Умереть счастливым

Софья Морозова
Я бы, пожалуй, и не вспомнила эту историю более чем десятилетней давности, если бы не случайность. Заехала за подругой на работу – она тоже врач – и увидела прямо в холле больницы на стене некролог, датированный вчерашним числом. Большая фотография большого человека, улыбающегося самой, пожалуй, светлой улыбкой из всех, что мне доводилось видеть, добрые-добрые глаза, и слова под фото «Вчера на 65м году жизни скончался выдающийся врач-кардиолог, доктор медицинских наук Реваз Георгиевич К...ия». Ну, и дальше как обычно пишут в некрологах...

– Да, жалко старика Резо, – подошла моя подруга, подхватила меня под руку и мы вышли из больницы.
– Я-то с ним почти не пересекалась, а кто с ним работал, очень переживают, но тоже... так себя загонять, плюс полнота эта. Ведь сам врач, должен же понимать... А ты его знала? – вдруг всполошилась она, заметив, как я тихонько вытираю слезы и шмыгаю носом.
– Да, мы работали вместе, когда я еще медсестрой была...
– Но вот что удивительно, – продолжила подруга, чуть крепче сжав мою руку в знак сочувствия. – Говорят, актеры умирают на сцене, а он ведь... прямо после такой удачной операции... Невероятно, спас человеку жизнь, и тут же умер сам... Зашел в ординаторскую, прилег, с девчонками пошутил, попросил чаю заварить покрепче и все... У нас вся больница в слезах, видела, сколько цветов?...

* * *
Я посмотрела на часы, стрелка лениво перевалила за двенадцать.
– Ты освободилась? Чайку сделаешь?
– Конечно, Реваз Георгиевич... Вам много осталось, может, помочь?
– Нет-нет, еще несколько и все.
Когда чай был готов, доктор отложил в угол стопку исписанных листов и с удовольствием потянулся, перекатывая из стороны в сторону свое шарообразное тело.
– Всех записал, рассортировал, по полочкам разложил, – и, подмигнув, прибавил назидательно, – никому ничего не должен!
Меня всегда удивляла его способность вовремя заполнять все истории, бланки, формы, отчеты. Врачи в отделении в шутку звали его «наш отличник». Мы пили чай, болтали о каких-то пустяках, Реваз Георгиевич все время настаивал, чтобы я звала его Резо и на ты.

– Ну, я же понимаю, не при больных, но между собой можно же... Ведь так проще?
– Хорошо, я попробую, – засмеялась я.
– Ты не думай, что я – старый дурак, я ведь все понимаю, вот Марина Игнатьевна мне говорит: «Резо, от вас грузин любое предложение звучит, как намек на что-то неприличное!», но я же ни на что не намекаю, ты-то понимаешь?
– Конечно, понимаю...
– Слушай, а почему ты в мединститут не пошла?
– Не знаю, побоялась как-то...
– Зря, очень зря, ты давай, готовься, – и продолжил так, будто это уже дело решенное, – мы из наших докторов подключим, у кого связи есть, ты главное теорию всю повтори к экзаменам. Из тебя выйдет врач, я знаю.
– Легко сказать...
– Все легко, если хочешь и стараешься, - неожиданно серьезно изрек Резо, и тут же переменил тему. – Я ведь по руке гадать умею. Хочешь, погадаю?
Я повертела головой – не люблю я это, гадания всякие...
– Можешь мне не верить, – сказал Резо с тем кристально чистым выражением лица, которое бывает только у собирающегося соврать грузина, – но я обладаю сверхъестественными способностями. Ну, что-то вроде экстрасенса. Это у нас в семье наследственное. В обычной жизни – просто интуиция, но если сосредоточиться – могу будущее видеть!

Я расхохоталась. Такое у него было лицо – ни дать ни взять сказочник. Резо делано обиделся.
– Не веришь? Ну и зря. Хочешь, предскажу что-нибудь на сегодняшнее дежурство?
Но договорить он не успел, дверь приоткрылась и показалась плешивая голова Лёши Рыбникова. Вечно какой-то настороженный, будто вынюхивающий. Он увидел Резо, и мутновато-блеклые глаза его заметно прояснились.
– А-а-а! Реваз Георгич! – и он распахнул дверь и свои колчерукие объятия.
– А, Алексей Евгенич! – Резо поднялся с дивана и, тоже обняв Лешу, похлопал его по спине.

– Ну, рассказывайте, как ваше ничего? – Леша уселся на диван и вытащил сигарету. Я подставила ему пепельницу и ушла в другой конец ординаторской, слишком уж он меня злил. Ему ведь лет пятьдесят, кандидат наук, два языка знает, а все в больнице зовут его Лёшка. Никто всерьез не относится. Ведь все это его напускное дружелюбие, вся эта доброжелательность шиты белыми нитками, ежу понятно, зачем он явился. Но он продолжал разыгрывать свой спектакль. И после краткой преамбулы все-таки произнес заветные слова:
– Ну, что, может по чуть-чуть?
– Ты ж знаешь, Леш, на работе...
– Да, брось, Резо, мы пивка немножко?
– Нет, Леш, не могу я...
– Ну, какой же ты грузин после этого?

