Ох, уж этот мне питерский бронхит!
Как обострится, проклятый, так пиши-пропало. Ни тебе вздохнуть, ни тебе охнуть. Дышишь через раз, а кашляешь постоянно, долго и противно, да так, что думаешь — сейчас глазки выпрыгнут…
Можно, конечно, к врачу. Если хочешь осложнений от всяких терапий, то иди к врачу — медицина-то у нас была самая бесплатная и непредсказуемая, а, впрочем, и сейчас — платная, но тоже самая-самая…. Зато бюллетень — это уж как «отче наш», но так, чтобы тоже не засиделся. «Трудотерапия» - надежнейшее и действеннейшее лекарство.
Однажды, этот самый бронхит отловил меня по весне и посадил-таки на больничный. Лечили меня, лечили и так «затерапевтили», что отправили прямиком в стационар.
Однако в этом богоугодном заведении, если захотят, то чего-то иногда могут. Продержали меня в больничке положенных, по их медицинским законам, 24 дня, за которые весь задний фасад превратили в нечто среднее между дуршлагом и решетом, но кашлять отучили. То ли от страху перед очередной дыркой в заднице, то ли уж не знаю от чего — от какой такой ещё терапии, но легкие с бронхами кашлять и плеваться расхотели. А в компенсацию за безжалостно истыканный зад медицинские светила решили наградить меня путёвкой…. Нет, друзья, не на тот свет а, представьте себе, в санаторий и, причём, совершенно бесплатно. Я-то думал, что такое бывает только в сказках, ан вот, сподобился.
Дали мне направление, перекрестили, приговаривая:
— Поживёшь ещё, поживёшь… — и отпустили на все четыре стороны.
Благо тогда ещё существовал наш родной Профсоюз, который за меня на работе вступился и помог оформить для поправки здоровья отпуск в летнее время, а то как-то все приходилось, когда водка холодная...
Собрал я чемоданчик, положив всё, что нужно, а особенно так рубашек и галстуков — санаторий, чай. Купил билет до Кисловодска и отправился в неизведанное для себя бесплатное путешествие во имя поправки здоровья.
Главное в поправке здоровья что? Не терапия и даже не физиотерапия, а эмоции! Вот если у вас эмоции положительные, то всё как на собачке, а если уж нет таковых, — то вам ни грязи, ни ванны не помогут, останется только зад многострадальный подставлять под лечебный «перфоратор».
Настроившись на мажорный лад, улегся я на верхнюю полку скорого поезда «Ленинград-Кисловодск» и стал ждать встречи с прекрасным.
Ехать-то всего ничего — каких-то 32 часа, так что можно слегка расслабиться и помечтать о том, как люди могут отдыхать летом и на казённый счет.
Утром, не рано, но и не поздно зеленая гусеница поезда втянулась в уже проснувшиеся платформы Кисловодска.
Типичный южный вокзал: вокруг цветы — оптом и в розницу, женщины — больше раздетые, чем одетые, говорливые и улыбающиеся, постреливающие, как бы невзначай, короткими очередями взглядов, и тут же фрукты различных цветов и калибров, не край — сказка!
Кисловодск поразил сразу и наповал воздухом, его запахом. Я даже не мог определить его происхождение — было такое ощущение, что всё вокруг опрыскали каким-то высокого качества дезодорантом, но не как в парикмахерской, а со знанием дела и в меру. Раз вдохнув этот воздух, не хочется выдыхать, а, может быть, даже наоборот — быстрее выдохнуть, чтобы набрать нового, свежего и так все 20 дней реабилитации.
Санаторный автобус подобрал меня вместе с другими жаждущими оздоровления в нашем санатории и повёз к месту базирования.
Наш жилой корпус стоял предпоследним перед началом лесопарка. От него вверх шла дорога в глубину леса — терренкур называется, которая не очень круто поднималась в гору и уходила туда, куда предстояло ещё пойти и всё разведать. Деревья сплошь хвойные: лиственницы, ели, пихты, сосны — высокие, стройные, красивые. Впоследствии выяснилось, что уникальный запах воздуха происходил от обилия этих реликтовых деревьев, которые щедро раздаривают свои летучие вещества таким баловням судьбы, как я. Если подняться вверх по терренкуру, то с одной из площадок виден двуглавый Эльбрус в снежной шапке, внизу, по левую руку, — долина роз, а по правую и сзади — лес.
