиться. Чёрт! Я же не могу выходить! Ладно, надеюсь, дьявол не обидится, если я немного изменю ритуал.
Она швырнула карты на стол и направилась к потайной двери. Проделав все положенные манипуляции, она спустилась в потайную комнату, на ходу зажигая свечу. Проходя мимо того места, где вчера она сбросила Денизу в подземелье, Катерина прислушалась. До неё не доносилось ни звука. Удовлетворённо кивнув, она вошла в свою жуткую лабораторию. Задумчиво оглядевшись, она прошла к стене, противоположной той, на которой висела пентаграмма. Ухватившись за еле выступавший камень, она повернула его. Стена медленно разъехалась. Войдя в проём, Катерина оказалась в скромно убранной комнате, в которой, однако, присутствовали все удобства: и кувшин для умывания, и мягкая кровать с расшитым пологом, и удобный диванчик, и зеркало во весь рост в золочёной раме, и шкаф, открыв который, Катерина стала перебирать платья. «Дожили, - думала она. – Великолепный и ужасный род де Го и ле Муи! Твои потомки не могут позволить себе слуг без того, чтобы на них не донесли. Ничего. На Париже свет клином не сошёлся. Когда вернёмся в Го, я проведу смотр слугам. Многие уже одряхлели от жизни чурбанов. Хотя, что им? Поят, кормят, работой не утруждают. С чего бы им так стареть? Верно говорилось в преданиях прабабушек, не переусердствуй, создавая идеальных слуг. Ничего, только бы выехать из Парижа. Четыре дня я как-нибудь вытерплю. Потом развлечение для меня и радость для Хозяина. А дальше – посмотрим. Да и Бертран должен объявиться». Выбрав платье, она захлопнула дверцы шкафа. Подойдя к зеркалу, она приложила его к себе и стала рассматривать себя со всех сторон. Потом, кивнув своему изображению, она начала переодеваться. Поскольку брат-племянник не мог помочь ей зашнуровать корсет, она его бросила на кровать. Переодевшись, она подошла к маленькому туалетному столику у кровати. На нём стояли в ряд несколько болванок с париками. Волосы завитые разных цветов и фасонов. Выбрав светлые волосы. Она схватила маленькие кисточки и начала колдовать над своим лицом. Скоро из зеркала на неё смотрела юная неискушенная блондинка с детским румянцем на щеках и пухлыми капризными губками. Подойдя к платяному шкафу, Катерина, опустившись на колени, стала перебирать обувь. Наконец, выбрав туфли на самом высоком каблуке, она одела их. Затем она повернулась к зеркалу и ещё раз оглядела себя: высокая юная наивная горничная с широко распахнутыми глазами смотрела не неё из зеркала. Присоединив к своему  наряду простенькую шляпку, она снова кивнула своему изображению. Теперь в этой простушке-служанке было трудно узнать гордую и зловещую баронессу Катерину де Го.
Катерина оглядела комнату. Подойдя к зеркалу, она нажала на сердцевину цветка, украшавшего раму, и одновременно другой рукой повернула крылья ангелочка, находившегося с другой стороны рамы, книзу. Зеркало плавно отъехало от стены, освобождая ещё один тёмный проём. Прихватив плащ и свечу, Катерина вошла в него.  Пройдя некоторое время по коридору, повернув несколько раз и поднявшись по лестнице, она вышла в глухой и тёмный переулок. Здесь, загасив свечу, она спрятала её в складках платья, натянула капюшон плаща на глаза и пошла по переулку к улице. Вокруг уже спускались сумерки, но сигнала к тушению огней ещё не было. Люди вокруг торопились по своим домам. Развесёлые девицы окликали солдат, проходивших мимо, предлагая скоротать ночь. Припозднившиеся торговцы закрывали свои лавочки, приказчики спешили в ближайший кабачок. На улицах Парижа было всё как обычно. Однако еле уловимое возбуждение всё же ощущалось в воздухе. Публичных казней с кровавыми подробностями давно не устраивали. Поэтому слух о возможной казни отравителей щекотал нервы парижан. Ещё были арестованы не все, кто принимал в отравлениях участие. Ещё не были допрошены все те, кого удалось арестовать. Ещё не был вынесен приговор уже допрошенным, однако парижане уже откуда-то знали, что казнь всё же состоится. Некоторое время прожившая в Париже Катерина уже впитала в себя дух города и улавливала малейшее изменение  в его настроении. Вдобавок, обладая природной интуицией и остротой ума, свойственными всем потомкам рода де Го и ле Муи, ей не нужно было жить в Париже всю жизнь, чтобы ощущать перемены его характера.
Впервые она вышла из дома с осознанием того, что её  могут арестовать, пытать и казнить. Но её это только будоражило. А, изменив внешность, она наслаждалась тем, что её вряд ли могут узнать
Она уже переходила к дому Ла Вуазен, как мужчина, одетый в костюм гвардейца, схватил её одной рукой, другой зажал рот и оттащил в тёмный переулок. Едва он прижал её к шершавой  стене, как Катерина с быстротой молнии выхватила из складок платья кинжал  и приставила его к горлу мужчины.
- Успокойся, тётя, - услышала она насмешливый голос Бертрана. – Без наследника останешься, милая сестрица.
Катерина опустила руку. Во тьме блеснула ироничная улыбка Бертрана де Го.
- Бертран? Ты здесь? Что ты здесь делаешь? – Катерина отстранилась.
- Это я хотел спросить у тебя, сестрица. Разве ты не получала моего письма?
- Получила. И что? Я обязана во всём следовать тебе? Ты мой господин, а я твоя раба?
- Не заводись тётя. Тебе сейчас небезопасно на улице. Поэтому я и писал тебе – сидеть дома.
- В лицо меня никто не знает. Да и  в этом виде меня вообще трудно узнать.
- Но знают, где ты живёшь.
- И что?
- А то, что если тебя выследил д’Аво, смог узнать я, то всё это смогут проделать и другие. Не считай всех полицейских и военных дураками. Достаточно одной умной головы, чтобы накинуть тебе на шею верёвку.
Катерина смерила племянника взглядом. Её эгоистичный, жестокий и легкомысленный кузен, поскольку в переплетении родственных связей предков она приходилась ему одновременно и тётей и кузиной, казалось, был обеспокоен не только собственной судьбой. Как женщине ей было приятно, что кто-то беспокоится за неё. Но как представительницу проклятого рода это её настораживало. Неужели Бертран де Го её жалеет? Значит и правда скоро в роду появится безумец, который положит свою жизнь за  распутников, убийц, колдунов, каннибалов, растлителей, уродов, сумасшедших и кровосмесителей. Которые они по счёту потомки этой семьи, Катерина сказать не могла. Её всё время интересовали другие стороны жизни семьи. Талантливая алхимик она, пользуясь познаниями бабушек и дедушек, изготавливала яды, не имеющие вкуса и запаха и убивающие так и тогда, как и когда  это нужно заказчику. Читая по звёздам на небе, она, пользуясь своей интуицией и знанием человеческой природы, давала точные предсказания, а с недовольными говорила намёками. Она могла заставить умереть человека, пожелав ему от всего сердца смерти или особым образом прикоснувшись или слегка ударив его. Могла одной ночью любви привязать мужчину к себе на всю жизнь. Что-то ей дал при рождении дьявол, чему-то она научилась от предков или по их редким записям. Но вопрос спасения души её никогда не интересовал. Чтобы не потерять источник своих способностей и удачи, она приносила жертвы своему богу – дьяволу. Очередная жертва ждала своего часа. В полнолуние, когда, как считала Катерина, силы зла более сильны и чаще прислушиваются к просьбам грешников, эта жертва будет принесена, чтобы дьявол продолжал помогать. А всеми этими бреднями о боге и дьяволе, спасении души и проклятии увлекался другой её родственник, Бертран ле Муи, которого Кромвель всё же сжёг на костре после поражения восставших бунтовщиков. После этого он, правда, стал одерживать победы, насаждая свою суровую религию даже там, где католичество давно отвергли, с истинно королевским величием не обращая внимания на иезуитов и деятельность. Но это не помешало уничтожить ему жену и дочь сожжённого Бертрана. Озлобленные страхом перед внешним видом девушки, солдаты Кромвеля превратились в полоумную толпу. Сумасшедшую женщину разорвали на части, а её дочь вместе со старыми слугами заперли в лесном доме и сожгли. Бертран ле Муи интересовался родословной их рода, и даже как-то среди перемешения родственных связей умудрился выявить, к которому числу потомков он относится. Катерина слышала от Бертрана де Го, что, когда он в Англии встречался со своим родственником, тот даже показывал ему простую деревянную шкатулку, где хранился старый развалившийся на части карандаш Жильбера Орси, которого сжёг первый проклятый им Бертран де Го, и лежал выцветший, разваливающийся на части пергамент с предсказанием. Бертран говорил, что там, на бумаге, была ещё копия этого предсказания, написанная Бьянкой ле Муи, их прародственницей. Бертран ле Муи даже переписал её, чтобы, если пергамент или старая копия выцветут, предсказание всё же осталось бы. Но где эти бумаги или где  шкатулка, этого Бертран де Го не знал. Возможно, Бертран ле Муи успел спрятать её в доме сумасшедшей жены, и она сгорела вместе с дочерью.
Пока Катерина думала об этом, Бертран беспокойно оглядывался по сторонам и теребил свой тонкий ус.
- Ты беспокоишься обо мне? – подозрительно произнесла она, наконец.
- Да, беспокоюсь. Я не хочу, чтобы наши тайные знания исчезли совсем или стали бы известны глупой толпе. Мы единственные избранные дьяволом для восстановления его царства. И я не хочу терять возможность из-за того, что у тебя взыграло желание порисковать.
Ах, вот оно что! Тогда всё в порядке. Бертран де Го заботился вовсе не о ней, не о семье или спасении души. Он заботился о себе. Теперь всё встало на свои места, теперь сомнений нет. Катерина улыбнулась.
- Наши тайные знания не умрут. Всё, что я знала и знаю, всё, что я узнавала, я записала…
- Что?! – Бертран даже подпрыгнул.
- Успокойся. Мой шифр непосвящённый не поймёт. Да и расшифровав, не всё узнает. Для этого надо мыслить, как я. Простыми словами и намёками можно добиться очень многого.
- Молодец, но ты про свои свидания с Ла Вуазен была уверена, а какая-то Дениза разгадала твои хитрости. Да, кстати, как она? Что ты с ней сделала?
- Ещё ничего. Она в том самом подземелье. Я хочу принести её в жертву в полнолуние.
- Но это ещё не скоро. Следи, чтобы она не сдохла. Хозяин не любит падаль.
Катерина улыбнулась и хотела что-то ответить, но тут послышался сигнал к тушению огней. Бертран толкнул её во мрак и бросил в след:
- Уходи! И до полнолуния не высовывайся. Я тебя не оставлю. Верь только тем, кто принесёт письма, запечатанные моим любимым перстнем.
Катерина кивнула и, натяну капюшон на самый нос, быстро удалилась.
- Все женщины – глупые курицы, - зло улыбаясь, пробормотал Бертран. – Даже самые умные из них.

Глава четвёртая


Дни, оставшиеся до полнолуния, Катерина посвятила разгадке посланий колдовства, посланий, которые ей не удавалось прочесть. Карты, куры, козы, волшебные зелья – ничего не говорило ей о том, что именно её ждёт. Словно дразня, любое её колдовство только отсчитывало дни. По ночам она потихоньку пыталась наблюдать за планетами. Но едва она пыталась настроить свое устройство, которое моряки называли подзорной трубой, как на её звезду или планету, за которой она хотела посмотреть, набегали тучи. Приобрести телескоп она не догадалась раньше, поскольку не думала, что её колдовским талантам может понадобиться такая помощь. А теперь это было рискованно: подспудная массовая истерия и подозрительность скрытно овладели умами людей как в недавнее мрачное Средневековье. Только тогда никто не скрывал своих страхов. Теперь же, благодаря постепенному развитию науки открытое проявление охоты на ведьм считалось невежеством, что, однако, не говорило о том, что суеверие в людях умерло. Простые люди путали понятие лекаря и отравителя, ведьмы и колдуньи. Каждая незнакомая вещь в доме простого обывателя возбуждала не только любопытство, но и подозрения. И, хотя пора охоты на ведьм в Париже на время ушла, суеверия и мистический страх перед неведомым остались. Только теперь это называлось не суеверием, а научным страхом. Страхом перед ядами, перед молниями, опыты с которыми проводили бесстрашные до глупости молодые ученые. И, помня предостережения Бертрана, Катерина решила не рисковать и побыть дома. Запасов еды и вина было достаточно. Готовить нехитрую еду Катерина научилась со времени своих приключенческих путешествий в Англию  и обратно. Раз в день она спускала на верёвке в корзине еду в подземелье своего дома. И каждый раз она сбрасывала верёвку вниз, чтобы пленница не могла подняться. Крики перестали доноситься уже на второй день. Либо пленница смирилась, либо умерла, либо замыслила побег. Первое Катерину устраивало вполне. Второе заставляло досадливо морщиться, поскольку время уходило, а найти новую жертву было не так легко. Третье же заставляло улыбаться. Катерина сама составила раствор, сцеплявший камни и делавший их монолитной массой. И, когда приобретя это жилище, её племянник под потайной комнатой вырыл глубокий и тесный подвал с секретным входом в него, Катерина сама складывала камни в стенах и на полу и заливала их серой вонючей смесью. После чего она запретила даже дышать над этой комнатой в течение трёх дней. Бертран с сомнением следил за успехами своей тётки-любовницы, но по прошествии трёх дней он  признал, что её смесь просто невероятное чудо.
- Почему бы тебе ни продать секрет этой  смеси королю? – спросил он однажды. – Из тюрем побегов бы стало на много меньше. А дороги бы сделались ровнее.
- Если бы эту смесь применяли только для дорог, - ответила она тогда. – Я бы согласилась. Ездить по булыжной мостовой очень неудобно. Особенно, если ехать быстро. А что до тюрем… Мы и сами можем там оказаться. Так зачем давать оружие против себя? Тем более что учёные строители дорог и тюрем с презрением смотрят на опыты алхимиков. Они бы скорее осудили меня как колдунью, чем позволили применить свои знания.
Племянник тогда согласился с ней, и больше на эту тему они не говорили. И теперь, на исходе четвёртого дня перед полнолунием, она передала брату записку, чтобы он подготовил карету и лошадь как только стемнеет для поездки в Кретей. Почему именно в Кретей, Катерина вряд ли могла бы объяснить одним словом. В Кретее, старой деревушке, видевшей, быть может, предков Карла Великого, находилась старая постройка, которую местные жители называли церковью первых христиан. Они боялись её и обходили стороной, от чего она пришла в запустение. А церковь, дом божий, который оставил бог, занимал дьявол – верование такое же древнее, как само христианство. От чего это произошло, никто не мог сказать точно. Одни говорили о сластолюбивом правителе, соблазнившем в божьем доме невинную девушку. Другие о первом священнике, не смогшем совладать с зовом плоти и от этого повесившимся над алтарём. Некоторые говорили о том, что на заре человечества, первый из пастырей, пришедший обращать язычников, разбил их идолы, и от этого жители разорвали его в церкви вместе с женой и детьми. На удивлённые вопросы о семье, местные жители, опустив глаза, стыдливо поясняли, что это было после Первого Вселенского собора 325 года в Никее, когда священникам было положено быть женатыми. И, хотя Шестой Вселенский 680 года собор в Константинополе и осудил целибат*, в католицизме он все же прижился настолько, что без него католическую церковь представить трудно. Словом, когда бы и что бы за злодейство ни случилось в божьем доме раньше, теперь это заброшенное место наводило на людей страх. В некоторые ночи в небе над ней виделись странные огни, как будто водившие хороводы дьявольской пляски. Иногда вблизи неё пропадали люди. А если потом вдруг и находились, то несли странную чушь о железных повозках без лошадей, о железных птицах, о железных коробках, умеющих готовить, и людях, умеющих общаться с невидимыми собеседниками. Один из пропавших принёс с собой странную материю, не пропускающую ни воду, ни воздух, но прозрачную и настолько легкую, что её не чувствовалось в руках. При малейшем усилии она растягивалась как тетива луков времён предков, но рвалась с трудом. Священник объявил её творение дьявола и повелел сжечь в костре. Однако материя не горела, только почернела и съежилась в комочек со странным отвратительным запахом. Именно запах, а также то, что материя не сгорела, и были, по словам священника, доказательством дьявольского вмешательства в сотворённую вещь.
- Вы видите? – вещал святой отец, держа в руках черный хрупкий комочек, крошившийся у него в руках. – Дьявол не хочет отпускать даже такой малости от себя! Принёсший это творение дьявола побывал у него! Теперь всю деревню ждёт приход его сил! Господне наказание за это обрушится на нас! Сожгите колдуна, и, может, бог смилуется над нами и нашими грехами!
Однако, ни призыв к казни, ни сама казнь не спасли деревню: через несколько дней её жители начали кашлять кровью, жаловаться на удушающий жар, которого не могло унять постоянное питье воды и отваров, и перед смертью истекать кровавым потом и коричневой мочой. Странная болезнь не коснулась только отъявленных пьяниц, которые, кроме вина, ничего не брали в рот. Исходя из этого, уже истекая кровавым потом, от дверей церкви умирающий священник призывал пить «христову кровь» и омывать ею тело. Но умирающим это приносило только кратковременное улучшение. Их уже ничего не могло спасти. Агония только растягивалась. И вскоре от деревни остались пустые дома. Через несколько десятков лет её заселили мрачные протестанты, бежавшие от религиозных войн и втайне близ Парижа продолжавшие исповедовать свою веру, названную во Франции гугенотской. Старая церковь зарастала. Дорогу к ней затапливали болота. К проклятому месту уже никто не рисковал приближаться. Вскоре молодой лес обступил деревню, болота целиком окружили церковь, а в деревне осталось жить всего  несколько семей, искренне верящих в своих богов фанатиков, и просто тех, кому некуда было идти.
В эту-то деревню и решила ехать Катерина, чтобы в дьявольской церкви принести жертву своему хозяину.
Когда назначенное время подходило, Катерина спустилась по потайному ходу к своей колдовской комнате. Однако сегодня она не собиралась колдовать. Не доходя до лаборатории, она повернула в стене еле заметный выступ камня. Перед ней появилась узкая щель. С трудом протиснувшись в неё, Катерина стала спускаться по крутой лестнице вниз. Чтобы не удариться головой, она вынуждена была согнуться.
- Трудновато будет тащить эту дуру здесь. Хорошо со мной бабушкино средство – Дениза пойдёт сама, как только я прикажу.
Ощупав карманы платья, Катерина убедилась в наличии упомянутого средства в тяжёлом флакончике и резвее продолжила свой опасный спуск, иногда опираясь о стены.
Наконец, она спустилась к основанию лестницы и снова нажала неприметный камень. Мрак полностью поглощал её, но наделённая от предков возможностью видеть в темноте, она нисколько её не боялась. Она только крепче сжала кинжал, вынутый из предосторожности из рукава платья, и вступила в мрачную подземную тюрьму. В нос ей пахнул запах нужника и немытого тела. В узкой тюрьме только и хватало места, чтобы можно было прилечь. Едва войдя, Катерина сразу наткнулась на тело Денизы. Девушка застонала. Она попыталась вскочить, но, ослабленная, только упала на колени, упёршись ладонями в пол. Волосы, спадавшие ей не глаза, мешали ей видеть.  Привыкшая за четыре дня к темноте, она увидела вошедшую женщину, но всё же не смогла различить черт её лица
- Я пришла освободить тебя, Дениза, - произнесла Катерина, протягивая ей руку. В другой она держала наготове кинжал. – Я вынуждена была так с тобой поступить. Ко мне уже стучали в дверь и требовали выдать тебя как пособницу Ла Вуазен. Это ведь ты стащила панталоны короля для Олимпии де Суассон, да? Камердинер короля признался. Его пытали, и он сказал, что графиня Олимпия, разозлённая  пренебрежением к своей персоне, захотела наказать короля, сделав его слабым мужчиной с помощью колдовства над его одеждой. А ты ей в этом помогла, стащив вещи из его  гардероба.
- Это неправда! Жерар врёт! – Девушка попыталась вскочить снова. Её мысли путались от долгого одиночества, как волосы от долгого отсутствия расчёски. – Эта дура хотела привлечь его к себе. Она не хотела его слабости. Жерар солгал!
- Не вини его. Он уже умер. Его казнили как посмевшего посягнуть на монаршую особу вчера, - Катерина на ходу сочиняла байки, чтобы ещё более запутать обессиленную девушку. – Скоро опять придут ко мне. Многие видели меня, когда я ходила к Ла Вуазен. Многие видели тебя, когда ты пришла ко мне. Сегодня я перевезу тебя в более подходящее место. Только выпей это, а то ты еле стоишь, - Заботливо поддерживая готовую снова упасть девушку, Катерина поднесла к её губам флакончик. – Выпей. Ты сразу почувствуешь себя лучше.
Дениза приоткрыла рот, чтобы что-то сказать, и Катерина быстро влила ей содержимое. Девушка проглотила и закашлялась. Катерина некоторое время наблюдала за ней. Потом чётко произнесла:
- Тебе лучше. Ты сейчас поднимешься со мной по лестнице и сядешь в карету. До приезда на место ты будешь сидеть и молчать. Теперь пошли.
Она отпустила оцепеневшую руку Денизы и пропустила её вперёд, продолжая сжимать в руке кинжал.
- Потолок низкий, - проговорила она в спину Денизе. – Наклонись. – Девушка послушно согнулась и стала подниматься по ступенькам.
«Вообще-то, можно было и не тратить на неё бабушкино зелье – заключение сломило её. Но предосторожность никогда не помешает. Надеюсь, Бертран всё подготовил», - Катерина не спускала глаз с согнутой спины Денизы. Со времён бабушки, составившей рецепт этого чудесного зелья, прошло много времени. Появились разные неизвестные ранее приправы и фрукты из Нового Света. Сами люди давно привыкли есть кукурузу и картошку. И что у них внутри произошло, никто сказать толком не мог. Многие яды, которыми бабушки Катерины травили неугодных, теперь вызывали только сильное расстройство желудка. С другой стороны, «итальянская болезнь», то есть сифилис, по слухам, пришёл тоже от туда. Правда, тамошние жители уже настолько привыкли к ней, что не умирали от неё. Зато умирали от банальной простуды. И поэтому Катерина навещала Ла Вуазен, дополняя старые рецепты новыми знаниями. Однако Дениза сюрпризов не доставляла. Она покорно прошествовала наверх, где Катерина накинула на неё просторный плащ с капюшоном. «Не мешало бы её помыть, - подумала она. – Хотя, время уже не терпит. А Хозяину будет приятно». Она за руку вывела её из дома и усадила в простую без гербов и украшений карету.
- Что это за запах? – спросил с козел Бертран.
- Я не успела её освежить, - буркнула Катерина, усаживаясь рядом с ней. – Поторопись. У нас мало времени.
Пробормотав ругательство, Бертран щёлкнул кнутом.

Глава пятая

Через полчаса бешеной скачки они остановились у забытой деревни. Спрятав карету в перелеске, дальше Катерина пошла пешком, ведя за руку безучастную Денизу. Бертран с обнажённой шпагой в руке замыкал шествие. Ведомая одной ей известными путями, Катерина обошла деревню, прошла болото и вышла на поляну, на которой стояло покосившееся строение из тёмных брёвен. Покачивающаяся на одной петле дверь издавала пронзительный и тревожный звук.
- Мы на месте, - Катерина подняла голову к небу. Тучи как раз обнажили яркий диск полной луны. – Полнолуние вступит в силу через четверть часа.
Она вошла в бывшую церковь. Грязь, запустение, летучие мыши, лягушки, сонмы пауков нисколько её не смутили. Она быстро расставила и зажгла чёрные свечи вокруг алтаря, сам алтарь покрыла чёрной тканью с какими-то кабалистическими знаками. Сквозь крышу церкви на алтарь падал лунный свет.
- Скорее, - лихорадочно зашептала она Бертрану. – Время на исходе.
Она увлекла его на алтарь, попутно срывая с него одежду. Быстро обнажившись сама, она уложила его на алтарь и уселась сверху. Заунывным голосом произнося непонятные слова, она стала поглаживать, целовать и покусывать его. Потом, взяв в рот его член, она, прикрыв глаза, нежно его облизывала. Когда Бертран был готов, она рывком села на него, продолжая выкрикивать свои заклинания. Наконец, они оба дошли до пика, и их крик слился в один голос и унесся к луне. Лунный луч как раз находился над ними и освещал место единения их тел. Дениза, стоявшая напротив алтаря, вздрогнула. В разбитом притворе замелькали голубоватые огоньки. Дымка окутывала появляющуюся чёрную тень.
- Скорее, - зашептала Катерина в ухо Бертрану. – Это Хозяин. Уступи ему место, быстро. Он ждёт Денизу.
Легко соскочив с алтаря, обнажённая Катерина потащила к нему Денизу, попутно раздевая её. Бертран встал и расправил чёрную материю с пятном от своего семени.
- Ты идёшь к алтарю и ложишься, - чётко произнесла Катерина на ухо Денизе.- Ноги разведи, зад приподними. Ты девственница? Отвечай!
- Да, - глухо произнесла Дениза, двигаясь к алтарю.
Чёрная тень ширилась в притворе и принимала очертания человеческого тела. Дениза легла на алтарь, развела ноги.
- Хозяин, - дрожащим голосом произнесла Катерина, пав перед тенью на колени. – Эта девственница – дар тебе от меня. Она вся твоя. Её тело и её душа. Прими от меня моё униженное подношение, - Она опустила голову. Её распущенные волосы рассыпались по обнажённой спине. Глядя на неё, Бертран снова почувствовал желание.
- Я не против, Бертран, - произнёс вкрадчивый ласкающий голос. – Только если ты поделишься со мной. После жертвы ты и твоя девка будете моими. Мне она тоже понравилась. Аппетитная шлюшка. – В воздухе разнёсся резкий запах мускуса. – А теперь я хочу это свеженькое тело.
Катерина вскочила на ноги и, как была нагая, схватила за руку полуодетого Бертрана и бросилась вон из церкви. За порогом она увлекла его в лес, где набросилась на него как оголодавшая волчица. Через некоторое время из церкви раздался душераздирающий крик.
- Что это? – спросил Бертран.
- Лишение девственности Хозяином. Не отвлекайся, - Катерина снова притянула к себе голову Бертрана и впилась в его губы.
Наконец, она выдохлась.
- Теперь пора выполнить волю Хозяина, - Она потянула обнажённого как Пан Бертрана за руку обратно в церковь.
Войдя, Катерина сразу же легла на ступенях алтаря, бесстыдно раскинув ноги. А первое, что увидел Бертран, был очаровательный темноволосый юноша, чем-то похожий на него самого, пристроившийся у лона Денизы. Причмокивающие звуки говорили о том, что он пил девственную кровь своей жертвы. Не обратив внимания на Катерину, покорно ожидавшую его, он подошёл к Бертрану. Проведя холёной рукой по его груди, он осмотрел его как племенного жеребца. Его взгляд задержался на густых завитках внизу живота Бертрана. Нежно проведя по ним рукой, он резко развернул Бертрана спиной к себе и наклонил его. Его руки ласкали зад Бертрана, забирались в мошонку и самый анус. Наконец, он вонзил в его зад свой, оказавшийся холодным, член. Бертран дёрнулся.
- Тихо! – резко прикрикнул юноша. – Здесь я Хозяин. Дениза! – позвал он безучастно лежавшую девушку. – Приласкай его.
Дениза покорно слезла с алтаря и направилась к Бертрану. Встав на колени, она взяла его член в рот. Бертран опёрся о её голову руками. Через некоторое время, когда дрожь пробежала по телу юноши, он направился к алтарю, где лежала Катерина. Пригнув голову Денизы к её лону, он вошёл в неё сзади, а сам взял в рот член Бертрана…
По прошествии часа, пока менялись позиции и роли, юноша, наконец, удовлетворённо вздохнул. Он уселся голым задом на холодные плиты пола, поглаживая свой член.
- Вы хорошая пара, - улыбаясь, произнёс он. – Но я удовлетворён не до конца. Я хочу эту, - он кивнул на Денизу. – Я ещё не распробовал. Я хочу есть. Насадите её на вертел.
Катерина сорвалась со своего места и через минуту вернулась с большим прутом. Юноша взмахнул рукой, и на полу церкви вспыхнул огромный костёр, горевший голубоватым пламенем. Бертран подошёл к Денизе. Его взгляд упал на её лоно.
- Можно, можно, - милостиво взмахнул рукой юноша. Бертран уткнулся лицом в её кучерявые волосы. Дениза выгнулась и застонала. Бертран взял прут, принесённый Катериной, и воткнул ей в анус. Дениза страшно закричала. А Бертран продолжал посасывать её клитор и облизывать половые губы. Наконец, крики Денизы стихли, а Бертран рывком проткнул оставшийся кусок прута дальше. Кровавый конец вышел на темени. Юноша подошёл и легко взял насаженное тело Денизы. Подойдя к костру, он швырнул её в него. Тело не упало, а странно зависло, поворачиваясь из стороны в сторону, как мясо на вертеле. Юноша хлопнул в ладоши, и оглушительный грохот прокатился по пустой церкви. Внезапно вокруг костра заплясали тёмные тени. В голубоватом свете Бертран различил обнажённых женщин с жестокими ранами, обнажённых мужчин с красными и синими рубцами на теле.
- Мои слуги тоже хотят повеселиться, - пояснил юноша. – Бедняги умерли страшной смертью: кого сожгли, кого повесили, кого четвертовали. Надо же им немного развеяться. В аду не так плохо, как болтают ваши попы. Но и от него надо иногда отдыхать.
Пока на адском огне жарилось тело Денизы, пляска мертвецов продолжалась всё неистовее. Некоторые подставляли свой зад, чтобы принять в него член юноши. Женщины, к которым он подходил, услужливо разводили ноги. Наконец, мертвецы вповалку разлеглись вокруг костра, и вместо дьявольской пляски началась дьявольская вакханалия. Стоны, вскрики, рычание и удовлетворённые вздохи послышались со всех сторон. Юноша, усевшись на алтарь и свесив ноги, удовлетворённо наблюдал за этим.
- Хозяин, - робко спросила Катерина, подползая на коленях к юноше. – Можешь ты мне сейчас ответить?
- Что означают дни в твоих гаданиях? – не глядя не неё, равнодушно спросил юноша. – Он не сказал мне.
- Он? – Катерина испуганно прикрыла рот ладонями.
- Мой Оппонент, - уточнил юноша. – Очевидно, у него не тебя свои виды.
Он усмехнулся и спрыгнул с алтаря.
- Я прекрасно провел время. Надо его столь же хорошо закончить.
Он протянул руку к костру и вытащил потемневшее тело Денизы. Мертвецы настороженно следили за его действиями. С наслаждением запустив зубы в её плоть, юноша взмахом руки пригласил их присоединиться. Покойники кинулись к нему. Бертран кивнул и тут же получил свой кусок. А потрясённая Катерина так и осталась стоять на коленях. «Всё напрасно, - думала она. – Даже Хозяин не может мне помочь. Я погибла».
- Не всё так мрачно, - произнёс юноша, отрываясь от еды. – Может, Оппонент тоже хочет сыграть с тобой, как сыграл с евреями, швырнув им своего сынка на поживу, - Он хищно оскалился. – Тогда я думал, что выиграл. Но Он перехитрил меня.
- Но я не хочу!.. – начала Катерина.
- А тебя никто не спрашивает, - резким и злым голосом сказал юноша. На Катерину накатила волна ненависти с запахом могильного гниения. – Теперь ты уже ничего не решаешь. Ты уже все решила.
Катерина в страхе съёжилась. Юноша удовлетворённо кивнул.
Наконец, он встал, прекрасный в своём обнажённом естестве.
- Пойду я теперь отдыхать, - весело произнёс он.
Резко хлопнув в ладоши, от чего грохот снова прошёлся по церкви, он и его мёртвая компания стали темнеть и уменьшаться. Наконец, осталась маленькая чёрная тень, вспыхнувшая голубоватым свечением, и исчезла, оставив после себя запах, какой обычно появляется после грозы. Катерина медленно встала и при свете чёрных свечей собрала свою пропылённую одежду. Кое-как почистившись, она оделась. Бертран, уже одетый, ждал её.
- И что это тебе дало? – лениво спросил он, пристёгивая ножны к поясу.
- Ничего, - хмуро бросила Катерина. Не дожидаясь Бертрана, она направилась к выходу. Пожав плечами, он пошёл за ней.
- А я славно повеселился, - произнёс он про себя. – Только зад болит.
Он уже подходил к дверям, за которыми успела скрыться Катерина, как вдруг услышал странный шум. На поросшем травой  церковном дворе мелькали огни и тени. Крики: «Долой ведьму! На костёр её!» звучали всё громче. Спрятавшись за покосившейся створкой входной двери, Бертран сквозь щель увидел, как толпа крестьян с факелами, среди которых мелькали кирасы, гналась за женщиной, чьи чёрные волосы развевались на ветру. Наконец, наиболее прыткие догнали её и повалили на землю. Подоспевший кирасир связал ей руки за спиной.
- Именем короля! – услышал Бертран. – Мадам Ла Филастр, ты арестована за подготовку к покушению на жизнь его величества Людовика, короля нашего. По его указанию, как особенно опасная преступница ты будешь препровождена в Бастилию, где тебе учинит допрос королевский прокурор.
- Передайте Ларейни, что если он только подумает причинить мне зло, - звонким голосом сказала Катерина. – То в тот же день он умрёт в страшных мучениях вместе со своей семьёй.
- Обязательно, мадам. Как только увижу министра, я ему передам.
И Катерину, окружённую кирасирами с обнажёнными шпагами, повели к зарешеченной карете. Крестьяне сопровождали её гневными криками. Некоторые пытались ударить её, сорвать с неё одежду, вырвать волосы, но кирасиры, угрожая шпагами, заставляли их отступить.
Наконец, двери захлопнулись, и карета уехала. Крестьяне некоторое время провожали её криками и возмущением, в котором слышалась злость от того, что толпу лишили самоличной расправы. Однако никому не пришло в голову вернуться в церковь и обыскать её. Покричав некоторое время, крестьяне разошлись.
- Теперь, Катерина, ты поняла, что значил отсчёт дней? – прошептал Бертран. – Тебя сожгут на костре, как колдунью. Или отрубят голову, как покушавшейся на монаршую особу. Или тихо удавят, как слишком много знающую. В любом случае, ты уже умерла. Но я-то жив. И мне надо как можно дольше хранить свою жизнь. Никаких дьявольских месс, пока всё не затихнет. А сейчас я дождусь тут рассвета и потихоньку выйду от сюда. Надо только прут не забыть. Не хватало ещё утонуть в болоте, как собака.
Он собрал остатки одежды и нехитрый хлам. Завернувшись в плащ, он улёгся спать в самый дальний и самый тёмный угол старой церкви. Медленно бледнеющая луна уступала место розовеющему небу.

Глава шестая

- Почему эта женщина связана?
- Ваша милость, - Чиновник, записывающий показания  связанно черноволосой женщины в грубом балахоне, вскочил, опрокинув грубый табурет. – Нас никто не предупредил о вашем приходе.
Он зло посмотрел на коменданта, перебиравшего в смущении ключами рядом с пожилым полноватым мужчиной с редеющими светлыми волосами. Комендант засуетился, подставляя своему спутнику убогий стул. Парик мужчина держал в руке и изредка им обмахивался.
- Иначе вы бы проводили допросы в будуаре? – спросил он чиновника с кривой  улыбкой. – Я спросил, почему у этой женщины связаны руки?
Черноволосая женщина подняла голову, и на светловолосого мужчину полыхнули глаза Катерины де Го. Едко улыбнувшись, она повела плечами.
- Ваша милость, - заторопился чиновник, без нужды теребя перья на столе перед собой. – Эта женщина опасна. Она колдунья, - шёпотом произнес он, подавшись к посетителю.
- Какая чушь! – Мужчина резко встал. – Что вы мелете, любезный?
- Да-да. Когда её привезли, то отвели в камеру сразу. Там её развязали и дали умыться и привести себя в порядок – всё же не простолюдинка какая-нибудь. Но она не стала ничего делать, а только слегка ударила в грудь девушку, которая хотела помочь ей переодеться. Это дочь Трюшона, помощника коменданта, - Чиновник кивнул на коменданта, который все ещё стоял за пинкой стула нового посетителя. – Охранник стоял у двери. Так эта женщина, - Тут на лице чиновника отразился ужас. – Просто прикоснулась к Миетте и сказала, что та через две минуты умрёт. И - хлоп! Миетта на выходе из камеры падает. И что же? Она мертва! Ни один охранник не подходит к ней близко. На прогулке она так же убила одного заключённого.
- У вас что мужчины и женщины содержатся вместе? – перебил чиновника мужчина.
- Содержатся – да. В разных камерах. А гуляют в разных концах двора. В тюремном дворе каменная стена разделяет мужскую и женскую половины. Но один молодой человек слишком долго не видел и не прикасался к женщинам. А для него это было губительно. Вот он и перелез через стену, когда стражник отвернулся.
- И что же?
- Он напал на неё, - Чиновник со страхом кивнул на Катерину. - А она только слегка толкнула его в живот и сказала, что через три дня он умрёт.
- И что?
- Он ей в лицо рассмеялся. Подоспел стражник. А через три дня он на прогулке схватился за живот, упал и умер.
Мужчина подошёл к Катерине. Он задумчиво глядел не неё  сверху вниз, в то время как монах нервно крестился у него за спиной.
- Так это ты пожелала министру Ларейни жестокой смерти? – спросил он, продолжая задумчиво глядеть на неё.
- Да, сударь, - ответила Катерина. – Однако я сказала, что если вы только помыслите мне причинить зло, в тот же день вы и ваша семья умрёте в страшных мучениях.
Мужчина улыбнулся.
- Ты знаешь меня?
- Нет, - усмехнулась Катерина. – Я догадалась.
- Интересно. Однако, ты зря думаешь, что казнить или миловать буду тебя я. Это будет делать даже не палач. И это может сделать не только король. Есть закон…
- Который умные люди легко обходят.
Ларейни снова улыбнулся.
- Ничто не совершенно. Но и не всем везёт. Вот, Ла Вуазен, несмотря на её связи и болтливый язык, приговор не за горами. Её помощницу, Ла Вигуре, уже повесили. Уж очень она была упряма. Как её ни пытали, она  не сказала ничего. И ты…
- Если вы только…
- Полно, милочка, - Ларейни отошёл  от Катерины и сел свой стул. – Как суеверный человек я, конечно, могу допустить, что, проклиная от души, можно убить. Как современный человек я отвергаю эту чушь, но допускаю, что ты сама можешь верить в неё. И, наконец, как христианин я тебя жалею, хоть и ужаснулся твоим деяниям. Как христианин я верю, что каждому воздастся по его делам. Но я здесь не за этим. Пообщавшись с Ла Вуазен, я понял, что не она руководила всем этим… - Он щёлкнул пальцами, пытаясь подобрать слово. – Всей вашей компанией. Она обычная знахарка, которой в детстве подсказали, как унять кровь лопухом, и большего она ничего придумать не может. Ну, ещё глупые мистерии в виде «сатанинских месс» для простаков. Автор же ядов и  историй, для которых эти мессы были нужны, не она. Ла Вигуре мне ничего не сказала. Может, скажешь ты?
Катерина выпрямилась на табурете.
- Твоё имя? – резко спросил министр. От его благодушия не осталось и следа. Из дружелюбного он стал официальным.
Катерина вздрогнула. Она медленно подняла глаза на министра и чётко произнесла:
- Катерина ле Муи де Го, леди Глэдстон, баронесса Вилландре,  баронесса Фластилар, маркиза Монтижи, маркиза де Безе, дочь Бертрана де Го и Катерины ле Муи, баронов Фластилар и Вилландре, родных брата и сестры, порождённых кровосмесительной связью отца Бертрана де Го барона Вилландре и Фластилар, и дочери Катерины ле Муи маркизы Монтижи. Титулы маркизов Безе и Монтижи и баронов Фластилар и Вилландре мои предки получили сами, - усмехнулась Катерина. – Когда, изнасиловав наследницу, вынуждали отца к свадьбе, а потом молодая жена исчезала из этого мира. Или просто-напросто убив наследников мужского пола и захватив замок и земли силой. Не все были так покладисты, поэтому вновь приобретённых титулов всего четыре. На леди Глэдстон мой предок женился официально. Только после свадьбы она куда-то делась. Говорили, что она сошла с ума, и муж держит её в подвалах своего замка. Из милосердия, - она криво улыбнулась.
Спокойный рассказ Катерины произвёл на чиновника обратное действие. В страхе он уронил перо и закрыл лицо руками. Ларейни же  спокойно смотрел на Катерину, ожидая, когда она закончит.
- Об этом я знаю, - снова благодушно сказал он. – Знаю и о том, как Карл Первый Стюарт преследовал вашу семью. Знаю, как подло предал Кромвель вашего родственника Бертрана ле Муи. Мне это известно.
Он мгновение молчал.
- Французский архиепископ из Бордо, а так же кардинал и архиепископ Лионский не твои родственники?
Катерина улыбнулась.
- Бертран де Го, архиепископ Бордо и папа Климент Пятый и Беро де Го, архиепископ и кардинал Лионский мои предки. Однако после Столетней войны многие родственники отказывались признать нас тоже прямыми наследниками. Как же – Папа и Антихрист! Многих удалось заставить молчать, многих пришлось подкупить. Но до вас никто ещё не связывал имя первого пособника Филиппа Четвёртого Красивого с нами. Хотя, папа уничтожил тамплиеров вместе с королём. Так почему бы мне и моей семье не продолжить его дело? Или не уничтожать королей? Какая разница, чью кровь проливать? И во имя чего? Главное, чтобы это приносило удовольствие.
Зубы Катерины снова блеснули в дьявольской улыбке. Министр спокойно слушал её. Только изредка сжимавшиеся губы выдавали его волнение.
- Чего вы хотите от меня теперь, когда я в вашей власти? Казните меня как покушавшуюся на голову короля и дело с концом, - Катерина презрительно смотрела на Ларейни.
- Я хочу, чтобы вы рассказали, кто вывез вас и ваших детей из Англии? Кто купил вам дом в Париже? Кто его обустраивал и рыл потайные ходы и комнаты? Откуда у вас столько денег? Где находятся ваши тайные знания? В Монсегюре*?
- В Монсегюре? – Катерина была удивлена. – А чего бы им там делать? У катаров** своя религия и свои реликвии. А вы, даже если найдёте мои записи, не сможете их прочесть.
Ларейни задумался.
- Вы изготавливаете только яды?
Катерина улыбнулась.
- Ядов, как впрочем, и лекарств, нет. Ещё Парацельс это говорил. Надо просто знать что, когда и в каких дозах принимать.
- Король Людовик хочет выиграть «испанское наследство», а для этого ему надо уничтожить армию всей Европы? Ему мало Нимвегенского*** мира? Ненасытное чудовище. Но я не стану ему помогать.
- Почему же?
- Уничтожать людей, чтобы насытить алчность монархов?
- Вы предпочитаете уничтожать людей для своего аппетита? – тонко улыбнулся Ларейни.
- Если хотите – да, - с вызовом сказала Катерина.
- Значит, и вы ненасытное чудовище, - Улыбка его стала ещё шире. – Вы не хотите конкуренции?
Катерина опустила голову.
- Где ваши записи? – резко вскричал Ларейни, вскочив со стула. Катерина от неожиданности вздрогнула. – А, ты не хочешь говорить, продажная девка. Пригласите палача, - Министр повернулся к коменданту. – Список вопросов, на которые она должна ответить, - Ларейни протянул несколько листов, исписанных красивым почерком. – Даю вам три дня. Мне нужны ответы. Королю нужен результат. Ла Вуазен сожгут через два дня. А эта, если ничего не скажет, будет казнена вслед за ней. Приступайте.
Не глядя больше ни на кого, министр Ларейни взял свою шляпу со стола чиновника и вышел. Через несколько минут вошли солдаты, чтобы отвести женщину в пыточную камеру. Чиновник, со страхом поглядывая на неё, вышел последним, стараясь не приближаться к ней.

Глава седьмая

В течение трёх дней, отведённых министром полиции палачу и его подручным, сменяя друг друга на пыточных орудиях, трудились дознаватели. В один из дней, пришедшая в себя Катерина, собрав все силы, все же прикоснулась руками, наполовину раздробленными одним из подручных, к голове ближайшего человека, предрекая ему мучительную смерть через несколько часов. Согласно её словам, бедняга действительно умер, корчась в агонии, как будто его заживо сжигали. Взбешённый палач во время одной пытки так выдернул Катерине суставы, что её руки уже просто не поднимались. Мы не можем сказать, как способ убийства, применяемый Катериной, названный в наше время «смертельное прикосновение» или «отсроченная смерь» и пришедший в Европу из Китая, как этот способ стал известен Катерине де Го. То ли  её предки-крестоносцы во время походов  в Святую землю и встреч с различными купцами на пересечении торговых путей перенесли китайские хитрости и передали по наследству своей талантливой родственнице. То ли  это было собственное изобретение европейцев, ушедшее в Азию и прижившееся там, развившееся и вернувшееся в XX веке в Европу. То ли собственная природная интуиция Катерины наделила её таким талантом, который приводил в ужас её современников и заставлял поверить в её «бесовскую» природу. Мы не располагаем ни документами, ни фактами, ни даже домыслами. Мы излагаем историю. Что из вышеперечисленного ближе вам – вам и выбирать. Нам известно только, что согласно «прикосновению бесовской женщины», люди умирали тогда, когда она этого хотела. Поэтому помощник коменданта Трюшон, мстя за свою дочь Миетту, убитую прикосновением Катерины в первый же день её появления в Бастилии, однажды на исходе третьего дня, данного министром Ларейни на то, чтобы выудить сведения из Катерины, вошёл в её  камеру и просто  удавил её, когда она пребывала в забытьи после очередной пытки.  Он боялся её прикосновений, боялся её пророчеств, он хотел отомстить за дочь. Поэтому, едва Катерина перестала дёргаться, он для верности ударил её два раза кинжалом в сердце. Затем, постоянно крестясь и бормоча молитвы, он завернул её тело в холстину и потихоньку похоронил той же ночью во дворе тюрьмы. Когда он закапывал тело, его ждало ещё одно потрясение: Катерина пошевелилась. В ужасе, простояв над её могилой целую вечность, как ему показалось, он нащупал биение, но к ещё большему его ужасу, оно было с правой стороны. Выскочив из наполовину присыпанной ямы, он убежал к себе и схватил меч палача, по недомыслию оставленный последним без присмотра. С глухим криком он отрубил голову Катерины, из которой фонтаном брызнула кровь, что говорило о том, что она еще не была мертва, когда он её закапывал. Для верности он сбросил в могилу серебряный крестик, который носил на теле, чтобы дьявольские силы, заключённые в теле колдуньи, не смогли выбраться из-под святого креста на волю и не стали мстить ему. Исполнилось предсказание, которое Катерина не смогла разгадать в своё время. Через девять дней после того, как к ней в дом пришла Дениза, Катерина де Го была мертва. И ни бог и ни дьявол не захотели ей помочь. Прибывшему королевскому советнику помощник коменданта сообщил о совершении казни, опустив подробности, на что тот был весьма удивлён, ибо король подписал указ не далее получаса назад в его присутствии. Возмущённому палачу, которому не дали сделать его работу, и озадаченному начальнику тюрьмы он рассказал всю правду и, смиренно став на колени и склонив голову, попросил не предавать это дело, равно как и его суеверие, огласке. Подделанный протокол казни был вручен королевскому советнику, с чем тот и уехал. Своему помощнику комендант приказал исповедаться и просить прощения у бога, а так же выполнить епитимью, которую на него возложит исповедник. Последний, в свою очередь наслышанный о «талантах» «колдуньи», не стал злобствовать и приказал помощнику коменданта в течение месяца денно и нощно молиться и поститься в аббатстве Клерво, пока душа его не очистится. Что обрадованный помощник коменданта с радостью и исполнил.

Глава восьмая

Через некоторое время великолепный кавалер, друг Лафонтена и Мольера, покровитель художников и поэтов, суперинтендант финансов Никола Фуке, ещё недавно заставивший побелеть от зависти короля Людовика XIV своим поместьем в Во-Ле-Виконт (которое он, хотя и преподнёс королю, но лучше было бы ему не выставлять напоказ своё богатство и тем более дарить что-то: королям не дарят, а Людовику XIV в слове «подарок» от верноподданных всегда слышалось «подачка», что для его гордого характера было весьма оскорбительно), был арестован за финансовые злоупотребления и сначала заточён в Бастилию, а потом изгнан в Пиньероль, где в тюрьме Пинеролло он, как считают, и умер. Его место, ставшее называться министерским, занял неулыбчивый, педантичный и мрачный  Жан-Батист Кольбер. После их смерти выдвигались теории и распространялись сплетни, что милейший Фуке пал жертвой зависти злодея Кольбера. Однако никто не отнимет у последнего таланта к финансам, благодаря которому король-солнце имел многочисленную и хорошо обученную армию, располагал лучшими и хорошо укреплёнными крепостями, более или менее благодушным народом и деньгами, которые он мог тратить так, что роскошью затмевал все европейские дома. Финансы во времена Кольбера были в образцовом порядке, жалование выплачивалось своевременно. Однако, как бы ни был хорош министр, его время проходит. Кольбер со временем тоже был смещён королём, который, желая затмить тяготы детства блеском золота в настоящем, не хотел всё время видеть около себя вечное напоминание своего во многом несправедливого ареста суперинтенданта Фуке, человека, роскошь которого была поистине королевской. И эта звезда, посмевшая затмить богатством короля-солнце, что заставило его вспомнить рваные простыни детства и униженные просьбы нового камзола или блюда с куропаткой у какого-то министра, пусть и первого и кардинала, короля, который большую часть отрочества провёл под опёкой Мазарини и королевы-матери Анны Австрийской и не имевшего ни власти, ни своего мнения в это время, короля,  чей характер был травмирован всем этим и сейчас требовал компенсации, была теперь единственной звездой, вызвавшей в душе этого короля подобные воспоминания и мысли, мешавшая ему быть не просто королём, а королём-солнце, сошла со сцены. Череда любовниц, сменявших друг друга в его спальне, роскошь двора, где самым роскошным кавалером был он сам, военные успехи армии под руководством виконта Тюренна и принца Конде, превосходство Версаля над всей Францией и Франции над всей Европой, которая прислушивалась ко всемогущему монарху, все это отличало правление короля Людовика XIV Бурбона от его предков. Расцвет литературы и искусства, утончённый этикет и изысканный стиль одежды и мебели делали Францию того времени самой привлекательной страной. Война за Испанское наследство почти со всей Европой, произошедшая в конце царствования (1701-1714), ознаменовала не только поражение Франции (она лишилась всех предыдущих завоёванных земель, и только разброд и раскол во вражеском лагере и несколько незначительных побед в конце войны спасли страну от полного разгрома), но и конец эпохи расцвета абсолютизма. Согласно пословице, на детях гениев природа отдыхает. Хоть Людовик XIV гением не был, но он был великим королём, а его преемник, Людовик XV, был его правнуком, пословица оправдала себя. Правление безразличного и слабого Людовика XV  было жалким подобием правления его прадеда. Несмотря на то, что король уделял армии большое внимание, её охватила апатия благодаря офицерам-аристократам, которым офицерский чин требовался для продвижения при дворе, а не давался по их талантам. Суды поразила коррупция, налоги, благодаря ней же, собирались плохо. Присмиревшие на время соседи точили зубы в надежде вернуть своё и урвать ещё немного. Непонятная возня тайных обществ, как новых, так и прежних, вызывала в народе волнения и заставляла поневоле задумываться о завтрашнем дне. Полное нежелание вмешиваться в государственные дела, что характеризовалось фразой, приписываемой королю, «после меня хоть потоп», привело к ослаблению королевской власти. Приближалось время великих перемен. Королевская корона уже не возлежала на голове короля, ни даже на его парике, она гуляла по рукам придворных. Каждый предприимчивый и оборотистый человек мог выиграть для себя, что хотел. Такое положение вещей не могло оставаться долго, и до конца прежней жизни остался только один наследник. Но об этом позже. Сейчас же мы продолжим повествование, остановившись на непонятных событиях, произошедших во Франции во время правления Людовика XV.


Часть шестая

Глава первая

Заслышав дробный топот в коридоре, человек в парике, сидевший в просторном бордовом кресле, неторопливо сложил письмо, которое читал перед этим, и спрятал в складках просторного домашнего халата. Он успокаивающе помахал рукой съёжившемуся в другом кресле у самого камина человеку в потёртой сутане, и сцепил руки на колене ноги, затянутой в белоснежный чулок и уложенной на другую. Человек в сутане встревожено вынырнул из своего массивного и заплывшего жиром тела, но новый взмах руки изящного человека заставил его снова втянуть голову в жирные плечи. Шаги между тем приближались. И вскоре дверь в жарко натопленную комнату распахнулись без стука, и на пороге появился взлохмаченный монашек в чёрной сутане, подпоясанной обычной верёвкой.
- Вы слышали, что случилось в Жеводане? – возбуждённо прокричал он, потрясая исписанной бумажкой. – Вы слышали о звере из Жеводана? Нет? Ну, тогда скоро вся Франция о нём услышит! Это чёрт знает что такое! Это мистика! Или того хуже – заговор!
Он в возбуждении, воздевая руки с бумажкой к потолку, бегал по комнате, выкрикивая бессвязные фразы. Наконец он выдохся и упал в ближайшее к нему кресло.
- Гаспар, - произнёс в наступившем молчании изящный человек. – По какому праву ты врываешься в мой кабинет, как в трактир? Это первое. Второе. Из твоих криков я понял только,  что в каком-то Жеводане появился какой-то зверь. Тоже мне новость! И третье. По-видимому, этот зверь свёл тебя с ума. А теперь, будь добр, расскажи спокойно свои новости. Только не бегай вокруг, а то у меня от тебя голова закружилась.
Встрепенувшись, словно боевой конь при звуках трубы, монашек, которого назвали Гаспаром, вскочил с кресла и снова стал мерить шагами комнату и воздевать руки с бумажкой, которую он цепко держал в худых пальцах.
- Гаспар, - повысил голос человек в халате. Его красивые брови сошлись на переносице изящного тонкого носа. – Гаспар, что вы мечетесь, как будто вам угольев за шиворот засунули? – Он слегка хлопнул белой ухоженной рукой по подлокотнику кресла. Но ни окрик, ни нарочито вежливое обращение не произвели впечатления на возбуждённого молодого человека. – И перестаньте махать руками как мельница крыльями, - холодно добавил изящный человек.
От камина послышался ехидный смешок. Застывший было монашек дёрнулся и резко развернулся к креслу у камина. Заметив в неверном отблеске огня маленькие чёрные глазки на круглом жирном лице, он с воплем подскочил к креслу и, потрясая зажатой в руке бумажкой, закричал:
- Вам смешно! Вы, лживый монах, который только брюхо набивает да с прихожанками грешит, знаете ли вы, что Сатана уже пришёл! Что он уже здесь! Из-за таких, как вы, пособников дьявола, а не бога, он и явился по наши души! Знаете ли вы, что в Жеводане от его лап уже умерло несколько людей! В Санта-Мон организовали облаву, но он неуловим! Вы это понимаете, вы, мешок пороков!
- Гаспар! – Резкий окрик мужчины в халате заставил его подскочить. – Сядьте, - тише сказал он. Гаспар вернулся на своё место, постоял и с недовольным видом всё же опустился в кресло. – Теперь по порядку. Спокойно, - Мужчина поднял руку. Гаспар закрыл открывшийся было в возражениях рот. – Первое. Что за письмо у тебя в руках?
Гаспар некоторое время непонимающе смотрел на мужчину в халате. Затем перевёл взгляд на бумажку у себя в руках.
- Это не письмо, - спокойно произнёс он. – Это мои заметки о звере из Жеводана. Наш король Луи направил туда одного учёного, надеясь, что тот изловит и изучит это чудовище. Здесь я записал всё, что мне удалось узнать о звере и об этом учёном, Грегуаре де Фронсаке.
- Интересно. Дай мне, я позже прочту.
Гаспар поколебался, но вручил мелко исписанную и помятую бумажку мужчине в халате.
- Теперь, что ты кричал по поводу Сатаны? То, что ты чего-то не знаешь, - Он снова поднял холёную руку, и Гаспар снова закрыл рот, готовый разразиться объяснениями. – То, что ты не знаешь чего-то, не означает, что это происки дьявола. Возможно, кто-то привёз из Америк неизвестное у нас животное. Оно с перепугу удрало от хозяина. А поскольку оно не знает наших условий, а мы не знаем его, то оно и кажется таким глупцам, как ты, исчадием ада. Здесь очень важна помощь этого Грегуара де Фронсака. Я о нём слышал. Он много путешествовал в разных частях света. Недавно был в Африке. Король Луи иногда умеет рассуждать здраво. Не все мозги он оставил в кровати мадам Дюбарри. Однако, одного натуралиста мало…
- Луи направил туда для поддержки капитана Диомеля, - всё же перебил мужчину Гаспар. Мужчина поморщился.
- Я имел в виду, что мнение одного учёного – это всего лишь его личное мнение. А нужно бы мнение и других. Военные же… Они его могут просто убить. А Луи, как я понимаю, хочет его живого в свой зверинец.
- Да, снова вставил Гаспар. – Но, насколько я слышал, он не будет против, если его убьют. Жалобы из Жеводана привели в панику его министров.
Мужчина улыбнулся.
- Им это полезно. А то в своём болоте зажрались слишком. Восторги, воздаваемые Луи, лишили их остатков разума. Казна тает, как снег на солнце, а они всё стараются друг перед другом похвастаться количеством любовных побед, бриллиантов, домов и слуг. Глупцы! Это не может продолжаться долго. Луи, кроме армии и любовниц в Parc aux Cerfs, ничего не видит. А в Париже, я слышал, уже не так всё просто.
- При чём тут Париж? – Гаспар снова вскочил и заметался по комнате, натыкаясь на мебель. – При чём тут армия, любовницы и Луи? Я вам про зверя говорил! Про никому неизвестное чудовище, которое убивает людей и которое невозможно поймать! А может это вообще человек в звериной шкуре! Может, это проделки масонов или розенкрейцеров, которые хотят посеять панику и свергнуть Луи!
- Что ты такое несёшь? – визгливым голосом вскричал толстый человечек у камина. Он возмущённо выпрямился и, потрясая толстыми кулаками, яростно обратился к Гаспару: - Разных тёмных личностей сейчас развелось без счёта. Появились сборища юнцов и бездельников, которые говорят, что ищут философский камень и эликсир жизни. Лгуны и обманщики выдают себя за бессмертных. А ты ещё выдумал заговор! Опомнись! Для заговора недостаточно иметь лужёную глотку и подвешенный язык. И сейчас не времена королевы Екатерины. Наш король, хоть и легкомысленен и погряз в беспутствах, но он не дурак.
Гаспар слушал его с брезгливым выражением на лице. Наконец он фыркнул и обратился к изящному господину:
- Господин Бертран, а что вы скажете?
Изящный молодой человек некоторое время с преувеличенным вниманием изучал свои ногти, поправлял кружевные манжеты, стряхивал невидимые пылинки с рукавов и, наконец, сцепив руки на колене безупречной ноги, произнёс, не глядя ни на кого:
- Что я должен сказать? – Он поднял холодный взгляд на Гаспара. – Мы с отцом Жюстином сидели и мирно беседовали о своих делах. Как вдруг врываетесь вы и начинаете орать о зверях и заговорах. Что при этом вы хотите, чтобы я сказал? – Он медленно встал. Зашуршавший бархатный халат мягкими складками облегал фигуру. Стоя, он оказался высокого роста, и довольно крепкого телосложения. Не застегнутая кружевная рубашка резко контрастировала с чёрными кучерявыми волосам на груди. Подойдя вплотную к Гаспару, он оказался выше него на целую голову и намного шире в плечах. Гаспар тихонько сжался, словно ожидая удара. Изящный молодой человек сгрёб его одной рукой за ворот сутаны и приподнял над полом. – Ты уже полчаса испытываешь моё терпение…
- Бертран! – пискнул толстый человек у камина. Бертран метнул на него взгляд, от которого тот забился поглубже в кресло.
- Ты ворвался, как к себе домой и несёшь чушь про политику и заговоры. Я терпелив, ты знаешь. Но всему есть предел. Пошёл вон! – Он с лёгкостью швырнул Гаспара в направлении двери, словно тот был тряпичной куклой. Пролетев полкомнаты и сбив по дороге вазу со стола, Гаспар с глухим стуком ударился о дверь. Потирая поясницу, он стал подниматься на ноги, медленно поводя шеей. В глазах, глядевших на Бертрана, читались изумление, обида, страх и какой-то детский восторг.
- Отродье сатаны, - прошептал он, не сводя взгляда с Бертрана. Тот коротко рассмеялся.
- Так перекрести меня, облей святой водой и прочти молитву. Только избавь от своего присутствия.
Гаспар и в самом деле начал часто креститься и бормотать молитвы. Бертран нахмурился.
- Всё, наконец? – грозно спросил он, делая шаг к Гаспару. Что напугало Гаспара больше: суровый вид, внушительная фигура или сжатые кулаки, неизвестно, но он юркнул за дверь со скоростью убегающей от кошки мыши. Дверь хлопнула и приоткрылась. Бертран подошёл, выглянул в коридор и запер дверь.
- Теперь, надеюсь, нам никто не помешает, - Он обернулся к толстому человеку. Тот вытащил своё тело из кресла,  куда забился под взглядом Бертрана, и попытался расправить складки сутаны на своих массивных коленях. Несмотря на кажущееся спокойным лицо, глаза его беспокойно перебегали с предмета на предмет, а толстые пальцы дрожали.
- Я погублю свою душу, общаясь с вами, Бертран, - дрожащим голосом произнёс он, не поднимая головы. – Всё же не зря люди говорят, что ваш род идёт от дьявола. Есть в вас что-то, от чего хочется бежать в церковь.
Бертран оглушительно засмеялся, запрокинув голову.
- Жюстин! Да вы так же глупы, как этот мальчишка! То, что вы не можете объяснить или что просто недоступно вашему разуму, вы объявляете кознями дьявола! Нет, положительно, чужую голову себе не приставишь. Вы же в Париже, в Ватикане, в Берлине, Вене, Лондоне общались с прорвой учёнейших людей! Неужели они ничему вас не научили? Или вы настолько закоснели в своей религиозной вере, что не видите вокруг себя ничего? Не будьте как средневековый монах, который вспышку молнии считал божественным светом, а гром – его недовольным гласом. Я умею читать мысли, вы можете запомнить наизусть прорву псалмов, ваш старый переписчик брат Себастьян так выписывает буквы, что каждая кажется произведением искусства. Кстати, зачем он это делает, когда сейчас быстрее перепечатать – я не могу понять. Ваш послушник, Жан, считает, как Архимед. И что? Вы их тоже считаете пособниками сатаны, а после общения с ними бежите исповедоваться? У каждого свой дар. Ваш бог в своей милости одаривает тех и тем, кого и как считает нужным. А если вам это непонятно, непонятен дар и божьи планы, то вы всего лишь человек. И смиритесь с этим.
Он опустился в своё кресло и достал из кармана халата письмо.
- Теперь же займёмся делами. Этот глупец Гаспар прервал нас в самом начале. Странно, что наш разговор пойдёт именно об этом. О звере из Жеводана.

