Мы сидели в какой-то забегаловке, спрятавшейся в закоулках города. Думаю, мы никогда бы не нашли ее, если бы не случайный осенний дождь, от которого мы здесь укрылись.
Скверный кофе сейчас казался неземным блаженством, а Его присутствие рядом еще больше усиливало это чувство.
Я видела Его в профиль – Он слегка отвернул от меня голову в сторону барной стойки, разглядывая длинноногую официантку, - у него был довольно большой нос с горбинкой, красивые губы – как раз такие, которые я всегда искала в парнях – не полные, но и не тонкие, - длинные, немного загнутые ресницы, подбородок с маленькой ямочкой. Как от горошинки.
Я всегда удивлялась – почему у парней такие хорошие волосы и длинные ресницы?
У Него были волосы немного выше плеч – он отращивал их почти год и страшно этим гордился. Волосы пшенично-медового цвета слегка мерцали в тусклом свете полуподвального помещения, придавая его профилю мужественный вид.
Я затянулась сигаретой.
Наверное, он будет хорошим мужем и отцом, - вдруг подумалось мне.
Зато я никогда не стану его женой.
Ведь он сам предложил расстаться.
-Я знала с самого начала, что никогда не выйду за тебя замуж.
Он повернул голову. Я видела отражение своего лица в его зрачках и копну вьющихся волос в радужках цвета черного чая, который Он любил настолько, что пил его из пивных кружек.
-Почему?
Простой вопрос. Такой простой, что даже не знаешь, как на него ответить – ведь все так просто, так стандартно – знала и все тут.
Простой вопрос. И такой обезоруживающий, что вся решимость, собранная в кулак именно для этого разговора, расплылась сигаретным дымом по бару, в котором мы пьем кофе. Я чувствовала, как последние крохи этой решимости просочились сквозь пальцы и растворились в воздухе.
-Так почему? – он повторил.
-Не знаю. Просто знала.
-Мурлыка, ничего не бывает просто так.
Я вздрогнула, словно меня кольнули иголкой. Никто, кроме Него не называл меня так. И со вчерашнего вечера я стала ненавидеть это имя.
Мара.
Мама любила море, мечтала стать ихтиологом, а вместо этого работала в отделе кадров. Мечту свою она грела ежечасно, и поэтому, когда я родилась, она назвала меня созвучно слову «море».
Мара.
Морская.
Она долго выбирала между Марой и Мариной, и, слава богу, выбрала первое имя.
-Бывает.
-Нет.
Я отпила кофе, не зная, что ответить и осознавая абсурдность нашего разговора.
-Просто... С самого начала я чувствовала, что мы будем вместе. Долго. Но не навсегда.
Он ухмыльнулся.
-Всегда ты ссылаешься на свои предчувствия, Мурлыка.
Внутри все словно сжалось от боли, и я закусила губу, чтобы не заплакать. Он, сам того не замечая, делал с каждым словом мне все больнее и больнее.
Он никогда не воспринимал всерьез все мои предчувствия, вещие сны и гадальные карты, хотя они ни разу меня не подводили, и он знал об этом. Когда я летела к нему через полгорода с новостью о том, что мой очередной сон сбылся, и с горящими глазами рассказывала ему об этом, он лишь улыбался, гладил мои волосы, похожие на короткие пружинки, и говорил мне: «Волшебница...»
А через секунду убирал руку и шел на кухню докуривать сигарету, которую он оставил, чтобы открыть мне дверь.
-Я не ссылаюсь на них. Я просто чувствовала... Что это всего на год, может, плюс-минус несколько месяцев.
Он погладил меня по волосам.
-Мурлыка, я тебе уже говорил...
-Что?
-Ты волшебница...
Внутри меня все закричало, заплакало. Я сморщилась от боли, пытаясь держать себя в руках, но не успела.
Первая слеза покатилась по щеке и упала мне на руку.
Он больше не гладил меня по голове – Он внимательно смотрел на мое лицо. А я была больше не в силах держать в себе слезы – я рыдала взахлеб, закрыв глаза руками, а слезы все равно лились и лились, даже из-под ладоней, по пальцам, затекали в рукава и неприятно щекотали кожу.