Короче говоря, — не жизнь, а рай для тех, кто его не видел. Это сейчас можно посомневаться по поводу рая, когда в кармане заграничный паспорт да определённое количество зелёных рублей позволяют разнообразить жизнь, а тогда...
Нас сосчитали, переписали и распределили по палатам — сиречь по номерам. Тоже ничего: чистенько, опрятненько, скромненько... Конечно, трое в одном «флаконе» многовато, но уж и зарываться не надо – главное помнить о положительных эмоциях!
На следующий день прогулки по врачам за назначениями, а вечером — ознакомление со здешними достопримечательностями и культурными мероприятиями.
Вот в части культуры здесь не хуже Питера: филармония — Питер, Москва, Свердловск, театр — аналогично, эстрада — тоже, так что развлекайся в соответствии с привычными привязанностями — столичная богема на «халтуре».
Прикинул я вечерний недельный расклад: танцы в санатории, потом филармония или театр, или эстрада, далее кино, потом можно усугубить рестораном, и — виток по новой... И самое прекрасное, что ни о чём голова не болит, — напоен, накормлен, обнарзанен, спать положен да ещё культурная программа.... И экскурсии — хочешь на Чегет, хочешь — в Приэльбрусье, хочешь — по лермонтовским местам...
И всё бы прекрасно: днём процедурят по-всякому, а вечером музыка, спектакли, кино, воздуууух, но...
Раз, ну два, ну три в театр сходишь один, а потом начинаешь ощущать рядом пустоту... Вроде, как и поделиться впечатлениями хочется, и под ручку чтобы кто-то взял, а нетути... Конечно, поделиться можно и с себе подобным, однако, не тот шарм общения. И скучно как-то, и куража нет, и положительные эмоции почему-то скукоживаются, а посмотришь по сторонам, и завидно... Да и погода: солнышко, солнышко, солнышко, природа, свобода, но чего-то не хватает. Одинокий мужчина вообще асоциальное явление – вроде медведя-шатуна!
Через пару дней послал я всё дневные процедуры, кроме нарзана, к чёртовой матери, а вместо них – и в теннис, и в бадминтон, и в волейбол, жаль только дров не поколоть, как Чилентано... Но вечером опять — скучно-с!
В один из дней записался я для убийства времени в бассейн, ну, вместо дров...
А перед бассейном нас всей группой дышащих через раз выставили на зарядку. Заряжаюсь я, чтобы заряд потом в воду отдать (а зачем?), а рядом, смотрю, со мной заряжается вполне симпатичная дама — и тоже, чтобы его в воду отдать (а зачем?). Заряжаемся это мы, а сами друг на друга, вроде бы невзначай, в полглаза поглядываем. Во второй части Марлизонского балета — это, когда пихаются ладошками (а её ладошка - полторы в моей умещаются, пальчики длинные, тонкие), — начали уже улыбаться друг другу.
Она вся такая ладненькая: 162-164см, не худенькая и не полненькая, темноволосая. Футболочка, эдак, нахально формы обтягивает, подчеркивая, что «всё при всём», ножки стройные с тонкими щиколотками, глазищи на пол-лица да ещё малахитового цвета — статуэточка да и только.
Запустили нас как рыбёшек в аквариум — бултыхайтесь, ребята. Детство моё на море прошло, так что уж вода-то для меня — дом родной. А Статуэточка на меня ресницами пушистыми хлопает и так застенчиво-жалостливо:
— А я плавать не умею...
И, правда, не умеет, пришлось преподать азы непотопляемости…. Из бассейна мы вылезли мокрые, довольные и уже совсем знакомые. Слово за слово и на вечер сговорились. А ввечеру у нас по расписанию ТАНЦЫ, а танцы — занятие серьезное...