Глава вторая

Расправив письмо на колене, он поднял глаза на толстого человека у камина.
- Итак. Вы, Жюстин, монах ордена святого Франциска…
- Настоятель монастыря в Безе, - пискнул из своего кресла толстый монах. Бертран невозмутимо продолжил:
- Человек церкви, наделённый властью кардиналом Ломбаром, верным иезуитом Рима, любимец епископа Россильона, верный последователь католической церкви, вы решили привезти письмо одного из еретиков моей семьи ко мне, кого считаете отродьем сатаны. Объясните мне это, любезный Жюстин.
Толстый монах поворочался в кресле, перебирая в руках деревянные чётки.
- Видите ли, сударь, - начал он, слегка дрожащим голосом. – Ваш родственник обеспокоен поведением своего младшего брата. Ему кажется, что зверь из Жеводана, о котором толковал Гаспар, и есть его брат. Правда, поймать на этом он пока его не может. Но, если в округе об этом узнают, он боится, что разъярённые жители просто снесут его дом. Вы же помните, Безе – это не замок, а так, небольшой каменный дом.
- Да, знаю. Этот маркизат нам достался за просто так. Долгое время никто не знал, что с ним делать. Пока там не стали селиться разные отщепенцы нашего рода.
- Отщепенцы?
- Да. Родственники, которые считали наш род, как и вы, порождением дьявола и проклятым богом, а нашу миссию – возрождением чернокнижия и колдовства.
- Но маркиз Гильом не производит впечатления…
- А он никогда никакого впечатления не производил. Инфантильная личность. Даже удивительно, что он написал про Виктора. Значит, очень припекать стало.
И Бертран углубился в чтение письма. Настоятель Жюстин следил за ним, нервно теребя чётки. По мере чтения на лице Бертрана появлялась то лёгкая улыбка, то тревожная озабоченность. Наконец, он снова сложил письмо и спрятал его в карман халата. Задумчиво сцепив руки на колене, он помолчал несколько минут.
- А что по этому поводу считает папа? – наконец спросил он.
Жюстин вздрогнул.
- Но, уважаемый барон, откуда же мне это знать? – Он недоумённо развёл руками.
- Послушайте, Жюстин, не считайте меня глупее, чем я есть. Я же знаю прекрасно, что ваша дружба с кардиналом Ломбаром и епископом Россильоном основана не на любви и бескорыстии. Кардиналу вы обязаны местом настоятеля в Безе, а епископ, мне неизвестно, за какие грехи, обязал вас следить за моей семьёй в Безе самым пристальным образом. Да и здесь де Го и ле Муи не оставляют с одной стороны иезуиты, с другой тайная инквизиция. Вы думаете, я не знаю, кто такой Гаспар? Зря его привлекли к такому делу, как вынюхивание тайн нашей семьи. Он несдержан и глуп. У него что на уме, то и на языке. А для шпиона это непростительно. Хотя, возможно, что, раскусив его, я так возгоржусь, что потеряю бдительность?
- Шпиона?
- Довольно! – вскричал Бертран и резко вскочил. Жюстин вжался в кресло. – Вы знаете, кто я, а я разгадал, кто вы. Хватит притворства и мышиной возни. Отвечайте прямо, что думает папа о звере из Жеводана?
Грозная фигура, резкий голос и громовой голос окончательно перепугали настоятеля монастыря в Безе, уже успевшего ощутить волю своего хозяина, когда попытался встрять в его разговор с Гаспаром. Он помнил, как один только взгляд сковал его язык и тело помимо его воли, а сильная рука в изящном теле как пух отшвырнула незадачливого послушника. Вдобавок слова епископа Россильона, наставлявшего его наблюдать за странной семьёй, ещё звучали в его голове. Старые легенды о проклятии рода, слухи о колдовских способностях женщин и алхимических опытах мужчин, о таинственных реликвиях, переданных им ещё катарами и тамплиерами и могущими уничтожить самоё христианство, а так же бесчисленные нетающие богатства и отвратительные уродства семьи заставляли содрогаться развращённую душу священника и изредка задумываться о наказаниях за грехи. Слова Бертрана о возможностях человека и божьих планах не развеяли его суеверной тревоги. Он не обладал стойкостью души святого и верой фанатика. Его пугливая душа испугалась мощной воли демонического человека. Суеверие затопило его, несмотря на то, что он жил в относительно просвещённое и совершенно развращённое время. Он испугался.
- Папа… - залепетал он. – Папа считает, что появление сейчас зверя несвоевременно…
- Несвоевременно? Это как?
- Видите ли, Бертран… Ватикан обеспокоен слухами о преданиях катаров и тамплиеров, которые могут храниться у вас. Документы, религия, да и просто само их существование может взорвать и расколоть христианство. Реформация показалась бы детским лепетом, по сравнению с этим. Ваша семья, обладая мистическими способностями, захочет захватить престол в Риме, чтобы владеть миром…
Бертран снова оглушительно расхохотался.
- И папа решил приблизить приход мессии, чтобы не допустить этого, - продолжил отец Жюстин.
- Это как же? – всё ещё смеясь, спросил Бертран.
- Ведь в вашей семье должен родиться человек, который возьмёт на себя все грехи вашей семьи. Ватикан этого тоже ждёт.
- И тогда, опекаемый церковью потомок, будет принесён ею же в жертву, - подхватил Бертран, посерьёзнев.
- Именно. Власть папы упрочится, а во время волнений, связанных с пришествием и искуплением, все неугодные католичеству документы можно будет либо тихонько уничтожить, либо объявить подделкой.
- Интересный ход. И чем же Ватикану мешает зверь из Жеводана?
- В курии считают, что кто-то ведёт свою игру. Сначала пришествие антихриста, всеобщий хаос и тьма, а потом появляется избавитель, личность, неизвестная Ватикану и, возможно, ему неугодная.
- И в этом подозревают мою семью? – Бертран грозно посмотрел на Жюстина. Тот молча опустил глаза. – Да?
- Да, - еле слышно прошептал тот.
- Глупцы у вас, в Ватикане. Потомок должен быть тринадцатым в роду. К тому же, чтобы заявить о своей власти над миром моей семье не надо сначала выпускать в этот мир чудовище, а потом прилюдно же с ним бороться. Вы сами упоминали о мистических способностях нашего рода. Так зачем нам устраивать этот спектакль?
Жюстин молчал.
- Нет, дорогой настоятель. Здесь дело в чём-то другом. И мне кажется, чтобы я понял, в чём именно, я должен навестить своего родственника.
Он похлопал по карману с письмом. Настоятель Жюстин судорожно сглотнул.

Глава третья

Рассвет застал Бертрана де Го и сопровождавшего его настоятеля монастыря в Безе отца Жюстина на просёлочной дороге мимо редких деревьев, ещё голых с зимы, обширных полей с кружащимися над ними с громким карканьем воронами и редких зловонных речушек, внезапно возникавших перед ними словно из ниоткуда. Толстый монах, разбуженный среди ночи, неуверенно сидел в седле, заваливаясь то на одну, то на  другую сторону, от чего его сонная дремота на мгновение прекращалась. Бертран же, выглядевшей бодро и свежо, нетерпеливо подгонял своего коня, изредка бросая насмешливые взгляды на своего спутника.
В полдень они проехали небольшой городок, в котором ощущалось напряжение и затаённая злоба. Пока настоятель утолял свой ненасытный аппетит на одном из постоялых дворов, наскоро перекусивший Бертран прошёлся по городу, прислушиваясь и присматриваясь к окружающему его волнению. Разговоры были о короле, которого чуть ли не в открытую поносили за связь с мадам Дюбарри, алчной до ненасытности куртизанкой из предместьев Парижа. Вовсю ругали расточительное и бесстыдное дворянство и столь же алчное, бесстыдное, но ещё вдобавок и лицемерное духовенство. Изредка выкрикивались фразы из памфлетов каких-то буржуа и купцов, на которые в Париже не обращали бы внимания, а в провинции принимали с недоверчивостью и опаской. Недовольство королевской властью  в Париже ещё не охватило всю Францию. Хотя трепета перед помазанником божьим наблюдалось всё меньше. До простых людей уже начала доходить истина, что король – тоже человек. Солдаты, о которых король заботился больше, чем о ком бы то ни было, были вполне довольны жизнью. Их раздражали только заносчивые офицеры-дворяне. Но суды, которые были коррумпированы донельзя, уже вызывали недовольство, которое нарастало медленно, но верно, как снежная шапка в снегопад. Но это были только крики недовольства и вопли ненависти. Больше всего разговоров, явных и  тайных с оглядкой, было о звере из Жеводана. Народная молва описывала страшное чудовище, скорее напоминавшее демонов Средневековья, чем животное. От рассказа к рассказу число его жертв множилось, а хитрость возрастала. Некоторые состоятельные люди уезжали жить в другие места. Остальные осаждали церкви в надежде избегнуть наказания сатанинского посланника за грехи.
После прогулки Бертран вернулся к своему спутнику. Не дав ему как следует передохнуть от чревоугодия, он, поторапливая его, выехал из города.
Ближе к вечеру они подъехали к границе владений маркиза Безе. В некоторых деревенских домах свет уже был погашен. Сумрачное безмолвие, которое создавали тёмные тучи, сумрак вечера, голые деревья и вечерняя грязь под ногами, прерывались изредка жалобным лаем собак и карканьем ворон.
Подъехав к единственному каменному дому с обширным двором перед входом, посыпанным песком, путники спешились. Бертран подошёл к входной двери и громко постучал. Некоторое время никто не открывал. Затем дверь приотворилась, и в проёме показалось бледное молодое лицо. Человек держал в одной руке свечу, в другой пистолет. Бертран усмехнулся:
- Ваш зверь имеет привычку стучать?
Молодой человек оглядел Бертрана с ног до головы.
- Кто вы? Что вам надо?
Бертран резко толкнул дверь, от чего свеча выскользнула из рук молодого человека и, покатившись по полу, погасла. Не обращая внимания на пистолет, Бертран вошёл в дверь. Молодой человек медленно отступал.
- Я Бертран де Го, родственник твоего полоумного господина. Он мне писал. Я приехал. Он что вообще выжил из ума, что посылает встречать меня какому-то грубияну? Или от страха у вас у всех здесь мозги спеклись?
Бертран продолжал наступать, а молодой человек с пистолетом отходить вглубь дома.
- Осторожнее, Матье, там ступенька! – крикнул Бертран. Молодой человек остановился как вкопанный. В свете быстро темнеющего вечера он перевёл взгляд с Бертрана на свой пистолет. Бертран снова усмехнулся.
- Ничего не выйдет, произнёс он и тут молодой человек нажал на курок. Ничего не произошло. Сухой щелчок возвестил об осечке. Молодой человек нажимал на курок снова и снова, но всякий раз слышал сухие щелчки. Наконец он отбросил пистолет и схватился за голову. Медленно раскачиваясь вперёд-назад, он начал что-то нечленораздельно подвывать.
- Хватит! – Окрик Бертрана стегнул его как кнут. Он поднял голову и посмотрел на него. – Иди и скажи маркизу, что я здесь.
Он подошёл к ближайшему стулу и бросил на него перчатки и шляпу. Темнота, казалось, ему не мешала. Молодой человек медленно повернулся и ощупью исчез в тьме дома. Бертран вернулся к входной двери и крикнул настоятелю:
- Сейчас я вас не приглашаю - тут темно. Привяжите куда-нибудь лошадей, о них позаботятся позже, и идите к входной двери.
Настоятель вздохнул и занялся лошадьми. Бертран вернулся в тёмную комнату. Через некоторое время в глубине дома  показался мерцающий свет. Бертран встал на середину комнаты и с насмешливым видом приготовился встречать маркиза Безе, который в наспех накинутом халате торопливо спускался по лестнице.
- Приветствую тебя, братец, - с усмешкой сказал Бертран, едва Гильом Безе осветил тёмную комнату единственной свечой, трепетавшей на сквозняке. – К стати. Я приехал не один, а с настоятелем. Передай своему тупоумному Матье, чтобы позаботились о нём и о наших лошадях.
Гильом Безе, вздрогнувший, едва услышал Бертрана, однако взял себя в руки. Он медленно спустился с лестницы и поставил свечу на камин, который, наверно, зажигали ещё в прошлую зиму. На его лице читалась мрачная отрешённость.
- Я тебе не брат, - глухо произнёс он, поворачиваясь к Бертрану. – Я тебя не звал. Зачем ты приехал?
Бертран нахмурился.
- Сначала настоятель. Я не хочу, чтобы моё появление здесь связывали с его смертью от простуды.
Он поднял голову к лестнице. Через мгновение на ней показалось белое лицо молодого человека, встречавшего его.
- Займись лошадьми, а потом покажи настоятелю его комнату, - приказал Бертран, не сводя с него глаз.
Матье стоял на месте, держась за перила и дрожа всем телом. На его лице отразилась боль, как будто он с чем-то боролся. Наконец медленно он перевёл взгляд на Гильома Безе. Тот мрачно кивнул. Матье спустился вниз и вышел на улицу.
- Ты хорошо его натаскал, - усмехнулся Бертран. – Но он не мы. Он слаб.
- Он нашей крови, - мрачно сказал Гильом Безе. – Моя племянница была настолько охоча до мужского тела, что спала с кем попало. Я даже не знаю, кто его отец. Она и сама не знала. Половина деревни её бастарды.
Бертран с интересом посмотрел на дверь.
- И его не смущают шесть пальцев на ногах? – спросил он.
- Он их стыдится, - резко произнёс Гильом Безе. Он внимательно посмотрел на Бертрана. – Зачем ты здесь? – повторил он.
Бертран медленно отвёл взгляд от двери, за которой скрылся Матье, и прошёлся по комнате. Выбрав удобное на его взгляд кресло, он сел, положив ногу на ногу. Тщательно оправляя манжеты, он, не глядя на Гильома, произнёс:
- Захотелось навестить обитель святости нашей семьи, куда проник слуга сатаны.
Гильом резко ударил кулаком о полку камина.
- Зверь из Жеводана, - сквозь зубы сказал он.
- Именно. И ты прекрасно знаешь, кто это. Кстати, где наш братец?
- Мы не братья тебе! – вскричал Гильом. – Ты отродье сатаны, а он просто больной человек!
- В общепринятом смысле слова мы не братья. Но мне лень копаться в нашей генеалогии, чтобы точно установить степень нашего родства, Гильом. А вечная жажда убийства у твоего кузена это не только болезнь. Это его наказание. Как мне предвидение и чтение мыслей, как твоё умение зажигать огонь взглядом, как шесть пальцев на ногах Матье.
- Да, но в отличие от тебя, мы не гордимся этим, а пытаемся искупить наши грехи.
Бертран махнул рукой.
- Всё искупит тринадцатый потомок.
- Бертран! – воскликнул Гильом. – Тебе никогда не бывает страшно за свою душу? Ты никогда не думал, что ждёт тебя после смерти?
Бертран улыбнулся.
- На Востоке, в Индии, существует секта, члены которой верят, что после смерти человеческая душа вселяется в другое тело. Этих же взглядов придерживались, между прочим, и катары. Только пока переселяется, эта душа о прошедшей жизни забывает. Чтобы в новой жизни понести наказание за грехи прежней. Если верить этой секте, я просто смогу возродиться после смерти. А если верить нашим церковникам, то ничего хорошего «по ту сторону» меня не ждёт. В рай я не попаду уже потому, что я де Го, да и скучно там, среди одних праведников. Уж лучше в ад. Там компания веселее.
Гильом содрогнулся и перекрестился. Бертран улыбнулся, глядя на это.
- Ты слишком много якшаешься с протестантами. Их мрачные догматы отравили тебе жизнь.
Гильом хотел что-то сказать, но в это время вошёл Матье, за которым следовал продрогший настоятель. Увидев свечу на камине, он направился к нему, но разочарованно остановился посреди комнаты, не дойдя нескольких шагов.
- Почему вы не разожгли камин? – спросил он, обращаясь к Гильому. – В вашем доме холоднее, чем на улице.
Гильом коротко глянул на него и пристально посмотрел на тёмное нутро камина. Через некоторое время от туда потянулась струйка дыма, а ещё по прошествии времени на остатках дров заплясал маленький язычок огня, постепенно становясь больше.
- Мы с Матье, да и все наши слуги, - сказал он, обращаясь к выпучившему на огонь глаза настоятелю. – Не чувствуем холода. Но для гостей дрова у нас есть.
Он кивнул Матье, и тот скрылся в сумраке комнаты. Через некоторое время он появился с охапкой дров и свалил её перед камином. Настоятель ещё некоторое время с ужасом смотрел на огонь в камине, затем часто перекрестился и забормотал молитвы. Бертран разразился громким смехом.
- Браво, Гильом! Вы напугали своего гостя даже лучше, чем я!
Гильом мрачно посмотрел на веселящегося Бертрана и повернулся к настоятелю. От его взгляда тот вздрогнул и с ужасом посмотрел на него.
- Vade retro, Satanas!* – прошептал он и перекрестил Гильома. Тот смиренно вздохнул и перекрестился. Настоятель некоторое время пристально смотрел на него, ожидая то ли, что Гильом испарится, то ли, что у него вырастут рога и хвост. Но Гильом смиренно стоял и бормотал молитвы. Успокоившийся было Бертран, глядя на эту сцену, снова зашёлся смехом.
- Братец, прекратите эту комедию, - сквозь слёзы смеха взмолился Бертран. – Я могу задохнуться.
Гильом и настоятель одновременно посмотрел на него. Внезапно посерьёзнев, Бертран произнёс:
- Мне надоела эта ханжеская комедия. Матье, проводи настоятеля.
Матье медленно посмотрел на Гильома. Тот кивнул. Подойдя к камину, Матье взял свечу и повернулся к настоятелю. Тот, потирая руки от холода, пошёл вслед за Матье, медленно поднимавшемуся по лестнице, подсвечивая себе единственной свечой. Проводив их взглядом, Бертран пересел в кресло около камина. Оказавшись в его неверном свете, Гильом устроился в кресле по другую сторону от Бертрана. Некоторое время он смотрел на огонь.
- Почему Виктор охотится в Жеводане, а не где-нибудь ещё? – прервав затянувшееся молчание, спросил Бертран.
- Он ищет, - коротко ответил Гильом, взглянув на него. Потом он снова перевёл взгляд на огонь.
- Ищет? Что? – недоумённо спросил Бертран.
- Я не знаю. Он сказал только, что ищет, - не поворачивая головы, ответил Гильом.
- Проводи меня к нему.
- Зачем?
- Я хочу сам его спросить, - Бертран встал. Вслед за ним медленно встал Гильом.
- Сейчас? Он спит.
- Нет. Он ждёт меня, - Бертран взял перчатки и шляпу. – Да, а почему ты вообще его выпускаешь?
- Он мой брат, - мрачно глядя на Бертрана, произнёс Гильом и направился к выходу. – Он несчастный больной человек, чтобы о нём ни говорили. Он мой брат. И он должен найти то, что ищет. Возможно, это ему поможет.
- Для начала его кто-нибудь выследит и сдерёт с него шкуру, - проворчал Бертран, идя вслед за Гильомом по тёмному дому. – А заодно и с тебя.
Гильом обернулся и бросил короткий взгляд на Бертрана, затем пошёл дальше.

Глава четвёртая

Проходя тёмными коридорами, они подошли к обычной, ничем не примечательной двери. Остановившись около неё, Гильом несколько раз глубоко вздохнул и вынул из-за пазухи ключ, висевший на его шее на верёвке. После двух оборотов дверь открылась, и родственники вошли в обычную комнату, которая производила впечатление запущенной и нежилой. Подойдя к массивному шкафу, Гильом распахнул дверцы. В шкафу ничего не было, кроме боковой полки с правой стороны и массивной железной двери в задней его стенке. Пошарив на полке, Гильом нашёл связку ключей и один за другим стал отпирать замки на двери. Бертран усмехнулся, но ничего не сказал.
Когда последний замок был отперт, Гильом, налегая на дверь плечом, со скрипом приоткрыл её.
- Свет я тебе не предлагаю. Виктору он не нужен, мне тоже, - произнёс он, не оборачиваясь. Не дожидаясь ответа Бертрана, он протиснулся в образовавшуюся щель.
- Гостеприимный хозяин, - с усмешкой буркнул Бертран, протискиваясь за ним.
- Позволь напомнить, я тебя не приглашал, - холодно сказал Гильом, спускаясь по крутой тёмной лестнице.
- Тогда как понимать твоё письмо ко мне? – глядя под ноги, спросил Бертран, не поднимая глаз. Гильом неожиданно остановился.
- Я тебе ничего не писал. Была бы моя воля, я и не впускал бы тебя не только в дом, а вообще в мою жизнь.
Бертран тоже остановился. Он с сомнением посмотрел на бледное, в кромешной тьме еле видное лицо Гильома.
- А кто же прислал настоятелю из монастыря в Жеводане письмо для меня?
Гильом непонимающе посмотрел на него.
- Письмо настоятелю Жеводана? А зачем бы мне было его писать? Тем более передавать что-то тебе через него?
- Откуда мне знать? Я знаю только, что настоятель, отец Жюстин, приехал ко мне с письмом от тебя и сказкой о том, что наша семья с помощью этого самого жеводанского зверя хочет заполучить власть в мире и занять место папы.
Гильом задумчиво смотрел на Бертрана. То ли оценивая, правду ли ему сказал Бертран, то ли раздумывал над смыслом произнесённого.
- В здешней церкви, - наконец произнёс он. – Есть священник, отец Филипп Нуартье. Это священник старой закалки, верный воин войска Христова. У него независимый склочный характер. Он до сих пор предписывает женщинам чуть ли не монашеское одеяние, не признаёт разводов, не причащает незамужних молодых матерей и не крестит незаконнорожденных. Его вторая любимая книга это «Молот ведьм». Его любимая тема проповедей – о женщине как об источнике всех грехов, пороков и мерзостей, само существование которых на земле побуждает мужчину грешить. Он осуждает театры и прочие развлечения. Короче, закостенелый ортодокс. Возможно, это именно он написал письмо настоятелю Жюстину. Во всяком случае, я бы не удивился.
- А зачем ему это нужно?
- Возможно, как реальное доказательство наказания за грехи. Он и настоятелю адом грозил. Может, он хочет собрать всё наше семейство тут, чтобы поразить гневом божьим или натравить на нас озверевшую от зверя толпу. Я не знаю, я могу только предположить.
- А не может он преследовать более глубокие цели?
Гильом мрачно посмотрел на Бертрана.
- Если бы он был инквизитором, я бы не удивился. Но я ничего о нём не знаю. Кроме того, что он начал догадываться, что зверь – это Виктор.
- И зачем бы ему меня вызывать?
- Слушай, Бертран, - Гильом наконец потерял терпение. – Откуда мне знать? Спроси у него сам. Меня он ненавидит.
- За что?
- Я не позволил однажды ему сжечь девушку, которую он объявил колдуньей. А она просто была бедна. В свои четырнадцать лет она осталась за старшую среди ещё пятерых братьев и сестёр. Что она могла? Только воровать, да торговать собой. Однажды мясник поймал её, когда она украла у него бычье сердце, чтобы накормить детей. Когда её привели к священнику, при ней нашли воск из церкви и несколько костей с остатками мяса. Этого Филиппу Нуартье оказалось достаточно. Он заявил, что из воска она хотела наделать кукол, чтобы через них насылать порчу и смерть. А кости и сердце были ей нужны для вызывания дьявола.
- Чушь какая, - буркнул Бертран.
- Возможно.
- Подобные обвинения должен выдвинуть инквизитор и провести следствие.
- Должен. Но у нас не Париж, не Лион, не Марсель. Здесь живут тёмные люди. Для которых слово сеньора или священника до сих пор ещё закон. И  когда я сказал, что девчонке просто нечего было есть, некоторые начали колебаться. Моя речь была более убедительна, чем его истеричные апокалиптические вопли. Я не стал ждать погромов, бунта или всеобщей истерии и просто вытащил её из костра. Филипп Нуартье проклял меня, и при всяком удобном случае старался досадить мне.
- А девчонка?
- Ей уже восемнадцать. Она живёт в моём доме и считает меня своим спасителем. Когда от голода умерли два её брата и сестра, остальных я взял к себе. Теперь все трое за меня горло перегрызут
Бертран иронически улыбнулся.
- Не слишком ли много зверья вокруг тебя, Гильом?
Гильом мрачно посмотрел на Бертрана. Бертран с усмешкой вскинул руки в защитном жесте.
- Хорошо-хорошо, - произнёс он успокаивающе. – Я пошутил. Здесь, у вас все какие-то мрачные и нервные.
- Будешь тут, - буркнул Гильом и продолжил спуск.
Через несколько минут Бертран снова нарушил молчание.
- Скажи, а почему бы тебе не воспользоваться его же оружием?
- То есть? – Гильом снова остановился.
- Сожги его. Прямо в церкви, во время проповеди. Как будто его покарал его бог за грехи.
Гильом внимательно посмотрел в смеющееся лицо Бертрана. Даже в темноте было заметно, как блестели его глаза.
- Ты же можешь сжечь человека? Твоего дара хватит? – убеждал он.
Гильом покачал головой.
- Я бы давно так поступил. Но я не могу.
- Почему? – воскликнул Бертран. Эхо от его крика несколько раз отразилось от стен.
- Я не ты, - склонив голову, пробормотал Гильом. – Я не думаю, что мои способности – это дар и счастье. Я считаю это наказанием. И как наказание я должен терпеливо это сносить. Если я буду пользоваться своим даром во зло, то чем я буду отличаться от отца Нуартье?
- Ничем. Только ты восстановишь справедливость.
- Людей нельзя убивать. Если они родились на свет, значит, это было нужно.
- Ты прямо как катар.
- Увы, я грешник.
- И всё же. Сохраняя жизнь этому фанатику, ты уничтожаешь его руками многие другие жизни. Разве все им сожжённые люди не стоят его одной-единственной жизни? Или из-за своего эгоизма – он, видите ли, наказание для тебя – ты готов жертвовать жизнями других  и дальше? А, если бы тебе не удалось тогда спасти ту девочку? Умерла бы не только она, но и все её братья и сёстры.
- Не искушай, сатана, изыди! – воскликнул Гильом и закрыл лицо руками.
Бертран помолчал.
- И ты, и твой бог – эгоисты и лицемеры. Он посылает наказание невинным, а ты прячешься за его волю. При этом вы оба забываете, что человек, которого выбрали орудием наказания, тоже может быть невинен. Бог покарал наш род до тринадцатого колена за грехи наших предков. Но мы-то при чём? А замурованные жёны, съеденные бастарды, опустошённые деревни и души – всё это для того, чтобы нашим предкам в аду скучно не было?
Голос Бертрана гремел по подземелью, отражаясь от стен.
- Если всё происходит так, а не иначе, значит, так должно  быть! – наконец выкрикнул Гильом. В наступившей тишине было слышно, как где-то капает вода и позвякивают цепи.
- Ты ничем не отличаешься от своего отца Нуартье, - после долгого молчания произнёс Бертран. – Называй это как угодно, относись к этому как хочешь, но ты такой же фанатик, как и он. Только он честнее. Он ни за чью спину не прячется и словами о предопределённости не прикрывается. При всех ваших разных взглядах по сути вы одинаковы – после вас остаются  трупы.
Гильом ушёл вперёд, не оглядываясь. Он как будто не хотел слышать Бертрана. Поскальзываясь на сырых ступенях, Бертран, держась за стены, медленно шёл за ним.
Через некоторое время они остановились на площадке перед железной дверью. Гильом вынул знакомую связку и отпер дверь. Не говоря ни слова, он вошёл. В молчании Бертран последовал за ним.

Глава пятая

Пройдя по узкому и низкому коридору, Гильом остановился у ещё одной железной двери. Не глядя на Бертрана, он буркнул:
- Он там.
Бертран кивнул. Гильом помедлил, но отпер дверь.
Глазам Бертрана предстала огромная каменная зала, в которой чадили факелы. По сырым стенам в некоторых местах стекала вода. Мрак, который факелы не могли осветить, уходил вперёд и вверх. Гулкое эхо шагов разносилось вокруг, озвучивая царившую леденящую атмосферу безысходности и могильного покоя.
- Странно, - пробормотал Гильом. – Мне казалось, я гасил факелы здесь.
Он прошёл вперёд, освещая себе путь взятым со стены факелом. Пожав плечами, Бертран пошёл за ним.
Впереди явственно слышалось чьё-то бормотание и стоны, крики и вой. Бертран инстинктивно положил руку на эфес, но тут же тихо рассмеялся. Против жеводанского зверя не шпага, а хорошая дубина или мортира нужна. Капитан Диомель со своим войском, проводя облаву, чуть было сам концы не отдал, когда этот зверь внезапно оказался перед ним. Ну и кто кого ловил тогда? На холме Муше его тоже расстреливали. Но он непостижимым образом ожил и удрал, задрав по дороге ни в чём не повинную девочку. Вот тогда-то капитан Диомель и отдал приказ об облаве. Только зря время потратил. Зверь был жив, и всё ещё выходил на охоту. Только по какому признаку он выбирал свои жертвы, этого Бертран не понял.
Гильом и Бертран уже подходили к ярко освещённой впереди стене, когда услышали крик, похожий на вой грешной души, запертой в аду:
- Как можешь ты, дьявольская подстилка и отродье сатаны, мешать планам божьим? Один раз твой хозяин спас тебя, чтобы проверить крепость моей веры, но это не повторится! Твоё тело вместе с душой сгорит в адском пламени!
- Что-то мне это напоминает, - тихо сказал Бертран, легко касаясь плеча впереди идущего Гильома.
- Это отец Нуартье, - нервно сбрасывая руку Бертрана, ответил Гильом. – Но как он тут оказался? – Гильом остановился.
- О, я слышу поступь армии сатаны! Пришёл час последней битвы!
- Вельзевул и все дьяволы преисподней! – воскликнул Бертран, вырвав факел из рук Гильома и быстро прошагав отделявшее его от жуткого голоса расстояние. – Да это же наш родственничек Филипп! Что же ты не сказал, Гильом, что у нас есть заступник перед Святым престолом?
Гильом медленно подошёл. Зала заканчивалась каменной стеной, в которой торчали факелы и плавились свечи. По обеим сторонам её находились большие железные клетки с массивными, толщиной в руку, прутьями. И всё же, несмотря на массивность, местами эти прутья были слегка погнуты. В одной из клеток бесновался высокий худой человек в сутане. Его длинное узкое лицо с запавшими глазами и тонкой полоской губ в профиль походило на бритву, а скрюченные худые пальцы, которыми он держался за прутья или грозил стоявшей перед клеткой женской фигуре, походили на когти хищной птицы.
- Так наш родственничек и есть жеводанский зверь? – насмешливо спросил Бертран, освещая факелом беснующуюся фигуру.
- А, отродье сатаны! Ты пришёл! – завопил Филипп Нуартье, повисая на прутьях.
- Нет, мрачно сказал Гильом. – Зверь там.
Он кивнул на клетку напротив. Женская фигура шевельнулась.
- Я закрыла его, как только он пробрался сюда. Это он науськивал Виктора нападать на людей. Я слышала. В этот раз он хотел, чтобы умер настоятель.
- Что ты говоришь, Сара? – Гильом развернул к себе фигуру, оказавшуюся молодой девушкой с чёрными волосами и блестящими чёрными глазами. – Зачем нашему священнику убивать собственных прихожан?
- Очевидно, чтобы озверевшие люди убили тебя, а потом добрались бы и до короля, - ухмыльнулся Бертран. – Здесь, у себя в глуши вы не в курсе, какие во Франции настроения. Как в Иудее перед пришествием Христа: колдуны, предсказатели, черные мессы, бесстыдный разгул, некроманты, тайные общества, свободолюбивые философы со своими утопическими идеями, шпионы всех мастей. Вдобавок к этому финансы в полном беспорядке. Достаточно любого неординарного события - и лавина сойдёт. Ведь именно этого добиваются ваши братья-масоны, а, святой отец?
Филипп Нуартье на некоторое время замолчал, но тут же снова начал трясти прутья решетки и завывать:
- Вы, дьявольские дети, вас уже ничто не спасёт! Но у остальных ещё есть время! Придёт, уже скоро, царствие небесное! Исчислит Господь Иисус наш праведников и посадит рядом с собой на небесном престоле! И низвергнет нечестивцев в ад на вечные муки!
- Что же тебя так распирает? – ухмылялся Бертран. – Лавры Иоанна Богослова покоя не дают? Апокалипсис уже предсказан, и ты ничего нового не сообщишь.
- Масоны? – спросил Гильом. – При чём тут масоны?
- При том, братец, что нынешняя королевская власть многим не нравится. И не удивлюсь, если лет через пять-десять Франция запылает.
- Я ничего не понимаю. При чём здесь Виктор и отец Нуартье?
- Ты помнишь, кто победил Голиафа?
- Давид, в последствии избранный царём.
- Смотри глубже, братец. Голиафа убил маленький камешек, пущенный пращой маленького человека. На это редко обращают внимание, поскольку оно отвлечено фигурой более интересной. Так вот, масоны – это праща, а камешек – это твой отец Нуартье и наш братец Виктор. Только вот кто сейчас в роли Давида мне неизвестно. Все эти тайные общества, которых расплодилось как блох на собаке, это только прикрытие для скучающих юнцов-аристократов. А кто дёргает за ниточки – Англия, Испания или ещё кто, мне не ясно.
В темноте противоположной клетки послышалась возня. Бертран быстро обернулся, подняв над головой факел. На свет постепенно выступила жуткая морда: на человеческой голове с длинными космами и жёсткой щетиной было как бы два лица, только одно находилось где-то сбоку и имело один глаз, сидевший на уровне щеки. Постепенно из темноты выступило тело, местами покрытое густой чёрной шерстью, местами коростой, напоминавшей рыбью чешую. Массивные руки были непропорционально длинными, а ноги – кривыми и короткими по сравнению с толстым туловищем, и заканчивались пальцами с чёрными изломанными когтями. Вытянутый нос и нижняя челюсть придавали ему сходство с волком, если бы не второй рот, второй сплюснутый нос и третий невидящий глаз на боку. На четвереньках существо подошло к прутьям и передними лапами вцепилось в них, как и Филипп Нуартье. Что-то прорычав, существо нечленораздельно пророкотало:
- Деспозины*! Вернутся! Ересь возродится! Убить нечестивцев!
- А, вот теперь понятно, - спокойно произнёс Бертран. – Наш родственничек Филипп науськивал Виктора на так называемых деспозинов.
- Ересь! Ересь! – бесновался в своей клетке Филипп Нуартье.
- А еще никто не доказал, ересь это или нет. Катары верили в это так свято, как будто у них были доказательства. И потом, одни верят, другие преследуют эту веру. Но правды не знает никто.
- Я знаю! Иисус был свят! Земные его дети – это происки сатаны, сбивающего верующих с пути истинного!
- Поэтому ты и ухватился за эту сказку, чтобы наш слабоумный братец своими руками делал твои чёрные дела?
- Да простит меня бог! Я исполняю волю его!
- Да не его волю! Только чью – я не пойму ещё.
- Дьявол! Дьявол! Изыди! – отскочив от клетки, Филипп Нуартье начал часто креститься и завывать псалмы.
- С ним всё ясно. Один сумасшедший натравливал жуткого вида слабоумного калеку, чтобы тот запугал округу. Только зачем?
- Грядёт царствие небесное! – завыл Филипп Нуартье. – Скоро вся ваша бесовская порода будет здесь, и тогда постигнет вас гнев божий!
- А вот это интересно, - Бертран подошёл к клетке и посветил факелом в безумное лицо отца Филиппа. – Так это ты писал настоятелю? Это ты хотел заманить меня сюда? Зачем?
- Если не все, то хоть главного беса я изничтожу, - приблизив лицо к самому лицу Бертрана, Филипп Нуартье с ненавистью выплюнул фразу.
- Да ведь ты наш родственник, - улыбаясь, тихо произнёс Бертран, медленно утирая лицо кружевным платком. Филипп Нуартье взвыл и отпрянул от прутьев. – И не деспозинов ты убивать натравливал, а своих же родственников.
Ещё один жуткий вой огласил залу.
- Нет! Ты лжёшь, бесовское отродье! Изыди!
- Именно так. Поэтому Гильом не хотел тебя убивать, поэтому он щадил Виктора. Он знал, что ты наш. Он жалел тебя. А ты нас извести хочешь! Ты же умеешь читать мысли и предсказывать будущее. Так зачем ты сам себя поймал здесь?
- Это не он! – возмущённо закричала Сара. – Это я его поймала!
- А, Сара, - рассеянно сказал Бертран. – Я и забыл, что ты тут. Нет, дорогая. Если бы он не захотел, ты бы его не поймала. Не так ли? – Он обратился к Филиппу Нуартье. Тот, прервав заунывное пение, с фанатичным восторгом посмотрел на них, не видя:
- Скоро, скоро воинство Христово будет здесь! Скоро агнец будет принесён в жертву, и Армагеддон начнётся! Последняя битва детей света с ангелами тьмы!
- Иллюминаты! – хлопнув себя по лбу, воскликнул Бертран. – Ну конечно! Самая загадочная из тайных сект! Никому неизвестны их цели, никто не знает, кто в неё входит. Только посвящённым это ведомо. Но кто они – неизвестно. Как я мог забыть о них? Тамплиеры, масоны, розенкрейцеры – всё это детские игрушки. Так, что ты там про Армагеддон говорил? – обратился Бертран к отцу Филиппу. – И агнец на заклание – уж не ты ли?
- Бертран! Ты ничего не чувствуешь? – внезапно спросил Гильом, прикоснувшись к руке Бертрана. Тот принюхался.
- Дым? Я чувствую дым. Наверху что-то горит.
Он обернулся к Филиппу Нуартье.
- Этот сумасшедший заговаривает нам зубы, пока его подручные заживо нас сжигают, - Он с возмущением развернулся к Гильому. Филипп Нуартье дьявольски захохотал.
- Война началась! – заорал он, тряся прутья.
- Они подожгли дом! – вскричал Гильом и кинулся к выходу.
- Как этот… как он попал сюда? – спросил Бертран Сару, в испуге прижавшую руки к щекам.
- Здесь есть второй ход. Очень узкий.
- Где? Давай выбираться от сюда. Если мы выживем, эти звери разорвут нас на части.
Сара бросилась к освещённой стене и стала дёргать факелы и нажимать на камни. Наконец стена со скрипом раскололась, и Сара стала протискиваться в образовавшуюся щель.
- Бегите! Бегите! – бесновался Филипп Нуартье. – Но от гнева божьего не убежите!
Исчезнувшая было Сара снова показалась в щели.
- Что там? – нетерпеливо спросил Бертран.
- Они… Они… - по щекам Сары побежали слёзы, в глазах стоял ужас. – Они забили ход бочками с порохом.
Филипп Нуартье громко расхохотался.
- Возмездие свершится!
Появился бледный Гильом, запыхавшись от быстрого бега.
- Двери заколочены. Они подожгли дом, чтобы выкурить нас от сюда.
- Не выкурить, а удушить. Второй ход завален порохом.
Гильом покачнулся и побледнел ещё больше.
- Что же делать? – белыми губами прошептал он.
- Пойдём через огонь, - улыбнулся Бертран.
В это время страшный грохот сотряс каменные стены, и с потолка посыпались камни и песок.
- Скорее! – вскричал Бертран.
- Но мы сгорим! – запротестовал Гильом.
- А останемся – нас разнесёт на куски или раздавит камнями.
- А они? – Гильом махнул рукой в сторону клеток.
- Идиот! - выругался Бертран и развернул Гильома к выходу. – Быстрее!
Нерешительно Гильом направился к коридору. Сара побежала за ним. Тронувшийся было следом за ними Бертран, вдруг остановился. Он, широко улыбнувшись повернулся к Филиппу Нуартье.
- Другой выход? – спросил он, не обращая на заволновавшегося в своей клетке Виктора. – Есть ещё один выход?
Филипп Нуартье взвыл, сотрясая прутья своей клетки.
- Дьявол! Дьявол! – орал он, яростно кашляя. – Изыди!
Бертран подошёл к стене, около которой недавно колдовала Сара, и стал нажимать на камни и вертеть ножки факелов. Наконец стена раскололась, и Бертран с трудом протиснулся в образовавшуюся щель. Узкий коридор, в котором он оказался, не давал возможности развернуться и выпрямиться.
- Наверное, так чувствует себя ребёнок, когда рождается, - пробурчал он, обдирая о шершавые камни плечи и пальцы.
Он уже чувствовал запах гари, в горле першило, а глаза начали слезиться. Он попытался двигаться быстрее, но узкий коридор, местами резко поднимавшийся, тормозил его намерения. Через некоторое время ему уже было трудно дышать, но света впереди не было. Наконец он нащупал угол стены. За резким поворотом коридор стал немного шире. Слегка передохнув и откашлявшись, он двинулся дальше.
Наконец он нащупал шершавую дверь. Осторожно приоткрыв её, он высунул голову наружу. Тёмную ночь освещали отблески костров, пылавших на территории поместья. Присмотревшись, Бертран заметил два пылавших столба с привязанными к ним Гильомом и Сарой. Сара что-то яростно кричала на еврейском языке, а Гильом только задыхался и откашливался. У его ног Бертран увидел встречавшего его Матье. Рядом с ним в разорванной сутане на коленях стоял настоятель из Жеводана, отец Жюстин. Он часто крестился и кричал окружавшим его людям:
- Я настоятель из Жеводана! Я человек церкви! Вы не имеете права меня убивать! Я прокляну вас и ваших детей! Освободите меня сейчас же!
Бертран усмехнулся.
- Чернь – толпа. А толпа – глупа. Они слушали только этого фанатика, Филиппа Нуартье. А ты привёз к ним очередных дьявольских слуг, как орал этот помешанный. Вот они и рассвирепели. Зря ты кричишь и угрожаешь. Они всё равно убьют тебя.
В подтверждение его слов к отцу Жюстину подскочил  бородатый детина с топором и громко заорал, замахиваясь:
- Да свершится правосудие божье! – и с размахом снёс голову настоятелю. Та запрыгала по земле к костру Сары. Та, задыхаясь, снова что-то заорала. Её одежда уже пылала, искры разлетались в разные стороны, подпаливая волосы. Она уже не ругалась, а кричала от боли, пытаясь вырвать столб, к которому была привязана. С громким хлопком разорвались верёвки, которые держали Гильома, и несколько пылавших брёвен выкатилось из костра. Тело Гильома, задохнувшегося от дыма и наполовину обгоревшего, сложившись пополам, упало в пылавшие брёвна.
Некоторое время Бертран наблюдал за огненным спектаклем. Затем, втянув голову внутрь, он попытался сесть в узком коридоре. Ободрав зад и спину, он кое-как расположился перед дверью, вытянув ноги в сторону коридора, из которого пришёл. Он внимательно прислушивался к звукам снаружи и внутри, изредка пытаясь разглядеть что-то в щели грубо сколоченной двери.

Глава шесть

Занимавшееся солнце пробудило его через щели двери. Очнувшись, Бертран попытался размять затёкшее тело. Любое движение  отдавало болью. Промаявшись некоторое время, он через дверь пытался разглядеть, что происходит снаружи. От дыма нестерпимо болела голова. И першило в горле. На площадке перед домом было тихо, и Бертран рискнул открыть дверь. Осторожно он высунул голову и огляделся. Сам дом представлял собой груду обгоревших камней. Оконные проёмы зияли чёрными дырами, в некоторых из которых болтались разорванные занавески. Вся площадка была усеяна обломками обгоревшей мебели и битого фарфора. Недалеко дымились костры. Бертран насчитал их четыре штуки. «Значит, кроме Гильома, Сары и Матье был ещё кто-то, кого я не видел», - подумал Бертран, осторожно выбираясь наружу. Ссадины на его теле местами кровоточили, а разорванная одежда не спасала от утреннего холода. Поёживаясь, Бертран прошёлся по площадке. Обугленное тело Гильома ещё дымилось в своём костре. Из обгорелого тела Сары было вырвано сердце. Голова настоятеля из Жеводана, отца Жюстина как почётный трофей, лежала у её ног. Само безголовое тело лежало рядом, разорванное вилами, изрубленное топорами и исколотое ножами. Виктор, бедный слабоумный урод, орудие чужого безумия, был искромсан настолько, что от него осталось кровавое месиво, в котором не разобрать, где руки, где ноги. Сам Филипп Нуартье, безумный фанатик, жертва семейного проклятия, заваривший всю эту чудовищную историю, был благоговейно положен на ложе из камней. Его безумные глаза были закрыты, а лицо приобрело выражение благообразной пристойности. Бертран усмехнулся: «Толпа глупа», - пробормотал он и огляделся. Вокруг никого не было. Бертран вынул нож и подошёл к Филиппу Нуартье. Задрав рясу, он одним резким движением отрезал ему яички вместе с членом. Затем, не удосужившись рясу одернуть, он запихнул отрезанное ему в рот. Подумав, он вонзил нож ему сначала в один глаз, затем в другой. Удовлетворённый, он вытер о его сутану нож и сказал:
- Это тебе за ложь. Ребячество, конечно, но мне бы хотелось видеть рожи этих деревенских олухов, когда они придут хоронить своего обожаемого священника. Стоило бы написать ему эпитафию, но я и так задержался. Её чего доброго и меня сожгут. Пора уносить ноги. Если уж здесь дворянство перестали уважать и бояться, то чего ждать в Париже? Пора поискать другую родину, пока всё не утихнет.
Он спрятал нож, как мог отряхнул порванное платье, в последний раз оглядел пепелище и пошёл прочь к дороге, по которой он ещё вчера месил грязь с суеверным отцом Жюстином. Сзади до него доносилось карканье ворон.

Глава седьмая

Франция времён Людовика XV была в зыбком равновесии между затишьем и безумием. Лихорадочное брожение умов уже охватило её. Освобождаясь от влияния на умы церкви, просвещённые люди, осознавая свою свободу, плодили другие религии и идеи. Тайные общества, захватившие свободное время аристократов, представляли собой копошащихся в навозе мух: возни много, но дел не видно. Калиостро, Сен-Жермен и прочие таинственные личности иногда затмевали собой персону короля. Но всё это ни к чему не вело. Франция только ждала своего часа, чтобы сорваться в пропасть. Одним из событий, ускоривших процесс уничтожения власти короля и провозглашения власти толпы, было событие о «бриллиантовом ожерелье», случившемся во время правления уже следующего Людовика. Тёмная история, в которую была замешана королева, кардинал Святой Римской церкви Луи-Рен-Эдуар де Роган, графиня Жанна де Валуа де Сен-Реми де ла Мотт и незадачливые ювелиры, которые захотели прославить свое имя, и сделали такое ожерелье, что его не смогли купить ни королева, ни кардинал. Афёра, в которой козлом отпущения сделали авантюристку Жанну де Валуа, затронула честь королевы и короля, заставив народ увидеть их в истинном свете. Что короли тоже люди и могут воровать, лгать и желать недостижимого. Королевская власть не вызывала трепета. Она вызывала недовольство. Король, занятый, как и его предшественник, удовольствиями и развлечениями, предоставив государственные дела тому, кто за них возьмётся, он мало обращал на то, что творится в его стране, при его дворе и в его собственной семье. Склонная к интригам его жена, королева Мария-Антуанетта, заставила его сместить министра финансов Жака Тюрго, который пытался за счёт ликвидации монополий купеческих гильдий реформировать налоговую систему в стране. Его сменил швейцарский банкир Жак Неккер, на которого свалились расходы за участие страны в Войне за независимость в Северной Америке, войны, в которой Франция хотела отомстить хотя бы Англии за своё поражение в войнах за Австрийское наследство (1740-1748) и Семилетней войне (1756-1763). После неудавшейся попытки спасти от финансовой пропасти страну и увольнения, он в оправдание себя в своём памфлете Отчёт опубликовал королевский бюджет. Нос к носу столкнувшись с истощением казны, обнищанием народа, долгое время поддерживаемое с помощью сельского хозяйства, король пригласил искушённого в придворных интригах Шарля Колонна на должность министра финансов. Однако, займы, с помощью которых новый министр рассчитывал поправить финансы короны, только ещё более накалили непростые отношения короля и его подданных, уже не так свято любящих своего правителя, как когда-то. Всеобщий налог на землю, с помощью которого Калонн хотел спасти финансы, был воспринят дворянами как первое посягательство на их права. С помощью всё той же королевы и её окружения Калонн был смещён. Аристократ Ломени де Бриенн пытался договориться с привилегированными сословиями на Ассамблее нотаблей в 1787 году. Но единственно, чего он добился, это созыва Генеральных штатов впервые с XVII века, где надеялся занять денег у низшего, третьего, сословия. Банкир Неккер был восстановлен в должности. Спор о количестве голосов и способе проведения заседаний проходили около шести недель, пока депутаты третьего сословия не провозгласили себя Национальным собранием с задачей выработать новую конституцию Франции. Низшее духовенство во главе с епископом Отенским, в последствии знаменитым министром иностранных дел Тайлераном, присоединилось к Национальному собранию. Смирившийся король потребовал от знати и высшего духовенства принять участие в работе собрания, провозгласившего себя Учредительным, то есть высшим законодательным и представительным органом французского народа. Начиналась революция. Продолжается и наш рассказ.


Часть седьмая

Глава первая

- Как там дела с Бурбоном? – громко спросил мужчина в грязной куртке, отхлёбывая вино из кружки.
- С которым? – тут же отозвался толстый трактирщик, остановившись сзади грубо сколоченных столов с кружками в одной руке и замызганным полотенцем в другой. – С тем, что в бутылках* или в Пале-Ройяле? – Раздался грубый смех. – Бутылочного давно не видно. А второй? Прячется где-то.
- Далеко не спрячется, - грубо отозвался бородатый мужчина в красном колпаке. – С такой приметной рожей любой его узнает.
- Что ты имеешь в виду под приметной рожей? – заинтересованно спросил его сосед.
- Да возьми любой луидор – там его морда выбита, - Бородач щёлкнул пальцами. – А на ассигнациях вообще во всей красе он расписан.
- Ха! Если ты такой богач, может, и узнаешь этого рогоносца. А я луидор видел только в мечтах.
- Чудеса случаются. – Бородач громко отхлебнул из кружки. – Мне луидоры с неба не сыпятся. Но своего тирана я в лицо изучил. Ежели замечу, завсегда узнаю.
- Хвастун.
- Это ты кого хвастуном назвал? – Бородач стиснул кружку и грохнул свободным кулаком по столу.
- Да ты даже, если лицом столкнёшься и соседку свою не узнаешь. Если только со спины. Вернее, с задницы. Ты ж её зад чаще, чем перёд видишь, пока её муж в лавке с клиентов деньги дерёт.
Громкий грубый смех разозлил бородача настолько, что он схватил со стола кувшин и со всего размаху обрушил его на голову острящего соседа. Тот, вытирая остатки вина с лица, опрокинул стол и кинулся на бородача с кулаками. С соседних столов послышались подзадоривающие выкрики. Потасовка переросла в драку, в которой хозяин, лавируя с кружками между столов, покрикивал на драчунов. Однако, судя по его виду, он был не слишком огорчён порчей своего имущества.
- Скоты всегда останутся скотами, - брезгливо сказал черноволосый человек, отворачиваясь от потасовки. Его соседи, сидевшие в самом тёмном углу таверны, молча уткнулись в свои кружки и тарелки. Гладко выбритый полноватый мужчина надменно посмотрел на драчунов и пониже натянул на глаза шляпу. Он вообще старался говорить поменьше и не поднимать лица от тарелки со скудной снедью лишний раз.
- Кто бы мог подумать, - прошептала бледная дама в скромном одеянии, поднеся руку ко рту. – И это французы! Гнусный скот, который так недавно благоговел перед своим королём.
- Я бы посоветовал вам, мадам, - Черноволосый мужчина наклонился к даме, закрывая её от посетителей, – не произносить здесь этого слова. И вообще говорить поменьше и пореже сверкать своими драгоценностями. Что до французов, то вы ошибаетесь. Благоговение перед… ним, - Черноволосый многозначительно сделал ударение, – у них закончилось лет десять назад.
- Но почему? – жалобно прошептала дама, стиснув кулачки.
- Слишком много философов в мире, слишком много ученых, - Черноволосый покачал головой. – Раньше как было? Люди поклоняются богам, боги им помогают. Потом люди поклоняются богам, а боги дают власть быть посредниками между небом и стадом. Потом появились философы, которые стали утверждать, что бог может общаться с каждым. Потом появились учёные, которые сказали, что мир держится не на божьем замысле, а движется по законам науки. Что человек сам может стать богом, если не будет подчиняться. От сюда и пошло пренебрежение богом и властью.
- Ах, оставьте ваши сентенции, граф, - Полноватый мужчина откинулся на спинку грубо сколоченного стула со скучающей миной. - Стаду всегда нужен пастух. А когда пастухи дерутся за стадо – наступает хаос. Сейчас каждый хочет править. И каждый не упускает случая поносить меня. Но посади любого такого крикуна на моё место – много ли он нацарствует? Все эти крики о равенстве и братстве хороши на словах. А в реальности лентяя не сделаешь трудолюбивым. А из мясника не получится министр. Крестьянин хорош в поле, а не в банковской конторе.
- Золотые слова, ваше величество, - произнесла вторая дама, салютуя кружкой.
- Тише, - шикнул черноволосый.
Бойкая служанка, некоторое время крутившаяся у соседних столов, посматривала на странных посетителей со смесью восхищения и зависти.
Наконец они, видимо, заканчивали трапезу и были готовы расплатиться. Низкорослый пузатый мужчина в изношенном дорожном костюме достал из кармана потёртых штанов монету и протянул её девушке.
- Спасибо, милая. Надеюсь, этого хватит. И передай хозяйке, что её жаркое было сочным для нынешних неспокойных времён.
Девушка подхватила одной рукой монету, другой пустые кружки и направилась к хозяйке, которая, наблюдая за дракой, только хмурила брови и яростнее ощипывала худую курицу.
Девушка подошла к ней и отдала монету.
- Ого! Золотой! – Хозяйка рассмотрела монету со всех сторон, попробовала её на зуб и вдруг глаза её сощурились.
- Постой-ка, что-то лицо того толстяка мне знакомо, - Она внимательно посмотрела в надменное полное лицо мужчины, которое прикрывала шляпа. – Где ж я его видела?
Отложив курицу, она, вытирая руки о передник, поспешила к тёмному углу.
- Надеюсь, граждане, вам у нас понравилось? – громко спросила она притихших при её появлении посетителей.
- Да, хозяюшка, - ответил низковатый мужчина, пытаясь загородить собой надменного человека рядом. – У вас отличный повар.
- Вы дали слишком много, - сказала хозяйка, пытаясь рассмотреть заинтересовавшее её лицо.
- Это за нас и за наших лошадей. Я надеюсь, они отдохнули.
- Лето выдалось жаркое, но лошадей нам пока есть, чем кормить, - Женщина опустила глаза на монету, что продолжала держать в руке. И вдруг она быстро подняла глаза. – Пресвятая дева! – закричала она. – Людовик! Тиран! Капет здесь!
Присутствовавшие в трактире замолчали.
- Хозяйка, ты ошибаешься, - с угрозой произнёс черноволосый мужчина, потихоньку вытаскивая шпагу.
- Это чёртовы дворяне! – заорала хозяйка, указывая на тёмный угол и застывших в страхе людей в нём. – Они хотят увезти проклятого тирана!
Вся зала наполнилась возмущёнными голосами. Особо прыткие посетители кинулись на застывших дворян. Черноволосого, пытавшегося обнажить шпагу, без лишних слов оглушили бутылкой по голове. Остальные сдались при виде направленных ножей и хозяина с вертелом в одной руке и мушкетом в другой.
- Господа, - громко провозгласил надменный человек, встав из-за стола. – Вы ошибаетесь. Я месье Дюран, дворецкий баронессы де Корф, которая едет к своему умирающему мужу. Расступитесь и позвольте бедным детям в последний раз увидеть своего отца.
Невозмутимость и решительность перед лицом толпы и ножей заставили толпу поколебаться. Полноватый мужчина помог подняться черноволосому, который, держась за свою голову, пытался нащупать шпагу. Дети, сидевшие у окна, тихонько заплакали.
- Итак, разрешите нам пройти, - властно сказал полноватый человек. Толпа расступилась, ворча, как собака, у которой отняли кость. Мужчина вышел из дверей трактира, пропуская впереди себя двух женщин и девочек, которые, быстро семеня, проскочили мимо него. Оставшись один, он оглянулся на черноволосого, который все ещё держался за голову, и сказал ему:
- Гастон, вы передохните здесь. Потом нагоните нас по дороге. Ваша лошадь одна догонит нашу карету.
- Хорошо, сударь, - пробормотал черноволосый, падая обратно на скамью.
Полноватый мужчина холодно улыбнулся толпе и взмахнул шляпой.
- До свидания, господа. Когда я смогу увидеть короля, я передам ему, как его любят его благословенные французы.
Он нахлобучил шляпу и вышел за дверь. В карете его уже ждали перепуганные женщины и заплаканные девочки.
- Как неосторожно, сударь, как неосторожно! – восклицала худощавая бледная дама.
- Оставьте причитания, мадам. Мы всё ещё здесь. Рыдать будете, когда мы выедем из этого города. Едем! – крикнул он, стукнув в потолок кареты. Щёлкнул кнут и карета тронулась.

Глава вторая

Некоторое время всё шло хорошо. Убаюканные дорожной качкой, пассажиры потихоньку расслабились. Через некоторое время до них донеслись звуки приближающейся толпы, и карета с сильным толчком остановилась. Лошади испуганно заржали.
- В чём дело? – спросил полноватый человек, высовываясь из окна.
- И он ещё спрашивает, в чём дело? – возмущённо крикнул ему в лицо щуплый небритый мужчина со злостью на невзрачном лице. – Ты король Людовик. И ты собираешься удрать из страны.
- Господа, - громко сказал мужчина, высунувшись из кареты. – Вы ошибаетесь. Я не король. И уж тем более, не хочу, как сказал этот человек, удирать из страны. Я месье Дюран. А это баронесса де Корф с детьми и гувернанткой. И едем мы в Россию к мужу баронессы, который сейчас при смерти.
- Давайте ваши документы, - заносчиво потребовал мужчина.
- Для начала, с кем имею честь? – учтиво спросил человек в карете.
- Я Друэ, смотритель почтовой станции. И я был в том трактире, где вас опознала мадам Дешо и от куда вы столь благополучно улизнули. Давайте ваши паспорта, немедленно!
Мужчина спокойно повернулся к бледной женщине в карете и тихо сказал:
- Мадам, надо делать так, как они требуют. Дайте наши документы.
Женщина кивнула и полезла в ридикюль. Мужчина отвернулся и спокойно смотрел в окно кареты на колыхающиеся в полумраке головы. Вокруг щуплого человека увеличивалась толпа. Появились факелы. Женщина в карете подала мужчине бумаги, и тот по прежнему спокойно передал их щуплому человеку.
- Это подделка! – возмущенно крикнул он, разглядывая бумаги в свете факелов. – Здесь нет печати Ассамблеи!
- Любезный, это паспорта. В печати Ассамблеи тут нет нужды.
Щуплый мужчина, всё ещё державший бумаги в руке, вдруг вскочил на подножку кареты и закричал:
- Граждане Варенна! Вы меня знаете! Я никогда не обманывал вас, когда вы хотели куда-то поехать! Мои лошади всегда самые отдохнувшие и крепкие. Если они больны или устали, я вам так и говорил. Теперь послушайте снова. Это, - Он ткнул пальцев в окно кареты, чуть не попав спокойному мужчине в глаз, – король Людовик Бурбон, гражданин Капет, наш тиран. И этот король хочет удрать за границу, чтобы собрать армию и утопить свой народ в крови! Его надо задержать! Иначе мы с вами не доживём до сбора урожая!
В толпе начались волнения и послышались возмущённые голоса.
- Я не так красноречив, как ваш господин Друэ, - сказал полнолицый человек из кареты. – Но вы меня очень позабавили, сравнив с королём. Возможно, что это королева? – Он указал на бледную даму в карете. Та побледнела ещё больше, что казалось просто невозможным. – А это – наследник престола? – Он указал на младшую девочку, которая захихикала. – Это госпожа баронесса де Корф, - Он указал на женщину, сидевшую напротив него. – А я её дворецкий. Мы путешествуем к умирающему мужу мадам, чтобы две её дочери могли проститься с отцом, пока тот ещё на этой земле. Кто же виноват, что барон в данное время находится в России? Если бы он находился в Париже, мы бы ехали туда.
Его насмешливая речь и спокойствие поколебали толпу. Но щуплый мужчина не хотел успокаиваться.
- Говорю вам, это король!
- Есть ли среди вас представитель власти, с кем мы можем выяснить это недоразумение? – наконец сказал полноватый мужчина, видимо, устав спорить.
Толпа настороженно замолчала.
- Месье Сос, - процедил сквозь зубы щуплый мужчина. – Он наш прокурор и вице-мэр.
- Месье Сос? – переспросил полноватый мужчина.
- Ну да, наш торговец свечами, - крикнули из толпы.
- Тогда, будьте любезны, пошлите кого-нибудь за ним. Мы и так задержались здесь дольше, чем было необходимо, - произнёс мужчина и спокойно вышел из кареты. Он невозмутимо прохаживался взад-вперед перед дверцей, пока хмурый щуплый человек некоторое время за ним наблюдал.
- Я сам за ним пойду. А вы, - Он обернулся к толпе, – не спускайте с них глаз. Это король, говорю я вам!
Он бросил злобный взгляд на прохаживающегося мужчину и скрылся в темноте переулков.
- Это конец, - прошептала бледная дама, обмахиваясь платочком.
- Сударыня, еще ничего не кончилось. Это только отсрочка, - сказала дама, которую полный человек называл баронессой Корф.
- Нет, я чувствую. Это конец, - Бледная дама схватила свою соседку и с силой сжала ей руку.
- Сударыня, не надо тревожиться раньше времени, - Она похлопала рукой по её колену и указала глазами на девочек.
- Вы правы, милая, - Бледная женщина утёрла глаза. – Вы правы. Это только отсрочка. Ещё ничего не кончилось.
Через некоторое время появился щуплый человек, который за руку тянул за собой другого, высокого и плотного буржуа.
- Я господин де Сос, прокурор. Чем могу помочь? - спросил он, на ходу застёгивая сюртук.
- А, добрый вечер, господин прокурор, - полноватый человек слегка улыбнулся. – Видите ли, здесь произошло недоразумение. Этот господин, - Он указал на щуплого хмурого человека, так и пожиравшего его глазами, – утверждает, что я – король. А я всего-навсего дворецкий баронессы де Корф, - Он протянул бумаги, которые до этого показывал смотрителю станции. – Баронесса и её две дочери едут в Россию. Муж баронессы по несчастью заболел и вынужден был остаться там. Мы получили известия, что он очень плох. Попросту, умирает. И хотел бы напоследок увидеть своих дочерей. Барон очень любит своих детей. И баронесса не смогла ему отказать в такой малости.
Прокурор перебирал бумаги, разбирал в свете фонаря буквы и печати. И потом поднял глаза на щуплого мужчину.
- Друэ, что на вас нашло? Спору нет, это чёртовы дворяне. Но с чего это вам стукнуло в голову, что этот, - Он кивнул на полноватого мужчину, - король? Пусть их, едут куда хотят. Зато тут их меньше останется.
- Гражданин, - мрачно сказал Друэ. – Это король. Я в этом уверен. И отпустить его будет изменой. А вдруг он смоется за границу и соберёт войска? Что тогда?
- Ну и как нам поступить тогда?
- Чёрт побери, кто из наших горожан был в Версале и может доподлинно подтвердить, что это король?
- Возможно, судья д’Эстес. Он в Версале был точно.
- Тогда пусть эти люди побудут у вас, пока я съезжу за судьёй?
- Ну ладно, Друэ. Но если судья не опознает в нём короля, я лично наложу на тебя штраф за то, что ты мешаешь путникам ездить по нашему городу.
Друэ из-под лобья посмотрел на него
- Мы ещё посмотрим, кто будет платить штраф, - Он повернулся к толпе и крикнул: - Граждане, мы проводим этого дворецкого и всё семейство в дом прокурора и подождём там нашего судью д’Эстеса, который сможет точно сказать, прав я или не прав.
Толпа удовлетворённо загудела. Полноватый мужчина пожал плечами.
- Надеюсь, у вас в доме будет, где передохнуть баронессе и её детям? – спросил он смущённого прокурора.
- Конечно, сударь. Возможно, мы даже сможем вас накормить.
- Ну, это не столь важно. С полчаса назад мы замечательно отужинали недалеко в трактире. Басни, сказанные там пьянчугами, возможно, заставили воображение вашего Друэ разыграться. Помнится, тамошняя хозяйка тоже приняла меня за короля, - Он натянуто улыбнулся.
- Если вы не король, сударь, - вежливо произнёс прокурор. – То дальнейших препятствий для вашего путешествия не будет.
- Надеюсь на это, - произнёс полноватый человек и тяжело вздохнул.
Сопровождаемый толпой он, женщины и две девочки направились к дому, который указывал прокурор.
Разместившись там, он, прежде всего распорядился уложить девочек. Одна из них, постарше, уже клевала носом. Жена прокурора увела их в соседнюю комнату и уложила на широкий диван. Женщины и мужчина остались в передней, сопровождаемые толпой и смущенным прокурором де Сосом.
Когда запас шуток у полноватого мужчины иссяк, а бледная женщина бледнела её больше и, наконец упала на предложенный стул, снаружи послышался шум. В комнату в сопровождении нескольких солдат в мундирах вошёл представительный мужчина в наскоро надетой одежде.
- Добрый вечер, господин де Сос, - поздоровался он с прокурором. – Друэ мне сказал, что вы захватили короля?
- В этом всё и дело, господин д’Эстес, - запинаясь, начал прокурор. – Я не знаю, король ли это. Или тот, кто указано в бумагах, которые он предъявил.
- Вот как? – Судья удивлённо посмотрел на него, потом перевёл взгляд на троих посетителей в комнате. Его лицо нахмурилось, он некоторое время молчал, не зная, что сказать. В его голове метались разные мысли, что очень хорошо отражалось на лице. – Но… ведь это… я не понимаю… Конечно, король, но…
- Не трудитесь, друг мой, - произнёс полноватый мужчина, подойдя к нему, и положив руку ему на плечо. – Да, я ваш король, - Толпа настороженно примолкла. Мужчина подошёл к бледной женщине. – А это ваша королева, которую так ненавидят рифмоплётчики Парижа, - Он положил ей руку на плечо и успокаивающе погладил его. – Да, я еду из Парижа. Со своей семьёй. Что мне ещё оставалось делать? Я и моя семья не могли оставаться в городе, где каждый норовил плюнуть мне в лицо. Где власть, которую захватили крикуны и бунтовщики, только и делала, что держала нас в четырёх стенах. А я ведь не государственный преступник. И суда надо мной не было.
- Вы хотели бежать за границу! – запальчиво выкрикнул Друэ.
- Не сметь со мной так разговаривать! – грозно вскричал король. – Я ваш король! Я отец своего народа! Я ехал в Монмеди, а не за границу. Я собирался с вами вместе, вместе с Ассамблеей работать над новой конституцией. Потому как в Париже это делать невозможно! В Париже бунт! В Париже анархия! В Париже каждый день кровавая резня!
Ошеломлённый прокурор только и делал, что хлопал глазами и растерянно разводил руками:
- Король? В моём доме король? Какая честь для меня…
- Это король! – кричал Друэ. – Я говорил, что это король!
В это время за окнами раздался шум и зычный голос сказал:
- Я капитан Дигелло! Пропустите меня и моих драгун!
Король и королева радостно вздрогнули. Через некоторое время в проёме двери показался мужчина с широкими усами в расшитом золоте костюме драгунского капитана.
- Дигелло! Мой бог! Это вы? – Король увлёк пришедшего в сторону от следящей за ним толпы в дверях. – Но где Шуазель? Почему его нет?
- Шуазель ждал вас пять часов у креста. Его люди устали и привлекали слишком большой интерес. Он был вынужден уехать.
- Он был должен выполнять приказ! – твёрдо сказал король. Подошедшая королева мягко положила руку ему на плечо.
- Но теперь мы можем ехать? – спросила она.
- Со мной отряд драгун, - сказал капитан. – Я и мои люди расчистят вам дорогу.
Капитан отдал честь и вышел из комнаты. Появившись на пороге, он обнажил саблю и крикнул:
- Дайте дорогу! Идёт королевская семья!
- Кто ты такой? – крикнули в толпе. – Ты не смеешь нам указывать!
- Солдаты! – крикнул капитан. И, прежде, чем он успел сказать хоть слово, стоявший напротив него солдат с виньеткой из трёх цветов разрядил в него ружьё. Капитан упал, держась за левый бок. В толпе произошло смятение. Кто-то из находившихся в доме затянул капитана обратно, помогая ему встать на ноги. Поблагодарив, тот вернулся в комнату к королю.
- Что случилось? – сурово спросил король, глядя на капитана. Увидев кров, запачкавшую перчатки капитана, он крикнул месье де Сосу: - Человек ранен! Срочно бинты для повязки!
Он схватил капитана за руки и усадил его на стул. Затем, не слушая его возражений, он стянул с него мундир, и разделся сам, засучив рукава рубашки.
- Царапина, - презрительно сказал капитан, баюкая раненое плечо.
- Мы выедем от сюда только идя по крови, - мрачно сказал король, смачивая свой платок в вине. Он приложил его к ране и начал протирать вокруг поданными мадам де Сос тряпицами.
- Я и мои люди готовы за вас умереть, - сказал капитан, морщась.
- Я в этом не сомневаюсь, - усмехнулся король, разрывая остальные тряпки на полосы.
- Шуазель добрался до Варенна, - тихо сказал капитан. – Он поможет нам выехать от сюда.
- Я не отдам приказа стрелять по людям. Я их отец, - мрачно сказал король, бинтуя плечо капитана. – Вы можете обещать, что никто не пострадает, когда мы начнём выбираться от сюда?
Капитан молчал.
- Тогда надо выбираться от сюда другим способом, - сказал король и завязал узел на плече капитана.
Через некоторое время в окна сквозь ставни стал пробиваться рассвет. На улице снова послышался шум и по лестнице поднялся человек в форме Национальной гвардии.
- Капитан Байон, Национальная гвардия, - произнёс он, кивнув королю и королеве. – У меня приказ генерала Лафайета: Ассамблея велит вам возвращаться в Париж.
- Да! – запальчиво закричал Друэ. – Отвезите короля в его Париж!
Игнорируя его, капитан подал королю запечатанный пакет. Медленно подойдя, король взял его в руки и разломал печать.
- Париж на грани восстания, - сказал капитан Байон. – Если вы не вернётесь – прольётся кровь. И это будет на вашей совести.
- Так это, по-вашему, я виноват, что могут погибнуть мои подданные? – холодно произнёс король, читая пакет.
- Они не ваши подданные, - жёстко сказал капитан. – Они граждане.
Король поднял глаза от пакета и задумчиво посмотрел на капитана.
- Но если нет подданных, - медленно произнёс он, глядя куда-то за плечо капитана, – значит, и нет короля.
Королева дёрнулась. Король спокойно положил руку ей на плечо.
- Он король! – Королева вскочила, сжав кулачки. – Он великий король! Король, который спасал ваш народ от иностранных завоевателей и французских притеснителей! Король, который спорил со своими алчными министрами! Король, которого вы хотите теперь обвинить во всех смертных грехах, чтобы отдать палачам! – Она зарыдала. – Этого короля вам будет не хватать! Вы ещё вспомните его доброту! – Она схватила руку короля, орошая её слезами, и упала перед ним на колени. – Я его подданная! И мой долг - умереть ради него и у его ног!
Король опустился перед ней и заключил её лицо в свои ладони.
- Этот король, - прошептала королев, – которого я всегда любила и которому буду верна до конца моей жизни.
- Встаньте, мадам. Они хотят получить своего некороля. Что ж, они его получат.
Он поднялся сам и поднял, держа за руку, королеву. Вместе они проследовали к выходу из комнаты. Месье Сос, который попался им на пути, испуганно отскочил в сторону. А Друэ, который стоял в стороне, наоборот преградил им дорогу. Король презрительно, сверху вниз взглянул на щуплого человека с горящими ненавистью глазами. Ни единый мускул не дрогнул на его лице. Он лишь спокойно сказал, глядя в глаза Друэ:
- Я король. И король не бежит.
Друэ, злобно сверкнув глазами, отошёл в сторону. Король под руку с королевой медленно вышли из комнаты. За ними, как цепной пёс, шел капитан драгун Дигелло в мундире на одно плечо с перевязанной рукой. Рядом с ним шли «баронесса» и её «дочери».
- Французы! Дети мои! – сказал король, когда остановился в дверях дома. – Я - ваш король, а вы – мой народ. Самый великий народ в мире. Я слышал ваши стоны, я слышал ваш зов. Нынешние ваши беды мне известны и ваш гнев мне понятен. Но умоляю вас, не дайте горлопанам задурить вам голову, а интриганам обмануть вас ложными обещаниями. Доверьтесь себе: своему разуму, своей душе. Свобода возможна только тогда, когда человек ощущает себя свободным, а не когда это решают за него. Я люблю вас, мой народ. Если нужно будет, я сам, ваш король, пострадаю за мой народ. Молю бога, чтобы моя жертва была не напрасной.
Он оглядел толпу у дверей дома, небо, которое ещё не проснулось окончательно, и медленно пошёл к карете, которая так и не увезла его из Варенна. Молчаливая толпа расступалась перед ним. А люди, набившиеся в комнате месье де Соса, высыпали посмотреть вслед со всеми на последнее путешествие короля в столицу.
- Как думаешь, - спросил бородач, затеявший недавнюю драку в трактире, у своего бывшего противника. – Его приговорят?
- С ума сошёл? За что? Пусть это тиран и трус, но он пока наш король. И останется им до своей смерти.
- Вот попомни мои слова – недолго ему быть королём.
- Тоже мне, пророк выискался. Ему в Париже не только власть вернут, но и прощения попросят.
- Ах ты, дворянский ублюдок! Если в Париже есть у людей головы на плечах, то его они повесить должны за все его выкрутасы!
- Сам ты, моча ослиная! Дворян не вешают, им головы рубят.
И два недавних противника вновь сцепились в драке.
- Ну, братец, как вам зрелище? – спросил красивый молодой человек своего соседа, мужчину постарше с несколько мрачным лицом. – Какой слог! А какова концовка!
- Что ж, Бертран. Как сказал тот мужественный дурак, скот всегда остаётся скотом. Хоть обряди его в бархат, хоть дай ему свободу.
- Ах, Гильом, ты несправедлив. Эти, как ты говоришь, скоты своим невежеством и тупостью дают нам возможность выжить. Мы теряемся в их массе.
- Эта масса может и раздавить. Не говоря о том, что она плохо воспитана и дурно пахнет.
- Вы слишком мрачны, кузен. Кстати, вы не видели моего братца? Что-то я потерял его из виду.
- Гильом де Го сошёл с ума.
- А вы, Гильом, забыли, из какой мы семьи? – Бертран тонко улыбнулся Гильому и, завернувшись в плащ, смешался с толпой, махнув на прощание рукой.
- Ах, Бертран де Го, Бертран де Го, - пробормотал Гильом, провожая взглядом стройную фигуру. – Убьёт тебя гордыня. Да, наша семья – дьявольское порождение. Но у некоторых хватает ума понимать это. Надо бы предупредить Катерину и Бьянку, чтобы уезжали из Парижа. Да и вообще из страны. Скоро тут такое начнётся – недолго ждать. Только слепцы, вроде Гильома де Го, думают, что казнью короля всё закончится. Нет, с казни-то всё и начнётся. Да, надо предупредить семью.
И, натянув на глаза поношенную шляпу, Гильом ле Муи отправился к лошади, которую предусмотрительно привязал в переулке.
Толпа, привлечённая необычайным зрелищем ареста короля, понемногу начала редеть.

