.а.
Рано утром позвонил китаец. Кто ему дал телефон Антона, осталось неизвестным, но так или иначе, выспаться не удалось. Сначала в трубке ничего нельзя было разобрать, потом сквозь акцент пробилась первая фраза:
- Это Мао. Привет.
- Привет.
- Как жизнь ?
- Нормально. У тебя как ? – Добрынин сделал вид, что рад звонку, хотя не мог взять в толк, зачем эта сволочь будит его ни свет ни заря.
- Хорошо. Ты сейчас… что делаешь ?
- Вообще, спал.
- Так. Ясно. Ты сейчас… работаешь ?
- Да сейчас как… вот сессия, так не знаю…
- Ясно. Хочешь… колымить ? Так, небольшая халтура, ты и я… – китаец захихикал: он в свое время, как помнил Добрынин, с большим удовольствием записывал жаргонные словечки.
- А что за работа ?
- Так, маленькая халтура, немного помочь…
.в.
Китаец как нельзя вовремя подвернулся со своим предложением. Нельзя сказать, чтобы Антон обрадовался, он скорее разволновался: не смог уже уснуть, побежал на кухню попить водички, там несколько минут ходил большими шагами от окна к двери, благо что соседи дрыхнули.
Что получится, Бог его знает, но надо, пора как–то начинать. Стремно сразу сделалось, конечно, но времени много еще оставалось: в любой момент отказаться. Хотя заноза уже сидела в голове: чувство обреченности… Ведь он сам не в силах был искать себе место… однако взял за принцип только одно: что бы не предложили – не отказываться. Ни за что. Итак, до вторника. Тогда станет ясно.
.г.
Случился еще один звонок в это утро, и вновь по его душу. Оказалось, Аля. Она, видно, была не в настроении или просто спешила, поэтому сразу взяла быка за рога:
- Когда ты со мной встретишься ?
- С тобой ? – придурился Антон. – А ты кто такая ?.. Смоковница или организатор жизни ?
- А без отговорок – давай ?
- Давай.
- Ты меня избегаешь ?
- Нет.
- Мы встретимся ?
- Ты уверена, что это нужно ?
- Ты хочешь со мной встретиться ?
- А ты ?
Была маленькая пауза, но Аля все же сломала себя:
- Хочу.
- И я хочу.
- Так когда ?
В этом духе они поговорили еще минут пять; Антон издевался, не зная уже сам: в воспитательных целях или от искреннего зла; но в итоге назначили любовное рандеву на ближайшие выходные. И Добрынин был в самом деле рад: какой–никакой, а досуг… и вспомнил с удовольствием плотные формы мадмуазель Аллы… И все же с некоторой долей злости…
.д.
Поезд уходил в восьмого пути; в вагоне были только спальные места. Пока пробирался по узкому коридору, никого не встретил: в Медынь желающих нет. А скорее всего, эксклюзивный экспресс: билет получен от китайца и денег, должно быть, стоит немеренных. Однако Антона это не должно волновать. Есть четкая цель: доехать до заданной точки. Там его ждет порученное дело, а пока можно не переживать, отдыхать. Выспаться в уютном уголке.
Антон плотнее закутался в простыню, закрыл глаза, уткнулся носом в мягкую стенку. Он был один в запертом купе, а за высоким окном должны были промелькнуть города, леса и малые речки. Хорошо.
Поезд чуть шевельнулся и мягко тронулся с места: Антона качнуло, как младенца в колыбели. Убаюкивая своего пассажира, вагон покатился на запад. Антон медленно дремал, погружаясь в легкое забытье… и в это время кто–то стукнул несколько раз в стенку его купе.
Он встал, натянул шорты и зашел за перегородку: там было место проводницы, и она, конечно, скучала… В служебном купе сохранялся интимный полумрак – спущенные шторы – а на мягком диванчике лежала вполне даже симпатичная девчонка. Она зачем–то накрылась простыней: из–под густой челки блеснули в сторону Антона насмешливые глаза.
- Тебя как зовут ? – не вылезая из постели, спросила проводница; обнаженной рукой старалась достать со столика леденцы.
- Антон.
- Тонга, значит.
