1.
Солнечным февральским воскресеньем первоклассница Маша и её четырёхлетний брат Алёша почти целый день гуляли с Папой: катались с горки, играли в снежки, лепили снежных баб и так вывалялись в снегу, что сами стали похожи на снеговиков, – но Папа не ругал их. Он сам был в отличном настроении по причине выходного дня, прекрасной погоды и необыкновенно вкусного обеда, приготовленного Мамой. Папа два раза съехал на ногах с горки, а – согласитесь – для взрослого человека это очень непросто, ловко увёртывался от снежков и громко хохотал, когда, кажется – нарочно, упал, а Маша с Алёшей навалились на него и, визжа от восторга, тоже всего вываляли в снегу. Папа катал самые большие комки для снежных баб и даже бегал домой выпрашивать у Мамы морковки для их носов, а под конец, когда надоели и снежки, и горка, и снеговики и начинало становиться скучно, – предложил и начал лепить какого-то невиданного большого снежного зверя. Зверь получился на славу; вместо глаз у него были две большие чёрные пуговицы, которые нашлись у Папы в карманах пальто, вместо носа удачно подошёл похожий на сливу камешек, оказавшийся в кармане у Алёши.
— А как мы его назовём? – Спросила Маша, отряхивая рукавички и любуясь работой.
— Ну, уж этого я не знаю. Надо подумать. Как хотите. Но, по-моему, лучше просто – Снежный Зверь. – Ответил Папа.
На том и порешили и, довольные, голодные, с раскрасневшимися лицами пошли домой: дело близилось к ужину.
Мама пришла в ужас, увидев в чистой по воскресному прихожей три облепленные снегом фигуры: большую – почище и де маленьких, причём самая маленькая и самая белая – Алешина – фигура громко кричала: "Ля-ля-ля! А мы лепили Снежного зверя!" Мама тут же вручила им веник и выгнала всех троих на лестницу выколачивать друг из друга снег.
За ужином собралась, как это не часто бывает в будни, вся семья: Папа, Мама, Маша, Алёша, Бабушка и Дедушка, а после ужина все не разошлись, как обычно, по своим комнатам, а остались на кухне за общим столом и даже на время забыли про телевизор.
Дедушка принёс разноцветный журнал с кроссвордом, – разгадывание кроссвордов было любимым занятием Дедушки, – и все с удовольствием помогали ему в этом нелёгком деле. Дедушка надел очки и начал читать каверзные вопросы, и все по очереди, начиная с Алёши, говорили свой ответ.
— Рыба семейства камбаловых. – Прочитал Дедушка и повернулся к Алёше. – Нуте-с, товарищ Главный Эрудит?
— Хек! – не задумываясь, выпалил Алёша. Он недавно узнал, что есть такая рыба, и ему очень понравилось её короткое звучное имя.
— Сам ты хек! – тряхнув косичками, сказала Маша. – Это палтус.
Дедушка примерил слово "палтус" к клеточкам кроссворда, и оно подошло.
— Правильно! – удивился он. – А откуда ты знаешь?
— Ну как же! Ты же сам сказал, что эта рыба из одного семейства с камбалой, а камбала похожа на кухонную доску с хвостиком, за который вешают, на которой Бабушка режет капусту, а слово "палтус" очень похоже на эту доску, значит палтус – родственник камбалы. – Ответила Маша.
Все на кухне повернулись и посмотрели на висящую над раковиной большую круглую доску с ручкой-хвостиком, и увидели, что слово "палтус" действительно плоское и широкое слово, похожее и на кухонную доску и на камбалу.
— Удивительно! – поднял брови Папа.
— Поразительно! – сказала Мама и перестала вытирать чашки.
— Н-да!.. – одобрительно крякнул Дедушка.
— Умница ты моя! – обрадовалась Бабушка. – Дай-ка я тебя поцелую!
Маша расхохоталась и захлопала в ладоши, а Алёше стало очень обидно от того, что все хвалят не его. Он опустил голову, надул губы, собираясь заплакать, но Дедушка вовремя заметил это и поспешил ему на выручку.
— Тише!.. Так-с, идём дальше. – И прочитал следующий номер кроссворда: – Животное, слепленное сегодня Машей, Алёшей и Папой. Нуте-с, товарищ Главный Эрудит!
Алёша удивился: надо же – какую ерунду спрашивают во взрослом журнале – кто же этого не знает?! И он сердито сказал:
— Мы лепили Снежного Зверя!
Все взрослые в удивлении развели руками.
— Смотрите-ка – правильно! Молодец! – Воскликнул Дедушка.
Алёша от радости запрыгал на стуле.
Маша поняла, что Дедушка сыграл в поддавки, и немного обиделась, но виду не подала: она всё-таки уже большая.
Приятный вечер продолжался долго, было выпито два чайника чая; потом в передаче "Спокойной ночи, малыши" показали интересный мультфильм…
Перед сном Маша с Алёшей вспомнили о Снежном Звере. Они отодвинули розовую занавеску, выглянули в окно и увидели, что он тут, на месте, цел; а на улице уже совсем темно, и в жёлтом свете фонарей, тихо кружась, падает густой снег, опускаясь на спину Зверя, отчего он становится ещё толще, пушистее и симпатичнее.
Маша с Алёшей пожелали Зверю спокойной ночи и легли в свои кровати.
2.
Ребята пожелали Снежному Зверю спокойной ночи, но всё вышло совсем не так.
Вот что произошло.
Маша и Алёша с Папой ушли домой, и вскоре быстро стемнело. В окнах домов зажглись огни, и на белую землю, на голые, стоящие по шею в сугробах, кусты, на дорожки и тропинки, на слепленных днём снеговиков легли разноцветные пятна и полосы света из окон. Вскоре на улице совсем не осталось прохожих, и вот тогда Снежный Зверь вдруг почувствовал, что он есть. Он почувствовал это и очень удивился, и от того, что удивился, удивился ещё сильнее. Оказывается, его глаза из папиных пуговиц могли видеть, и они видели заснеженный пустынный двор, высокие дома вокруг, голые деревья, жёлтые шары света вокруг фонарей и порхающий в этих шарах снег; его круглые снежные уши слышали какие-то незнакомые звуки; своим носом из круглого чёрного камешка он ощущал пресный запах снега и ещё какой-то слабый, но приятный запах – это был запах машиных рук, – она делала нос Зверю; Зверь принюхался внимательнее, и вдруг его носу стало щекотно, – виной тому была приставшая шерстинка с машиных рукавичек, – и чихнул. Он чихнул первый раз в жизни и испугался – что это с ним произошло? Стоявший неподалёку старый – ему было уже два дня – Снеговик неодобрительно покосился на него глазами из двух скатанных в шарик разноцветных фантиков.
— Будь здоров, – буркнул Снеговик и громко шмыгнул носом – промёрзшей насквозь гнилой картофелиной.
— Спасибо!.. А… вы не скажете, что это со мной? – спросил Снеговика Снежный Зверь.
— То же, что и со мной! – сердито ответил Снеговик и опять фыркнул носом.
— А что с вами?
— З-замёрз, как не знаю кто!
— А почему я не замёрз? – спросил Снежный Зверь и подумал: "а что такое "замёрз"?
— Потому! Посмотри, где ты стоишь, а где я.
— А где я стою? – Снежный Зверь осторожно оглянулся. Он стоял в середине квадрата розового света, падающего из окна, которое было прямо над ним.
— Как красиво! – сказал Снежный Зверь.
— Тебе-то красиво! Тебе везёт! А меня вот позавчера слепил Генка из восьмой парадной со своими друзьями-шалопаями, вместо носа пакость какую-то промёрзшую с помойки прилепили. И им, видите ли, ещё смешно!.. А глаза? Разве это глаза? Это горе горько-сладкое: один глаз – "Кара-Кум", не знаю, что за "Кара-Кум", – только от него у меня пол-лица так и горит… Не тает, нет?
— Нет вроде…
— Ну ладно! Вот, а другой глаз – "Кис-Кис" и жёлтый, как у кота. Это же – увечье, а не лицо! Охо-хонюшки мои, что делать-то, что делать! – Загрустил Снеговик. – И замёрз я, как собака.
"А что такое – собака?" – хотел спросить Снежный Зверь, но не решился и спросил:
— А почему?
— Потому! Видишь, где я стою? Видишь, какое окно на меня светит? Это северное сияние, а не окно! Я – Снеговик, сам весь из снега – и то замёрз от такого света! Что за мода – пользоваться этими жуткими лампами? И ещё называть их – "дневного", видите ли, света!.. Потому, наверное, и ругаются каждый вечер – греются… – Снеговик помолчал, покосился на Снежного Зверя и с завистью сказал:
— Тебе-то хорошо. Вон тебя где поставили – уж больно свет из твоего окна хорош. Розовая мечта!
— А вы идите ко мне! – предложил Снежный Зверь. – Места хватит.
— Легко сказать! Ноги-то мне не сделали. Это у тебя целых четыре… да, вроде, и хвост есть?
— Есть. – Засмущался Снежный Зверь: ему было и приятно и неудобно перед безногим, замёрзшим, общительным соседом, и жаль его.
Оба некоторое время молчали. Снежный Зверь только хотел открыть рот, чтобы сказать что-нибудь тёплое и розовое в утешение несчастного соседа, но Снеговик вдруг шикнул на него:
— Замри!!
Снежный Зверь замер. Розовая занавеска на его окне отодвинулась, и к стеклу с той стороны прижались и расплющились два курносых носа. Две симпатичные рожицы посмотрели на Зверя, пошевелили губами – что-то сказали, помахали ладошками и скрылись. Окно погасло.
— Хорошие люди эти твои… Лепители, – сказал Снеговик. – Но только запомни: никто из людей не должен знать, что ты ожил.
— А что такое "ожил"?
— Оживать – это становиться живым. Посмотри на сугроб – вон, под столбом, видишь? Он – не живой, он лежит, не шевелится, слова не скажет. А мы вот беседуем с тобой, а ты ещё и ходить можешь.
— А почему? Почему он не ожил, а мы ожили?
— Потому, что нас – и тебя и меня сделали – слепили – люди. А его никто не лепил – он сам насыпался. А когда люди что-нибудь делают старательно, с любовью и на совесть, то есть, когда им нравится делать то, что они делают, то – то, что они сделают, становится живым. Тебя ведь очень старательно лепили? И с удовольствием?
— Да!
— Вот видишь! Ты и стал живым. Меня мой Генка тоже лепил старательно и с удовольствием. Он мне для головы комок катал. Я на него всё ворчу, а в сущности он – неплохой ребёнок. Раз я ожил, и голова моя думает и разговаривает, – значит, он старался? Старался! Какой же он после этого шалопай?.. Так – легкомысленный просто. Это у него скоро пройдёт… Всё течёт, всё изменяется. Жизнь – она в движении! Ног ли, языка, мысли – всё равно. Главное – чтобы было движение.
— Какой вы умный! – с восхищением сказал Снежный Зверь и спросил: – А почему никто не должен знать, что мы – в движении?
— Так лучше. Спокойнее. Ты людей не знаешь. А я знаю. Ну, вот представь: ты, – Снежный Зверь – не кошка, не собака, а – не поймёшь, кто, да ещё из снега, – идёшь по улице. Так эдак пол-улицы от страха замертво в сугробы попадает!
— А вторая половина?
— А вторая половина начнёт так визжать, что все провода лопнут, и все стёкла повылетят.
— А третья?
— А третьей нет. Есть – кто посмелей. Те не посмотрят, что ты такой симпатяга, – с палками на тебя накинутся и всего разломают.
— И движение прекратится?
— Навсегда! – мрачно подтвердил Снеговик.
— Что же делать? – спросил Снежный Зверь. Ему тоже вдруг стало холодно.
— Не попадаться никому на глаза в движении. Днём не гулять – только по ночам, ночью все спят: дворники, шалопаи и маленькие дети.
— А кто это такие?
— О-о, это самые опасные люди! Дворники – особенно. Они ненавидят снег. И у них есть лопаты и ломы – это страшное оружие. Тебе, например, хватит одного удара ломом. А шалопаи – это приятели Генки из восьмой парадной. Они могут тебя сломать просто так. Ни за что. Это самое обидное. Меня-то они пока не трогают – сами ведь лепили, но я всё равно не строю планов на будущее. Они стольких наших загубили, эх!.. А маленькие дети – они просто глупые, – вроде тебя. Сегодня они тебя слепили, а завтра разломают. Им, видите ли, всё интересно: и лепить, и ломать. Ломать – особенно… Да что я тебе всё это рассказываю, – сам поживёшь, ещё не то узнаешь. Иди, поброди, только осторожно. А к утру – возвращайся на место, ложись и не шевелись. Потом мне, что видел, расскажешь… если, конечно, цел буду. Ну, иди же! Смелей!