Глава третья

Дрожавшие от утренней свежести люди стали собираться у эшафота, едва рассвело. Женщина в простой, но чистой одежде уже находилась у постамента, когда стали подходить первые зрители. Красивый молодой человек в широкополой шляпе с иронической улыбкой на гладком лице, некоторое время наблюдал за ней, кутаясь в плащ. Наконец, когда площадь перед эшафотом немного заполнилась, он медленно подошёл к ней и тронул её за плечо. Женщина мгновенно обернулась, сжимая в руке кинжал.
- Ого-го, сестрица, - смеясь, сказал красавец, отступая на шаг и выставив вперёд руки. - Не надо так приветствовать родственников! - Он на мгновение поднял руки вверх в шутовской сдаче.
- Предатели мне не родственники, - прошипела женщина, сверкая глазами. Из её рта вырывались облачка пара.
- И кого же я предал? - Молодой человек сложил руки на груди.
- Свою семью, поганец, - Женщина плюнула ему под ноги.
- Даже так? - Молодой человек усмехнулся. - В первый раз об этом слышу.
- Ты поддерживал этого жирного борова, - Женщина кивнула на эшафот. - Ты поддерживал его поганую жену, когда она интриговала против собственной страны и своего народа. Пока этот скот и его блудливая жена роскошествовали, люди с голоду умирали. Аристократы в шелках швыряли драгоценные камни, как шелуху от семечек на ненужные обряды, одежду и мебель, а народ перебивался с хлеба на воду. И, в конце концов, остался на воде. Поскольку цена на хлеб всё время растёт. Ненавижу вас, лицемеров. И этого ленивого пьяницу - первейшего среди всех лицемеров королевства. Все вы одинаковые...
- А разве ты не аристократка? - с иронией прервал её яростную речь красавец. - Разве ты не принадлежишь к одному из самых древних аристократических родов?
- Не смешивай меня с ними! - в гневе сверкнув глазами, выкрикнула женщина. - Я хочу вернуть своё. Я хочу наказать королей за столетия унижений. Ты слишком долго живёшь на свете. Ты оторвался от реальности. Раньше это быдло, - Она указала на собиравшуюся перед эшафотом промерзшую толпу, - считало, что король - это бог на земле. Потом, что ставленник бога. А теперь, благодаря мне, все видят, что это обычный человек. Да ещё не из самых лучших. С кучей ненужных ритуалов, для которых требует огромнейшей толпы людей, и ящиком, полным добра. В то время как некоторые мамаши едва и на корку хлеба наскребают.
- Благодаря тебе? И что это значит?
- Ну и глупец ты, Бертран. Неужели ты думаешь, что эти памфлеты и сплетни появились сами собой? Конечно, это надо было выдумать, издать и привезти через пол-Европы. Гильом мне помогал. Пока не тронулся умом на своих тамплиерах. Он всё ищет голову Иоанна Крестителя и пытается разгадать, куда подевались их сокровища. Тоже глупец. Не понимает, что в дурацкое копьё Лонгина или Библию дьявола, гвозди из креста Христа или его крайнюю плоть никто не верит. Их сила не в магии. Христос был человеком, вокруг которого сочинили утопическую сказку и огородили церковью. Все эти волшебные вещи волшебны лишь в воображении тех язычников, кто в экзальтации верит в них. Несмотря на все эти "тайные" общества, сейчас всё решает человек. Вспомни, ведь ещё так недавно появились эти листки, которые именовались газетами и которые мало кто читал. А теперь, благодаря мне и моей фантазии, у нас тысячи читателей. В разных слоях населения. Я и неграмотных не обошла стороной - для них есть картинки. Ты частенько держал моё творение в руках. Но, в конце концов, мне это надоело. И я решила убить австриячку одним ударом - этой афёрой с ожерельем. Её Трианон и Сен-Клу слишком дорого обошлись казне. Это уже вызвало недовольство. Когда она въехала в Париж после рождения сына - её хоть кто-нибудь приветствовал? Хорошо быть щедрой за чужой счёт. Хорошо прослыть благотворительницей, раздавая милостыни из денег, которые отобрала у нуждающихся. Ненавижу это лицемерие. За это я её и наказала. Да ещё за то, что она жена короля. Мной не должны править те, кто изничтожал мою семью.
- Уж не хочешь ли ты сама влезть на трон? – забавляясь, спросил Бертран.
- А зачем мне это? В моих руках власть тайная. Зачем мне отдавать это преимущество? Во Франции не должно быть королей. Должно быть правительство, которое прислушивается к мудрым.
- Как в Американских Штатах?
- А почему бы и нет?
- А к мудрым ты относишь себя?
- Ну так почему бы нет? Уж я, по крайней мере, не буду выбрасывать деньги на сады, секретеры и "идеальные деревни", не допущу, чтобы моё имя хоть вскользь попадалось в сатирических памфлетах.
- Неужели всё это выдумка - то, что написано в них?
- Большей частью. Мне плевать, сама австриячка покупала ожерелье, или её обманул кардинал Роган. Мне плевать, от кого она рожала своих детей - от короля, графа д'Артуа или Ферзена. Не это главное. Чтобы поверили в ложь, нужно,  чтобы в её основе была крупица правды. А потом, многократно повторенная ложь, становится истиной. После всего, что я навыдумывала, можно обвинить Антуанетту в том, что она спала со своим сыном и ела некрещеных младенцев. И этому поверят. И найдутся "очевидцы".
- Жуткие вещи ты говоришь, - улыбнулся Бертран. - Неужели люди так глупы?
- Каждый человек умён по-своему. А в толпе разума нет. Толпа - стадо, которым легко управлять, если знаешь как. Я не собираюсь править толпой. Я хочу осуществить свою месть. Потому что, за всю историю нашей семьи одиночки и дворцовые заговоры ни к чему не привели. Уж на что было смутное время, когда правил "народный король" Генрих. А всё равно - Бурбоны у власти. Уж на что наша семья способствовала казни Карла Стюарта, а его сынок, всё же, пришёл к власти. И пусть Стюарты на нём закончились - на трон сели их родственники*. Теперь я попробую иной путь. Веками королевские дома уничтожали нашу семью. Пора ответить тем же. Карл с головой простился. Теперь очередь Людовика. Я хочу, чтобы его голова скатилась под топором палача, как голова Карла. Я хочу видеть это! Я хочу видеть голову австриячки на воротах! Я хочу видеть там головы всех её детей!
- Ну а дети тебе чем помешали? - ухмыльнулся Бертран.
- Отродье врага не должно жить. Оно плодит других врагов.
- А проклятие нашей семьи?
- Ты веришь в эту древнюю сказку? Я предпочитаю жить настоящим и помнить прошлое. Только так можно создать будущее. Можешь ждать пришествия тринадцатого потомка. Можешь готовить его. Я же предпочитаю жить настоящим и творить будущее. Сама.
- Хорошо. Как хочешь. А что Бьянка?
- Эта дура последовала за австриячкой. Жду, не дождусь, когда им обеим отрубят головы и насадят на пики, как шлюхе Ламбаль.
- Почему ты её так ненавидишь? Бьянка из нашей семьи.
- Слезливое, ничтожное создание, которое всегда приспособится к жизни за счёт других.
- Ну, сейчас она не очень приспособилась: в Тампле или в Консъержъери не так, чтобы очень комфортно.
- И что? Сейчас она играет роль мученицы. Вот увидишь, её постная физиономия с вечным упрёком нам, ещё не раз будет встречаться на нашем пути, если австриячку казнят. Она выкрутится.
- Посмотрим. Ты же знаешь будущее,  - Бертрана явно забавляла ненависть женщины. - Катерина, ты же умеешь читать мысли. И пусть бог или дьявол не сделали тебя полноценной женщиной, но ты же не утратила умений нашей семьи.
Женщина тяжёлым взглядом посмотрела на Бертрана.
- Как сказал один наш предок одному королю - я вижу только общую картину. А детали, которые к ней ведут, изменить можно. Вот и я хочу изменить эти детали так, чтобы этим, - она кивнула на эшафот, - "правителям", - она презрительно сплюнула. - жизнь мёдом не казалась.
- Но ведь Бурбоны вернутся. Как вернулись Стюарты.
- Бурбоны не вернутся. Во Франции будет гражданская война. Которая разорвёт страну на части. Как во времена галлов. Нечем будет править.
Женщина повернулась к эшафоту. По её лицу блуждала мечтательная улыбка, смягчавшая хищное выражение её лица. Однако в глазах светился огонь безумия.
Молодой человек, надвинув шляпу на лоб, отошёл от неё и смешался с толпой.
- Ах, Катерина, Катерина. Растеряла ты основной дар нашей семьи. Какая гражданская война? Какое разделение страны? Боже, наш род тоже вырождается.
Он с любопытством осматривал окружавших людей. Солдаты в красных колпаках с трёхцветными розетками в петлицах прохаживались перед эшафотом. Торговцы и торговки шныряли между людьми, выкрикивая свой товар. Словно не казнь короля ожидалась, а открытие ярмарки.
Наконец загремели барабаны, и толпа заволновалась. В наступившей вслед за тем тишине послышался скрип колёс. Мгновенное молчание разразилось сотнями голосов. Толпа волной хлынула к эшафоту. Закутавшись плотнее в плащ, Бертран стал выбираться подальше от помоста. Люди, стоявшие стеной на его пути, обращали на него мало внимания. Их горящие взгляды не сходили с кареты, в которой привезли на казнь короля.
Отойдя к стенам домов, Бертран влез на тумбу. Тут его взгляд привлёк высокий стройный молодой человек, который возвышался на фоне толпы. Он нервно переминался с ноги на ногу и бросал быстрые взгляды по сторонам. В его руках мелькал белый платок с большим красным восьмиконечным крестом. "Гильом де Го - безумный фанатик тамплиеров", - прошептал Бертран. Рядом кто-то натужно кашлянул.
- Гильом ле Муи, тоже решил посмотреть представление? - не оборачиваясь, произнёс Бертран.
- Ты просто дьявол, Бертран, - послышался грубый простуженный голос. - Откуда ты узнал, что это я?
- Почувствовал, - Бертран с лёгкой улыбкой обернулся к смуглому мужчине с мрачным лицом. Тот надсадно кашлял, кутая лицо в старый шарф. - И всё же, что ты тут делаешь?
- Просто проходил мимо, - буркнул тот. - Вся эта крысиная возня меня не интересует. Революция, которая приведёт к власти чернь, меня не устраивает. Я солдат. Я воюю за определенную цель и за это получаю оплату. А эта свара?.. Что она может мне дать, кроме нищеты и простуженного горла? Пусть эти горлопаны поотрубают друг другу головы. Я поеду либо в Американские Штаты, либо в Германские княжества. Где мои умения оценят. Тут мне сейчас делать нечего.
- Американские Штаты? - Бертран усмехнулся. -  А почему не в снежную Россию? Там любят иностранцев.
- А может и туда. Я не решил ещё. Одно знаю точно - я уеду. И как можно быстрее.
- Ты мудрый человек. Единственный из нашей семейки, у кого есть голова на плечах.
- Что так? - Гильом повернулся и подозрительно посмотрел на Бертрана.
- А вон, гляди, - Бертран кивнул на эшафот, где с одной стороны дёргался Гильом де Го, а с другой стояла, подавшись вперёд с фанатичным блеском в глазах на оскаленном лице, Катерина. - А Бьянка вообще с королевой.
Гильом хмыкнул.
- Да уж, - и громко чихнул. - Наша дружная семья тоже терпит раскол. И куда катится мир?

Глава четвёртая

Гильом де Го стоял почти у самого края эшафота. Он видел, как подрагивающий от холода и страха король взошёл на эшафот. Он слышал, как палач Республики зачитал его прегрешения. Он слышал, как срывающимся голосом король отвергал эти обвинения. Он слышал приговор человеку, названному почему-то Людовиком Капетом*, бывшим королём. Он слышал его обращение к народу. Он слышал молитву короля перед его последними шагами по этой грешной земле. Он видел, как подгибающегося на ногах короля под руку подвели к гильотине. А потом время как будто замедлило свой бег: лезвие гильотины начало медленно скользить вниз. Ещё секунда, и голова, венчавшая полное тело, любившее поесть, медленно падала в корзину. В этот миг в груди Гильома что-то взорвалось, и он, не помня себя, взлетел на эшафот. Расталкивая оторопевших стражников и палача, он подскочил к корзине и схватил за короткие волосы только что упавшую голову. Вскинув её вверх на вытянутой руке и разбрызгивая вокруг ещё сочившуюся кровь, он крикнул, глядя в мёртвые глаза:
- Жак де Моле! Ты, наконец, отомщён!
После этих слов он швырнул голову обратно в корзину и спрыгнул с эшафота. Его никто не задержал, его никто ни о чём не спросил. Оторопевшие от неожиданности люди в толпе, поражённые его кульбитами, просто шарахались, давая ему дорогу. Через несколько минут шок прошёл, и радостный рёв наполнил площадь. Люди ревели и аплодировали. Кто-то хлопал его по спине.
Наконец Гильом де Го добрался до конца площади и затерялся в переулках. Глаза красивого молодого человека под полями шляпы с пером, неуместно смотрящейся среди простонародья в красных колпаках, неотступно следовали за ним. Когда Гильом скрылся в переулке, молодой человек последовал за ним без всякого труда и усилия, как будто площадь была пуста. Через несколько минут он нагнал Гильома и, положив руку ему на плечо, весело спросил:
- Что за бес в вас вселился, мой добрый братишка?
Гильом круто развернулся, и Бертрану предстало его сияющее лицо.
- Справедливость восторжествовала! - в экстазе вскричал Гильом де Го. - Сбылось предсказание праведного магистра!
- Но вам зачем понадобилось привлекать к себе внимание? Аристократов сейчас не очень жалуют.
- Люди должны знать правду. Они должны знать, что всякое зло наказуемо, что гнев бога неотвратим. Что его гнев падёт на потомков злодея, независимо от времени.
- А как же мы? - тихо сказал Бертран.
- А что мы? - постепенно успокаиваясь, спросил Гильом.
- И ты, и я, и все наши братья и сёстры прокляты от рождения за грех основателя нашего рода. Значит, избавление в лице тринадцатого потомка нам не грозит?
- Мы - жертвы, - спокойно сказал Гильом. - Бертран де Го жил в то время, когда шла Столетняя война. Он делал то, что должен был делать. А за это его проклял полоумный монах. И мы несём не проклятие, а искупление. Каждый своё. И тринадцатый потомок - это логичное завершение наших страданий. Он принесёт нам мир и покой нашим душам. Он будет основателем нового рода - самого совершенного и чистого со времён Христа. И я готовлю ему путь.
- О чём ты?
- Я возродил орден Христа и Храма Соломона, - гордо произнёс Гильом. - Магистры в нём - члены нашей семьи. А адепты - наиболее преданные воины, прошедшие отбор, проверку и инициацию. Но у нас не так много средств. Именно поэтому мне нужны знания и сокровища тамплиеров.
- С ума сойти! - Бертран в изумлении отступил. - Катерина мнит себя мечом карающим, ты - ангелом-хранителем, Бьянка - великая утешительница, а Гильом ле Муи хочет уехать воевать к чёрту на рога! Прямо безумие какое-то на вас нашло! Тут мир переворачивается вверх дном, а у вас фантазии в голове разыгрались. В Америке война, во Франции революция, в Германских княжествах чёрт-те что. А у вас в головах какие-то восторженные идеалы! Поеду-ка я в Англию. Пережду там вашу истерию, - Он иронично поклонился Гильому, прикоснувшись к полям шляпы.
- Трус! - крикнул ему Гильом. - Дурак и трус! - Бертран издевательски расхохотался, даже не обернувшись. - Ну и чёрт с тобой. Обойдусь без тебя.
Смуглый молодой человек с мрачным лицом наблюдал за ним в отдалении. Затем, заметив, что Бертран удаляется в другую сторону, некоторое время пытался следовать за Гильомом. Но потерял его в сутолоке опьянённых кровью короля людей.
А Гильом де Го, возбуждённый своей стычкой с Бертраном, не обращая ни на что внимания, направился к замку Тампль, где сейчас содержалась королева с детьми.
Подходя, он у мрачных стен замка столкнулся с бледной светловолосой женщиной в одежде служанки. На его лице отразилась ярость, и он схватил женщину за руку.
- Бьянка, какого чёрта ты тут делаешь?
Женщина испуганно отпрянула, убирая с лица выбившуюся прядь.
- Гильом, что тебе здесь нужно? - Женщина пыталась высвободить руку.
- Я тебе задал вопрос, - в бешенстве произнёс Гильом, удерживая руку женщины и сильно тряхнув её.
- Я прислуживаю моей госпоже, - величественно сказала женщина, оставив попытки вырваться и морщась от боли.
Гильом резко оттолкнул её, отпуская руку. Безграничное презрение отразилось в его глазах.
- Ты - член нашей семьи, - высокопарно начал он. - И ты служишь той, что уничтожила её?
- Госпожа королева против нашей семьи ничего не предпринимала, - Женщина спокойно смотрела на собеседника, сложив руки на животе. - Ни она, ни король не делали нам зла. В то время как мы... - Она помолчала. - И что дала мне наша семья? Увечное тело? Вечное осознание своей проклятости? Родственников, готовых убивать за эфемерные фантазии? Груды золота в бесчисленных замках? Что? Ну, заимею я ещё одно кольцо с рубином или даже щепку от креста Спасителя. И что дальше? Ну, узнаю я тайну вечной жизни - а зачем мне она? Ну, заимею я власть королей - к чему? Что мне с этим делать?
- А, помогая своей австрийской суке, что ты имеешь? - возмутился Гильом.
- Ничего, - улыбнулась женщина. - И это меня радует. Я делаю то, что хочу. Но при этом приношу покой в смятенные души, облегчаю страдания измученным телам. Я чувствую, что я жива. Что я нужна. Что мои действия приносят пользу. А не похоронены в каменной могиле.
- Тогда успокой свою гнусную госпожу! - вскричал Гильом де Го, швыряя в лицо женщины окровавленный платок. - Кровь великого человека, доблестного воина и благочестивого пастыря ордена Храма Соломона пала на потомков его убийц!
- Что ты хочешь сказать? - помертвев, прошептала женщина, прижимая руку к груди.
- Да где ты была, женщина? - Гильом в ярости потрясал кулаками над головой. - Людовик Капет сегодня гильотинирован французским народом за измену своей стране!
- Значит, все-таки... - женщина бессильно опустила руки. Голова её поникла, по щеке покатилась слеза.
- Уж не знаю, почему его обозвали Капетом, когда он Бурбон, - буркнул Гильом, подбирая с земли платок, который он швырнул женщине. - Теперь путь к наследию тамплиеров открыт. Я узнаю все их тайны. Я верну ордену его былую славу. Никто больше не сможет очернить этих великих людей. - Гильом перевёл взгляд на поникшую голову женщины. - Ты, собака гадины. Иди и передай ей, что возмездие свершилось, - Он насильно всунул ей в руки окровавленный платок и удалился. Женщина, утерев глаза руками, сложила платок и спрятала его в рукаве. Затем, подняв корзинку, которую она выронила, когда Гильом схватил её за руку, она пошла вдоль высокой мрачной стены к воротам. Загорелый мужчина с мрачным лицом задумчиво смотрел на неё с противоположной стороны улицы.

Глава пятая


Не поднимая головы, девушка понуро прошла через массивные ворота, через охранников, которые по привычке отпускали шуточки о её бледной коже, молча предъявила корзинку для допроса и так же, не говоря ни слова, поднялась в комнату, где содержалась королева, её дети и их тётка.
Войдя, она прислонилась к косяку. Корзинка выпала из её рук, и нехитрая снедь рассыпалась по полу. Молодая женщина, читавшая вслух книжку детям, сидевшим у её ног, подняла на неё глаза. Более старшая дама шила у окна.
- Что случилось? – прервав чтение, спросила молодая женщина. Она крепко прижала книгу к груди, как будто хотела защититься ею от невзгод.
- Ваше величество, - дрожащим голосом начала девушка от двери. Она бросилась к женщине, споткнувшись об упавшую корзинку. Подбежав, она низко склонила голову. Молодая женщина встала. Девушка упала перед ней на колени, не поднимая головы. Женщина у окна прекратила шитьё и внимательно смотрела на девушку.
- Ваше величество, - не поднимая головы, произнесла девушка. – Король, ваш муж, казнён.
Женщина у окна охнула и прижала руку к груди. Молодая женщина медленно села. Лицо её побледнело, книга выпала из её рук.
- Король умер, - прошептала девушка, глядя на мальчика, вцепившегося в руку молодой женщины. – Да здравствует король. Король Людовик Семнадцатый.
- Не говори глупостей, - резко сказала молодая женщина, бросив встревоженный взгляд на дверь. – При чём тут новый король, когда мы не знаем, что нас ждёт завтра?
Гнетущее молчание повило в комнате.
- Что творится в городе? – срывающимся голосом спросила женщина с шитьём.
- Всеобщее ликование, - с грустью ответила девушка.
- Скоты, - сквозь зубы сказала женщина, с яростью вонзая иглу в шитьё. – Грязные тупые скоты.
- Тише, - сказала молодая женщина, судорожно прижав к себе голову мальчика.
- Что – тише? Почему – тише? – гневно спросила женщина, поднимаясь и отбрасывая недоконченную сорочку. – Это отребье без совести и разума и так отобрало у нас всё, что можно! Осталась только наша жизнь. Ну так я не боюсь умирать. Жаль, что нельзя с собой забрать хоть кого из них.
- Мадам,  - с достоинством произнесла молодая женщина. – Умирать я тоже не боюсь. Королевский сан не даёт бессмертия. Однако, мадам… - Она указала глазами на детей.
- Матушка, - серьёзно спросила старшая девочка. – Разве наш отец не король?
- Король, - Молодая женщина положила руку девочке на голову.
- Тогда кто его казнил? – Девочка высвободилась из-под руки матери. – Почему?
- Видишь ли, милая, - Женщина задумчиво посмотрела в окно. – Когда подданные недовольны своим королём, они устраивают восстания. А когда они думают, что могут управлять лучше, они убивают короля.
- Как в Англии?
- Не совсем. В Англии королём был недоволен его парламент, его советники. Которые убедили остальных, что король плох. Но подданные в Англии одумались и вернули короля – его сына, на престол. А у нас… - Женщина замолчала.
- Что – у нас? – серьёзно спросила девочка.
- А у нас нет недовольного парламента, на который можно возложить вину за беспорядки. У нас все недовольны не королём, а всеми нами. Всеми, кто, по их мнению, живёт лучше них.
- А кто это – они? – спросил мальчик, ёрзая на подушке у ног молодой женщины.
- Они? Это твой дядюшка Филипп, который хочет править вместо твоего отца. Почему и проголосовал за его смертную казнь, предатель. Всё надеется, всё жаждет… Чтобы понравиться этим дикарям, он даже публично отказался от родового титула. Однако, ему это вряд ли поможет. И без него есть желающие занять место твоего отца. Они – это те рыбные торговки, которые не так давно ворвались к нам в Версаль и принудили нас возвратиться в Париж. Они – это кто-то вроде «папаши Дюшена» - горлопана и лентяя Эбера, создавшего свою мерзкую газетёнку, которые хотят хорошо жить, но ничего для этого не делать. Править, но не нести за это ответственность. Словом, все вокруг, Луи. Все.
Мальчик опустил голову.
- И ничего нельзя сделать? – требовательно спросила девочка.
- Остаётся это пережить, - Молодая женщина сложила руки на коленях. – Ваш отец сегодня умер. Пойдёмте, помолимся за его душу.
Она, взяв за руки мальчика и девочку, вышла в маленькую комнату, служившую молельней. Девушка поднялась с колен и подошла к женщине, стоявшей у окна.
- Что же это происходит, Бьянка? – спросила женщина, теребя своё шитьё.
- Не знаю, мадам. Не знаю.
- Но ты можешь что-то сделать? У тебя в городе есть друзья?
- Нет, мадам. Те, к кому я могла бы обратиться, либо уехали, либо казнены. А остальные слишком боятся даже того, чтобы признавать знакомство со мной. Боюсь, нам остаётся только ждать.
- Чего ждать? – в отчаянии воскликнула женщина.
- Конца, - мрачно произнесла девушка. – Или чуда.
- Бьянка, что ты говоришь? – потрясённо спросила женщина, глядя на девушку.
- На всё воля божья, мадам. Всё в его власти.
Женщины перекрестились.

Глава шестая

Некоторое время спустя, более или менее жилые апартаменты королевы в Тампле были заменены на две сырые комнаты в тюрьме Консъержъери. Детей королеве с собой взять не разрешили. Её сын был направлен на «перевоспитание», чтобы он позабыл свои «аристократические замашки» и стал обычным гражданином. «Воспитание» заключалось в каждодневных избиениях, скверной еде, обносках в роли одежды и постоянном принятии вина в больших количествах. Так же сыну короля полагалось быть услужливым своему воспитателю и его жене, развлекать его во время работы и работать самому. Уроки чистописания и чтения, танцев и фехтования были в первый же день выбиты из головы мальчика сильной оплеухой. Опустившийся пьяница, у которого «перевоспитывался» наследник престола, использовал мальчика как своего раба, шута и возможность выразить своё разочарование жизнью и судьбой. Не прошло и полугода, как ребёнок утратил те немногие знания, которые имел и, чтобы избежать побоев, подтвердил самые фантастические обвинения против своей матери и тёти. Родная сестра, которой повезло немногим больше, с презрением отказалась от всякого родства с ним. Если с королевой вопрос был решён: её обязательно осудят и непременно казнят, то, что делать с её сыном никто из новоявленных правителей не знал. Казнь брата короля – Филиппа Орлеанского, которого не спасла даже его новая фамилия Эгалите, не оставила взрослых претендентов на престол, если бы кто-нибудь решился на реставрацию королевской власти. Салический закон запрещал женщинам во Франции наследовать и передавать по наследству трон. Таким образом, мадемуазель Мария не интересовала уже никого. Что касается её брата… Для всех было бы удобнее, чтобы он умер. Заграничная родня имела бы тогда лишнее основание для интервенции во Францию, чтобы «восстановить порядок в стране», охваченной безумием террора и анархии. А революционные правители уничтожали, таким образом, законного наследника – единственного соперника их, как ни крути, самоназванной власти, по сути, не имеющей законных прав. И какими бы громкими словами о всеобщем благе, свободе и равенстве не прикрывались новоявленные правители, им требовалась хотя бы видимость, легитимность, законности собственного правления. Что при живом наследнике, пусть и малолетнем, было затруднительно. Все ждали развязки. И она должна была случиться так или иначе. Однако сначала должен был быть осуществлён фарс под названием «суд над вдовой Капет».
В день празднования падения Бастилии в мрачную комнату, где содержалась королева, вошла женщина. Блузка на её груди была распахнута. И, что удивительно, сторожа у двери, да и другие мужчины, сопровождавшие её, не то, чтобы ухватить за грудь или похлопать по заду, а и даже посмотреть не так и отпустить сальную шуточку не пытались. Женщина вошла, воинственно выпятив подбородок, уперев правую руку в бок, и презрительно оглядела присутствовавших в комнате дам.
- Катерина! – воскликнула светловолосая девушка, кинувшись к ней. – Ты пришла нас спасти?
- Спасти? – загрохотала вошедшая. Затем, запрокинув голову, она засмеялась грубым злым смехом. – С какой стати, Бьянка, я буду спасать королевское отродье или, хотя бы, тебя?
- Но… - Девушка в недоумении попятилась. – Ты же тоже аристократка. У тебя не может быть ничего общего с этим сбродом, - Она кивнула за спину женщине. – Твой род и ты клялись служить королю…
- Семья? Ты вспомнила про семью? А когда зимой с тобой Гильом говорил о семье – что ты ему ответила? Жареным запахло, лицемерная дрянь? За такие слова, святоша, - прошипела женщина, подавшись к девушке, – я попрошу разрешения парижского палача лично тебя казнить. Безо всяких там гильотин – что за глупость? Ты ведь больше всего боишься, что между твоих девственных ножек появится то, чему там не место? Я не буду отдавать тебя солдатам – они уже натешились с богачками и аристократками всех мастей прежде, чем отрубили им их разрисованные головёнки. Нет, я сама, лично засуну тебе между ног кулак. И, если ему там не понравится, ухвачу, какие там есть, внутренности и выдерну наружу. Ты ещё будешь меня умолять о смерти. Это надо такое сказать – я аристократка! Я клялась служить королю! – Женщина с силой ударила кулаком одной руки в ладонь другой. – Наш род, - шипела она в лицо девушки. – Ты вспомнила про наш род. А ты помнишь, как короли платили нашему роду за верность, за службу? Ты помнишь, сколько прадедушек и прабабушек, тётей и дядей сожгли, растерзали, зарубили? Я никому не клялась в верности. Тем более королям. Если бы ты знала, как долго я ждала момента, чтобы отомстить! – Женщина мечтательно прикрыла глаза, пройдясь по комнате. – Это я послала сообщение Варенну, чтобы он перестал ждать вас у креста. Это я указала дорогу тому, кто шёл за вами до границы. Это я указала дом, где вы прятались у границы.
Женщина остановилась и развернулась к девушке.
- Казнь Капета видели? Нет? А зря. Уморительное было зрелище. Кстати, - Женщина кивнула худощавой бледной даме, которая сидела, держа за руку женщину постарше с сединой в волосах. – Мадам Дефицит, скоро и ваш черёд придёт, - Она снова зло засмеялась и сказала через зубы: - До нового года ты не доживёшь.
Девушка покачнулась. Женщина грубо толкнула её и она упала на руки двух подоспевших дам.
- А хочешь, мадам, я тебе ещё кое-что скажу? – Она подошла ближе к бледной женщине. – Детки твои до конца столетия не доживут. Сдохнут в той тюрьме, где твой муженёк любил своих честных слуг гнобить. Сдохнут как собаки! – Женщина кричала, размахивая руками. – В своём дерьме! Во вшах и блохах! И крысы будут глодать их пальцы!
- Катерина де Го, - белыми губами прошептала дама.
- Нет, капетова сука. Я – Катерина Готье, мадам Баррикада!
Она в неистовстве вскинула кулак вверх. Мужчины у дверей одобрительно заворчали. Бледная дама повернулась к девушке.
- Мадемуазель ле Муи, это, вроде бы, ваша родственница?
- Кузина, - прошептала девушка.
- Заткнись! – Рассвирепевшая женщина подскочила к ней и залепила оплеуху. Бледная дама охнула. Женщина повернулась к ней.
- Помнишь, Антуанетта, как в Тюильри я ползала перед тобой на коленях, чтобы ты уговорила Капета помиловать моего кузена Бертрана ле Муи. Её брата! – Женщина с криком ткнула в Бьянку пальцем. – Но твоему муженьку и тебе не было дела до несчастного, доведённого до сумасшествия завистниками, которые украли его открытие, а его обвинили в мошенничестве! Как ты тогда повёртывалась ко мне спиной! Как презрительно кривила губы на мои пророчества! Помнишь, что ты тогда сказала? «Парижане любят своего короля. Французы его боготворят. И никто не посмеет его даже словом оскорбить». Мои слова сбылись – тиран сдох. А скоро подохнете вы все. И ваши семьи вслед за вами!
Женщина смачно плюнула на корсаж бледной дамы и, гордо подняв голову, вышла.
- Чудовище, - прошептала королева.
- Да, чуть не забыла, - Катерина просунула голову в дверь. – За нашим завлекательным разговором я забыла, зачем шла. – Она от удовольствия прикрыла глаза. Затем открыла и с непроницаемым лицом официально сказала: - Через несколько дней вдове Капет будут принесены материалы суда для ознакомления. На подготовку к защите даётся неделя. После чего вдова Капет будет препровождена в суд, где будет слушаться её дело. Встречи с детьми ей запрещены, чтобы не влиять на их нынешнее революционное воспитание. Так же ограничивается число людей, имеющих возможность находиться при ней. Таким образом, Бьянка, ты можешь быть свободна. В твоих услугах здесь больше не нуждаются, - злорадно произнесла Катерина, глядя на побледневшую девушку. Бьянка посмотрела на бледную женщину.
- Ваше величество… - начала она.
- Здесь нет величеств! – вскричала Катерина, подскочив к Бьянке. Та отшатнулась от неё. – И не смотри на свою госпожу, собачья подстилка! Не она тут решает!
- Я никуда не уйду, - твёрдо сказала Бьянка.
- Не пойдёшь? – Катерина зло сузила глаза. – Значит, ты нарушаешь приказ Конвента?
- Я остаюсь с моей госпожой, - Бьянка пододвинулась к бледной женщине.
Катерина оскалила зубы.
- Я так и знала.
Она вышла в коридор и зычно крикнула:
- Измена! Шлюха королевы нарушает приказ народа! Взять её!
Тут же коридор и небольшая комната наполнились топотом ног, криками, бранью, вонью немытых тел, грязными башмаками и терпкой смесью запахов вина и табака. Повинуясь указанию Катерины, несколько пар рук схватили и потащили светловолосую девушку из комнаты, попутно разрывая на ней одежду и трепля волосы.
Вскоре крики Бьянки, заглушаемые шумом возбуждённой толпы, затихли где-то вдали. Катерина проводила процессию взглядом. Затем, поправив блузу, чтобы висящие груди были лучше видны, она обернулась к королеве:
- А тебе, любительница женщин и маленьких мальчиков, я могу уже сейчас сказать: ты будешь признана виновной, и тебе отрубят твою размалёванную голову. Ты по-прежнему не веришь в мои предсказания?
Она подождала ответа. Затем с торжествующим блеском в глазах развернулась и вышла. Двое мужчин с глумливым выражением лица заняли её место и закрыли за ней дверь.
- Чудовище, - прошептала королева. – Это чудовищно.

Глава седьмая

Бьянка не видела, куда её под руки буквально несла толпа мужчин. Вокруг были одни спины и руки, которые рвали на ней одежду и трогали её во всех местах.
Оказавшись на улице, её без церемоний швырнули в обшарпанную карету, сплошь задрапированную чёрной тканью. Когда она попыталась встать и выпрыгнуть, в проёме двери появилась разбойничья рожа и, ухмыляясь, произнесла, проглатывая буквы и звуки:
- Ты можешь кричать. Тебя не услышат.
Бьянка вгляделась в широкое лицо и лица, стоявших за ним мужчин. Ни у одного не было даже искры мысли во взгляде. Только похоть на лице, сальные глаза и пугающее возбуждение вокруг. Волосатая лапа протянулась к Бьянке и дёрнула её за корсаж. Бьянка вскрикнула и оттолкнула её. Но другая рука тут же ухватила её за вывалившуюся грудь. Бьянка закричала. Резкий голос снаружи заставил исчезнуть с недовольным ворчанием обладателя шустрых рук. В карету легко запрыгнул мужчина и захлопнул дверь. Стало совсем темно. Мужчина стукнул в стенку кареты, и та тронулась с места.
- Ты знаешь, кто я? – спросил молодой голос. В темноте блестели только его зубы и лукавые глаза.
- Бертран де Го! – воскликнула Бьянка и ухватилась за лохмотья своего платья, чтобы прикрыть обнажённую грудь. – Что вам от меня нужно? Куда вы меня везёте?
- Как много вопросов сразу, - рассмеялся молодой человек. – А тебе стоило  бы поблагодарить меня за спасение от гильотины.
- Премного благодарна, дорогой кузен, - язвительно произнесла Бьянка. – Но всё же, куда вы меня везёте?
- Я везу тебя, любезная кузина, совершить маленький ритуальчик, что издавна практиковался в нашей семье. И я, и твои другие кузены через тебя продолжат наш род.
Бьянка отшатнулась в дальний угол кареты.
- Ты сошёл с ума! Я не приму участия в кровосмешении! Да ещё для продолжения сатанинского рода!
- Примешь, примешь, - спокойно сказал Бертран, улыбаясь. – У тебя нет выхода. Ты в моей власти.
Бьянка рванулась к ближайшей двери и попыталась открыть её. Но дверь не поддавалась. Более того, карету раскачивало из стороны в сторону как лодку в шторм. Значит, ехали они очень быстро.
- И что ты хотела? – иронично спросил Бертран, удобно устраиваясь на своём сидении. Он сложил руки на груди и положил ногу на ногу. Несмотря на быструю езду, он едва покачивался на месте. – Хотела переломать себе кости или расшибиться насмерть? – Его зубы снова сверкнули в темноте.
- Лучше смерть, чем это! – Бьянка бросилась на него с кулаками. Однако, неуловимым движением, не сходя с места, Бертран оттолкнул её так, что она полетела в свой угол, больно ударившись спиной о стенку кареты.
- Ещё раз рыпнешься – я тебя свяжу, - спокойно сказал Бертран, не меняя позы. – Ты будешь делать всё, что я скажу.
- Но я не могу! – простонала Бьянка, заламывая руки. – Почему, раз тебе нужна родственница, ты не возьмёшь Катерину?
- Думаешь, мне очень по нраву такая бледная вошь, как ты? Когда есть страстная, неистовая, красивая, умная женщина, как она? Всё дело в том, что у Катерины нет дырки в нужном месте. А через ненужную дети не появятся, - и он гадко захихикал.
- То есть как? – Бьянка от удивления даже опустила руки. Лохмотья тут же разъехались, обнажая маленькую белую девичью грудь.
- А вот так, - Бертран поменял ногу. – У неё нет дырки, но нет и члена. У неё нет пола. Вообще. Это её проклятие. Как твоё…
- Ты же знаешь, - поспешно прервала его Бьянка, снова схватившись за лохмотья на груди. – У меня по много месяцев могут быть кровотечения. Простая ранка на руке заживает неделями. Иначе, я давно бы уже рассталась с девственностью. - Краска стыда залила её лицо и шею. Однако в темноте это было незаметно. Она опустила глаза. Слёзы побежали из её глаз.
- Знаю, знаю, - спокойно протянул Бертран. – Но я знаю очень хорошее лекарство от этой напасти.
- Какое? – недоверчиво спросила Бьянка, поднимая голову.
- Хороший мужской член, - Бертран захохотал. – Принимать внутрь раз в два дня, хотя можно и чаще.
Бьянка возмущённо вскочила. Но дёрнувшаяся карета бросила её обратно на подушки. Бьянка бессильно заломила руки, слёзы побежали по её щекам. Она закусила кулачок одной руки, а другой вцепилась в сидение кареты.

Глава восьмая

После довольно продолжительного молчания, когда карету мотало из стороны в сторону на дороге и подбрасывало на ухабах, Бьянка спросила охрипнувшим голосом:
- Куда же ты меня везёшь?
Бертран ответил, как будто разговор не прерывался:
- Кретей. Помнишь такое место? Одно время там была очень занимательная встреча одного нашего предка с одной неординарной личностью.
Бьянка от ужаса потеряла дар речи и смертельно побледнела.
- Да не надо так ужасаться, - усмехнулся Бертран. В темноте блеснули его зубы, хотя видеть её лица он не мог. – Всего час твоей жизни – и вечное блаженство.
- Что ты говоришь? – помертвевшими губами прошептала Бьянка.
- Девять месяцев тебя будут ублажать все члены нашей семьи, что ещё уцелели. А после – вечный покой в нашем родовом замке, достаток, роскошь…
- Мне этого не надо! – Бьянка вскочила, но не удержалась на ногах: накренившаяся карета заставила её снова упасть обратно на сидение.
Шорох одежды Бертрана не насторожил Бьянку, и она не ожидала, что его мощная длань припечатает её к стенке кареты.
- Либо ты поедешь сама, либо тебя свяжу. Двух раз достаточно.
Бьянка снова судорожно стала искать ручку на двери кареты. Она ощупывала деревянные панели и обивку вокруг себя. Слёзы помимо воли текли по её щекам. В отчаянии она потрясла дверь. Вдруг ей на голову обрушилась непомерная тяжесть, и она потеряла сознание.
- Я же предупреждал тебя, тупая моль, прошипел Бертран, связывая Бьянку и качаясь в такт движению кареты. На одном из ухабов карета сильно накренилась, и Бертран, бросив верёвку, упёрся руками в стенки кареты. Когда равновесие восстановилось, Бертран снова взялся за верёвку.
Наконец, связав Бьянку, он бросил лежать её на сидении и сел напротив.
- Чёрт побери, блаженная сволочь, - задыхаясь, произнёс он, разрывая кружевной ворот. – Как же много с тобой возни.
Спустя некоторое время Бьянка открыла глаза. Она со стоном хотела сесть, но с ужасом обнаружила, что не может пошевелиться.
- Я тебя предупреждал, - спокойно произнёс Бертран из тьмы. – Ты связана. И, пожалуйста, не дёргайся. В таком положении, как сейчас, мне очень хочется попробовать излечить тебя от твоей болезни своим лекарством. – Он похлопал себя по промежности, похотливо улыбаясь.
Хотя Бьянка и не могла его видеть, она содрогнулась. Лёжа в унизительной позе лицом на сидении кареты, она отвернула голову от Бертрана.
- Ну что ты ломаешься? – скучающе произнёс Бертран. – Вдруг тебе понравится? Тебя ни разу не охватывало желание? Ни разу между ног не разгорался пожар? Ты ни разу не хотела дотронуться до горячей мужской плоти?
Бьянка сжалась. Бертран ,неведомо как, заметил её движение и расхохотался.
- Святоша! Какая же ты лицемерка! – Отсмеявшись, он лукаво спросил: - Запускала пальчик между своих ножек? Или звала служанку, чтобы та тебя ласкала?
Бьянка молчала. Вольготно опершись на руку, Бертран развалился на сидении кареты.
- А, знаю. Королева сама тебя ублажала. А ты – её. Ничего не скажешь – хорошо устроилась: и платят, и удовольствие получаешь, и девственность при тебе. – Он снова рассмеялся. – Ханжа лицемерная, - произнёс он, будто выплюнул. – И ты её нашу семью осуждаешь.
Бьянка не поворачивала головы. Из её глаз текли слёзы. Она закусила губу, чтобы не всхлипнуть или разрыдаться в голос.
Бертран молчал. Понемногу успокоившаяся Бьянка задремала, убаюканная качкой.
Спустя час карета резко остановилась. Бертран вскочил и распахнул дверь. Затем, больно ткнув Бьянку в бок, он сказал:
- Приехали. Поднимайся.
Бьянка продолжала лежать. Бертран ткнул её сильнее.
- Эй, ты, вставай. – Он с размахом скинул её ноги с сидения. Бьянка едва не упала. Инстинктивно она выпрямилась. От её движения лохмотья на груди разошлись. Глаза Бертрана блеснули он протянул руку к отшатнувшейся Бьянке.
- Будешь дёргаться – зубы выбью, - хрипло сказал он, поглаживая её грудь. Бьянка дрожала. – Расслабься, дура. Я же не насилую тебя.
Другой рукой он обхватил вторую грудь Бьянки. Нежно поглаживая, он пальцами стал мять ей сосок. Бьянка задохнулась и часто задышала. Наклонившись к ней, Бертран медленно прикоснулся языком к её губам. Бьянка замотала головой. Бертран оставил одну её грудь и схватил её за волосы. Некоторое время он смотрел ей в глаза, заставив опустить веки. Затем так же медленно он провёл языком по её губам. Губы Бьянки приоткрылись, чтобы что-то сказать, но Бертран впился в них, вонзив между ними язык. Вторая рука, между тем, сильнее сжала её грудь. Он резко придвинулся к девушке, как будто хотел раздавить её. Потрясённая Бьянка выгнулась дугой и сладострастно застонала, когда язык Бертрана начал осторожно поглаживать её язык и нёбо. Оторвавшись от губ Бьянки, Бертран приник к её соску. Покусывая и облизывая его, он слышал стоны и всхлипы Бьянки. Отпустив её волосы, он стал поглаживать её шею. Затем стал покусывать мочку уха и поглаживать спину. Одна рука его проникла в складки юбок ей между ног. Нащупав средоточие её наслаждения, он стал нежно поглаживать набухший бугорок. Бьянка извивалась и стонала в его руках.
Вдруг он опустился на колени и, разметав юбки, приник к бугорку ртом.
- Не надо, прошептала Бьянка. Глаза её, опьянённые страстью, были полузакрыты.
Не обращая на её слова внимания, Бертран легко касался губами пульсирующий горячий кусочек плоти. Его зык змеёй проникал между складок её потаённых мест. Не осознавая ,Бьянка начала двигаться в такт его движениям. Она выгнулась и застонала.
- Ну нет, красавица, - прошептал Бертран, расстёгивая камзол и стягивая штаны. – Мне нужно не это.
Он встал, обхватив голову Бьянки руками, вложил ей в рот свой набухший член. Бьянка пыталась его выплюнуть, но Бертран держал её крепко.
- Соси, тварь, соси, шлюха, - прошипел он, нетерпеливо дёрнув её за волосы. Бьянка, полузадохнувшаяся от огромного нечта во рту, начала судорожно посасывать член Бертрана. Держа её за голову, он направлял её движения. Изредка его пальцы пробегали по её затылку и шее, вызывая у неё новую волну наслаждения и стонов.
Наконец Бертран стал покачиваться быстрее, и со стоном выплеснул в горло Бьянки своё семя. Затем, он остановился, и некоторое время стоял с закрытыми глазами. Замершая Бьянка судорожно проглотила то, что горячей струёй выплеснулось из Бертрана, и отстранилась от него. Её тело ещё жаждало ласк и требовало логичного их завершения. Бертран, не одевая штанов, сел рядом с Бьянкой и стал поглаживать её по внутренней стороне бёдер. Бьянка выгнулась, подставив его губам свою грудь. Бертран снова начал покусывать её соски. Затем медленно он уложил Бьянку спиной на сидение. Связанные за спиной руки приподняли её зад. Плоть Бертрана тут же откликнулась: он лёг на Бьянку сверху, не переставая одной рукой гладить её промежность и ласкать клитор, а другой нежно мять её сосок. Бьянка перестала вообще что-либо соображать. Она, насколько позволяли стенки кареты, раскинула ноги и судорожно двигалась в такт прикосновениям Бертрана.
Вдруг резкая боль проникла в её тело. Бьянка дёрнулась, но снова погрузилась в волну наслаждения: Бертран языком ласкал её шею, а рука нежно гладила бёдра изнутри. Сквозь затмившую разум пелену, Бьянка чувствовала движения Бертрана внутри себя. Она стала всё быстрее двигаться с ним в такт. Волна наслаждения, в которой она купалась сейчас, готова была её затопить. Бьянка двигалась всё быстрее и быстрее, обхватив гонами поясницу Бертрана. Вдруг, когда она ожидала пика своего наслаждения, Бертран резко отстранился от неё и спокойно сел на своё место. Бьянка изумлённо раскрыла глаза, подёрнутые пеленой страсти.
- Теперь ты поняла, от чего отказывалась тогда и чего не хочешь сейчас?
Бьянка медленно приходила в себя. Ощутив влагу под собой, она вдруг с ужасом поняла ,что произошло.
- Ты… ты изнасиловал меня! – прошептала она дрожащими губами. Бертран оглушительно рассмеялся и хлопнул себя по голым ногам.
- Ты себе-то не ври, - грубо сказал он. – Я думал, хоть это тебя чему научит. Но нет – как была лицемерной ханжой, так и осталась.
- Бертран! – раздалось снаружи. – Она готова?
- Эта святоша никогда не будет готова, - произнёс Бертран в открытую дверь. – Она хочет мужика, но не хочет в этом никому признаваться.
В проёме кареты показалась всклокоченная голова.
- Ну и чёрт с ней. Если она сама не знает, чего хочет, то мы знаем, чего хотим мы. И плевать тогда на её желания.
Всклокоченная голова оглядела Бьянку с ног до головы, хмыкнула при виде красного пятна на платье и обернулась к стоявшим позади него. Взмах руки – и Бьянку, не слишком церемонясь, вытащили из кареты и унесли.
- Не мог утерпеть? – ухмыляясь, произнесла всклокоченная голова, глядя, как Бертран приводил в порядок свою одежду.
- Я её не брюхатил, если ты об этом, - со смехом сказал Бертран, застёгивая штаны. – Я просто показал ей возможности её тела.
- Ну-ну, учитель ты наш, - ухмылялась всклокоченная голова. И они медленно пошли вслед за Бьянкой и сопровождавшими её людьми.

Глава девятая

Разглядеть тех, кто её наполовину нёс, наполовину тащил, Бьянка могла с большим трудом: наступившие сумерки, мельтешение рук и разномастная одежда отвлекали её внимание. Одно она заметила: все, сопровождавшие её, были почти одного роста, одной комплекции, безмолвные и бесстрастные. Поначалу Бьянка пыталась сопротивляться. Но несколько твёрдых рук ей как тисками сжали бока и плечи, в то время, как другие руки продолжали тащить её вперёд.
Наконец процессия подошла к пересохшему осыпавшемуся оврагу. На другой его стороне темнело полуразрушенное здание. Некоторое время процессия стояла молча на месте, словно чего-то ожидая к ним подошли Бертран и человек со всклокоченной головой. Бертран посмотрел на овраг, на темнеющие развалины, на всклокоченную голову своего спутника. Тот усмехнулся.
- Вперёд, - негромко сказал он.
Ряды одинаковых людей дрогнули, и Бьянка взлетела над оврагом. Через мгновение сильные руки перекинули её на другую сторону, словно мешок с сеном. Бьянка упала на бок, ударившись плечом и вскрикнув от боли. По её ногам струйкой продолжала бежать кровь.
- Что ты вытворяешь? – закричала она Бертрану, тяжело поднимаясь и покачиваясь от потери крови.
Развеселившийся Бертран стал резво спускаться по склону оврага. Его спутник и молчаливые близнецы последовали за ним.
На подходе к руинам из них показалось невообразимое существо: горбатая старуха в лохмотьях, один глаз на лице которой находился гораздо ниже, чем ему полагалось быть, из раздвоенного носа стекала желтоватая жидкость, а пальцы были длинными и скрюченными. Её резко прозвучавший голос Бьянке показался карканьем вороны:
- Бертран, отродье сатаны, ты хочешь убить её?
Бьянка обернулась и закричала от ужаса. Бертран расхохотался.
- Нет, тётушка. Катерина её подлечит.
- Она приехала?
- Ещё нет. Она в пути.
- Так, пока она доедет – эта кровью истечёт. - Старуха указала глазами на бледную Бьянку.
- Ничего с ней не сделается. Ты поставишь ей примочку с травами.
- Какую ещё примочку?
- Мне Катерина как-то говорила, - задумчиво глядя на старуху, произнёс Бертран, - что есть травы, которые помогают крови сворачиваться.
- Ну-ну.
Старуха оглядела Бьянку и махнула рукой. Рядом с Бьянкой оказались одинаковые люди и безмолвно подхватили её под руки. Довольно быстро они поднесли её к руинам, оказавшимся старой церковью. Так же безмолвно они внесли её внутрь мимо уродливой старухи. Внутри в полумраке Бьянка заметила других личностей самого странного вида. Она мотала головой и жмурилась, пытаясь отогнать ужасные видения: циклопы, горбуны, одноногие уроды, женины с бородами, мужчины с рогами – все они стояли по углам церкви и плотоядно смотрели на неё, чего-то ожидая. Из всего этого паноптикума к Бьянке подошла слепая девушка с бельмами на обоих глазах. Ощупывая воздух перед собой, она остановилась около неё и потянула носом:
- Бертран, обязательно было её лишать девственности сейчас? – неожиданно низким голосом спросила она.
- Далась вам всем эта девственность, - ворча, произнёс запыхавшийся Бертран, появляясь в дверях и отряхивая платье. За ним, посмеиваясь, семенил его спутник.
- Не в невинности дело, - ответила слепая. – А в том, что у неё до сих пор идёт кровь.
- Тётя Летиция мне уже об этом сказала. Проведите её в исповедальню, и я устраню протечку. Тётушка мне поможет смешать травки.
Он махнул рукой, и безмолвные близнецы потащили Бьянку к маленькому деревянному ящику направо от входа. Прихрамывающая горбатая старуха следовала за ними. Бертран оглядел внутренность церкви, людей в ней и, удовлетворённо хмыкнув, последовал за ними.

Глава десятая

Дальнейшее Бьянка помнила смутно. В исповедальне ей развязали руки и, помассировав их, связали над головой, подвесив на крюк, неуклюже вбитый в стену. Слепая ножом отрезала юбки и сняла каркас, оставив Бьянку обнажённой снизу. В соседней исповедальне Бертран, уродливая старуха и тот, неведомый Бьянке человек, что встретил их вначале, занимались дурно пахнущими манипуляциями. Как им это удавалось в такой тесноте, Бьянка не знала.
Через некоторое время Бертран вошёл к ней, неся тампон, пропитанный какой-то жидкостью. Не слишком церемонясь, он ввёл его Бьянке между ног, несмотря на её протесты и сопротивление. Затем он связал ей ноги и гладил её живот, треугольник волос снизу и зад, доведя её снова до исступления. Не давая себе труда отвернуться, он достал свой член из штанов и онанировал в её присутствии. Дверь исповедальни, при этом, оставалась открытой, и разгорячённые уродливые морды могли видеть все его манипуляции. Некоторые из мужчин тянулись к своим штанам, а женщины сладострастно рвали на себе платья, обнажая не слишком привлекательные тела в язвах и фурункулах.
Глядя на это буйство похоти и грязи, Бьянка просто закрыла глаза и стала шёпотом молиться.
Когда вспышка сладострастия миновала, Бьянку сняли с крюка, раздели до конца и унесли вглубь церкви, в маленькую тёмную комнату. Там её обмыли, а Бертран смазал ей синяки сероватой вязкой мазью и вправил плечо, пострадавшее при падении в овраг. Затем, не оставив ни свечи, ни воды, Бьянку оставили одну. Голодная и замёрзшая, она погрузилась в тяжёлый сон.
- Через час я сменю ей тампон, - произнёс Бертран старухе, прислушиваясь к неровному дыханию Бьянки за дверью.
- Не проснётся?
- Не сможет. Я в тампон добавил некоей травы, от которой она проспит, как колода, часа три .так что, к ритуалу можно будет приступить уже завтра.
- Ты уверен? Она же была девственницей – её влагалище ещё не разработано.
- Вот и разработается, - грубо сказал Бертран, отходя от двери. – Если снова потечёт кровь – будем ставить тампоны. Нам от неё ребёнок нужен. А сама она может хоть сдохнуть, пусть только сначала зачнёт и родит.
Старуха ухмыльнулась и захромала за Бертраном.
Сквозь наваливающийся сон прислушиваясь к удаляющимся шагам, Бьянка впала в какое-то оцепенение. Вся её жизнь в одночасье кончилась. Если раньше у неё была надежда, что всеобщее помешательство, вызванное трудностями жизни, может закончиться, что, несмотря на казнь короля и ушедшую к чертям королевскую власть, мудрый правитель придёт в страну, что, в конце концов, и её жизнь войдёт хоть в какое-то спокойное русло – теперь она поняла, что это конец. Она станет матерью какого-нибудь урода из семьи, проклятой несколько столетий назад. То, чего она страшилась, отказавшись в нежном возрасте от семьи, то, что она провидела в своих снах, сбывается. Бог весть как, но они нашли её. Хотя… Бьянка вспомнила, что в её роду все умели читать мысли друг друга. Кто лучше, кто хуже, но умели. Особо одарённые могли даже чувствовать друг друга. Она и сама чувствовала…
Мысли Бьянки стали путаться. Потеря крови и лекарственные опыты Бертрана наконец погрузили ее в забытье.