Танцевать люблю очень, но, конечно, с хорошими партнёршами, которые, слушают музыку и как бы предугадывают, какое колено я сейчас выкину. И представьте себе, действительно, есть такие женщины. Я уж не знаю, каким чувством они определяют, куда я разрулю в следующее мгновение, но они это чувствуют и предопределяют. И вот тогда это не просто танцы, а самая настоящая песня — праздник тела и души, если хотите, единение двух тел и двух душ в одно гармоничное целое. Это единство в танце запросто может зародить увлечение не только и не столько танцами, а друг другом. Не зря же многие танцевальные пары либо состоят в браке, либо их связывают близкие отношения. Танец — это не просто физическое упражнение для ног — это гармония музыки, тела и, если получается, души. И вот тогда вы никуда друг от друга не денетесь…
Да что это я тут прописные истины рассказываю! Язык танца объяснять нужно, по-моему, только слепым и глухим. Можно не быть способным к танцам — отсутствует чувство ритма, подвижность и т.д., но чувственность в танце, как и самого танца, понятна, практически, всем.
Так вот, с первых же тактов музыки и первых па, мы поняли, что уж тут-то мы своё возьмём!
Статуэточка, звавшаяся Мариной, была так легка и чутка в танце, что можно было не бояться сложностей движения и полностью предаться удовольствию. Ее стан — гибкий и послушный, создавал ощущение, будто я не веду партнёршу, а она просто обвивает меня как плющ или лиана, предоставляя полную свободу действий.
Маринино лицо озарялось такой радостной улыбкой, что её свет, кажется, делал тёмный южный вечер белой северной ночью. Она двигалась с закрытыми глазами, отдаваясь полностью воле музыки и партнёра. Иногда её глаза открывались, и тогда они всполошили каким-то внутренним ведьминым сиянием, которое, разгораясь, затягивало мой взгляд во внутрь, откуда не хотелось уходить, когда они закрывались снова...
Несколько мелодий сделали свое дело — мы уже не расцепляли рук ни в танце, ни в промежутках между ними, как, впрочем, не расцепляли и взглядов. И было это как-то само собой разумеющимся, естественным и неразделимым.
За все три часа мы не пропустили ни одного танца, устали, словно, черти, но были такие довольные, какими могут быть только счастливые люди.
Экзерсисы закончились, и мы пошли гулять на терренкур.
Описывать состояние мужчины и женщины, возбужденных танцами, которые на протяжении трёх часов держали друг друга в объятьях и только что разняли руки, только-только поняли, что нравятся друг другу да ещё в окружении пряной, душистой, ароматной южной ночи, бесполезно — нужных слов не найти, да и каждый это представит по-своему.
Мы медленным шагом шли по лесной дорожке и о чём-то тихо болтали, боясь спугнуть только что возникшее очарование.
Вдруг, Марина сделала опережающий шаг и повернулась лицом ко мне — глаза в глаза. На какие-то секунды скрестились шпаги зрачков, а дальше мы, молча, не сговариваясь, прильнули друг к другу таким долгим, таким жадным поцелуем, что, казалось, прошла целая вечность, пока наши губы разъединились.
Марина, продолжая обнимать меня за шею, тихо спросила:
— Мишка, мы с тобой сумасшедшие?
Вместо ответа я снова прильнул к её тёплым, мягким губам, ответившим мне такой доверчивой нежностью, что я невольно стиснул её в своих объятьях так, что наши губы, грудь, живот, ноги — все клеточки наших тел стали единым целым.
Наконец, оторвавшись от Марины, я тихо шепнул ей на ушко:
— Конечно, сумасшедшие, глупенькая! Разве могут себя так вести зрелые люди на отдыхе, которые приехали накапливать здоровье, знакомы всего каких-то полтора дня, а целуются, как школьники на вечеринке! Конечно, сумасшедшие!!!
Проболтались мы с Маришкой аж до самого утра, ибо бесполезно было возвращаться, т.к. двери санатория закрывались после одиннадцати, и надо было кого-то будить, тормошить, а нам не хотелось, чтобы между нами появился кто-то третий с ключами и ехидной ухмылкой…
С этого дня мы с Маришей были вместе всюду: и на площадке для бадминтона, и в бассейне (кстати, плавать её я все-таки научил), и на терренкуре, а вечерами в театре, в концертах, в кино. Мы продолжали наши танцевальные туры и брали призы охапками. Расставались мы только на ночь. Но какие это были расставания — как будто у нас что-то крали постоянно, помногу и бессовестно.