3.
И Снежный Зверь пошёл. Первые шаги были трудны – лап было четыре, и ни одна не умела ходить. Несколько раз Снежный Зверь падал, утыкаясь носом-камешком в мягкий, ничем не пахнущий снег. Потом дело пошло на лад: лапы оказались понятливыми и послушными. Когда Снежный Зверь одолел двор и очутился на Улице, он вполне освоился ходить.
На Улице перед двумя рядами домов стояли столбы с яркими фонарями; под столбами лежали длинные сугробы. На середине Улица была ровная-преровная, и вот на этой её середине вдруг показалось длинное синие чудовище на четырёх круглых лапах, с двумя ярко-горящими глазами на широкой тупой морде. На спине чудовища были две длинные тонкие палки, которые скользили по двум проводам, натянутым над Улицей. Чудовище – это был, конечно, всего-навсего последний троллейбус – с воем неслось по середине Улицы, быстро приближаясь. Снежный Зверь ни жив ни мёртв от страха юркнул обратно в подворотню, из которой только что вышел, и затаился там в темноте. Чудовище промчалось мимо, и вой его скоро затих вдали. Снежный Зверь подождал немного, прислушался: было тихо. Набравшись смелости, он, крадучись, снова вышел на Улицу, посмотрел налево, направо – никого. Тишина. Только падает и падает снег.
Снежный Зверь мягко потрусил по Улице, стараясь держаться ближе к домам, в которых светились редкие окна. Так он пробежал несколько домов, радуясь за свои послушные лапы, которые легко, не уставая, бесшумно несли его, как вдруг ветерок донёс до его ноздрей запах, а потом и глаза увидели впереди человека. Человек быстро шёл ему навстречу.
Снежный Зверь вспомнил слова Снеговика. Сейчас этот человек увидит его и завизжит, а потом упадёт в обморок, и провода, держась за которые, носятся синие чудовища, лопнут, и стёкла – все эти стёкла в бесчисленных тёмных окнах – со страшным звоном и грохотом вылетят и посыпятся вниз, и проснутся все люди, которые спят за этими окнами, и наверняка среди них найдутся смелые, и эти смелые возьмут в руки палки, подбегут, замахнутся и… Какой кошмар! Надо срочно куда-то прятаться! Куда? Вблизи – ни одной подворотни, ни одного тёмного закоулочка, Улица ярко освещена! И тут Снежному Зверю в его большую снежную голову пришла первая самостоятельная умная мысль!
Вдоль Улицы тянулись длинные кучи снега. Снежный Зверь сообразил: "Я ведь из снега, и кучи – тоже из снега; если я свернусь в клубок и лягу рядом с кучей – меня никто не отличит от неё!" Он так и сделал. Человек приблизился и, проходя мимо кучи-Снежного Зверя, что-то вынул двумя пальцами изо рта и бросил. Это что-то – оно отвратительно пахло! – упало Зверю на спину, брызнуло красными искрами, зашипело и умолкло, а спине в том месте, куда упало это что-то, стало очень неприятно. Так Снежный Зверь узнал, что такое очень неприятно, что такое сигарета, и что некоторые люди имеют скверную привычку сосать эти противные дымящиеся белые трубочки, – и удивился их глупости.
Человек прошёл; Снежный Зверь встал на ноги, отряхнулся, лизнул снежным языком пострадавшую спину, плюнул с отвращением и пошёл дальше.
Не успел он сделать и десяти шагов, как что-то небольшое, чёрное, пулей пронеслось перед его носом, прижалось к стене дома и препротивно зашипело. Снежный Зверь в удивлении остановился и стал рассматривать: это что ещё за новость? А это была никакая не новость, а – обыкновенный чёрный бездомный кот. Кот стоял, выгнув спину, распушив хвост, прижав маленькие треугольные уши. Его жёлтые глаза горели, как фары у последнего троллейбуса. Некоторое время кот и Снежный Зверь смотрели друг на друга, потом кот с досадой фыркнул, выпрямил спину, опустил хвост и сел.
— Фу ты! Я-то думал – собака, а ты… а, кстати, кто ты такой? – спросил кот.
— Я? Я – Снежный Зверь! – гордо ответил Снежный Зверь. – А ты?
— Я – самое несчастное создание на всём белом свете. – Тоже гордо ответил кот. – Но когда-то меня звали просто Васькой… Послушай, может ты имеешь какое-нибудь отношение к собакам? Может родственник? – Спросил кот, и потухшие глаза его опять засветились.
— Не знаю. Может и родственник. Я не знаю, кто такие собаки, хотя много слышал о них. Они что, сильно мёрзнут? – Снежный Зверь тоже сел. Теперь они сидели друг против друга.
— Хха!.. Смотря какие. Собака – собаке рознь. Те, что по тёплым квартирам сейчас спят, поужинав, – те-то не мёрзнут. Чего им мёрзнуть – они и на улице-то не бывают почти. Выведут хозяев на минутку и – обратно. А у некоторых и пальто и обувь зимняя есть. А другие – вроде меня, – те мёрзнут. Да ещё как! Им даже хуже, чем мне.
— Почему?
— Потому, что собака больше кошки, и не везде пролезет, где я пролезу. В тёплый подвал, например. И еды им больше надо. Ты заметь: никто не говорит "кошачья жизнь", "устал", "замёрз", "проголодался" "как кошка", а все говорят: "собачья жизнь, устал, замёрз, проголодался, как собака". Или – "злой, как собака". От хорошей жизни злым не станешь…
— Васька… я могу вас так называть? – спросил Снежный Зверь. Кот снисходительно кивнул.
— Васька, могу я задать вам несколько вопросов? Я бы не просил, но меня сегодня только слепили, я так мало знаю, а вы производите впечатление очень умного животного.
Кот с достоинством расправил усы.
— Я прошу вас: расскажите о себе. Я решил, – продолжал Снежный Зверь, – всех, кто мне встретится, я буду просить рассказать о себе, и, когда я выслушаю всех, я буду знать всё. Вы не откажете?
— Рад служить. Ты очень верно подметил… ну, про ум, там, и прочее такое… но об этом потом! Жизнь моя… – Кот задумался. – Жизнь моя отмечена превратностями судьбы. Происхождение моё – самое, что ни на есть обычное. Родился я в подвале, тут неподалёку. Родителей своих, естественно, не помню. В детстве я был очень мил. Чрезвычайно! Я не преувеличиваю! Благодаря этому меня заметили и взяли в одну человечью семью. Семья была культурная, – мама и папа с высшим образованием, и дети их – мальчик и девочка – учились сносно. Там я и набрался того, что называется умом. Разговоры у них всегда были умные, тихим ровным голосом; книжки хорошие вслух читались. Как я уже сказал, там были дети, – они-то и увидели меня на улице, когда я мёрз действительно, как собака, принесли домой, взрослые, как водится, были против моего появления, но дети есть дети, – они всегда сильнее, – они уговорили оставить меня. Детство – вообще золотое время, но моё детство было омрачено теми же детьми. Они с утра до вечера играли со мной, гоняли по квартире, тискали, ласкали, – им казалось, что мне это приятно, – на деле же это было приятно только им, а меня они просто-напросто мучили. Когда мне становилось невтерпёж, я царапался и кусался, – тогда на меня кричали, и иногда мне даже попадало тряпкой или тапком. Впрочем, это компенсировалось чистотой, теплом, хорошей пищей. Потом дети с мамой уехали на лето, и их папа, которому надоело стоять в очередях за молоком для меня, возиться с рыбой и менять песок в туалете, – взял и выгнал меня. Вежливо так открыл дверь и тепло напутствовал ногой. Я поскрёбся-поскрёбся, тогда он вышел с чайником – и ведь наверняка горячим – и хотел облить меня, но я увернулся и убежал и больше уж не пытался вернуться в этот дом. Осенью, когда дети вернулись с дачи, им, наверное, сказали, что я убежал сам, к тому же, я был уже большой, – из маленького пушистого котёночка я превратился в обыкновенного уличного, гладкого кота, к тому же чёрного. А люди не любят чёрных котов. Их очень огорчает, когда я перебегаю им дорогу, и теперь я часто делаю это назло им.
— Почему?
— Ты думаешь, что они не любят чёрный цвет? И обожают белый? Ничего подобного! Они любят, чтобы всё было разноцветное – это с одной стороны. А с другой – они это разноцветное не любят, потому что не понимают его. Получается чушь какая-то: они любят разноцветное, но не понимают его и изо всех сил стараются разделить его на чёрное и белое, чтобы понимать. Зачем понимать то, что не любишь? Или любить то, что не понимаешь? Чёрное – это для них зло, это плохо, страшно; белое – это добро, это хорошо? Где логика? Я чёрный, ты белый, – я плохой, ты хороший, – так, что ли?
— Не так. Я тоже плохой, – перебил Снежный Зверь и хотел было рассказать о смельчаках с палками, но кот не дал.
— Не перебивай! Это – серьёзный вопрос! Папа тех детей, что выгнал меня и хотел ошпарить кипятком – плохой? Плохой! Но этот же папа часто заступался за меня, когда его дети особенно изводили меня своей любовью. Значит – он хороший? Его дети, подобравшие меня, когда я замерзал и голодал – хорошие? Но эти же дети тискали меня так, что у меня рёбра трещали, таскали за хвост, пинали ногами, когда я подвёртывался не вовремя – значит, они плохие? Ответь-ка!
— Я не знаю… Может, они разноцветные?
— Ничего подобного! Они были бы разноцветными, если бы день держали меня дома, поили-кормили, ласкали только тогда, когда я сам бы этого хотел, а на ночь выпускали гулять на улицу и в подвал, не боясь, что я принесу им блох. Но вот я гуляю по улице и подвалам уже вторую зиму, питаюсь на помойках, сплю, где попало, блох набрал – человечью пригрошню, был дважды серьёзно бит за то, что чёрный и что не сумел убежать, – жизнь моя черна, как моя шкура, и люди – чёрные существа; жизнь зла и люди злы! Они нас предали! Один умный и добрый лётчик говорил: "мы в ответе за тех, кого приручили", – его не слушали… Вот тебе весь мой сказ! Ты – белый, а это – то же самое, что чёрный, и добра поэтому от людей не жди!
— Да меня уже предупреждали… – Грустно сказал Снежный Зверь. Настроение его испортилось. Ему не хотелось больше изучать жизнь. "Как хорошо быть таким, как сугроб у нас во дворе", – подумал он, но всё-таки спросил с некоторой надеждой:
— Но, может, не все люди такие? Может, вы в чём-то ошибаетесь?
Кот усмехнулся.
— Я предвидел этот вопрос. Я – один я – могу и ошибаться. Но то же самое, что говорил я, тебе скажут тысячи бездомных кошек и тысячи бездомных собак. Слово в слово! Если не веришь – иди и спроси!
Снежный Зверь вспомнил вдруг своё окно и две симпатичные мордашки с расплющенными об стекло носами, ласково и весело смотревшие на него.
— Да, я, пожалуй, пойду. – Заторопился Снежный Зверь. – До свидания. – И пошёл прочь.
— Будь здоров. – Хмуро отозвался кот.
Снежный Зверь не оглянулся: ему не хотелось больше ни слушать кота, ни видеть его, ни верить ему.
4.
Опять Снежный Зверь брёл наугад – куда глядели его глаза из больших чёрных пуговиц от папиного пальто. Они были грустными, эти глаза. После слов чёрного кота Васьки ему больше не хотелось быть живым в этом чёрно-белом мире. Было зябко и неуютно, словно в его тёплую, только что ожившую, душу кто-то бросил острую прозрачную льдинку, которая медленно таяла и охлаждала душу. Снежный Зверь не знал – прав был кот или нет, спросить было не у кого, да Снежному Зверю и расхотелось встречаться с кем-либо и разговаривать. "Хватит с меня и кота, да и Снеговик – тоже хорош!.. А ведь такое чудесное настроение было!" – думал Снежный Зверь, медленно бредя по пустынной ночной улице, понурив большую круглую голову, глядя себе под ноги, вернее – под лапы. Так он брёл долго и вдруг почувствовал (у зверей есть такое чувство), что впереди – что-то есть, какое-то препятствие, что-то большое и неподвижное. Может дом? Снежный Зверь поднял голову и увидел, что он чуть не столкнулся с неведомым синим Чудовищем. Чудовище стояло, грустно уткнув широкую квадратную морду в наметаемый ветром сугроб. Ярко горевшие прежде, его глаза и блестящие ободки вокруг них были сверху присыпаны сухим мелким снежком, от чего выглядели полузакрытыми, – казалось, что незнакомец тихо, устало дремлет.
