В дом Семки Шмулевича я попал случайно.
Семкин отец был музыкант, но не высокого пошиба. Он играл на свадьбах, утренниках, похоронах, - всюду, где платили наличными. Говорили, что он ездит на гастроли. Знающие люди утверждали, что его настояще имя Мойша, но он величал себя Михаилом, а моя мама прозвала его Моська. Моська всегда ходил на каблуках, очень подвижный, с подпрыгивающей походкой, но даже подпрыгивая все равно доставал только до подбородка своей жены, Иды Яковлевны.
Ида Яковлевна, именно так ее звали во дворе. Не Ида, и не мадам Шмулевич. Мадам Шмулевич - это ее мама, Семкина бабушка. Ида Яковлевна преподавала в Партийной Школе. Улыбалась она редко и как-то недоверчиво, носила костюмы темного цвета и большой черный ридикюль с раздутыми боками, как будто в нем прятался «Краткий курс истории ВКПб» - настольная книга всех партработников.
Ида Яковлевна считалась хорошим оратором. Когда колонна нашего завода строилась на демонстрацию, Ида Яковлевна зычным голосом напутствовала собравшихся с крыльца управления. Все ее речи начинались одинаково: «В эти грозные годы, когда...», - и дальше уже шел текущий политический момент.
Семка, как и все мы, целыми днями пропадал на улице. Мы гоняли мяч, кидались камнями, делали «секреты», а однажды организовали цирковое представление. где я нарядился клоуном и рассказывал детские анекдоты. Думаю, мадам Шмулевич тогда меня отметила и решила, что я буду неплохим компаньоном для ее внука. Дело в том, что у Семки была еще одна страстишка: по вечерам он заглядывал в окна женского общежития. Весьма небезопасное занятие: могли облить помоями, ошпарить кипятком и даже случалось, что «гости» били пацанов до крови. Наверно, кто-то доложил Семкиной бабушке о ночных его бдениях, и она сильно обеспокоилась. Вот тогда мадам Шмулевич позвала меня в дом, чтоб мы играли с Семкой под присмотром.
Я очутился в совсем другом мире. В коридоре надо было снимать ботинки; полы всюду паркетные, даже в кухне; в коридорах ковровые дорожки, а в комнатах ковры и стулья в чехлах. И у Семки своя комната! Детская!? Полно игрушек, настольных игр, а главное – электроуправляемая машинка, иностранная!
Я неплохо играл в шахматы и мы часами сражались не выходя из дома. Семке даже купили шахматные книжки, и он нахватался всяких ловушек, в которые я поначалу легко попадался. Семка в таких случаях бежал к бабушке и захлебываясь расказывал ей как он ловко меня обыграл. Меня это, конечно, ужасно злило, я чуть не плакал от обиды. Я не умел держать удар, да и теперь плохо справляюсь.
Мадам Шмулевич сияла. Вероятно, чтоб выразить свою признательность, она стала заходить ко мне домой. Эти визиты весьма смущали мою маму: мы жили бедно и тесно. Впрочем, мадам Шмулевич, как умная женщина, долго не засиживалась.
Постепенно я обвыкся у Шмулевичей и даже приучился пить кипяченую воду из закупоренной банки. Мадам Шмулевич не разрешала пить сырую воду из-под крана.
Единственное, что мне строго-настрого запрещалось - это заходить в туалет и ванную. Мадам Шмулевич предупредила меня, чтоб я ни в коем случае не пользовадся удобствами.
- Каждый месяц, как назло когда Михаил на гастролях, мы вынуждены вызывать Колю-слесаря и прочищать трубы, - поджав губы, печальным голосом наставляла меня мадам Шмулевич.
К счастью, у нас дома не знали такой беды. У нас не было ни водопровода, ни канализации. Мы носили воду ведрами из ближайшего пожарного гидранта на углу улицы. А в тулет мы ходили общественный в дальнем углу двора.
Но, конечно, Коля-слесарь был во дворе человек известный. Крупный мужчина ельцинского покроя, страшный матерщинник и пьяница, когда он напивался, то безбожно лупил свою сожительницу, Ксюшку, и она пряталась у своих подруг в общежитии пока он протрезвеет и смягчится.
Меня нисколько не удивил и не обидел запрет мадам Шмулевич. Однажды я сам оказался свидетелем, как она вызвала Колю-слесаря. Он пришел уже слегка под пивом. Спросил: "Кто дома?". И когда оказалось, что Иды Яковлевны дома нет, Коля сильно обозлился и согласился прочистить туалет только за двойную плату. Из туалета доносилась такая страшная ругань, что мадам Шмулевич заперлась на кухне и не выходила пока Коля не ушел.
Приблизительно через месяц мы с Семкой надоели друг другу до чертиков. Мадам Шмулевич по прежнему приглашала меня, и я с удовольствием приходил, но с Семкой мы не играли. Я обнаружил «Библиотеку приключенй» и зачитывался Жюль Верном и Фенимором Купером. Семка сажал меня так, чтоб бабушка проходя думала, что мы играем, сам же убегал подглядывать в окна. Мадам Шмулевич настолько свыклась со мной, что разрешала оставаться читать, даже когда Семку забирали на занятия музыкой.
В один из таких дней я читал «Следопыт», Семку увезли музицировать, Моська гастролировал где-то в "провинции" (по определению мадам Шмулевич), а Ида Яковлевна штудировала «Правду» в большой комнате. Бабушка, как мышь, шуршала на кухне.
Как назло, меня прихватил живот. Я понял, что не успею добежать до уборной во дворе и заскочил в туалет Шмулевичей. Желудок совсем расстроился. Видно нельзя было мешать сырую воду с кипяченой.
В дверь позвонили. Я услышал хриплый бас Коли-слесаря.
- Ну что, Ида Яковлевна, опять трубы засорились.
- Да, Николай. И, как назло, Михаил на гастролях.
- А хоть он и есть, разве ему под силу твои трубы чистить, - неожиданно перешел на «ты» Коля.
Я испугался, что он пойдет в туалет, но они оба сразу прошли в ванную. Я не мог оторваться от унитаза и невольно слышал каждое слово сквозь перегородку.
- Да что ты мне ж*пу сразу суешь? Ты оближи сначала. Ты ж мой этикет знаешь. Я всухую не люблю. Вот где языком надо поработать, а не ля-ля-ля на митингах.
- Погоди, Коля. Я соседского пацана забыла. Надо пацана выгнать.
- Вот те раз. Он будет ботинки битый час шнуровать, а я здесь *** отжимать должен. На х*ра мне такая любовь. Я лучше пойду Ксюшку вы*бу. Она, стерва худая, как юла на ***, куда твоей ж*пе. Да я вообще е*у тебя из патриотизма. Чтоб ты какому шпиону на х** не села и Родину не предала. А ну, расставляй свои столбы пошире. Будут тебе грозные годы.
Я на цыпочках выскочил из туалета, схватил ботинки и в носках выбежал в парадное. Бабушка заперлась на кухне и не заметила моего ухода. Я сел обуваться на лестнице. Снизу замаячила Моськина лысина.
- Ну, как там у нас дела? – спросил Моська, чтоб не пройти молча.
- Опять ванна засорилась, - буркнул я не подымая глаз.
- О, - нахмурился Моська поворачиваясь, - Надо позвать Колю-слесаря прочистить трубы.
- Он уже чистит, - успокоил я его.
- Тогда хорошо, - обрадовался Моська и быстро зашагал вверх по лестнице.