Глава одиннадцатая

Манипуляций со сменой тампонов Бьянка не ощутила. Сколько прошло времени, когда она очнулась, она не знала. Только, открыв глаза, она решила, что ослепла – такая стояла тьма вокруг. Ощупав себя, Бьянка поняла, что она не связана и лежит на соломенном тюфяке.
- Наконец ты проснулась, - раздался женский голос.
- Кто тут? – испуганно сжавшись, спросила Бьянка.
- Моё имя тебе всё равно ничего не скажет. Мне же надо подготовить тебя к ритуалу.
- Какому ещё ритуалу? – спросила Бьянка, вспомнив слова Бертрана в карете и перешёптывания под своей дверью.
- Оплодотворения, - произнесла женщина.
Раздался шорох, и Бьянка увидела у своего лица бледное лицо девушки с бельмами.
- Тебя надо помыть и умастить благовониями. А так же удалить тампон из влагалища.
- Оплодотворения! А если я не хочу?
- Тебя никто не спрашивает. Нашей семье ты нужна. И ты сделаешь то, что хочет семья.
- Но почему я? Почему здесь?
- Хочешь сначала поговорить? – Девушка села у изголовья. – Ладно. Уже два или три поколения, как вырождается наш род…
- Вырождается? По-моему, он вырождается уже давно, с Гугенотских войн.
- Ты будешь слушать или мы сразу перейдём к делу? – Голос посуровел.
- Я слушаю, слушаю, - покорно сказала Бьянка.
- Вырождение нашего рода - это потеря его талантов. Ты и сама могла бы это понять, когда увидела нас. Всё меньше из нас умеют читать мысли людей, всё меньше из нас чувствуют друг друга, всё меньше из нас могут читать будущее или влиять на волю людей. Когда это только началось, таковых из нас отправляли жить сюда, в катакомбы под старой церковью Кретея. Сюда, куда являлся Хозяин. Здесь мы должны были набираться сил. Здесь мы жили и пытались дать жизнь лучшим нашим потомкам. Но это получалось всё хуже и хуже. Уродства тела множились, а таланты разума иссякали. Потому, когда особа талантливые из нас и заварили всю эту революционную кашу, остальные не смогли удержать её в рамках, нужных нам. Потому выжившим пришлось прятаться и жить тут. Бертран де Го, Бертран ле Муи, Гильом де Го, Гильом ле Муи, ты и Катерина – последние, кто может передать свою уникальность потомкам. Но, оказалось, что Катерина де Го – бесплодна. Остаёшься только ты.
- Есть ещё Катерина ле Муи, - вырвалось у Бьянки.
- Ты знаешь? – Белое лицо метнулось к ней. – Знаешь. Ты её чувствуешь.
Бьянка замотала головой. Она не знала, откуда ей известно о второй Катерине. Но единственная мелькнувшая у неё надежда была на то, что пока семья будет искать её, вторую Катерину, то Бьянку оставят в покое.
- Не думай, тебя в покое не оставят, - словно прочитав её мысли, произнесла девушка. – Помнишь поговорку о синице? Даже, если вторая Катерина найдётся, ты уж точно дашь семье наследника. Лишняя страховка не помешает.
Бьянка похолодела. Маленькая искра надежды потухла.
- Вот потому сегодня будет произведён ритуал. И каждый из четырёх твоих кузенов войдёт в тебя. И будут входить каждый день, пока ты не понесёшь. А потом будут ждать родов.
- А потом?
- Ты доживи сначала, - грубо сказала девушка.
Снова послышался шорох, и дверь каморки раскрылась, впуская слабый свет.
- Идём. У нас ещё много дел.
Бьянка встала, покачиваясь, и на негнущихся ногах последовала  двери. Сквозняк обдувал её обнажённое тело.
Слепая девушка повела её тёмными сырыми коридорами и узкими щербатыми лестницами куда-то вниз. На всём пути их сопровождали горящие глаза на уродливых лицах, которые похотливо ощупывали Бьянку, тщетно пытавшуюся прикрыться руками.
Наконец они пришли в довольно просторную комнату с низким потолком, где стояла бочка с водой. Вокруг стояли женщины с простынями. Из бочки шёл пар.
Не церемонясь, женщина с бесстрастным лицом и пустыми глазами подхватила Бьянку как пушинку и опустила в горячую воду. Бьянка вскрикнула. Но ни одна из женщин не прореагировала. Та, которая опустила её в воду, развернулась и достала откуда-то кусок приятно пахнущего мыла. Другая такая же бесстрастная женщина уже держала в руках мочалку. В четыре руки они тёрли её так, как будто мыли пол или собирали сено в конюшне. Мало заботясь о том, попало ли мыло в глаза, а вода в рот, они довольно быстро закончили процедуру. Третья бесстрастная женщина подошла и выдернула Бьянку из бочки. Четвёртая обернула её простынёй. И всё это в полном молчании, без эмоций.
- Кто они такие? – наконец вскричала Бьянка, когда первые две вытирали её, нимало не заботясь о том, что своими резкими движениями причиняют ей боль.
- Это големы. С мужчинами ты знакома. Это – големы-женщины. Пока их создавать мы ещё не разучились. Но теряем способности воздействовать на них.
- Големы? – Бьянка помертвела. Она в детстве слышала о том, как какой-то её далёкий предок научился делать людей из глины, и с помощью заклинаний оживлять их и заставлял подчиняться своей воле. Тогда это казалось ей жуткой сказкой. Но сейчас, глядя в эти пустые глаза, она понимала, что сказочного тут было мало. И не имело уже значения – из глины ли или нет эти люди – главное было то, что они абсолютно подчинялись тому, в чьей власти находились их разум и воля. И этим человеком была не она, Бьянка.
Покончив с мытьём, Бьянку уложили на скамью и начали поливать маслами и втирать мази. То ли от манипуляций, то ли от состава масел и мазей тело Бьянки зажглось, и она почувствовала нарастающее желание, как тогда, когда её ласкал Бертран. Бьянка была противна сама себе. Но с желанием тела она ничего не могла поделать.
Когда притирания были закончены, Бьянку обернули в благоухающую простыню, и слепая опять повела её сырыми коридорами куда-то мимо каменных стен. В сумраке Бьянка пыталась хоть как-то сориентироваться. Но это оказалось невозможным – все стены были похожи, а количество переходов и лестниц сбило её со счёта.
Наконец они оказались в ярко освещённой просторной зале с высоким сводом, который поддерживали массивные чёрные колонны. Перед дальней от входа стеной находилась каменная глыба. Представлявшая собой алтарь или жертвенник. В центре комнаты ярко полыхал огонь. Вокруг него стояли уроды и уродцы, которых Бьянка видела, когда её только привели в это место. Они то ли мычали, то ли пели на каком-то непонятном языке. Знакомая уже Бьянке горбатая старуха стояла поодаль и в такт завываниям что-то бросала в огонь.
Наконец на высокой ноте пение резко оборвалось. Старуха вскинула руки, окружавшие неё попадали на пол. От дыма у Бьянки закружилась голова, и она пошатнулась. Невесть откуда взявшиеся големы подхватили её под руки и поволокли к алтарю. Бьянка слабо пыталась отбиваться, но те не обращали на неё внимания.
Бросив её как куклу на алтарь, они встали вокруг него, держа каждый кто руку, кто ногу Бьянки. Старуха снова взмахнула руками. Упавшие уроды поднялись. Снова послышалось завывание. В зал вошли мужчины в чёрных плащах. Старуха подошла к Бьянке с какой-то миской в руках. Остановившись около алтаря и воздев миску кверху, старуха прокаркала:
- Тебе, Хозяин наших душ, вручаем мы нашу судьбу и смиренно приносим в жертву эту женщину! Прими это и не оставь нас своим покровительством!
С этими словами она тонкой струёй начала лить на живот Бьянке вязкую жидкость. От терпкого запаха Бьянка уже не понимала, кто она и что вокруг. Ей хотелось только одного: чтобы кто-нибудь утолил её похоть.
Мужчины в чёрных плащах окружили алтарь и по мановению руки старухи скинули их, оказавшись совершенно обнажёнными. Краем глаза Бьянка видела восставший пенис одного из них. Она застонала и задёргалась под руками големов.
- Приступайте, - властно прокаркала старуха, протягивая большой кривой нож к ближайшему к ней голому мужчине.
Те не заставили себя ждать. Бертран де Го, первым принявший нож из рук старухи, надрезал себе ладонь, и капля за каплей его кровь смешалась с вязкой жидкостью на животе Бьянки. Перемешав смесь рукой, он стал втирать её Бьянке в промежность. Затем под завывания остальных членов семьи он быстро вскарабкался на алтарь и без всяких предисловий вошёл в Бьянку. Несколько конвульсий, сладострастного пыхтения и дрожь пронзила его и Бьянку. Слезая с неё, он присел на край алтаря, давая простор следующему. Действие с кровью и совокуплением повторилось. Гильом ле Муи управился быстро. Безумный Бертран ле Муи, стоя с набухшим членом, долго не мог понять, что от него требуется. Ему на помощь пришёл Бертран де Го: разрезав его ладонь, смешав его рукой на животе Бьянки смесь и обмазав ею промежность, он подтолкнул безумца на алтарь. Природа взяла своё, и Бертран ле Муи свою миссию выполнил. Дольше всех на Бьянке провозился Гильом де Го: его истеричная натура никак не давала вырваться семени на свободу.
Наконец, когда все четверо сделали своё дело и сидели по четырём углам алтаря, старуха подошла к Бьянке с миской в руках.
- Пей, - приказала она.
Но Бьянка уже начала приходить в себя. Она изо всех сил стала мотать головой и кричать.
- Держите её, приказала старуха големам.
Двое, что держали её руки одной рукой, другой схватили её голову. Старуха зажала ей нос и стала вливать в открывшийся в жажде воздуха рот обжигающую жидкость. Чтобы не захлебнуться, Бьянка судорожно глотала варево.
Наконец миска опустела и големы, подчиняясь старухе, отпустили голову Бьянки. Безвольная и ничего не соображающая, она смотрела в уродливое лицо старухи, в пустые глаза големов.  Через мгновение та отошла в сторону и хлопнула в ладоши. Завывание смолкло. Четверо мужчин, встрепенувшись, кинулись к Бьянке. Сколько их одновременно было в её теле, она не могла сказать. Странная апатия овладела ею. Ей не было больно, страшно или противно. Ей было всё равно.
Насытившиеся мужчины, тяжело дыша, отошли от алтаря и повалились у костра. Минуты тишины сменились воплями: каждый уродец устремился к алтарю и к разведённым ногам Бьянки. Вскоре воцарился хаос: смешение рук, ног, стоны, пыхтение отражались от каменных стен. Трое мужчин с усмешкой переговаривались на полу. Четвёртый бессмысленно смотрел в пустоту. Наконец один из них встал и направился к куче у алтаря. Его член требовал себе нового ложа. Вскоре за ним поднялись её двое. Старуха, глядя на них, задрав свои юбки, ласкала себя между ног рукой, другой ритмично всовывая и высовывая из себя узкую деревянную палку. Всеобщее безумие достигло апогея, и Бьянка, закрыв глаза, провалилась в забытье. Между её ног сладострастно пыхтел горбатый циклоп, периодически слизывая капельки влаги с живота Бьянки…

Глава двенадцатая

- Ритуал тогда прошёл удачно: наша святоша ждёт близнецов, - говорил Бертран, сидя в каменной комнате у очага, покачивая ногой в белом чулке.
- Согласна. Только зачем ей было руки-ноги рубить? – ворчливо спросила Катерина. Стоя в стороне у каменного стола, она толкла в ступке какие-то травы. – Она бы и так от нас не убежала.
- Калеке стражи не нужны. А наши големы долго не живут, сама знаешь. Ну а родственнички в виде стражи – это как петуха в курятник запускать, - Бертран расхохотался. – Первые месяцы – ладно. А потом? Вдруг бы своей прытью они навредили ребёнку?
- Прытью. Скажешь тоже.
- Да-да, милая кузина. Умом бог нашу родню стал обделять, зато похоти отмеривает лоханями. – Он снова засмеялся. – Ничего. Родятся дети, мы ещё один ритуал проведём.
- Если она во время родов не помрёт.
- А это уже твоё дело, - вмиг посерьёзнев, сказал Бертран.
Он вышел из каменной комнаты и по бесчисленным коридорам и лестницам поднялся на поверхность. Над горизонтом садилось ярко-красное солнце. Вечерняя прохлада остужала тело.
- Ну что, бог? – спросил Бертран, обращаясь к светилу. – Ты сам не знаешь, что тебе надо от нашей семьи. А может и нет тебя вовсе? Может, это я - бог?
Он широко раскинул руки и во всю силу своих легких заорал догоравшему светилу:
- Я – бог! Бог – это я! – и громко расхохотался.
Вспугнутые резкими звуками полусонные птицы огромной стаей вспорхнули со своих веток. Сверчки замолчали. Гнетущая тишина опустилась над руинами старой разрушенной церкви на окраине маленького городка Кретей.

Глава тринадцатая

Шла революция. Опасаясь её, король стянул войска в окрестности Версаля и уволил Неккера. Парижане, в свою очередь, опасаясь нападения королевских войск, штурмовали Бастилию и в течение нескольких дней держали город под контролем. Эти стихийные возмущения заставили наиболее разумных и дальновидных аристократов покинуть Францию. Вслед за взятием Бастилии по стране прокатилась волна крестьянских восстаний, которые стимулировали заседание Учредительного собрания, которое проголосовало за отмену всех повинностей крестьян, а через три недели приняло «Декларацию прав человека и гражданина». Король, очнувшийся от своих дел, с удивлением обнаружил, что в своей стране он далеко уже не король, хоть и продолжал так называться. Однако поделать он уже ничего не мог – всё решалось без него. Тогда он решил последовать примеру своих разумных и осторожных подданных, и попытался бежать. Но в пограничном городе Варенне он был узнан, как говорит история, благодаря своему портрету на луидоре, схвачен и препровождён в Париж как пленник. Sic transit gloria mundi - так проходит земная слава. Портрет короля на деньгах – символ могущества власти, стал его пропуском в тюрьму. Однако, согласно новой конституции, он снова был признан королём. Двусмысленная ситуация и положение короля Людовика XVI подвигли императора Священной Римской империи Леопольда II и короля Пруссии Фридрих Вильгельма II оказать помощь французскому королю и начать войну. Между тем монархия во Франции была упразднена. В декабре 1792 года Людовик XVI предстал перед судом. Благодаря найденным в личных вещах Марии-Антуанетты письмам, его и королеву обвинили в предательстве и связях с врагом, и 21 января 1793 года обезглавили. По слухам, революционную возню, приведшую к казни короля, затеяли и провели тамплиеры, возрождённое общество которых тайно продолжало существовать. Создавшаяся неразбериха во власти и финансах привели к власти «Общество друзей конституции», заседавшее в якобинском монастыре Парижа и в итоге получившее своё название. Жёсткое противостояние депутатам от департамента  Жиронда, прозванных жирондистами, бывших первыми лидерами революции, державших в руках кабинет министров, и выступавших за умеренное правление, а так же решимость любой ценой превратить Францию в республику приводило к восстаниям, которые жестоко подавлялись. В подобной обстановке всеобщего хаоса появилась новая вера – религия Разума, дополнявшаяся пуританской моралью, церемониями общественных работ и новым календарём. Однако, «пророк новой веры» Робеспьер в результате заговора был отстранён от власти 9 термидора (27 июля 1794 года) и на следующий день казнён. Национальный Конвент, выбранный на Учредительном собрании в период объявления войны, где раньше преобладали представители народных масс, превратился, по сути, в бюрократический орган с неограниченной властью. В октябре 1795 года его осадила толпа роялистски настроенных французов. И лишь благодаря молодому артиллерийскому офицеру корсиканцу Наполеону Бонапарту при помощи картечи она была рассеяна, Конвент распущен и на его место встала Директория – сложный механизм государственного управления, пронизанный коррупцией и не всегда эффективный. Однако за четыре года своего правления она провела две большие войны. Одна – поход Бонапарта в Италию, завершившийся заключением Кампоформийского мирного договора, а другая была направлена против Второй коалиции (Австрия, Великобритания, Неаполь, Османская империя, Португалия и Россия). Переворот 18 брюмера (9 ноября 1799 года) заменил Директорию Консульством. Правительство с небольшим влиянием на правительство, смогшее реорганизовать Францию и Европу. Должность консула, первым, из которых стал упомянутый Наполеон Бонапарт, стала первой ступенькой к всевластию младшего корсиканского офицера. XIX век открывал новое имя и новую эпоху, новые действующие лица и страны, новые загадки и вымыслы. Новые герои новой истории ещё напишут свои имена и свои подвиги в историю человечества. Технический прогресс семимильными шагами ведёт его к процветанию и гибели, ибо человеку свойственно разрушать. И все его благие помыслы рано или поздно приводят к уничтожению себе подобных и окружающего его мира. Но это будет. Пока же мы «на мягких лапах» и в соответствии с латинской поговоркой «поспешай медленно» продолжим наше повествование.


Часть восьмая

Глава первая

- Консул, к тебе посетитель, - Ординарец с непроницаемым лицом, держа бумаги в руках, прикрыл дверь за спиной. – Он приходит уже в восьмой раз.
- Кто он? – Невысокий человек в расстёгнутом мундире устало откинулся на спинку стула.
- Аристократ. Из этих, - Ординарец презрительно щёлкнул пальцами. – Из бывших, - Он положил бумаги на стол, на котором в беспорядке валялись книги, перья, карты, донесения и исчёрканные мелким почерком и заляпанные кляксами листы. Оттерев пот мятым платком, ординарец сел на стул, стоявший рядом со столом.
- У этого, - Невысокий человек повторил презрительный жест ординарца. – Есть имя? Как он назвался?
- Некий Фластилар. Он настаивает на встрече с тобой. Говорит, что у него для тебя нечто важное.
Последние слова он произнёс с лёгким презрением. Это был человек средних лет, служивший презираемому им Людовику XVI и во время революционной смуты поддерживавший жирондистов. Он не любил Робеспьера и Мюрата, он стал презирать Дантона, разочаровался в революции, видя, во что она вылилась после казни низложенного ничтожного короля, устал от якобинского террора и диктатуры и коррупции Директории, и теперь, умудрённый опытом, он ничего не ждал от консульства. Новая конституция, введённая Первым консулом Бонапартом, заставила его внимательнее присмотреться к этому невысокому человеку с редкими вечно прилизанными волосами. Ещё во время осады Конвента роялистами в октябре 1795 года он заметил этого офицера. Заметил, как растерянные войска под его руководством, слаженно действуя, разогнали угрожающую толпу. О, что такое толпа, ординарец Жан Мишле знал. На его седеющих висках остались отметины от дубинок, пуль и вертелов парижан, которых он в составе Национальной гвардии пытался привести к порядку. Он знал мощь разъярённого народа, который в один день снёс твердыню Бастилию, много лет служившую символом, оплотом и гарантией королей. Даже глуповатому Людовику в конце концов, стало ясно, что с разрушением Бастилии разрушился прежний мир. Что нет больше монархов, помазанников божьих, что нет восторженного народа, обожающего своего повелителя. Пришло новое время. Потоп, которого не страшился предшественник казнённого короля, поглотил тогда Францию. Потоп из крови. Десять лет смертей сменились горой бумаг. Нет, войны не закончились. Они не закончатся никогда, пока жив хоть один человек. Однако финансы, из-за недостатка которых собственно и началась смута, благодаря грамотному построению налоговой системы, постепенно увеличивались. Всеобщая воинская повинность обеспечивала бесперебойную поставку солдат. Бонапарта любили в своей стране и боялись вне её. Его воинская слава, пока ничем особенным не подтверждённая, бежала впереди него. Всё это вместе взятое заставило Жана Мишле, не ждавшего от жизни вообще и от Франции в частности, ничего хорошего, служить простым ординарцем у Первого консула. На самом деле он стал уже чем-то вроде доверенного лица у вечно занятого делами правителя. Письма солдатских матерей и вдов, просьбы бывших аристократов и декреты нынешнего правительства, прежде чем попасть к Первому консулу, проходили через него. Он не любил аристократов, во время революции бежавших из страны или прятавшихся как крысы в норах. Его постепенно стали раздражать слезливые письма детей, вдов и матерей, которые, обращаясь к консулу, умоляли его не оставить «родственников людей, воевавших за него». Пенсии, пособия, назначенные консулом на заре его правления, теперь тяжким бременем лежали на Жане Мишле. Слишком многие хотели получить деньги за «участие в революции», и всех их надо было проверить. А декреты, указы и прочая писанина правительства, которая часто была просто тратой бумаги – не должны были лишний раз отрывать консула от главного, от его проблем со всей  Европой, ещё державшейся за монархию и в Первом консуле видевшей узурпатора трона Бурбонов.
- Он не сказал, что именно ему надо? – Консул, откинувшись на стуле, бросил на бумаги перо. Тёмные кляксы заляпали исчёрканную заметками бумагу.
Жан Мишле слегка вздрогнул и очнулся от своих мыслей.
- Он сказал только, что его сообщение настолько важно, что он будет приходить до тех пор, пока ты его не примешь.
Революционная свобода ещё не выветрилась из Пале-Ройяля и Тюильри, где они находились. И обращение на «ты» не коробило консула. Взяв в пример патрициев древности, он и перенял их обращение. Лишь став императором, Наполеон ввёл придворный этикет, впрочем, не такой уж строгий и сложный, как при прежних королях.
- Сообщение, - Наполеон презрительно улыбнулся. – Все их сообщения не стоят и той грязи, по которой они доносят их до меня. Зато взамен они всегда требуют одного: восстановления себя в правах на свои владения. Всё это было и будет, пока жив хоть один прежний аристократ.
Наполеон потёр переносицу.
- Однако он пришёл в восьмой раз?
- Да. Он приходит каждое утро в десять и уходит с наступлением темноты. И это только те визиты, о которых я знаю.
- Вот как, Мишле? – Наполеон улыбнулся. – В этом здании есть что-то, что тебе неизвестно?
- Да, консул. Наружная охрана говорит, что похожий человек около месяца пытался пройти внутрь. Но его не пускали из-за подозрительного вида.
- Вот как? – Наполеон равнодушно перелистывал бумаги, принесённые Мишле.
- Да. Лейтенант сказал, что он слишком был похож на обедневшего аристократа.
- И что же случилось потом? – Голос Наполеона не выражал ни эмоций, ни какой-либо заинтересованности.
- Потом я наткнулся на него, когда уходил домой.
- Ты всё ещё ходишь пешком?
- Я не барон, не граф, чтобы ездить в карете, - пробурчал Мишле. Его задевало, что настырный незнакомец, заинтересовавший-таки его, никак не заинтересовал консула. Впрочем, беседовал с этим человеком не он, а его всего лишь ординарец.
Уловив недовольство ординарца, консул поднял голову и улыбнулся.
- Не сердись, Мишле. Просто я боюсь за тебя. Несмотря на всеобщую любовь ко мне в народе, в правительстве ни меня, ни тебя не одобряют.
Ординарец кивнул. Консул Бонапарт ещё не стал императором Наполеоном, желчным и нервным человеком, ослеплённым своими победами и раздражённый неудачами. Москва и Ватерлоо ещё не сделали из него мрачного фаталиста. Это ещё был человек, и это ещё не была историческая личность, заботящаяся не о людях в частности, а о народе вообще, не о Франции, а об империи и не о человеке, а о том, в состоянии ли он выполнить свои обязанности.
Мишле снова кивнул и молча ждал.
Наконец консул отбросил бумаги и посмотрел на него.
- Так что же произошло, когда ты на него наткнулся? – Он соединил кончики пальцев и внимательно посмотрел на сидящего ординарца. Мишле закинул ногу на ногу и покрутил ус.
- Он спросил, кто я. Я хотел пройти мимо, но он схватил меня за рукав и сказал, что я служу у великого человека.
- Вот как? – Консул улыбнулся. – Сказал? Не спросил?
- Именно. Я ответил, что служу у тебя. Тогда он сказал, что у него сообщение чрезвычайной важности, которое затронет не только тебя, но и всю Францию и даже Европу.
- Вот как? – снова улыбнулся Наполеон. – Однако этот вельможный проходимец умеет заинтересовать.
- Я тоже так подумал, - без улыбки кивнул Мишле. – Поэтому, не обещая ничего, я разрешил пускать его внутрь. Под присмотром, разумеется. Если его сообщение действительно стоящее, он, в конце концов, передаст его тебе. А если нет, то бесполезное ожидание ему надоест.
- Ты умный человек, Мишле. Я в тебе не ошибся.
Ординарец кивнул и нахмурился.
- Но он продолжал приходить и ждать.
- Что ж, - Консул встал и потянулся. – Если он так настойчив, его надо увидеть.
- Я бы ещё заставил его ждать, - Хмурая гримаса не сходила с лица ординарца. – Не нравится он мне.
- Это ещё больше заставляет меня хотеть увидеть его. Пригласи. Я хочу с ним поговорить.
Мишле встал, бормоча что-то себе под нос, и вышел.

Глава вторая

Через несколько минут дверь открылась, впуская молодого человека лет двадцати семи с тонкими чертами красивого лица, тёмными волосами и чёрными блестящими глазами. Над узкими губами, оттеняя безупречные белые зубы, темнела ниточка усов. Он остановился на пороге, глядя на консула, стоявшего опершись о камин. Носком сапога он пытался пододвинуть полено, наполовину сгоревшее ещё вечером. Подняв глаза, консул посмотрел на вошедшего. Затем, сложив руки на груди, медленно подошёл к нему.
- Вы назвались Фластиларом. А как вас зовут на самом деле? – Он не сводил взгляда с лица молодого человека. Даже на расстоянии было заметно, что консул уступал ему в росте.
- Моё имя вам ничего не скажет, - Голос вошедшего был мягкий, успокаивающий. – Я из старого баронского рода. Но пришёл не за тем, чтобы рассказывать историю своей семьи. Я хотел предложить вам сделку.
- Вот как? – Консул отошёл к столу и взял в руки бумаги. – А я думал, что вы хотите мне передать важное сообщение. По вашим словам, оно настолько важное, что затронет не только меня, но и всю Европу.
Молодой человек помолчал. Он смотрел на консула, перебиравшего и прочитывавшего бумаги и как будто забывшего о нём. Пройдя по комнате, молодой человек опёрся о камин со стороны, противоположной той, о которую консул опирался до этого. Наполеон поднял глаза от бумаг.
- Что вы знаете о Копье Лонгина? – спросил молодой человек, разглядывая с безразличным видом безделушки на камине.
- Копьё Лонгина? – Консул отбросил бумаги и сел на стул. Лицо его выражало недоумение и озабоченность.
- Да, Копьё судьбы. По преданиям, Люцифер подарил это копьё Александру Великому в обмен на его душу. А позже передал его Лонгину, чтобы он пронзил им Христа на кресте.
- Знаете, у альбигойцев, тамплиеров*, розенкрейцеров**, масонов*** и прочих тайных мистических обществ было полно преданий и реликвий. Даже найденный императрицей Еленой крест существует в стольких щепках, что, если их собрать, получился бы целый лес.
- Однако катарская голова Бафомет существует. Копьё Лонгина тоже. Чаша Грааля и Соломонова печать…
- Это всё сказки, - Консул поднял руку в останавливающем жесте и встал. – Если вы пришли предложить всё это – предлагайте. Я жду. В противном случае, я зря теряю с вами время.
Молодой человек подошёл к консулу. Его глаза, смотревшие сверху вниз, были холодны и непроницаемы, лицо выражало решимость, а голос, когда он начал говорить, утратил мягкость:
- Моё имя Бертран де Го ле Муи, маркиз Монтижи, маркиз де Безе, барон Фластилар, барон Вилландре, лорд Глэдстон, граф Бузони и Баса, виконт Корте и Нуоро. Я знаю, где находится Копьё Лонгина и как им управлять. Не знаю, где находятся Чаша Грааля и Соломонова печать, но знаю, что собой представляет голова Бафомет.
Консул внимательно смотрел на молодого человека. Казалось, титулы не произвели на него впечатления. Он сел, глядя перед собой.
- Бертран де Го? – произнёс он, наконец. - Климент Пятый имеет к вам отношение?
- Это мой предок, - Молодой человек, не дожидаясь предложения, сел на стул, с которого недавно встал ординарец Жан Мишле.
- А Фластилар это анаграмма от Ла Филастр?
- Наоборот. Катерина ле Муи назвалась Ла Филастр, переделав один из своих титулов.
- И вы говорите, что знаете, где Копьё судьбы? Я тоже. В Вене.
Молодой человек усмехнулся.
- А вот что представляет собой голова Бафомет, я не знаю. Просветите меня.
- Голова Бафомет – это голова Иоанна Крестителя, великого мученика и святого катаров, которого они почитали выше Христа. Ибо он прокладывал дорогу  идущему за ним. И первый пострадал за веру, позже названную христианской. Катары считали Мани* воплощением Иоанна Крестителя и почитали его как божьего посланника.
Консул с интересом наклонил голову и улыбнулся.
- Зачем вы всё это мне рассказываете?
Молодой человек помолчал.
- Существуют четыре копья, которые претендуют на название Копья Лонгина. В Нюрнберге, в Риме и ещё где-то. Может, претендентов больше. Но мне известны только эти четыре. Истинное же Копьё судьбы одно. И я знаю, где оно.
- И где же?
- В моём поместье Го. Один из моих предков отправился в Египет за тайнами чернокнижников, чтобы спасти наш род. Оттуда он и привёз Копьё Лонгина.
- Почём вы знаете, что оно настоящее?
- Мой предок, Бертран де Го, ездил в Египет с масонами в качестве секретаря магистра масонской ложи.
- И магистр позволил ему увезти реликвию?
- Магистр был недостойным человеком. Превыше знаний он ставил золото. Мой предок посчитал, что такому человеку нельзя быть магистром и нельзя владеть Копьём судьбы.
- А вашему предку, значит, можно?
- Мой предок думал не о себе, а о своём роде. Из века в век род де Го и ле Муи страдал от государей: английских, французских, испанской инквизиции, итальянских фанатиков, пронырливых иезуитов, которые хотели украсть наши тайны. А ведь миссия нашего рода – хранить, дополнять и передавать тайные знания. Но скоро это будет делать некому: я последний в своём роду, и потомков у меня в обозримом будущем не предвидится.
- И зачем вам я? В деле продолжения великого рода я вам ничем помочь не могу.
- Копьём судьбы может владеть лишь избранный, - сделав вид, что не слышал последней фразы, молодой человек смотрел в пространство перед собой, словно читая неведомое будущее. – Иисус Навин, Александр Великий, император Константин, Саладин, Карл Великий, Людовик Святой, Филипп Красивый Жанна д’Арк, в конце концов, им некоторое время владел Петр Романов, Людовик XIV и бог знает кто ещё. Теперь избранный вы.
- Я? Откуда вам это известно?
- Я это знаю, - просто сказал молодой человек. – Наш род не просто люди. А люди мистически одарённые. Почти все мужчины нашего рода умели предсказывать будущее. А почти все женщины – лечить наложением рук. Я могу быть лишь хранителем. Чтобы Копьё работало, нужен избранный. И нынче этот избранный вы.
- Хорошо. Пусть я избранный. Но, предлагая всё, чего вы хотите взамен?
Молодой человек улыбнулся и стал похож на хитрого Мефистофеля, как его любят изображать художники XIX века – умного, озорного и дьявольски хитрого.
- О, это совершенно банальная вещь. Ваш ординарец верно оценивает всех аристократов. Я не исключение. Я хочу свои поместья в Го и Муи.
- А почему не все остальные? На Англию и Испанию я сейчас повлиять, конечно, не могу. С Корсикой и Сардинией ещё можно попробовать. И почему вы не просите Монтижи и Фластилар? – Наполеон пытался говорить серьёзно, но лёгкая издевка всё же проскочила в его словах.
- Я знаю, что жадностью можно лишь всё погубить, - невозмутимо произнес молодой человек, сделав вид, что не заметил презрения в словах Наполеона. - Тем более что родовыми являются только Муи и Го. А всё остальное – это подлость и самозахват, вероломство и насилие. Это, подогреваемое жадностью, привело к потере всего. Поэтому я хочу лишь то, что мне и моим предкам принадлежит по праву. По моральному праву.
Молодой человек замолчал. Молчал и консул.
Наконец консул встал. Молодой человек тоже поднялся.
- Я обдумаю ваше предложение, Фластилар, - Лицо консула не выражало ничего, в то время как лицо молодого человека выражало суровое упрямство. – Оставьте свой адрес секретарю. Как только я приму решение, я найду вас.
- Как долго я должен ждать?
- Как только я приму решение, - Консул подошёл к двери и распахнул её. – Я дам вам знать.
Он коротко поклонился молодому человеку. Тот нехотя подошёл к двери. В проёме он обернулся и, глядя черными, как ночь глазами в глаза консула, тихо произнёс:
- Не решайте долго. Фортуна может найти другого избранного. И, кто знает, может это будет второй Вашингтон или Пётр Романов. Розенкрейцеры считали, что Иван Романов, которого русские называли Грозным, тоже владел Копьём Лонгина.
- Что не спасло его страну от его сумасшествия.
- Не нам с вами решать, кем должен быть избранный. Не нам с вами дано знать, почему избранный именно он, а не кто-то другой. Сейчас избранный вы. Но жизнь не стоит на месте. Подумайте. Я знаю, какое решение вы примете. Поэтому буду его ждать.
- Если вы знаете, почему торопите меня?
- Я знаю только то, что знаю. Есть Тот, Кто выше меня. И что решит Он, не ведомо даже мне, - загадочно и непонятно произнёс молодой человек и, резко развернувшись, вышел
Эхо его шагов всё ещё звучало в воздухе даже после того, как его пыльный плащ исчез в конце коридора.
- Ну, что я говорил? – хмуро спросил Жан Мишле, подходя к консулу.
- Разузнай мне всё, что касается рода де Го и ле Муи. Я хочу знать, с каким чёртом столкнула меня судьба.

Глава третья

На фоне догорающего неба старый замок семьи де Го казался неприступной крепостью, сурово глядящей на прилегающие поля и леса. Однако подъехав ближе, путники увидели, что время и отсутствие средств у прежних владельцев не пощадили бывший монастырь Сен-Катрин, ставший родовым гнездом проклятой семьи. Некогда широкий ров, окружавший монастырь и вырытый еще первым Бертраном де Го, чтобы придать захваченному им монастырю вид неприступной крепости, превратился, благодаря обвалившимся берегам и ушедшей воде в большую грязную и зловонную канаву. Высокие стены, по которым убегал Жоэс, слуга Жильбера Орси, старого настоятеля соседнего монастыря, зверская казнь которого первым Бертраном де Го вызвала к силе проклятие его семьи, стояли наполовину разрушенные, поросшие мхом и травой, а местами зияли выбитыми камнями. Замковый двор представлял собой смесь каменных улиц и высокой травы. Вместо хозяйственных построек остались одинокие столбы. На некоторых висели на одной петле рассохшиеся двери. Сам замок казался бесформенной грудой камней, местами уложенных в подобие крепости. Провалившаяся крыша не защищала от дождя и снега. Забвение, запустение, пыль и ветхость представляло собой родовое гнездо зловещей семьи. Если и остались в замке потайные комнаты, то механизм тайников, скорее всего давно вышел из строя.
- И ты хочешь отдать Первому консулу всё в обмен на это? – произнёс один из путников, обведя рукой руины. Он медленно слез с лошади.
- Да, уважаемый Мишле. В этом месте всё началось, в нём и должно закончиться, - Второй путник легко спрыгнул со своей лошади.
- Вам не понять этого. Это средоточие нашей семьи. И даже, если вместо замка здесь останется голая земля, я должен владеть ею. А то, что я отдаю… Оно мне не принадлежит. Я лишь хранитель. А владеть должен избранный. Ему я и передаю то, что должен.
Ведя под уздцы лошадь, он прошёл к развалившейся конюшне. Удивительно, но там оставалось сено, в былые времена кем-то заботливо запасённое которое не сгнило совсем и которое не успели растащить окрестные крестьяне. По крайней мере, усталая лошадь его осталась довольна зелёной травой вокруг и пересушенной соломой в углу. Мишле, ещё раз критически оглядев двор, пошёл вслед за ним. Привязав лошадей, путники вошли в здание замка. В просторном зале гулял ветер, перекатывая пыль из одного угла в другой. Массивный герб с пятнами позолоты венчал огромный щербатый камин. Прежде в зимние вечера в нём можно было сжечь целиком бревно или во время пиров и праздников целиком запечь телёнка. Мишле внимательно оглядел герб: чёрная змея о двух ногах, с крыльями и второй головой на хвосте, раскрыв пасть, смотрела на него злыми глазками. Со второй половины герба на него смотрел козёл, очевидно раньше бывший золотым, с головой барана и четырьмя рогами на ней. Одна пара рогов была прямой – козьей, другая закруглённой – бараньей. Его чёрное поле от времени посерело и почти слилось с красным полем на первой половине герба. Внизу на остатках каменной ленты виднелись буквы девиза. По оставшимся можно было угадать: «Быть над всем».
- Колоритные, однако, у вас предки, - произнёс Мишле, указывая на герб.
- Да, амфисбену и титирон объединил в один герб наш давний предок, как только женился, - сказал Бертран де Го, подходя к камину. Он любовно поглаживал его, вспоминая семейное предание о том, что камин был установлен на месте бывшей потайной комнаты аббатисы монастыря Сен-Катрин. Однажды во время очередной пирушки кто-то случайно запустил механизм, который открывал стену. В потайной комнате нашлись сокровища монастыря и то самое предсказание, которое сочинил Жоэс. Никому не приходило в голову, что это просто дурно написанное стихотворение. Наоборот, горбатая и кривоногая дочь Бертрана и Катерины, их вторая дочь после рогатого сына и первой хвостатой дочери, увидела в этих виршах причину своего уродства. Именно с этой Бьянки де Го ле Муи посредственное творение ребёнка и стало считаться в семье предсказанием. Именно с этого времени кто в надежде запутать бога, кто по противоестественному влечению, а кто из злой и жестокой шалости стали сожительствовать не только с окружающими смердами и вассалами, но и с собственными родственниками. Со временем слухи о предсказании и образе жизни семьи разошлись, и не один вассал опасался за свою душу и жизнь и души и жизни своих родственников. Чудодейственное средство сохранения молодости и красоты, столь же ужасное, сколь и бесполезное и пришедшее откуда-то из Румынии, прижилось здесь крепко. Крестьяне, хотя и имевшие множество ртов и мало средств, сначала не очень обращали внимание на то, что их юные дочери, поступая в услужение в замок, обратно не возвращаются. Но однажды и это стало известно. Ванны из крови юных и нетронутых девушек возмутили и ужаснули крестьян. Однако, мор, поднявшийся вскоре, был цинично объявлен Бертраном де Го господним наказанием за непослушание воле господина и сеньора. Затем, для острастки он из мортир разрушил несколько крестьянских построек, и крестьяне перестали роптать открыто. Некоторые ушли в леса и разбойничали или служили дичью для развлекавшихся охотой молодых сеньоров. Потребность убивать людей и есть изредка их мясо, родилась со вторым сыном Бертрана де Го. Оставшиеся в деревнях крестьяне после бесплодных обращений к королю, которому нужны были сокровища и деньги рода де Го и который в связи с эти старался закрывать глаза на творимое в землях указанного рода, смирились со своей долей и жили, уповая на милосердие божье, чтобы «благодать» сеньора обошла их стороной. Даже могущественная инквизиция отступала пред волей сеньоров здешних мест и просьбами короля.
- Так где же ваше Копьё судьбы? – прервал размышления Бертрана Мишле. Бертран вздрогнул и открыл рот, чтобы что-то сказать. Но тут услышал топот лошадей за дверью и голоса. В замок вошли два человека в военной форме.
- Капитан Мишле, - обратился один из них к ординарцу консула. – Первый консул послал нас, чтобы сопровождать тебя и ту вещь, которую ты должен привезти ему, - Он смотрел прямо на Мишле, но Бертран усмехнулся.
- Что такого обо мне узнал консул, что послал сопровождающих? У меня не было намерения убивать вашего капитана.
Молодой человек перевёл взгляд с капитана на Бертрана.
- Я сказал только то, что услышал от консула, - Несмотря на молодость, в его глазах светился ум зрелого человека. – Извините, не представился. Лейтенант Корте и лейтенант Вилландре, к вашим услугам, - Он кивнул, щёлкнув каблуками. То же проделал его товарищ на заднем плане.
Мишле внимательно оглядел молодых людей. Забывчивость о собственном представлении показалась ему невоенной. «Кто же тогда эти юнцы? – думал он. – Молодые бывшие аристократы, пролезшие в полк, чтобы иметь вес у окружающих? Нет, у аристократов не бывает денег, особенно сейчас. Сынки аристократии новоявленной? Может быть. Бывшие лавочники и конюхи, ставшие министрами, всегда имели деньги. И откуда мне знакомы их фамилии? Корте и Вилландре – интересно». Бертран, услыхав их имена, тоже внимательно посмотрел на них. Но лица обоих ничего не выражали.
- Если вы хотите присутствовать при том, как я буду доставать то, что обещал Первому консулу – пожалуйста, за мной. Если нет, то подождите меня здесь. Переночевать в замке не удастся – слишком давно в него никто не заглядывал. Поэтому, я не думаю, что здесь сохранились кровати. Через некоторое время мы выберемся от сюда и переночуем на ближайшем постоялом дворе. Итак, кто пойдёт со мной? – Он поочерёдно оглядел молодых людей и остановил свой взгляд на Мишле. Тот пожал плечами:
- Первый консул поручил мне сопровождать тебя, а не лазить по развалинам. Мне неинтересно, где и что ты прячешь или собираешься найти. Главное, делай это быстрее. Меня в Париже и другие дела ждут.
- Что до меня, - произнёс лейтенант Корте. - то я хотел бы сопровождать тебя. Замок обветшал. Ещё свалишься куда-нибудь.
Бертран зло улыбнулся, однако лицо молодого человека осталось бесстрастным.
- Что ж, идёмте. И не сочтите за дерзость, - Бертран посмотрел на лейтенанта Корте. - Но отослали бы вы вашего товарища в ближайшую гостиницу. К нашему приходу там были бы готовы стол и постель.
Лейтенант повернулся к своему товарищу и открыл, было, рот, но тот, глядя на Мишле, неожиданно спросил:
- Твой приказ, капитан?
«Вот оно, - подумал Мишле. – Вы и попались. Вы вовсе не солдаты. Тогда кто, чёрт побери, вы такие? И откуда у вас форма?». Бертран не сказал ничего, но по его губам блуждала дьявольская улыбка.
- Лейтенант… Вилландре? – Мишле не подал виду, что догадался об их невоенной принадлежности. Лейтенант кивнул. – Поезжай к ближайшему постоялому двору. Он, кажется, называется «Под знаком креста».  Закажи там три комнаты. Мы выедем вскоре за тобой.
Лейтенант отдал честь, по-военному развернулся и чётким шагом вышел.
- Ты, лейтенант, - обратился Мишле к оставшемуся лейтенанту Корте. – Кажется, выражал желание сопровождать господина Фластилара, - Говоря, он внимательно следил за выражением лица лейтенанта. При фамилии Бертрана по его бесстрастному лицу мимолётно пробежало облачко. – Ты прав, твоя помощь ему понадобится. Ступай.
Лейтенант Корте отдал честь и развернулся к Бертрану. Однако, проделал он это не так чётко, как его товарищ. Бертран пожал плечами и вышел через дальнюю дверь. Лейтенант вышел вслед за ним шагом человека, не привыкшего к военному маршу.
- Черти бы взяли этого Фластилара. Не зря он мне не понравился. Был ли у него уговор с этими двумя? Корте, если и лейтенант, то карьеру свою начал совсем недавно. А вот что такое этот Вилландре? И откуда, чёрт меня возьми, мне знакомы эти фамилии?
В раздумьях он мерил шагами зал и покусывал ноготь большого пальца.

Глава четвёртая

Бертран уверенно шёл по тёмным коридорам, сворачивал на поворотах и спускался по лестницам. Наконец они дошли до тупика, оканчивавшегося влажной стеной. Бертран встал справа от неё. Насупившийся лейтенант Корте подошёл к нему почти вплотную.
- Зачем ты делаешь это? – спросил он сурово. Бертран обернулся к нему, сверкая зубами.
- Я так и думал, что вы оба приедете мне помешать.
- Зачем ты хочешь отдать нашу реликвию? – снова сурово спросил Карте.
- Этот кусок железа ничто. А наша семья – всё. Странно, почему я должен тебе это объяснять? Все де Го и ле Муи всегда ставили превыше всего сохранение нашего рода, знаний и даров или проклятий, назови как хочешь. А не старую труху и медяки, способные убедить лишь суеверных глупцов.
- И всё же, зачем ты отдаёшь Первому консулу Копьё Лонгина? А если оно не сработает?
- Ты дурак, Жан. Я проверил звёзды. Я составил его гороскоп, а Катерина раскладывала карты и смотрела в хрустальный шар.
- И что же?
- А то, что Первый консул будет знаменитым полководцем. Так почему бы не иметь с этого выгоду? Золота, которое сохранила Шарлота, - знаешь нашу необъятную кузину? – хватит, чтобы немного восстановить замок. Наследникам же надо будет где-то жить, - Он хитро улыбнулся.
- У тебя есть дети? – хмуро спросил Карте.
- В нашей семье они обязаны быть всегда.
Он повернулся к стене и нащупал камень.
- Забудь об этом, - произнёс он, не поворачиваясь. – Как ты объяснишь Мишле, что перегрыз мне горло? – Он повернул камень, Корте выругался. Стена не дрогнула.
- Чёрт, вот это плохо, - Бертран нахмурился.
- Откуда ты знаешь, что я хотел перегрызть тебе горло?
- Я читал твои мысли, вампир. Ещё я знаю, что Вилландре не чувствует боли. Вот здесь бы его сила пригодилась.
Он закрыл глаза, приложил одну руку ладонью к камню, а вторую водрузил себе на макушку. Через некоторое время он тяжело задышал, тело его напряглось, зубы сжались, а стена, дрогнув, медленно и с жутким скрипом начала поворачиваться. Дрожа с головы до ног, Бертран не убирал руку с камня.
- Скорее подопри дверь, - сквозь зубы прошипел он. – Моих сил может не хватить.
Корте, изумлённо следящий за манипуляциями Бертрана, очнулся и побежал по коридору, по которому они пришли. Найдя несколько увесистых камней, он, кряхтя, доволок их до полуоткрытой стены. Уперев в край, он тяжело выдохнул и оттёр пот ото лба. Бертран опустил руки и рухнул на сырой пол. Стена осталась полуоткрытая. Корте посмотрел на Бертрана. В темноте коридора его лицо отливало синевой. Веки и руки подрагивали.
- Что с тобой? – спросил Корте, присаживаясь на корточки около него.
- Ещё один… талант… нашей семьи… - с трудом хрипло проговорил Бертран. – Ты откуда… свалился?.. Ты знаешь… к какой семье… принадлежишь?..
- Я знаю очень мало, - произнёс Корте, садясь на пол. – Я воспитывался на Сицилии. Моя выжившая из ума тётка говорила, что я виконт Корте, что моими родственниками являются знатные дворянские фамилии Го, Муи, Монтижи, Вилландре, Фластилар, Глэдстон, Бузони, Баса и Нуоро. Что на моей семье лежит проклятие, которое искупится в конце времён. Что она не тётка мне, а всего лишь женщина, которая нашла меня во время революционной смуты, когда моя семья покидала этот замок. В проклятие она поверила, когда увидела, с какой скоростью я расту. Ведь мне ещё нет и тринадцати лет. Я считал её слова бреднями. Однако, когда она умерла, и у меня ничего и никого не осталось, я решил попытать счастья и найти тех, про кого она говорила. В горах около реки По я встретил Жака Вилландре. Как оказалось, он знал ещё меньше меня. Он знал, что был род де Го. Слышал он и о проклятии. Но причин не знал. Имя Вилландре он взял, поскольку ещё помнил, как до революции он там жил. Это были владения его отца, убитого крестьянами во время восстаний. Встретившись, мы решили выяснить, нет ли в живых наших родственников. И что именно за проклятие на нашей семье. Поиски завели нас в Англию к некоему Берту Бриджесу. Он считал себя потомком Элоизы Каннингэм, тётки одной из жён нашего предка. В его семье сохранилась легенда о том, что тётка Элоиза нарочно отправила свою племянницу во Францию замуж, чтобы тут прибрать к рукам замок Глэдстон. Однако Бертран де Го Глэдстон не отдал. Он поселил там своего дядю Гильома, а тётке Элоизе вместе с мужем Бриджесом пришлось лишь в бессильной злобе наблюдать за ними. Ведь Элоиза Каннингэм, урождённая Глэдстон, выйдя замуж, теряла права на фамильный замок по завещанию дяди Джейн, той самой жены. Зато побочная ветвь Бриджесов могла бы его заиметь, если бы Джейн отказалась от него или умерла без наследников. Вот тётка  Элоиза и сделала ход конём. Только напрасно. Замок уплыл к Бертрану де Го. А Гильом ле Муи, поселившийся там, наводил своим внешним видом такой ужас, что трусливый Бриджес и вовсе отказался от дальнейшей борьбы. За что тётка Элоиза его возненавидела. Нынешний Бриджес про проклятие знал мало. Он говорил только,  что если слухи о внешности одного представителя рода, а так же о его образе жизни верны, он не удивлён. Я же поверил в проклятие тогда, когда, добираясь  в Париж, нам с Жаком пришлось узнать свои особенности. В трактире, где мы ночевали, Жак получил шесть ран, когда отстаивал наше имущество. Но он этого даже не заметил. Просто слабел от потери крови, пока не упал без чувств. Я же во время драки с английскими матросами вцепился одному в глотку. Уж не знаю, как так вышло. То, что я случайно проглотил, придало мне сил и настолько понравилось, что без следа исчезли головные боли, мучившие меня с детства. С тех пор, если я не пью человеческую кровь хотя бы раз в три дня, они возвращаются.
Он помолчал. Бертран де Го, прикрыв глаза, равномерно дышал. Казалось, он спал.
- За этой дверью, - наконец сказал он. – лежит рукопись. Её переписывали несколько раз. Она вам может многое объяснить. И тебе, и Жаку.
- Откуда ты знаешь?
- Я из рода де Го, прямой потомок. Я знаю прошлое и догадываюсь о будущем, - Он открыл глаза и медленно встал.
- Однако нам пора. Мишле там наверно подкрепление вызвал.
Корте тоже встал. Вслед за Бертраном он вошёл в тёмную комнату. Несмотря на то, что оба видели в темноте, не отдавая отчёта, что это может быть странным, в комнате Бертран вытащил трут и кремень.
- Здесь, справа должны быть свечи, - произнёс он.
Корте пошарил по стене, наткнулся на каменную полку и взял свечу. Фитиль был длинный и хорошо виден в свете искр, которые выбивал Бертран. Наконец язычок огня ухватился за фитиль, и свеча разгорелась, слегка осветив маленькую каморку. В ней ничего не было, кроме влажных стен. От спёртого и тяжёлого воздуха было трудно дышать.
- Что это за… - начал Корте, однако Бертран со свечой в руке двинулся вперёд. Коснувшись стены, он начал внимательно её осматривать, касаясь чуть ли не носом.
- Дай кинжал, - сказал он, не глядя, протягивая руку за спину. Корте вынул свой кинжал из ножен и вложил рукояткой в протянутую руку Бертрана. Тот начал остриём ковыряться в стыках камней. Расчистив вокруг один, он стал его расшатывать остриём кинжала и рукой.
- Подержи свечу, - сказал он.
Корте подошёл и взял из его рук свечу. Бертран зажал кинжал в зубах и продолжал раскачивать камень двумя руками. Наконец тот выпал. Помогая себе кинжалом, он, таким образом, выковырял ещё два камня. В обнаружившуюся нишу он запустил руку. Через несколько минут он достал старую растрескавшуюся шкатулку в мешковине. Размотав покровы и откинув облупившуюся крышку, он и Корте увидели связку каких-то пожелтевших и слегка попорченных влагой бумаг. Под ними лежал маленький хрустальный шар, колода карт со странными рисунками, некоторые из которых уже трудно было разобрать, металлическая трубка со стёклами на концах, миниатюрные аптекарские весы с маленькими грузиками, ржавый наконечник копья, погнутая жестяная чаша и толстенная исписанная неизвестно на каком языке тетрадь в иссохшей коже.
- Что ты об этом думаешь? – спросил Корте.
- Сейчас я хочу побыстрее выбраться отсюда, - Бертран закрыл шкатулку и завернул её в мешковину. Взяв из рук Корте свечу, он повернулся к раскрытой стене. Камни, удерживающие её, угрожающе подрагивали.
- Скорее. Механизм заржавел. Стена скоро захлопнется.
Со шкатулкой под мышкой он кинулся к выходу. Корте поспешил за ним. Однако, едва Бертран выбрался, стена с резким скрежетом стала поворачиваться. В обратную сторону она поворачивалась быстрее, чем, когда Бертран её открывал. Корте успел протиснуться только наполовину, когда стена стала на место. Дикий крик Корте огласил своды подземелья. Его тело, зажатое в тисках камней, ещё некоторое время дёргалось в агонии, вытянутая рука пыталась ухватить Бертрана, а губы, орошённые розовой пеной, пытались ещё что-то сказать. Наконец Корте затих. Бертран, бесстрастно наблюдавший его смерть, произнёс про себя:
- Глупец, лучше бы ты сидел на своей Сицилии и плодил маленьких вампиров, волчат, чертей и русалок.
Он развернулся и пошёл по коридору.
Перед дверью в зал, где его ждал Мишле, он остановился и прикрыл глаза.
- Не было Корте. Он не приезжал сюда. Вилландре был один и приехал с нами. Ты отослал его в трактир «Под знаком креста» занять и приготовить нам комнаты. Никакого Корте не было.
Он открыл глаза и вошёл в зал. Мишле взглянул на него, на груз в его руках и открыл было рот, но Бертран, глядя в его глаза, произнёс:
- Копьё Лонгина здесь.
Он не сводил взгляда с Мишле, пока тот не расслабился и не закрыл рот.
- Вилландре наверно обо всём позаботился. А почему ты так долго?
- Старый механизм потайной комнаты заело. Пришлось повозиться, - всё так же глядя в глаза Мишле, произнёс Бертран.
- Значит, Копьё судьбы здесь?
- Да.
- Тогда поехали в трактир. Я заметил, что уже вечереет.
И, не глядя на Бертрана, на шкатулку, Мишле развернулся и вышел из зала. Бертран улыбнулся, глядя ему вслед, и пошёл за ним.

Глава пятая


Ещё на подъезде к городу Мишле заметил, что его спутник впал в какое-то странное оцепенение. Он несколько раз бросал на отрешённого Бертрана косые взгляды, но ничего не говорил. Только хмурился всё больше и больше. Бертран же впал в состояние, которому научил его отец и которое помогала развивать мать, одновременно приходившаяся ему тёткой. Живя в Испании, они передали ему многие знания своей семьи. И, когда он говорил, о своём предке, узнавшем тайны египетских жрецов, он ничуть не лгал в этом. Умение индусов притворяться мёртвыми и позже воскрешать себя, умение египетских жрецов владеть умами других и заставлять их поступать по-своему, всё это в большей или меньшей степени было доступно роду Го и Муи. Именно с помощью этого дара Бертран рассчитывал мысленно найти Вилларде и внушить ему о Корте то же, что он внушил Мишле. Мишле же, наблюдая за ним, он не нравился всё больше. Едва подъехав к трактиру, он поручил свою лошадь Бертрану, а сам справился у хозяина о том, когда в этой глуши забирают почту. К его удивлению хозяин с гордостью указал на то, что в этой «глуши» есть почтовое отделение – каменное двухэтажное здание, где трудятся и живут почтовые работники. С ещё большей напыщенностью хозяин отметил, что построено он недавно и по указанию Первого консула. Что в отличие от него, королю Людовику вообще было наплевать на эту местность. Он даже замок не разрешил никому продавать и занимать на время его никому не давал. Сообщив, что про замок он послушает, когда вернётся, Мишле заторопился к зданию почты, где коротко и связно шифром сообщил одному из доверенных друзей об успехе экспедиции. Этот друг был посвящён в тайну Копья судьбы и имел вход во дворец к Первому консулу. Покончив с этим, он передал письмо, снабдив его нужным количеством печатей, которые по его настоянию поставили в его присутствии, и, вверив письмо почтовой фортуне, пошёл обратно к трактиру.
На пороге его встретил обеспокоенный хозяин.
- Сударь, вы, я вижу, человек военный, привыкли ко всяким неожиданностям. Пойдёмте со мной. Возможно, по глупости я что-то перепутал, но один ваш солдат мёртв, а второй очень напоминает мертвеца.
Мишле без разговоров быстро пошёл за хозяином в комнаты, занятые Вилларде. Подойдя к его комнате, хозяин перекрестился.
- Покойник тут. Со времён революции я многое повидал. Но такое вижу впервые.
Мишле открыл дверь. Вилларде лежал на ковре лицом вниз. Крови и ран при быстром осмотре Мишле не нашёл. Его поразило только лицо Вилларде: отливавшее синевой с коричневыми кругами вокруг глаз. Странгуляционной полосы на шее Мишле тоже не нашёл. Он поднялся и перекрестился над телом. Выйдя за дверь, он прикрыл её за собой.
- К нему никто не входил?
- Я опросил всех слуг и, клянусь богом, - хозяин снова перекрестился. – Не только никто посторонний, даже его товарищ из соседней комнаты.
- Этот товарищ, он не выходил из своей комнаты совсем?
- Как только я проводил его, он закрыл дверь. Позже попросил вина. Я немного замешкался – новый постоялец прибыл. А когда я вошёл к нему, он был уже таким, каким вы увидите, если зайдёте к нему.
Мишле не заставил себя уговаривать и толкнул вторую дверь.
Бертран не переодевался после дороги. Только скинул мундир и сапоги. Сам он сидел в кресле в расстёгнутой сорочке. Перед ним лежала трубка, из которой вился какой-то сладковатый дымок, от которого у Мишле слегка закружилась голова. Неправильной формы небольшой алмаз Бертран держал в правой руке. Левая висела вдоль кресла, сжимая какой-то листок. Глаза у Бертрана были закрыты, фигура застыла. Когда Мишле пытался его облокотить о спинку кресла, тело с большим трудом опёрлось о неё. Выражение лица Бертрана при этом не изменилось. Мишле, нагнувшись, приложил ухо к его носу и несколько минут сосредоточенно прислушивался. Положив руку на грудь, он медленно считал удары сердца. Затем, нахмурившись, он резко выпрямился.
- Срочно за лекарем. Второму уже не помочь, но этого, пока он ещё жив, спасти надо, - резко произнёс Мишле хозяину. Тот, перекрестившись, мгновенно исчез.
Мишле, продолжая осматривать Бертрана, попытался вытащить из его левой руки исписанный лист. Оторвав конец, который сжимали пальцы, он прочитал:
«Любезный Мишле. Если вы читаете это письмо, значит, вы нашли меня во время одного из моих припадков летаргии. Это свойство нашего рода. Оно передаётся не всем и не всегда, но мне, как вы уже поняли, не повезло. Ничего страшного, но очень утомительно и хлопотно. Чтобы приступ быстрее прошёл, и меня не похоронили заживо, как моего деда, я вас прошу сделать мне следующее одолжение. В моих вещах вы найдёте два флакона с жидкостью. Флакон, где написана цифра «один» надо вылить весь и подогреть тёмную жидкость, которая в нём окажется. Как только она начнёт кипеть, капнуть в неё четыре капли из флакона с цифрой «два» и дать остыть. Пока это проделываете, из флакона с цифрой «три» высыпьте порошок. Его нужно совсем немного. Охлаждённую, но не холодную жидкость шприцем, который найдёт там же, введите мне в вену на руке. Пока кровь разнесёт её по всему телу, подожгите порошок из флакона с цифрой «три» и его пары поднесите к моим ноздрям. Когда увидите, что мои веки дрогнули, процедуры можно прекратить. Заранее приношу вам извинения за хлопоты и прошу вас оказать мне эту дружескую услугу. Умоляю, не давайте мои флаконы в руки знахарям и лекарям. Эти невежественные люди убили моего деда, а способ, которым бабка пыталась его спасти и который я описал вам, сочли колдовством. Её сожгли на костре, когда она пыталась вскрыть могилу деда. Ещё раз приношу вам свои извинения за беспокойство. И уповаю на вашу честь.
                Фластилар.»
Некоторое время Мишле постоял в раздумьях. Потом он решил обследовать вещи Бертрана, от части из поисков указанных флаконов и шприца, от части найти что-либо из его бумаг. В кармане мундира он нашёл маленькую исписанную книжку, где помимо дорожных заметок, описания встречи с Первым консулом и прочих мыслей, он нашёл записи, касающиеся внезапного недуга Бертрана. Способ его преодолеть был, очевидно, написан недавно – чернила ещё оставались насыщенными. Найдя флаконы, Мишле повертел их в руках, открыл и осторожно принюхался. Пахло какими-то едкими экзотическими травами. Мишле закрыл флаконы и спрятал их в карман, решив дождаться эскулапа. Через некоторое время тот с видом осознания собственного величия показался на пороге. За дверью маячило встревоженное лицо хозяина. Походив вокруг Бертрана, покачав головой, эскулап попытался прощупать его пульс, посмотреть зрачки и язык. Он для проверки поднёс даже зеркало к носу Бертрана.
- Странно, очень странно, - с глубокомысленным видом проговорил он. – В первый раз вижу такое.
- В своей записке он указал, что это летаргия. Что это?
- Я слышал об этом, - важно проговорил эскулап, сложив руки на животе. – Но сам сталкиваюсь в первый раз. Летаргия, это, когда внезапно, безо всяких причин человек засыпает сном, нередко подобным смерти. И даже пушкой его не разбудишь. Ну, может, только Трубами Страшного суда, - он засмеялся кудахтающим смехом своей шутке. – Человек может спать сколь угодно долго, - продолжал он. – И так же внезапно проснуться. Или не проснуться. Раньше это очень пугало.
- А лекарство от этого сна есть?
- Насколько мне известно, нет. Некоторые врачи предлагали прижигать ноги или волосы, чтобы боль вывела человека из этого состояния. Но, по моему мнению, если мозг заснул, значит, он должен спать. А что, если внезапным пробуждением мы нарушим какие-либо связи внутри организма? И вдруг проснувшийся человек утратит свою душу или разум? Я бы предложил перевезти этого человека в место, где будет за ним уход. В какую-нибудь лечебницу.
- Каковы причины, вызывающие подобный сон?
- О, этого никто не знает. Одна женщина заснула посреди разговора с мужем, проспала пять лет, проснулась и, как ни в чём ни бывало, продолжила разговор с того места, где её застал сон. Некий военный заснул после ужасного боя. Причины неизвестны, сударь.
Мишле вынул из кармана флаконы Бертрана.
- Не могли бы вы подсказать, что здесь может быть?
Лекарь, порывшись в сюртуке, достал пенсне в проволочной оправе и водрузил его на нос. Повертев флаконы в руках, он поочерёдно открыл их, осторожно принюхался, попробовал пальцем каплю на язык, пожевал, помолчал, нахмурившись, и изрёк:
- Возможно, это смесь трав Новой Индии. Один моряк мне привозил нечто подобное, объясняя, что индейцы нередко вдыхают дым подобных трав, чтобы вызвать у себя различные образы. Так им кажется, что они общаются со своими богами, и те могут отвечать на их вопросы о будущем или  помогать советами в настоящем. Но я никогда не видел настоек этих трав, тем более такого порошка, - Он растёр между пальцами щепотку сероватых кристалликов.
- А пробудить от летаргии эти настойки могут? – хмуро спросил Мишле, забирая флаконы.
- Поскольку о свойствах индейских растений я знаю со слов старого пьяного матроса, и сам не использовал подобные лекарства, то ничего точного  не могу вам сказать, - Он с сожалением смотрел, как Мишле прячет флаконы в карман. – Это в его записке вы нашли указание на эти флаконы? – Лекарь посмотрел на Мишле поверх пенсне.
  Мишле нехотя кивнул.
- Я бы не доверял его словам. Человек, впадающий в подобное состояние, несомненно, страдает каким-то мозговым расстройством. Возможно, он и правда считает, что это ему поможет. Но с равным основанием это может быть и бесполезно, и смертельно.
Он потребовал кувшин воды и мыло. После чего тщательно вымыл руки и вытер их о холстину, услужливо поданную ему возникшим тут же хозяином. Возвращая холстину, он продолжал принюхиваться к рукам.
После непродолжительного молчания он произнёс:
- Могу я спросить у вас, что вы намерены делать дальше с эти несчастным?
Мишле в задумчивости рассматривал флаконы у себя в руке.
- Возможно, найму карету и перевезу его в Париж, - наконец произнёс он. – Он должен был оказать некую услугу одному важному человеку. Думаю, придётся положить его в госпиталь ветеранов, открытый Первым консулом. Другого я сейчас придумать не могу. В любом случае, поскольку вы ничем не можете помочь - я вас не задерживаю.
Он протянул эскулапу несколько монет. Хозяин кашлянул и выразительно посмотрел на стену комнаты, за которой находился Вилларде.
- Да, сударь. Тут у нас в соседней комнате тоже кое-что необычное, - Мишле направился к выходу. Лекарь пошёл за ним. – Внезапная смерть. Я бы хотел удостовериться, что это не убийство.
Лекарь удивлённо посмотрел на него. Сняв пенсне, протёр его полой сюртука и вздохнул:
- Хорошо, сударь. Пойдёмте.

Глава шестая

Осмотрев Вилларде, эскулап повернулся к Мишле.
- Утверждать точно не берусь, но у этого человека, скорее всего разрыв сосудов головы. Столичные лекари назвали бы это инсультом. Но что на его голову могло так повлиять, я сказать затрудняюсь.
- То есть, его смерть наступила от естественных причин? – уточнил Мишле.
- Точно сказать не берусь, но следов убийства я не нахожу, - Эскулап снова сложил руки на животе
- Не смею больше вас задерживать, - Мишле кивнул лекарю, и тот направился к двери.
- Любезный, - обратился Мишле к хозяину, как тень следовавшему за ними из комнаты в комнату. – Не найдётся ли у вас чистой простыни и холодной комнаты? Я должен возвратиться в Париж. При чём срочно. Если бы эти двое были в порядке, мы бы уехали завтра утром. Но теперь я должен оставить их на вас.
Хозяин нахмурился.
- Добавлю ещё, хотя и не обязан этого делать, - Мишле подошёл ближе и понизил голос. – Что я капитан Мишле, ординарец Первого консула. Здесь мы выполняли его приказание.
При словах «Первый консул» лицо хозяина просветлело.
- Вашего умершего товарища я найду, куда поместить. Что же касается второго… - Хозяин помялся.
- Говорите.
- Сейчас уже ночь. Но я могу послать слугу к одной знахарке. Её зовут Хромая Катерина. Возможно, она смогла бы помочь разбудить вашего второго товарища.
Мишле раздумывал несколько минут.
- Далеко она живёт?
- Если выйти сейчас, к утру она будет здесь.
- Хорошо. Дайте вашему слуге мою лошадь. Надеюсь, она отдохнула. Вы слышали, что говорил лекарь про болезнь этого человека? – Мишле кивнул на стенку в соседнюю комнату.
- Да, - ничуть не смущаясь, произнёс хозяин.
- Повторите всё это слуге, чтобы он передал ваши слова этой знахарке.
- Хорошо, сударь.
Хозяин развернулся и вышел со всей возможной быстротой.
«Чёртов Фластилар, - со злостью подумал Мишле. – не даром ты мне не понравился сразу». Он вышел из комнаты и запер дверь.