Налетел ветерок и сдул снежок, и большие глаза-фары будто открылись и уставились на Снежного Зверя. Снежный Зверь слегка попятился.
— Здравствуйте. – Не очень храбро поздоровался он с Троллейбусом.
Троллейбус шумно тяжело вздохнул и ещё ниже опустил своё лобастое лицо, уткнувшись тёмно-синим подбородком-бампером в мягкий сугроб.
— Здравствуй. – Ответил Троллейбус басом.
— Вы спали… Я не помешал? – Вежливо спросил Снежный Зверь.
— Ничего, я привык. Я, конечно, люблю поспать, но редко удаётся, чтоб вволю. Так всегда в жизни: когда любишь что-нибудь больше всего на свете – всегда очень мало имеешь этого… Бодливой корове, как говорится… Я вообще-то лентяй. А ты? – Спросил Троллейбус.
— Я?.. Я – Снежный Зверь. – Ответил Снежный Зверь.
— Снежный Зверь, – повторил Троллейбус. – Это очень хорошо.
— Я не знаю… А… кто вы такой?
— Я – Троллейбус. Машина такая. – Ответил Троллейбус.
— Я вас видел сегодня. Это, значит, были вы?.. я так испугался!..
— То есть?! – удивился Троллейбус.
— Я вышел из своего Двора на Улицу и сразу наткнулся на вас. Вы так быстро бежали… такие глаза… с таким воем… я так испугался…
— Ха-ха-ха-ха! – добродушно рассмеялся Троллейбус. – Весьма и весьма забавно! Ну, положим, ты на меня не наткнулся, – если б наткнулся, когда я ехал, мы бы с тобой сейчас не беседовали… а что касается воя – это от старости и нездоровья. Что-то у меня не в порядке – давно за собой неладное подмечаю. А слесарям и дела нет! Работаешь, работаешь и – никакой заботы. У нас все полубольные.
— А что вы делаете? – спросил Снежный Зверь.
— Вожу людей. Сами они работают по восемь часов, а на мне ездят с пяти утра до двух ночи – по двадцать часов в сутки и – никакого ко мне уважения! Набиваются битком – аж рёбра трещат, ногами пинают, двери ломают, сиденья рвут, стены царапают. Собачья жизнь!
Услышав это, Снежный Зверь поджал хвост и попятился.
— Ты чего?! – удивился Троллейбус.
— А… вы… вы не злой? Как собака? – Спросил Снежный Зверь.
Троллейбус рассмеялся.
— Какая ерунда! Кто это тебе сказал?
— Да… есть тут один… Он сказал, что все – злые.
— Ну, нет! Это он что-то напутал. Я ж не танк, я – добрый. Иначе мне нельзя – видишь, какой я большой, тяжёлый и как быстро езжу, – сам же видел.
— Значит, вы не злой. А кто злой?
— По-моему так: кто большой и сильный – тот не должен быть злым. Если бы все большие и сильные стали злыми – представляешь, что бы творилось на свете?.. А злые есть – кто маленький, слабый. Комары, например. Иначе им не прожить. А уж если ты большой и сильный, то уж будь добр – будь добр.
— А люди?
— Что – люди?
— Люди – злые?
— Почему?
— Говорят…
— Ерунду говорят! Ты бы поменьше слушал таких говорунов. Люди… Они – разные. Всякие бывают. Я на всяких насмотрелся. Но – злых от каблуков до шапки – не видел. Может, и есть где, но – я не видел, нет, врать не буду. А почему ты спрашиваешь?
— Меня только сегодня днём слепили, и я почти ничего ещё не знаю. Но мне посоветовал один знакомый… он – Снеговик, – так вот он посоветовал, чтобы я людям на глаза не попадался, а то они испугаются меня и от испуга так закричат, что ваши провода полопаются, или набросятся на меня с палками и разломают, и тогда меня не станет. А ведь так хорошо, когда ты есть.
— Хорошо, – согласился Троллейбус. – Пожалуй, ты прав. Но не огорчайся. Всё дело в том, что люди никогда не видели, чтобы звери из снега разгуливали по улицам. Это – необычно и потому – и неприятно, и пугает. Ты ведь меня раньше никогда не видел, а увидел и – испугался. Так ведь?
— Так. – Согласился Снежный Зверь. – Я вообще мало чего видел.
— Это не беда… давай-ка, знаешь что, что сделаем?
— Что?
— Давай, я тебя покатаю. Город посмотришь. Согласен?
— Согласен! А… можно?
— Раз говорю – значит можно. Ты вот что: зайди-ка ко мне сзади и отвяжи верёвку. Сумеешь?
— Я попробую! Я очень постараюсь! – И Снежный Зверь побежал вдоль Троллейбуса. Он увидел верёвку, к которой были привязаны длинные железные палки, похожие на крылья; верёвка была привязана к железной лесенке. Встав на задние лапы, Снежный Зверь зубами подёргал за один конец, за другой, – узел ослаб и распался.
— Уф-ф! – Вздохнул Троллейбус, расправил крылья, поймал концами провода и прочно оперся на них. Потом пощёлкал какими-то выключателями – внутри него зажёгся свет, что-то затарахтело, и Троллейбус начал медленно приподниматься – словно лежал и стал вставать на ноги.
— Сейчас! Вот воздуха в тормоза накачаю, и поедем! – крикнул он.
Когда тарахтенье смолкло, Троллейбус распахнул переднюю дверь и пригласил Снежного Зверя:
— Садись в кабину. Печку включить? Ах, да! – я совсем забыл, что тебе это ни к чему.
Снежный Зверь забрался на сиденье водителя, положил передние лапы на руль.
— Уселся? Удобно ли? – прокричал Троллейбус и включил фары.
— Да! Да! Хорошо! – Отвечал Снежный Зверь.
— Ну, тогда поехали! Держись. Эх, прокачу! – И Троллейбус тронулся. Медленно и с трудом выбрался он из мягкого пушистого сугроба; щёлкая стрелками на проводах, срывая с них голубые и зелёные искры, вырулил на ровную дорогу, весело завыл "у-у-у!" и наддал ходу.
Быстро летела навстречу белая лента дороги, мимо проносились столбы, заборы, дома – разные дома! Один дом был похож на огромный торт – весь украшенный завитками, цветами – хотелось от него отломить кусочек и полакомиться; другой дом наоборот – был донельзя скучный: большая белая коробка, поставленная торчмя… Троллейбус ехал быстро, ровно, мягко, а впереди открывались всё новые и новые коридоры улиц – узкие и широкие, коротенькие и бесконечные; распахивались просторы площадей, рябили в глазах решётки набережных, вырастали горбатые спины мостов. Ночные светофоры вразнобой мигали жёлтыми огнями – движения не было, регулировать было нечего, и они будто перемигивались, переговаривались друг с другом, делясь новостями ушедшего дня.
Снежному Зверю хотелось петь!
— Хорошо? Интересно? Красиво? – Спрашивал Троллейбус, и Снежный Зверь с восторгом отвечал:
— Здорово! Отлично!
Они объехали почти полгорода, когда на одной пустынной улице Троллейбус вдруг сбавил ход, прижался к тротуару и затормозил. Остановился, тяжело вздохнул и потупился.
Дверца открылась.
Снежный Зверь выпрыгнул из кабины и заглянул Троллейбусу в лицо. Оно было печально-сосредоточенное и какое-то чужое.
— Что с вами? – участливо спросил Снежный Зверь. – Что-нибудь болит?.. Ах, это я виноват!
— Да нет, ты тут ни при чём, – ответил Троллейбус и, помолчав довольно продолжительное время, со вздохом сказал:
— Видишь ли… это – старая история, но забыть я её не могу. Да и не имею права.
— А – что такое? Что-нибудь ужасное?
— Ты угадал. Ужасное. Самое, что ни на есть. И произошло это на этом вот самом месте пять лет назад. Здесь я всегда проезжаю очень тихо, хотя это и не нравится моим пассажирам, – они ведь вечно спешат, но мне в эти минуты не до них. На этом вот месте пять лет назад я сбил маленькую девочку.
Снежный Зверь прямо-таки оледенел от этих слов. Этот добрый лентяй Троллейбус – разве он способен хоть кого-то пальцем тронуть, не то что сбить, наехать?!.
— Да, да, ты не ослышался, – горько продолжал Троллейбус, – это – ужасное воспоминание! А дело было так: я, как обычно, ехал, как обычно, торопился… Вот еду я, а на тротуаре стоит мама и болтает с подругой, а её дочка – совсем маленькая девочка, хорошенькая такая: бантики белые, платьице в розовый горошек, румяная, и ресницы – как у куклы – огромные, чёрные, густые! Вот, и эта девочка играет: кидает и ловит мячик, а разве можно играть с мячиком на улице, в двух шагах от проезжей части?! И мама – стоит себе, трещит, как сорока, с подругой, на дочку – ноль внимания, даже не смотрит на неё! Разве ж так можно?! Только успел я это подумать – беда тут как тут! Девочка не поймала мячик, он – прыг-прыг и – мне под колёса. А я лечу, и веса во мне – одиннадцать тонн, а с народом – все двадцать! Девочка за мячиком бросается, – увы, для детей мячик кажется дороже их жизни. Это не глупость – это уж возраст такой. А вот то, что её умной взрослой маме переливание из пустого в порожнее – ну, о чём серьёзном можно говорить, стоя посреди улицы? – дороже жизни её дочери – это непростительное преступление! Тут взрослые должны ухо востро держать, а не молоть языком, забыв обо всём на свете… Мячик, значит, мне под колёса, девочка – за ним, а я на полной скорости лечу! В последнюю секунду сворачиваю! торможу!! – поздно!!! Бью девочку боком, вскользь, – хорошо, что она маленькая, лёгонькая была, – отлетела далеко в сторону, и лежит. Тут мне в другой бок такси – бух! Удар, стёкла сыпятся, звон, гром, люди кричат, и громче всех – мама девочки. Что тут началось – страшно вспомнить! Нет, не могу!..
Троллейбус закрыл глаза и заплакал.
Снежный Зверь не знал, что делать. Ему до слёз было жаль и неизвестную ему девочку и Троллейбус.
Троллейбус плакал, всхлипывал и странно, страшно было видеть его – такого большого, сильного, доброго – плачущим. У Снежного Зверя щипало в носу, в горле встал ледяной комок. Он нерешительно потеребил Троллейбус за жёсткий резиновый рукав – ободок над передним колесом:
— Ну, не надо… Честное слово!.. Что ж тут поделаешь…
— Да-а… легко сказать! – всхлипывал Троллейбус, моргая глазами-фарами. Снежный Зверь зашёл вперёд и стал своей мягкой снежной лапой вытирать их.
— Спасибо. – признательно вздохнул Троллейбус и вдруг улыбнулся. – А, знаешь, всё кончилось благополучно! Правда! У девочки оказалась сломана нога, – я потом видел её в гипсе, а теперь она уже большая, и нормально ходит, даже бегает, смеётся. Я её часто вижу, – она, вероятно, живёт где-то неподалёку… Помнишь – ты спрашивал: злой ли я? Видишь: мне нельзя быть злым – я бы всех передавил.
— А комары?
— А что комары? Комар налетел бы на неё – она бы и не заметила.
— Она вам ничего не говорила? – Спросил Снежный Зверь.
— Нет. После этого случая меня отбуксировали в домой, в парк, стали чинить бок, который мне такси помяло, и заодно перекрасили, – я зелёный был. И хорошо, а то я бы со стыда сгорел. Представь: я бы ехал, а меня бы все узнавали, оборачивались, пальцами показывали и кричали: "Смотрите – вот он едет, тот, который маленькую девочку чуть не задавил, – растяпа, не умеешь ездить, в металлолом его!" Это – ужас что было бы! А так – меня никто не узнаёт. Даже та девочка. Я её часто вожу, и одну и с подругами… Ну что, может, поедем домой? Пора уже возвращаться – скоро утро, мне пора на линию. А надо ещё где-то развернуться. Садись!