Ночи друг без друга стали какой-то дьявольской пыткой, изощренным издевательством. Те немногие часы, когда удавалось выпроводить либо моих, либо её постояльцев, были мизером, по сравнению с тем, что нам было нужно...
Я было попробовал снять комнату в частном секторе, но июль месяц «горячий», так что снять на пару недель пристанище оказалось, практически, невероятным. Приходилось нам с Маришей, как бездомным, перебиваться у хозяек, которые сдавали жилье на сутки, но было от этого как-то неуютно, как будто мы совершаем не очень, но, все-таки, преступление и каждый раз на новом месте.
В санатории по-началу все обращали внимание на наш моментальный и бурный «танцевальный роман». Когда мы выходили на паркет, сам собой освобождался круг в центре и все, или почти все, глазели на нас. Но потом окружающим примелькалось наше постоянство, их внимание и пересуды по поводу наших отношений почти прекратились и даже больше — протекало оно при молчаливом одобрении соседей и иногда даже при их помощи. Впрочем, какое нам было до них дело?!
Как странно получается: если ты в одиночестве, то время в замкнутом пространстве имеет свойство замедляться и тянется, словно патока с ложки. Но, когда вдвоём с близкой тебе женщиной, с которой ты делишь с радостью все свое время как дневное, так и ночное, оно (время) проносится, словно, пуля, и остается от всего отрезка только начало и конец.
Так и у нас с Маришей! Две недели пролетели, как один день и одна ночь. Мы не думали о том времени, которое разнесёт нас по разным городам, и от наших дней и ночей останутся только воспоминания и, возможно, письма и телефонные перезвоны — это уж как сложится.
Мы наслаждались друг другом везде: друг другом в театре, друг другом в ресторане, на спортивной площадке; везде: на воздухе, в воде, в танце, в постели... Нам постоянно было мало друг друга!
Назавтра моя Статуэточка улетала в свою тьму-тараканную Вятку. Сегодня наш с ней последний день, который мы можем целиком посвятить друг другу. День, полный любви и благодарности за то, что нас свела судьба, что мы были вместе — за всё, за всё, за всё!..
Загодя пришлось подсуетиться — перехватить деньжат, ибо растранжирил я чертову тучу на цветы, шампанское, рестораны и культурные мероприятия, но, ей Богу, жизнь того стоит... Вся эта антуражная сторона стоит радостно-благодарного сполоха любимых глаз!
Снял я небольшую комнатку на этот день, накупил всякой всячины и шампанского, чтобы нам не вылезать на свет божий от рассвета до рассвета, чтобы мы могли этот день подарить друг другу.
Закончив все санаторные дела часам к двенадцати дня, мы, наплевав на все остальное, уединились с Маришкой в нашей «крепости».
Странное ощущение: вот она, Мариша, — руку протяни, а завтра уже не будет... Что-то уж больно я попривык к этой зеленоглазой Статуэточке в 162-164см ростом. Может, где-то надо было «притормозить», но проморгал я, кажется, «точку возврата», и завтра настанет в своей горькой неизбежности очень быстро...
Ладно, об этом «я подумаю завтра»… А сегодня день наш и ничей больше!
Мы пили шампанское за неё, за меня, за бронхит, за наши две недели, обходя по умолчанию то, что будет впереди, и чего, скорее всего, впереди не будет...
Мы прощались – ласкались и любили друг друга с той нежной горчинкой, на которую способны только расстающиеся люди. Мы знали, что уже завтра будут Питер и Вятка, и наши самолеты полетят в разные стороны. Но сегодня нам ничто не мешает быть счастливыми...
Однако мы ошиблись — помешал, и ничто, а кто.
Мы лежали, обнявшись, и о чем-то мурлыкали, как, вдруг, в дверь раздался настойчивый, резкий и бесцеремонный стук, — так только умеют стучаться правоохранительные органы.
Мариша вопросительно уставилась на меня:
— Миш, кто это?
— Понятия не имею! – изумился я.
Поднявшись, я спросил, кто там? А оттуда:......
