Вот тут на днях наше ярко-жёлтое телевидение показало забавный сюжет. Такой себе симпатичный петербургский врач, семьянин, отец двоих детей. И коллеги на него не нарадуются: настоящий профессионал, грамотный, толковый, и главное не за деньги работает – за результат, до седьмого пота в реанимации вкалывает, пока с того света пациента не вернёт! Нда. А после работы он шёл убивать старушек. В поликлинике медицинскую карту посмотрит и заявляется: здрасьти, я пришёл вам укольчик сделать. А в шприце крысиный яд. Если же старушка начинает сопротивляться, тогда опасной бритвой по горлу! Ну и грабит убогую квартирку, навар небольшой, зато без риска. Лет пять куролесил! Потом, само собой, нашлись случайные свидетели, питерская милиция устроила грандиозную засаду — одновременно у двухсот пенсионерок! Даже гаишников привлекли. И вот его интеллигентное лицо за решёткой. Ну просто доктор Джекил и мистер Хайд!
А я так думаю, что в данном сюжете нет ничего удивительного. Я всегда думал, что все врачи — убийцы! В Талмуде (отнюдь не самой глупой книге) написано, что врачи спасутся последними, то есть после остальных негодяев, ибо совершают преступление перед богом. В Риме популярным каламбуром было: medicus-mendicus, то есть врач на самом деле ничтожество. Или вот самый известный врачеватель: ну-ка Лазарь, встань!! И Лазарь встал, и все азиатские недоумки долго хлопали в ладоши. Тьфу! Лазарь ровно через неделю сдох! Причём навсегда. Вот вам чудеса медицины! Я уж молчу, про новые болезни, которые, как грибы растут с развитием медицины! 500 лет назад не было никакого рака, гриппа, спида и птичьего бешенства!!!! А потому что не нарушался закон естественного отбора.
Меня стали лечить ещё в утробе. Какой-то придурок в белом халате сказал моей матери, что ей катастрофически не хватает гемоглобина, посоветовал есть шоколад. Моя мать съела несколько килограмм шоколада, и я родился с диатезом и огромным самомнением. Мать была молода, только что закончила техникум, и у неё была длинная коса до ног. Она вообще ничего о жизни не знала.
Я сосал её грудь, а потом, когда хотел хоть слово сказать, на меня наваливалась темнота сытого сна, и я просыпался дурацким пупсом.
Конечно, меня лечили, от оспы, дифтерита, хую-меита, я не мог сопротивляться! Идиотки в белых халатах, время от времени посещали нас. Они прописывали антибиотики, тогда это было модно, сейчас эти препараты запретили, а тогда мать недоверчиво смотрела на меня, держа в руках таблетку, и я видел, что она не верит, сомневается, и я думал, проглотить или выплюнуть?
В пять лет я перестал читать сказки, перешёл на рассказы о войне.
В шесть лет я перестал играть с отцом в шахматы — слишком долго думает.
В шесть с половиной началась температура по вечерам. Я-то думал всего лишь половое созревание.
В районной больнице поставили диагноз — порок сердца. И я попал туда.
Я ходил по палатам с шахматной доской подмышкой. Я обыгрывал всех. Они были странные, дохловатые, тогда я им не сочувствовал.
Да они все были уже как бы не отсюда, я их обыгрывал в легкую! Сейчас-то я думаю, что все они оказались жертвами медицины, поэтому и не могли спастись. Лица измождённые, а в глазах не было огонька, того самого, что освещает сумрак сознания.
Когда я играл с одним их доходяг, то от восторга раскачивался на стуле: каждым новым ходом он отрезал пути к своему спасению! «Мат! Мат!» — крикнул я и опрокинулся. С размаху, да ещё темечком об батарею отопления! Сердечник не мог мне помочь, он вообще не мог с кровати встать, но на мой рёв сбежались все врачихи. Сплошь белые халаты, испуганные лица, и тут самая главврачиха спросила: «А почему у нас ребёнок во взрослом кардиологическом отделении?» «Так в детском мест нету» «Ну вы хоть ему кардиограмму правильно расшифровали, не как на взрослого?»
Одна из тёток предательски покраснела, и я понял, что с сердцем у меня всё в порядке.
На следующий день меня торжественно передали на руки матери в кабинете главврачихи. У меня была забинтована голова, я думал, что если завтра пойду в детсад, то буду командиром в любой игре! Мать почему-то нервничала, я это чувствовал, сидя на её коленях, а пожилая дама кусала губы и делала успокаивающие голосовые сообщения. Я не убился до смерти, я даже не сердечник, скорей всего банальные гланды, а это лечится легко.
Гланды! Хм. Я навсегда запомнил эти гланды! В Центральной московской больнице для детей заправлял какой-то гениальный профессор. У него была своя теория: детям не надо делать анестезию. Он уже и диссер защитил, и по Европам медалей нахватал, но успокоиться не мог.
То есть две мускулистые медсестры схватили меня четырьмя руками, а эскулапное светило стало вырывать у меня щипцами из глотки куски мяса. Прямо передо мной заботливо поставили эмалированный тазик. Он до верху кровью наполнился. Я всем советую пройти такую процедуру, станете гуманистами!
И в шахматы я больше ни у кого не выигрываю.
Да и не хочу ни у кого выигрывать.
И про мать ничего плохого не скажу, поскольку кроме неё у нас в жизни ничего и нет.
Последний раз я был на приёме у врача 20 лет назад, он долго хмурился, жмурился, скрыто хихикал, потом позвал других врачей, они вместе мне заявили, что с такими анализами люди не живут.
Я прекратил общение с этими тварями, бойкот, у меня даже медицинской страховки нет.