Снежный Зверь забрался в кабину, и они тронулись в обратный путь. В парке Троллейбус встал на своё место, сложил железные палки-крылья, погасил фары.
— Спасибо! – поблагодарил его Снежный Зверь.
— Не за что. Будет время – заходи. Я тут каждую ночь стою.
— Непременно! Спасибо за всё. До свидания!
— До свидания. Беги в свой двор и ложись на место, а то скоро дворники проснутся. Хотя… вот что я тебе скажу – насчёт того, что тебе не стоит попадаться людям на глаза, – это и правильно и неправильно. Люди – разные. Некоторые и людей, кроме себя самих за живых не считают, не то что – тебя. А другие, если и увидят, что ты живой, то не причинят тебе никакого вреда. По себе знаю. Вот водители у меня – тоже разные. Одни считают меня живым – так ничего плохого, кроме хорошего я от них не видел. А для которых я – только железная машина, – от тех-то я натерпелся… Ну, беги! А я вздремну полчасика. – И Троллейбус опять уткнулся подбородком в сугроб и закрыл глаза.
А Снежный Зверь побежал к дому, где на первом этаже скоро должно было зажёчься розовое, лучшее в мире окно, за которым сладко спали два самых лучших человека на этой белой земле – Маша и Алёша, его Лепители.
5.
Снежный Зверь торопился. Хорошо, что он был зверь – звери запоминают дорогу, всего раз пройдя по ней, – поэтому он не заблудился в лабиринте улиц и перекрёстков, а – сразу нашёл и свою улицу, и свой дом с подворотней, и двор.
Снежный Зверь торопился потому, что приближалось утро: зажигались окна в домах, на улице нет-нет, да и появится ранний прохожий, чаще стали проезжать машины – на их фургонах было написано "Хлеб", "Почта", "Продукты". Он так торопился, что, пролезая в дыру в заборчике, огораживающем газон, задел левым ухом за перекладину и обломал его. Это не было больно: Зверь всё-таки был из снега, а то, чему можно было причинить боль, что могло болеть – находилось у него глубоко внутри под надёжной защитой толстых снеговых боков и спины.
Так, без одного уха и пришлось лечь на своё место.
Сосед Снеговик молчал – то ли спал, то ли вконец окоченел, стоя на одном месте. К тому же его бледно-голубое окно светилось – в той квартире уже не спали.
Тёмное, как ночь, зимнее утро разворачивалось стремительно: всё больше окон зажигалось в домах, всё чаще хлопали двери парадных, выпуская спешащих на работу людей, всё чаще слышались торопливые, хрустящие по свежему снегу шаги прохожих; появились дворники – они собрались шумной оравой, все вооружённые большущими лопатами, и громко и горячо, – пар стоял над ними в воздухе! – обсуждали план своих военных действий против свежевыпавшего снега: где чистить, кому, сколько и в какой последовательности. Почтальоны с распухшими от газет сумками шныряли из подъезда в подъезд; ответственные за тех, кого они приручили, вывели своих прирученных на прогулку. Пробежал человек в спортивном костюме – этот-то наверняка не курит!
К половине восьмого утра все окна в домах светились; выспавшийся и не выспавшийся народ валом валил из парадных, и вместо отдельных шагов по всему обширному двору стоял непрерывный скрип и визг приминаемого многими ногами снега. Во двор долетал и шум проснувшейся Улицы – натужный вой битком набитых троллейбусов. Дворники, наконец, выработали план действий, а, может, – просто замёрзли, перестали галдеть и с противным звуком начали усердно скрести лопатами зимнюю землю.
Светилось и розовое окно над головой Снежного Зверя, – там тоже проснулись, одевались, умывались, завтракали и готовились разбежаться кто куда: Мама – на работу, Папа – на работу, Алёша с Папой – в детский сад, Маша – в школу, Бабушка – в поликлинику за номерками к любимому врачу, Дедушка – к открытию в магазин – за молоком.
Первой убежала наспех накрашенная Мама. Потом вышли Папа с Алёшей. Они проходили мимо Снежного Зверя. Алёша поздоровался с ним, а Папа удивился. Он удивился тому, что снега за ночь выпало немало – сугробы вокруг заметно подросли, а слепленный ими вчера зверь был "как новенький" – его не засыпало сверху и не намело с боков, – он лежал поверх свежего сугроба! Папа удивился, но ломать голову по этому поводу не стал – ему предстояло восемь часов ломать её у себя на работе над вопросом: почему машина, которая должна – по его расчётам на бумаге – быть сильной, как тысяча сытых битюгов-ломовиков, на деле – сделанная из железа и скреплённая тысячей болтов с гайками, – тянет всего на пятьсот скромных лошадок. Почему? И как с этим явлением бороться? – вот над чем предстояло трудиться папиной голове целый день, поэтому от проблемы снегоотталкивающих свойств вылепленного им с собственными детьми снежного зверя он отмахнулся, подумав: "наверное, ветер дует и сдувает с него и около него снег".
Алёша заметил, что у Снежного Зверя нет одного уха.
— Папа, – ухо, ухо! – закричал он.
— Что "ухо"? – испугался Папа и начал проверять – завязана ли на сыне шапка и не дует ли ему.
— Что ты! Не понимаешь, – у Снежного Зверя уха нет! – И Алёша поспешил Зверю на помощь.
— Куда?! – возмутился Папа, поймав Алёшу за шарф. – Брось, мы и так опаздываем! Идём скорей.
Алёша захныкал, Папа поспешил успокоить его:
— Но нам же действительно некогда! Ты же большой мальчик и должен понимать. А Маша вот в школу пойдёт и починит ухо вашему Зверю.
— Она починит? – недоверчиво переспросил Алёша.
— Обязательно!.. ну, пойдём скорее.
Вслед за ними, размахивая портфелем, из парадной выбежала Маша. "Маша, застегнись!" – кричала ей вслед Бабушка. Подпрыгивая то на одной, то на другой ноге, Маша весело бежала в школу. Около Снежного Зверя она остановилась.
.—Бедненький! – прошептала она, увидев недостаток одного уха. Бережно поставила на снег портфель и, проваливаясь в сугроб по колено, подошла к Зверю. Сняла рукавички и в две минуты вылепила ему новое ухо – точь в точь как старое. Руки её покраснели, их щипал мороз, снег был сухой, рассыпчатый и лепился плохо. Закончив с ухом, Маша отошла на шаг назад, полюбовалась своей работой, вернулась к портфелю, подняла его и, напевая "пусть бегут неуклюже", вприпрыжку побежала дальше. В школу, в свой первый "б".
Потом прошла Бабушка в поликлинику. Потом – Дедушка.
6.
О Дедушке стоит рассказать особо.
Он всегда ложился спать позже всех. Старые мало спят, и Дедушка не был исключением; а чтобы не скучать, он читал или разгадывал свои кроссворды. Когда в воскресенье вечером все улеглись, Дедушка бесшумно в своих мягких домашних тапочках обошёл квартиру, завёл будильник, поправил одеяла на Бабушке и на Маше, выглянул в окно. За окном – ни души, только падает густой снег, а под окном лежит Снежный Зверь. Зверь Дедушке понравился – он подумал: "а молодцы у меня внук и внучка – настоящие скульпторы; я бы такого вылепить не смог". И тут вдруг Снежный Зверь… поднялся на ноги! Дедушка, мягко говоря, опешил, отпрянул и спрятался за розовую занавеску. Поспешно надел очки и осторожно, одним глазом, выглянул на улицу. Снежный Зверь постоял-постоял и – пошёл! Сначала – неуверенно, спотыкаясь и путаясь в своих ногах – словно не умел ходить, а потом – всё уверенней и быстрей, а потом припустил мягкой трусцой и скоро скрылся из глаз.
Дедушка стащил очки, протёр глаза, потом – очки, снова надел их и опять глянул в окно. Зверя не было, а под окном была ямка на том месте, где он только что лежал, и от этой ямки тянулись следы, как у очень большой собаки, которые быстро засыпал падающий снег.
Дедушка торопливо прошёл на кухню, сел в великом смятении на табуретку. Голова его шла кругом. И было от чего! Он прожил 75 лет, многое повидал, но такого!.. Чтобы зверь, вылепленный детьми из снега, ожил, встал и пошёл – в такое его седая голова отказывалась верить! "Видимо, я переутомился, – вот и померещилось! Права Бабушка – надо меньше сидеть за кроссвордами и ломать над ними голову. А то так недолго и с ума сойти!" – подумал Дедушка, спрятал от себя все журналы с кроссвордами, выпил снотворного и успокаивающего и пошёл спать, решив никому не рассказывать об увиденном.
Снотворное подействовало, и Дедушка крепко и спокойно спал всю ночь. Даже проспал. Бабушке, уже одевшейся идти в поликлинику, пришлось будить его.
Дедушка быстро встал, оделся и вышел на улицу. Было уже светло.
Снежный Зверь, как и следовало ожидать, лежал на своём месте. Дедушка остановился и стал внимательно его разглядывать. Дедушка тоже отметил про себя ту странность, что выпавший обильный снег совершенно не засыпал Снежного Зверя, – он лежал поверх чистенького свежего сугроба. Вчерашних следов, конечно, не было видно, зато были видны… сегодняшние! Их не заметил никто – ни Папа, ни Алёша, ни Маша, а, если и заметили, то, верно, приняли за собачьи, но Дедушка-то узнал их! По ним было видно, что Зверь подошёл к своему месту и лёг. Что за чудеса?! Дедушка полез в сугроб и подошёл вплотную к Зверю. Не без опаски потрогал его рукой – да, Зверь был из снега. Совсем ничего не понятно! Дедушка нагнулся и заглянул ему в морду и тут же чуть не сел в сугроб – Снежный Зверь, не шевелясь, в упор смотрел на него! В этом не было никаких сомнений! Дедушка выбрался из сугроба и опрометью бросился домой. Как мальчик, резво взбежал по ступенькам и, тяжело дыша, ворвался в квартиру. Не раздеваясь, плюхнулся на табуретку и, сняв шапку, вытер ею вспотевший лоб.
"Вот это кроссворд!.. Или – так вот и сходят с ума?!. Надо, надо непременно к врачу. К невропатологу, психиатру… или как их там ещё… Что же это за наваждение?!" – в смятении размышлял Дедушка. – "Ведь он действительно живой! Дети вернутся домой, пойдут гулять и ведь непременно начнут играть с ним!.. С кем – с ним? Вот вопрос-то! А если он напугает детей?!. Хорошо ещё что он не страшный… даже, скорее, наоборот, но вопрос не в том, не в его внешности. Одно дело, когда дети играют с куклами и игрушечными зверьми, представляя, что они – живые, но совершенно другое дело, когда этот, по сути дела – игрушечный – зверь, – действительно живой!.. Не подпускать их к нему? Это ещё менее действенно, чем, наоборот, – заставлять их поиграть с ним… Или как-нибудь прогнать его?" Дедушка представил, как он, пожилой человек, пенсионер, член домового комитета, вооружившись шваброй, к примеру, лезет на газон в сугроб, размахивает этой дурацкой посреди зимней улицы шваброй перед слепленным из снега зверем и кричит: "Кыш! Кыш! Пошёл прочь!" Он представил, какие сделаются лица у прохожих при созерцании этой сцены; вот один из них, подогадливей и порасторопней, уже бежит к серо-красной будке телефона-автомата, набирает "03" и кричит в трубку: "Скорая?!. Скорее приезжайте! Тут старичок какой-то с ума сошёл!.. Да-да, бесчинствует прямо! Да… да – вооружён шваброй и очень агрессивен! Очень, очень опасен!" Потом подъезжает бело-красная "Скорая помощь", из неё выскакивают дюжие санитары, хватают его – совершенно здорового, нормального, находящегося в здравом уме и твёрдоё памяти – человека и везут в сумасшедший дом. Это – кошмар! Это позор! Позор несмываемый на его седины и на всю его, горячо им любимую, семью!.. Нет, нет, так не пойдёт!