Резо придал лицу обиженное выражение и заговорил с нарочитым акцентом:
– Ты приезжай ко мне на дачу в выходные, тогда узнаешь, какой я грузин! Да, чтобы меня перепить четверо таких, как ты надо! Мы прям, как сядем в пятницу вечером... Э-эх, не знаешь, а говоришь...
Лешка уже поднялся и шел к двери, Резо, как бы провожал его, мягко приобняв за плечо, и я видела, как он почти незаметным ловким движением фокусника положил Леше в верхний карман халата сотенную бумажку.

– Зачем ты это сделал? – строго спросила я, когда в тишине прозвучал хлопок двери, ведущей к лифту.
– А что я должен был сделать? Ты же сама прекрасно понимаешь, зачем он приходил!
– А потом он кроет тебя на каждом углу...
– Я знаю, – устало вздохнул Резо. – Думаешь, я не знаю?
– Мне даже как-то стыдно за него...
– А тебе-то чего стыдиться? Он просто алкоголик и всё, в Грузии тоже таких полно...
– Ты скучаешь по Грузии? – неизвестно к чему спросила я.
– А ты скучаешь по прошлой жизни?
– Ну, я же ее не помню!
– Вот и я не помню. Ничего уже не помню... – Резо призадумался, потом улыбнулся, - так о чем мы говорили, пока Лешка не пришел? А! Про то, что я будущее умею предсказывать! Хочешь, прямо сейчас скажу, что у нас будет на дежурстве сегодня?
– Ну, попробуй, – улыбнулась я.
Все-таки мужчины, как дети малые...

Резо закрыл глаза, лицо у него сделалось каким-то особенно серьезным и вдохновенным, я еле сдерживалась, чтобы не рассмеяться. И вдруг он побледнел и что-то пробормотал по-грузински, затем открыл испуганные глаза и выпалил уже по-русски совершенно не своим механическим голосом, как будто хотел промолчать, но какая-то сила заставляла его это сказать:
- Сегодня кто-то умрет.

Мысль о том, что это просто розыгрыш, дурацкая шутка тут же была мной отвергнута. По спине пробежал холодок, и сжалось сердце. По тому, как Резо был растерян, я понимала, что он и сам не ожидал такого поворота событий. Поэтому робкий стук в дверь заставил нас чуть ли не подпрыгнуть от страха.

– Да-да, - сказал Резо, пытаясь скрыть дрожь в голосе.
Дверь приоткрылась и показалась голова старушки Ивочкиной.
– Что-то случилось, Ирина Павловна? – я встала и подошла к ней.
– Нет-нет, просто не спится, накапаешь мне пустырничка?
– Конечно, пойдемте...

Я облегченно вздохнула – кажется пронесло... Старушка Ивочкина – родственница одного из наших докторов, которую он время от времени пристраивал на обследование. Понятно, как и всякому пожилому человеку, ей было на что пожаловаться. Врачи назначали ей хороший поддерживающий и укрепляющий курс, и пару недель ее можно было наблюдать прогуливающийся по всем этажам больницы. Старушка Ивочкина в прошлом сама замечательный врач-клиницист, фронтовичка и вообще большая умница. Кое-кого из наших она раздражала, а мне нравилось с ней общаться. Несмотря на свои преклонные годы, она продолжала интересоваться новшествами медицины, читала всю специальную литературу, которая ей попадалась. И у нас она помогала ухаживать за больными, ходила из палаты в палату, разговаривала со всеми и часто приходила позвать нас, если кому-то требовалась помощь. Вот и сейчас я испугалась, что у кого-то ухудшение...

Но не успели мы дойти до поста, из ординаторской выскочил Резо:
– Беда случилась, Лешка под машину попал!
Мы помчались вниз.
Оказалось, что Лешка пошел в круглосуточный ларек, который был на другой стороне улицы, по середине дороги упал, и на него налетел джип, при этом пока мы спускались, в приемном выяснили, что упал он не просто так, а потому что у него стало плохо с сердцем. И было не понятно, с чем разбираться в первую очередь. После беглого осмотра Резо скомандовал, чтобы его поднимали к нам в отделение.

Все происходило, как при ускоренной перемотке фильма. Отрывистые фразы, четкие быстрые движения. Операционная наполнилась светом, людьми, металлическими звуками... Сердце. Конечно, главное – это сердце. И все-таки примерно через десять минут Резо пробормотал:
– Травматолог нужен! Кто там у нас? – и тут же сам себе ответил, ругнувшись по-грузински.
Да – дежурным травматологом был Лешка...
Я не знаю, как она возникла у стола, серьезная и торжественно-бледная, но оспаривать ее право здесь находиться никто не стал. Старушка Ивочкина уверенно и деловито принялась за работу.

* * *
Для Лешки нашли отдельную палату, а его зареваной жене Резо строго сказал:
– Придет в себя, передайте – Резо ему всыплет по первое число! Ишь, что выдумал, всех напугал! Не плачьте, не плачьте... Все уже хорошо...
Понятное дело все, кто дежурил в эту ночь, буквально стояли на ушах. У нас в ординаторской собралась толпа народа, все обсуждали происшествие, Лешку и то, как нас всех прижмет теперь руководство. Я заглянула в палату к старушке Ивочкиной, она приподнялась на кровати и, улыбнувшись, пошутила:
– Пустырничек мне больше не нужен...
– Спокойной ночи, спасибо вам, – прошептала я.

Утром, когда я зашла к ней сообщить, что ее пациент уже пришел в себя и передает ей привет, то сначала подумала, что она еще спит. Но ее уже не было...
– Она умерла счастливой, – сказал Резо, вытирая мне слезы. – Хотел бы и я так умереть...