В отпуске

До отправления поезда оставалось еще минут двадцать, и я, чтобы скоротать время, вышла на перрон и фланировала по нему взад и вперед. Заглядывала в лица, стремясь угадать, куда и зачем едет тот или иной человек. Своего рода психологический тренинг.
Я люблю сам процесс перемещения во времени и пространстве, новые и недолговременные путевые знакомства, когда человек разматывается в разговоре, как катушка с нитками, чего не позволил бы себе, знай, что общение продлится более, чем на этот отрезок пути.
Люблю, когда встречают. Даже очень люблю. В разлуке скучаю по Питеру, по дочке, по друзьям, по Нему.
Для меня Питер с моими близкими – это не просто обиталище, это особая субстанция моего существования.
Когда мы порознь, мое «Я» разрывается, и душа оказывается в вакууме. Возвращаясь, я соединяю половинки своей души, и помогают мне в этом все, кто встречает, кто любит, и кого люблю я.
А вот уезжаю я всегда одна! Не люблю, когда провожают. Ненавижу это чувство тяготения тобой, когда сказать уже больше нечего, и ты ждешь отправления, как избавления от эшафота.
Все, кто хотел меня проводить, сделали это дома. ОН тоже проводил и немного раньше всех. Эти проводы оставили свой след, так как были моими и ничьими больше.
А теперь я одна. Я в отпуске! Целых двадцать дней я буду делать одни только глупости. Скину с себя шкуру добропорядочной леди и буду коптиться на солнце, упиваться морем. Буду лакать, как молоко, сухое вино, флиртовать направо и налево, ходить на танцы и разбивать мужские сердца как заправская «вамп». А потом все разом брошу и стану опять добропорядочной.
Устала я за год. Вроде и год, как все – не лучше и не хуже, а устала. Дочка двоек нахватала, мама прихворнула... Но теперь, вроде, все «тип-топ», и можно отдаться теплому песку и малахитовому морю, как в любящие руки, и пусть заласкает.
Я еду в Крым. Самое мое любимое место отдыха. Есть там у меня свои интимные места, в коих не сыщешь жирной, вечно жующей своры, которая появляется на пляже в одиннадцать часов, кажется, только для того, чтобы набить свои, и без того бочкообразные, брюхи.
Ну, вот, и мое время…. Остается пять минут, пора в вагон. Провожающих уже почти всех выгнали, и можно спокойно устраиваться.
Соседи подходящие. Мужчина лет сорока, его знойная дама и девица – наверное, их дочь. У них своя компания, у меня своя. Мешать не будут.
Верхняя полка – самое удачное место для путешествия. В отличие от нижней, - это как бы крепость, на которую не посягают и которая не располагает к беседе. Хочешь поговорить, - спускайся вниз. Но сегодня что-то не хочется. Могу я побыть сама с собой? Поговорить с умным человеком, подумать о вечном, помечтать, подремать, в конце концов.
А вот и мягко покатили!
- С богом, Леночка!
Когда поезд трогается, мне всегда вспоминаются слова песни:

Будут рельсы двоиться, убегая вперед,
От шансийской границы до Покровских ворот.
Запоет, заворкует колесо к колесу…
Образ твой с поцелуем я собой унесу….

