Без усилий ...
(цикл рассказов)
Кто последний?!
«Лилит
Я умер. Яворы и ставни
горячий теребил Эол
вдоль пыльной улицы.
Я шел,
и фавны шли, и в каждом фавне
я мнил, что Пана узнаю:
"Добро, я, кажется, в раю".
От солнца заслонясь, сверкая
подмышкой рыжею, в дверях
вдруг встала девочка нагая
с речною лилией в кудрях,
стройна, как женщина, и нежно
цвели сосцы -- и вспомнил я
весну земного бытия,
когда из-за ольхи прибрежной
я близко-близко видеть мог,
как дочка мельника меньшая
шла из воды, вся золотая,
с бородкой мокрой между ног.
И вот теперь, в том самом фраке,
в котором был вчера убит,
с усмешкой хищною гуляки
я подошел к моей Лилит.
Через плечо зеленым глазом
она взглянула -- и на мне
одежды вспыхнули и разом
испепелились.
В глубине
был греческий диван мохнатый,
вино на столике, гранаты,
и в вольной росписи стена.
Двумя холодными перстами
по-детски взяв меня за пламя:
"Сюда",-- промолвила она.
Без принужденья, без усилья,
лишь с медленностью озорной,
она раздвинула, как крылья,
свои коленки предо мной.
И обольстителен и весел
был запрокинувшийся лик,
и яростным ударом чресел
я в незабытую проник.
Змея в змее, сосуд в сосуде,
к ней пригнанный, я в ней скользил,
уже восторг в растущем зуде
неописуемый сквозил,--
как вдруг она легко рванулась,
отпрянула и, ноги сжав,
вуаль какую-то подняв,
в нее по бедра завернулась,
и, полон сил, на полпути
к блаженству, я ни с чем остался
и ринулся и зашатался
от ветра странного. "Впусти",--
я крикнул, с ужасом заметя,
что вновь на улице стою
и мерзко блеющие дети
глядят на булаву мою.
"Впусти",-- и козлоногий, рыжий
народ все множился. "Впусти же,
иначе я с ума сойду!"
Молчала дверь. И перед всеми
мучительно я пролил семя
и понял вдруг, что я в аду.
1928, Берлин»
В. Набоков
«Чем больше количество человеческих особей находится в одно время и на одном пространстве, тем более примитивная идея их должна объединять …»
Наверное я ...
Кто-то, а может даже и я. Кому бы вы приписали данное высказывание, зная эти слова, будто еще до своего появления на свет, а возможно и раньше вашего зачатья? К категории народной мудрости, которая текла в венах ваших предков, и передалась вам как генетический код? Возможно просихождение этих слов и таково, но я, исключаю термин «народная мудрость» из своего лексикона, по причине, убежденности в его совершенной абсурдности. Я убеждена, что характеристика понятия мудрость, как «народная» полностью противоречет самому понятию «мудрости», по крайней мере тому, которое принимаю я . Поэтому я осмелюсь подписать вышеиспользованный мною эпиграф, местоимением «я». Заметьте, не своим именем, а именем каждого из вас, читающего эти строки ...
www.lilena.ru
… Мне совершенно не хотелось курить. Но, несмотря на свое четкое понимание этого нежелания, я все же достала сигарету, и, борясь с фривольным весенним ветром, сдувавшим слабое пламя с моей дешевой зажигалки, прикурила ее. Небо было затянуто тучами. Это был единственный позитив, во всей представившейся мне картине улицы. Так как, отвратительные мне, прежде всего своею наглостью, лучи солнца, не раздражали меня. И я могла спокойно ... скорее не идти, а пробираться меж свидетельств ночных сумасбродств облаков. Что постыдно, мучительно проливали на глазах ночного города, свое семя. Они выплескивали его в темноте на твердую, бесчувственную почву. А она, словно сжавшая ноги Лилит , не желала принимать их семя в себя. И теперь я шагала меж следами их блаженства и мук, стараясь не наступить, как мне казалось в липкое свидетельство одиночества, что огромными прозрачными лужами, покрывало темно-серую холодность асфальта.