Глава седьмая

Спускаясь вниз, он заметил женщину в чёрной одежде и с чёрным платком на голове, натянутым до самых глаз. Она стояла на пороге трактира, держа в руках узелок. Увидев Мишле, она спросила:
- Где я могу увидеть господина, который никак не проснётся?
- А кто вы такая? – спросил Мишле, подходя к ней.
- Я знахарка Катерина, - произнесла она, глядя на него сверкающими чёрными глазами.
Мишле внимательно оглядел её. Черные сросшиеся брови над большими чёрными глазами, крупные черты смуглого лица, более подходящего мужчине, с тёмным пушком, невысокая коренастая фигура, странно покосившаяся на один бок, словом, родись эта женщина лет на двести раньше, её бы за один внешний вид сожгли на костре как колдунью.
- Я и хозяин только что говорили о том, чтобы послать за знахаркой Катериной, а вы уже здесь. Как вы узнали?
- Город маленький и полнится слухами, - уклончиво произнесла знахарка, буравя его глазами. Мишле поёжился.
В это время откуда-то из боковой двери вышел хозяин.
- А-а, ты уже здесь, - Он был ничуть не удивлён. – Сударь, она та, о ком мы говорили. Вы позволите проводить её к вашему товарищу?
- Я сам её провожу, - произнёс Мишле и пошёл к лестнице. Странная женщина в чёрном двинулась за ним, сильно припадая на правую ногу.
Поднявшись на этаж, Мишле остановился у комнаты Бертрана.
- Так откуда вы узнали, что хозяин собирался послать за вами? – спросил он, положив руку на ручку двери.
Женщина хмуро посмотрела на него.
- Мне вам это объяснить трудно. Я и сама этого не понимаю. Просто мне дано чувствовать и видеть многие вещи, которые остальные не замечают.
Мишле снова внимательно оглядел её, стараясь избегать взгляда магических чёрных глаз.
- Так вы откроете дверь? – резко спросила она. Мишле вздрогнул и открыл дверь.
Войдя, женщина подошла к Бертрану, прощупала его пульс, попыталась открыть рот, заглянула в глаза, тыльной стороной ладони прикоснулась ко лбу. Затем она развязала свой узелок и стала доставать из него разные склянки.
- Попросите хозяина вскипятить воду и подержать в ней это, - Она протянула Мишле шприц.
- Зачем? – недоумённо спросил Мишле, глядя на шприц в своей руке.
- Его тело сейчас ослаблено. Даже, если вы чихнёте около него, это может быть для него смертельным позже, когда он очнётся. Прокипятив шприц, мы сделаем его чище насколько это можно. И попросите у хозяина кружку вина для себя. Вы, наверное, не ужинали.
«Вот чёрт, - подумал Мишле, спускаясь по лестнице в поисках хозяина. – Во что я ввязался, согласившись сопровождать этого Фластилара?». Столкнувшись с хозяином, он передал ему слова знахарки. Затем поспешил обратно. Больше ужина его волновало, что и как будет делать эта колдунья.
Войдя в комнату, он остановился на пороге. Из алхимической горелки, которую зажгла знахарка на ближайшем к Бертрану столе, выбивался голубоватый огонёк. На горелке стояло глубокое блюдце, в котором подогревалась тёмная жидкость. Сама знахарка стояла рядом со склянкой в руке, внимательно наблюдая за процессом. Как только тёмная жидкость начала кипеть, знахарка капнула в неё несколько капель из своей склянки. По комнате поплыл запах странных экзотических трав. Мишле слегка подташнивало от него. Затем она подождала немного и загасила горелку. Мишле прошёл в комнату, ощупывая флаконы Бертрана в своем кармане. Усевшись в неудобное кресло, он спросил знахарку:
- Что это вы делаете?
Медленно обдувая горячее блюдце, держа его в голых ладонях, знахарка повернула к нему серьёзное лицо.
- Это обыкновенные настойки трав. Я пытаюсь разбудить этого человека способом, который мне известен от моей матери. Её дядя хранил у себя книгу, написанную шифром одним из моих предков. В этой книге указывались способы лечения многих болезней.
- А кто же расшифровал эти записи?
- Моя мать. От такого сна она спасла не одного жителя этого города. Она мне рассказывала, что до революции замок, который находится здесь недалеко, принадлежал семье чернокнижников де Го и ле Муи. Их даже инквизиция обходила стороной. А иезуиты всё пытались добраться до потайных подвалов. Их бастарды ещё живут, и не только в этом городе. Моей матери тоже «повезло» обзавестись незаконным ребёнком. Только я оказалась талантливее многих. Вот за это меня и не любили. То, что я знаю, что человек скажет или сделает до того, как это произойдёт, сослужило мне славу колдуньи. А за то, что я умею лечить травами и добиваюсь успеха там, где бессилен наш лекарь, меня сторонятся, как приспешницы дьявола.
- Вы сказали, что от такого сна спасли не одного жителя этого города. Однако лекарь мне ничего такого не говорил.
- Этот Пьер Бурден дурак. Он в этом ровно ничего не смыслит. Сколько человек он уже похоронил, не зная, что они спят! Их вопли долго стояли у меня в голове, пока они не задыхались под землёй. Я уговаривала его, вскрывать могилы. И только, когда один проснулся в гробу, когда его заколачивали, заставило этого тупого борова пошевелить мозгами. И то, он сначала вызвал священника, чтобы изгнать дьявола из «воскреснувшего». Ведь это вы ему сказали про летаргию, когда он пришёл, прежде, чем он начал осмотр?
Мишле задумался.
- Наверное, вы правы.
- А если бы вы этого не сказали, он бы приказал отпевать этого человека.
Женщина опустила мизинец в чашку.
- Возьмите шприц у хозяина. Отвар остыл. Его уже можно вводить.
Мишле встал с кресла. В задумчивости он сделал несколько шагов из комнаты.
- Откуда вы знали, что может вам понадобиться здесь? – наконец спросил он. – Это могла и не быть летаргия.
- Я колдунья, - зло улыбаясь, сказала знахарка. – Мне многое известно.
Мишле вышел. Женщина же тем временем сняла с горелки блюдце и поставила другое, поменьше. Из узелка одна достала кожаный мешочек и высыпала из него немного серого порошка. После этого она снова ощупала Бертрана и села у его ног на скамеечку ждать. Мишле вернулся быстро, неся на вытянутых руках полотенце со шприцем, от которого поднимался пар. Женщина вскочила и кинулась к своему узелку. Достав от туда длинную тряпицу, она проворно скатала её в жгут. Засучив рукав сорочки, она туго завязала Бертрану руку выше локтя. Затем под блюдцем с серым порошком она зажгла горелку и, взяв из рук Мишле шприц, ничуть не поморщившись от жара металла, она проворно набрала тёмную жидкость из большого блюдца. Привычным жестом она осторожно ввела иглу в вену и стала медленно надавливать на поршень. Серый порошок начал нехотя дымиться.
- Возьмите блюдце и поднесите к его носу, - произнесла она, продолжая надавливать на поршень шприца, придерживая руку Бертрана. Мишле повиновался. Подхватив рукой в полотенце дымящееся блюдце, он поднёс его к носу Бертрана. Некоторое время ничего не происходило. Наконец, шприц опустел, и знахарка вынула иглу из вены, сжав руку Бертрана в локте. Придерживая её одной рукой, она распустила жгут. Наконец веки Бертран дрогнули, и он открыл глаза. Мишле отставил блюдце. Глаза Бертрана встретились с глазами знахарки и дрогнули.
- Катерина? – спросил он.
Женщина ничего не сказала, только деловито собирала вещи в узелок.
- Вы её знаете? – спросил Мишле. Бертран перевёл взгляд на него.
- Она похожа… - Он остановился и поднёс руку к глазам. Тяжело вздохнув, он поднял голову. – Она похожа на мою кузину, - Он снова посмотрел на женщину. – Но этого не может быть. Король казнил её незадолго до революции.
Катерина искоса посмотрела на него.
- Теперь ему нужно много воды и лёгкий ужин. Никакого вина, - произнесла она и направилась к двери.
- Катерина! – Бертран вскочил, но, ослабленный, снова рухнул в кресло.
- Мне долго добираться домой. А уже поздно. Я переночую в конюшне, - произнесла женщина, глядя на Мишле. Не удостоив больше никого ни словом, ни взглядом, она вышла. На пороге возник обеспокоенный хозяин. Увидев Бертрана, он ничуть не удивился. Только улыбнулся и сказал Мишле:
- Ваши милости ещё не ужинали. Однако жаркое я специально оставил теплым. Вино в вашем распоряжении. Я прикажу подать вам сюда или вы спуститесь вниз?
Бертран снова попытался встать, но обессиленный этим движением, снова рухнул в кресло.
- Я понял, - Хозяин кивнул и исчез.
- Благодарю вас, сударь, - с улыбкой произнёс Бертран, подавая Мишле белую холёную руку. – Хорошо, что вы не отдали меня в руки медиков. А теперь верните мои флаконы, - Он лукаво улыбнулся и ткнул пальцем в оттопыренный карман Мишле. Тот невозмутимо достал три флакона и поставил перед ним на стол.
- А теперь ужин, - Бертран хлопнул в ладоши и, как будто за дверями ждали этого знака, тут же вбежал слуга с подносом. За ним шёл сияющий хозяин с пыльными бутылками в руках.
- За ваше воскрешение и за Первого консула, чьи приказы привели вас сюда! – воскликнул он, поклонился, поставил бутылки и чуть ли не в припрыжку вышел. Мишле хмуро проводил его задумчивым взглядом. Он не заметил, что в это время Бертран не сводил с него глаз.
-
Глава восьмая

- Итак, - произнёс Бертран, наливая себе полный стакан воды. – Вы всё же открыли нашему уважаемому хозяину инкогнито?
- Его подвал очень пригодится Вилларде, пока я вернусь сюда с катафалком, - проворчал Мишле, вгрызаясь в ароматное жаркое.
- С катафалком? – Бертран отстранил от губ стакан, который уже собирался выпить. – Вилларде умер?
- Да. Местный лекарь сказал, что у него был разрыв каких-то сосудов в голове.
Бертран снова поднёс стакан к губам. По его лицу пробежала тень, но в глазах по-прежнему было удивление.
- Странно, - наконец сказал он, отстранив пустой стакан. – Мне всегда казалось, что в армию набирают здоровых молодых людей.
- Во внутренности, а особенно в голову, довольно трудно, знаете ли, проникнуть, - Мишле поднял глаза от тарелки. Насмешливый взгляд холодных глаз злил его.
- Хорошо-хорошо, - Бертран с улыбкой поднял обе руки в примиряющем жесте. – Я невоенный, я не знаю, ни как происходит набор, ни чему учат солдат.
Мишле хмуро взглянул на него и углубился в ужин.
Памятуя слова знахарки, Бертран пил много воды и не налегал на мясо. После ужина они разошлись по своим комнатам. Мишле, не раздеваясь, прилёг на кровать и предался своим мрачным мыслям. Бертран же, после того как унесли посуду, внимательно оглядел комнату. Его трубка и алмаз были аккуратно сложены на столик у кровати. Осторожно встав, он, покачиваясь, направился к нему. Рухнув на кровать, он взял в руки трубку и горящую свечу, учтиво оставленную хозяином. Медленно и осторожно он раскурил трубку и прилёг поперек кровати, свесив ноги. Через непродолжительное время он сел, отложил трубку и взял в руки алмаз. Глядя на него задумчивым взглядом, он повертел его в руках. Затем, словно очнувшись, он отложил алмаз на кровать, прикрыл его подушкой и потянулся за сюртуком. Через некоторое время он осторожно вышел из комнаты. Усталости в нём уже не было заметно.
Стараясь не скрипеть половицами, он спустился в конюшню. Вокруг стояла тишина позднего вечера.
- Быстро же ты оклемался, - произнёс резкий голос из темноты.
Бертран пошёл на него. Темнота, казалось, ему не мешала.
- А что здесь делаешь ты, Катерина? Зачем ты пришла меня спасать?
Наконец он подошёл к тёмному углу, где на сене сидела знахарка, прижимая к груди узелок.
- Ты позвал меня, ты не помнишь?
Она встала и попыталась рассмотреть в темноте его глаза.
- Ты необычная женщина,  - произнёс Бертран, взяв её за руку. Его глаза пристально смотрели в её зрачки. – Хозяин говорил, что ты иногда приходишь, когда только подумают послать за тобой. Кто ты такая? Откуда так много знаешь?
- Я Хромая Катерина, колдунья с болот, - произнесла женщина, вырвав руку и отводя глаза.
- Ты сказала, я звал тебя, - Бертран провёл рукой по лбу и улыбнулся. – Но я этого не помню.
- Не лукавь. Когда ты был не в себе, ты звал своих родственников. Этот зов услышала я. И я пришла.
- Так ты?.. – Бертран подался к ней.
- Да, я тоже умею читать и передавать мысли, как ты. Как бы иначе я услышала твой зов? Да, я тоже дочь этого проклятого рода. Да, я тоже поплатилась за то, что принадлежу к нему.
Бертран во все глаза смотрел на женщину. Внезапно он резко откинул платок, обрамлявший её лицо наподобие монашеского одеяния. Женщина взмахнула рукой и в последний момент остановила движение Бертрана. Но он успел увидеть заросшую волосами шею и ухо.
- Да, лицо тоже скоро зарастёт. Пока мне удаётся сбривать и выщипывать явную щетину. Но скоро это уже не поможет. Как и травы, как и мази.
Бертран сквозь тьму наступившей ночи внимательно пригляделся и прикоснулся рукой к лицу женщины. Она отпрянула, но он успел почувствовать густой пушок на щеке, наиболее явно видный у бровей и вокруг губ.
- Да, я тоже урод, - произнесла женщина, закутываясь. – и это несмотря на то, что моя мать отдалась не по своей воле: твой двоюродный дядюшка её изнасиловал.
Бертран махнул рукой. Его тело тоже хранило проклятие рода, и по глазам женщины он понял, что она знает какое. Любопытство сверкнуло в её глазах. Бертран медленно снова протянул к ней руку. Женщина дёрнулась. Осторожными и плавными движениями он погладил её по голове и щеке.
- Тебя никто не любил, - проникновенно произнёс он, придвигаясь вплотную. – Даже мать была напугана, года увидела тебя новорожденную.
- Откуда ты… - хрипло начала женщина.
- Катерина, ты же знаешь, я такой, как ты. Я прошёл через всё то, через что прошла ты. Только жил я не на родине, а в изгнании. И меня ненавидели родные люди, а не деревенщина, как тебя.
Катерина прижалась щекой к его руке. Бертран другой рукой гладил её по голове и спине.
- Ни один мужчина не захотел тебя. Твоё тело внушает отвращение, хотя, по-моему, оно прекрасно.
Он продолжал медленно и тихо говорить ей на ухо, поглаживая по голове, плечам и спине. Потихоньку он начал распутывать её одеяние. Катерина не сопротивлялась. Размотав её широкий платок, он кинул его ей за спину и начал теребить крючки платья, как будто ненароком касаясь груди. Тёмные густые и жёсткие как лошадиная грива волосы тяжёлой волной упали ей на спину. Медленно и осторожно он уложил её и приник губами к её губам. Опираясь на одну руку, другой он мягко пробегал по её телу, зарываясь под юбки в поисках её средоточия, и за корсаж, нежно сжимая набухший сосок. Катерина с громким стоном выгнулась, раздвинула широко ноги и с силой вцепилась руками в волосы Бертрана. Её поцелуй был яростным и горячим. Её груди припухли, а соски затвердели под пальцами Бертрана. Её лоно было влажным и горячим, что уже не могло больше сдерживать Бертрана. Одной рукой он рывком высвободил из штанов свой член и мгновенно лёг на Катерину. Её рычание слилось с его хрипом, её ногти раздирали ему спину, её член терзал её лоно.  На пике наслаждения она стиснула ногами его поясницу и впилась зубами в его плечо. Дёрнувшись ещё несколько раз, Бертран затих.
Некоторое время они лежали рядом усталые и довольные. Бертран с улыбкой поглаживал ее волосатую спину и ноги.
- Теперь ты знаешь, что такое наш род? – спросил Бертран, привстав на руке и повернувшись к ней. Его смеющиеся глаза заглядывали в её ещё более потемневшие от недавней страсти.
- Если ты возьмешь меня с собой, если эта родственная любовь будет продолжаться, я тебе кое-что отдам, - хищно улыбаясь, произнесла Катерина.
- Книжку секретов нашей прабабки? – Бертран сел.
- Да. И ключ к шифру, - Обнажённая Катерина поднялась во весь рост, одетая только в свои волосы. Она покрутилась перед Бертраном.
- Мы де Го ле Муи, - хрипло произнёс он. – Мы не расстанемся.
Он вскочил, схватил её и повалил на солому. Рассвет застал их в яростных объятиях приятной битвы друг с другом.

Глава девятая

В свете бледного утра Бертран разыскал свою одежду и стал неспешно натягивать её на себя. Катерина неприкрытая лежала на соломе и насмешливо смотрела на него снизу вверх.
- Зачем ты убил Вилларде? – вдруг спросила она.
Бертран замер с полузастёгнутой сорочкой, прикрывавшей на его груди ровный рядок из восьми сосков.
- Он и Корте искатели приключений. Были… - наконец произнёс он, застегнув оставшиеся пуговицы. – Им наплевать было на наш род и его миссию. Об этом они слышали только краем уха. И просто-напросто хотели разбогатеть. Корте погиб случайно.
- Знаю, - Катерин поёжилась и закуталась в свой платок.
- А Вилларде я пытался внушить, как и Мишле, что его не было. Чтобы избежать ненужных вопросов. Но он оказался сильнее Мишле…
- И пришлось его убить.
- Да. Иначе бы он убил меня. Ты же знаешь, в каком я был состоянии, когда ты меня увидела впервые. Он забрал почти всю мою силу. Ещё немного, и умер бы я, а не он.
- И что теперь?
- Теперь я вернусь с Мишле к консулу. А дальше всё пойдёт само собой.
- Зачем тебе замок, Бертран?
- В этом замке наше прошлое, настоящее и будущее. В тайных подвалах, о которых знали только два человека – я и моя сестра…
- Кузина Катерина?
- Да. Так вот. В этих подвалах несметные знания и сокровища. Пусть консул становится императором и завоёвывает весь мир. Скоро вся власть в Европе будет принадлежать нашему роду.
- Почему?
- Потому что Наполеон падёт. Даже дважды. Корсиканский вепрь будет укрощён русским медведем и уничтожен английским львом.
- Откуда ты знаешь?
- Мы с Катериной посмотрели в его будущее.
- Так зачем ему Копьё судьбы?
- А-а, ты и об этом знаешь…
- Прочитала в твоих мыслях.
Бертран ухмыльнулся.
- Копьё судьбы – это железка. Она обладает той магией, в которую ты веришь, - Он улыбнулся. – А я не верю. Но знаю, что консул суеверен.
Катерина улыбнулась в ответ. Потянувшись под платком, она вдруг замерла и странно посмотрела за спину Бертрана. Потом подняла глаза на него и одними губами произнесла: «Мишле». Полуодетый Бертран мгновенно развернулся и увидел в дверях конюшни Мишле, стоящего со скрещенными руками на груди. Сурово оглядывая Бертрана, его лицо вдруг приобрело удивлённое выражение: Бертран успел одеть сорочку, повязать платок на шею, но ниже пояса он был обнажён, и Мишле увидел между его ног не только багровый огромный член, сделавший бы честь даже быку-производителю, но и женские половые губы и клитор в тёмных кудрявых зарослях. Он медленно поднял глаз на Бертрана.
- Вы Бертран де Го ле Муи, маркиз Монтижи, маркиз де Безе, барон Фластилар, барон Вилландре, лорд Глэдстон, граф Бузони и Баса, виконт Корте и Нуоро, - овладев собой, произнёс он. – Я ничего не забыл? Это в вашем роду рождались одни уроды из-за кровосмесительных связей. Это про вас сочиняют жуткие сказки о том, что вы летаете по воздуху, можете восставать из гроба, пьёте человеческую кровь, убиваете своих жён, купаетесь в крови девственниц и едите человеческое мясо. Да, я вспомнил, откуда мне знакома фамилия Вилларде. Вы обещали консулу полмира, хотя знаете, что он падёт. Вам нужен был замок, чтобы добраться до своих сатанинских книг и золота. Так вот. По приезде в Париж я сообщу консулу, что копьё это – обычная железка. Что вы – мошенник и аферист, по которому плачет гильотина. Замок вы не получите. Более того. За ваше враньё я добьюсь вашего ареста, - Он повернулся, чтобы уйти.
Бертран и Катерина быстро переглянулись. Катерина еле заметно кивнула и встала, кутаясь в платок.
- Одну минуту, капитан, - Бертран шагнул к нему. Мишле развернулся и с презрением посмотрел на него. Бертран и Катерина пристально уставились в его глаза. Постепенно презрение уступило место усталости, затем безразличию. Веки его дрогнули, и он постепенно закрыл глаза. Покачиваясь, он попытался повернуться и уйти, но пошатнулся и упал на пороге конюшни.
- И что теперь? – с тревогой спросила Катерина.
- Теперь он будет спать. А проснётся – не будет помнить нашего разговора.
Он подошёл к Мишле и легко кулаком ударил его в грудь.
- А через четыре дня он умрёт, - добавил он. – Ещё слишком рано. Помоги отнести его в дом.
Он быстро закончил одеваться, Катерина последовала его примеру. Затем, подхватив Мишле за ноги, предоставив голову и плечи Бертрану, они пошли со своей ношей к выходу. Сгибаясь под его тяжестью, они дотащили его до общей залы. Аккуратно усадив его за стол, Бертран придал ему позу спящего. Затем они поднялись в комнату Бертрана.
- Я и Мишле поедем в Париж передать консулу эту железку, - Он кивнул на потрёпанную шкатулку в дальнем углу комнаты. – Ты поедешь за нами. Денег я тебе дам. Остановишься на улице Могильщиков. Это мой дом. Когда встретимся в Париже, решим, что делать дальше.
Катерина кивнула. Бертран подошёл к своим вещам. Порывшись в сундучке, из которого недавно Мишле доставал флаконы, чтобы привести его в чувство, он вытащил маленький ключик, а со дна миниатюрную шкатулку. Открыв её, он отсчитал несколько золотых.
- Возвращайся к себе. Собери всё, что тебе нужно и догоняй нас в Париже.
Катерина снова кивнула и направилась к дверям.
- Улица Могильщиков, - произнёс Бертран. - Не забудь.
Катерина обернулась.
- Мы ведь последние, да?
- Может быть. Я не знаю.
Катерина вышла. Бертран вздохнул, глядя ей вслед.

Глава десятая

История не сохранила имени Жана Мишле. По той простой причине, что он не был ни знаменитым полководцем, ни политической фигурой, ни известным литератором или актёром. А поскольку он был личным ординарцем Первого консула, то память о нём осталась в личных записях Наполеона Бонапарта, сожалевшего, что его верный друг и помощник бесследно исчез по прибытии в Париж. Описывая слухи, что он умер на постоялом дворе, Наполеон с грустью отвергал подобное, ибо, хорошо зная своего исполнительного ординарца, он не мог поверить, что что-то, кроме недуга, могло его завести в гостиницу, а не направить сразу с отчётом к нему. Представший же Бертран вручил Первому консулу то, за чем он ездил.
Перипетии Копья судьбы тоже примечательны. История знает несколько наконечников, претендующих на это название. Неизвестно, поверил ли консул Бертрану, но историки описывают курьёзный случай преследования Наполеоном упомянутого копья по всей Европе, которое вывезли из Нюрнберга непосредственно перед вступлением туда его армии. После этого копьё перекочевало в Вену. В это же время существовало еще три наконечника, владельцы которых до хрипоты доказывали, что именно у них находится легендарное Копьё Лонгина. В свою очередь Наполеон считал настоящим именно венское.
Опять-таки, неизвестно, Копьё ли судьбы вело Первого консула к победам и поражениям, однако, его кампании против Южной Германии, Австрии и Италии в 1800 году были столь успешны, что уже в феврале  1801 года он смог продиктовать побеждённым жестокие условия Люневильского мирного договора. В качестве компенсации он предоставил германским князьям территории небольших государств за Рейном, положив начало объединению германских княжеств. Не забыл он и Францию, приобретя новые крупные территории. Зависимые от Франции республики появились в долинах рек По и Арно, Швейцарии и Нижнем Рейне. Мирный договор с Англией в Амьене в 1802 году на время усмирил Европу.
Растущая мощь Франции настолько беспокоила Англию, что в  1805 году с её помощью появился союз, названный Третьей Коалицией. Наполеон, провозгласивший себя еще в 1804 году императором, обманул надежды англичан, и вместо вторжения собранных на берегу Ла-Манша сил, он направился на восток, где в сражении под Аустерлицем второго декабря 1805 года он разбил объединённые армии Австрии и России. И, хотя англичане нанесли огромное поражение французскому флоту  у мыса Трафальгар, благодаря чему Франция осталась без военного флота на полвека, сухопутная армия была непобедима. Под Йеной и Ауэрштедтом он в двух битвах разбил прусскую армию, а в 1806 году в оккупировано Берлине он подписал декрет о Континентальной блокаде, целью которого было экономическое уничтожение Англии и установление господства Франции в Европе. Проводя подобную политику, Наполеон в прямых переговорах с русским царём подписал в  1807 году Тильзитский мир. Блокада имела и ещё одно следствие. Чтобы препятствовать проникновению английских товаров через порты Испании, была начата война, быстро перешедшая в партизанскую. И испанские патриоты, в прошлом игравшие на руку французам, теперь обратились против них.  В свою очередь герцог Веллингтон успешно использовал рельеф местности и обстановку в стране. Глядя на националистические настроения в Испании, австрийский эрцгерцог Карл попытался организовать «национальное» германское сопротивление. Но Наполеон в битве при Ваграме в 1809 году снова разбил австрийские войска и заключил Шёнбруннский мирный договор в Вене.
Франция владела обширнейшими территориями, границы которого простирались до Северного моря, проходили за Рейном и по другую сторону Альп в Тоскане и Далмации. И Наполеон был единственным властителем страны. Он пересмотрел конституцию, учредил Орден Почётного Легиона, реорганизовал Институт Франции, распустил Священную Римскую империю, подписал конкордат с папой Пием VII, определивший положение восстановленной церкви во Франции. На тронах зависимых от него государств находились его родственники. Бывшие враги оказывали ему вынужденные почести.
Однако в блокаде против Англии слабым местом была Россия. Пытаясь решить эту проблему в июне 1812 года Наполеон перешёл границу через реку Неман и напал на Россию. Относительно лёгкий поход, сопровождавшийся периодическими вылазками партизан, протекал до места Бородино, где было дано генеральное сражение. Однако в середине сентября Москва была захвачена. Не дождавшись предложений и капитуляции от русского царя, не сумев решить, что делать с Россией, Наполеон отдал приказ об отступлении из разорённой, сожжённой собственными жителями столицы. Суровая зима и клещи, в которых держали поредевшее французское войско партизанские отряды, не давая пополнить провиант, превратили отступление в бегство. А девятнадцатого октября 1813 года сокрушительный удар по Наполеону нанесли союзники под Лейпцигом. Потери огромного числа солдат и беспорядочное отступление на запад заставили Наполеона перегруппировать силы на другом берегу Рейна и позволили сражаться на пути к Парижу. Но, не сумев отвоевать столицу, он отрёкся от престола в Фонтенбло. Условия мира были более чем мягкие: по первому Парижскому мирному договору 30 мая 1814 года Франция сохранялась в дореволюционных границах 1792 года, и не должна была выплачивать контрибуцию. Наполеон был сослан на остров Эльба, а династия Бурбонов в лице брата последнего короля, благодаря дипломатическому дару Талейрана, была восстановлена.
А в Париже всё это время, переезжая с улицы на улицу, жила семья последних представителей проклятого рода. Наполеон сдержал обещание и отдал замок Бертрану. Благодаря сокровищам, хранящимся в замке, семья могла жить относительно спокойно в это военное время. Мистические общества расплодились тем временем по всей Европе. Занятые поиском истины, разных артефактов и священных реликвий и тайн древних знаний, чтобы с помощью магических ритуалов добиться исполнения своих желаний и захватить власть, их представители не раз обращались к Бертрану иногда за помощью, иногда за реликвиями, иногда за деньгами. Общество иезуитов, не оставив попыток заполучить способ владения миром, шло по пятам за проклятой семьёй. Запрещённая инквизиция не теряла надежды уничтожить растущую угрозу. Периодически пересекающиеся интересы инквизиции и иезуитов иногда настолько им вредили, что оба запрещённых общества вынуждены были преследовать не только семью де Го и ле Муи, но и друг друга. Явные властители в Европе в это время перегрызлись между собой, поскольку государства, созданные Наполеоном, не устраивали многих и слишком многие хотели захватить их территории. Пользуясь ситуацией, Наполеон бежал с острова Эльба в южную Францию и, возглавив небольшую армию, пополнявшуюся по дороге, пошёл на Париж. Претензии союзников перед угрозой «корсиканского вепря» были забыты. Король Людовик бежал в Бельгию, а герцог Веллингтон разгромил Наполеона в битве при Ватерлоо 18 июня 1815 года. По решению союзников Наполеон был пожизненно заключён на острове Святой Елены посреди Атлантического океана.
Выжидательная тактика Бертрана принесла свои плоды. Не будучи бонапартистом, его пощадили роялисты, а, не поддерживая дворян, его пощадил Наполеон во время своего стодневного правления. Спокойствие, воцарившееся после военных потрясений начала века, заставило французов, вкусивших свободы и втайне боготворивших своего сосланного императора, искать разных источников развлечений. Наравне с литературой и живописью развивалась пусть медленно и трудно техника и наука. Многие энергичные молодые люди как в омут головой бросались в сомнительные опыты, которые нередко оканчивались трагически. Пышным цветом разрасталась коррупция наравне со шпионажем, массовое начало которому положил сам Наполеон, в отрядах которого, как говорили, служили женщины и дети. Возможность одного человека владеть половиной мира, показанная Наполеоном, лавры Александра Великого и память о Римской империи древности, на которую так недавно походила Франция, не давали покоя «вольным каменщикам», чьи ложи находились уже не только во Франции, но и в Англии и Америке. В правящие дома Европы и России, по слухам, тоже проникли масоны. Непроницаемая тайна принятия в ряды, строгая дисциплина и отсутствие понятия того, что из себя представляли масоны на самом деле и чем именно они занимаются, делали общество возбуждающе привлекательным, и к концу XIX века сетью масонских лож был опутан практически весь цивилизованный мир. В начале XX века было даже мнение, что миром правит высшее сообщество – Великая тайная масонская ложа. В Англии, к тому времени уже Великобритании, королева Виктория не препятствовала подобным увлечениям молодёжи. Увлёкшись мистикой, которую подогревали личности графа Сен-Жермена, Жозефа Бальзамо и авантюриста Джакомо Казановы, молодёжь не стремилась интересоваться политикой. В свою очередь во Франции подобные брожения вылились в смене королей, как фигур на шахматной доске. Монархия сменяла республику, республика монархию, потомки Наполеона I сменяли потомков Людовика XIV, пока наконец эта чехарда не закончилась шаткой республикой с коррумпированным правительством.
Потомки Бертрана де Го и Хромой Катерины заняли тоже выжидательную позицию, как и их дед во времена Наполеона. Умело вертя мистическими настроениями, они добились не последних должностей в обществах, через которые, преследуя свои интересы, они могли влиять на немногие решения правительств совершенно разных стран. Кроме очередного главы рода де Го никто не знал, насколько велики его богатства и влияние. Однако, помня предсказание искупления грехов своей семьи, каждый глава с тревогой ожидал появление искупителя. И даже неясная судьба, уготованная после жертвы тринадцатого потомка, не могла отвратить потомков от свойств и пороков своих предков. Выпивая очередной бокал дымящейся человеческой крови, они с тревогой ожидали, не сегодня ли он будет последним. Очередной глава рода как ни старался, не смог, благодаря ухищрениям предков, просчитать количество прямых потомков. Уже на времени правления Генриха IV они сбивались со счёта. Только странные каракули в не до конца переведённой книжке Катерины ле Муи давали ему надежду. Сначала летопись рода вели более или менее богобоязненные женщины. Бьянка ле Муи первая переписала предсказание, уже начавшее стираться и выцветать от времени. Она же и сохранила тот прототип карандаша, коим оно было написано. Через поколения ради интереса за это взялась изобретательная Катерина, которая собрала все ей известные тайны, пророчества и проклятия о своём роде, способы лечения и вызывания демонов, рецепты ядов и алхимических веществ, и занесла их в свою небольшую книжку. Много понадобилось лет и потомков, чтобы немного расшифровать её. Однако все тайны рода так и не были ещё до конца раскрыты.


Часть девятая

Глава первая

Молодой человек изящного телосложения задумчиво смотрел на призрачный серп луны, едва виднеющийся на голубом вечернем небе. Его белое лицо приятно гармонировало с белыми облаками, неторопливо проплывавшими мимо его окна.
- Это, конечно, хорошо, что вы решили отпраздновать день рождения Хозяина, - не поворачиваясь, произнёс он. – Но особого смысла я в этом не вижу.
- Ты не поедешь с нами? – бледный молодой человек даже привстал с кресла, в котором сидел до этого.
- Нет, Жюстин. Я не хочу тратить на это время. Вы и без меня справитесь. К стати, жертву уже выбрали?
- Да, Бертран, - произнёс другой бледный молодой человек. В отличие от того, кого назвали Жюстином, он выглядел старше и суровее. – Это молодой человек, начинающий учёный. Вернее, это он так считает. Помешан на английском фольклоре. На этом мы его и поймали: обещали показать свадебный обряд одного из канувших в лету племён Англии, на потомков которого мы «случайно» наткнулись.
- Свадьба, - фыркнул молодой человек у окна. – Ну да, только женихом будет хозяин, а невестой – он. При чём пережить брачную ночь ему вряд ли удастся.
Бледный молодой человек, названный Жюстином, улыбнулся. Заулыбались и остальные бледные худощавые мужчины, сидевшие в дальних креслах в тени.
Молодой человек отошёл от окна.
- Не увлекайтесь. Нам ещё рано привлекать к себе внимание. Нам и так мешает этот неугомонный дядюшка Жан со своим племянником. Со своими талантами к прыжкам, мистификации и актёрству они могли бы многого добиться в спорте, цирке или на театральных подмостках. Сейчас спортсменов даже политики любят, а некоторые актёры пользуются влиянием не меньшим, чем некоторые Мэры. И что же? Эти недоумки, сначала один, потом другой, не придумали ничего лучшего, как скакать по крышам и улицам, пугая лондонцев. Нечего сказать, достойные потомки рода де Го! Джек-попрыгунчик! Фи! – он передёрнулся.
- Но Бертран!..
- Что, Пьер? Да, мы не во Франции, где все поумирали бы со страху. Мы в Англии, где нас сначала хладнокровно убьют, а потом освежуют в научных целях. Другой пример. Кто рассказал этой чахоточной Мэри о наших экспериментах? Кто проболтался  тайнах нашей семи Абрахаму? От этой дуры-наркоманки всего можно было ждать. Вот, дождались. Чудовищем Франкенштейна зачитывались добрых десять лет и до сих пор читают. А бедному Владу Цепешу до сих пор приписывают дьявольскую силу, а прозвище Дракула стало синонимом вампира. Подумать только – наделить обыкновенного садиста силой нашей семьи! Вы помните, как вас после этой книжонки принимали  обществе? Сейчас в мистику ударились все кому не лень. Мир как с цепи сорвался. Да ещё всякие алкоголики-шизофреники подогревают интерес.
- Ты о ком?
- Да о покойном Эдгаре По. Его стремление всё видеть в чёрном свете или через бутылку сыграло с ним дурную шутку. Нет, у меня дела важнее, чем устраивать летние шабаши и пикники для всяких больных на голову родственников. Инквизиция, как бы она сейчас не называлась, существует и по сей день. И её члены только и ждут, чтобы покарать нас и завладеть нашими тайнами и нашими сокровищами. Я должен пресечь любые попытки связать нашу семью со всякими мистическими россказнями. Ещё не время открыто заявлять о себе.
- Но времена Средневековья давно прошли, - проговорил самый молодой человек, сидевший дальше всех, у двери.
- Да, времена прошли. Но человек всегда боится того, чего не понимает. И старается это уничтожить. А католической церкви мало владеть третью мира. Ей нужен весь мир. И так её рвали на части во все времена – сначала раскол на католическую и византийскую, которую на востоке называют православной, потом катары и ариане со своими сказаниями, потом кальвинисты и лютеране, ратовавшие за простоту и чистоту церкви. Я не говорю уж про гностиков и атеистов…
- Значит, твоё решение неизменно? – спросил мужчина постарше.
- Значит, моё решение неизменно, - произнёс молодой человек, называемый Бертраном. Он медленно сел в кресло у заваленного бумагами стола и, поставив локти на стол и соединив кончики пальцев, он поверх рук оглядел всех собравшихся. – Так, ваш вопрос мы обсудили. Теперь вы скажите мне: кто, чёрт побери, такой Джек Потрошитель?

Глава вторая

Сидящие бледные люди переглянулись.       
- Мы не знаем, Бертран, - сказал саамы старший, названный Бертраном Пьером. – Мы думали, ты в курсе.
- Нет, Пьер. И меня это начинает выводить из себя. Знаете, в нашей семье всегда были разные необычные люди. И с хвостами, и с рогами, и циклопы, и вампиры, и оборотни. Многие умели читать мысли и двигать предметы без помощи рук. Поклонников маркиза де Сада и профессора Захер-Мазоха тоже было полно. Но никто ещё не боролся за чистоту человеческой души, да ещё такими методами. После появления трудов профессора Фрейда этого Потрошителя как только не анализировали. Но никто не узнал ещё, кто же он на самом деле. А если это наш родственник? Вы представляете, чем это может закончиться для него, для всех нас? Если его арестуют, может всплыть на белый свет всё то, что делаете вы, и чем занимаюсь я…
- А чем ты занимаешься? – перебил Бертрана самый молодой человек, сидящий у двери.
- Питер, ты слишком юн и горяч. Когда-нибудь тебе это повредит.
- Ты предвидишь будущее? – с насмешкой спросил Питер.
- Его бы мог предвидеть и ты, если бы не увлекался кровью кокаинистов.
Питер вздрогнул.
- Откуда ты…
- Ты дурак, - оборвал его Бертран. – Пора бы тебе, бастарду, понять, что твой отец – не обычный смертный, а один из избранных. Жозеф ле Муи был выдающимся человеком. Граф Калиостро просто его ученик и подражатель по сравнению  с ним. Правда, его пристрастие к человеческому мясу сократило его дни намного.
Питер изучающее посмотрел на Бертрана. Затем он опустил голову под взглядом чёрных, горящих странным огнём глаз.
- Ты слаб. И сильнее не станешь. А жаль, - произнёс Бертран.
Он помолчал.
- Питеру было интересно, чем я занимаюсь. Вам, наверно, тоже. Хорошо, я скажу. Преследования и уничтожение нашей семьи, может, и были нужными, - он бросил взгляд на понурого Питера. – Ибо оставляли тех, кто сильнее, согласно теории господина Дарвина об эволюции. Однако вместе с тем уничтожались многие знания и ценности. Уже не одно поколение стоит близко к вершинам власти. Возможно, скоро получится так, что я смогу одержать победу над правителями, возглавив правительство сам…
Молодые люди заговорили разом.
- Тихо! – Бертран хлопнул рукой по столу. – Вы настолько окунулись в ваши игры в чёрную магию, что не видите, что творится в мире. Уже полвека Европу трясёт. Волнения то вспыхивают, то гаснут, всякие революционные общества плодятся, как раньше мистические. Во Франции сменилось уже несколько республик, в России бомбистами убивают царей, а вы живёте, как будто в другом мире. Если начнётся война, или революция, то накроет всех. И Европу, и нас с вами. Куда денутся знания – одному Хозяину ведомо. А куда денемся мы – неведомо даже ему. Я же хочу сохранить то, что есть в нашей семье и приумножить. Энтузиасты, бросившиеся на археологические раскопки в Египет как на новую забаву, иногда сами не знают, что они нашли. И пока идёт такое брожение, всем нам самое время взять власть. Жером находится во Франции, Гильом – в Германии, Катерина в Голландии, Климент – в Италии, Хосе – в Испании, Бьянка в Бельгии и ещё в разных государствах Европы в кругах, приближённых к правительству, находятся наши родственники. Не суть важно, чтобы они все и сразу стали правителями. Достаточно, для начала того, который будет послушен нам и которого можно в любой момент убрать. Меня тревожит только Россия…
- А что с ней не так? – Пьер даже привстал с кресла.
- Слишком уж непредсказуемая страна. Слишком взбалмошные правители. Слишком патриотичные граждане, которые ещё не связаны с революционерами. Но и с этим я справлюсь. Не одним, так другим способом. Однако разговор не о том. Дел в том, что Джек Потрошитель держит меня в напряжении тем, что я не знаю, кто он. Вам бы вместо ваших ночных пикников, употребить свои неординарные способности на выяснение этого вопроса. Ведь, если что, ситуация коснётся всех.
- Хорошо, Бертран, - Пьер поднялся. – Ты меня убедил. За остальных говорить не буду, но после шестого июня я начну поиск этого человека. Тем более, что в Скотленд-ярде кое-кто мне кое-чем обязан.
Остальные молодые люди тоже поднялись.
- Мы согласны с Пьером, - сказал Жюстин. Однако, жаль, что Шестое июня ты не будешь праздновать с нами.
- Хозяин меня поймёт, - улыбнулся Бертран. – Я для него стараюсь.
Молодые люди начали расходиться.
- Анри, я бы хотел с тобой поговорить, - произнёс Бертран, обращаясь к самому молодому, сидевшему в тени, человеку.
Анри отошёл от двери.

Глава третья

Когда все разошлись, Бертран вышел из-за стола и прошёлся между кресел, задумчиво держа руки за спиной. Наконец он остановился посреди комнаты и резко повернулся к Анри.
- Я хочу, чтобы ты поехал в Россию.
- Зачем? – невольно вздрогнув, спросил Анри.
- Дело в этой чёртовой стране. У меня такое чувство, что опасность для нашей семьи будет исходить от туда.
- Почему ты так решил?
- Не знаю. Просто чувствую. Я хочу предотвратить то, что можно предотвратить. Там родился ребёнок, который мог бы нам помочь в будущем. Прошло уже довольно много времени. Это уже взрослый молодой человек. Надо не упустить момент и направить в нужную нам сторону. Если всё пойдёт так, как я думаю, его роль в истории будет незабываема.
- И какая же?
- Если я правильно всё понял, то с его помощью в этой стране начнётся такое, о чём Хозяин может только мечтать. Вот я и хочу осуществить его мечту.
- Этот человек имеет отношение к нашему роду?
- Нет, Анри. Это обычный смертный. Необычно то, что этого бастарда будут почитать как икону. Насмешка бога – ставленник Хозяина будет вместо бога на земле, - Бертран улыбнулся. – Оппонент Хозяина любит такие розыгрыши. То ли ему там, у себя, скучно, то ли он просто играет с людьми, как люди играют в шахматы.
Анри улыбнулся. Его взгляд незаметно изучал Бертрана.
- Не ешь меня глазами, - Бертран посмотрел в глаза Анри. – Мы одна семья. Предавать тебя мне бессмысленно.
- В России я буду один?
- Пока да. Стань другом семьи, его верным соратником и товарищем. А после – сам решай, как тебе поступить. Когда увидишь, что он созрел для наших планов, сообщи мне. Если я правильно вижу будущее, этот человек ещё не раз будет нам попадаться на пути. Главное, держать его в узде и направлять туда, куда нужно нам. Иначе, чего доброго, он захочет быть действительно богом на земле. А это место уже занято, - Он снова посмотрел в глаза Анри. – Нашей семьёй. Хозяин сам выберет достойного, когда всё закончится.
Анри поклонился и повернулся, чтобы уйти.
- Ты зря мне не доверяешь. Я ведь не сообщаю семье, что ты тайно ходишь к мессе.
Анри вздрогнул и резко повернулся к Бертрану. Он уже открыл было рот, чтобы что-то сказать, но Бертран с улыбкой перебил его:
- Откуда я знаю? Ты забываешь, что я знаю многое. Пока ты увлекаешься игрой в раскаяние, ничего плохого в этом нет. Однако не забывай, кто ты. Святая вода нам безразлична, пока в неё не поверили слабые духом родственники. Крест – символ казни, это вообще наш талисман. Единственное, что может доставить нам неудобство, это серебро и солнечный свет. Да и то не всем. В легенды о Кристалле Судьбы я не верю. Но это я такой либеральный. Питер, к примеру, не понял бы ни тебя, ни меня. Так что зря ты мне не доверяешь.
Анри медленно опустился в кресло, с которого недавно поднялся, и уставился в пол. Через несколько долгих минут он поднял глаза на Бертрана.
- Я тебе верю, - твёрдо сказал он. Бертран ухмыльнулся
- А обязательно было шарить в моей душе, чтобы поверить? – спросил он. Анри не ответил.
- Ладно, - Бертран подошёл к Анри и положил руку ему на плечо. – если мы достигли взаимопонимания – ты можешь идти. Выезжай в Россию как только сможешь. Но не тяни.
Анри кивнул, не сводя взгляда с Бертрана, медленно встал и, не оглядываясь, вышел.
- Глупец, неужели ты подумал, что я открою перед тобой всю душу? Хоть скрывать мне от тебя нечего, но это безумие и глупость полностью раскрыть себя перед кем-либо. Особенно перед нашими родственниками. Гиены и шакалы. Вырождается род. А жаль… И верно пророчество – грядет дурак, решивший пожертвовать собой ради нас. Уже скоро. Я чувствую… Если только… а это была бы хорошая идея – натравить на одного ставленника Хозяина другого. Но, боюсь, все пойдёт по-иному. У Хозяина много планов. Много ставленников. Обо всех я не знаю. И чего он решил так подсуетиться сейчас? Что грядёт? Почему он на это не хочет дать ответ? Или сам не знает? Надо быть осторожнее. Что же грядёт? Что?

Глава четвёртая

…Они ехали довольно давно среди стен леса, перемежавшихся маленькими полустанками и тёмными полянами. На редких остановках входили немногочисленные пассажиры. Некоторые из них бросали косые взгляды на четырёх попутчиков, среди белых лиц которых выделялось младенчески розовое лицо юноши в обрамлении светлых вьющихся волос. Попутчики называли его Чарльзом и пытались всячески ему угодить.
«Они, наверное, принимают меня за поклонника мужской любви», - раздражённо подумал он. Демонстративно захлопнув блокнот, который до этого он держал на коленях, время от времени делая в нём какие-то пометки, он полез в карман и достал тонкую сигарету.
- Не сейчас, друг мой, - Темноволосый человек, сидевший рядом, мягко положил свою изящную руку с длинными ухоженными ногтями на пухлую руку Чарли. – Потерпите немного. Скоро подъедем.
Чарли вздохнул и убрал сигарету. Затем раскрыл блокнот и, снова вздохнув, посмотрел в окно. За окном медленно, но верно темнело. Тяжёлые тучи всё быстрее набегали друг на друга. Поднявшийся ветер раскачивал верхушки деревьев.
Полустанки попадались всё реже. Дорога из многоколейки сменилась одноколейной и по-прежнему ныряла среди пролесков и полянок. Выходящие пассажиры всё так же бросали косые взгляды на четверых путников. В полумраке наступающего вечера в глазах некоторых пассажиров он заметил какой-то красный огонёк.
«Странные люди», - подумал Чарли и достал маленькое зеркало, в которое оглядел свои тонкие идеально подстриженные и уложенные усы. Его странные соседи слегка вздрогнули.
- А вот здесь, как вы видите… - Сосед Чарли потянулся показать молодому человеку что-то за окном. Он неловко покачнулся и, зеркало с неожиданно резким звуком разбилось у него под ногами.
- О боже мой! – воскликнул Чарли. Он нагнулся посмотреть, что стало с зеркалом, и не обратил внимания, как исказились лица его попутчиков.
- О, прошу прощения, - сказал неуклюжий сосед, и нагнулся вслед за Чарли.
- Это был подарок. Как вы могли!
- Чем я могу загладить свою вину?
Чарли неожиданно улыбнулся.
- Это можно устроить, - сказал он. – Вы обещали мне нечто грандиозное. Так вот, если это будет действительно так, вы прощены.
Попутчики Чарли понимающе улыбнулись.
- Вы будете довольны, - сказал Чарли его сосед.
Наконец поезд миновал огромную поляну, окружённую стеной леса, и подъехал к маленькой станции, освещённой в полумраке раннего вечера одной тусклой лампочкой над домиком станционного смотрителя.
Три темноволосых человека поднялись со своих мест.
- Нам пора, - сказал один из них.
  Чарли поднялся вслед за ними.
Выйдя из вагона, Чарли вздохнул полной грудью свежий влажный ночной воздух и осмотрелся. Прямо перед ним находились двухэтажные коттеджи, огороженные высокими заборами. Паровоз, медленно набирая скорость, отъехал и постепенно скрылся за ближайшим поворотом, оставляя за собой только клубы чёрного дыма. Четыре путешественника сошли с платформы и перешли через рельсы на другую сторону.
Чарли осмотрелся. Перед ним было поле, неровно поднимающееся до самого горизонта. Справа в вечернем сумраке темнел лес. Верхушки деревьев раскачивались в такт ветру, ветки зловеще поскрипывали. Слева находилась рощица, которая, по-видимому, переходила в ещё более густой лес. В рощице изредка мелькали огоньки.
Чарли вдыхал полной грудью ночной воздух. Сквозь аромат хвои и прелой земли он почувствовал слабый горьковатый запах костра.
- Мы приехали на пикник? – спросил он у своих спутников.
Один из них, черноволосый молодой человек со слабым румянцем на бледных щеках, внешне напоминавший Пьера, порывистого юношу, спорившего днём раньше с хитроумным представителем рода де Го, возмущённо вздрогнул. Другой, постарше, которого Бертран назвал Питером, успокаивающе коснулся его руки, и невозмутимо сказал:
- Вы же знаете, Чарльз. Это не совсем пикник. Но вы будете желанным гостем.
Он внимательно посмотрел на Чарли, и последнему показалось, что в глазах его спутника промелькнул знакомый красный огонёк, замеченный им уже у пассажиров уехавшего паровоза. В то же время он почувствовал, как ледяной холод сковал его тело, но через мгновение уже всё прошло. «Прохладный вечер, однако, - подумал Чарли. – Надо было одеться потеплее. И почему они не мёрзнут?». Он бросил взгляд на своих спутников, которые были слишком легко одеты для такой прохладной ночи.
- Нас ждут, - сказал третий спутник, которого днём раньше называли Жюстином. Он пошёл вперёд, и Чарли, зябко кутаясь в своё лёгкое пальто, двинулся за ним. Двое его спутников замыкали шествие.
Процессия шла по тропинке, огибающей поле. В наступившей темноте Чарли спотыкался о камни и выступающие корни деревьев, в то время, как впереди идущий его спутник, казалось, видел прекрасно свою дорогу и ни разу не оступился, вовремя огибал лужи, попадавшиеся им на пути, и переступал кротовые норки.

Глава пятая

Они прошли рощицу, которая сменилась вдруг тёмным и густым лесом. Всё явственнее чувствовался запах костра. Чарли начал ощущать смутное беспокойство: ни впереди, ни вокруг, ни под ногами ничего не видно; вокруг только лес, горки, ямы и пригорки. Ему сказали, что он будет присутствовать при старинном красивом и интересном свадебном обряде одной из ортодоксальных и еретических общин Англии. Его имя как первооткрывателя этой общины будет присутствовать в большой археологической энциклопедии, куда много позже попали Шлиман, Картер и лорд Карнарвон. Любопытство Чарли подогрелось ещё и тем, что ему сообщили о том, что свадьба эта между детьми двух заклятых врагов. Так что это будет не просто свадьба, а обряд примирения, ещё более красивый интересный и торжественный. Поскольку празднетство должно быть на заре, Чарли предложили ещё и переночевать в доме одного из членов общины, чтобы своими глазами увидеть, а если разрешат, и потрогать, совершенно другую жизнь, отличную от его привычной. Чарли как любителю старины подобное показалось очень заманчивым, тем более, что ему намекали на что-то ещё более грандиозное и незабываемое. Как бы вскользь брошенные Питером слова о том, что девственникам на этом празднестве выказывают особые почести, задели Чарли за живое, ибо к своим 25 годам он, отдавшись учению и науке, фольклору и археологии, ещё не познал женщины в библейском смысле. И вот, из-за своей блажи он крутит по тёмному лесу в компании каких-то странных людей. Ещё в дороге Чарли заметил, что у всех троих необычайно бледный, прямо-таки мраморный цвет лица. Все трое плохо переносили солнце, а прямые солнечные лучи вызывали на их лицах такие болезненные гримасы, что казалось, будто они прожигают их насквозь. У всех троих были аккуратные ухоженные длинные ногти, все трое не курили, не носили никаких украшений, кроме стального кольца-печатки на безымянном пальце левой руки. И главное, все трое были одновременно похожи друг на друга, как близнецы, и в то же время были абсолютно разными, как большинство людей. И теперь ещё это блуждание в темноте. Жюстин шёл уверенно, спокойно, как будто видел дорогу. Шаги двоих, которые Чарли слышал за спиной, тоже не говорили о том, что их обладатели спотыкаются в дороге.
Наконец, после бесчисленных подъёмов и спусков они вышли к огромному белому камню, из-под которого весело журча, выбегала тоненькая струйка ручейка, зловеще поблескивавшая в ночной темноте. «Как хочется пить», - подумал Чарли и остановился.
- Мы уже пришли,  - сказал один из спутников Чарли, который шёл сзади. – Там вас напоят и накормят. А эту воду не нужно пить. Не так далеко от сюда проходит отводной канал.
Чарли передёрнуло.
Подняв голову от ручейка, он заметил, что находится в перелеске. Направо простиралось поле, не такое большое, как первое и по форме больше напоминавшее корыто, при чём один край которого, где находился Чарли и его спутники, был наполовину ниже другого. Второй край представлял собой конусообразный холм с единственной ветхой сосной на вершине. Вокруг этой сосны горели костры. Дальше угадывались контуры ещё одной горы.
- Нам туда? – спросил Чарли.
- Да, мы уже на месте, - ответил Жюстин. В темноте Чарли увидел, как странно блестят глаза этого человека. Оглядевшись, он заметил такой же странный блеск у двух других своих спутников. Смутное беспокойство всё явственнее говорило о себе.
Все четверо перешли ручей и направились к сосне.
Пока они переходили поле, под ногами Чарли что-то хрустело и ломалось. Несколько раз, споткнувшись о что-то белое и твёрдое, он чуть не упал. В неверном свете костра, приглядевшись, заметил, что это очень напоминало кости. Бросив взгляд по сторонам, он увидел прежде всего один большой костёр, даже скорее, кострище на горе рядом. Эта гора представляла собой большую усечённую пирамиду, которую сверху окружали опалённые деревья. Вокруг костища Чарли заметил пять белых столбов, вокруг которых лежали вязанки хвороста. По склонам горы и в её низине Чарли, похолодев, заметил тоже нечто белое и продолговатое, показавшееся ему похожим на кости.  В этот момент его подтолкнули в спину и, несмотря на усталость, Чарли, довольно быстро одолев подъём, оказался у сосны, венчавшей конусообразный холм. Вокруг небольшого костерка сидело шесть человек. Один из них поднялся и подошёл к Чарли. Чарли увидел перед собой очень высокого худощавого человека с белым лицом, особенно белевшим во мраке ночи, глубоко запавшими тёмными глазами, обведёнными кругами, крючковатым носом и тонкими губами. Как только он приблизился, Чарли почувствовал, как могильный холод охватил его тело. Совсем как тогда, когда на него так же пристально смотрел Питер.
Человек долго рассматривал Чарли. Юноше казалось, что его пронзают тысячи льдинок, что ни один член его тела, ни одна мысль не укрылись от этого человека. Наконец высокий человек сказал голосом глухим и безжизненным:
- Ну что ж, братья. Этот человек нам вполне годится.
Он оглядел спутников Чарльза.
- Вы славно потрудились. Хозяин не забудет вас. Идёмте, Чарльз, - обратился он снова к оторопевшему Чарли, протягивая белую ухоженную руку с длинными прекрасно отполированными ногтями. – Я представлю вас Хозяину. Вы будете самым почётным гостем нашего повелителя, - неуловимая и ни на что не похожая гримаса пробежала по его лицу.
Он взмахнул рукой. Пятеро сидевших за костром подошли к спутникам Чарли и вместе с ними ушли вглубь леса. А новый проводник помог недоумевающему Чарли спуститься с холма и подняться на гору.
Глава шестая

При ближайшем рассмотрении взору Чарли предстала ровная площадка, в центре которой горело то самое кострище, которое он заметил снизу. Вокруг кострища на расстоянии около 9 ярдов был проведён круг из маленьких костерков  сухой травы. Внутри круга располагалась пентаграмма, по углам которой были вбиты пять белых столбов, ранее замеченных Чарли, с сухими вязанками у основания. Шестой столб стоял несколько в отдалении от кострища, пентаграммы и круга. На нём была горизонтальная перекладина и те же вязанки хвороста у основания.
От всего увиденного у Чарли перехватило дыхание, и он не обратил внимания на людей в капюшонах, вышедших из темноты деревьев, окружавших площадку и кострище. Один из них отделился от группы и подошёл к Чарли. Тот вздрогнул. На него из-под капюшона смотрели чёрные как два угля глаза. На дне этих глаз Чарли заметил знакомый красный огонь. На этот раз ему показалось, что огонь разгорается всё ярче и ярче и скоро заполнит собой не только глаза, но и всего человека в капюшоне.
- Боже мой, - прошептал Чарли. Человек вздрогнул, красный огонь померк.
- Вы нам подходите, Чарльз, - сказал он загробным голосом и улыбнулся. Наконец Чарли смог перевести взгляд с его глаз на лицо и отшатнулся: ещё более крючковатый нос, чем у его нового спутника, приведшего его на эту гору, ещё более глубоко запавшие глаза, острый подбородок, глубокие тёмные морщины и улыбка, напоминавшая оскаленный череп.
- Хозяин, наши братья пришли с ним. Думаю, никого больше не будет.
- Да, я тоже так думаю.
Он взмахнул костлявой рукой и два человека схватили Чарли за руки, двое других за плечи.
- Что это значит? – Чарли попытался вырваться, но четверо в капюшонах не шелохнулись.
- А это значит, - сказал остролицый, сбросив с головы капюшон. - что тебе оказана большая честь: ты будешь невестой нашего повелителя, а потом будешь принесён ему в жертву. Это значит, что ты будешь самым лакомым блюдом для него и его слуг. И наконец, это значит, что сама Мать будет принимать тебя в своё лоно!
По мере того, как он говорил, Чарли казалось, что остролицый с похожим на голый череп лицом человек, растёт у него  на глазах. Голос его звучал всё громче и громче, и показался Чарли настоящим гласом Страшного суда. Неожиданно Чарли пронзила мысль: сегодня шестое июня, пятница, самый почитаемый сатанистами день – день рождения сатаны. Так вот он куда попал! Его будут совокуплять с какой-то женщиной. Ну, это, положим, его не огорчало. Женщина, она и есть женщина. Но быть принесённым в жертву, да ещё после стать праздничным обедом! От ужаса у Чарли волосы зашевелились на голове. Последнее, что Чарли смог увидеть своим помутневшим взором, был черноволосый смуглый человек без улыбки на лице, и белокурая обнажённая девушка, лежавшая без сознания в центре пентаграммы рядом с кострищем. Всё, что происходило потом, происходило помимо Чарли, помимо его воли, разума, чувств. Он был оглушён, уничтожен, обезволен ещё до того, как остролицый приказал людям в капюшонах влить ему в рот какое-то пойло. Чарли поволокли к большому столбу с перекладиной посередине и, раскинув его руки, привязали. Дальше всё происходившее походило на кошмарный сон.
Неожиданно площадка с пентаграммой заполнилась людьми в чёрных плащах с капюшонами. Они стали вокруг пентаграммы с длинными чёрными свечами в руках и, раскачиваясь из стороны в сторону, стали напоминать нечто заунывное на непонятном языке. Иногда пение переходило в громкий крик. И в это время руки с чёрными свечами вздевались вверх. После одного такого крика все люди в чёрных плащах упали ниц, простирая руки со свечами к кострищу. После этого всё смолкло. Было слышно лишь потрескивание поленьев в огне. Спустя некоторое время тишину разорвал многоголосый крик. Это люди в капюшонах тащили из леса, находящегося вокруг площадки, пятерых связанных людей. Связанные были одеты в белые одежды, шею обхватывал кожаный ошейник. К ошейнику были пристёгнуты стальные цепи, гремевшие при каждом движении. Вздевая руки к небу, люди в капюшонах швырнули пленников как тряпичных кукол в центр пентаграммы. Остролицый подскочил к ним, одной рукой подхватил все пять цепей и, вздымая другую вверх, прокричал неожиданно трубным голосом, разнёсшимся по всему полю:
- О мой повелитель! Мой Хозяин!! Мой Господин!!! Душа моя в твоей власти! Я жажду доказать тебе своё нижайшее повиновение! Своё преклонение!! Свою преданность!!! Прими в честь твоего дня рождения, самого великого праздника, эти жертвы! И позволь ничтожным твоим рабам насытиться твоей милостью из твоих могущественных рук!!!
Он воздел руку с цепями вверх, в тёмном небе сверкнула молния. Оглушительные раскаты грома огласили площадку. Люди в белых одеждах в страхе в страхе закрыли лица руками, некоторые сделали попытку упасть на колени. Но цепи, вздёрнутые худой рукой остролицего вверх, не дали им такой возможности. В небе сверкнула ослепительно яркая молния. Вслед за ней снова раздались оглушительные раскаты грома. Неожиданно озарённая кострами ночь потемнела ещё больше. Через мгновение снова сверкнула молния, и в свете её ослепительной вспышки на площадке появилась высокая худощавая фигура со странными наростами на голове. При виде неё все люди в чёрных капюшонах с криками пали ниц. Фигура медленно подошла к ним. В затуманенном мозгу Чарли вяло шевельнулась мысль о чудовищном маскараде, ибо появившаяся фигура выглядела весьма необычно: всё тело её было покрыто чёрными курчавыми волосами, необычайно длинные и худые руки и ноги заканчивались чем-то весьма похожим на копыта, смуглое лицо скрывало чёрная бородка клинышком, а голову венчали самые настоящие длинные козьи рога.
- Повелитель! – вскричал остролицый. – Мы ждали тебя! Мы не могли без тебя начать праздник и жертвоприношение.
- Поднимись, Демьен. Я рад вашим подаркам. Так что вы не пожалеете.  А то, я вижу, наши друзья  и слуги уже проголодались, - Рогатый повелитель обвёл глазами площадку, заметил Чарли, и глаза его алчно зажглись.
- Это кто? – хрипло спросил он.
Остролицый, которого назвали Демьеном, робко поднял голову от земли, посмотрел туда, куда указывал рогатый, и жуткая улыбка появилась на его лице.
- Это Чарльз Рэндалл, твой самый главный подарок от нас.
- Пусть пока повисит., - всё так же хрипло произнёс рогатый. – Это лакомство я оставлю на потом.
Он посмотрел на пятерых людей  в белых балахонах. Те в страхе сжались под его обжигающим взглядом.
- Это тоже для тебя, повелитель, - робко произнёс Демьен.
Рогатый подошёл к нему, наклонился, резко схватил его за капюшон и рывком поднял с земли.
- Отлично, - произнёс он и впился губами в губы остролицего. Затем глубоко и со смаком поцеловал его, резко оттолкнул и подошёл к группе в балахонах. Он стоял и молча рассматривал их несколько минут. Потом рывком разорвал балахон на первой к нему жертве. Это оказалась молоденькая девушка. Она с криком попыталась прикрыть обнажившееся тело, но рогатый с силой ударил её по лицу и схватил за плечи. Волосатая рука прошлась по груди девушки, по её животу и задёргалась между ног.
- Они все девственницы?  - спросил он, поглаживая бёдра жертвы.
- Я проверял сам, повелитель, - потупив глаза, сказал Демьен.
- Разведите их.
Пятеро людей в капюшонах вскочили с земли и растащили жертвы к белым столбам.
- Моё кресло, моё ложе и… - Рогатый лукаво улыбнулся. – парадную одежду.
Несколько человек бросились в глубину леса и вскоре одна группа волокла странное кресло, сделанное из человеческих костей и черепов, а другая тащила массивное каменное ложе, по форме напоминавшее кровать с резной спинкой и точёными ножками. Всё это было поставлено перед рогатым. Тот удовлетворённо оглядел «мебель» и прищёлкнул пальцами – на ложе появилась звериная шкура. Рогатый легко вспрыгнул на кровать.
- Чего вы ждёте? Праздник начинается! – закричал он и расхохотался язвительным смехом.
Люди в капюшонах скинули свои одежды и оказались все как один полностью обнажёнными мужчинами.
- Чашу мне! – вскричал рогатый. – И давайте праздновать!
Двое голых мужчин подбежали к белому столбу и схватили слабо упиравшуюся жертву. Третий уже спешил к ложу с большой чашей в руках. Двое тащивших девушку, швырнули её у ложа, а рогатый подхватил её, бросил поперёк и  вспрыгнул на неё сверху. Дальше он разорвал балахон на ней и впился ей в грудь. Одна его рука ласкала ягодицы жертвы, другая сжимала её шею. Затем он губами и языком начал яростно ласкать тело девушки, кусая и царапая её до крови. Наконец, он лёг на неё и ввёл свой  длинный чёрный член ей между ног. Голый мужчина с чашей был наготове. Девушка закричала от боли, а рогатый всё продолжал покачиваться на ней, пока, ослабленный, не упал рядом. Большая чаша начала наполняться девственной кровью. После этого чаша была преподнесена рогатому. Пригубив её, он вытер рот тыльной стороной ладони. Затем, смачно плюнув в неё, он вернул её подававшему. Тот по кругу обнёс ею окружавших его мужчин, и каждый отпил из неё. Растерзанную девушку рогатый сбросил к подножию ложа. Дальше настала очередь девушки в разорванном балахоне. С ней повторилось то же, с той разницей, что лежала она на спине, а её широко разведённые ноги рогатый держал сам. Снова чаша была наполнена, снова он пригубил и плевал в неё, снова она была обнесена по кругу. Следующие жертвы разнообразили рогатого только криками, стонами и позами. Сам процесс не изменился.
Наконец все пять обнажённых девушек лежали у подножия ложа, а рогатый восседал в кресле из черепов.
- Это теперь ваше, - Он взмахнул в их сторону рукой.
Голые мужчины бросились к девушкам. При ярком свете костра и луны были видны их длинные зубы, которые они вонзали в истерзанные тела. Их сладостное причмокивание говорило о том, что они пили нежную девичью кровь. Некоторые перед этим еще утоляли свою похоть, насилуя полуобморочные тела.
В это время рогатый вскочил в круг пентаграммы и поднял за волосы последнюю обнажённую девушку. Он алчно оглядел её с ног до головы и вдруг швырнул на землю. Его странная нога мяла ей грудь, топтала живот и гладила бёдра, царапая нежную кожу. Наконец он прыгнул на неё и рывком развёл её ноги. Его острая бородка зарылась в нежных кудрях между ног девушки. Он губами ласкал её клитор, его длинный язык заходил ей между половыми губами, пытаясь проникнуть в пока закрытое ещё влагалище. Его пальцы ласкали её соски.
Девушка открыла глаза, сладостная волна пробежала по её телу.
- Дьявол! – прошептала она. – Я сделала всё, как ты хотел. Теперь я твоя. Я счастлива, что именно ты будешь моим первым… И от тебя я понесу твоё семя…
Она обхватила его голову руками и впилась в его губы. Он схватил её за плечи. Её ноги обвили его поясницу, а его зубы ласкали её шею.  Их тела содрогались от наслаждения.
- Я хочу сейчас, - шептала девушка.
- Нет, шлюшка, сначала я тебя помучаю, - отвечал рогатый и продолжал ласкать её мягкое трепещущее тело. Наконец она забилась в сладкой судороге, и тогда он вонзил ей между ног свой чёрный член и начал свои быстрые и яростные движения. Громкий крик девушки в который раз за сегодня огласил площадку.
После часовой борьбы рогатый встал с девушки и оглядел площадку. В свете догорающих костров были видны белые тела обнажённых мужчин, отбрасывающих зловещие тени. На лицах некоторых застыло выражение неземного блаженства, руки со странно длинными ногтями были вымазаны кровью. Другие с упоением обгладывали то, что совсем недавно было частью тела молодой девушки. Третьи с остервенением продолжали совокупляться с уже мёртвой растерзанной девушкой, попеременно меняясь местами.
Рогатый поднялся во весть рост.
- Эй, вы! – заорал он. – Заканчивайте пиршество.  У нас ещё десерт! – Он кивнул головой в сторону застывшего Чарли.
Некоторые обнажённые мужчины поднялись вслед за рогатым.
- Заканчивайте, - повторил он.
Поднявшиеся мужчины подхватили то, что совсем недавно было пятью девушками и, под ужасающий скрежет раздираемой плоти и ломающихся костей, насадили тела на белые столбы. Громкий протяжный крик боли и ужаса огласил площадку: одна из жертв была её жива.
В это время рогатый подошёл к кресту, к которому был привязан Чарли, и остановился, оглядывая его с ног до головы. Затем неторопливо стал расстёгивать пуговицы на его сорочке, после чего нежно провёл рукой по его обнажившейся груди. Светлые кудри зашевелились под его прикосновением. Правой рукой он обнял Чарли за плечи, а левую запустил ему в штаны. Чарли вздрогнул , а рогатый впился ему в губы. Поглаживая  лицо, шею, плечи Чарли правой рукой, он с наслаждением посасывал его язык, покусывал губы. После долгого и нежного поцелуя рогатый обеими руками резко стянул с Чарли штаны и, присев на корточки, приник губами к его члену. По телу Чарли пробежала волна наслаждения. Его руки, привязанные к кресту, сжались в кулаки, тело выгнулось в сладостной истоме и, тихо вздохнув, Чарли забился в судорогах наслаждения. А рогатый продолжал сосать и облизывать его член, сладостно причмокивая.
Наконец он поднял голову и хрипло сказал, обращаясь к голым мужчинам:   
- Отвяжите его. Я его хочу.
Трое голых тут же кинулись к Чарли. Пока один резал верёвки, двое других нежно поддерживали его ослабленное тело. Рогатый в нетерпении притоптывал странной ногой. Когда тело уже почти коснулось ногами земли, он вырвал его из рук голых и потащил в круг пентаграммы. Перевернув Чарли на живот, он лёг сверху. Белокурая девушка с интересом наблюдала за ними. В свете догорающих костров был виден большой длинный чёрный член рогатого, который он резко ввёл в зад Чарли. Тот, громко закричав, попытался скинуть рогатого со спины, но длинные холодные пальцы так крепко стиснули рёбра Чарли, что они затрещали. Второй крик Чарли пронёсся над площадкой. Он извивался всем телом, пытаясь освободиться, но рогатый прочно лежал на нём и продолжал свои то плавные, то резкие движения. Наконец, слегка ослабнув, он прилёг на спину Чарли, но тут же вскочил и встал перед его лицом на колени. Схватив голову Чарли за волосы, он ткнул её в свой пах.
- Соси его. Я так хочу, - прохрипел он.
Чарли, чувствуя, что теряет сознание, бессознательно открыл рот, чтобы что-то ответить. Но рогатый тут же воткнул в него свой пахнущий козлом, мочой, кровью и гнилью член. Чарли закрыл глаза и снова впал в полузабытьё.
- Помогите ему, - рявкнул недовольно рогатый, покачиваясь взад-вперёд. Его член то входил, то выходил изо рта Чарли.
Голые мужчины кинулись к распростёртому телу и принялись ласкать его. Они поглаживали его шею, живот, покусывали уши, гладили спину, целовали ноги.
После непродолжительной оргии рогатый затрясся в сладкой дрожи и с криком вонзил свои зубы в шею Чарли. Тот открыл глаза, но их тут же застлала пелена. Несколько раз конвульсивно дёрнувшись, он испустил дух. Вытащив свой член изо рта Чарли, рогатый ногой подтолкнул его к девушке.
- Извини, дорогая, не утерпел.
Девушка с воплем подползла к безжизненному телу Чарли и впилась зубами в его обмякший член. Затем руками разорвала его мошонку и, слизывая кровь с пальцев, принялась жевать его яички.
Как только последняя капля крови была выпита рогатым, голые мужчины потащили обмякшее тело Чарли обратно к кресту. Раскинув его руки, они прибили их к перекладинам, ноги привязали к столбу проволокой.
- Жгите их! - заорал рогатый.
Голые мужчины схватили факелы, подожгли их от почти догоревшего кострища и с криками пали ниц. В это же время хворост у столбов и у креста вспыхнул и загорелся, весело потрескивая. Рогатый с удовольствием вдыхал запах горелой плоти. В это мгновение его облик стал меняться. Он встал на четвереньки и, щёлкнув появившимся неизвестно откуда хвостом, вспрыгнул на своё ложе, уже обратившись в большого чёрного козла. Резко ударив передними ногами по ложу так, что оно раскололось, козёл взмыл в небо чёрной бесформенной массой. В это время прогремел гром, и с неба полил тёплый пахнувший болотом дождь. От него костры у столбов и креста разгорелись её ярче, а голые мужчины с криком пали ниц.
Через некоторое время дождь прекратился, костры потухли. На площадке стало светлеть. Единственная живая девушка, которую не так давно насиловал рогатый, выхватила из костра, находившегося в центре пентаграммы дымящееся полено и, вскочив на него верхом, взмыла в небо вслед за чёрным козлом. На площадке остались голые мужчины, которые ходили, натыкаясь друг на друга, или сидели в состоянии глубокого транса. Где-то далеко прокричал петух. Некоторые мужчины закричали. Их тела сводило судорогой, на губах появилась сероватая пена. Другие просто сильно вздрогнули. На третьих крик петуха не произвёл никакого впечатления.
После третьего петушиного крика большинство мужчин ушло или уползло с открытого пространства площадки вглубь леса. Те, которые остались, стали быстро стаскивать с креста и столбов обгорелые останки и бросать их со склона в овраг. Один кинулся к ручью, из которого так недавно хотел напиться Чарли. Следом за ним бросилось ещё несколько человек. В руках они держали деревянные вёдра. Быстро зачерпнув воды, они так же бегом бросились обратно. Потом всё в той же спешке начали отмывать столбы и крест. Утреннее солнце высветило пять белых столбов, крест и холмик костра перед ним. Ничто, вроде бы, не говорило о ночной кровавой оргии. Однако то, что ночью померещилось Чарли в овраге,  при утреннем свете оказалось скелетами, черепами, мумиями и просто полусгнившими трупами людей. Над ними тяжело летали вороны и галки с красными глазами.