— Мы с Мариной переглянулись, пожали плечами и открыли. На пороге стоял какой-то лейтенант милиции, и какие-то две женщины, по виду понятые — уж больно строгие и деловые.
— Я Вас слушаю? – спросил я.
— Нет, это я Вас слушаю! – ответил лейтенант, по-видимому, участковый.
— По какому праву вы находитесь в этом помещении, и... документы предъявите!— строжал на ходу милиционер.
— Лейтенант, может, Вы все-таки объясните в чём, собственно, дело? - предложил я.
— А дело в том, что Вы незаконно проникли в помещение вот этой женщины, которая является хозяйкой этой комнаты по прописке, а у вас и документов нет. Как вы здесь оказались? – нудил участковый.
— Что касается вот этой дамы, то я её в качестве хозяйки в первый раз вижу, а эту комнату я снял на сутки у другой, так что спросите у этой «хозяйки», кто ещё пользуется её помещением, – парировал я вопросы лейтенанта.
— Вы понимаете, что я могу вас задержать до выяснения?! — спросил участковый.
— Лейтенант, ты можешь нас задержать — это естественно, но тебе придется составлять протокол со всеми процедурными тонкостями, а тебе этого совершенно не хочется. Ты спроси лучше у этой дамы всё же, с кем она «делит» сдачу в наём помещение и деньги тоже... — предложил я, нарочито переходя на «ты».
В результате нажима на «хозяйку» выяснилось, что у неё ещё есть «совладелица», которая нам и сдала этот «райский угол», в обход её меркантильным интересам.
— Но все-таки вам, граждане, придётся пройти со мной! – настаивал, несколько стушевавшись лейтенант.
Мариша, все это время молчавшая, вдруг задорно встрепенулась:
— А пойдём, лейтенант, только не пожалей потом!.. – И хитренькие бесенята заискрились в её малахитовых глазах.
Мы с подругой, держась за руки, вышли в след лейтенанту и направились в санаторий за документами. Её он отпустил в соседний корпус за паспортом, а со мной пошёл вместе.
Через некоторое время мы встретились снова втроём. Изучив наши «ксивы», он начал воспитательную работу по поводу нашего «аморально-безнравственного» поведения на отдыхе, угрожая сообщить по месту работы...
Слушал я это, слушал, но мне, наконец, надоело:
— Послушай, парень, ты прошляпил свой звёздный час, когда мог «прихватить» нас за «проникновение», а теперь твой поезд ушёл, так что можешь вернуться обратно и с горя допить наше шампанское, а «сообщение» отослать в Лигу сексуальных реформ, — нахально предложил я лейтенанту.
От такой наглости он тихо обалдел и, было, открыл рот, чтобы что-то такое вякнуть ещё, но Мариша достает красную книжечку какого-то удостоверения и подносит к его глазам. У бедного парня отвисает челюсть:
— Извините, товарищ капитан, я же не знал, ну, это... - начал оправдываться он.
— Вот то-то, лейтенант! Не превышайте своих полномочий больше, особенно с «аморалкой» — это, во-первых! А, во-вторых, - вот этого «нарушителя» я так люблю, что тебе, парень, и не снилось! – и Марина при лейтенанте обвила мою шею руками да так сладко поцеловала, что я чуть не свалился с ног.
Я тоже опешил не меньше лейтенанта — я и предположить не мог, что это хрупкое создание — моя Мариша — никто иной, а сотрудник «органов». Вот, чёрт! Да уж!..
Маришка оторвалась от меня со словами:
- А теперь, лейтенант, слушай боевой приказ! Идём туда, откуда пришли, ты проводишь разъяснительную работу с «местным населением» о недопустимости спекуляций жилплощадью и охраняешь нашу неприкосновенность. А утром, в 12.00 докладываешь результат! Задача ясна? Исполнять!
Мы хохотали до икоты и пытались это дело унять шампанским…. До самого утра!
А потом были две серебристые птицы, уносящие меня и Маришку далеко от Кисловодска, но в разные стороны за тысячи километров... И кто знает, полетят ли эти птицы впоследствии навстречу друг другу, и если полетят, то когда?..
С-Петербург
2016г.