Конечно, если бы надо, Дедушка тысячу раз и – добровольно, без всяких санитаров, посетил бы это печально-весёлое заведение, – лишь бы у его внучат было всё хорошо, но из сложившегося положения это – далеко не лучший выход. К тому же – вдруг Зверь не послушается, не испугается и не уйдёт? Или хуже – нападёт на него? Дедушка осторожно выглянул в окно и посмотрел сверху на широкую мощную спину Снежного Зверя. "Почти как медведь средней величины. – Подумал Дедушка. – Притом совершенно неизвестного нрава. Рискованно!"
Вернулась Бабушка из поликлиники.
— Купил молока? – спросила она.
— Н-нет. – Ответил Дедушка.
— Почему? Не было?
— Да нет! Не знаю. Я не ходил. Мне что-то… как-то плоховато. Нездоровится что-то…
— А-а-а! Ну, ты тогда ложись, я сама схожу. Приду – буду лечить.
Бабушка купила молока и стала предлагать многочисленные способы лечения дедушкиной болезни. Если б она знала!.. Дедушка ото всего отмахивался, соврал, что уже выпил таблетки, а какие – это уж ему лучше знать: болеет-то он, но Бабушка вскипятила молоко, налила в огромную кружку, бухнула туда полпачки сливочного масла, положила столовую, с верхом, ложку мёда, размешала всё и заставила Дедушку отпробовать этого лакомства.
— От горячего молока с маслом с мёдом ещё никому хуже не становилось. Вдруг и поможет. – Сказала Бабушка.
Дедушка возложил всю ответственность за своё самочувствие на Бабушку и свой немолодой желудок и, чтобы не вызывать ненужных подозрений, храбро всё выпил.
Время шло. Дедушка не находил себе места. Мысли, одна страшнее и нелепее другой, приходили ему на ум; день перевалил за полдень – близилось время возвращения Маши из школы.
Бабушка стала собираться идти встречать её.
— Из школы идите прямо домой, не задерживайтесь, – напутствовал Дедушка. – Погода сегодня неважная, – как бы не простудилась. А то школу пропустит, отстанет.
— Надо же ей немного погулять, подышать воздухом! Совсем на улице не бывает: в школе полдня сидит, дома – уроки, совсем зелёная стала. – Отвечала Бабушка.
После её ухода Дедушка занял наблюдательный пост у окна.
Маши с Бабушкой не было долго – видимо, действительно, гуляли, наконец – показались.
С бьющимся сердцем Дедушка следил, как они приближались к дому и Снежному Зверю. И тут – надо же такой беде приключиться! – Бабушка встретила подругу-соседку и завела с ней разговор, совершенно позабыв про внучку. Маша подбежала к Снежному Зверю, села перед ним на корточки и начала гладить его большую голову. Дедушка замер. Душа его ушла в пятки: вот сейчас – сейчас Маша увидит, что Зверь живой, – она испугается, вскочит на ноги и закричит от страха или, что хуже – упадёт в обморок, или, что ещё хуже – от столь сильного испуга начнёт заикаться. Но – ничего этого не произошло! Маша вдруг вскинула голову и звонко и радостно расхохоталась, потом обеими руками схватила Зверя за снежные уши и чмокнула в нос.
— Маша! Сейчас же перестань! Что ты делаешь? Снег ведь грязный, а ты его лижешь. Наберёшься какой-нибудь гадости, и будут глисты… Как маленькая, ей-богу… Иди сейчас же сюда! – Строго окликнула её Бабушка, распрощавшись наконец с подругой.
Маша была девочка послушная, – она тотчас подбежала к Бабушке, взяла у неё свой портфель и бегом бросилась домой. У парадной обернулась и помахала Снежному Зверю рукой.
Дедушка поспешил открыть дверь.
— Дед! Дед! А наш Зверь – как живой! Взаправду! Он смотрит, как настоящий! Он даже подмигнул мне!.. Тра-ля-ля, тра-ля-ля! Зверь – живой, Зверь – живой! – Ворвавшись в квартиру, не раздеваясь, закружилась Маша.
— Что ты городишь?! Такая большая – и не стыдно? – укорила её отставшая, запыхавшаяся Бабушка.
У Дедушки отлегло от сердца: за Машу он больше не боялся, да и Снежный Зверь начинал внушать ему доверие к себе и даже некоторую симпатию. Но был ещё Алёша!
В садик за Алёшей тоже пошла Бабушка. Алёша тоже хотел подойти к Снежному Зверю, но Бабушка не пустила его в такой глубокий сугроб.
Вечером Маша с Алёшей о чём-то долго шептались, смолкая, когда поблизости оказывался кто-нибудь из взрослых: Маша рассказывала брату, как она, увидев, что у Снежного Зверя нет одного уха, слепила ему новое,, и в благодарность Снежный Зверь катал её на себе по двору.
7.
Маша, конечно, преувеличивала, говоря, что она каталась на Снежном Звере. Вернее, не преувеличивала, а – предвосхищала события, ибо через день она действительно проехалась верхом на Снежном Звере.
Перед сном Маша с Алёшей выглянули в окно, чтобы пожелать Зверю спокойной ночи, и, когда они расплющили свои носы о холодное стекло, Снежный Зверь, увидев их, не выдержал: замахал хвостом, вскочил и, весело взбрыкивая всеми четырьмя толстыми лапами, стал смешно носиться по газону. Ему надоело неподвижно лежать целый день, и сейчас было приятно размяться и повеселить своих маленьких друзей. Маша и Алёша хохотали, визжали от восторга, видя, какие уморительные штуки выделывает их Зверь, хлопали в ладоши. На шум в комнату заглянула Мама.
— Что вы тут расшумелись? – строго спросила она. – А кто будет спать?
— Мамочка, посмотри, какой наш Зверь смешной! Посмотри, как он прыгает! – закричали Маша с Алёшей.
Мама выглянула в окно и ничего смешного не увидела, а увидела тёмный двор, голые деревья, сугробы, фонари и нескладно слепленного из снега зверя, лежащего на газоне. Да, так устроен мир: далеко не все взрослые, даже при всём их желании, не могут увидеть то, что видят дети! Мама скомандовала быстро спать и, выключив свет, вышла из комнаты. Но какой тут может быть сон, если за окном тебя ждёт большой, весёлый, добрый друг?! Маша с Алёшей тут же снова соскочили с кроватей и опять подбежали к окну.
Мама вернулась на кухню.
— Что они там расшумелись? – спросил Папа.
— Да всё этот зверь ваш. Стоят босиком в одних рубахах у окна, смотрят на него и хохочут. – ответила Мама.
Дедушка вскочил с места и быстро вышел из кухни.
— Что это с ним? – удивилась Мама.
— Что-нибудь старческое. – ответил Папа.
— Не смей так говорить! Посмотрим на тебя, какой ты будешь в его годы. – заступились за Дедушку Мама с Бабушкой.
— Я не доживу до его лет! – мрачно сказал Папа, вспомнив свою работу и слабеющую день ото дня машину.
А Дедушка присоединился к внукам, стоящим у окна и, конечно, увидел то же, что и они.
— Дед! Деда! Ты видишь? Правда, как смешно? Здорово! Хороший у нас Зверь?
— Конечно, хороший… но, может быть, он опасен?
— Да что ты! Он же добрый и совсем ручной. Мы будем на нём кататься!
И тут Дедушка подумал, что, в сущности, неважно, как и почему ожил Снежный Зверь, а важно, что ожил. У его внуков появился друг; и это даже хорошо, что, оказывается, не все взрослые могут узнать про это, – у детей должны быть тайны, а что это за тайна, если её знают все взрослые?!
— Только, Дед, ты никому не говори, что ты видел, что он живой, ладно? – попросила Маша.
— Конечно, конечно! – ответил Дедушка. – Пусть это будет для всех секрет, хорошо? – И он подумал, что, пожалуй, верна пословица: "Старый да малый – два раза глуп". Только вот слово "глуп" тут явно не то.
…Когда в домах погасли последние окна, и на улице не осталось ни души, Снеговик, хрипловато откашлявшись, шмыгнул носом и спросил Снежного Зверя:
— Ну, как погулялось, сосед? Что увидел, что узнал?
— Ой, столько интересного было! – И Снежный Зверь рассказал Снеговику всё: где был, кого встретил, что видел, что слышал.
— Да-а… Вот видишь: всё не так просто… – сказал Снеговик, когда рассказ кончился.
— Ой, и не говорите! Прямо голова кругом! – Ответил Снежный Зверь. – Один говорит одно, другой – другое, – под разберись, кто прав, кто нет.
— Да уж, это точно – сколько голов, столько и языков. А правда, между тем, одна.
— А что такое правда?
— Правда?.. Это – вопрос вопросов! И я даже подозреваю, самая большая и умная голова на свете не знает, что такое правда…
— Почему? Ну, вот, например: вот снег лежит – он же белый, и это – правда! Кто с этим будет спорить?
— Ничего подобного! Я буду спорить. Какой же он снег белый?! Посмотри: вокруг тебя он – розовый, около меня – мерзко-голубой, а вон у того окна – зелёный, а под фонарём – самый что ни на есть жёлтый!.. А ты говоришь – белый!
— Но днём-то он был белый… – неуверенно возразил Снежный Зверь.
— А ночью, если погасить все огни, убрать Луну и звёзды, – ты его вовсе не увидишь или скажешь, что он – чёрный. Вот так-то! Видишь: твоя правда – снег белый, моя – что он мерзко-голубой, или жёлтый, или розовый, кто-нибудь третий, сидящий в темноте, скажет, что снег чёрный, или что его вовсе нет. Во сколько правд! Но ты ведь согласен, что снег – и вокруг тебя, и вокруг меня, и вон под тем окном, и под другим, и под фонарём, и в темноте, и днём, и ночью – всегда и везде остаётся снегом, одним и тем же снегом. Так какой же он, снег? По правде-то? А?.. Вот то-то и оно! Всё дело, сосед, в том, как смотреть на вещи, или, как говорят люди, – с какой позиции, с какой точки зрения. А позиций этих и точек – бессчётно, значит, и правд – тоже.
— А что же делать? Как же жить без правды?
— Да уж это точно – без правды худо.
— Так что же делать?
— Делать-то? А ты вот как сделай – так все делают – выбери из этой кучи правд какую-нибудь одну – какая понравится – и живи по ней.
— А если никакая не понравится?
— Тогда – выбери, какая удобнее.
— А какая удобнее?
— Ну, или возьми ту, в которую верит большинство. Так чаще всего и делают.
— А вдруг они ошибаются?
— Но их же большинство!
— Но они же могут быть не правы!.. Нет, я так не хочу!
— Послушай, а чего ты вообще хочешь? К чему твоё любопытство? Много будешь знать – скоро состаришься!
— Ну, как же!.. Все-то знают, а я…
— Что все знают? Да ничего хорошего они не знают! Я вот знаю, что я – урод из снега и что через день-два меня разломают. Или твой Васька – он знает, что он – несчастный, что скитаться ему до конца дней своих по чердакам и помойкам, мёрзнуть и голодать, да удирать побыстрей от всякого встречного-поперечного. Троллейбус знает, что он – лентяй и что ему не дадут жить спокойно, что он сбил девочку и никогда не простит себе этого, что возить ему, не перевозить неблагодарных пассажиров, что здоровье его железное будет всё хуже, что, в конце концов, его спишут, оттащат на свалку и бросят ржаветь, или отправят на переплавку. – Вот, что все знают! И ты думаешь, легко и приятно жить, зная это? Уж лучше, как ты – ходить и удивляться, но только не спрашивать: а это что? а это почему? Тебе ведь наверняка неприятно будет узнать, что… – Тут Снеговик запнулся.
— Что?
— Да нет, ничего… так просто. С языка чуть не сорвалось.
— Нет, а всё-таки?
— Да – ничего хорошего!
— Ну, скажите, пожалуйста! Ну что вам – жалко, что ли?
— Тьфу! Настырный какой! Пристал, как, понимаешь, не знаю кто!.. Растаешь ты весной, если раньше никто тебя не разломает, понял? И кончатся все "отчего" да "почему"!.. Ой, что это я говорю-то? – Испугался Снеговик.
Снежный Зверь долго молчал, потом со вздохом, грустно сказал:
— Это я знаю… Это печально, конечно… Но я не про то спрашивал… Я хочу узнать, что делать, чтобы лучше было, до тех пор, пока не случится этой… весны…
— То есть… что – лучше? Кому?
— Всем. – Печально ответил Снежный Зверь.