Глава седьмая
               
- Они так и не нашли его! – Вбежавший бледный молодой человек грохнул кулаком по массивному столу, заваленному бумагами, газетами, картами, карандашами и ручками. Некоторые от удара скатились и упали на пол, разбрызгивая остатки чернил.
Бертран де Го спокойно поднял глаза от газеты, которую в тот момент читал, и из-под лобья посмотрел на вбежавшего.
- Питер, вот уже несколько лет прошло с тех пор, как я выказал желание найти Джека Потрошителя, - спокойно произнёс он. – Если быть точным – восемь. Это не шутки. Здесь уже позабыли, а во Франции немногие помнят и «дело Буланже»*, и крах компании по строительству Панамского канала**, и дело Дрейфуса***, и волнения профсоюзов****, которые неизвестно чем ещё кончатся. Событий много, они не поспевают друг за другом, но ты каждый раз вбегаешь в мой кабинет, как в трактир. Да, я знаю, что его не нашли. Что выдвигались версии, одна другой интереснее. Примешали даже королевскую фамилию*****. Я сам пытался вызвать его на контакт. Просил Хозяина помочь мне. Но ничего не получалось. Его послания в Скотланд-Ярд* только всё запутали. А его загадочная надпись на стене радом с местом очередного убийства** и вовсе непонятна. Да, сейчас и в Лондоне, и в Париже евреев очень не любят. Но дело полиции расследовать преступления, а не уничтожать улики, которые могли бы помочь в их раскрытии.
Бертран помолчал.
- Неужели я это сказал? Замечательно. Ещё немного, и я начну проповедовать в Гайд-парке.
Он улыбнулся.
- Ты читал эту надпись? – хмуро спросил Питер.
- Да, успел. Пока этот идиот Уоррен не стёр её.
Бледный молодой человек провёл рукой по лбу.
- Ты сказал, что пытался вызвать его на контакт. Это как?
Бертран де Го аккуратно сложил газету и, не глядя, швырнул её на стопку за своей спиной. Газета мягко приземлилась, стопка даже не покачнулась.
- Ты слишком нетерпелив и горяч. Тебе никогда не стать истинно посвящённым в планы Хозяина. Я тебе говорил это. Ты предпочитаешь идти напролом. Ты боец. Что ж, такие тоже нужны Хозяину. Особенно сейчас. Когда он что-то готовит.
Бертран де Го откинулся в кресле и соединил кончики пальцев, поставив локти на подлокотники кресла.
- Чтобы не забивать тебе голову ненужными подробностями, скажу просто – я пытался вызвать его как медиум. Довольно с тебя?
Питер презрительно скривился.
- Я знал, что ты именно так это воспримешь. Ладно, оставим это. Что ты ещё хотел мне сказать?
Питер уселся в одно из ближайших к столу кресел. Лицо его приняло озабоченное выражение.
- Я столько раз лично сталкивался с людьми из Ярда, - начал он, потирая лоб. – Что не понимаю, как люди верят выдумкам этого полевого хирурга Дойла? Неужели они не понимают, что будь в Ярде все полицейские такими, как Лейстрейд, даже сто Холмсов не спасут страну. Преступления случаются каждый день. Что до Потрошителя, то вряд ли у Дойла или у его персонажа хватило бы ума найти его.
- Однако со времени последнего убийства прошло уже семнадцать лет. Неужели ничего нового? Что говорят твои друзья в Ярде?
- К делу подкололи справку Мелви Маккнотона*** по поводу его подозреваемого Косминского. Но сам я справку не видел, только слышал о ней. А кто такой Косминский – не знает никто.
- Ну, кроме самого Маккнотона, я думаю, - Бертран встал и, заложив руки за  спину, прошёлся около стола. – Меня больше интересуют слухи про принца, сиятельного герцога Кларенского. Не зря же его упекли в психушку. Вот был бы хороший козырь при игре с королевой. Честно говоря, она мне поднадоела. Но ничего. Принц Эдуард скоро станет королём. В окружении его сторонников мне как-то комфортнее. Можно будет вздохнуть с облегчением.
Бертран остановился перед аккуратной стопкой газет, в которую недавно он добавил ещё одну. Брови его нахмурились.
- Приведи ко мне Жильбера, Гильома, Жерара, Жюстина и Пьера. Они в соседней комнате, - не глядя, сказал он. – Мне надо кое-что обсудить с ними.
Питер поклонился и быстро вышел.
Через несколько минут в комнату вошли пять человек. Это были высокие стройные молодые люди с тёмными длинными волосами и бледными лицами.
- Бертран, - начал первый из вошедших. – Дела в стране и в мире очень серьёзны, а ты  заставляешь нас ждать из-за какого-то шалопая…
Бертран движением руки остановил хотевшего уже взорваться Питера, который топтался на пороге кабинета.
- Этот «шалопай» пришёл поговорить со мной о Джеке Потрошителе.
- И что же? – спросил второй, подавшись вперёд. – Есть что-нибудь новое?
- Мелочь. Неважная, но интересная. Скорее всего, всё останется так, как есть. То есть, преступник не найден и неизвестен. А жаль. Имей мы улики против герцога Кларенского, имели бы рычаг воздействия на королеву Викторию. А посему давайте не будем терять времени и начнём. Питер, - Бертран поднял глаза на  всё ещё стоявшего в дверях. – Покарауль пока.
Питер кивнул и запер дверь.

Глава восьмая

- Господа, знаете ли вы, что творится в России? – спросил Бертран усаживаясь за стол.
Пришедшие удивлённо переглянулись. Один невозмутимо взял стул из шеренги у стены, поставил его недалеко от стола и сел. Помедлив, его примеру последовали остальные.
- Я немного просвещу вас. Вы в курсе, что сейчас в Европе идут так называемые социалистические брожения? Одни разжигают масоны, чтобы добраться до власти, другие тамплиеры, как бы они сейчас не называли себя, чтобы отомстить монархиям за уничтожение ордена и опять-таки за власть. Ну а третьи – просто мечтатели-идеалисты, чтобы облагодетельствовать человечество всеобщим равенством. Всё это у нас более или менее под контролем. Любые возможные лидеры любых партий, профсоюзов и обществ едят из наших рук. В этом невольно нам помогают наши враги, в том числе и Святая канцелярия*, наши возлюбленные инквизиторы. Наш папа очень напуган – евреи лезут во все города Европы, мусульмане чего-то не поделили на Балканах, Индия вот-вот тоже скажет свое слово. Благочестивая католическая паства редеет как снег под солнцем. Революция вот-вот свершится или начнётся война, которой ещё не было…
- Хозяин сказал тебе?
- Намекнул. Но не надо быть гением, чтобы это понять. Война за колонии, независимость, социальную справедливость, мировое господство не за горами. Хозяин сказал ,что стоит обратить внимание на две страны – Германию и Россию. Почему первую – не знаю. Хозяин намекнул, что там его слуги и любимец. Я считал, что это мы. Очевидно, я чего-то не знаю. Поэтому поручаю вам это выяснить. Возьмите с собой столько людей и денег, сколько нужно. Я хочу знать, кто этот любимец Хозяина, оспаривающий наше место при нём. Ну, и Россия… - Бертран, заложив руки за спину, прошёлся по кабинету. – Недавно произошло восстание там, - задумчиво произнёс он. – Которое здешние газеты назвали революцией. Может, это и есть начало?
Он постоял несколько минут, глядя в пустоту. Затем, словно очнувшись, он встряхнулся.
- Да, еще вопрос. Я получил престранное известие от наших людей там. Оказывается в этой чёртовой стране остались потомки нашего рода…
Пятеро вскочили со стульев и одновременно, перебивая друг друга, закричали, размахивая руками.
- Я удивлён не меньше вашего, - спокойно произнёс Бертран, подняв руку. Тишина восстановилась. – Однако, как мне сообщили, во времена наполеоновской кампании на Россию некоторые родственники оставили там сюрпризы. Я хочу, чтобы и с этим вы тоже разобрались. Мне важно знать, Борис Мухин, Григорий Гоев и Екатерина Гоева – это наши родственники или нет? Чего нам от них ждать? Сколько их всего в России? Я должен это знать. Возможно, от этого зависит, будет наш род существовать или нет. Я не хочу, чтобы ко времени прихода Хозяина радом с ним был неизвестный мне любимец. Это место по праву наше.
Он стоял злой и взбешённый, типичное олицетворение ангела мщения. Его кулаки были сжаты, а глаза метали молнии. Наконец на его лицо вернулась прежняя невозмутимость. Он спокойно сел и взмахнул рукой пятерым зачарованным слушателям.
- Идите. Ваши адепты* ждут вас в подвале. Решите сами, кто куда едет и в каком количестве. Адреса я вам дам, когда вы определитесь.
Он ещё раз царственно взмахнул белой ухоженной рукой. Пятеро, зачарованно глядя на него, задом вышли из кабинета.
- Ах, Хозяин, - Бертран слабо улыбнулся. – Неужели я прав, и этот жертвователь будет из России? – Он пристально смотрел на свечу на столе. Она вдруг ярко вспыхнула и погасла. В темноте послышался горестный вздох.

Глава девятая

Со дня непонятных и ужасных преступлений Джека Потрошителя прошло много лет. Но до сих пор его тайна, как и тайна Джека Попрыгунчика, появлявшегося в Лондоне на протяжении восьмидесяти лет, не раскрыта. Подозреваемые были из разных слоев общества. Это и врачи-хирурги, благо тела были выпотрошены со знанием дела, и свихнувшиеся полицейские, и агент царской тайной полиции русский врач Михаил Острог, и внук королевы Виктории принц Альберт-Виктор, и некто Монтегю Джон Друитт, чьё тело было найдено в Темзе после последнего убийства. Автор Уильям Стюарт предполагал, что Потрошителем была женщина-акушерка, промышлявшая подпольными абортами. Джон Росс, бывший полицейский, заведовавший в последние годы жизни музеем полиции, утверждал, что Потрошитель это Косминский, о котором неизвестно почти ничего, кроме фамилии. В феврале 1894 г. аналитик сэр Мелви Д. Маккнотон, предшественник мистера Росса, составил семистраничное наблюдение и подколол его к документам по делу Потрошителя, в котором он говорил о сумасшедшем польском еврее Косминском. До сих пор выдвигаются теории, пристально рассматриваются некоторые картины, пишутся романы. Но истина до сих пор неизвестна.
Миром в это время правит жажда наживы и судорожный поиск равенства. Революция 1905 года в России была стихийной и для многих стала неожиданностью. Война 1914 года неожиданностью была для немногих. Всё к ней было готово, не было только повода. И, когда наконец он был дан, вся Европа была охвачена безумием. Затяжная война, бессилие двора, настойчивые революционные призывы, происки шпионящих немцев, желавших во что бы то ни стало выиграть войну, коррупция и вседозволенность власть имущих спровоцировали в России революцию 1917 года. Последовавшая за тем Гражданская война добила некогда могущественную империю. Краткий период затишья между двумя войнами в России, ныне Советском Союзе, оставался покрытым мраком тайны для окружающего мира. Борьба за власть и репрессии – все это было внутри страны. В той или иной мере всё это происходило в Европе. Правда, не принимало таких кровавых масштабов.
Волны эмиграции, которые катились из Восточной Европы в Западную, из Западной в Америку, носили в себе судьбы многих людей. Нередко эти люди становились заложниками своих имен, фамилий, профессий или просто банд убийц, которых всегда полно в смутное время. Не стала исключением семья де Го и ле Муи. Отдельные её представители, опасаясь немецких солдат, уезжали в Америку. Другие, охваченные, кто революционным энтузиазмом, кто тайной надеждой на становление государства тьмы, пробирались в Россию. В любом случае,  благодаря или вопреки дарам, данным этой семье богом или дьяволом, представители этой семьи выжили в безумном мире между двух войн. Редкие семена незадачливых потомков оказались в Германии, которая после Первой мировой войны оказалась на коленях. Нужен был только предлог, чтобы страна встала на дыбы, ибо всё было готово для того, чтобы национальное сознание немцев, попранное во время последней войны, возжелало реванша. Предлог для бед был найден. Вождь был взращён. Немного было нужно, чтобы война началась. И она началась. Против евреев, против славян, против всего мира за чистоту рода, за чистоту расы, за новые границы, новые угодья. За гордость немецкого народа против стяжательства народа еврейского. Немногим было дано знать, зачем понадобилось завоевание всего мира, подобно Александру или Наполеону. Немногим было понятно назначение многих тайных организаций Третьего рейха. Немногие знали, зачем нужны были экспедиции на Тибет и в Индию. И многие тайны Третий рейх унес с собой в небытие. Будут ли разгаданы они – об этом можно только гадать. Как и о том, были ли у немцев атомные бомбы и летающие тарелки, были ли сгоревшие в саду рейсканцелярии трупы на самом деле трупами Адольфа Гитлера и Евы Браун, работали ли Мюллер и Борман на советскую разведку и куда они подевались и когда умерли, находился ли Четвертый рейх на Земле королевы Мод в Антарктиде. Это загадки истории. Истории мировой. Мы говорим об истории семьи. И она тоже полна загадок.


Часть десятая

Глава первая

- Зачем ты приехала? Я же велел тебе уезжать подальше от Берлина, - невысокий мужчина стремительно подошёл к миловидной женщине с несколько наивным выражением лица. – Я же велел тебе, - Его рука стремительно взлетала вверх-вниз, словно мужчина хотел вколотить свои слова в разум женщины.
Женщина же подошла к нему, положила руки ему на плечи и, поскольку оказалась слегка выше него, сверху вниз глядя ему в глаза, сказала:
- Я поклялась быть с тобой. Я буду с тобой до смерти. Твоей или моей – всё равно. Я люблю тебя и никуда не уеду.
И, словно устыдившись своего порыва, опустила голову.
- А если я решу умереть, ты умрёшь вместе со мной? – заглядывая в лицо женщины, пытливо спросил мужчина.
- Да, - твёрдо ответила она и отвернулась. На её ресницах блестели слёзы.
- Ах, Ева, Ева, - произнёс мужчина растроганно. Он обнял женщину за плечи и похлопал по спине. – Ты заслуживаешь лучшего. Ты заслуживаешь право стать фрау Гитлер, - и он победно оглядел стоявшую в отдалении группу хмурых мужчин. – Эта женщина готова умереть за меня, - несколько напыщенно произнёс он. – Женщина. А те предатели, которые готовы торговаться с американцами за мир и мою голову – мужчины, при чём военные, солдаты и генералы. Нация поистине вырождается. Но мы положим этому конец.
- Мой бог, - прошептал один молодой человек в чёрной форме СС другому, стоявшему рядом. – Он же раньше говорил о самоубийстве.
- Мой дорогой Гилберт, - произнёс его собеседник, молодой человек с несколько женственным лицом. – Вы наивны до умопомрачения. При вас же загружали подводные лодки в Бразилию и Аргентину. Думаете, для того, чтобы везти туда его труп? Это же ясно – там готовится Четвертый рейх или Новая Германия. Скажу больше. В Антарктиде, в районе Земли королевы Мод наша база работает вовсю. Поэтому потеря Панемюнде – это не слишком трагично. Реактивные снаряды можно делать и там. Главное, доставить туда документы. А доработать ФАУ никакая война там не помешает.
- В Антарктиде? Берт, но там чертовски холодно!
- Так что? Зря, что ли, мы воевали? Нашего золота хватит, чтобы построить колонию на Луне, если потребуется. Одного смертника же туда отправили. Правда, из-за Сталинграда и Курска эту прихоть свернули.
- Откуда ты всё знаешь?
- Удивляюсь тебе. Ты член нашей семьи, а до сих пор не понял, что мы особенные? Наши с тобой предки были французами, воевали с англичанами во время Столетней войны, с Карлом Стюартом во время революции, вместе с Наполеоном против всего мира сто пятьдесят лет назад. Они основывали ордена и уничтожали врагов так называемой Святой веры. Они поднимали королей и низлагали их. Они владели многими секретами и нечеловеческими возможностями, благодаря чему им удавалось избежать костров, эшафотов и нынешнего «Туле». А ты задаёшь мне вопрос – откуда я знаю? Любой член нашей семьи может читать мысли, навязывать свои и заставлять забывать собственные. Эта возможность, правда, имеет пределы, что весьма жаль. А ты разве не умеешь?
- Только иногда. И у меня после этого очень болит голова.
- Слабак.
Невысокий человек мерил шагами комнату.
Помолчав, названный своим собеседником Бертом, произнёс, глядя на шагающего вождя:
- Но я не о том. Мне интересно, чем всё кончится.
- Да, - отозвался его собеседник. – Но это неизвестно. С одной стороны американцы с англичанами, с другой – русские. И неизвестно, кто первым воздёт в Берлин. На месте фюрера, я бы застрелился.
- Ну и дурак ты, Гилберт Мюллер. А я бы рванул со всеми деньгами, документами, учёными и толпой баб в Антарктиду, Бразилию или Аргентину. Да за один аппарат вертикального взлёта можно было бы пол-Америки поставить на колени. А уничтожить осторожного Сталина, который из Москвы не вылезает, снарядом с ядерным зарядом – это высший пилотаж. От такого никакая осторожность, никакой бункер не спасёт.
- Ты просто дьявол, Берт Гоппе, - со страхом произнёс Гилберт Мюллер.
- Нет, я только его родственник, - улыбаясь, ответил Берт Гоппе.

Глава вторая

Проходили дни, и речи невысокого человека были всё неистовей и бессвязней. Казалось, он самого себя хотел довести до экзальтации.
- Мой фюрер, - однажды в полголоса сказал ему полноватый человек с простецким выражением лица. – Мой фюрер, мы не на митинге. Мы в бункере. Мы в осаждённом Берлине. Нам надо думать не о грехах нашей великой нации, а о её спасении.
- Верно, Мартин. Именно поэтому я поручаю тебе одну важную миссию. Ева, - невысокий человек повернулся к женщине, скромно стоявшей в самом тёмном углу. – Ева, моя дорогая. Мы с тобой обвенчаемся здесь, в день моего рождения. А теперь мы должны поговорить с нашим другом Борманом. Пройдём в мой кабинет.
Он стремительно вышел из комнаты, не заботясь, следуют ли за ним или нет. Мартин Борман выразительно посмотрел в сторону группки молодых людей. Двое высоких голубоглазых блондинов тотчас отделились и прошли за ним. Ева Браун, не поднимая глаз от пола, вышла первая. 
- Куда это пошли Отто и Оскар? – спросил Гилберт Мюллер своего казалось навеки собеседника Берта Гоппе.
- Перестань задавать идиотские вопросы, - прошипел тот. – Открой уши и слушай, раскрой глаза и смотри. Я же тебе сказал, фюрер не такой дурак, чтобы застрелиться, если далеко в тылу у него припрятана возможность всё начать сначала. Ну, или продолжить.
- Да, но…
- Ты лучше повнимательнее посмотри на ту девушку, - Берт Гоппе указал на светловолосую девушку с короткой стрижкой, которая полулежала в тёмном углу в широком кресле. Её глаза были слегка затуманены, движения заторможены. Казалось, она не понимала, где она и что с ней.
- Берт, это же Кэт! – Гилберт Мюллер потрясённо смотрел на неё. – Что с ней такое?
- Ты заметил, что Густав Велер тоже здесь? – не отвечая, спросил Берт Гоппе.
- Двойник фюрера? И что? – Гилберт Мюллер рассматривал девушку.
- А то, осёл ты тупоумный! – раздражённо воскликнул Берт Гоппе и тут же зашептал: - Двойник фюрера, девушка, похожая на Еву Браун – тебе ничего не приходит в голову? – Он с усмешкой смотрел на своего собеседника.
- Мой бог, Берт! Они хотят убить их, выдать за себя и удрать!
- Ну наконец-то! – Берт Гоппе хлопнул Гилберта по плечу. – Именно это я тебе и толкую уже четверть часа.
- А как же мы?
- А мы – расходный материал. Но я этого так не оставлю. Мы ещё посмотрим, кто сбежит в Аргентину. Как ни преданна Ханна Рейтч фюреру, как ни мал её трехместный самолёт «Шторх», я всё же попытаюсь спастись.
- Как? Ещё неделя-две, и фюрербункер и рейхсканцелярия над ним будут в руках союзников.
- Пока союзники договариваются, кто первым водрузит знамя над Рейхстагом, у нас есть время. Думаешь, англичанам или американцам нужна коммунистическая Европа? Да не пройдёт и десяти лет, как братание на Эльбе сменится яростной ненавистью.
- Может да, а может и нет. В любом случае надо уносить ноги. Я не для того страдал четыре года мигренью, заставляя поверить в моё «арийское» происхождение, чтобы мой вождь меня бросил, как обглоданную кость. Ты же видишь – каждый день здесь всё меньше народу. Все разбегаются.
- Вот и я хочу. Надо только подумать как.
Берт Гоппе вытащил из кармана медальон с причудливым рисунком полубарана полукозла с одной стороны и крылатой двуногой змеёй с головой на хвосте с другой, и задумчиво потёр его пальцами.
- Ну же, Бертран де Го, подскажи, - прошептал он, пристально глядя на баранью голову с рогами козла и барана. Монстр молчал. Берт Гоппе подождал, потом разочарованно положил медальон обратно в карман.

Глава третья

- Фрау Рейтч, вы не останетесь здесь! Вы немедленно улетаете! – Громкие крики Адольфа Гитлера предварили его стремительное появление в комнате. – Я остаюсь здесь и разделяю судьбу своей нации! А вы - талантливый пилот и бесстрашная женщина, должны спастись, чтобы родить Германии таких же преданных детей, как вы!
- Мой фюрер! Я не позволю вам умереть! «Шторх» стоит напротив Бранденбургских ворот. Вы улетите, я увезу вас.
- Нет, фрау Ханна! Я приказываю вам!
В глазах женщины застыла печаль. Но она взяла себя в руки.
- Ваш приказ для меня священен, мой фюрер.
- Поймите, фрау Ханна. Если станут прогибать такие преданные Рейху люди, как вы, то кто останется? Предатели, готовые отдать Германию всяким фермерам из Техаса, свиньям из Московии и торгашам из Лондона. Если вы погибнете, то кто придёт вам на смену? От великой Германии останется только название. В то время, как вы и все преданные Рейху немцы могут со временем уничтожить этих неполноценных евреев, славян, англосаксов и французов, этих европейских жидов.
- Что? – тихо вскрикнул возмущённый Гилберт Мюллер.
- Тихо, - шикнул на него Берт Гоппе.
- Вы спасёте не себя, вы спасёте будущее Германии, будущее Рейха, - продолжал вещать Гитлер. – На это я вас благословляю. А теперь – выполняйте приказ!
Ханна Рейтч вскинула руку в нацистском приветствии и вышла.
- Ты что-нибудь понимаешь? – спросил тихо Берт Гоппе.
- Ну, если уж ты, хитроумный, обескуражен, то я, тупой осёл, вообще в шоке, - иронично произнёс Гилберт Мюллер.
- Не язви. Твоя наивность иногда выводит из себя. Любой из нашего рода давно бы огрел тебя хорошенько по голове, чтобы у тебя на место встали мозги и ты бы вспомнил, кто ты. Меня сейчас интересует другое. Что, чёрт подери, здесь творится? То он собирался умереть, то жениться, то бежать, то сжигает мосты. То он Еве запретил приезжать из-за опасности, а теперь не даёт ей этой опасности избежать. Да, ты заметил, как ловко нашу Кэт перекрасили, чтобы она больше напоминала Еву Браун?
- Да, фотографии не передают такого сходства. Но всё же, она на неё не так похожа, как Густав Велер на фюрера.
- Да, что странно. Возможно, Ева не так важна и её мало знают. Поэтому большого сходства и не требуется. Да, а где же Кэт?
Он огляделся. Но кресло, где все эти дни проводила Кэт, пустовало.
- И где охранник фюрера, Отто Гюнше?
- Они вместе с Оскаром Стрелитцем ушли по приказанию Бормана.
- Это я видел. А дальше?
- Они ещё не вернулись.
- Странно. Неужели они всё же решились на побег?
- А ты заметил некую суету вокруг?
- Ну да. Все ушли на венчание. Только таких простых солдат, как мы, не позвали.
- И Кэт исчезла.
- Именно. И Велера тоже нигде не видно. Что же происходит?
Они помолчали, думая каждый о своём.
- Вот что, - решительно произнёс Гилберт Мюллер. – Не знаю, как ты, а мне не нравится, что меня используют втёмную. Мне подозрительна эта мышиная возня и таинственность в то время, как мир рушится.
- И что ты предлагаешь? – с иронией спросил Берт Гоппе. – Пойду-ка я к кабинету фюрера. Сдаётся мне, там сейчас какой-то заговор намечается.
- И ты думаешь, что его охрана так и даст тебе подслушать? Отто или Оскар тебя пристрелят, едва ты будешь в зоне видимости.
- Ну, а я всё же попробую, - Гилберт Мюллер решительно направился к двери.
- Погоди, я тебя подстрахую. Всё же читать мысли я умею лучше тебя. Ты меня, признаюсь, удивил. Я думал, ты до конца будешь слепо идти за фюрером.
- Идти – может быть. Но, если фюрер удрал, бросив меня умирать, как ненужную тряпку, то, извини, нет. Я офицер, а не марионетка. Я боец, а не жертва.
- Вот слова истинного рыцаря, - восхищённо произнёс Берт Гоппе. – Эх, жаль, я не чувствую остальных членов нашей семьи.
- А ты пытался?
- И не раз. Но, то ли от страха у них все способности пропали, то ли они умерли, но я не чувствую ничего.
В это время они вышли в коридор. На всём его протяжении не было видно ни одного человека. Некоторые двери были приоткрыты, свет приглушён.
- Что за чёрт? – нахмурился Берт Гоппе.
Они настороженно прошли весь коридор и повернули налево.
- Кабинет фюрера прямо, - запротестовал Гилберт Мюллер.
- Здесь можно незаметно подобраться к самым дверям. Или ты хочешь, чтобы верный пёс Отто Гюнше тебя под дверями застукал?
- Да, ты прав.
Они вошли в приоткрытую дверь, прошли через аскетически обставленный кабинет и остановились перед книжным шкафом. Берт Гоппе оглянулся на дверь и потянул на себя толстый том из середины полки в нижней части шкафа.  Панель рядом отошла от стены.
- Откуда ты об этом узнал? – спросил Гилберт Мюллер.
- Прочёл мысли Мартина Бормана, - бросил Берт Гоппе и протиснулся в щель. За ним стал протискиваться Гилберт Мюллер.
- Здесь тесно. И мы ещё панель закроем на всякий случай. Так что будет темно и душно. Что бы там ни было, молчи. Стены там тонкие.
- Но почему? Там же кабинет фюрера? – удивился Гилберт Мюллер.
- Один из кабинетов, - уточнил Берт Гоппе. – Для проверки благонадёжности. Иногда на нашем месте фюрер подслушивал своих генералов. Именно отсюда Борман услышал об одном заговоре с целью покушения на фюрера.
- Параноики.
- Возможно. Но это оправдывается. Ладно. Теперь помолчи.
Берт Гоппе протиснулся ещё дальше, чтобы дать место Гилберту Мюллеру, и закрыл щель. Приникнув к стене, они стали слушать.

Глава четвёртая


- …конечно, не лучший выход, - послышался глухой голос Оскара Стрелитца. – Но немки нам нужны для продолжения нации. В этом фюрер действительно прав. После войны нам понадобятся солдаты для восстановления нашей чести. А эта фройлен мало того, что француженка, так ещё и ума лишилась. Её взяли на улице. Она орала по-французски, что Германия скоро падёт и будет разделена на две страны...
- Так же говорил и Вольфганг Мессер, - пробубнил чей-то мрачный голос.
- Точно. И именно поэтому медики в госпитале в первую очередь попросили посмотреть на неё. Ведь истинная арийка никогда не станет вести себя как помешанная француженка. Умереть за жену фюрера – это, конечно, честь, но сейчас не время разбрасываться людскими ресурсами. Пришлось, конечно, перекрасить и подрезать ей волосы, но кому какое дело?
- Вы оказали фюреру неоценимую услугу, штурмбанфюрер. Теперь надо закончить начатое.
- Фюрер в безопасности?
- Да. Ханна Рейтч своё дело знает. Ей Триумфальная арка не  помешала, - усмехнулся Мартин Борман.
- Так фюрер улетел? – шёпотом воскликнул Гилберт Мюллер. – Ах, ты…
- Тихо, - шикнул Берт Гоппе. – Это ещё не всё.
- Где фройлен… прошу прощения, фрау Ева? – раздался голос Отто Гюнше.
- Она прошла в кабинет фюрера переодеться. Её сопровождает Густав Веллер.
- Этот фанатик не раздумал ещё умереть за фюрера? – снова усмехнулся Мартин Борман.
- Больше, чем когда бы то ни было, - ответил Оскар Стрелитц. – Если бы фюрер ему сейчас сказал оторвать себе руку для блага нации, он бы побежал за инструментами.
- Женщина подготовлена?
- Да, она без сознания.
- Хорошо. Несите её в кабинет.
- Чёрт, жаль, что ничего не видно, - прошептал Берт Гоппе.
- И что, мы её так и оставим умирать за шлюху фюрера? – возмущённо прошептал Гилберт Мюллер.
- Дурак. Мы ничем не сможем ей помочь. Даже моих сил не хватит, чтобы заставить их всех уснуть. А Кэт, ты сам видел и слышал, немного не в себе. Она нам только может помешать, когда мы начнём её спасать. Лучше позаботься о себе. Надо, чтобы, когда мы выйдем от сюда, никто не узнал, что мы были в армии фюрера. Документы у меня с собой, надо только замаскироваться.
- Как?
- Как как? Здесь где-то был пыточный кабинетец. Там я немного над собой поработаю. Увидев меня после этого, никто не усомнится, что я сбежал из плена.
- Тогда я с тобой.
- Хорошо, но сначала давай-ка закончим здесь. Мне интересно, как они собираются увезти Еву.
Пока они обменивались впечатлениями, троица из «страховочного» кабинета вышла и переместилась за стальные стены кабинета фюрера в другом конце коридора.
 Стараясь не попадаться на глаза Мартину Борману, у которого, казалось, они были и на затылке, туда же направились из своего потайного места Берт Гоппе и Гилберт  Мюллер.
Подойдя к дверям, Берт Гоппе осторожно приоткрыл незапертую дверь. Опустившись пониже к полу, он сквозь щель увидел, как Ева Браун, оставшись в одном белье, натягивала на себя в спешке какие-то рваные лохмотья. Переодевшись, она подставила свою миловидную головку Отто Гюнше. Тот привычным жестом её забинтовал, оставив только глаза и рот.
В это время Оскар Стрелитц вынес из спальни, примыкавшей к кабинету, полуголую женщину, находившуюся без сознания. Положив её на диван, он начал одевать её в платье Евы Браун. Закончив с одеждой, он натянул ей туфли, оказавшиеся слегка великоватыми, и, положив ей в рот ампулу, с силой сомкнул ей зубы.
- Цианид, чтоб их… - выругался Гилберт Мюллер. – Ах, Кэт, Кэт. Лучше бы ты сидела там, куда я тебя упрятал.
- Тихо, - шикнул Берт Гоппе.
Рядом с Кэт Мюллер сел Густав Веллер. Он прямо посмотрел в глаза Мартину Борману и произнёс:
- Хайль, Гитлер! Да здравствует Рейх!
Отто Гюнше выстрелил Густаву Веллеру почти в упор.
Мартин Борман проверил пульсы у трупов и произнёс:
- Что делать дальше – вы знаете. Я провожу фрау Еву и вернусь к вам проверить.
Оба офицера вскинули руки. Мартин Борман пошёл к двери. Рядом с ним следовала забинтованная Ева Браун. Гилберт Мюллер и Берт Гоппе отпрянули от двери и кинулись за угол. Мартин Борман и Ева Браун молча проследовали по коридору и поднялись по лестнице наверх. Затем, пройдя ещё несколько коридоров и лестниц, то спускаясь, то поднимаясь в лабиринте бункера, они оказались на выходе из рейхсканцелярии. Перед ними был подземный гараж. Прямо у дверей стоял закрытый «мерседес». Около него в ожидании прохаживался оберштурмфюрер СС.
- Виллибальд Охан! – прошептал Берт Гоппе, - внимательно разглядывая прогуливавшегося человека. – Ну и ну! Эскорт по высшему разряду! Этот бульдог точно в обиду Еву не даст. Скорее, сам умрёт.
Отсалютовав Мартину Борману, Виллибальд Охан почтительно проводил Еву Браун к автомобилю и помог ей сесть. Отсалютовав ещё раз, он сел за руль и быстро поехал к выходу из гаража. Мартин Борман, подождав, пока автомобиль скроется за поворотом, развернулся и направился в обратный путь. Ещё раньше Берт Гоппе и Гилберт Мюллер со всех ног кинулись назад.
Вернувшись в общую комнату, где в былое время фюрер рассчитывал планы нападения на Европу, а недавно планы спасения Германии вообще и Берлина в частности, они нашли общество полупьяных офицеров и полуголых пьяных женщин. Берт Гоппе схватил первый попавшийся бокал с вином и, не обращая внимания на протесты его пьяного хозяина, залпом выпил его.
- Так, - обратился он к Гилберту Мюллеру, который потягивал шнапс. – Фюрер улетел, Ева Браун уехала. Нам тут делать больше нечего.
- А что собирался проконтролировать Борман? – спросил Гилберт Мюллер, беря следующий бокал со шнапсом.
- Какая тебе разница? – Берт Гоппе швырнул свой бокал в камин. – Я собираюсь спасать свою жизнь. Наши вожди в любом случае спасутся, а о нас подумать могут только мы. Ты как хочешь, но я исчезаю, - он допил ещё один бокал с вином и торопливо вышел из комнаты.
В это время во дворе рейхсканцелярии бушевал огонь. Мартин Борман, Отто Гюнше и Оскар Стрелитц наблюдали, как горели два тела, изредка поливая их бензином, чтобы они сгорели полностью. Мрачно наблюдая за огнём, Мартин Борман достал из кармана зубной протез из белой пластмассы. Дождавшись, когда огонь поутихнет, он бросил его рядом с бесформенной массой, в которой с трудом можно было различить два тела. Подождав ещё некоторое время, он вернулся в рейхсканцелярию.

Глава пятая

Поздно ночью под вспышки снарядов из потайного хода рейхсканцелярии вышел, едва держась на ногах, избитый человек. Пошатываясь, в рваной одежде, он направился в сторону, откуда помимо взрывов слышались отголоски русской речи. Через несколько минут из того же потайного хода вышел другой человек в рваном и грязном нижнем белье. Он быстро направился в противоположную сторону. Так Гилберт Мюллер, урождённый Гильом ле Муи, оказался в расположении русских частей, а Берт Гоппе – Бертран де Го, - частей союзников. Что до Мартина Бормана, точно сказать, спасся ли рейхсляйтер Берлина нельзя до сих пор. Версии по поводу гибели и спасения возникают на протяжении уже более полувека. Согласно официальной версии, которую поддерживала советская сторона, Мартин Борман после смерти Гитлера попытался прорваться через наступающие части Красной Армии с помощью отрядов в пять-шесть человек из оставшихся в бункере людей. По его замыслу, по выходе из бункера каждая группа попытается любым способом попасть к ближайшей станции метро.  Затем по тоннелям метро, поезда которого не ходили уже несколько дней, добраться до станции «Фридрихштрассе». Затем, выйдя на поверхность на набережной, попытаться переправиться на другой берег, а затем держать путь навстречу американским частям. Однако отсутствие плавсредств и наступление частей Красной армии лишили возможности перебраться на другой берег отряд, в котором находился Мартин Борман. Но прорывавшаяся немецкая танковая дивизия позволила группе прорваться на мост Вейдендамер. Однако, опасаясь, что указанная танковая группа поможет бежать из Берлина кому-либо из высших чинов Третьего рейха, советское командование приказало закрыть все пути на запад. Поэтому группе Мартина Бормана пришлось вернуться. После этого группа решила разделиться. Бывший шеф гитлерюгенда Аксман и ещё несколько человек отправились на запад к вокзалу Лерте, а Борман и эсэсовский врач Штумпфеггер – на восток по Инвалиденштрассе. Улица выходила к железнодорожному мосту Инвалиденбрюкк недалеко от вокзала Лерте. И именно там Аксманн якобы нашёл тела Мартина Бормана и Штумпфеггера. Однако, когда спустя некоторое время служащие железной дороги нашли тела, в карманах шинели Бормана не оказалось никаких документов. И, хотя после войны проводились различные экспертизы по зубам и костям скелетов, однозначно доказать, принадлежало ли тело Мартину Борману не удалось. Хотя официально Штумпфеггер и Борман были признаны умершими, через два года после войны Бормана видели в Италии. Другие свидетели видели его в Латинской Америке, куда бежало множество нацистов. В 70-х годах сообщалось, что Борман проживает в Аргентине под чужим именем и, имея большое состояние, занимается бизнесом. По другим сведениям он умер в Чили от рака. Есть версия, что Борман вместе с Гитлером бежал на подводной лодке из Германии и создал немецкую колонию на границе Парагвая и Бразилии, не подвластную ни одной из этих стран.  Есть версия, что Борман, как и Мюллер, работал на советскую разведку. После войны его тайно вывезли в Москву, где он через несколько лет умер и был похоронен на немецком кладбище под чужим именем. В Англии в конце ХХ века вышла книга, в которой утверждалось, что Борман был агентом британской разведки и его выкрала специальная группа британских разведчиков при штурме бункера. В последствии английские службы не раз его использовали, не называя истинного имени. Словом, версий много. Как и версий о кончине Гитлера. То он умер от яда, то от выстрела в голову, то в сердце, то бежал в Аргентину на самолёте Ханны Рейтч. Теорий много. Фактов, доказывающих правдивость одной – нет. И будут ли они найдены – неизвестно.
Вторая мировая война показала постаревшему Бертрану де Го, успевшему отсидеться в Швейцарии, любимца Хозяина, которого он так жаждал увидеть. До конца дней своих он не мог поверить, что Хозяин позволил Адольфу Гитлеру, в прошлом неудачливому художнику и трусливому солдату Шиккльгруберу, а ныне величайшему вождю – фюреру – германской нации, принёсшему Хозяину столько жертв и душ, сколько Бертран и не мечтал, умереть вместе с узаконенной любовницей-женой в бункере под грохот советских танков. Много раз он вопрошал Хозяина, почему он выбрал этого психопата, а не его, чистокровного слугу. Да и умер ли этот любимец тогда? Но Хозяин каждый раз лишь лукаво улыбался ему в ответ. Потомкам Бертран оставил решение этих двух загадок.
Перипетии революции, Первой мировой войны, Гражданской, Второй мировой войны описаны многими и много и без нашего участия. Что-либо добавлять нам считается неразумным: ведь мы пишем не мировую историю, а историю одной семьи. Как скромный летописец, хочется сказать: мировые катаклизмы не очень помешали семье де Го и ле Муи продолжить свой род. Великое переселение народов перепутало и перемешало потомков по всей Европе. Закинуло и в Америку, которая стала занимать место Германии после Второй мировой войны.
Подточенная войной Европа стала полигоном для изысканий и политических игр Америки, вернее, Соединённых Штатов. После позорного дня на Перл-Харборе в начале войны, президент страны одобрил использование нового оружия в её конце. Для Японии, подобно Германии кичившейся своим национализмом и вдруг вспомнившей о своей богоизбранности, являвшейся основным врагом США во Второй мировой войне, это был день Страшного суда. До сих пор японцы отмечают этот день скорби. До сих пор последствия двух бомб сказываются на потомках жителей двух городов, куда они были сброшены. Уродства, которые рождало выжившее поколение жителей Хиросимы и Нагасаки, могли привести восторг самого привередливого из рода де Го и ле Муи. Капитуляция советско-корейским войскам в сентябре 1945 года была уже формальностью.
Рассматривая фотографии с тенями на стенах разрушенных домов, с лицами с облезающей кожей, Катерина де Го, внучка Бертрана, неудавшегося охотника за Джеком Потрошителем, радостно потирала руки: её родственник из Советского Союза, Борис Гоев, не так давно сумел убедить одного сочвувствующего СССР учёного Дэвида Грингласа передавать через мужа сестры Джулиуса Розенберга секреты атомного оружия. Не пощадив сестру Этель, которая не имела отношения ни к работе брата, ни к деятельности мужа, он, спасая свою жизнь, отправил родственников на электрический стул, единственный раз в американской истории шпионажа. По мнению удачливого агента Бориса, атомная война не за горами. Мир превратится в прах, а уцелевших и избранных возьмёт под своё крыло Хозяин. Но годы сменялись десятилетиями, Карибский кризис перешёл в вялотекущую Холодную войну. Ничего не происходило. Катерина была в ярости. Однако, её брат и её кузен, Бертран де Го и Гильом ле Муи, были спокойны. Вместо одного глобального происходили много разных «мелких» конфликтов: бессмысленная война в Корее и Вьетнаме США, непонятные стычки в Югославии и Венгрии Советского Союза, мелкие локальные войны в Южной и Латинской Америке и Африке, где сталкивались всё те же страны, неутихающий нарыв на Иордане и, наконец, глупая война в Афганистане, которая закончилась выводом советских войск. Гильом убеждал Катерину, что, откусывая по кусочку от такого большого зверя как Советский Союз, изматывая его в мелких неурядицах, которых хватало и внутри страны, о чём Катерина даже не догадывалась, заставляя его платить за тех, кто долгов не отдаст никогда, вернее свергнуть этот колосс и лишить мир равновесия. Бертран поддерживал кузена. И когда, постаревшие, они пригласили к себе свою русскую родню, оказалось, колосс пал. Однако, ни 1991, ни 1993 год они уже не увидели. Оставив после себя многочисленное и не всегда знакомое друг с другом и с историей семьи потомство, они ушли к Хозяину. Возможно, его Оппонент позволит им наблюдать последнюю часть грешной жизни их рода. Поскольку пришло время искупления. Родился жертвенный агнец. Только согласится ли он на добровольную жертву?


Часть одиннадцатая

Глава первая

Небольшой спортивный автомобиль мчался по дороге. Стена леса, пробегавшего справа, усиливала темноту, наступившую около часа назад. Мужчина, сидевший за рулём, хмуро жал на газ. Девушка, его пассажирка, мирно дремала.
Наконец на фоне тёмного неба показалась ещё более тёмная масса с остроконечными вершинами. Изредка в ней мелькали огоньки. Поля, простиравшиеся слева от дороги, сменились рощей, которая незаметно перешла в лес. Постепенно этот лес окружил дорогу с обеих сторон. Стало совсем темно. Яркие фары выхватывали только узкие полосы света перед машиной и освещали дорогу, которой не было видно конца.
Проехав ещё некоторое время, мужчина остановил машину. Он сидел и смотрел перед собой, размышляя, что делать дальше.
- Катя, - наконец произнёс он, хмуро рассматривая через лобовое стекло две светлые полосы, уходящие в никуда. – Катька, мы заблудились.
Девушка заворочалась, потянулась и, зевнув, переспросила:
- Как ты сказал: мы заблудились?
- Да, дорогая. Сначала мне показалось, я видел замок. Но дорога завела нас сюда, а замка я не вижу. И, если честно, я не знаю, насколько далеко тянется этот лес. Наверно, надо заночевать в машине, а с утра проверить этот оптический обман. Может повезёт, и мы встретим кого-нибудь. Дорога, вроде, объезженная, значит, недалеко деревня.
Мужчина выключил мотор и вышел из машины. Девушка осмотрелась.
- И как ты мог заблудиться? Бабуля всё расписала так, что и слепой бы нашёл, - Она недовольно поправила волосы. – Завёз меня в какие-то дебри. Жуткое место.
Девушка вышла из машины, снова огляделась и поёжилась. Походив взад-вперёд, она остановилась, опёршись о капот. Мужчина тем временем достал из багажника одеяло, фонарик и маленький топорик. Закутав девушку в одеяло, он направился к лесу за хворостом для костра.
Через некоторое время весёлые язычки пламени заплясали на обочине. Девушка задумчиво смотрела на костёр, мужчина время от времени подбрасывал сухие ветки.
- Ты говорил, что видел замок? – прервала молчание девушка.
- Мне так показалось, - Мужчина затянулся сигаретой.
- А вообще, где мы находимся?
- Не знаю. Последний указатель говорил, что недалеко деревня. Но я её что-то не вижу.
- А замок?
- Про замок я ничего не знаю.
- Деревня? Бабуля говорила, что одна деревня есть перед городом. Мы его проехали?
- Да, два часа назад. Ты спала.
- Знаешь, бабуля рассказывала об этой местности. Замок находится во владении старинных аристократов де Го и ле Муи.
- Ты их знаешь?
- Нет, откуда? Я ж всю свою сознательную жизнь провела в России. Это только недавно бабуля разыскала нас, своих родственников. Мои же ни мать, ни отец ничего не говорили о том, что у нас за границей есть родня. Да ещё аристократическая.  Сам знаешь, в Союзе не принято было иметь родственников в загранке. А с падением «железного занавеса» это даже стало модным. Очевидно, у бабули из заграничной родни никого не осталось, вот она и нашла нас.
- Вас? Кого вас?
- Ну, меня, моего придурковатого братца, мать с отцом…
- Почему придурковатого?
- Ты о чём?
- Про братца.
- А-а. Да он свихнулся и в монастырь ушёл.
- В мужской? – в темноте мужчина ухмыльнулся. Отблески костра придавали его лицу зловещее выражение.
- Он-то да. Он о женщинах и не помышляет теперь. Шарахается, как чёрт от ладана.
- Чего так?
- Да была у него одна история…
Девушка замолчала и поворошила подтухающие ветки.
- А он не голубой, часом? – Мужчина бросил сигарету в костёр.
- Братец? Ты что! Он такой кобель был. Поискать ещё, - девушка рассмеялась звонким смехом, разнёсшимся странным эхом по тёмному лесу.
- Интересно, всё же. Чего он так, - Мужчина смотрел на искорки, поднимавшиеся к небу от костра.
- Неразделённая любовь, - буркнула девушка. Она посмотрела в темноту.  – А про семью владельцев замка мне бабуля рассказывала, - задумчиво произнесла она.
- Да? И что именно?
- Вроде бы оно было проклято каким-то монахом в пятнадцатом веке.
- За что?
- За то, что глава семьи соблазнил замужнюю сестру этого монаха. Вроде бы он выкрал её из аббатства, где она гостила, привёз к себе, изнасиловал и потом убил. А аббатство разграбил и сжёг.
- Хорошенькое семейство. Хотя, времена были тёмные. Средневековье.
- Всё началось с этого человека. Как же его звали? – Девушка потёрла лоб. – Гуго? Нет, это основатель ордена тамплиеров…Бернард? Нет, это Клервосский, основатель ордена бенедиктинцев… Бодуэн? А, нет, это король иерусалимский… Не помню. Словом, с тех пор в этом семействе стали рождаться чудовища.
- Неужели? Какие же? Хвостатые люди или звери с человеческими лицами?
- Не совсем. Первый же ребёнок Бертрана де Го… а, вспомнила. Его звали Бертран. Так вот, первый же его ребёнок не прожил и года – истёк кровью. Сейчас эту болезнь называют гемофилией, а тогда говорили, что это выходит кровь людей, убитых отцом ребёнка. Остальные наследники Бертрана либо рождались слабоумными, либо умирали во младенчестве. Где-то в семнадцатом веке родилась девочка. Самая обычная. Только после замужества стала быстро покрываться шерстью, а в полнолуние убегала в лес. Возвращалась в крови и ранах. Говорили, что она жила в волчьей стае. С тех пор у её потомков стали рожаться одни девочки, которые после замужества покрывались шерстью. У другой ветви этой семьи рождались оборотни, вампиры, не говоря уж об обыкновенных садистах, некрофилах, убийцах, сумасшедших и тому подобных. Были даже людоеды, педофилы, содомиты…
- Хватит, хватит, - Мужчина поднял руки, сдаваясь. – Лучше скажи, кто сейчас владеет замком – сумасшедший или убийца?
- По слухам, волчица и оборотень, - серьёзно сказала девушка. Однако весёлые искорки плясали в её глазах.
- Ты выбрала самое подходящее место, чтобы рассказывать все эти сказки про свою иностранную родню. Неужели ты веришь, что всё это действительно существует?
- Что именно? Замок? Его владельцы? Не знаю. Бабуля рассказывала многое. Она говорила мне и о слухах, которые в её семье ходили всё время. Про то, что у дочери Бертрана и её потомков рождаются одни дочери-волчицы. И про то, что эта семья – нечистая сила обоих полов. В бабушкиных бумагах были только факты, а не легенды.
- И какие факты?
- Похожие на легенды, о которых я тебе только что говорила.
- Ну, это не факты. Это фантазии старой тётки. Сколько ей лет? Маразм уже берёт своё.
Он в очередной раз подбросил хворост в костёр. Ярко вспыхнувшее пламя на минуту осветило автомобиль, девушку, задумчиво глядящую в никуда, и ближайшие деревья. Девушка вздрогнула.
- Замёрзла?
- Да нет. Просто как-то неуютно. Как будто за нами наблюдают.
- Да, вампиры и оборотни вышли на охоту, - Мужчина сделал страшное лицо и, задрав подбородок, взвыл в чёрное небо. Как только замер его голос, недалеко послышался слабый отголосок, весьма напоминающий завывания волка.
- Ты слышал? – Девушка схватила его за руку. – Я говорю тебе, за нами наблюдают.
Мужчина слега вздрогнул, но тут же взял себя в руки.
- Это просто дикие животные. Мы же рядом с лесом.
- Мы не рядом с лесом, мы в лесу. И не в простом лесу. А в лесу проклятой семьи.

Глава вторая

Некоторое время ничего не происходило. Девушка постепенно успокоилась, и задумчивым взглядом следила за языками костра. Мужчина же, в свою очередь, поднялся, как будто разминая ноги. Однако глаза его при этом оглядывали стену леса вокруг и дорогу.
- Они нам ничего не сделают, Борь, - вдруг сказала девушка
- Кто? – мужчина вздрогнул.
- Та старуха с чёрной собакой, которые наблюдают за нами.
Мужчина подскочил, как ужаленный.
- Это опять твои шуточки? Катька, скажи, что ты решила меня попугать?
- А ты разве их не видишь? – Девушка подняла удивлённое лицо от костра.
- Где? – заорал мужчина, тщетно вглядываясь в стену леса.
- Там, - Девушка указала куда-то за спину.
Мужчина резко повернулся. Однако, как он ни пытался, он не смог ничего увидеть в кромешной тьме.
- Бабуль, хватит народ пугать, - громко произнесла девушка, не оборачиваясь. – Выходи уже. Только своего волкодава держи крепче.
Едва стих звук её голоса, как мужчине показалось, что тьма начала шевелиться. Вскоре к обочине неслышно подошла стройная женщина в тёмном одеянии и огромная чёрная собака.
- Ты истинная наследница рода, - с гордостью сказала она, вместо приветствия. Собака что-то прорычала. – Да, Аид, это Катерина ле Муи, моя внучка.
Мужчина, очнувшись от временного столбняка, открыл было рот, чтобы поприветствовать женщину. Однако, услышав её последние слова, так и остался с открытым ртом. Между тем женщина, не производившая впечатления старушки с собачкой, с любопытством оглядывала его. Девушка встала.
- Я родилась и выросла в России. И там меня зовут Екатерина Мухина. А это, - она указала на остолбеневшего мужчину. – Борис Гоев, мой парень.
- Бертран де Го, - пробормотала женщина. Взгляд её стал суровым. – Он помнит, кто он? – Она повернулась к девушке.
- Нет, бабуля. И он ничего не знает… - она таинственно замолчала.
- Ясно. Где он?
- Она. Не знаю. Я её оставила на брата Гришку. Ещё не хватало иметь мне урода под боком.
- Дура! – Лицо женщины вдруг исказилось. Чёрная собака угрожающе зарычала. – Неужели тебе твоя мать ничего не рассказывала? Ты её гороскоп видела? Вдруг это она?
Девушка побледнела.
- Гороскоп я её не видела. Но это нетрудно устроить. Пойдёмте скорее в замок.
- Может, поедем? – спросил наконец мужчина, очнувшись от ступора.
Женщины одновременно повернулись к нему, переглянулись и пошли к машине. Собака запрыгнула на заднее сидение, ничего не имея против девушки рядом. Женщина села спереди рядом с мужчиной указывать дорогу.
- Я что-то не понял, - начал мужчина, выруливая с обочины. – О чём вы говорили?
- Сейчас мы приедем в замок, ты всё узнаешь, - произнесла женщина и замолчала. До конца пути она не произнесла больше ни слова, за исключением пояснений маршрута.
Как оказалось, мужчина свернул не там, и поездка к замку заняла некоторое время.

Глава третья

Наконец лес закончился просекой, которая в свою очередь  перешла в небольшую поляну. На горизонте возвышались очертания замка. В двух окнах поблёскивал свет. Деревья зловеще поскрипывали на ветру.
Дорога через поляну привела к высоким кованым воротам, запиравшим каменную ограду. Когда машина подъехала, ворота  бесшумно распахнулись и также бесшумно закрылись за ней. Сделав полукруг вокруг тёмной массы клумбы, цветов которой было трудно увидеть в темноте, машина замерла перед высокой тёмной дверью, которая тут же распахнулась. На пороге стоял высокий седой мужчина в сером свитере. Подойдя к нему с нехитрой поклажей, Борис содрогнулся: на обоих глазах мужчины были бельма, полностью закрывавшие зрачки.
- Добро пожаловать к нам, - глухим голосом произнёс он и улыбнулся. Лицо его мгновенно изменилось: он стал похож на хитрого гнома. – Пьер возьмёт ваши вещи.
Из темноты вышел коренастый мужчина с застывшим выражением лица. Глаза его ничего не выражали.
- Неси багаж в их комнаты, - резко произнёс ему мужчина и добавил, глядя на гостей: - Когда освоитесь, Пьер проводит вас в столовую, - И, провожая гостей, он пошёл вперёд.
- Вы здесь живёте вдвоём? – спросила Катя, следуя за ними. Её, казалось, не удивил вид хозяина и то, что несмотря на слепоту, он неплохо ориентировался в замке.
- На семейные праздники приезжает вся оставшаяся семья. А сейчас нас двое.
Он проводил их по тёмным коридорам, освещённым свечами. На втором этаже он указал их комнаты.
- А как у вас с электричеством? – спросил Борис. – Генератор вырубился?
- Нет, Борис, - мужчина повернулся к нему. На этот раз улыбка придала его лицу мечтательное выражение. – Просто нам с сестрой нравится очарование старины. Да и после ужина оно нам понадобится для обряда.
- Обряда?
- Вы должны вспомнить свою семью и себя.
- Простите, но я прекрасно помню и отца, и мать. Кто я – я тоже знаю.
- То, что ты знаешь, это ещё не всё. Ты один из потомков замечательного рода. Это ты и должен будешь вспомнить.
Борис остановился и внимательно посмотрел на мужчину.
- Если вы думаете, что я не помню, кто я, то вы откуда это знаете?
- Я Бертран де Го, моя сестра, которая писала вашей подруге, Катерина ле Муи. Мы потомки рода де Го и ле Муи, последние потомки из живущих во Франции. Прослеживая историю нашего рода от наполеоновских войн, Катерина, наша бабка, нашла потомков в России. Революция и две мировые войны не позволили ей пригласить ваших дедов и бабушек сюда. Холодная война тоже мало чем помогла. Только в последнее время мы снова нашли вас. Ведь ваша бабушка, - Он обратил лицо к Борису и, казалось, внимательно на него посмотрел. – умерла в Ленинграде во время войны?
- Да, в блокаду, от голода.
- Ошибаетесь. Вашу бабушку съела ваша мать.
Он развернулся и открыл дверь. Пройдя внутрь, он чем-то чиркнул и зажёг свечи. Неся в руке канделябр, он остановился в дверях. Безучастный носильщик прошёл внутрь и поставил чемоданы на пол.   
- Выйди и жди, - сказал ему Бертран. Человек молча повиновался. Борис проводил его взглядом.
- Пьер нам очень предан, - произнёс Бертран. – Его мать работала в замке. Сам он немного слабоват на голову. Но нам это не мешает. В замке ещё несколько слуг. Если вам что-то понадобится – крикните Пьера. У кровати телефон, ванная комната дальше. Располагайтесь, - Он повернулся и ушёл в темноту коридора. Пьер остался стоять около двери. Женщины, которая привезла их, уже не было видно. Борис вошёл, закрыл дверь и перенёс канделябр на середину комнаты. Как только бледный свет свечей осветил пространство, у него захватило дух. Парчовая кровать с резными столбиками балдахина, покрывала, в свете свечей искрившиеся золотом, зеркала, мебель с изящно гнутыми ножками, деревянный массивный комод, столик с мраморной столешницей, на котором стоял хрустальный графин и ваза с фруктами – глаза разбегались от богатого великолепия.
- Я сплю? Или я во дворце? – изумлённо произнёс Борис. Со свечи упала горячая капля и обожгла ему руку. Дёрнувшись, он высветил Катю, сидевшую на кровати с отрешённым выражением лица.
- Нет, Борька. Это наш дом, - Она откинулась на спину. – Ты ещё одёжного шкафа не видел.
- Где? – Борис приподнял над головой канделябр и обвёл им комнату. Катя встала и прошла к столику с фруктами. Борис последовал за ней, освещая по пути разные чудеса, проступавшие и пропадавшие в неверном свете свечей. Катя подошла к стене рядом со столиком и потянула незамеченную Борисом ручку. Стена отъехала. Сунув нос внутрь, Борис осветил тёмное пространство.
- Осторожно, - сказала Катя. – Там одежда для церемонии.
- Откуда ты знаешь? – Борис повернулся к ней и посветил в лицо.
- Просто предположила. Ты же слышал про церемонию. Не будут же тебя в коридоре одевать.
Борис пожал плечами и снова нырнул в шкаф.
- Катька, это не шкаф, - через несколько минут раздался его приглушенный голос. – Это целая комната.
Наконец он вылез и отряхнул голову.
- Ты права, там висит какая-то одежда. Однако, наш хозяин не сказал… - он остановился.
- О чём? – Катя перевернулась на живот и посмотрела на него блестевшими в язычках пламени глазами.
- А на каком языке мы разговаривали? – медленно спросил Борис, и поставил на ближайший столик ставший вдруг тяжёлым канделябр.