Ему не было меня жалко – он просто смотрел на меня. Смотрел, как я плачу из-за него. Смотрел так, как будто первый раз в жизни. Не с удивлением, а с интересом – что же будет дальше? – и даже не пытался ничего сделать.
Ему не было меня жалко – хотя утешить он меня мог лишь одним обьятием.
-Тебе меня даже не жалко, - выдавила я сквозь слезы.
-Нет, почему же. Жалко.
Он все так же сидел напротив меня и внимательно провожал взглядом мои слезы.
-Нет.
Я произнесла это с такой горечью в голосе, что он подсел ко мне поближе и стал гладить мои волосы, едва касаясь их пальцами.
-Вот видишь, я тебя жалею.
-Ты сволочь, Андрей.
Я увернулась из-под его руки, а он изобразил недоумевающий взгляд – что же это он такого сделал?
-Извини. Я дурак.
-Ты не дурак, Андрей. Далеко не дурак. Но сволочь ты просто первоклассная.
Вся моя боль вмиг куда-то испарилась, а на ее место пришла какая-то противная стервозность и колкость. Эти чувства слились воедино, стали чем-то маленьким и черненьким, злобно хихикающим и дергающим меня сказать что-то противное, только бы обидеть Андрея.
-Наш разговор начинает заходить не в ту сторону, - сказала я со всей холодностью в голосе, на какую только была способна.
Его это немало испугало. Он никогда не видел меня такой. Лишь на миг его лицо приняло удивленное выражение – что это с ней? – а потом приняло какой-то абсолютно каменно-непроницаемый вид.
-Так вот, что я хотел сказать, - он закурил, - не думаю, что после вчерашнего нашего с тобой расставания нам лучше оставаться друзьями. Давай забудем друг друга.
Затяжка. Глубокая. Он выпустил дым в два выдоха – я еще удивилась, как это он не закашлялся. Вместе с этим дымом он выпустил из себя все эмоции, все чувства, которые еще оставались у него ко мне. И не осталось ничего. Ничего. Пустота. Другой Андрей для другой Мары.
Эти его слова как водой смыли с меня весь мой холод, и я снова стала похожа на жалкого уличного котенка.
-К-как..? – я даже стала заикаться от отчаяния, - как это забыть друг друга? Ты же сам вчера предлагал остаться друзьями...
-Ты наивна, Мурлыка. Как люди могут остаться друзьями после полуторагодовых отношений? Это нонсенс.
Он подозвал официантку, давая понять, что разговор окончен. Андрей расплатился по счету и мы вышли из подпольного заведеньица.
Я поглубже зарылась носом в шарф и натянула перчатки. Андрей снова закурил.
Мы шли молча, на метровом пионерском расстоянии, но даже сквозь одежду я чувствовала, как от Андрея веет холодом, несмотря на его 36,6.
Самый худший способ скучать по человеку – находиться с ним рядом и понимать, что он больше никогда не будет твоим.
Мы просто разошлись молча в разные стороны. Он в свою, я – в свою. Я шла по мокрому асфальту, смотря себе под ноги, засунув руки в карманы, и пинала каштаны, которые мне попадались.
За что я больше всего люблю свой характер – так это за то, что он очень дружит с моей головой. Когда происходит какая-то стрессовая ситуация, я не впадаю в панику или в истерику, а сразу, ну или почти сразу беру себя в руки, не давая себе расклеиваться и даже не оставляя времени на всхлипы и тому подобную чепуху.
Вот и сейчас я шла, абсолютно тупо уставившись себе под ноги, и думала обо всем, чем угодно, кроме Андрея, а при мыслях о нем сердце больше не щемило и не болело.
Внутри не было пустоты – было, наоборот, какое-то вязкое, теплое, обволакивающее ощущение, заполнившее пространство, отведенное в моем сердце для Андрея. Я шла и прислушивалась к себе, пытаясь расслышать хоть какие-то отголоски боли, начинающейся депрессии или хотя бы одиночества.
Ничего.
Сердце мое молчало, и когда я попробовала его представить, то перед глазами возникло изображение деревянного ящика, постучав по которому, можно услышать лишь глухой звук.
Я шла по осенне-грустному тротуару и тихо себе удивлялась. Ведь даже с моим самообладанием расставание с человеком, отнявшим 1,5 года жизни, должно было вызвать хотя бы боль.