В углу, на вешалке, Антон приметил ее одежду: синий форменный пиджак, такая же, аккуратно выглаженная юбка; из–под пиджака выглядывала белая–белая, чуть прозрачная блузка. Под зеркалом, небрежно прикрытые скомканным покрывалом, лежали тонкие белые лоскутки: наверное, сброшенное белье.
– Слушай, Тонга! Мы тут одни… – сообщила проводница громким шепотом. – В вагоне… Захочешь чаю – стучи в стенку. Конфету хочешь ? Садись.
Тонга взял из ее рук леденец, но присесть отказался. У проводницы были роскошные темно–русые волосы, легкие, словно пух. Должно быть, они приятно щекотали ей шею. Когда девочка привстала, передавая конфету, взметнувшиеся пряди опустились ей на лицо. Красотка вытянула губы, энергично подула, поправила прическу, улыбнулась… Тонга отвел глаза и снова уткнулся взглядом в белые комочки шелковой ткани.
– Ой, пардон! – весело смутилась проводница. – Это мой… и не только…
Она ловко вытянула из–под простыни розовую ногу и попыталась пяткой поправить покрывало. А простыня при этом скомкалась и сползла. На мгновение стали видны красивые ноги и маленькая, изящно вздернутая грудь. Красивые чресла – и не только… Девочка, похоже, совсем голая.
- Я выхожу в Медыни, – неожиданно для себя сказал Тонга.
- Ну… – грустя и кокетничая, протянула проводница. – А я поспать собралась. Сам дверь откроешь на остановке. Ключи возьми.
- Где ?
- В пиджаке. Подожди.
Она встала, прикрывшись простыней, и сделала шаг к двери. В этот момент поезд тряхнуло, и девушка чуть не упала, уцепилась за Тонгу; он увидел совсем близко накрашенные губы и яркие зеленые глаза. Теперь их разделяла только простыня, а вагон продолжал раскачиваться. Тонкая ткань вот–вот могла соскользнуть, и проводница, будто бы для того, чтобы не остаться обнаженной, тесно прижалась к Тонге. И будто бы для того, чтобы не упасть, ухватилась за его плечи. Но простыня уже распахнулась сзади, и бархатные плечи оказались открыты, и поезд въехал в тоннель. Словно ненароком они поцеловались; губы уже не теряли друг друга. Тонга и девушка были вместе, их дыхание слилось, одежда исчезла… Тонга словно в полусне ощущал свое погружение в истому… А дальше сладкий кисель и парное молоко…
.е.
- Ну она тебе дала ?
- А як же! Кто б сомневался ?!
Тусовались на балкончике, где обычно курят. Обдолбанный утренним светом приятель Гурьяныч, разбитной товарищ Вадим, благоразумный студент Поспелов, курящий редко и только за компанию – и конечно, он, Антон Добрынин. Гурьяныч подошел последним и не слышал начала рассказа.
– А что за страсти, – спросил он, закуривая и забираясь на парапет. «Как не боится сверзнуться вниз с третьего этажа ?» – подумал Добрынин с завистью, а вслух произнес весело и небрежно:
– Вагон вообще, блин, пустой был. Проводница пришла ко мне, говорит: «Ну ты, пассажир люкс, один в целом вагоне». Мы с ней трахались потом всю дорогу.
– Куда ездил–то ? – спросил Гурьяныч.
– Да в Медынь по одному дельцу.
– Далеко это ?
– Да так. Главное, никого, кроме нас, в вагоне, всю дорогу. Самый прикол на остановках был: я вместо нее в тамбуре дежурил: ей одеваться в лом было. Короче, так всю дорогу…
Гурьяныч сладко улыбнулся, как будто сам только что вылез из теплой постели… Это был единственный знакомый Антона, у которого никогда не сходила улыбка с лица. Гурьяныч, кажется, не кололся, пил и курил в меру, однако вид у него всегда оставался такой, словно парень только что принял очередную дозу: размахивал во все стороны длинными руками, источал беззаботное счастье… Добрынину нравился этот человек.