Глава четвёртая

Катя пожала плечами.
- На русском.
- А откуда они его знают? Он и его сестра?
- Когда их предки искали и нашли наших в России – им был смысл выучить язык.
Борис сел на кровать рядом с Катей.
- Я не понимаю, - сказал он. – Зачем мы здесь? Все твои недомолвки с этой женщиной там, в лесу… что это значит? О ком я не знаю?
Катя медленно села.
- Я тебе не рассказывала, - тихо начала она, опустив голову. – Когда мы начали с тобой встречаться, моя мать сказала, что ты и её сын. Но от другого отца…
- Да, знаю. Она жила с моим отцом какое-то время. Потом, когда родился Гришка, она от нас ушла.
- Мне она сказала, что твой отец затерроризировал её. Ревновал по-чёрному. Заставлял торчать дома и не давал ни с кем общаться. Радио и то давал слушать только по часу в день. Ни газет, ни книг – только русская классика: Толстой, Пушкин… Однажды она не выдержала и ушла…
- Я всего этого не помню – мне лет пять было. Не знаю, как отец вёл себя с ней, с нами он был обычным человеком.
- О ней ничего не говорил?
- Ничего. На наши вопросы о маме он отвечал, что она ушла.
- Я не знаю, где она была и что делала, но с моим отцом она стала жить спустя года два.
- Ясно.
- Когда я сказала, что я с тобой сплю, она притащила кучу медицинских журналов.
- Зачем?
- Чтобы просветить, что у родственников могут рождаться уроды.
Борис удивлённо посмотрел на неё. Она ещё ниже опустила голову.
- Помнишь, я говорила, что уехала с институтом в Сибирь на практику?
Борис кивнул.
- Я уезжала в деревню к сестре отца. Рожать…
- Что? – Борис вскочил. – Почему я узнаю об этом только теперь? – Он взъерошил волосы и в смятении прошёлся около кровати.
- Я бы и сейчас тебе ничего не сказала. Если бы  не бабуля…
- Но почему? – Он подскочил к ней и встряхнул за плечи.
- Потому что она урод, - спокойно произнесла Катя, подняв голову. Лицо её было бесстрастно, глаза пусты.
- Что? – Он потрясённо отпустил её. Катя подобрала ноги и обхватила колени руками.
- Она урод. Бесполый альбинос.
- Что? – Он отошёл от неё. Все мысли в его голове перепутались.
- Что-что, - передразнила его Катя. – У неё не было половых различий. И она альбинос. Когда она начала говорить, она говорила о себе «она». Так я и решила, что это, вроде бы, девочка.
- Где она теперь? – Борис сел на кровать. Теперь в его голове была карусель.
- После того, как я затащила Гришку, нашего Гришку, в постель и он решил уйти в монастырь, он увёз Агашку.
- Ты назвала её Агафья…
- Агния, - поправила она.
Вдруг он вздрогнул.
-        Ты сказала – вашего Гришку затащила в постель? Ты спала с родным братом?
- Ну, спала, - зло сказала Катя и подняла лицо. На него смотрела взрослая женщина с глумливым выражением лица. Чёрные волосы в беспорядке рассыпались по плечам, в глазах горел огонь. «Колдунья», - пронеслось в голове Бориса и у него сладко заныло внизу живота. И чего он, собственно, возмущается? Они же тоже брат и сестра, правда, сводные. Так и что? Зато такой любовницы у него ещё никогда не было: изобретательная, неутомимая, страстная и прекрасно чувствует его тело. Вспомнив их последнюю ночь, он застонал, желание стало овладевать им. А дочь? А что дочь? Что бы он стал делать с этим ребёнком? В сад или школу её бы не взяли – дети засмеют. Они в любом возрасте жестоки. А если понадобится, они ещё родят. В другой раз, может, повезёт. Всё же отцы у них разные.
- Так у твоего брата с тобой неразделённая любовь была?
Глаза у девушки слегка потеплели.
- Я просто хотела его, а он не устоял. Потом у него в башке что-то переклинило, и он стал в церковь ходить. Потом перестал вообще от туда вылезать. Потом католичество принял. Как Союз рухнул, расплодились и католики, и буддисты. Кого только не было! словно специаьно у двереж ждали. Или у "железного занавеса", когда он упадет. Ну, а потом объявил, что идёт в семинарию, а после в монастырь простым монахом. Однажды он приезжал к нам. Агашке тогда лет пять было. Он её увидел и долго говорил с матерью. Она орала на него как резаная. Ещё, когда он, обвешанный крестами и ладанками с мощами, стал в католическую церковь бегать, мать начало от него тошнить. А теперь она просто видеть его не могла. Он после того разговора с ней пришёл ко мне и сказал, что дочери в этом мире будет трудно, что он её забирает. Всё время, пока он был у нас, он её по церквям таскал. Любым. И католическим, и православным. Как еще в синагогу или мечеть ен затащил, не знаю. Она и согласилась уехать. Скорее всего, он определил её в католический женский монастырь.
Она замолчала, внимательно глядя на него. Казалось, он её не слышал. Его взгляд скользил по её лицу, волосам, груди, животу. Она снова опрокинулась на спину. Волосы образовали вокруг головы облако. Из-под прищуренных глаз она следила за ним. Затем, медленно облизнув губы кончиком языка, она, как бы невзначай, провела рукой по груди. Из горла Бориса вырвался не то стон, не то хрип и, сорвавшись с места, он приник к её губам. Его рука лихорадочно прошлась по её груди и наткнулась на пояс джинсов. Она помогла ему расстегнуть их, не отрываясь от его губ. Через минуту джинсы, блузка и лифчик полетели на пол. Лихорадочными движениями Борис расстёгивал свои джинсы. Скоро совершенно обнажённые они в сладкой борьбе перекатывались по обширной кровати. Через некоторое время сладкие стоны и вскрики сменились протяжным рыком и они, расслабленные, откинулись на подушки, тяжело дыша.

Глава пятая

Тишину нарушил мелодичный перезвон часов, стоявших где-то в темноте. Свечи давно уже погасли, и тьму рассеивал только свет луны, мягко лившийся из окна. Часы, закончив ворковать, пробили одиннадцать.
- Пора вставать,  - томно произнесла Катя, потянувшись под лёгкой простынёй. Сдвинувшийся уголок приоткрыл удовлетворённо упокоившееся естество Бориса.
- Так не видно же ни черта, - буркнул он, сев на кровати.
- И что? – Катя легко спрыгнула и пробежала босыми ногами к двери. – Питер! – крикнула она. – Свет!
- Ты что? – Борис непроизвольно прикрыл простынёй член и изумлённо уставился на Катю. – Прикройся!
Но она не обратила внимания на его слова, нетерпеливо притоптывая босой ногой у двери, пока бесстрастный Пьер зажигал свечи в комнате. Он шёл от одного канделябра к другому. Казалось, темнота и сумрак ему совсем не мешали.
Закончив со свечами, он встал напротив Кати в ожидании приказаний.
- Иди, - произнесла она. – Жди. Мы сейчас приведём себя в порядок. Ты проводишь нас на ужин.
Пьер, так же без слов, без выражения, без эмоций вышел в тёмный коридор. Борис смотрел на всё это молча. Его способность удивляться была на пределе. Постепенно его стала одолевать злость.
- Что ты вытворяешь? – зло спросил он. – Может он и слабоумный, но глаза и член у него есть. Что ты хотела этим доказать?
- Глаза у него есть, - придушенно произнесла Катя, роясь в шкафу с одеждой. – А вот насчёт члена… - Она посмотрела на Бориса. – Это голем. Ему без разницы, в чём я. Хоть голая, раздвинув ноги, на кровати.
Борис открыл рот.
- Ты лучше скажи, как мне это платье? – Она приложила к себе вешалку с бордовым бархатным платьем. – Или лучше это? – Место бордового сменило зелёное. – Там ещё есть чёрный шёлк.
Борис махнул рукой и пошёл в душ.
Выйдя через несколько минут из освещённой свечами ванной, он оказался в объятиях Кати. Сладко посасывая его язык и потираясь лобком о его ногу, она повисла на нём. Через несколько минут она оттолкнула его и, смеясь, упорхнула за дверь. Выбранный ею для него костюм оказался ему впору. Расчёсывая влажные волосы расчёской, заботливо подложенной ему перед большим зеркалом в резной раме, он невольно залюбовался своим отражением. Ему ещё не доводилось носить дорогих костюмов. И теперь, разглядывая себя в зеркале, он не узнавал в этом мускулистом красавце себя, вечно недобритого и помятого. Оглядев комнату, он заметил бордовое платье на кровати. Длинное, оно словно струилось у него между пальцев. Простое, с глубоким смелым декольте и разрезом сбоку на юбке, уходящим на такую высоту, что уже кружилась голова, оно казалось невесомым.
Из ванной послышалось жужжание фена. «Странное сочетание, - пронеслось в голове Бориса. – Свечи и фен». Спустя несколько минут жужжание прекратилось, и в дверях появилась закутанная в полотенце Катя.
- Потрясно выглядишь, - томно произнесла она, подходя. Словно невзначай соскользнуло полотенце. Катя переступила его и, глядя в глаза Бориса, прошла мимо к кровати, облизнув губы и проведя указательным пальцем по его щеке. Его как будто ударило током. Как всегда, когда эта женщина рядом, он становится обыкновенным телком одним большим членом, без мозгов и других желаний. Неимоверным усилием он заставлял держать себя в руках, пока нарочито медленно она нагибалась к кровати и брала платье. На мгновение оно скрыло её, но через секунду он увидел, как оно наползает на её голое тело.
- Застегни, - произнесла она, повернувшись спиной и подняв волосы на затылке. На негнущихся ногах он подошёл к ней. Дрожащими пальцами он потянул «молнию» наверх. Неимоверно долго она ползла, пока не закончилась у выступающего шейного позвонка. Катя повернулась. Положив руки ему на плечи, она, привстав на цыпочки, легко коснулась языком его губ, затем резко оттолкнула и взяла канделябр.
- Пьер! – крикнула она. – Мы готовы!
Бесстрастный Пьер вошёл, взял один из канделябров и направился к двери. Придерживая одной рукой подол, а в другой неся над головой канделябр, Катя двинулась за ним. Слегка ошарашенный Борис провёл рукой по глазам. Затем, тряхнув головой, он пошёл за Катей.
По полутёмным переходам и многочисленным лестницам Пьер провёл их в большой зал. Длинный чёрный стол был накрыт на четверых. Всё убранство занимало только одну его половину. На другой стояли массивные канделябры с десятком свечей. Несколько висело на стенах. От сквозняка по стенам танцевали язычки тени, создавая неуловимую игру теней. Катерина и Бертран уже сидели за столом. Пьер поставил канделябр и встал за стулом. Катя царственно прошла к месту и так же царственно уселась. Борис подошёл к свободному прибору. Пьер уже стоял за его стулом.
Поздний ужин прошёл непринуждённо и легко. Катя обращалась с вилкой и ножом так, как будто родилась в королевской семье. Промучившись немного, Борис отложил ножи и руками разодрал сочную курицу. Жир брызнул в разные стороны. Катя поморщилась, Бертран улыбнулся, а Катерина удовлетворённо кивнула головой.
За ужином, то возникая из ниоткуда, то пропадая в сумраке, вокруг стола бесшумно сновали люди в ливреях, незаметно убирая тарелки, подкладывая салфетки и наполняя хрустальные бокалы. Борис уже перестал удивляться. Он только отмечал происходившее вокруг себя. Ужин, вроде бы незамысловатый, оставил на его языке, неизбалованном деликатесами, незабываемую гамму вкусов. Вино пилось легко, как вода, но ударяло в голову не хуже водки. Катя же сидела за столом с таким видом, как будто ужинала так всю свою жизнь.
После ужина Бертран предложил Борису пройти в курительную комнату. Когда дверь за ними закрылась, Катерина, помешивая ложечкой кофе, затушила сигарету в изящную пепельницу, появившуюся между ней и Катей.
- Ну, теперь расскажи мне. Зачем тебе понадобилось врать ему? – Она открыла пачку и щёлкнула зажигалкой.
- Кому – ему? И о чем врать? – Катя из-под лобья посмотрела на женщину. Та, как ни в чём ни бывало, выпустила лёгкое облачко.
- Зачем ты сказала Борису, что Агьния ваша дочь? Ведь это не так? Я права? – Она стряхнула пепел.
Катя помолчала. Поднеся чашку к губам, она стрельнула глазами на Катерину.
- Ты же сама сказала, что он ничего не помнит? И ты хотела, чтобы я этой «девственной» душе открыла все привычки нашего рода? К тому же, дедуля уже всё ему сейчас рассказывает.
- А ты умная девочка, - улыбнулась женщина, выпуская замысловатый дымок.
- Было в кого, - хищно улыбнулась Катя, поднося чашку ко рту.

Глава шестая

- Ну-с, молодой человек, - Бертран прошёл к большому кожаному креслу и указал Борису на кресло напротив. – У вас, я вижу, много вопросов. Вы в недоумении, вы растеряны. Что ж, через несколько часов вам всё станет ясно и удивляться вы перестанете.
- Один вопрос я бы, всё же, хотел вам задать сейчас, - Борис с наслаждением устроился в кресле и протянул руку к коробочке с сигарами. Бертран кивнул, выпуская клуб ароматного дыма. – Что такое голем и почему Катя назвала так Пьера?
Бертран улыбнулся и моргнул слепыми глазами.
- Это, вообще-то, два вопроса. Но я отвечу. Хотя, лучше бы вам это узнать после церемонии. Сейчас слишком многое придётся объяснять. Ладно, попробую.
Он сел поудобнее и сложил кончики пальцев перед собой. Тонкая струйка дыма лениво поднималась к потолку.
- Сейчас успехи по клонированию поставлены под вопросом, но во времена Средневековья, по слухам, некоторые учёные, да и просто алхимики, среди них поминался ближайший и любимейший фаворит Петра Великого, Яков Брюс, колдовавший в Сухаревой башне, умели из глины делать людей, оживлять их и заставлять служить себе.
- И вы хотите сказать?.. – Борис подался вперёд.
- Да, наша семья владеет этим секретом. Уже много поколений Пьер служит нашему роду. Он, конечно, изнашивается. Но  не так быстро, как мы с вами.
- А его интеллект?
- Увы! – Бертран развёл руками. – Я не господь бог и даже не его оппонент. Наш род владеет только тем, что может создать человека. Но вдохнуть в него душу, мысли, чувства, разум – этого нет.
- А почему вы сказали – бог или его оппонент? Разве прерогатива дьявола вдыхать души?
Старик снова улыбнулся.
- Вы слышали о вуду? – Борис кивнул. – И вы считаете, она от бога?
Борис задумался.
- Хотя моя сестра и считает, что бог и дьявол – это одна сущность, проявляющаяся в разное время по-разному. В этом она согласна с гностиками. Однако я придерживаюсь другой точки зрения. Наш Хозяин не всемогущ и не всесилен, как бог, но у него больше слуг.
Борис молчал. Он, человек XXI века, атеист и практик, оказался в каком-то диком Средневековье с ведьмами и чертями, или в банальном сумасшедшем доме выродившегося по этой причине рода. Ему по-тихому надо сваливать от сюда. Неизвестно ещё, что такое за церемония его ждёт.
- Да, в нашем роду много неординарных личностей, - словно прочитав его мысли, произнёс Бертран. Его соединённые кончики пальцев с сигарой между ними бросали причудливые тени в мерцавшем свете свечей. – И ваша… подруга тоже. Только понятие «ведьма» некорректно. Ведьма – это та, которая ведает, знает. А в нашей семье не только знали – применяли знания. Словом, были колдунами. И всякий за это расплачивался. Кто двуполостью, кто вечной молодостью, кто быстрым старением, кто неутолимой жаждой крови или человеческого мяса. Ваша подруга тоже не избежала этой участи.
- И чем же страдает она? – Ирония Бертрана прорвалась сквозь опасливое удивление.
- Синдромом Жанны д’Арк, - Борис непонимающе смотрел на него. – У неё нет матки и яичников. Она не может забеременеть и родить. Отсутствие месячных при явной девственности Орлеанской девы бургундские и английские судьи и посчитали доказательством её дьявольской сути. Согласно «Молоту ведьм» Шпенглера и Инститориса, двух озабоченных фанатиков-монахов, создавших пособие по выявлению и наказанию колдунов, девушка, не знавшая мужчины, не может быть пособницей дьявола. Но тут налицо было недоделанное дьявольское творение – девушка, которая не девушка.
Борис обалдело смотрел на него. Потом он разразился смехом – радостным и громким.
- Агьния не ваша дочь, - серьёзно сказал Бертран. – И не её. Был проведён обряд нашей семьи здесь, в замке. Однако, вмешался её брат. Где Агьния я не знаю. Но скоро нам всё будет известно.
Борис резко замолчал.
- И если я тоже принадлежу к вашему роду, что за проклятие на мне?
Бертран улыбнулся.
- Во-первых, вы левша. Это не проклятие, знаю, - Он поднял руку, останавливая открывшего рот Бориса. – Просто объясняю. Во-вторых, ваши внутренние органы находятся зеркально по отношению к другим, как у большинства других, людей: сердце справа, аппендикс слева и прочее. Ну, а в-третьих… вам никогда не хотелось узнать, откуда у вас шрам на копчике?
Борис вздрогнул и непроизвольно потянулся к спине.
- Вот-вот, - произнёс Бертран, словно видя его движение. – Вам никто не рассказывал подробностей, но я скажу. Ваша мать рожала дома, не дождавшись «скорой». Когда вы родились, она сама перерезала вам пуповину и… хвост, - Он удовлетворённо улыбнулся, словно глядя на растерянное лицо Бориса. – Приличный был хвостик. Если бы он вырос вместе с вами, у вас с ним могли бы быть проблемы.
- Вы-то откуда это всё знаете? – Борис вскочил и в волнении прошёлся по комнате.
- Ваша мать, как и я, как и моя сестра, - Он кивнул на дверь, ведущую в зал, где они ужинали. – Все мы принадлежим к роду де Го и ле Муи. И, если нам нужно и позволяют, мы читаем мысли друг друга. Даже с другого конца планеты.

Глава седьмая

Борис остановился. Пройдясь несколько раз перед лицом Бертрана, он, наконец, наклонился к нему, уперев руки в подлокотники кресла.
- И вы говорите, что я принадлежу к вашему роду, только забыл об этом? Вы говорите, что у меня есть неординарные таланты, вроде чтения мыслей? Может, вы ещё скажете, что ваш род хранит Святой Грааль, копье Лонгина и Туринскую плащаницу?
Бертран улыбнулся. Он поднял лицо на Бориса, словно мог его видеть.
- Реликвии, вами названные, это обыкновенные вещи обыкновенных людей. Вы атеист, но всё же верите, что Христос – сын божий, а его мать – непорочная Дева. Дело ваше. Сейчас развелось столько спекуляций о пятом Евангелии, тринадцатом апостоле, реальности воскресения Христа и его женитьбы на Марии из Вифании, в библии называемой из Магдалы, что ещё более всё запутывает, ибо такого города в те времена не было, что порой не поймёшь, где истина, а где ложь. То, что тамплиеры, а после них масоны, хранили веками, сейчас обсуждается в открытую. Их опасения, так же как опасения их врагов иезуитов и инквизиции, что гностические тексты пошатнут основы веры, а значит и их власть, не оправдываются. Сейчас людям нет дела до того, был ли Христос женат, и являются ли Меровинги его потомками, несмотря на всю возню с «Приоратом Сиона», который и появился-то как отвлечение масс от политики в ХХ веке. Нынешние легенды о розенкрейцерах тоже воспринимаются как сказки – общество, которое хранило секрет «философского камня» и вечной жизни, чьими адептами были Роджер Бэкон и Сен-Жермен, которое ушло в тень из-за боязни инквизиции и алчных невежд – это сейчас не боле чем романтическая чепуха и вымысел. «Роман о розе» - не недописанное пособие по изготовлению «философского камня», а обыкновенное трубадурское сочинение эпохи рыцарей и Крестовых походов. Верящие верят и будут верить. У нас с вами вопрос в другом. Святой Грааль и «философский камень» нашей семьи – это знания, собранные веками и поколениями, это сокровища, с помощью которых можно создать или устранить любое препятствие, это тайная власть, позволяющая держать под контролем сильных мира сего и население целых стран. Выдуманные «Опус Деи» и «приорат Сиона» о таком даже не могли мечтать. Это жизнь сколь угодно долгая. Правда, за неё приходится платить. Об этом знал Сен-Жермен. Я, как и мои предки, подготавливаю приход Хозяина. Хотя моя сестра считает, что он уже приходил. В прошлом веке. Но тогда почему он не явился перед своими верными слугами? Его приход – это  начало новой жизни для нас. Это наша власть над всем миром. И материальным, и духовным. И физическим, и метафизическим…
Борис отпрянул. Какая-то средневековая чушь фанатика-сатаниста. Бертран схватил его руку.
- Вы всё ещё не верите. Вы считаете мои слова и меня безумными. Зря. В двенадцать, когда полнолуние достигнет апогея, вы убедитесь, что всё, что я сказал, правда. Ваша подруга, в отличие от вас, всё помнит. От того её и не удивляет ничего здесь.
Бертран встал, затушил истлевшую сигару и направился к двери.
- Идите переодеться. Пьер проводит вас в зал, когда придёт время.
Через минуту он скрылся за дверью. Борис остался стоять посреди комнаты. Да, он читал и о тамплиерах, и о масонах, о розенкрейцерах, о египетских жрецах Тота и о шумерских тайнах, о Стоунхендже и Бермудском треугольнике. Недавний ажиотаж вокруг «Кода да Винчи» сподвиг его поинтересоваться «приоратом Сиона» - выдумку синархистов ХХ века, чтобы скрыть свои пристрастия в политике. Не так давно ему попался многотомник Пульвера – как написал автор, это была спиритуалистическая реконструкция жизни Иуды Искариота. Занятная вещь. И очень убедительно написанная. Однако, всё это он воспринимал, как воспринимал в детстве мифы Древней Греции – интересные сказки, основанные частью на воспоминаниях, частью на буйной фантазии древних сказителей, которым была скучна окружавшая их жизнь. И вот, у него перед носом слепой ходит как зрячий и рассказывает всякие средневековые сказки как нечто само собой разумеющееся. Да в придачу, он сам является частью этой сказки. Его рациональный ум отказывался это принимать. Для Кати издавна, сколько он её знает, увлекающейся мистикой, тайными обществами и утерянными знаниями древних, это, может, и было в порядке вещей. Он знал людей, которые, заигравшись в Средиземье Толкиена, потеряли преставление о реальности. Здесь было что-то очень похожее. Разум говорил, что надо уносить ноги от этих помешанных на Средневековье ненормальных. Но что-то внутри уговаривало его хотя бы посмотреть на обряд, который ему обещали в полночь. Если эти люди действительно много знают, то представление обещает быть единственным в своём роде. Подобного он может не увидеть никогда и нигде. Жаль было бы упускать шанс. Да и темно уже. В подобном месте он не найдёт дороги на шоссе.
Мучимый сомнениями, он направился к двери. Подойдя, он услышал приглушенные голоса Кати и хозяйки, Катерины де Го.
- Когда пройдёт обряд, его сомнения рассеются, и он всё вспомнит, - говорила Катерина.
- Ты уверена? А вдруг в нём течёт кровь Бьянки и Бертрана ле Муи? Вдруг он откажется? – глухо спросила Катя.
- На моей памяти ни один мужчина не отказался ещё от власти, богатства, вечной жизни и молодости. Он нашего рода, он согласится. Меня интересует другой вопрос – где Агьния?
- В монастыре. Гришка её опекает.
- Нет, Катья. Я входила в транс сегодня. Григорий долго запирался, но не устоял. Её с ним нет.
- Где же она? – Бори услышал, как Катя отодвинула стул и встала. Её нервные шаги прозвучали совсем недалеко от двери, за которой подслушивал Борис.
- Успокойся. Она в интернате. Ей там несладко, но она выдержит.
- Ты уверена, что с ней всё в порядке?
- Да, уверена. А что тебя так тревожит? В конце концов, она не твоя дочь.
- Она и моя дочь тоже. Я не знаю, какой бульон наварил там Этьен Леруа, но и часть меня там присутствует. Одного не пойму – почему носительницей зародыша вы выбрали женщину не нашего рода и зачем её всем потом было насиловать?
- Марта Изидорис являлась прямым потомком Инститориса, который вместе со Шпенглером сочинили «Молот ведьм». Её брат-иезуит и её отец посвятили свою жизнь, чтобы изничтожить наш род. Вот через Марту и породнились. Вряд ли такой истый католик, как Генрих, будет продолжать преследовать родственников. К тому же, большая часть наших женщин бесплодны или безумны, и могли бы повредить себе или плоду. Нужна была свежая кровь, - Борис услышал, как щёлкнула зажигалка. – А насиловать? Того требовал обряд. Каждый мужчина должен был войти в её лоно, и каждую женщину она должна была поцеловать между ног.
Последовало продолжительное молчание, прерываемое лишь шагами Кати.
- Однако, уже пора собираться, - раздался голос Катерины де Го и звук отодвигаемого стула. – Пьер, проведи гостью и вернись за молодым человеком.
Шаги Кати начали затихать.
- Да, если услышишь звонок – это приехали гости, - произнесла Катерина де Го. – И если встретишь кого-то в замке – не бойся. Гости просто зашли с чёрного хода. Это же родовой замок. Дом всей нашей родни.
Звук шагов удалился и стукнула противоположная дверь.
- Борис, - раздался голос Катерины. – Хватит шпионить. Можешь войти.
Борис вздрогнул и открыл дверь.

Глава восьмая

Войдя, он увидел хозяйку, стоящую у камина. В её руке был устрашающе длинный мундштук, на конце которого тлела сигарета, распространяя сладковатый дурманящий аромат.
- Не понимаю вас, Борис, - произнесла она. – Зачем было таиться и подслушивать, если вы – член семьи, и вам всё и так скажут?
- Однако, по поводу Агнии вы мне голову задурили, - Борис подошёл к камину и взял сигару из коробки на полке. Огонёк свечи весело заплясал на кончике.
Женщина улыбнулась, выпустив клуб дыма.
- Ты и так считаешь нас не в своём уме. А если бы мы сразу вывалили тебе всю правду? Ты бы сбежал и вызвал сюда психиатричку. А нам сегодня лишний шум не нужен.
Борис подумал и согласно кивнул.
- Вы говорили о гостях. Ещё кто-то будет?
Женщина отошла от камина и, вынув сигарету из мундштука, затушила в пепельнице на столе.
- Я получила сообщение, что одна наша родственница, Жюстина Рене Бак, ушла из санатория, куда мы её поместили…
- И что же? – после непродолжительного молчания нетерпеливо спросил Борис.
- Она считает себя… как бы это сказать по-русски… кикиморой.
- Кем? – Борис поперхнулся дымом.
- Ну, как вам объяснить? – Женщина из пачки на столе вынула новую сигарету. – Я читала ваши сказки. В вашей мифологии были лешие, домовые, русалки, кикиморы. Голливуд переиначил древние расы и виды жизни. Сиреномелия – это сросшиеся ноги с рождения. Другое дело сказочные русалки. Русалы и русалки живут и сейчас. Но глубоко под водой. Дышать на земле воздухом не могут, их лёгкие уже приспособились к жизни под водой. Вампиры – это просто люди, в крови которых не хватает какого-то компонента, сейчас не помню какого. Он есть в свежей крови других людей. Постоянное переливание хлопотно, а боязнь солнца, которое сжигает беззащитную кожу, и постоянная темень вокруг сказываются на психике. Оборотни – это болезнь, если не ошибаюсь, порфирия, когда кожа не переносит солнечный свет, вернее, ультрафиолет, и начинает разрушаться вместе с костями. В первую очередь страдают лицо и руки как более открытые части тела. Они уродуются, а воображение окружающих рисует остальное. Другая разновидность оборотничества это болезнь гипертрихоз, при которой волосами покрывается все тело, в том числе и лицо. А Жюстина… она всегда любила воду. Могла сутками сидеть в тазу, в ванной, в речке. А потом что-то случилось, и она стала синей, как утопленница и научилась дышать под водой. Но…
- Но?
- Видите ли, она считает, что дышать под водой она может, если съест лёгкие живого, умирающего человека.
Огонёк сигары выпал из пальцев Бориса. Помолчав, он задумчиво сказал:
- Что-то я не слышал о такой форме сумасшествия.
Затем, встряхнувшись, он поднял окурок и бросил его в камин.
- Если вы уверены, что я принадлежу к вашему роду, вы меня не обрадовали. Быть потомком умалишённых не очень приятно.
- Гениальность – то же безумие. У каждого в нашем роду своё проклятие.
- И вас это не тяготит? Не мучает?
Женщина царственно села в кресло, стоящее рядом со столом. Её глаза задумчиво перебегали с предмета на предмет. Она словно забыла о мундштуке в руках и тлеющей сигарете в нём.
- Знаете, - наконец сказала она. – За то время, что я живу, я успела повидать многое в этой жизни. Мне ведь очень много лет, - Она грустно улыбнулась. – И я поняла одну вещь. Мир создан богом для боли и страданий. По-иному он не может заставить человека быть совершенным, равным ему. Зачем это ему надо, мне неизвестно. Но он хочет, чтобы его творение было Адамом и Евой до грехопадения. Я всё упрощаю, но именно так я чувствую. В библии говорится о свободе выбора. Но о какой свободе может идти речь, если путь всё равно один – к совершенству? Никто не наказывает ребёнка, если на предложение пойти на аттракционы или почитать ему книжку, он выберет первое. Так почему надо наказывать человека, если он хочет стать равным богу не через смирение и мольбы, а в работе и поиске? Да, я считаю, что бог – оно. Это не он, не она, не дьявол, не ангел. Это то, что создало нас. А теперь, в зависимости от своего настроения, мнения, понятия о человеческой душе и всём таком прочем, играет нами, как в детстве люди играют в куклы. Нет плохого и хорошего. Есть наше понятие о них. Для кого-то хорошо, что у ненавистного соседа дом сгорел. Только погорелец так не думает. Если твой враг умер – ты рад, но его семья, для которой он мог быть самым лучшим на свете, в горе. Кто-то считает, что знакомому очень повезло, когда он выиграл в лотерею миллион. А выигравший теперь не знает, что делать с деньгами: их могут украсть, могут украсть детей, чтобы получить выкуп, соседи начинают клянчить в долг и считают его зазнавшимся скрягой, если он отказывает. У каждого человека своё понятие о хорошем и плохом. Только как считает бог, никому неизвестно. Заповеди, надиктованные Моисею? Но он их диктовал. Те скрижали, что дал ему бог, Моисей разбил. Поэтому я и думаю, что наш Хозяин, которого мои родственники считают сатаной, уже был здесь. Не в масштабах всемирного Потопа. Но согласитесь – Содом и рядом здесь не стоял.
Она замолчала. Задумчиво поглаживая подбородок, Борис рассматривал сидящую перед ним женщину. Он забыл о времени, забыл, что он находится в средневековом замке сумасшедшей семьи, все члены которой страдали не только умственными расстройствами, но и физическими недостатками. Он слушал голос этой пожилой грустной женщины с ухоженными сморщенными руками и бездонными глазами. Его завораживал тембр и интонации, мягкое произношение согласных, как будто их пробовали на вкус. Через очарование речи до него доходил смысл. Теория показалась ему интересной. Теперь он решил твёрдо, что останется  на ритуал, чем бы тот ни являлся. Останется, чтобы, как считал хозяин, Бертран де Го, вспомнить, а как считал он сам, ещё немного послушать голос этой женщины и её странные теории.
- Вот и славно, - произнесла она, пристально глядя на него. – Поторопитесь.
Она легко встала и плавной походкой двадцатилетней девушки подошла к двери. Мгновение – и она вышла.

Глава девятая

Когда пробило одиннадцать, со всех сторон замка начали раздаваться приглушённые шорохи, шаги и голоса. Борис, предупреждённый о приезде родственников, не обратил на это внимания. Его взгляд в этот момент был прикован к Кате. Её чёрные волосы, аккуратно расчёсанные и лежащие по обнажённым плечам подобно шали, агрессивно сочетались с длинным красным платьем. Белые обнажённые руки резко контрастировали с чёрными вставками платья по бокам и чёрной накидкой, которую она повесила на руки. Что-то чужое незнакомое показалось Борису в ней. Что-то тёмное, пугающее и вместе с тем трогательное и беззащитное. Как детёныш крокодила, который запросто сможет откусить вам палец, но в силу своего возраста вряд ли сможет быстро убежать от вашего ружья. Борис решил перестать ломать голову и постоянно анализировать. Меньше чем через час он либо всё поймёт, либо продолжит анализировать дальше. А сейчас надо оставить голову ясной. Постоянно думая об одном и том же он только больше утомляет голову, не проясняя ничего.
Катя смотрела на его чёрное, отливающее стальной искрой одеяние, чем-то напоминающее бутафорские доспехи. «Только шлема не хватает», - мрачно подумала она. Находясь в замке, она не могла разобраться в своих чувствах. Всю жизнь ей нравились тайны и мистика, тёмная история Средних веков и магических орденов. В двенадцать лет она самостоятельно, пользуясь только скудными беллетристическими книгами Дюма, Дрюона, Манна, Мериме и прочих, составила генеалогическое древо французского королевского дома. Её немного смущали корни, родоначальники династии французских королей. Но долгое время ей не удавалось прояснить этот вопрос, и она оставила огромный плакат со стрелками пылиться на антресолях. Получив письмо от своей французской бабушки, собственно писала она матери. Но та после разгульной жизни в юности и зрелости, впала в религиозное рвение, иное, чем у её сына, и слышать не хотела ни про что, кроме бога и святых, Катя отвечала, интересуясь всем на свете, в том числе и историей королевского дома, к большому неудовольствию матери. Катя не говорила, что читала письма французской бабки, ездила к ней  и уж тем более, что принимала участие в обряде «новой крови». Фанатично преданная пороку раньше, теперь фанатично преданная богу, её мать могла просто убить её во имя спасения её души. Именно благодаря противоречивой помощи впавшей в окончательную экзальтацию матери, Григорий и запрятал Агнию в монастырь, а потом и в интернат при нём. Мать пыталась привить Кате слепую веру в бога и заставить ходить в церковь по воскресеньям. Но у Кати был слишком рационалистичный и пытливый ум, чтобы всё воспринимать на веру. Тогда её мать переключилась, как считала, на внучку, которую, погостив у бабки в замке, который привёл её в восторг, и поучаствовав в обряде, который заставил её задуматься, она уговорила французскую родню воспитывать Агнию у себя дома, в России. Мышиная возня новоявленных иезуитов, масонов, розенкрейцеров, сатанистов и  простых энтузиастов-одиночек начала беспокоить главу рода. Слухи о сказочных богатствах семьи и об их приверженности чернокнижию с веками не утихали. Открыто в вечную жизнь и абсолютную власть никто не верил. Но адепты разных магических обществ и шпионы разных государственных мужей выявлялись представителями рода часто. Один, считающий себя ипостасью Мерлина, заявил, что надо поставить магический щит вокруг замка. Чтобы было, что вроде он есть, но его и нет. В ответ Катерина де Го посоветовала ему поменьше смотреть «Гарри Поттера». Она знала, даже, если вся семья объединит усилия, их не хватит, чтобы заставить исчезнуть замок из людской памяти. Катя, слушая их перепалки, веселилась от души. Еще бы, не каждый день присутствуешь на грызне вампиров, оборотней, русалок и просто колдунов. На общем совете ей разрешили воспитывать Агнию до шести лет. Потом было решено, что она поедет учиться в Германию, а по прошествии лет, во Францию. Закончить своё образование она должна была в Англии. Но Григорий разрушил все эти планы. Когда Агнии исполнилось пять, он повёз её на Соловецкие острова. Увиденное настолько потрясло ребёнка, что она не отходила от него. А в скором времени они исчезли. Катя знала, где они, семья знала, где они. Но девочка сама не хотела никуда возвращаться. И железная воля маленького ребёнка сумела пересилить все паранормальные ухищрения всего рода де Го и ле Муи. Тогда-то Катерина де Го и стала задумываться, а не избранная ли Агния, предсказанная родоначальнику рода? Не она ли избавительница и искупительница грехов? В их роду бывали всякие и отклонения и уродства. Но альбиносов ещё не было. Да и такая внешняя своеобразная чистота не является ли отражением чистоты внутренней? Вопросы пугали, заставляли сомневаться, задумываться, беспокоиться. Катя, в свою очередь, не знала, зачем нужно, чтобы Борис вспомнил свою прошлую жизнь, свою принадлежность к роду. Его тоже считали тем избранным? Её беспокоило, что в замке могут быть и другие родственники, которые могут обвинить её в нерадивости и легкомыслию по отношению к Агнии. Бог знает, во что может вылиться ярость одержимых сумасшедших. Хорошо, если её просто убьют. А, если, как Бьянку ле Муи, съедят ещё живую? Она понимала, что игры кончились. Однако, что-то всё же удерживало её в замке.
Взглянув на часы, она произнесла, глядя Борису в глаза, :
- Время. Пора идти.
Борис кивнул и вышел за дверь. Его зычный голос звал Пьера.
Через несколько минут они следовали тёмными коридорами по бесчисленным переходам и лестницам, то опускаясь, то поднимаясь. Потерявшись во времени и пространстве, Борис обернулся к Кате:
- Куда он нас ведёт?
- В донжон, - произнесла Катя. - В башню.


Глава десятая

Помещение, куда они пришли, было огромным, тёмным, освещённым лишь свечами и факелами. Сквозь высокие оконные проёмы было видно звёздное небо и полная луна. Посреди комнаты был нарисован круг, в который была вписана пентаграмма. По кругу была надпись на латыни, по углам пентаграммы горели чёрные свечи. Внутри пентаграммы был начертан крест. Меньшая его часть смотрела на дверь. В месте, где сходились планки креста, стояла чаша. По стенам округлой комнаты стояли лежанки с подушками и покрывалами, которые можно было угадать по очертаниям, поскольку большая часть комнаты была в тени. Из темноты вышел Бертран де Го с просмоленным факелом.
- Вот и вы, - произнёс он и зажёг факел от ближайшей свечи. По комнате пополз сладковатый дымок. Бертран махнул рукой. Пьер поставил трёхногую табуретку над чашей в пентаграмме и подвёл к ней Бориса. Борис, на которого уже начал оказывать своё действие дым, молча повиновался. Он сел на табуретку и закрыл глаза. Монотонный голос Бертрана, сопровождавшийся заунывным пением, раздававшимся со всех сторон из темноты от невидимых певцов, навевал на него нечто на подобие сна. Как будто он начал смотреть со стороны фильм и в то же время в нём участвовал. Дымка всё ещё окутывала его сознание. Мысли в нём текли как сквозь вату. Бертран тем временем водил над его головой руками, продолжая завывать непонятные слова. Катерина взяла чашу из-под табуретки, налила в неё что-то из тёмной бутыли, поданной из мрака бледной женщиной с тревожными глазами. Как только Катерина открыла бутыль, по круглой комнате разнёсся запах прелых листьев и трав, в которых угадывалась полынь, мята, лебеда и что-то неуловимо знакомое, но что именно, Катя не могла понять. Из кармана Катерина достала пузырёк с толстыми стёклами и немного капнула в чашу. Поднявшаяся тонкая струйка белесого дыма тут же исчезла. Катерина взяла факел, который зажег Бертран, и поднесла к чаше. Вспыхнувший голубоватый огонёк осветил на минуту лицо Катерины. Прошептав что-то над ним, Катерина поднесла чашу к Борису. Песнопения становились всё громче. Катя, глядя на чашу в руках Катерины, начала беспокоиться. Горячая жидкость запросто может обжечь его.
Наконец, когда все запахи перемешались, а голова у Кати начала болеть от заунывного пения, блеснул луч полной луны и упал на голову Бертрану. С гортанным криком Катерина опрокинула чашу ему на голову. У Кати перехватило дыхание. Борис же, резко дёрнувшись, остался сидеть. Только глаза его открылись и остекленели, а губы начали быстро шептать на старофранцузском: «Быть над всем и быть над всеми. Быть выше бога, быть умнее дьявола. Творить то, что хочу, владеть тем, что вижу. Я суть и жизнь. Я – Бог». Произнеся последнее слово, он в изнеможении покачнулся. Катя бросилась к нему, но слепой Бертран оказался проворнее. Он подхватил Бориса под мышки и что-то зашептал ему на ухо. Борис встряхнул головой как после долгого сна и оттолкнул руки Бертрана.
- Да, дядюшка. Я вспомнил, - произнёс он ровным чистым голосом. – Я знаю, кто вы и кто я. Я знаю, что вы хотите сделать с Надей, и я могу догадаться, что она захочет сделать сама. Вы погрязли в своих грехах и мистицизме, «способностях» и уродствах. Вы не понимаете, что грядёт. А я чувствую. Помогать вам я не буду. Я сделаю, что смогу, чтобы помочь Агнии.
Он замолчал и встал с табуретки.
- Ты об одно забыл, Борис, - с коварной улыбкой произнёс Бертран. – Сегодня шестое июня.
- Нет! – закричала Катя и кинулась к ним. Но она не успела: тонкий стилет сверкнул в руке Бертрана. Но, несмотря на быстроту, его рука была зажата в тисках левой руки Бориса. Не глядя на Бертрана, он легко отвёл его руку. Стилет выпал из ослабевших пальцев. Бертран отошёл на шаг и потёр руку.
- Ты воистину всё вспомнил, - проворчал он. Затем, подняв глаза к отверстию в потолке, он внимательно посмотрел на удаляющуюся луну. Затем резко хлопнул в ладоши. Из темноты на Бориса кинулись разнообразные чудовища: обросшее шерстью существо на четвереньках, синелицая женщина с развевающимися тёмными волосами, непонятного пола существо в буграх по распухшему телу, два тела на трёх ногах, соединённые в области таза и груди и другие ,которых в сутолоке и хаосе Катя уже не могла разглядеть. Сначала Борису удавалось отбиваться от них, но их было слишком много и они были такими же сильными, как и он. Отталкивая Катю, они бросились к нему и повалили его на крест на полу. В руках Бертрана появилась кувалда. Катерина поставила гвоздь к левой руке Бориса.
- Сегодня день рождения Хозяина! – закричал Бертран и опустил кувалду на гвоздь. Его торжествующий крик слился с криком боли Бориса. Катя в ужасе зажмурилась и зажала уши. – Ты отступник! – Второй гвоздь вошёл в руку Бориса, исторгнув из него новый крик боли. – А отступникам не место в нашей семье! – Третьим ударом он пригвоздил обе ноги к планке креста. Удар был такой сильный, что гвоздь вошёл в пол.
- Ты ещё пожалеешь об этом, - прохрипел Борис. – Во мне течёт кровь Бьянки ле Муи, которая знала, чем всё закончится. Но вы ей не верили. То же говорю и я. Но вы предпочли принести меня в жертву, чем услышать, - Его голос прерывался, но продолжал звучать уверенно. – Что ж, это даже лучше. Это приближает миссию Агнии. Скоро, уже очень скоро она выполнит своё предназначение.
Бертран слушал Бориса, наклонив голову к одному плечу, словно слышал что-то одному ему слышное. Наконец он замахнулся кувалдой и закричал:
- Вирши перепуганного ребёнка не есть предсказание!
- Тогда зачем ты хочешь, чтобы я замолчал? – спросил Борис, пристально глядя в бельма Бертрана. – Почему ты не хочешь, чтобы я передал Агнии всё то, что вы сейчас творите? Чего тебе бояться?
- А вдруг это правда, - тихо произнесла Катерина у самого его уха. Он медленно повернулся и посмотрел в её лицо.
- А вы мне верите?
- Да, - Катерина опустила глаза. – У каждого из нас своя судьба.
- Я знаю, - произнёс Борис и попытался улыбнуться. В следующее мгновение на его лицо обрушилась кувалда. Катерина отпрянула, забрызганная кровью и мозгами. Окружающие чудовища наоборот с новой силой накинулись к обездвиженному трупу.
- Назад! – заорал Бертран. Все замерли. – Сегодня день рождения Хозяина! – Он откинул кувалду и подобрал стилет, который незадолго до этого выпустил из руки, благодаря силе Бориса. Одним точным движением он вспорол его тело от пупка до горла, потом полоснул накрест по грудной клетке. Запустив руку внутрь, он вырвал ещё тёплое сердце. С его пальцев стекала кровь. Не глядя, он протянул руку и бледное чудовище с красными лихорадочно блестевшими глазами вложило в неё чашу, которую недавно опрокинула Катерина над головой Бориса. Тонкий запах трав еще разносился от неё. Бертран торжественно положил в неё сердце и поднял к дыре в потолке.
- Хозяин! – закричал он, подняв лицо. – Славлю тебя!
Затем, поставив чашу на распотрошённое тело Бориса, он взял ближайший факел и поднёс его к чаше. Сердце вспыхнуло неожиданно ярко и горело ярко-красным огнём. Бертран снова поднял голову к верху. На небе неожиданно ослепительно вспыхнула точка и медленно начала гаснуть. Через секунду вокруг неё пролетели, пересекаясь, навстречу друг другу, две сверкающие линии, и в следующее мгновение всё погасло.
- Хозяин принял жертву! – заорал Бертран. И, словно по сигналу, на истерзанное тело Бориса накинулись окружавшие его чудовища. Катя, в ужасе прикрыв руками рот, чтобы не закричать, пятилась к двери. Внезапно кто-то схватил её за руку. Она вскрикнула и хотела было бежать, но рука, схватившая её, крепко её держала.
- Тихо, - прошептала Катерина и потянула Катю за собой в темноту коридоров и лестниц. – Сейчас они наедятся, - на ходу говорила она. – Потом будут совокупляться друг с другом…
- Совокуп… - Катя прикрыла рот: её тошнило.
- Знаю. Ты присутствовала тогда при другом, ещё приличном обряде.
- Приличном? – вскричала Катя, остановившись и вырвав-таки руку. – Борис был прав: вы все здесь сумасшедшие маньяки. Нам надо было бежать, когда он об этом думал. Но он поддался на ваше очарование – очарование мыслей, взглядов, мнений. Если бы не вы и ваши теологические выкрутасы, он был бы жив.
- Ты любишь его, - Катерина тоже остановилась посреди тёмной лестницы и удивлённо смотрела на Катю. – Любила, - поправилась она. – Наш род давно утратил способность любить, - как будто самой себе произнесла она. – Воистину расплата близка. – Она подняла голову. – Я спрячу тебя, пока всё успокоится. Потом помогу выйти из замка. Уезжай и никогда не возвращайся во Францию, что бы тебя ни тянуло. Особенно сюда. Бертран здесь очень силён. Но, главное, не подпускай сюда Агьнию. Никогда.
Катя кивнула. Катерина испытующе посмотрела на неё и вздохнула.
- На всё воля божья, - прошептала она, и рука, потянувшаяся ко лбу, замерла на полпути. Катерина махнула рукой. Катя вздохнула и закрыла руками лицо.

Глава одиннадцатая

Оставив позади пиршественный шум, прерываемый выкриками Бертрана, славившего Хозяина, Катерина повела Катю на другой конец замка. По дороге ей попадались молчаливые фигуры, чем-то неуловимо напоминавшие Пьера. Несмотря на темноту, Катерина ориентировалась в лабиринте замка очень уверенно.
Наконец они вышли в слабо освещённый коридор, и Катерина остановила Катю перед самой обычной дверью. Коротко постучав и получив скрипучее «войдите», она повернула ручку. Войдя, Катя остановилась на пороге. Комната была самой обычной, если можно сказать так про средневековый замок адептов чёрной магии, и в то же время в ней было что-то не то. Когда глаза привыкли к свету, Катя поняла: все вещи в комнате были рассчитаны либо на ребёнка, либо на человека очень маленького роста. И он не замедлил появиться: на середину комнаты выкатилось инвалидное кресло с сидевшем в нём человеком. И кресло, и человек были невелики.
- Это Гильом ле Муи, - произнесла Катерина. – Гильом, это Катя…
- Да, я знаю, - отозвался скрипучий голос. Маленькие чёрные глазки перебегали с лица Кати на её тело, руки и ноги. – Ей нужна помощь, - произнёс он утвердительно. – И ты не придумала ничего лучше, как привести её ко мне.
- Но Гильом, в замке только ты можешь справиться с Бертраном.
- Потому что ты и остальные не развиваете свои мозги, а пользуетесь тем даром, который у вас есть. Я хоть и родился инвалидом, но дураком никогда не был. За неимением обеих ног, я стал совершенствовать свою голову.
Тут Катя присмотрелась: в миниатюрном инвалидном кресле сидело бесформенное тельце с большой головой без шеи, тоненькими ручками и одной ножкой. Второй под пледом не наблюдалось.
- Я родился таким, - произнёс Гильом, глядя на Катю. – Жану и Жаку на двоих достались три ноги, одной из которых их хотели лишить, а мне одна.
Катя вспомнила жутких сиамских близнецов, сросшихся в области таза и груди. У них было две ноги, как у обычных людей, а третья росла откуда-то из копчика. Катя постаралась поскорее прогнать это видение.
- Я вижу, с ними вы уже познакомились, - со странным удовлетворением произнёс он. Поёрзав в кресле, он подъехал к Кате. Теперь Катя заметила, что за спиной у карлика растёт внушительный горб.
- Что же, родственница. Поскольку нам с тобой предстоит пробыть вместе какое-то время, я тебе кое-что скажу. Я не люблю телевидения, газет, рекламы, шоу-бизнеса и прочих новомодных изобретений для человеческого развлечения. Электрический свет я тоже не люблю, не люблю импрессионистов, примитивистов, кубистов, авангардистов, экспрессионистов и прочих им подобных личностей ни в литературе, ни в искусстве. Не люблю современной литературы и кино, а так же джаз, поп, техно, рэп и всё прочее гремящее и кричащее, заунывное и тоскливое. Ненавижу серёжки в ушах у мужчин и сигарету в губах женщин, обилие косметики и манерности…
- Так что же вы любите? – не вытерпев, спросила Катя, чтобы прервать этот поток брюзжания. Катерина предостерегающе вскинула руку.
- Тишину, покой, полумрак, свечи, лето, Моцарта, форумы в сети и книги, книги, книги.
- И против наличия у себя в комнате техники вы не возражаете? – Катя указала на мерцавший экран монитора, поблёскивавшую в полумраке микроволновку рядом с электрическим чайником, коробочку плеера, свисавшую вместе с наушниками с его плеч. Всего остального она увидеть не могла: полумрак, окутывавший комнату, оставлял пятно света только около низкого письменного стола и немного вокруг него, благодаря чему Катя разглядела импровизированную кухню. Где-то там должен был скрываться и мини-бар с холодильником.
- Что ж, уважаемая, - всплеснул руками Гильом. – К моему глубочайшему сожалению я живу не в тринадцатом веке. Поэтому пользуюсь всеми новинками техники. Не так часто, как простые смертные, - он улыбнулся, и его неожиданно белые и молодые зубы сверкнули в полумраке. – Поскольку мне тоже перепало кое-что от нашей семьи, не только уродства. Да и, как я говорил, я сумел это немногое ещё чуть-чуть увеличить. В компьютерах, я хоть и не хакер, но пользователь продвинутый.
- Да? – Катя подошла к монитору. На экране крутился клип знакомой ей рок-группы. Она невольно улыбнулась. Гильом надулся.
- Да, вот. А что, если я урод, то обязательно умственно отсталый?
Катя повернулась к нему.
- Почему? Просто люди вашего возраста не очень жалуют технику.
- Моего возраста? – Он посмотрел на Катерину, тихо сидевшую в кресле. Казалось, про неё забыли. – И сколько, думаешь, мне лет?
- Ну… - Катя замялась, оглядела Гильома с ног до головы и произнесла: - Лет сорок-пятьдесят.
Гильом оглушительно захохотал.
- Дорогая моя! Мне восемьдесят девять лет! – смеялся он. – И молодеть я начал лет пять назад.
Катя непонимающе смотрела на него.
- Ты что, газет не читаешь? – Он откровенно забавлялся её изумлением. - Спонтанное омоложение случается. Никто не знает почему, когда начинается и чем закончится. Но я не один такой на свете.
Катя не знала, что сказать.
- Катерина, иди к ним. Попытайся убедить всех, что Кати не было или, что они её уже съели. Чем дольше ты здесь, тем больше подозрений.
Катерина кивнула и направилась к двери.
- Он хороший человек, - обернувшись к Кате от двери, произнесла она. – Он единственный из нас здесь всех остался нормальным. Ему можно доверять.
Сказав это, она вышла, тихо прикрыв дверь.

Глава двенадцатая

- Ну-с, - Гильом хлопнул в ладоши и потёр руки. – Не хочешь ли перекусить?
Простой вопрос напомнил Кате чудовищное пиршество, и тошнота подступила к горлу.
- Нет-нет, - замотала она головой. – Не беспокойтесь.
- Тогда кофе.
Неожиданно прытко человечек подъехал на своём кресле к углу, где у него располагалась кухня. Это и в самом деле была миниатюрная кухня с холодильником, электрической плиткой, микроволновкой и посудомоечной машинкой. Щёлкнул выключатель, и угол озарился мягким приглушённым светом. Всё сверкало чистотой и порядком. Баночки кофе, сахарница, заварочный чайник, солонка и прочие мелочи были на расстоянии вытянутой руки. Катя изумлённо наблюдала, как Гильом ловко управляется со всеми предметами, попутно двигая своё кресло.
- Да, в этом смысле я не инвалид, - не глядя на неё, произнёс он. – Я давно живу с креслом. Оно мои ноги, и было бы удивительно, если бы я за столько лет не научился им управлять.
Он указал Кате на свободное кресло у стола с компьютером и подал ей чашку.
- Вижу, наш обряд произвёл на тебя впечатление, - произнёс он, сложив ручки на подлокотниках кресла. На коленях перед ним стоял поднос с кружкой дымящегося кофе. Катя вздрогнула, очнувшись: на мониторе компьютера в это время как раз стайка крабов тащила по белому песку старый корабль без парусов. Рядом бежал Джонни Депп в костюме Джека Воробья. Отголоски мелодичной песни неслись сквозь наушники.
- Откровенно говоря, мне это показалось ужасающе мерзким, - произнесла она, баюкая в руках свою кружку.
- Мне тоже, – усмехнулся он. – За что я считаюсь изгоем в собственном доме.
- И как вам удаётся выживать? – Катя подняла на него глаза от кружки.
Гильом потёр подбородок, переставил поднос рядом с клавиатурой и снова сложил ручки на подлокотниках.
- Благодаря тому, что я сильнее многих. Магия магией. Но я сумел внушить здесь, что я не представляю для них интереса. А комнаты эти – просто жилое помещение калеки.
- Сильнее? -  Катя горько усмехнулась. – Массовая истерия может пробить любую брешь. А, если они узнаю, что вы отступник, как Боря, то и вас уничтожат.
- Боря был слаб. -  Гильом тронул колёса своего кресла. Оно развернулось, и он подъехал к стеллажу, стоявшему в полумраке. – Слаб и глуп. Если он вспомнил, кто он, было бы глупо прямо высказывать свои мысли. Мои родственники такие же люди, как все. Только более неуравновешенны и склонны к фанатизму.
- Они не люди. Они чудовища.
- Станешь чудовищем, если ты от рождения не такой, как все и вызываешь лишь омерзение и презрение.
Кате в его словах послышалась горечь.
- А как же все эти пентаграммы, заклинания, ритуалы?
Гильом подъехал к Кате, держа на коленях толстую папку с документами.
- Ты всерьёз веришь в мистику и дьявола? В чёрную магию и проклятия?
Катя молчала. Гильом положил папку с другой стороны стола, а сам, объехав Катю, остановился у темного массива шкафа за её спиной. Там он некоторое время чем-то шуршал и скрипел на полках. Через некоторое время он подъехал к ней, держа на коленях металлическую коробку, в которой в офисах обычно запирают важные бумаги.
- Расскажи, что ты знаешь о нашей семье? – попросила Катя, наблюдая за его передвижениями. – А то бабуля мне толком ничего не говорила. Только про разные мистические тайны и бредни.
- Когда человек не может что-то объяснить, он начинает фантазировать, - произнёс Гильом, поправляя на коленях коробку. – Прочитай, это интересно. А позже я тебе кое-что расскажу.
- Что это? – Катя открыла крышку. Сбоку, где обычно находится окошко для карточки с подписью коробок, находилась обычная бумажка без записей. В коробке находились газетные вырезки, пожелтевшие и не очень, затрёпанные тетради. Все это перемежалось с анатомическими рисунками и просто вырванными страницами из учебников старых лет с пометками мелким почерком. На самом дне находился аккуратно заламинированный лист, распечатанный на цветном принтере, где готическим шрифтом, стилизованным по старину. С виньетками и завитушками на полях было по-старофранцузски написано стихотворение. Пробираясь сквозь архаический текст и завитки букв, Катя разобрала: «Как ныне рождается солнечный свет…»
- «Над нашею грешной землёю…», - процитировал Гильом. – Да-да, это тот самый стишок. Или, если хочешь, предсказание. Возможно, ни он, ни проклятие старика-священника, умершего в страшных муках, ничего не значат, а все последующие ужасы семьи – череда генетических мутаций, которым дал толчок какой-нибудь близкородственный брак, и психоз, связанный с концом света в истерическом и склонном к мистицизму Средневековье. А возможно, что всё это было проклятием.
- Но, благодаря инцестам, трудно установить тринадцатого потомка, - Катя подняла глаза от коробки. Гильом улыбнулся.
- Для бога нет ничего невозможного. Иначе, он не был бы богом.
- Ну, в общем, да. – Катя дочитала стишок до конца и посмотрела на громоздкую папку на столе.
Гильом положил на неё руку и серьёзно сказал:
- Несколько лет я потратил на то, чтобы выяснить природу «проклятия» нашей семьи. Надо тебе знать, что я заочно получил степень по биохимии. В этой папке, - Он похлопал по бумагам ,подняв небольшое облачко пыли, - вся родословная нашего рода. Все проклятие заключается в сбившейся программе генома. Близкородственные связи эту ошибку природы только закрепили и усилили. Здесь ты можешь почитать всё об оборотнях, вампирах, русалках и прочем. Болезней на самом деле огромное множество. Гораздо больше, чем ты видела проявления некоторых. И никакая жертва, хоть на кресте, хоть на костре, не изменит этого. Лечить надо тело. А искалеченной душе уже ничто не поможет.
- А как же чтение мыслей, телекинез? Как же управление волей других? Или эти големы? – Катя взяла переданную ей папку и взвесила её на руке.
- Случайности случаются, - улыбнулся Гильом. – И не всё непознанное изведано.
Катя слабо улыбнулась и раскрыла папку. В ней были собраны бумаги, большей частью на латыни. Симптомы, диагнозы, лекарства, цветные фотографии, от которых холод поднимался от самых пяток, схемы, геномы и спирали ДНК. На глаза Кате попадались отдельные слова: сиреномелия, акромегалия, синдром Вольфа-Хиршхорна, Эдвардса, Патау, Марфана, синдром кошачьего крика, Тёрнера, Карпентера, бластопатия, порфирия, черепно-мозговые грыжи, циклопизм, полигирия, магирия, гемофилия, гидроцефалия, микроцефалия, цейлосхиз – заячья губа, палатосхиз – волчья пасть, микрогнатия, лимфидема, эпикант, болезнь Пика, Хантера, синдром Моркио, Санфилиппо, Арнольда, синдром Шарко, Ван дер Хеве, Морриса (болезнь Жанны д’Арк), болезнь Мюнхеймера, прогерия, ликантропия, синдактилия, гипертрихоз, нейрофиброматоз (синдром Реклингхаузена), роговые наросты, хвосты, деформированные уши, лишние соски, сросшиеся пальцы, лишние конечности, синдром сиамских близнецов – все перечислялось подробно, с иллюстрациями и указанием на того, кто в роду этой семьи страдал этим нарушением. На некоторых страницах были скурпулёзно описаны члены семьи с их уродствами, попавшие в медицинскую литературу. Выкладки клинических исследований, процессы лечения с пошаговым описанием – всё было в этой папке.
Дойдя до середины, Катя захлопнула папку и закрыла глаза. Нервно сглотнув, она сжала кулачки.
- Отвлекись от ужасов тела ужасами духа, - Гильом достал из железной коробки несколько газетных вырезок. Самая старая статья была написана незадолго до Французской революции и содержала в себе пространные рассуждения некоего иезуита, отца Ансельма, о дьяволе, поселившемся в замке одной из провинций, о богатстве, которое разъедает душу, о таинственном мистическом обществе, чьи адепты хотят захватить власть в стране. Название общества не упоминалось. Но по намёкам и помешанности того времени Катя поняла, что речь шла о масонах. Попадались статьи, в которых поминались и Сен-Жермен, и Калиостро, называемые розенкрейцерами. В одной из статей, напоминавшей отксеренную книгу, говорилось ,что общество розенкрейцеров существовало со времён Древнего Египта, и давно уже его члены владеют тайной философского камня, смысл существования которого в просветлении бессмертной человеческой души, её приближении к богу. А бессмертие тела и превращение любых металлов в золото – это побочный эффект. Записка полусумасшедшего тамплиера, датированная девятнадцатым веком, в которой он называл себя перерождённым Жаком де Моле, и предупреждал, что слуги дьявола тоже владеют секретом философского камня. Он пророчил ужасы и беды стране, «с двумя головами»
- Тоже мне, Нострадамус, - пробурчала Катя. – Этак и я могу напророчить бог знает что. История же идёт по кругу.
Гильом улыбнулся. Катя продолжала слушать дальше. Одно письмо её заинтересовало. В Нем некто Пьер писал Бертрану де Го, что личность Джека Потрошителя не установлена. Но он, повинуясь приказу, стал близким другом «этого неудачливого юриста». Катя прервала:
- Про кого это?
- А ты посмотри сама – где это писалось? – Он протянул ей исписанный мелким почерком лист.
- Симбирск, Ульянов, что ли? – нахмурилась Катя.
- Он самый, - улыбнулся Гильом.
Катя взяла несколько вырезок из стопки и пробежала их глазами.
- А что тут про власть с помощью запаха и музыки? – спросила она.
Гильом задумчиво посмотрел на нее.
- Во все времена правящие люди хотели власти. Кто подкупом, кто силой удерживали её. А в нынешнее время идут разработки других видов оружия: бактериологического, ядерного, психотропного, климатического. Или ты думаешь, что «Парфюмер» на пустом месте появился?
- Зюскинд был из нашей семьи? – Катя в удивлении опустила руки.
- Вовсе нет. С чего ты взяла? Просто он был знаком с теми, кто состоял в обществе иллюминатов. А вот те – были из нашей семьи. Давно уже было замечено, что разная музыка и разные запахи влияют на людей по-разному. Члены ордена Иллюминатов искали такое сочетание музыки и запаха, чтобы не нужно было пускать в дело пушки или казни. Представь, достаточно включить по радио запись или распылить в квартале газ – и оппозиционная тебе толпа тебя же и изберёт президентом. Или вообще помажет на царство. А уменьшение заработка или ухудшение качества жизни будут воспринимать с восторгом.
Катя содрогнулась.
- И кто владеет этим секретом?
- Кто знает? – Гильом откинулся на спинку кресла. – Может, рекламщики?