— Всем?.. – задумчиво повторил Снеговик и задумался. Потом сказал:
— Всем – вряд ли получится. Всех – слишком много и слишком они все разные… Лепителям твоим, разве. Играй с ними. Дети любят животных. А взрослые… может, и прав твой Троллейбус – для людей злых ты будешь просто снежным зверем, может, тебя и не тронут… Двигайся, шевелись. Жизнь – она в движении!
8.
…Понурив голову, Снежный Зверь опять шёл, куда глядели его глаза из папиных пуговиц. Опять, как и вчера, была ночь, пустынные улицы, но настроение у Снежного Зверя было совсем другое – ему было грустно. Он шёл и думал: "Зачем я есть? Ведь не может же быть так, что – незачем. Раз я есть – значит, я есть зачем-то. Зачем? Чтобы растаять весной? Стоило тогда оживать… нет, оживать тогда не стоило. Тогда – зачем? Надо у кого-нибудь спросить. У кого?"
И тут Снежный Зверь увидел Ваську и обрадовался, хотя вчерашние кошачьи речи ему крайне не понравились.
— Здравствуйте! – вежливо поздоровался Снежный Зверь.
— Привет! – весело ответил Васька. – Как житуха? Белоснежная?
— Да так себе…
— Если что хочешь спросить – спрашивай.
— Да нет… то есть – да, есть один вопрос, но… не знаю, как начать…
— Сначала, разумеется! Ха-ха-ха! Ого-го! – не к селу, ни к городу вдруг расхохотался кот.
— Тогда скажите мне: зачем я есть?
— Ну-у, мой дорогой! Ты умнеешь день ото дня! Такие вопросы… Впрочем, всё правильно, ибо тот, можно сказать, не жил, кто не задавался этим вопросом. Отвечаю! Отвечаю прямо: не знаю. Не знаю! Я, например, есть, похоже, только для того, чтобы влачить своё жалкое существование, а для чего ты – понятия не имею! И ничем не могу помочь! – Кот в этот раз был какой-то странный, от него сильно пахло валерьянкой.
— Ладно, тогда я пойду, – сказал Снежный Зверь и пошёл дальше, досадуя, что заговорил с котом.
Кот остался сидеть посреди тротуара. Он проводил отсутствующим взглядом Снежного Зверя, потом с тоской и злобой поглядел на тёмные окна, за которыми в тепле спали люди, и вдруг заорал во всё горло:
— Но кто не плакал – тот не жил!!!
На человеческий слух это звучало как… впрочем, каждый знает, как звучит крик растревоженной кошачьей души.
Снежный Зверь с испугом оглянулся и, не желая принимать участия в Васькиных проделках, ускорил шаг.
Вот и троллейбусный парк. Снежный Зверь нашёл своего знакомого – он, как водится, спал. Снежный Зверь вежливо кашлянул. Глаза-фары открылись, троллейбус узнал его.
— А-а, ты пришёл…
— Здравствуйте! Я не помешал? – вежливо осведомился Снежный Зверь.
Троллейбус зевнул и, зевая, пробормотал:
— Не ты первый, не ты последний… Ерунда, я очень рад.
— Правда?! Вот спасибо!.. Я только на одну минутку. Я хотел спросить, – торопливо заговорил Снежный Зверь, – вы не скажете… ну, в общем… зачем я есть? Или вы например?
Троллейбус окончательно проснулся, широко раскрыл глаза, потом наморщил лоб с цифрой 8 и задумался.
— Видишь ли… Можно было бы сказать: чтобы нам – и тебе, и мне, и всем остальным – всегда было хорошо… Да, вот так, пожалуй.
— Но так же не бывает… – робко возразил Снежный Зверь.
— Не бывает. – Согласился Троллейбус. –Тут вот какая закавыка: Одному хорошо тогда, когда хорошо только ему, а до остальных ему дела нет. Видал я таких: всех у дверей растолкает, ворвётся в салон первый, хлопнется на сиденье и едет – ему хорошо. Значит, он есть для того, чтобы расталкивать других и занимать лучшее место. Другому – наоборот – хорошо, когда хорошо всем вокруг, а до себя дела мало. Он стоит у дверей, всех пропускает, сам последним кое-как втиснется и едет на одной ноге всю дорогу. Этот, значит, есть для того, чтобы всем было хорошо. Тебе кто больше нравится – Первый или Второй?
— Сейчас, сейчас… я разберусь… Конечно – Второй! – Воскликнул Снежный Зверь.
— Это замечательно! Значит, ты добрый. Это просто отлично! – обрадовался Троллейбус.
— А те, другие, Которые Расталкивают – злые? – спросил Снежный Зверь.
— Не обязательно. Они просто такие, какие есть, понимаешь?
— Нет.
— Ну, тогда считай, что они глупые.
— Почему?
— Ну представь, что все на свете такие вот: толкают друг друга, дерутся за лучшее место – думаешь, они куда-нибудь доедут? Ничего подобного! Они передерутся у дверей и попадают замертво от тумаков и усталости, а в салон так никто и не войдёт: я уеду пустой. Это что – очень умно?
— Да ну!
— Вот и я говорю! А, представь, как было бы хорошо, если б на свете жили одни только Вторые: они бы входили по очереди, пропускали один другого, все бы разместились удобно, и всем было бы приятно и хорошо. А уж я бы не подкачал!
— Да-а… но я не езжу в троллейбусах. – Сказал Снежный Зверь. – Что же мне делать?
— Вот тебе мой совет: делай то, что тебе нравится, и от этого всем будет хорошо, – мне так кажется.
— А как же мой вопрос?
— А ты разве не понял? Ты есть затем, чтобы тебе было хорошо, но хорошо тебе будет только тогда, когда и всем будет хорошо. Понял? Нет?! Тогда – вот так: ты есть затем, чтобы всем было хорошо!
— Понял, понял! – Воскликнул Снежный Зверь. – Спасибо вам!.. Я побегу!
— Куда? – удивлённо спросил Троллейбус.
— Делать всем Хорошо!
— Но ведь сейчас – ночь?! Все спят.
— Вот, – значит, вам надо отдыхать, а я своими разговорами мешаю. Я уйду и вы уснёте. Это будет моё первое Хорошо!
— Ха-ха-ха! – рассмеялся Троллейбус. – Ну, беги, беги. А дальше-то – что будешь делать?
— Пока ночь – буду думать, как делать Хорошо, чтоб днём – только делать, не теряя времени на мысли.
— Ха-ха-ха! – смеялся Троллейбус. – Ну, беги, беги… Меня не забывай! Приходи как-нибудь – поедем, покатаемся.
— Спасибо! Непременно! – И снежный Зверь весело пустился вскачь по пустым улицам. Он бежал, думал, как делать Хорошо, напевая слышанную от Маши песню, которую он переделал на свой лад:
Пусть бегут неуклюже
Пешеходы по лужам,
Зимним лужам, покрытым ледком!
Пешеходам лишьнужно,
Что заботливый дворник
Эти лужи посыпал песком!
Та-ра-рам-пам-тарарара-рам!
Пум!!!
9.
Снежный Зверь бежал долго и весело и вдруг почувствовал, что ему не нравится бежать. Он остановился и с удивлением посмотрел на свои толстые белые лапы. Они не то что бы болели, а… как-то… ну, не хотели больше бежать. А было это потому, что Снежный Зверь ожил. И его лапы постепенно, изнутри, из толстых белых снежных становились живыми, – и они просто устали, как всякие живые лапы – не из снега, а из мяса и костей, как у любого настоящего зверя. Но Снежный Зверь этого не знал и стоял в недоумении, прислушиваясь то к одной лапе, то к другой. Лапы тихонько гудели. Снежный Зверь постоял-постоял, и тут случилась новая неприятность: где-то внутри его толстого снегового живота что-то вдруг сердито пробурчало, и, словно от этого бурчания, круглая голова его, как ему показалось, оторвалась от туловища и, как мячик, покатилась по земле; в глазах при этом всё закружилось, как закружилось бы всё в глазах у катящегося мячика – имей он их. К счастью, это длилось недолго – секунды две-три, но непонятное это явление сильно напугало и обеспокоило Снежного Зверя.
"Что это со мной? – подумал он, – Никогда такого не было. У кого бы спросить?" – Снежный Зверь оглядел пустую ночную улицу.
Тут ему повезло: он заметил, как по самой земле вдоль стены дома движется что-то маленькое: пробежит быстро-быстро и встанет, потом опять. Снежный Зверь прыгнул и одной лапой преградил путь незнакомцу. Тот на миг остановился, а потом юркнул было назад, но Снежный Зверь второй лапой отрезал путь к отступлению. Неведомое маленькое серое существо сжалось, закрыло чёрные глаза-бусинки и задрожало от страха.
— Не бойтесь меня. Простите, пожалуйста, если я вас испугал или обидел. – Сказал Снежный Зверь. – Я только хотел задать вам один вопрос.
Серенькое существо – а это, ну конечно же, была обыкновенная Мышка, – открыло глазки-бусинки и некоторое время недоверчиво рассматривало Снежного Зверя и принюхивалась: её крохотный острый носик старательно нюхал – так, что на нём дрожали усики. Наконец, Мышка успокоилась, решив, что ночной незнакомец не опасен и облегчённо сказала:
— Уф, а я-то!.. Думала – кошка!
— Нет, что вы, – я вовсе не кошка и даже совсем не собака. – Поспешил успокоить Мышку Снежный Зверь. – Я только хотел у вас спросить, что это со мной произошло… – И он рассказал о странном поведении своих лап, о ворчании в животе и мелькании в глазах.
— Хи-хи-хи, – запищала Мышка, – такой большой, а не знает! Тебя что – только сегодня выгнали на улицу?
— Никто меня не выгонял! Я всю жизнь жил на улице. – Обиделся Снежный Зверь.
— Тогда – вдвойне странно: всю жизнь прожить на улице и не знать, что урчит в животе и кружится голова у всякого порядочного зверя только от голода! – Сказала Мышка.
— А что такое голод? – Спросил Снежный Зверь.
Мышка опешила.
— Ты не знаешь, что такое голод?!
— Нет. – Грустно ответил Снежный Зверь. – Я ещё очень мало знаю.
"Это какой-то, по меньшей мере, странный зверь. – Подумала Мышка. – Не поймёшь – кто: не кошка, не собака, и пахнет от него снегом, как от сугроба. Странно, очень странно!.. Лучше бы с ним не связываться!"
— Если я вам скажу, что такое голод, вы меня отпустите? – спросила она.
— Ах, извините!.. – Снежный Зверь убрал лапы и сел. – Я не хотел вас обидеть.
— Хорошо; спасибо. А голод – это когда хочется есть. – Объяснила Мышка.
— А что такое… "есть"? – спросил Снежный Зверь.
Мышка с ещё большим недоумением и даже со страхом посмотрела на него.
— "Есть" – это кусать, грызть, жевать и глотать!
— А что… это самое… жевать и глотать?
"Ну и тип! – подумала Мышка. – Ну, я и попалась!"
— Что-нибудь съедобное! – стараясь, как можно спокойнее продолжила она объяснение таких азбучных истин.
— Например?
— Например – корку. От булки, сыра, колбасы. Крупу, мясо наконец.
— А где всё это взять?
— Ох!.. Да где угодно! Где плохо лежит, там и взять.
— А где плохо лежит, а где – не плохо?
— Не плохо – в холодильнике, везде, кроме этого – плохо.
— Здесь нет холодильника, но я ничего не вижу… этого самого… съедобного?
"Нет! Это становится невыносимо! – подумала Мышка, в отчаянии от тупости ночного встречного закатывая свои глаза-бусинки. – Пожалуй, разговорами от него не отделаться. Придётся дать ему что-нибудь".
— Вот что! Ты сиди здесь и жди, а я сейчас вынесу тебе что-нибудь… пожевать и проглотить! – Сказала Мышка.
— Да?! Правда? Вот спасибо! – Обрадовался Снежный Зверь.
Мышка юркнула в подвал: там у неё была кладовая, – выбрала чёрствый обломок булки побольше и задумалась: "А, может, не давать? Здесь он меня не достанет… нет, раз уж обещала – надо отдать! Я – честная мышь! К тому же – он не кошка и, похоже, действительно голоден". Мышка подтащила горбушку к окошечку и, поднатужившись, просунула её на улицу.
— Держи!