Ценящий радость жизни Гурьяныч воспринял рассказ как должное. А вот Поспелов хотя и поверил, похоже, но смотрел с прищуром. Должно быть, прикидывал, как будет передавать услышанное знакомым девицам. С Поспеловым все товарищи были дружелюбны, но за глаза в его адрес частенько злословили… А больше смеялись. Поспелова не любили, потому что он и сам не брезговал говорить гадости за глаза.
– Короче, Штя, такой разговор… – произнес, повернувшись к Добрынину, Вадим.
Вот кто мог запросто обстебать изложенную историю и вот кого Добрынин больше всего в этой связи опасался. Но Вадим, похоже, думал сейчас совсем о другом.
– Ты как, Аввакумова учил уже ?
– Не–а… да мне в лом, – ответил тот, кого назвали Штя. – А когда вообще?
– Через неделю, собственно говоря, – встрял Поспелов.
– Мне, короче, тоже в лом, – сообщил Вадим. – Девчата предложили обломать его.
– В смысле ?
– Он же зверствовать будет.
– Ну а еще бы !
– Решили заготовить шпоры. Но не как всегда, а по–хорошему. Короче, сейчас Рязанова собрала команду, трамбуют материал.
– А карточки ? Он же, блин, их даже не показывал еще.
– Я их сопру. Срисую – обратно подкину.
– Как ?
– Успокойся, Штя. Все будет аккуратно. У тебя компьютер и принтер е ?
– Ну ?
– Короче, я тебе скину дискетку, с карточками этими долбанными, ты распечатаешь, на всех. Учить не нужно, сообрази. Главное, заранее все подготовим, а на экзамене он ни фига не словит.
Толстый, очкастый, с торчащей во все стороны русой бородой, одышливо пыхтящий Аввакумов… куда ему против расчетливости и быстрых глаз Вадима! Которого в узких кругах осведомленных лиц прозвали «Товарищ Факт» – за способность всякое полезное или необходимое мероприятие представить в виде успешного результата – избежав при том каких–либо осложнений и головной боли.
– Вы что, с ума сошли ? – подступив ближе, громко прошептал Поспелов.
– Так, – повернулся к нему Вадим. – С тебя вопросы с тридцатого по сороковой.
– Я отказываюсь в этом участвовать, – заявил, округлив глаза, Поспелов. – Ты что, не понимаешь, что это некорректные действия ? Если Аввакумов узнает, нас всех из института попрут!
Вадим поднял брови и одарил Поспелова долгим, медленным взглядом. Тот продолжал негодовать:
– Я из–за ваших фантазий портить себе красный диплом не собираюсь. За такую организованную акцию вас никто по головке не погладит. В общем, так: я буду готовиться как обычно. И учтите: я пойду отвечать первым.
– Зачем ты был первым учеником ? – гнусаво произнес Штя – стараясь, чтобы вышла насмешка.
– Учтите, если попадетесь, я вас покрывать не буду, – добавил Поспелов – и сразу ушел: видимо, чтобы не знать подробностей коварного плана.
– Ну как, Штя ? – Вадим взял Добрынина под руку.
– Какой базар ? Легко! – стараясь, чтобы было весело, ответил тот.
В этот момент с улицы закричал знакомый народ:
– Стипуху получили ? Идите, Катька сказала, чтоб сами брали!
Вся компания рванула вниз по лестнице, в кассу. На повороте Добрынин почти столкнулся с Надюшей, милой девочкой. Они пропустили шумных товарищей вперед, а сами неторопливо пошли следом.
– Слышала, наши подлянку решили кинуть Аввакумову ? – спросил Штя.
– Ну какая это подлянка ? – спокойно сказала Надюша. – По шпаргалкам списать.
Штя не стал рассказывать ей о карточках. Антону казалась иногда, что Надюша неравнодушна к его особе… называет Антохой, никогда не окликает по прозвищу… смотрит в глаза, всегда улыбается… Вот только говорить с ней у Антона никогда почему–то не получалось. Не рассказывать же теперь про Медынь или про задумку Вадима. Аввакумов был едва ли не единственный человек, которого Добрынин уважал в институте. Со шпорами – ладно, но… своровать карточки – как–то… Ничего особенного, но все же западло. Кому другому так – нормально, но Аввакумов… всегда был для Добрынина в стороне от других, особым человеком… красивым.