Я прыгала меж пятен «кончины», несмотря на непотребно раннее, по крайней мере для меня время, в не просто хорошем расположении духа, а буквально с ощущением счастья, которое я буквально выплескивала на угрюмых встречных, одаривая их своей улыбкой. Я чувствовала ту радость, которая заставляет время превращаться в тягучую сладкую конфету, которая завладела всем твоим ртом, превратив всего тебя в сладкое пережевывание нескончаемой тянучки. Я шла легко, словно ловя потоки ветра, шутя и играя…
Я не удивлялась тому, что мое состояние было далеко от того, в каком, как мне казалось, я должна была бы находиться, поражалась я факту отсутствия удивления. Я наслаждалась одиночеством, отсутствием рядом тех, кого знаю не хуже чем, их будет знать когда-нибудь патологоанатом, радовалась свободе запаха усталой раздраженности под сливками прыщавой стыдливости, которая заполняла, множась нетерпимо быстро, то пространство, из которого я только что вышла. «Свежий воздух!» - рассмеялась я про себя. Никогда раньше не понимала, в чем здесь кайф, а вот сейчас, кажется, ощутила …
Немного успокоившись, я вспомнила, что вчера получила от Lil новую ее работу, которой мне нужно было дать имя. Каждая новая ее работа, которую она мне доверяла, захватывала меня полностью, не давая думать ни о чем ином, кроме доверенной мне, как я считала слишком ответственной миссии. Я не имела права ошибиться, ведь в моей власти было открыть миру сущность творение Lil, и ошибись я в точности определения, я обрекла бы произведение Lil на вечную жизнь в чужой судьбе. Ответственность была велика. Я понимала это, и каждый раз, исполняя роль «переводчика», я не должна была ошибиться, не имела права изменить дитя, словно отрубить ему руку, или выколоть глаз. Но это было в моей власти, и от этого ответственность, которую я чувствовала перед Lil, матерью, доверившей мне свое дитя, была еще сильнее.
Lil творит то, что можно видеть, а я творю то, что можно слышать, или читать. Однажды она доверила мне давать имена своим работам. И теперь я ответственна за выражение ее творений в словах…
«Кто последний?!» … саркастично подумала я, вспомнив сегодняшнюю ночь …
Мне было смешно. Я знала все заранее. Но все же пошла на групповой секс, ради чего, не знаю, наверное, под воздействием алкоголя, кокаина и слабости к вуайеризму, коей я обладаю…
Секс – это совсем не венец близости людей, а даже не первый шаг. Секс, скорее менее интимен, чем дозволение желающим сблизится показать друг другу животный аппетит за обедом, или наслаждение от закуренного вечером, после невыносимо трудного рабочего дня, косяка марихуаны. Секс, так же интимен как отлавливание ноги соседу в трамвае, в час пик, с последующими безучастными извинениями. Только вот в отличие от человека, контакт с которым, его присутствие, прекращается раньше, чем вы успеваете подумать о том, что он вообще существует, после секса, который на самом же деле не что иное, как случайное отлавливание ноги случайному соседу, имеет свойство сопротивляться должному расставанию. Оттого так часто серые кошки в черной ночи, чувствуют лишь призрение, отвращение и стыд, после того, как отведенное им для наслаждений время, истекает, оглушая невыносимым звоном правдивости колокольчиков на санях категоричного солнца, сменяющего снисходительную луну. Хотя я участвовала в ночной оргии, я не ощущала ни стыда, ни раздражения, ни желания отмыться, в отличие от оставленные мною на постели остальных участников…
Признаться честно, все это начала я. Сейчас, во власти утра, я бы, пожалуй, корила себя, не пришли мне Lil свою работу, имя которой родилось из ночной оргии комичных клоунов…
Боясь заскучать в обществе своего любовника Джеймса, или скорее наоборот, устать от его излишнего присутствия, что в общем одно и то же, я пригласила Эммануэля и Аниту, на вечеринку с текиллой, коксом, смехом …
Групповой секс – наименее откровенное, ближайшее к границе с миром равнодушного делового общения застегнутых пуговиц…
Алкоголь до бесстыдно раскрасневшихся щек, нетвердый шаги к алтарю вагинального, орального, или анального (предполагаю что бывают и иные варианты) «первого причастия», ритуала первого шага сближения с Кем-… (без -то) … Быстрое раздевание манекена, несмотря на наличие у каждой куклы своего отличительного знака (я не говорю о номере изделия, здесь речь идет например о неизбежном фабричном браке, пусть минимальном, но делающем каждое застывшее имя – запоминающимся), но воспринимаемого единой массой имен из тканей, париков, цветов и сезонов. Оторвать руки, ноги, поиметь изменяя. Зачем?! Потому что такая работа. Надо сменить одежду, поменять кукле имя.
Холодное, потому как привычное, рабочее, оголенное тело, ритуальные прикосновения используемых в данном движении «предметов», сунуть, стараясь кончить как можно быстрее, из-за вечного страха импотенции, что давно сменила фанатичную сильную стойкую веру в наслаждение...
Надо было сотаться сторонним наблюдателем, тогда бы не пришлось напрягаться и потея «поднимать» моего мужчину из затруднительного «не» положения ...
Да, надо было просто смотреть ...
Вот и кончалисмь лужы ...
Что было дальше? Да какая на хер разница ... Не хочу писать ...
Надо купить «мераместим», моим «согрупникам», пусть окунуться в правду жизни ...
Эстер Элькинд