Я осторожно захожу в комнату. Так и тянет постучаться, как я это делала в детстве.
Всегда испытывая благоговейный трепет перед ней и ее обитателем, я нерешительно стучалась, спрашивала можно ли войти и только потом пробиралась внутрь.
Комната была своеобразным храмом, храмом одного человека, в котором хранились мощи его несбывшихся надежд, что-то неисполненное, невоплощенное в жизнь, что-то невнятное, что бывает начинает терзать человека к старости. Вроде, жизнь была прожита не зря, многое было увидено, многое было сделано… Но какая-то мелочь терзает мозг, мелочь, которая перечеркивает все достижения, делая жизнь бредом по кольцевой. И в итоге получается ноль, и человеку только остается наворачивать круги.
Я осторожно захожу в комнату. Так и тянет постучаться. Может, действительно надо…
Он, умерший почти пять лет назад, смотрит на меня с черно-белой фотографии. Она увядающим листом прислонена к внутренней стороне стекла, принадлежащему старому книжному шкафу. Если проходить мимо него, то шкаф начинает тихонечко дребезжать…
Смотрит на меня в зависимости от случая…
То зло, мрачно, с отчетливо читаемым на глянце фотографии отвращением: «Во что ты превратилась! Мне на тебя противно смотреть!».
То оценивающе. Тогда мне кажется, что он прищуривает один глаз: «Ты так думаешь, внучка?... Ну что ж, посмотрим…».
То как сейчас. Как и при жизни, строго, но со скрытым в глубине зрачка пониманием. Его взгляд со старой, по краям потрепанной фотографии устремляется мне в душу. Я поднимаю глаза от блокнота, в котором пишу, и мы смотрим друг другу в глаза.
А глаза у него такие же, как у меня…
Бывает, я обрываю свою мысль и с опаской оборачиваюсь на этот портрет уже немолодого мужчины с плотно сжатыми узкими губами и проницательными глазами. Словно боюсь его порицания.
Все в комнате напоминает о нем. Почти ничего не изменилось.
В этом году я нашла в себе силы поселиться в этой комнатушке со старым диваном, обоями, помнящими меня светловолосой и кудрявой, лампой, увенчанной зеленым абажуром.
Он смотрит на меня по-разному. В зависимость от случая. Но если подойти к нему поближе, заглянуть в глаза, то исчезает «строгий дед» - как он себя называл – я вижу застарелую усталость, тепло и надежду на то, что хоть я не упущу эту мелочь, без которой…
У меня есть только лампа под зеленым абажуром, дождь, умывающий кусты под окном, бесконечными нитями стекающий с крыши старой хрущевки, и этот странный портрет…
А два года назад я писала: «Где же тот бравый капитан Л.?! Где же он?...»
19.08.06