В конце концов, ну их, пусть они себе ловчат. Этого Вадима – в пень. Обещал – всегда можно передумать. Надо сейчас же отказаться. Как–нибудь рассосется с дискетой.
– Кстати, зря, – будто бы равнодушно произнес Штя. – Аввакумов хороший дядька.
– Может быть, – согласилась Надюша. И улыбнулась.
– Я с ним как–то пиво пил… – продолжил Антоха.
– Да ? Как это тебя угораздило ?
– Да чего–то там, блин… Курсовую ему отвозил… ну и остался, посидели…
– У него дома, что ли ?
– Ну да, по типу… Он, кстати, веселый дядька, все прикалывался, говорил – платят у нас мало…
Помолчали, спускаясь еще на один пролет.
– А что Светка ? – поинтересовался Антоха у девушки. – Она что, получила уже стипуху ?
– Ага.
– А мы вот не получили…
Добрынин был убежден, что если он сейчас пригласит Надюшу в кино или, допустим, погулять, то она, пожалуй, согласится. Но как–то не торопился или не решался проверить свою надежду. Вообще стоило завести с этой милашкой близкие отношения. Она хорошая девочка… как улыбается… И легкие, прозрачные волосы падают ей на глаза, Надя тонкой, изящной рукой их отбрасывает. Неужели сейчас придется разойтись в разные стороны ? в его силах было сделать наоборот. Не отходить ни на шаг от Надюши, смеяться, веселиться, говорить комплименты. Но то ли робость ему мешала, то ли какая–то пустота, скука, невозможность заполнить себя инстинктом.
Внизу они заняли очередь, а потом Надюша куда–то упорхнула, так что Антон остался в компании Поспелова и его девиц. Компания была шумная, вопящая, перебивающая самое себя с пятого на десятое. Девицы непрерывно перекрикивались и толковали о тонкостях учебного процесса, а в промежутках – о тряпках. Добрынин долго молчал, а потом поинтересовался, когда начнут выдавать деньги.
Тут и выяснился главный облом. С полчаса назад в дверях кассы показалась белокурая гадина Свистунова, дама абсолютно молодая, но уже совершенно стервозная, совковая не по годам. Заявила, что откроет кассу только через два часа, а сейчас ей некогда: спешит на прием к директору или к проректору, или еще к какому–то эректору. В контору, в общем. Очередь возмутилась, но делать было нечего.
Все стояли, ждали – Штя разозлился. Переварив информацию, он развернулся и двинул к выходу. Ему вслед закричали. Но он только отмахнулся.
– Штя, постой! – шумели девицы. – Ты что, дурак, она же уедет завтра.
– Я не могу, – обернулся он на полдороге. – У меня праздник сегодня.
- Какой праздник ?.. Пусть идет!.. Штя, ты куда ?!…
В стеклянных дверях он снова встретился с Надюшей.
- Уже уходишь ? – спросила она, улыбаясь.
- Ну, душа праздника хочет.
- А, понятно, - с лукавым пониманием протянула Наденька и помолчала. – Ну ладно.
Тут им как хорошим знакомым надлежало распрощаться, и если бы девушка сделала шаг в сторону, Антоха бы ушел. Надюша, однако, все медлила; крутила в руках случайную книжку, тихо улыбалась.
- Как, Штя, передумал ? – крикнула, пробегая мимо, одна из поспеловских девиц.
- А почему тебя так странно зовут ? – спросила Надюша.
- В смысле ? А, Штя… Ну, по отцу.
- То есть ?
- Отца фамилия – Штейнман. У меня в паспорте по матери фамилия, ну а…
Захотелось вдруг рассказать про отца и про мать, но Добрынин вовремя прикусил язык.
- Ясно, - сказала Надюша. – Как зачет, успешно ?
- В смысле, какой зачет ?
- Упс! А по философии! Ты как же, не был ?
- Не понял, зачет сегодня ? – сердце упало.
- Антоха, мы меня удивляешь! – наполовину изумленно, наполовину с восторгом произнесла Надюша. – Так ты беги, а то она уйдет!
- Это ты меня порадовала…
- Беги, не жди.