Вот я унесла и буду нести тридцать шесть часов до перемены пространства, времени и состояния.
 А вот и моя подушка-подружка. Чуть сыровата, ну, да ладно, собой высушим. Лягу, вытянусь как кошка. Вот теперь я поняла, что в отпуске. Что не надо рано вставать, мчаться на работу, видеть осточертевшие за год лица, метаться по магазинам, каторжничать на кухне, делать уроки и тому подобное, и так далее. Я сама себе своя! Его тоже нет, а то и Ему уделяй! Я жадная! Двадцать дней - и все мои. Блаженное состояние!
А все-таки хорошо, что Он есть. Хоть я сама себе своя, а хорошо. Хорошо, что любит, а сейчас пусть поскучает, поревнует, поожидает. Я, может, его всю сознательную жизнь ждала, пусть теперь двадцать дней подождет, а я понежусь. Приеду, вся черная-черная, что в темноте только по двум полоскам найдет.
Как приятно постукивают колеса, кажется, что в том же ритме, что и сердце. А как спокойно, хочется даже закрыть глаза и качаться, качаться, качаться…
А какие у него глаза ласковые. Два теплых уголечка. В душу заглядывают. И что он во мне нашел? Баба, как баба – руки, ноги, голова дурная, правда, рыжая.
Тридцать лет – ума нет, и не будет. Ну и пусть себе не будет. Черт с ней, с головой, все равно уже потеряла.
И вообще, по жизни, больше теряла, чем находила…. А что видела? Суматоха какая-то, а не жизнь. А кем была? Домработницей да бесплатным приложением к посредственным штанам?!
Одна радость и была – Наташка, двоечница, вертихвостка. Фитюлька, пестик без тычинки, а уже фасолинами крутит, мальчики на уме да «Модерн Токинг».
Молоком еще пахнет, тельце тепленькое. Прижмется, аж дух захватывает. Подумать только – моя капелька. Вырастет, выпорхнет воробышек черноглазый. Знать бы, как сложится…
Поезд-то какой длиннющий на повороте, как жизнь. «Будут рельсы двоиться, убегая вперед…». Будут, будут, а где-то и оборвутся...
Солнечный дождь сквозь лес, а по канавам цветов – цельное озеро.
А цветы-то мне после тридцати пяти дарить стали.
Смешной. Прямо мальчишка. А, может, и впрямь, мальчишка? Я бы ему сына родила, и было бы двое мальчишек…
К черту! Я отдыхаю! Я еду к морю, к ласковому, бархатному морю, и больше ничего. Лягу на воду, и буду лежать, лежать, лежать…
Кажется, я проспала все на свете. Хорошо. Говорят, что с горем надо переспать. С радостью, по-моему, тоже, и просыпаешься тогда довольная всем и собой в первую очередь и любишь весь мир
Темнеет. Почитаю-ка я немного, а то все в метро да в метро, когда сумок нет (а когда их нет?).
Стихи забавные. Поэт в возрасте, а стихи молодые. И как людям удается сохранить вечную молодость? Счастливый. Но кто-то говорил, что сытые и счастливые стихов не пишут. Сытые вообще никем не бывают, они могут быть только толстопузыми.
Сколько же он мне стихов написал? Двадцать, тридцать, сорок? Стихи, как цветы, - всегда в радость, всегда приятны. Значит, помнит, значит, волнуется. Вот приеду, наверное вся тетрадь будет бисером в столбик. Почитаем. А пишет лучше, чем целуется. Ничего, научим! Ох, и вертихвостка ты, Ленка!
Когда читаю его стихи, то чувствую его рядом. Я всегда чувствую его рядом. Всегда шестым чувством угадываю, когда увижу или услышу. Хорошо бы сейчас его теплые руки...
Рано утром, скорый поезд «Нева», вынырнув из последнего туннеля, подходил к перрону севастопольского вокзала.
Еще не проснувшиеся пассажиры, позевывая, выползали на платформу и медленно разбредались кто куда. Кого-то встречали, кого-то нет.
Лена вышла из вагона и, не спеша, с маленьким чемоданчиком в руках, пошагала к выходу на привокзальную площадь.
Утренняя прохлада Крыма приятно щекотала кожу, с Южной бухты пахло морем. Лена шла вперед шагом, уверенного в своих намерениях человека, как вдруг, вздрогнув, остановилась, как бы наткнувшись на невидимую преграду. Чемоданчик выпал из ее рук.
В тот же момент с радостным воплем женщина бросилась вперед.
У фонарного столба с огромным, еще влажным от росы букетом роз, стоял ОН – ее МОРЕ, ее ВОЗДУХ, ее СТИХИ, ее ЖИЗНЬ!



Ленинград
1991г.