С севера надвигается мгла. Вся прочая облачность и тучность - дешевая китайская подделка по сравнению с этим. Замедляю шаг, всматриваюсь\вслушиваюсь в происходящее...Дорога на том конце уходит в никуда: там только песок, и озерцо, наполовину заваленное строительным мусором: Город растет и засыпает все вокруг дрянью, вдавливает в землю деревья и озера, битый кирпич и обломки разбухшего гипсокартона, накрывает неприглядность рыхлым асфальтом, расчерчивает карты частоколом новостроев...Асфальт кладут и в дождь и в мороз...
Но рыхл он еще и не поэтому...Прикрыть все мерзости асфальтом нельзя. И как ни взвинчивай темп, как ни размазывай скоростью картинку, нельзя не видеть всего...Город втоптал столько грязи под себя, что она скоро уже начнет валиться в Тартар. Но тамошние обитатели дряхлы и немощны, да и какое им дело до нас - странных и непонятных, пляшущих все дни свои безумный танец истерии? И самые лучшие из нас - просто танцуют немного изящнее. Так же цепляясь за надрывность, утирают эпилептическую пену в уголках губ белоснежным платком. И плачут, и рыдают о неприкаянности и потерянности детей во времени, но проповедуют стоицизмом своим лишь уныние, указуют - дальнейший путь к бездне. Тоном прирожденных гидов : "Посмотрите, какой чудесный вид открывается с этого обрыва!".
Пророки наши чуют беду, но не в силах призвать стадо свернуть: им страшно, они умудрены опытом своих предшественников, и предвидение свое проклинают, мусоля в глянцевых журналах "Гулливера" в урезанном варианте "для детей". Правда о будущем слишком страшна даже для того, чтобы жить с ней самому. И она, увы, непригодна к продаже. Некоммерчесская. В ней нет трагизма, нет временного пространства - тянуть жвачку страданий. Мы слишком уверены в том, что будет время и будут шансы. Как и жители Помпеи.
Мы так неестесственны, что едва ли обитатели Тартра принимают нас за людей. И они не станут поливать наши Города гневом и скорбью - старые боги просто уйдут, освободят пространство, и в эту дыру посыплется наша дрянь, а вслед за ней - провалятся и Города.
Но я чую, что случится это не сегодня, поэтому дорога просто приятно для глаза уходит в горизонт, сливаясь у края с надвигающейся тучей. У подъезда сидит консъержка - бабка, съехавшая полностью, как и многие из ее поколения из-за постоянной несостыковки со взбрыкнувшей действительностью. Вместо приветствия она говорит с претензией: "Видите, что идет?" Я не поддаюсь сюрру, не верю, что бабка тоже чует что-то, и на ходу спрашиваю вместо ответа: "Что?" . Бабка не сдается в стремлении сдвинуть мое и так нестабильное сознание : "Цэ - конец света!". И говорит она тем же тоном, каким сказала бы "яблоки в этом году уродились хорошо, а почтальонша запила и пенсию не носит третий день"...Я опять путаюсь - действительно ли ей все равно потому что ее мир рухнул еще в перестройку, или это старческое равнодушие непривязанного к бытию человека...Я отвечаю тем же тоном: "давно пора" и захожу в лифт.
Раздеваюсь, ложусь в постель, но спать не хочется, в моем окне - та самая туча, она очень быстро дошла и остановилась отдышаться дождем. Но ветер теперь сильнее - он рвет в клочья темную ткань небес, и уже угадывается луна за обрывками декораций репетиции апокалипсиса. И когда первый слепящий луч ночного светила вспарывает мне грудь, я задаюсь вопросом: почему, где бы я ни жил, в моем окне всегда видно луну?
Луна раскрывается больше, теперь она заливает все расплавленной латунью, обжигая легкие, загоняя болью в самый дальний угол. Я почти не чувствую своего тела: я весь в голове, и только привычка говорит о принадлежности рук-ног ко мне-голове. И последняя связная мысль, которая вспыхивает сгорающей искоркой на кончике золотой иглы, вонзающейся в мозг - эта: " Хм...Я не помню, чтобы я так видел луну. Уже лет восемь-десять. Я по-прежнему знал, когда приходит полнолуние, но это было по-иному. Я шарил взглядом по ночному небу с едва уловимым ощущением неудобства, и только найдя большой желтый промасленный блин над головой - умиротворенно вздыхал: становилось понятно, что меня терзало...И не было вот этого оцепенения, когда не можешь оторвать взгляд от диска в небе - лимонного или багрового. И я не помню, какая луна была в море. Небо - помню, облака - помню, а луну - нет.
Сознание гаснет, я прикрываю обожженые глаза и поворачиваюсь на бок - чтоб заснуть быстрей и не видеть снов.