Глава тринадцатая

Некоторое время Катя ещё перебирала вырезки и перелистывала потрёпанные дневники. Тьма за окном рассеивалась – наступало утро. Но тьма в душе Кати становилась плотнее. Безысходность овладевала ею. Она прекрасно могла понять внутреннее состояние человека, подверженного подобным телесным недугам. Особенно, когда этот человек не слабоумен, а наоборот, имеет острый ум и философскую мудрость. Катя могла понять ожесточение души тех, чья внешность настолько отличалась от общепринятой, а чьи внутренности требовали того, о чём нормальный человек и подумать не мог. Она понимала тщетную надежду на чудо таких людей – она сама была такой, имеющей синдром Мориса. Понимала их разочарование в милосердии бога и неистовые поиски излечения на другой стороне. В её некрепкой душе сегодня тоже прорывались злобные черты и тьма натуры. Но, не обладая всепоглощающим светом, присущем Агнии, она всё же не канула и в бездонную тьму, как Бертран. Не являясь совершенной и не претендуя на это, Катя всё же не хотела уподобиться фанатикам-изуверам из донжона. Да, величайшим горем её жизни была неспособность иметь детей. Какое-то время Катя от этого пришла в неистовство и кинулась в омут пороков. Но сегодняшний «ритуал» встряхнул её. Она не хотела быть, как они.
- Так, - Катя положила руку на прочтённые бумаги. – Я поняла, это архив семьи де Го и ле Муи. Не всё мне понятно, конечно. К примеру, при чём там розенкрейцеры, масоны, тамплиеры и иезуиты. Но вы мне обещали всё рассказать. В придачу, не все языки, приведённые тут, мне давались. Надеюсь, вы мне переведёте.
Гильом взял коробку, бумаги и подъехал к широкому низкому столику посреди комнаты. Подав знак Кате, чтобы она взяла стул, он разложил бумаги на столе, отдельной стопкой отложив латинские тексты.
- Итак, в общих чертах тебе всё ясно. Теперь я начну с начала.
Он вытащил заламинированный лист и положил его сверху.
- Всё началось с того, что закончилась Столетняя война, а мир в душах людей, выжженный долгим сроком убийств, грабежей и беззакония, ещё не наступил.
- Занятное начало, - прокомментировала Катя. Она проигнорировала предложенный стул и подкатила маленькое кресло из тёмного угла, противно пискнувшего по полу. Забравшись в него с ногами, она укрылась пледом.
- Ты будешь слушать или сразу отправишься спать? – нахмурился Гильом.
- Молчу-молчу, - Катя ещё повозилась и, наконец, затихла.
Гильом коротко посмотрел на неё и продолжил.
- Если бы не война, - вздохнул он. – это была бы банальная любовная история: любовники, неверная жена, рогоносец-муж, искалеченный жизнью, и всё прочее. Но всё происходило тогда, когда вседозволенность была нормой, а милосердие чем-то вроде ругательства. В один замок приехал друг хозяина, сражавшийся в Святой земле. Про Крестовые походы слыхала? – Катя кивнула. – Так вот, Бертран де Го, один из потомков внебрачного родственника приснопамятного папы Климента Пятого, давшего согласие Филиппу Четвёртому, прозванному Красивым, на уничтожение ордена тамплиеров, вернулся из Святой земли, где находился всё время, пока в его стране заканчивалась война. Побывав в арабском плену, в бедуинских стойбищах, в тамплиерских отрядах, проехав по выжженному около века назад Лангедоку и разорённой Бретани, он понял одно: бога нет. Есть тот, кто может занять его место. Есть сатана, и есть он, которого, несмотря на все его прегрешения, судьба хранила. Он решил, что его взял под крыло дьявол. Ему он и решил служить. Понятия о рыцарской чести и христианской доброте он растерял во время осады мусульманами одной из крепостей, когда в его рядах нашёлся предатель и ночью открыл ворота. Мольбы ничего не смогли сделать, бог ему ничем не помог, кроме как оставил жить для того, чтобы прозябать в рабстве на галерах. Как младшему сыну мелкопоместного нищего вассала на выкуп ему было нечего надеяться: даже свое снаряжение он брал в кредит, ещё столько же он задолжал тамплиерам. Его любовницу во время вторжения в крепость мусульман вместе с ребёнком – его ребёнком – убил какой-то асассин на его глазах. Ничего удивительного, что подобные обстоятельства, да ещё галерное общество, среди которых было много мавров, негров, каталонцев и цыган со своими верованиями, сделали из него верного слугу сатаны.
Прибыв на родину, в доме своего друга он увидел его жену, Катерину ле Муи. Женщиной она была умной, страстной, и её тяготила роль прекрасной, но всё же вещи, которой сначала распоряжаются отец и братья, а потом муж. Её стесняло платье, в котором она чувствовала себя как в клетке. А ношение мужской одежды было грехом и каралось костром. Один из пунктов обвинения Орлеанской девы. Катерина хотела уметь читать, заниматься алхимией, рисовать, стрелять, скакать на лошади. Ей было тесно в замке мужа-калеки. И вот приехал Бертран де Го, не признававший законов ни бога, ни человека, который делал то, что ему хотелось и нравилось. Сумрак в душе Катерины сгустился, и они стали любовниками, ничуть не скрываясь от мужа. Последний, возмущённый вероломством жены и предательством друга, вызвал его на рыцарский поединок. Можно сказать, что он был последним рыцарем своего времени. Он не хотел банально заколоть гостя и заточить жену в подземельях. Он хотел быть честным…
- И что же?
- У каждого справедливого и честного хозяина всегда находятся ленивые и недовольные им работники. Вседозволенность войны озлобила его войско. Солдаты, которые были у него в подчинении и охраняли замок, были недовольны тем, что он не давал грабить окружающие деревни, запрещал убивать крестьян и карал за насилие над их жёнами. Поэтому Бертран быстро сколотил отряд, с которым он напал на Гильома ле Муи в его собственном замке и убил его в его же покоях. Его жена сама, своей рукой проткнула кинжалом его глаза. Тело последнего рыцаря ещё долго таскали по его землям в знак устрашения подданных. Из-за войны у Гильома ле Муи не осталось наследников, и наглое заявление Бертрана не стало оспариваться сеньором, трусливым и слабовольным Пьером де ла Валеном. Он просто закрыл на всё глаза, отговариваясь незнанием. Следствие было формальным. Катерина как вдова унаследовала земли, её дочь Бьянка осталась в замке чуть ли не в заточении. А с Бертраном она совершила свой свадебный обряд, когда в один из дней его отряд напал на монастырь Сен-Катрин. Бесчинства Бертрана заводили его в разные обители, где он осквернял святые места, дары и прочее, что ещё ценилось измученными войной христианами. В одном мужском монастыре он захватил развлечения ради настоятеля Жильбера Орси, и таскал его с собой как дрессированного медведя. Свадьбу же он решил отпраздновать, как я уже сказал, в отдаленном женском монастыре Сен-Катрин, славившимся благочестием своих обитательниц. С помощью настоятеля, которого он выставил как заложника, Бертран заставил настоятельницу открыть ворота… Вакханалия продолжалась несколько дней, пока наконец одна отчаявшаяся монашка с помощью послушника, увязавшегося или насильно взятого с настоятелем,, не перетащила пьяных солдат в винный погреб и сожгла их вместе с собой. Мальчик сбежал, но замёрз в лесу. Бертран и Катерина в это время на алтаре в монастырской церкви предавались страсти, закрепляя свой союз. Наутро они решили это позорное и проклятое место сделать своим родовым гнездом. Здесь они плодили своих детей, совершали сатанинские обряды, хранили сокровища, плели заговоры и прятались от врагов. Ты тоже сейчас здесь.
Катя вздрогнула.
- Значит, этот замок… - Она обвела глазами комнату.
- Да, именно. Этот замок – бывший женский монастырь, ставший братской могилой для жертв убийств и их убийц.
Они помолчали.
- Что же было потом? – наконец хрипло произнесла Катя.
- А потом у этой семьи стали рождаться и умирать  младенцы, пока не родился один, больной гемофилией. По округе стали ходить слухи, что из мальчика исходит кровь жертв, убитых отцом. Потом родилась слепая девочка с шестью пальцами, которая умела читать мысли. Родилось ещё несколько детей с различными телесными уродствами. Некоторые умели предсказывать будущее, двигать предметы с помощью мысли, видеть сквозь стены. Внешнее уродство не останавливало родителей. Бертран не считал зазорным иметь своих детей в любовниках и любовницах. Не отставала от него и Катерина. Именно она первая попробовала свой выкидыш. Человеческое мясо ей понравилось, и она предложила его Бертрану. До какого-то времени всё это происходило в самом замке. Потом слуги начали болтать. Ужас и возмущение зрели среди крестьян. Уроки войны ещё не были забыты, и столкновение произошло. Но Бертран вывел своих детей, глядя на которых тёмных людей пронзил суеверный ужас. Обещание Бертрана превратить всех их детей в одноглазых, скрюченных и горбатых калек напугало их сильнее, чем всякие слухи и сплетни. Стычки были, но Бертран всегда одерживал верх. Якшаясь с мистиками, чернокнижниками, каббалистами и алхимиками, он вызнал рецепт приготовления голема – бессловесного слуги, зомби, как сейчас бы сказали. Тело такого нечта могло жить дольше человеческого, поскольку «это» было не обременено разумом, не испытывало эмоций, то есть «оно» не страдало, не огорчалось. «Оно» просто исполняло команды. И вскоре надобность в болтливых слугах в замке пропала. Внебрачные дети от прежней прислуги составляли небольшое исключение. Но их было немного – человеческое мясо в роду де Го и ле Муи продолжало цениться.
Катя молчала. Присутствие на том давнем «обряде новой крови», как она его назвала, не слишком её напугало тогда. В родной России подобные дела если и не стали нормой, то уже никого не удивляли. Иллюзии о романтичном Средневековье она утратила давно, ещё даже до того, как прочитала «Дитя всех святых», где рассказывалось о столетнем рыцаре, чья жизнь выпала на Столетнюю же войну хроники ужасов войны, охоты на ведьм, жизни папского двора, особенно папы Александра VI, давно лишили её иллюзий. Люди во все века были животными, что во времена войн, что во время Ренессанса, что во времена просвещённого XIX века, что во времена техничного XX, что в нынешнем заполитизированном XXI веке. Но осознание того, что именно она, Екатерина Мухина, носит в себе гены подобных ужасающих и тёмных личностей, заставило её испугаться. Кто знает, как проявится дурная наследственность? Вдруг она сойдёт с ума, и будет бессмысленно хихикать оставшиеся годы в сумасшедшем доме? Или её разумную личность разобьёт, и она будет со своим умом жить жизнью растения в богадельне, мочась в постель и питаясь через трубочку? Или того интересней, своими паранормальными способностями она невольно или сама кого убьёт и её заберут для опытов в какую закрытую «шарашку», или её посадят на всю оставшуюся жизнь с сифилитичками и гонореечницами? Холодный пот покрывал лоб Кати. Но она заставила себя слушать дальше.

Глава четырнадцатая

Гильом внимательно  посмотрел на Катю, вздохнул и открыл было рот, чтобы продолжить повествование. Внезапно он насторожился. Катю тоже посетило неприятное ощущение. Некоторое время тревожная тишина окружала и давила на них. Затем раздался дробный топот ног, и дверь распахнулась. На пороге стояла встревоженная Катерина.
- Катерина, - обратился к ней Гильом. – Я чувствую присутствие члена нашего семейства. Кто это?
Катерина подавила удивление и быстро заговорила?
- Пришла какая-то женщина и привела полицию. Она кричала, что её подруга здесь сошла с ума, и её держат взаперти, как зверя. Что здесь убивают и едят людей. – Она поднесла ладони к лицу. – И хуже всего, что комиссар, который пришёл с ней, наш отдалённый потомок.
Гильом с улыбкой взглянул на Катю. Затем повернулся к Катерине.
- Но воздействовать-то на него можно?
- Бертран как раз это выясняет, - спокойно произнесла Катерина.
- А как зовут подругу, она не сказала? – спросила Катя.
- Марта, - Катерина судорожно сглотнула. – Марта Изидорис.
Гильом снова взглянул на Катю.
- Очень интересно, - пробормотал он.  – Я думал ,после её побега Бертран принял меры.
- Можно сказать и так, - мрачно усмехнулась Катерина. – Выглядит она как покойник после адского пекла.
- Стареет Бертран, стареет. Раньше он не допускал таких ошибок, - Гильом повернул к ним своё кресло спинкой и отъехал приготовить себе чай.
- Что это значит? – спросила Катя, переводя взгляд с Катерины на Гильома.
- После «обряда родной крови», - не оборачиваясь, сказал Гильом, - Марту держали в одной из комнат замка, холили её, лелеяли. Запрещали только говорить и выходить из комнаты. Видимо, ей сам обряд пришёлся не по душе, - Он мрачно усмехнулся. – А тут ещё её держат взаперти без объяснений. Когда она поняла, что беременна, она пыталась бежать…
- Бежать? Беременная? – От изумления Катя даже привстала со своего места. – А как же подавленная воля? Неужели никто на неё не влиял?
- А шут его знает. После обряда она и так была как помешанная.а потом дни, недели, проведённые здесь, сломили её дух. А у Бертрана было полно других дел. Он воевал с церковниками, полицией, ругался с правительством, отбивался от всяких фанатиков, которые хотели то рецепт вечной жизни узнать, то ковчег Завета выкрасть. Сумасшедший дом! Да ещё история с Агнией…
- А что не так?
- Да вот, Катерина считает, что Агния – тот самый наш избавитель. Бертран так не думает. Но мало ли что… А если и так, то представь, какие возможности открываются у того, кто сможет влиять на неё, кто сможет воспользоваться её силой, какая власть будет у того, кто переживёт этот процесс избавления, чем бы это ни было. Вот он и ищет её.
- А если найдёт – убьёт?
- Вряд ли. Бертран властолюбив.
- А что с полицией делать? – вмешалась Катерина.
- А ничего. Пусть ищут. Они ничего не найдут. Бертран и все остальные позаботятся.
Катерина нервно прошлась по комнате, сжимая и разжимая руки.
- А что с ребёнком? – внезапно спросила Катя.
- Каким?
- Марта Изидорис родила ребёнка?
Гильом и Катерина переглянулись.
- Видишь ли, - смущённо начал Гильом. – Тут вообще детектив начинается.
- Я слушаю. Уже всё равно утро. А с полицейским обыском заснуть всё равно не возможно. Итак, что случилось?
Гильом почесал нос.
- Видишь ли, одновременно с Мартой в замке находилась ещё одна беременная.
- Интересно.
- Этьен Леруа, учёный-генетик, один из нашей семьи, для страховки решил сотворить её одного избавителя.
- Сотворить? Даже так?
- Он что-то там мудрил с нашими ДНК, и подсадил их одной невинной девочке из Китая. Её специально выписали от туда в возрасте пяти лет. Потом её тут растили до шестнадцати. А потом…
- И что дальше?
- А дальше, она каким-то образом узнала о Марте и, в отличие от неё, убежать смогла. Правда, она была на пятом месяце, и потому ничего хорошего из этого не вышло.
- Почему?
- То ли жизнь здесь, то ли побег по подземельям, башням и скалам, то ли голод на свободе, то ли насилие местных скотов в человеческом облике, но она попала в родильный дом при знакомой нам больнице с преждевременными родами. Ребёнок родился умственно отсталым.
- Суровая расплата.
- А Марта после побега Сюзанны, как её тут называли, тоже пыталась бежать. Её поймали сразу и приковали цепями в одной из подземных темниц. Там у неё случился выкидыш.
- Значит, планы Бертрана пошли прахом?
- Не совсем.
- Как так?
- Сюзанна при родах умерла. Но вместе с ней в один и тот же день рожала другая женщина, Беатрис Гольдман. Отдалённый потомок нашего рода, как оказалось. Они отошли от нас еще в 17 веке.
- И что?
- Беатрис не знала мужчин, - со значением сказал Гильом.
- То есть?
- Грубо говоря, она ни с кем не спала, была вообще девственницей.
- Непорочное зачатие? – фыркнула Катя.
- Партеногенез, - серьёзно сказал Гильом. – В природе с людьми такое случается. Этот случай не первый и не второй.
- Значит, непорочное зачатие Христа – партеногенез?
- Нет. Это миф. При партеногенезе рождение мальчиков невозможно. Рождаются только женские особи.
- Почему?
- У тебя в руках ответы, - Гильом кивнул на папки и бумаги в руках у Кати. – Читай и узнаешь.
- Хорошо. А детектив-то в чём?
- Беатрис была экзальтированная католичка…
- То есть, попросту тоже сумасшедшая. Странно при такой-то фамилии. Выкрест, что ли?
- Можно сказать и так. Рождение ребёнка без участия мужчины в его зачатии, она восприняла как рождение Антихриста…
- Это ещё почему?
- Потому что бог не объявил ей эту «благую» весть. Потому что она была из семьи, которую считала порождением сатаны. Потому что внешность ребёнка была уж очень необычна.
- То есть?
- Девочка была альбиносом. При чём полным.
- Агния…
- Именно.
- Ну и?..
- Сначала она её хотела убить. Но не смогла.
- Боже…
- Её удержали врачи. А потом, как она говорила, сама девочка не давала ей это сделать.
- То есть?
- Девочка говорила с ней.
- Дурдом.
- Вот именно. Случай был громкий. Про партеногенез журналистам не рассказывали. А вот про такой психоз или ,если хотите, послеродовая депрессия, умолчать не получилось. Через три дня Беатрис украла ребёнка Сюзанны и сбежала из родильного дома…
Катя помолчала.
- Гильом, всё это, конечно, очень познавательно для Кати. Но не забывай – у нас полиция. Такого никогда не было, - Катерина нервно сжимала и разжимала руки. – Обычно всех журналистов, писак, полицейских и искателей приключений останавливали на подходе к поместью. Редким удавалось добраться до дверей замка. А уж в сам замок не попадал никто, если его не ждали. А теперь…
- А теперь грядёт конец наших времён, - Гильом невесело улыбнулся. – Не беспокойся, Катерина. Перед рассветом всегда непроглядная тьма.
Катерина возмущённо фыркнула и стремительно вышла.
- Она всегда была очень тревожной. Всегда беспокоилась по пустякам, - задумчиво сказал Гильом, гладя на закрывшуюся дверь.
- А вас разве ничего не беспокоит?
Гильом повернулся к ней.
- Нет, деточка. Всё плохое в моей жизни, что было должно случиться, случилось при моём рождении. Моя жизнь не может быть хуже, чем есть. Даже если я ослепну, оглохну и лишусь языка одновременно, вряд ли я буду чувствовать себя хуже,  чем сейчас. Меня не удивить концом света нашей отдельно взятой семьи. Мне не страшен полицейский осмотр или обыск. Ну, арестуют меня за что-то, ну, посадят куда-то, ну, казнят. И что? Мы всё равно когда-то умрём. А условия моей смерти мне безразличны. Хуже не будет.
Катя смотрела на спокойное лицо Гильома и поражалась его покорности.
- Значит, вы смирились?
- Скорее, мне безразлично. Я принимаю жизнь такой, какая она есть. И не пытаюсь идти наперекор обстоятельствам. Головой бетонную стену не перешибёшь. А время, пока в неё будешь биться, пройдёт и не вернётся. Так стоит ли тратить жизнь на бессмысленность?
Повисло молчание.
- Когда начинаешь осознавать, что жизнь конечна, начинаешь гораздо экономнее её расходовать. И уже нет времени ею разбрасываться, - помолчав, сказал Гильом. Катя молчала. Тишину комнаты нарушало тихое гудение компьютера да редкие щелчки мышкой Гильома. Где-то за дверью были слышны редкие голоса, стуки, топот множества ног.
Пошелестев страницами, Катя углубилась в чтение бумаг, данных ей Гильомом.

Глава пятнадцатая

После нескольких часов идиллии Катя почувствовала, что, несмотря на вчерашний ужас, есть ей, всё же, хочется. Она уже хотела было попросить Гильома сделать ей чаю с бутербродом, как Гильом настороженно подняв голову, приложил указательный палец к губам.
- Вот они дошли и до нас, - Он грустно улыбнулся. – Надеюсь, Бертран за ночь успокоился, и не будет причинять тебе зло.
Катя прислушалась. Никаких новых шумов она не услышала.
- Ты слушай чувствами, а не ушами, - произнёс Гильом. Ты же умеешь чувствовать наших родственников. Ты просто ленишься развивать свой дар.
Катя закрыла глаза. Она умела чувствовать членов своей семьи, как говорил Гильом. Но только на близком расстоянии. Как тогда, в лесу с Борисом. Пытаясь сосредоточиться на своих ощущениях, она отрешилась от реальности. Но это ей всё равно не помогало.
Через несколько минут тяжёлый топот ног ворвался в её сознание. Дверь распахнулась, и на пороге появился дородный невысокий человек в плохо сшитом костюме. Его глаза – маленькие щёлочки на огромном полном лице немилосердно косили. Его сопровождала бледная нервная женщина, которая всё время что-то быстро и невнятно говорила, несколько полицейских в штатском, деревенские жители с глуповатыми физиономиями в качестве понятых. Бертран, расталкивая людей, властно вошёл в комнату первым.
- День добрый, братец, - свысока сказал он, презрительно кривя губы. На Катю он внимания не обратил или сделал вид, что не видит. – Господа полицейские хотели осмотреть наше жилище на предмет того, не удерживаем ли мы против воли кого-нибудь.
Нервная дама выскочила вперёд перед Бертраном и начала, захлёбываясь словами, что-то быстро говорить пронзительным голосом. Бертран властным взмахом руки заставил её замолчать.
- Мадам, вы давно и много уже наговорили. Из-за ваших бредней мы открыли двери своего дома, унизившись до обыска. Вы и господа полицейские побывали во всех частях нашего замка, за исключением нежилых башен и подвалов. Но и туда я согласен вас препроводить. Смотрите, ищите, вынюхивайте, раз вы так уверены. Но не заставляйте слушать ваши глупости. Вы уже и так оскорбили нас своими подозрениями.
Женщина замолчала, всем своим видом выражая возмущение, оскорблённую гордость и попранную невинность.
Один из полицейских оглядел стены и нажал на выключатель. Комната озарилась неожиданно ярким светом.
- Что за чёрт! – воскликнул Гильом, судорожно прикрывая глаза руками. – Чёртов идиот! Погаси свет! Или дай мне удалиться, чёрт бы тебя побрал!
Провинившийся полицейский удивлённо посмотрел сначала на ослеплённого Гильома, затем на своего начальника.
- Его глаза очень чувствительны к свету, - свысока пояснил Бертран. – Если вы ничего не видите при свете, привычном ему, дайте ему удалиться в коридор.
Вырвавшаяся из толпы людей Катерина подскочила к креслу и быстро покатила его к выходу. Слёзы текли по её щекам.
- Звери, вы просто звери. Его и так природа обделила, а тут вы её издеваетесь, - бормотала она, шмыгая носом.
Когда она докатила коляску почти до выхода, путь ей преградила нервная дама. Она открыла рот, чтобы что-то сказать, но Катерина опередила её:
- Уйди с дороги, лживая тварь! – Она, не снижая скорости, покатила коляску дальше, чуть не сбив отскочившую женщину.  Колесо коляски проехало по её ноге, вызвав её громкий крик. – Скажи спасибо, что у тебя две ноги, - злобно бросила Катерина, оглянувшись и сверкнув глазами.
- Катерина, успокойся, - властно сказал Гильом, не отрывая рук от глаз. – Она всё равно скоро их лишится, - еле слышно добавил он. Катерина промолчала.
Когда Катерина и Гильом скрылись за дверью, комната наполнилась теми людьми, что еще оставались и ждали в коридоре. Бертран и нервная дама стояли в центре комнаты, и как противники на поединке, бросали друг на друга уничтожающие взгляды. Группа полицейских, сопровождаемая деревенскими постаками, обошла комнату, заглянула во все ниши и закоулки, включая миниатюрную спальню и уборную, блиставшую первозданной чистотой. Попутно были открыты и осмотрены все шкафы и более или менее объемные тумбы.
Обойдя комнату, полицейские, переговариваясь между собой, направились к выходу. Нервная дама поспешила за ними. Последним выходил Бертран. В дверях он огляделся и быстро посмотрел прямо на Катю. Та под его взглядом сжалась в своём кресле, прикрываясь бумагами Гильома. Бертран, нехорошо усмехнувшись, вышел, попутно выключив яркий свет.
Когда его шаги затихли, в комнату вошла Катерина, катя перед собой кресло Гильома.
- Скоты, свиньи! – бормотала Катерина себе под нос.
- Что же дальше? – не слушая её, спросила Катя Гильома. – Неужели Бертран сможет скрыть родственников, камеры пыток, донжоны с алтарями, казематы? Неужели это возможно?
- Он уже это сделал, - мрачно сказал Гильом. – И зачем скрывать? Достаточно изменить угол зрения.
- То есть как?
Гильом вздохнул.
- Неужели я тебе, члену нашей семьи, должен объяснять такие простые вещи? – Он неодобрительно посмотрел на Катю. – Зачем тратить свои силы на то, чтобы что-то скрыть целиком, если можно просто предложить другой вариант увиденному?
- Как?
Бертран снова вздохнул.
- Ты в цирке давно была? – безнадёжно спросил он Катю, которая недоумевающе смотрела на него. – Иллюзионистов видела? Тебе показывают фокус с распиливанием женщины или вытаскиванием кроликов из шляпы. Здесь принцип тот же: глядя на каменные стены казематов, как ты выразилась, видишь старые каменные стены. Глядя на комнату с алтарем в донжоне – видишь запущенную старую комнату с каменным столом. Камеры пыток, - Он слегка поклонился Кате в кресле. – они и есть камеры пыток. Прошлого. А родственники? Некоторых можно представить восковыми куклами – хобби хозяина, навеянное мадам Тюссо. Некоторых вообще можно скрыть с глаз с помощью собственных сил. Одного не пойму: почему тебя это так удивляет? Твоя мать, твои братья всё это умели делать. Не в масштабе Бертрана, конечно. Но это не должно тебя поражать.
Катя уткнулась в бумаги. Катерина, задумчиво глядя на неё, переглянулась с Гильомом и пожала плечами.
Обыск в замке, благодаря усилиям Бертрана ли, глупости полицейских ли, никакого результата не принёс. Никаких насильно удерживаемых людей найдено не было. Поплутав по подвалам и башням, полицейские собрали вековую пыль и грязь на своей одежде, подивившись различным хобби различных обитателей замка, начиная от икебаны и заканчивая набиванием чучел животных. Потемневшие картины не привлекли ничьего внимания. На какое-то время заставило оживиться деревенских понятых тусклое серебро и доспехи в нижних этажах замка. Заплутав в коридоре и споткнувшись о бесчисленные порожки и ступеньки, их развеселила нервная дама, которая и заварила всю эту кашу. При чём споткнулась она так неудачно, что, падая с лестницы, не только сломала ногу, но и пропорола её о какие-то выступающие резные части отделки. Пришлось обыск заканчивать без неё, поскольку замученный врач «скорой» без лишних слов и её истерических возражений отправил её в больницу. Узнав об этом, Гильом пожал плечами. Через неделю по причине заражения крови, нервной даме отрезали обе ступни.

Глава шестнадцатая

В течение же этой недели Катя пыталась уехать из замка, беспокоясь об Агнии. Ещё её заставляло нервничать постоянно увеличивавшееся число родственников, собиравшихся в замке. А так же странное поведение големов, что-то носящих всё время. Перетаскивавших и чинящих. Чем вызвано подобное паломничество родни ей никто внятно казать не мог. Однако, вменяемые, опрошенные ею, впадали в какое-то заторможенное состояние и твердили, что должны быть здесь.
К концу второй недели Катя тревожилась всё больше. Тем более, что Гильом стал каким-то апатичным и явно старался её избегать. А Катерина просто перестала её замечать. Обескураженная Катя пыталась действовать сама. Но то её одежда вдруг оказывалась в грязи или стирке, то куда-то девались ключи от машины или паспорт, то с утра до вечера лил дождь, превращая дороги в непролазные препятствия, то свечи в машине залило, то бензин куда-то девался, то у неё самой жутчайше болела голова, что не только ехать, встать с кровати не было возможно. А однажды у нее неизвестно почему поднялась температура, и она пробредила два дня под надзором големов, которые потом несколько дней приносили ей еду и судно.
Когда она оправилась, она снова попыталась уехать. У неё снова ничего не вышло. Решив, что это Бертран ей пакостит, исходя из своих каких-то гнусных целей, она решила понаблюдать за своей комнатой, и нарочно оставила ключи от машины на виду. Но не произошло ничего. Ключи оставались на своём месте. Зато куда-то подевались резиновые сапоги, в которых она собиралась уйти пешком из замка. Занятая их поисками, она наткнулась в коридоре на Бертрана. Странно восторженный и чем-то возбуждённый, он словно летел по коридору, не глядя ни на кого. К груди он прижимал какие-то тряпки, свёртки и кипу пожелтевших бумаг.
- Бертран! – окликнула его Катя, опасаясь фанатичного блеска его глаз. Что случилось? Почему здесь так много… - назвать «родственниками» некоторых членов своего семейства она не могла – язык не поворачивался. – родственников? Какое-то торжество?
Бертран затормозил, посмотрел на Катю, не видя её. Затем, словно очнувшись, он радостно вскричал:
- Грядёт День! Наше Торжество! – Он попытался воздеть руки, но вещи ему мешали.
- Какой день? Какое торжество? – Катя уже сожалела ,что обратилась к этому маньяку.
- День нашего искупления! – восторженно заорал Бертран, воздев-таки руки на всю их длину. Вещи каскадом упали на пол.
Катя побледнела и отшатнулась. Если это «зов крови», то здесь должна будет появиться и Агния. А останется ли она жива – Катя даже боялась думать.
Бертран опустил руки и кинулся собирать вещи с пола.
- А зачем это? – настороженно спросила Катя, опускаясь рядом с ним и помогая собирать ветхие листы.
- Для ритуала, - с гордостью сказал Бертран и судорожно схватил вещи ,которые держала Катя.
- Для какого? – похолодев, спросила она. Но Бертран уже побежал дальше по коридору. Катя осталась на месте, глядя ему вслед. Тревожные предчувствия всё больше охватывали её.
Она встала и повернулась, чтобы идти дальше искать сапоги, как ткнулась в чью-то могучую грудь. Подняв глаза, она увидела ироничную улыбку, чёрные фраерские усики, длинный прямой нос и чёрные холодные глаза под столь же чёрными густыми бровями.
- Гриша… - не то простонала, не то выдохнула она.
- Григорий Гоев, твой сводный брат-любовник, - Он щёлкнул каблуками и чётко кивнул. Губы его продолжали иронично изгибаться, а в глазах по-прежнему был холод.
- Что… Что ты здесь делаешь? – хрипло спросила Катя, приходя в себя.
- Чёрт меня подери, если я знаю, - Григорий безразлично пожал плечами. – С месяц назад матушке до чёртиков захотелось сюда приехать. Рвалась так, как будто её черти в спину толкали. Пришлось ей в темпе сделать загранпаспорт, визу, всю ту чушь бумажную, на которую полжизни уходит. И никакой благодарности! Как только мы приехали, она тут же куда-то умотала. Я второй день её ищу. В этом мавзолее чёрт ногу сломит.
- А ты? Ты сам разве не хотел приехать? – подозрительно спросила Катя.
- Какого чёрта мне надо в этом склепе? Да ещё так надолго!
- У тебя машина есть? – Катя судорожно схватила его за руку.
- Есть. Только, если ты хочешь слинять от сюда – обломчик, сестрица.
- Почему? – в отчаяньи воскликнула Катя.
- Пока добирались в это воронье гнездо, пробили две покрышки, залили радиатор и оставили глушитель в паре километров от сюда. Если без глушителя ее прожить можно, радиатор высушить, то на ободах, да ещё по такой грязи далеко не уедешь. Так что, мы тут надолго.
- Чёрт бы всё побрал! – воскликнула Катя, стукнув кулаком по ближайшей стенке.
- А чего это ты такая дёрганая? Приспичило к любовничку в Париж?
- Ты только об одном думаешь! Агния в опасности!
- Откуда ты взяла?
- Бертран говорил о каком-то дне, ритуале, искуплении. А Гильом считает, что с даром Агнии Бертран может захотеть вообще стать господином мира!
- Гильом, Бертран, - презрительно сказал Григорий. – Это реликты прошлого. Они заигрались в свои средневеково-мистические глупости и никак не вырвутся в реальность. Ты решила тоже в Толкиена поиграть? Я предпочитаю совсем другие игры, - Он пододвинулся к Кате и обнял её за талию. – Тем более те, которые приносят столько удовольствия, - Он прижал Катю к себе и нежно провёл мизинцем по её шее.
Катя решительно вырвалась из его рук.
- Тут скоро мир перевернётся, а ты всё думаешь, куда свой член сунуть, - гневно сказала она.
- Куда-  я знаю, - ухмыльнулся он. – И очень хочу, - Он снова пододвинулся к Кате и притянул её к себе. Она с размаху ударила его по лицу и, развернувшись, побежала в темноту коридоров. Слёзы застилали ей глаза. В который уже раз злобный язык Гришки напомнил ей, что она не настоящая женщина. Что нормальный половой акт – не для неё. Что познать радость оргазма естественным для женщины способом она не может. Если Гришу, не этого эгоистичного самца, а родного брата, Григория Мухина, она тогда ещё могла обманывать, как «мадам Баттерфляй», отчасти из жалости, отчасти в качестве награды за его стремление угодить ей, то этому развратному скоту было всё равно, с кем, куда и как. Он всё знал, всё испытал. Его заботили свои удовольствия. И Катя была для него всего лишь «одна из». Ну, и немного его заводило, что он не может проникнуть в её влагалище. Он пробовал и девственниц, и опытных, и трансвеститов, и двуполых. А вот Катя ему не давалась.

Глава семнадцатая

Решительно оттерев слёзы злости, Катя поспешила в свою комнату. Она решила наплевать на всё и уйти так, как есть. Но на пороге её комнаты её вдруг кто-то словно схватил в железные тиски, и в голове зазвучал чей-то суровый голос без пола и возраста:
- Катя, почему ты хочешь изменить то, что не тобой запланировано, что предрешено? Ты принадлежишь семье, у которой своя дорога, своё предназначение, своя история. Смирись и следуй зову крови. Твои метания не изменят ничего. Только лишат тебя сил. Прими то, что есть.
Внезапно перед глазами Кати пронеслась вся история её семьи, начиная от огромного рыцаря в чёрных доспехах и черноволосой дамы в чёрно-красном платье, стоявших на пепелище, до Агнии, взиравшей на неё грустными глазами, полными понимания и мудрости. Агния, выглядевшая лет на 16, стояла на каком-то холме среди бушующей непогоды. Дождь хлестал по её лицу, а ветер трепал мокрые бесцветные волосы. «Всё будет хорошо»,- сказала Агния, и улыбнулась белыми губами.
Катя резко очнулась. В животе дико урчало, мочевой пузырь настоятельно требовал внимания к себе, ноги и спина задеревенели и судорожно подрагивали от напряжения. «Что за чёрт?» - выругалась Катя. Она всё так же стояла перед своей дверью, держась за ручку. Только пальцы её свело, и она не сразу смогла её разжать.
Повернув неворочащуюся шею, Катя увидела рядом с собой запыленного голема с подносом. Еда на нём остыла и приобрела какой-то странноватый запах. Катя отпустила ручку и вернулась в комнату. Часы на камине показывали семь часов. Но утра или вечера было сказать трудно – в это время года за окном было темно и утром, и вечером. Катя бросилась в ванную и первым делом уделила внимание мочевому пузырю. Затем, умиротворённая, она вышла к голему и потребовала унести странную еду и принести нормальную. Тот, рассыпая с себя мелкую пыль и опилки, удалился.
Утолив волчий голод, она стала размышлять. То, что её настигло у дверей, продолжалось никак не пять минут, и даже не час. За это время она не успела бы так оголодать и захотеть в туалет. Значит, кто-то или что-то удерживает её для неизвестной ей цели, подсовывая картинки прямо в мозг, очевидно, чтобы не скучала. Это может быть Гильом – его силы велики. Толко вот зачем ему это надо, если он сам советовал Кате уехать быстрее? Это может быть Бертран, который окончательно сошел с ума. Но катя видела Агнию, и Агния говорила с ней. Или это проделки Бертрана? Растерянная и окончательно дезориентированная Катя застыла с паспортом в руках над раскрытым чемоданом.
И тут её с нечеловеческой силой повлекло вон из комнаты. Обрывки мыслей проносились в её голове, пока ноги сами несли её в общий зал замка через многочисленные коридоры и лестницы. Катя не знала, почему вдруг и срочно ей нужно быть в самом мрачном помещении замка, но, добираясь до него, она заметила, как толпы родственников, словно повинуясь неведомому зову, спешат той же дорогой. На некоторых лицах – из тех членов семьи, что лица имели – читалось неземное блаженство, как будто они узрели бога и получили его персональное прощение. Другие были сосредоточены успеть первыми, третьи бежали с фанатичным блеском в глазах и оскалом на лице.
На подходе к высоким дверям, ведущим в зал, Катя увидела Гильома в кресле на колёсах. Он яростно крутил их и что-то бормотал под нос. На лице его было написано, что ничего хорошего он не ждёт.
- Что случилось? – нагнав его, спросила Катя.
Гильом ожёг её яростным взглядом.
- Либо ты полная дура, что не согласовывается с твоим диагнозом о синдроме Мориса, либо ты не нашей крови, что странно, имея матерью и братьями наших родственников, - вдруг грубо сказал он. – Ты пыталась уехать? Нет? Тебе являлась Агьния? Ты пыталась противиться сейчас тому, что тебя ведёт? Соображай, Катья. Что может вдруг собрать абсолютно всех в одном месте? Ведь приехала даже твоя мать из России. Приехали из Штатов, Южной Америки, Индии, Китая, Африки. Даже Австралии! Когда такое было? Ты не заметила – замок переполнен. Даже тот полицейский, что проводил не так давно у нас обыск, он тоже здесь. Ничего не приходит в голову?
Он ещё яростнее стал крутить колёса своего кресла, врезаясь в толпу родственников, скопившуюся у двери. Катя слегка притормозила, чтобы не быть раздавленной. Мысли в голове скакали, как дикие жеребцы. Внезапно пронеслась строчка «Как ныне рождается солнечный свет…», и Катю напором толпы пронесло через двери зала. Притулившись в свободном углу, она попыталась перевести дух и додумать мелькнувшую мысль. Но её поразил сам зал и отвлёк от размышлений. С тех пор, как она находилась в замке, он стал больше и мрачнее. Возможно, такое впечатление производили запертые ставни на всех окнах и отсутствие какой бы то ни было мебели. Катя вспомнила, как ей попадались запыленные големы, с которых сыпались стружки и извёстка. Высокий и просторный средневековый зал стал наглухо закрытой коробкой со стеклянным потолком. Ещё одно отличие: по периметру зала были проделаны оконца, в которые бы не пролезла и кошка. Внезапно Катя поняла: наглухо закрытая комната и отверстия для…чего? Это была газовая камера. Кто-то определённо задумал их всех убить. Раз и навсегда. Но кто? Кому пришло в голову взять на себя роль господа бога?
Катя по стене сползла на пол. Она начала понимать. И понимание вселяло в неё ужас.

Глава восемнадцатая

Через некоторое время, когда в зале яблоку уже негде было упасть, дверь с громким шумом захлопнулась. Катя обречённо переводила взгляд с одного лица на другое: такие разные и такие одинаковые. Телесные уродства и умственные патологии, дары психики и проклятия души – скоро всё это должно будет уничтожено. Всё это умрёт и не возродится. Стихи, написанные мальчиком-послушником много веков назад, были просто стихами. А никаким не пророчеством. И сейчас какой-то фанатик решил по-своему исполнит то, что считал предсказанием.
Внезапно все головы поднялись к стеклянному потолку. Катя тоже услышала какой-то звук и подняла голову. Высоко над ней в белых одеждах и белой маске на лице стоял человек.
- Дражайшие родственники! – вдруг прозвучал голос у неё в голове. – Сегодня исполнится пророчество старого монаха, убитого прямо на этом месте. Много лет назад настоятель Жильбер Орси был распят нашим родоначальником и, умирая, предрёк ему наказание до  тринадцатого колена. Лишь последний, чистое дитя, искупит грехи его  и его семьи, принеся себя в жертву. Сегодня наступил день искупления. И это дитя – я. Чистейшая* из грязных.
Человек наверху скинул белый плащ и сорвал с лица белую маску. На Катю смотрело лицо… Агнии.
- Агния! – Катя вскочила. – Что ты хочешь делать?
Безжалостный взгляд алых глаз с чёрными точками зрачков заставил Катю замереть на месте.
- Прегрешения семьи переполнили чашу терпения бога на небе и людей на земле, - сурово прозвучал голос в голове Кати. – И меня избрал бог принести в жертву свою душу, чтобы спасти погибшие ваши. Я по своей воле запятнаю себя убийством, чтобы в лучшем мире бог мог простить вас. Это и есть та жертва, о которой писал Жоэс.
- Агния, - через силу прохрипела Катя. – Неужели тебе никого не жаль?
- Нет.
- Неужели ты сможешь убить тех, кого любишь?
- Да.
- Неужели ты всерьёз говоришь, что действительно избрана богом?
- Да!
- И бог обязал тебя совершить подобный грех – массовое убийство?
- Да!!!
Каждое «да» Агния произносила с ещё большей страстью. Её странные глаза горели, тело сотрясала дрожь.
- Ты не понимаешь! Тебе неведомы планы бога и его великая любовь! Ты не понимаешь моей жертвы, ибо ты погрязла в грехах нашей семьи! Бог хочет, чтобы я взяла на себя великий грех! Бог хочет, чтобы ваши души очистились! Одна моя душа взамен ваших! Бог этого хочет! И я подчиняюсь воле его!
Фанатичность Агнии и её воля, которая была сильнее воли всех родственников, живших ранее или живущих сейчас, сковала тело и разум Кати. У неё не осталось иных чувств, кроме ужаса перед неизбежным. С трудом переведя взгляд с одного лица на другое стоявших рядом с ней людей, она видела разные выражения: тупую покорность и восторг, страх и надежду. Перед ней промелькнуло лицо матери, сидевшей в кресле. Та внимала голосу сверху как божьему гласу. Григорий, её сводный брат, стоял рядом с выражением холодного бешенства, ярости и бессилия. Катерина, полускрытая толпой, держала в руках чётки. Возможно, она молилась. Гильом был бесстрастен в своём кресле. Только жалость, словно судорога, пробегала по его лицу. У самых дверей стоял другой Григорий – её благочестивый брат. Который самовольно взял на себя обязанности духовного наставника Агнии. Непонимание, непостижимость происходящего сменялись на его лице ужасом. И у самых дверей стоял Бертран. Вот уж кого можно было пожалеть: все его честолюбивые планы рушились. Сам руководивший и приносивший жертвы, теперь оказался в роли одной из них. Он прижимал к груди два старых потемневших щита. На одном из них крылатая двухголовая змея оскалила пасти на еле и хвосте, на другом козёл с головой барана и двумя парами рогов козла и барана бил копытом. Возможно, диалог Кати и Агнии отдавался и в его голове, потому что на мгновение его всепоглощающая ярость пересилила волю Агнии, и он со всего размаха бросил щиты на пол, обдав осколками рядом стоящих родственников. Те, на кого попали щепки, даже не шевельнулись, сохраняя на лицах прежнее выражение. Но тут же Бертрана пронзила дрожь с ног до головы, и он застыл с весьма глупым выражением лица.
- Ты видишь? – снова услышала Катя в голове голос Агнии. – Сам проклятый решил судьбу своего рода! Он сам подтвердил слова бога! Да будет исполнена воля его!
Агния воздела руки, распахивая полы своей одежды. Раздался еле слышный шум и шипение, сопровождавшиеся железным лязганьем. «Это конец, - подумала Катя. – Будь оно всё проклято!»
- Не ропщи! – снова раздался суровый голос Агнии в голове Кати. – Ты приобретёшь больше! Ты должна радоваться, что умираешь от моей руки. Твоя душа идёт к небу очищенной. А я остаюсь с вашими грехами здесь, нести наказание за них.
«Больная на голову фанатичка», - вяло подумала Катя. Постепенно её сознание начало туманиться, веки тяжелеть, тело расслабляться. Постепенно силы оставили её, и она мешком упала на пол. С глухим стуком на пол упали те, кто стоял на ногах. Сидевшие в креслах и на стульях расслабленно откинулись на спинки и подлокотники. В течение нескольких часов в просторном зале не осталось живого человека. Агния с удовлетворением наблюдала дело своих рук сквозь стекло сверху. Затем мысленно приказав всем големам собраться в башне, она направилась туда сама.

Глава девятнадцатая

Снаружи замка бушевала гроза. Ветер пригибал деревья к земле и покачивал машины, стоявшие во дворе. Холодный дождь хлестал плетьми. Чёрные тучи, обгоняя друг друга, неслись по небу.
Агния поднялась к башне и приказала големам выйти на скат крыши и шагать вниз. Молчаливая толпа стройными рядами прыгала вниз и разбивалась насмерть.
Когда последний голем прыгнул вниз, на крышу вышла Агния. Её белое одеяние развевалось на ветру, ветер трепал её белые волосы.
- Боже! – возопила она. – Я исполнила волю твою! Даруй прощение этому роду! Избавь от проклятия этот дом!
Словно в ответ на её слова раздался оглушительный раскат грома.
- Слышу голос твой! – кричала Агния. – В день рождения сына своего, прояви милосердие! Не требуй жертвы! Дай мне надежду! По воле твоей погубила я душу! Яви милосердие!
Она простёрла руки к небу и затянула псалом. Ослепительная вспышка пронзила небо, и яркая молния стрелой коснулась Агнии, заставив её тело содрогнуться. Одежда на ней мгновенно вспыхнула. Поражённое молнией тело, объятое пламенем, рухнуло на крышу и покатилось к одной из ветхих дыр, которую в своё время не заделали големы. Агния упала внутрь. Загорелись занавески, ковры, покрывала, мебель. Пламя медленно, но верно продвигалось от одной комнаты к другой. Скоро весь замок горел. Толстое стекло в зале начало трескаться от жара.
Вдруг оглушительный взрыв потряс замок до основания, разметав в разные стороны камни, дерево, клочья отделки и куски тел. Старый замок в некоторых местах стал проседать и разрушаться. Струи дождя постепенно погасили бушующее пламя. Среди чёрного неба остался стоять каменный остов, овеянный ветрами, омытый дождём, опутанный людскими суевериями, слухами и сплетнями. Пропало проклятое место, где в прошлом люди исчезали в никуда и появлялись из ниоткуда, принося фантастические рассказы и неведомые болезни, и в настоящем появлялись из ниоткуда, пропадая в никуда, принося архаичный язык древности с собой и новые теории для психиатров. Остались камни от замка некогда самой загадочной семьи, как будто и не было её никогда. Земля очистилась от греха, а человеческая память от присутствия на ней проклятого рода. Никто и никогда не вспомнит о нём, никто и никогда не увидит больше мрачного замка, считавшегося братской могилой и средоточием зла на протяжении веков. Исчез род де Го и ле Муи, как будто его и не было. Только в народных сказаниях остались легенды о водившейся в этой местности нечисти, да обрывки документов, которые считали вымыслом исследователей или хорошей инсценировкой жестокого шутника. Бог принял жертву, оставив многострадальную землю отдыхать в забвении. Что было дальше, о том нам неведомо. Бог не любит раскрывать свои тайны. И в любом случае это будет уже совсем другая история.

ЭПИЛОГ

Рыцарь, казавшийся огромным в своих чёрных доспехах, с ватагой вилланов и оруженосцев с шумом и гамом ворвался в деревню. Заняв самый большой крестьянский дом и выставив смердов наружу, он потребовал запасов, какие ещё могли остаться у изнурённых долгой войной людей. Его свирепый вид и большое число сопровождавший его головорезов с оружием отбивало у крестьян желание протестовать. Те оруженосцы, которым не хватило места за столом в общей комнате крестьянского дома, пошли искать развлечений по всей деревне.
После скудного обеда настроение огромного рыцаря, однако, изменилось. Развалившись на жалкой кровати хозяина, он потребовал от топтавшегося у двери крестьянина развлечь его. Тот округлил глаза. Его седая голова поникла, а одна-единственная оставшаяся рука смахнула набежавшие слёзы. Он не знал, каких ещё развлечений хочет его сеньор. Слухи о его жутких забавах с отрезанием частей тел первого попавшегося ему человека или насилие во всякой богопротивной форме над первой попавшейся ему женщиной дошли и сюда. Престарелую жену и голодных дочерей он благоразумно запер в подполе, наказав им не двигаться и не говорить. И предоставить их, пусть даже сеньору, у него не было желания.
Внезапно он поднял голову.
- Тут, в лесу живёт колдунья. Она умеет предсказывать судьбу и ворожить. Если мой господин хочет, я отведу его к ней.
Господин хотел. Во время войны, когда он сражался то в одной части страны, то в другой, что вообще за её пределами, он успел пообщаться с различными колдунами и колдуньями, которые, предсказывая его будущее, даже не могли угадать, что с ним будет назавтра. Некоторые особо хитроумные разглядывали что-то в стеклянных шарах, некоторые раскладывали причудливые фигуры из карт с непонятными рисунками. Одни бросали кости, другие перебирали твёрдые дощечки с выдавленными на них палочками разных форм и размеров. Кто-то пытался гадать ему по своим «священным камням». Внутренности животных, черепа драконов и форма дыма от «магических трав», отдававших полынью или крапивой, просто смешили его.
И все гадатели не могли сойтись хотя бы в одном – долго ли он проживёт, будет ли богат, женится ли он и будут ли у него дети. Более конкретного он уже и не спрашивал. Но он заметил, что наиболее просвещённые, а может, хитрые гадатели говорили о противоположных путях его жизни: либо окружающие его люди будут при жизни находиться как в аду, либо окружающим он будет безразличен. Ещё одно предсказание должно будет позабавить его. Он и его занесёт к списку с уже ему известными.
Для похода в лес к лачуге колдуньи он выбрал пятерых не самых пьяных из своих воинов. Хоть он и сам не мальчик и меч держать умеет, но в такие смутные времена лишние руки в незнакомой местности ему не помешают.
Крестьянин вывел их из деревни и провёл через непаханое заросшее поле в чащу леса. Поблуждав в нём, подстёгиваемый недовольным сеньором, крестьянин несколько раз сбивался с дороги. Наконец они вышли к поляне, через которую протекал ручей. В одном конце поляны стоял ветхий забор, частично перекрывавший вытекающий из-под него ручей. Крестьянин дрожащей рукой указал на забор.
- Она там, - и остановился.
Рыцарь ткнул его концом меча.
- Веди к ней. Откуда мне знать, что там не засада какого-нибудь разбойника?
Крестьянин задрожал.
- Помилуйте, сеньор. Эта женщина знается с дьяволом! – Он судорожно перекрестился.
- А если ты не проведёшь к ней, то с ним знаться будешь ты, - И рыцарь поднёс к шее дрожащего старика кинжал. По его знаку двое его сопровождающих схватили беднягу за плечи.
- Веди, - приказал рыцарь.
Крестьянин закрыл глаза, торопливо пробормотал молитву, перекрестился и с трудом перешагнул ручей. Двое державших его последовали за ним с большей ловкостью. Дождавшись, пока остальные сопровождающие переберутся через ручей, рыцарь вложил в ножны меч и кинжал за пояс и последовал за ними.
Подойдя к забору, он увидел открытую калитку. Едва шагнув в неё, он потерял из виду своих людей и перепуганного крестьянина. Рыцарь нахмурился и хотел было повернуть назад, но его остановил женский голос, раздавшийся в глубине жалкой лачуги:
- Не надо, Бертран де Го. С ними ничего не случилось. Они сами найдут дорогу обратно. Ты напугал Жильбера. Напрасно. Он потерял молодость и руку за своего сеньора, - Пока рыцарь слушал эти речи, из дома показалась женщина. – Ты хотел узнать свою судьбу. Но разве мало тебе было тех предсказаний, что ты уже слышал? – Пока говорила, она медленно приближалась к насупленному рыцарю. Мало того, что эта женщина не преклонила колен перед ним, мало того, что заговорила первой, так теперь ещё смеет называть его просто по имени, как какого-то мужика. Она была среднего роста в простом платье крестьянки. Волосы её были присыпаны сединой, но по лицу трудно было угадать возраст: ей могло быть и двадцать пять, и сорок лет. Загрубевшие от работы руки были чисты, а походка не выдавала в ней отяжелевшую от бесконечных родов мать семейства.
- Оставь меч. Здесь тебя никто не убьёт, - сказала женщина, заметив, как судорожно сжались пальцы рыцаря на рукоятке меча.
- Ну, допустим, ты слышала обо мне или видела мой герб. Возможно, ты слышала, как обо мне ходили слухи, связанные с колдунами. Возможно также ты узнала меня в лицо. Но, чёрт побери, куда все делись? – Рыцарь попытался вытащить меч, но ему почему-то было трудно это сделать. Он в ярости посмотрел на рукоять, потом на женщину.
- Я же тебе сказала – оставь меч, - спокойно произнесла женщина. Пальцы рыцаря разжались. – Я не видела ни тебя, ни твоего герба. Я не слышала ни о тебе, ни о колдунах. Я просто ждала тебя.
- Откуда ты знала, что я приду? – в ярости спросил рыцарь. Женщина пожала плечами и повернулась к лачуге. – Нет, ты скажешь! – Рыцарь снова схватился за меч. Но женщина, не поворачиваясь, махнула рукой, и пальцы его словно обожгло. Он уставился на свою руку, потом на спину удалявшейся женщины, и к криком кинулся было её схватить и придушить. Но руки его прошли сквозь пустоту. А сама женщина оказалась на несколько шагов впереди него. Рыцарь недоумённо остановился.
- Ну что? – спросила женщина, продолжая идти к лачуге. – Ты войдёшь? Или мне тут предсказывать твоё будущее?
Рыцарь помедлил и направился за ней. Возмущение клокотало в его душе – эта крестьянка посмела повернуться к нему спиной, да ещё и выставить его на посмешище своими трюками. Бормоча ругательства, он сверлил спину женщины, которая уже скрылась в дверях.
Изнутри дом колдуньи не поражал колдовством, к которому рыцарь успел уже привыкнуть, пока общался с её собратьями по ремеслу: маленький очаг, на котором в котелке что-то варилось, грубо сколоченные стол и стул, лежанка с соломой да пучки трав под потолком. Войдя, женщина подхватила котелок и сняла его с очага.
- Хочешь меня опоить? – усмехнулся рыцарь. – Чтобы я увидел рай и гурий?
- Тебе, Бертран, это без надобности, - усмехнулась в свою очередь женщина. Она поворошила угли в очаге. Огонь вспыхнул ярче. Рыцарь сел на стул, насмешливо глядя на неё и злясь про себя на свою снисходительность.
- Итак, что же меня ждёт? Нет, давай сначала о более простом: когда закончится война? – Он положил ногу на ногу и с мрачной издевкой уставился на повернувшуюся к нему женщину.
- Когда невинная за святую взойдёт на костёр, - спокойно сказала женщина.
- Это как? Какая святая? Какая невинная?
- Святая сейчас одна: Жанна, которую называют Девой. А невинная… Разве никого не удивило, что король, который обязан ей короной, королевством и жизнью, не послал своей родственнице помощь, чтобы осадить Руан и вызволить её из плена или хотя бы не допустить такого неправедного суда?
- Родственнице?
- Ну да, - Женщина чуть улыбнулась. – Ходит много слухов, и ещё больше будут ходить через лет десять-двадцать. Но правду знают единицы.
- А кто такая эта невинная?
- Бедная девочка, которую сожгут вместо неё, чтобы всё же спасти Жанну. Тогда, считай, война закончится. Правда, будет ещё несколько лет на престоле два короля – Генрих Шестой английский и Карл Седьмой французский. Но это уже не так опасно для Франции. Через десять лет будет безоговорочный мир, а не перемирие, которые появляются и пропадают все эти сто лет.
Заинтригованный рыцарь размышлял некоторое время. Потом тряхнул головой.
- Ладно. Оставим это. Так что обо мне?
- Я не знаю твоего далёкого будущего, - Женщина задумчиво прислонилась к очагу.  – Всё зависит от тебя: какой путь ты выберешь. На одном пути ты будешь сеять ненависть  и смерть и добьёшься проклятия, которое падёт на тебя и твою семью до тринадцатого колена. Жуткие уроды и чудовища будут рождаться в твоей семье при этом проклятии. Твоё имя будет внушать ужас и ненависть. Твоих потомков будут истреблять соседи и короли. Твоя семья будет богата год и в нищете десятки лет. Твои дома и замки будут сжигаться и отстраиваться, чтобы быть снова сожжёнными. На другом пути ты будешь тоже сеять смерть и ненависть, но избежишь проклятия, остановившись вовремя. Тогда ты доживёшь до преклонных лет в богатстве и роскоши и умрёшь в своей постели в окружении жены и двух сыновей.
- Хорошее предсказание, - поморщившись, процедил рыцарь. – То же самое мне может сказать любой нищий бродяга за медный грош.
- Я не знаю твоего далёкого будущего, - так же спокойно, как будто её не прерывали, продолжала женщина. – Но я знаю ближайшее. Через три недели пути от сюда ты приедешь к своему давнему другу, Гильому ле Муи…
- Он вернулся? – воскликнул рыцарь.
- Да, Бертран. Три месяца назад. Он вернулся без ног и глаза, потому на поле брани толку от него никакого.
- И как его замок? Как жена?
- За время войны замок пришёл в упадок. В нём осталось всего с несколько десятков воинов и слуг. Он, его жена и их дочь очень бедствуют.
- Дочь? Ну, Катерина, подсуетилась, - усмехнулся рыцарь.
- Это дочь  Гильома, Бьянка. Она родилась тринадцать лет назад, когда сеньор Гильом, пользуясь перемирием, на полгода приезжал навестить жену и проведать свои владения. Мадам Катерина сейчас беременна. Через семь месяцев у неё родится мальчик.
- Ну и какое это ко мне имеет отношение?
- Когда ты выедешь на холм, служащий границей нынешних владений сеньора ле Муи, там ты и должен будешь сделать выбор. Ибо, въехав в ворота замка, ты соблазнишь жену своего друга и убьёшь его, положив начало дороге к проклятью. А, свернув в другую сторону, ты умрёшь среди хоть и не всеобщей любви, но с относительно чистой душой. Тебе решать.
Рыцарь поднялся.
- Ты рассказала мне занимательную сказку, - Он кинул ей на стол серебряную монету. Женщина не шелохнулась. – Она достойна этих денег, - Он указал на лежавшую посреди стола монету. – Ты позабавила меня. Но не более того. Я очень хорошо знаю, что в трёх неделях пути у Гильома ле Муи нет владений.
- Ты ошибаешься, - спокойно сказала женщина, пристально глядя на него. – Тебя давно не было в этих краях. Сосед Гильома ле Муи умер в английском плену, потому что у него не было родственников, которые бы захотели выкупить его. А мессир Гильом просто присоединил его земли к своим. Ты в этом скоро убедишься. Некому сохранять свое добро. Некому возвращать его обратно. Те шайки, что бродят сейчас по дорогам, ищут поживу, а не владений. Им всё равно, какова территория у того или иного барона. Главное, что у него есть в его амбарах и тайниках. Если, конечно, удастся прорваться в замок.
Рыцарь расхохотался.
- А ты упорная. Тебя припёрли к стенке, но ты выкручиваешься.
- Ты сам убедишься, - повторила женщина. – А теперь иди.
- И как я найду дорогу? – всё ещё смеясь, спросил рыцарь.
- Только выйди за калитку – дорога сама найдёт тебя, - загадочно сказала женщина.
- А ты не боишься? – хитро спросил рыцарь с порога.
- Тебя? Нет, Бертран. Моё время ещё не пришло. А остального я успела испугаться, - с безысходностью в голосе сказала женщина. Рыцарь повернулся и, всё ещё усмехаясь, направился к калитке.
Выйдя за нее, он увидел удобную тропинку, которую до прихода сюда не заметил. По ней он весьма быстро добрался до деревни.
У околицы ему встретились пятеро встревоженных воинов. Один уже держал кинжал у горла старика.
- Да отпустите вы эту падаль, - поморщившись, сказал рыцарь, поравнявшись с ними. Сопровождавшие его удивлённо и испуганно заахали и заговорили все разом.
- Молчать! – рявкнул рыцарь. Все смолкли. – Ваша колдунья – преинтересная сказочница, - ухмыляясь, сказал он перепуганному крестьянину. – Куда вы подевались, когда я вошёл в калитку – не знаю и знать не хочу. Нам пора передохнуть перед дорогой. На рассвете мы продолжим путь домой.
- По какой дороге, мой господин? – робко спросил один из воинов.
- По кружной, - лукаво произнёс рыцарь, посмеиваясь над предсказанием колдуньи. – Мы вернёмся на лье пятьсот назад, а потом поедем по самой длинной дороге.
- Но почему?- робко пискнул оруженосец.
- А я хочу полюбоваться, что там англичане и бургундцы оставили от Франции. Да и новости о процессе в Руане хочу послушать.
Всё ещё в весёлом расположении духа, он направился к дому, который занял, и, не раздеваясь, бросился на постель.


Через некоторое время, направляясь к своему замку, грабя полуразрушенные войной деревни и некоторых не слишком осторожных путников, большой рыцарь в чёрных доспехах добрался до полусожжённого городка. Увидев его с отрядом головорезов, горожане быстро позапирали свои дома, однако, ворота оставили открытыми – побитые войной стены всё равно не слишком хорошее укрепление. Да и воевать на них было уже почти некому. А кто ещё мог держать в руках палки или чаны с кипящим маслом, не испытывали такого желания, пытаясь наладить обычную жизнь. К тому же, запертые ворота могли разозлить французского рыцаря, и от французских пастбищ, разорённых войной и только-только начавших давать редкий урожай, могло не остаться вообще ничего.
Заняв один из пустующих домов на главной площади, рыцарь разослал своих оруженосцев по городу за провизией и сплетнями. Редкие куски полузасохшей дичи и бочонки кислого вина были доставлены ближе к вечеру. Тогда же пришёл и оруженосец, который был послан собирать новости.
- Барон Гильом ле Муи находится сейчас в своём новом замке, что днях в десяти пути от сюда, - сообщил оруженосец опешившему рыцарю. Подсчитав время, затраченное на дорогу, он получил те предсказанные три недели пути от деревни колдуньи. Рыцарь задумался. Он мало знал прежнего владельца этих земель. Не знал вовсе, кого он поддерживал во время войны. И вообще не представлял себе, каково умонастроение бывшего друга по оружию, ставшего нынешним владельцем. Потому он решил не предупреждать барона Гильома ле Муи о своём приезде. По дороге он сам решит, стоит ли ему заворачивать в замок: всё же прошло столько лет, нрав Гильома, его привычки могли измениться. По рассказам оруженосца, барон был беден как церковная крыса. И в замке особого торжества десятки новых едоков не встретят. Барон, его юная дочь, жена и несколько слуг, по слухам, питались чуть ли не травой. Но каждый день он забирался на коня, чтобы с жалкими остатками своего войска объезжать свои угодья. Он свято чтил границы своих владений. Что не мешало ему изредка нарушать чужие. Поэтому рыцарь решил не предупреждать благородного друга, который бы непременно опустошил последний лес в своих владениях, чтобы не ударить в грязь лицом. Гильом ле Муи, наверно, был последним рыцарем в романтическом смысле этого слова. И его возможный гость не хотел поставить его в неловкое положение.
Передохнув дня два в городе, чёрный рыцарь и его маленькое войско поехали дальше, к большой радости почти не пострадавших горожан.
Проезжая по разбитым дорогам некогда великолепного Французского королевства, чёрный рыцарь видел разорённые сады с редкими уцелевшими деревьями. Кое-где на них появлялись даже плоды. Заброшенные поля, поросшие бурьяном, редкие крестьяне пытались пахать на худых старых лошадях. Страна пыталась возродиться, хотя война ещё не была окончена.
Подъехав к границе новых владений своего бывшего друга, чёрный рыцарь взобрался на холм, чтобы обозреть окрестности. То же запустение, что и везде. Сидя на лошади, рыцарь осматривал небольшой замок, темневший на противоположном холме. Зеленевшая долина разделяла их. Рыцарь смотрел и думал…


А в маленьком замке высокая черноволосая женщина в простом платье стояла у своего окна и смотрела на величественную фигуру чёрного рыцаря на лошади.
- Приди, Бертран, - в исступлении шептала она. – Сверши наше предназначение! От нас пойдёт великий род! Мы завоюем Францию и весь мир! И больше никто никогда не заставит меня жить в этом сарае! Приди! Ты должен освободить меня от мужа! Ты должен! – Она горячо шептала, перебирая четки с черными бусинами. Позади неё, у кровати горела одинокая чёрная свеча. А рядом с ней в глиняной плошке тлели какие-то травы.
Вдруг женщина отчаянно вскрикнула: рыцарь на холме развернул лошадь и скрылся с другой стороны. Он явно не собирался посещать замок.
- Будь проклято небо! – в ярости заорала женщина, стукнув кулаком по нише окна. – Будь проклята преисподняя!
Она ещё долго кричала в ночи, а чёрный рыцарь, Бертран де Го, сделал свой выбор. Хоть он и был негодяем, но в глубине души он вдруг увидел все свои жертвы: мужчин с распоротыми животами, женщин с отрезанными грудями, искалеченных детей, глядящих на него пустыми глазами бездны. Его женщина, которая даже среди ада войны на Святой земле сохранила чистоту души, которая для каждого раненого находила слово утешения, подняла на него влажные глаза и, держа на руках его сына, сказала:
- Эти люди не виноваты, что они живы, а мы – нет. Это круговерть природы. Бог не наказывал тебя, забирая нас. Бог не испытывал тебя. Просто наше время наступило раньше. А ты должен сам решить, как распорядиться своим. Только знай одно: на небе ли, на земле, я люблю тебя. И, чтобы ты ни сделал, я буду молить бога тебя простить. Сын твой, - Она подняла ребёнка к нему. – будет просить за тебя, если моих слов мало. Мы тебя любим. Не предавай же нашей любви.
И он осознал вдруг: всё, что он делал – это отнимал жизни себе на радость. Со временем ему это приелось. И он стал думать – что дальше? Что ему делать тогда, когда кончится война? Снова воевать с соседями за лишний клок земли? Это скучно и неинтересно. Устраивать интриги, чтобы какой-нибудь франт, который не нюхал пороха, вдруг влез в доверие к королю? А для чего? Набить сундуки золотом, ухватить власть за шкирку – зачем? Он вдруг понял – у него нет цели в жизни. Он не нужен на этой земле. А значит, ему и жить не зачем. И, когда он это понял, он словно услышал слова колдуньи: «Решать тебе». И он решил. Не таков он, Бертран де Го, знаменитый воин Столетней войны, чтобы просто тихо умереть в замке или за чьей-то спиной интриговать против кого бы то ни было. Он отвоевал свое. Он заслужил покой. И, удивляясь себе, не веря себе, он решил вернуться и зажить спокойной жизнью обычного человека – в окружении семьи и детей. Призраки, обступившие его, остались на холме, молчаливо наблюдая, как удаляется чёрная душа чёрного рыцаря. И как сам чёрный рыцарь и его отряд движутся прочь от искушения к неизвестному ещё будущему. Чёрная душа на мгновение задержалась, оглянувшись на замок, но тут же исчезла в блеске луны, выглянувшей из-за холма. Ужас, который должен был сойти на землю в ближайшее время, решил повременить. Что перед лицом вечности десятки лет или сотни лье?