— Спасибо! – Поблагодарил Снежный Зверь и начал изучать незнакомый предмет. Он понюхал его, – горбушка пахла так, что её хотелось взять в рот. Снежный Зверь взял. Булка была чёрствая, твёрдая и колючая. Сидя с горбушкой в зубах, Снежный Зверь думал, что делать дальше. Ничего подходящего в голову не приходило, но выручили челюсти: они вдруг сами задвигались, горбушка затрещала и стала разваливаться, и Снежному Зверю стало очень приятно во рту. Вернее, конечно, – вкусно. Так он и поел впервые в жизни.
После еды стало тепло и хорошо на душе. Захотелось лечь и закрыть глаза – то есть поспать. Снежный Зверь так и сделал, но сначала сошёл с тротуара и удобно устроился между куч снега, тянувшихся вдоль улицы – для маскировки. "Так безопаснее", – решил он.
Снежный Зверь лёг, закрыл глаза и вдруг… перестал быть! Это, конечно, значило, что он уснул – впервые в жизни.
10.
Снежный Зверь спал очень крепко – ещё бы: прошло больше двух суток, как он ожил и с тех пор не спал. И оттого, что он так крепко спал, с ним случилась неприятность. Неприятности всегда случаются, когда спишь, где попало, а не в своей кровати.
Снежный Зверь спал и не видел и не слышал, как в конце улицы показалось странное чудовище с двумя ярко горящими глазами на макушке. Впереди у чудовища была широкая лопата, а на лопате – две большие загребущие лапы. Чудовище подъехало к началу ряда снежных куч, в котором спал Снежный Зверь, подождало, когда к нему сзади задом подъехал грузовик, и зашумело, и двинулось вперёд, сгребая снежные кучи – словно пожирая их, заталкивая в широкую пасть-лопату своими сильными, жадными ручищами, – ручищи крутились и бросали снег на движущийся вверх хвост-транспортёр, с которого снег обваливался в кузов пятящегося грузовика. Вид у грузовика был не очень-то довольный: кому нравится пятиться? Чудовище это было снегоуборщик, или, как его называли Маша с Алёшей – Хап С Руками. Хап медленно двигался, съедая сугробы; грузовики сменяли друг друга. И вот – он совсем рядом, а Снежный Зверь спит и ничего не слышит. Хап поддел его своей широкой челюстью-лопатой, одна его рука невежливо подхватила Снежного Зверя под спину и бросила к транспортёру, другая больно толкнула в бок, – и вот Снежный Зверь, приходя в себя, уже едет по транспортёру наверх. Не успел он как следует проснуться, как свалился с высоты вверх тормашками в кузов грузовика, а Хап продолжал заваливать его грязным снегом.
Когда Снежный Зверь выбрался наверх, грузовик уже быстро вёз его куда-то по ночному городу. Как непохожа была эта неожиданная поездка в кузове с грязным снегом на прогулку с Троллейбусом! Снежный Зверь хотел было спрыгнуть на ходу, но не решился – уж больно быстро ехал грузовик, пользуясь пустотой ночных улиц. Так они промчались через весь город и остановились у берега широкой замёрзшей реки. Грузовик развернулся, попятился, поднатужился, поднял кузов, и Снежный Зверь, вместе с тремя тоннами снега, кубарем полетел с высокого откоса на лёд. Облегчённо гремя пустым кузовом, грузовик уехал, и стало тихо.
Снежный Зверь осмотрелся. Было темно. Слабо блестел лёд, не запорошенный снегом. Далеко, на другом берегу, светились огнями какие-то большие, не похожие на жилые, дома, высились дымящиеся трубы и какие-то огромные железные штуковины. И ни души вокруг! Налево река уходила в ночь без единого огонька, направо, далеко-далеко, можно было, если прищуриться, разглядеть ниточки-набережные с цепочками огоньков – там был Город. Злой и свежий ветер со свистом гонял по гладкому льду колючую позёмку. Какое неуютное место! Надо отсюда выбираться. Снежный Зверь стал карабкаться по крутому высокому берегу, покрытому глубоким снегом, и через некоторое время уже сидел наверху, переводя дух. Вот где пригодилась Мышкина горбушка – не съешь он её – ещё не известно: хватило бы ему сил выбраться наверх.
Далеко впереди лежал Город, огни его были притушены, но всё равно – небо над ним было высвечено и походило на огромный жёлтыё купол. Где-то под этим куполом были Улица, и двор, и дом с розовым окном, за которым сладко спали лепители снежных зверей Маша и Алёша, и парк, где досыпал свой короткий сон старый, добрый, умный Троллейбус; там скитался обиженный и потому злой чёрный кот Васька, и стоял в синем холодном свете ворчливый Снеговик.
Снежному Зверю стало нестерпимо грустно – так захотелось скорей туда, домой; глаза его вдруг стали плохо видеть, а в носу нестерпимо защипало: Снежный Зверь чуть не заплакал. Но он сдержался, вытер лапами глаза, порывисто вздохнул и побежал к дому.
Казалось, Город был не так уж далеко, но когда Снежный Зверь добрался до огромного пустыря-свалки, за которым начиналась первая улица высоких белых плоских домов, – на улице уже было движение: окраины города просыпаются раньше центра. Люди ходили и кучками стояли на остановках, подъезжали и уезжали автобусы и троллейбусы, окна в домах светились – было уже утро. Город был закрыт для Снежного Зверя. "Придётся дожидаться вечера, чтобы пробраться домой. – Подумал он. – Как-то там они все без меня?" Снежный Зверь тяжело вздохнул, побродил по свалке, нашёл место почище и поукромнее и лёг, свернувшись калачиком.
11.
В это утро, когда Снежный Зверь, свернувшись калачиком, грустно лежал на свалке, Мама, кА обычно, разбудила Машу и Алёшу, включила свет и сказала строго:
— Быстренько одеваться, умываться и завтракать! – и вышла из комнаты: на плите кипели её термобигуди.
Маше и Алёше хотелось спать – ведь так тяжело вставать рано утром, да ещё зимой, когда за окном темно и холодно. Маша первая села на своей кроватке и тёрла глаза кулаками – так, что глаза жалобно пищали. Они изо всех сил старалась вспомнить что-нибудь хорошее, весёлое – для того, чтобы прогнать сон, – так учил Дедушка, и – вспомнила!
— Снежный Зверь! – закричала она, спрыгнула на пол и подбежала к окну. Алёша – за ней. Они отдёрнули занавеску и… никого не увидели! Там, где вечером лежал Снежный Зверь, было пусто.
— Он ушёл… – протянул Алёша и расплакался.
Маша стала утешать его, но ей и самой стало так грустно-прегрустно, что сразу опять захотелось и спать, и заплакать, и в школу не хотелось идти…
В комнату вошла Мама.
— Что случилось? – спросила она.
— Даа!.. Он ушё-ол! А-а-а! – расплакался ещё пуще Алёша.
— Кто – он?
— Снежный Зверь, – опустив голову, глядя на свои босые ноги, чтобы не показывать Маме полные слёз глаза, прошептала Маша.
— Что?? – Мама быстро прошла к окну, глянула и увидела пустой газон.
— Какой ещё Снежный Зверь? Что ты говоришь – ты же большая девочка! Как он мог уйти?.. Ну-ка, живо одеваться! Время идёт; некогда нюни распускать! Алёша?! Ну-ка, перестань! – расшумелась Мама: она поздно легла вчера, да и позавчера, и два дня назад – мало ли у Мамы дел по вечерам! – и потому очень не выспалась и была не в духе. Не будем строго судить её!
На шум вошла Бабушка и, не разбираясь, в чём дело, стала всех успокаивать:
— Тише, тише, тише!
— Ах, мама, перестань! Что "тише, тише"? Навыдумывали себе игр каких-то дурацких, снежных зверей каких-то и вот ревут теперь! – Отмахнулась Мама от своей мамы.
Маша и Алёша – оба рыдали в голос: больше всего они не любили, когда ссорятся и кричат друг на друга кто-нибудь из домашних.
Вошёл Папа, завязывая галстук.
— Что случилось? Что за шум? Что вы тут раскричались?
— "Раскричались"? Это всё твоё воспитание! Нет, чтобы с детьми как следует заняться, – заморочил им головы какими-то снежными зверьми! Вот, полюбуйся, – с утра ревут. Хочешь, чтобы какие-нибудь нервные росли?! – Накинулась Мама на Папу.
— Это от твоих криков с утра пораньше они нервные станут. – Возразил Папа.
— Да?.. Вот спасибо! Тут вертишься с утра до ночи, как угорелая белка в колесе, и я же ещё и виновата! – обиделась Мама. – Вот спасибо!
— А я, можно подумать, не верчусь?! – обиделся Папа.
— Это ты-то вертишься?! Нет, вы только посмотрите на него! Он вертится! Прямо извертелся весь!..
Это был скандал. Настоящий, редкий и тем более неприятный. И ещё более неприятный тем, что разгорелся он с утра. Страшное дело – эти утренние скандалы!
Проснулся и вошёл в шлёпанцах и пижаме Дедушка.
— Прежде всего – не надо кричать. Давайте разберёмся, что произошло. Стоит ли так шуметь? – Обратился он к собравшимся.
Мама с Бабушкой посмотрели на него и молча махнули руками – не лезь, мол, пенсионер, не в своё дело, – спал бы себе, да спал; Папа был, как удавкой, захлёстнут галстуком, который он, в волнении, слишком затянул, и незаслуженной обидой, и выбирал слова поувесистей, для продолжения разговора с Мамой. Маша и Алёша на секунду прервали плач, посмотрели на Дедушку и снова залились громче прежнего. И все взрослые закричали разом:
— Да перестанете вы или нет?!
— Не ори на детей!
— Тише, тише, тише!
— Ну, я не знаю тогда! Разбирайтесь сами!
Скандал – скандалом, а время – шло: всем пора было разбегаться: Папе и Маме – на работу, Маше – в школу, Алёше – не с Папой, потому что Папа уже опаздывал, а – с Бабушкой – в садик. Все бегали по квартире, мешали друг другу, кричали и обижались друг на друга, завтрак стыл на столе… Нет, всё-таки лучше не портить ни себе, не другим настроение – особенно с утра!
Наконец все разошлись: голодные и злые – разве это дело? И весь день у всех пошёл кувырком: у Мамы на работе разболелась голова, и она без конца принимала разные таблетки от головы, – а это крайне вредно для желудка, – так что потом пришлось принимать таблетки от желудка, что совсем не понравилось сердцу, – и Мама взялась за сердечные капли и т.д. и т.п. Папина машина испустила дух и вовсе замерла, и Папа, вместо того, чтобы спокойно разобраться что к чему, – ходил, сжимая кулаки, вне себя, вокруг неё и кричал на товарищей по работе. Но машина оживать не хотела, – тогда Папа твёрдо решил: "Напьюсь!" – имея в виду, видимо, валерьянку. Алёша капризничал в садике и стоял за это в углу, когда все остальные весело играли; Маша получила двойку, хотя и знала урок. Бабушка переживала за всех, а это вредно для здоровья, и у неё поднялось давление. Дедушка тоже переживал, и больше всего – за внуков: он-то понимал их, а – чем мог помочь? Выйти на улицу и слепить нового Снежного Зверя? И Бог с ними – с прохожими, "Скорой помощью" и санитарами, но он знал, что такого Снежного Зверя, который ожил бы, – ему не слепить. Чтобы лепить таких зверей, надо заниматься этим с детства, а Дедушка с детства занимался тем, что сначала был пастухом, потом пулемётчиком на тачанке, потом кочегаром на паровозе, потом – машинистом, потом – снова пулемётчиком, потом – опять машинистом, потом – дежурным по станции, и вот теперь – он пенсионер. А ведь ни пастухи, ни пулемётчики, ни паровозные машинисты и кочегары, ни дежурные по станции – не умеют лепить снежных зверей. Разве что пенсионеры? Но Дедушка был ещё неопытным пенсионером: он был на пенсии всего два года, – достаточно и того, что он разглядел, что Снежный Зверь живой.
Дедушка расстроился, пил вместе с Бабушкой её капли и, что с ним крайне редко случалось, не смог решить ни одного вопроса в кроссворде.
Так что – извольте видеть, что случается, когда из-под окна исчезают Снежные Звери!
12.
Если бы Снежный Зверь знал, что его исчезновение станет причиной такого шума в квартире с розовыми окнами, он бы, конечно, ни секунды не раздумывая, бросился бы со всех лап туда – на газон, под окна, и – пусть его видят дворники, пусть все прохожие кидаются на него, кричат – лишь бы там, дома, всё было хорошо. Но Снежный Зверь ничего не знал. Он лежал на краю свалки и грустил, а плотное хмурое зимнее небо над свалкой нехотя светлело: день как будто не хотел приходить на это скучное место. А место, действительно, было очень скучное и некрасивое: огромный, изрытый ямами и канавами, пустырь, покрытый горами всякого хлама, мусора и отбросов. Всюду торчали острые железные палки, прутья, стёкла; неизвестной глубины лужи были затянуты ледком неизвестной толщины – опаснее места для игр и иного времяпровождения не придумаешь! Кое-где чадили вонючие костры, и едкий дым плавал в воздухе. Многие безобразия этой местности были прикрыты снегом, но можно было представить, что тут творится летом!
"Впредь надо быть осторожнее: не спать где попало. – Думал Снежный Зверь. – Ладно – это мне урок… Предположим, в дальнейшем я найду, где спать – где-нибудь поблизости от дома, а то и в самом дворе найду местечко поукромнее, но как быть с едой? Я опять хочу есть! Неужели придётся пользоваться помойками? Как Васька? А вдруг я от такой пищи тоже стану обиженным и злым?.. И буду затем, чтобы только мне было хорошо?! Нет, я так не хочу! Нет, нет, что угодно, только не это!"
Его невесёлые размышления прервал какой-то громкий неприятный звук. Снежный Зверь поднял голову и увидел того, кто издал этот звук. Это была большая серая городская ворона. Она сидела поодаль, на припорошенной снегом куче мусора и пронзительным жёлтым глазом внимательно смотрела на Снежного Зверя.
— Здравствуйте… – грустно сказал Снежный Зверь и опять положил голову на вытянутые лапы.
— Кр-р-р!!. Пр-ривет! Что такой гррустный? – простуженным голосом спросила Ворона.
— А!.. – горестно махнул хвостом Снежный Зверь.
— Бэ! Это – не ответ старшим. А мне – тррриста лет!
— Ну – домой не попасть…
— Ключи потеррял? Ха-ха-ха! – рассмеялась своей остроте Ворона, причём "ха-ха-ха" вышло у неё, естественно, как "кар-карр-крра-а!" – Ладно, не обижайся! На серрдитых воду возят, на надутых – кирррпичи. Шучу я. Знаю: какие ключи у тебя могут быть. Где твой дом? Или у тебя домов – как у зайца терремов?
— Там! – Снежный Зверь мотнул своей большой круглой головой через плечо в сторону Города.
— Ну, так? Кр-р-р-кр-р!..
— Нельзя мне сейчас туда.
— Почему?
— Испугаются.
— Кто?
— Все. Я же из снега. А так не бывает – чтобы звери из снега по улицам бегали.
Ворона с сомнением посмотрела на Снежного Зверя.
— По-моему, ты не совсем из снега. Честно! Если б ты не сказал, я б не подумала. Подумала, что из зоопаррка кто сбежал.
— Тем более…
Ворона подумала.
— Пожалуй, ты пр-р-рав… Ну, и что думаешь делать?
— Отсижусь здесь до вечера, а ночью пойду.
— А что скучный такой? Жр-рать хочешь?
— Пока не очень… Потом, конечно, всё равно захочу. – Вздохнул Снежный Зверь.
— А взять – что, негде?
— Негде… – грустно ответил Снежный Зверь.
Ворона с удивлением посмотрела на него.
— Пожалуй, голова у тебя действительно из снега! Лежит посрреди зимней помойки и не знает, где взять пожррать! Это же, – Ворона повела крылом, показывая вокруг, – р-рай! Эльдоррадо! Клондайк! Кррай непуганых птиц! Это же холодильник, набитый жрратвой!
— Это помойка. – Поморщившись, мрачно возразил Снежный Зверь.
— В голове у тебя помойка! – обиделась Ворона, взмахнула крыльями, неуклюже поднялась в воздух и с шумом куда-то улетела. Через минуту вернулась, с трудом волоча связку промёрзших насквозь сосисок.
— Видал?! Что валяется? Только клюв прротяни! – Торжествующе проорала она и швырнула сосиски Снежному Зверю. – А ты говорришь – "помойка". Не в каждом гастррономе найдёшь. Без очеррреди! К тому же – соверршенно бесплатно!.. Жррри! Не бойся, не отрравишься – всё стерррильно!
— Спасибо. – Ответил Снежный Зверь и, в общем-то неохотно, принялся завтракать. Сосиски были ничего – почти свежие. Ворона наблюдала за ним.
— Не понимаю я тебя. – Заговорила она, когда последняя сосиска исчезла в пасти Снежного Зверя. – Чего ты гррустишь, домой рррвёшься? Тебя что – там вкуснее коррмят?
— Нет. – Ответил Снежный Зверь.
— А что ж тогда?
— Там же дом…
— Дом! По-моему, где жрратвы больше – там и дом. А больше, чем здесь – я и не знаю, где. Смотрри, сколько нас тут корррмится!
Снежный Зверь осмотрелся. Действительно, они с Вороной были здесь не одни. Поодаль что-то выдирала изо льда тощая рыжая собака, скаля на всякий случай зубы – чтоб никому и в голову не пришло приблизиться к ней и её добыче. Неподалёку от неё худой пёстрый кот что-то торопливо глотал, стреляя по сторонам глазами дикого зверя. Везде снег был испятнан следами разного несчастного городского зверья; тянулись бисеринки мышиных следов. Большая – с кошку величиной – тощая серая крыса с голым, покрасневшим от холода хвостом, рылась в куче, которая, несмотря на мороз, отвратительно пахла. Над помойкой колыхались стаи ворон, голубей, воробьёв. Послышался звук мотора. Собака поджала хвост и в нерешительности прекратила свои раскопки; кот с добычей в зубах бросился наутёк; одна крыса хладнокровно продолжала своё дело. Подъехал грузовик – кузов его был до краёв набит мусором. Вывалив всё, он уехал, и туча пернатых опустилась на свежую кучу. Поднялся невообразимый гвалт, закипели драки, полетели перья. К куче со всех ног бросилась другая – такая же тощая, как и первая – собака и всех разогнала.
— Чем не жизнь? – спросила Ворона.
Снежный Зверь поморщился. "Ну и компания! – подумал он. – Куда я попал! Скорее, скорее бы вечер, темнота и – прочь отсюда!.. А я и не знал, что на свете есть такие места, что на свете столько несчастных. Как помочь им?.. " Снежный Зверь вспомнил кота Ваську: "Я был не прав по отношению к нему! Он несчастен, а его ещё и бьют – потому он злой. Он не виноват, что он такой… А кто виноват?"
Снежный Зверь лёг и до вечера раздумывал над этим вопросом под непрекращающийся шум обитателей помойки.
13.
Под вечер произошла ещё одна встреча: на Снежного Зверя набрёл маленький, худой, грязный Котёнок. Он крупно дрожал и то и дело пронзительно мяукал (он ещё не умел говорить), широко открывая крохотный розовый ротик. Он страшно замёрз и, почуяв живое, настойчиво лез Снежному Зверю под бок, надеясь согреться, но вот беда – снаружи-то Снежный Зверь был снежным!
Снежному Зверю было так жалко Котёнка, что что-то внутри его, что-то самое важное и нужное, казалось, вот-вот разорвётся от этой жалости. Снежный Зверь побегал по помойке, нашёл промёрзший, твёрдый, как камень, кусок колбасы, зелёный с одной стороны, и принёс его Котёнку. Но разве это пригодно для детского питания?! Тёплого сладкого молока бы, да где ж его тут возьмёшь?.. А Котёнок пищал всё громче и громче, и дрожал всё сильнее – страшно было на него смотреть: казалось, сейчас у него оторвутся голова, лапки и хвостик от этой тряски.
Наконец он куда-то ушёл, и писк его затих.
Стемнело; но Город шумел и не засыпал ещё долго.
Крупные и пернатые обитатели помойки, набив животы всякой дрянью, с наступлением темноты куда-то исчезли, зато мышей высыпало во множестве.
Снежному Зверю не лежалось – он ходил в темноте от одной кучи хлама до другой и протоптал в снегу плотную красивую прямую дорожку. Несчастный Котёнок не шёл у него из головы.
Наконец-то, наконец стали гаснуть одно за другим окна в домах, прохожие стали редки, и Снежный Зверь, чувствуя дрожь нетерпения в лапах, тронулся в путь.
Дороги он не знал. Он решил идти наугад, пока не набредёт на знакомые места. Он был готов шагать сколько угодно – хоть всю ночь, но вдруг узнал улицу, на которой они с Троллейбусом останавливались, и Троллейбус рассказывал печальную историю о себе, о маленькой девочке, её мячике и болтливой маме-растяпе. Снежный Зверь обрадовался – сейчас это место не казалось ему страшным, как тогда, – оно было просто знакомым.
Поглядывая вверх на троллейбусные провода, чтобы ненароком не сбиться с правильного пути, Снежный Зверь бежал к дому. А вот – и завиднелся троллейбусный парк, но туда Снежный Зверь решил сейчас не заходить, а свернул направо и побежал хорошо знакомой дорогой к своей улице и двору.
Кончился тяжёлый неприятный день и в квартире с розовым окном. К вечеру все помирились, вместе поужинали и спать легли почти в хорошем настроении.
Последним, как обычно, ложился Дедушка. Перед сном он обошёл всю квартиру, проверил – выключен ли газ, утюг и прочие опасные устройства, погасил везде свет и напоследок зашёл в спальню к Маше и Алёше. Они оба спали. Дедушка поправил на них одеяла, подошёл к окну. Двор был пуст. Газон под окном – тоже. Дедушка задумался. Ему было жалко, что Снежный Зверь пропал. Неужели эта необыкновенная история, едва начавшись, обещавшая быть такой замечательной, похоже, уже и закончилась? "Неужели на свете действительно не бывает чудес? – Подумал Дедушка. – Не зря же люди верят в них. Не может быть так, чтобы люди – все без исключения – верили в то, чего нет. Чего нет – того и нет, и об этом никто не знает, а не то что верит в него".
И вдруг Дедушка увидел… Снежного Зверя! Дедушка замер от радости! Снежный Зверь торопливо бежал по двору, осторожно озираясь. Он подбежал к окну, сел и увидел в окне Дедушку. Дедушка улыбнулся ему и приветствовал его поднятой открытой ладонью – как когда-то, будучи машинистом, ведя литерный, проходя без задержки перегон за перегоном, станцию за станцией, приветствовал выходивших встречать его дежурных по станциям; и, будучи потом дежурным по станции, сам приветствовал машинистов, с грохотом проносящихся, литерных и скорых поездов. Снежный Зверь улыбнулся в ответ всей пастью и помахал Дедушке толстой белой лапой. "Хорошо, что ты вернулся. Не пропадай больше, пожалуйста". – "Да, да, я больше никогда не оставлю вас!" – словно сказали друг другу Дедушка и Снежный Зверь.
14.
Выглянув утром в окно и увидев Снежного Зверя, Маша и Алёша завизжали от счастья! Снежный Зверь смотрел на них, улыбаясь и радостно размахивая толстым белым хвостом. Скорее – скорее одеваться, завтракать и – на улицу!
Вести Алёшу в садик вызвался Дедушка. Как только они вышли во двор, Алеша сразу подбежал к Снежному Зверю, присел рядышком и стал гладить его большую снежную голову. Снежный Зверь в ответ лизнул его холодным языком в нос, – Алёша, ободренный этим проявлением взаимной симпатии, живо вскарабкался на широкую звериную спину и удобно уселся там.
— Дед, Дед, я в садик на нём поеду! – Закричал Алёша.
Дедушка улыбался.
Снежный Зверь осторожно поднялся на лапы и, стараясь не уронить своего седока, тихонько сошёл с газона на дорожку и вопросительно оглянулся на Дедушку: можно ли выполнить желание его внука?
Дедушка махнул рукой – разрешил, дал отправление. И Снежный Зверь пошёл по дорожке к садику. Алёша крепко держался обеими руками за круглые уши Снежного Зверя и весело распевал разные песни.
Зверь под пение прибавил шагу, и Дедушке пришлось тоже поторопиться. Другие детишки, шедшие в садик с мамами, папами и бабушками, останавливались и с завистью и восхищением смотрели на Алёшу.
Бабушка, услышав под окном голос внука, выглянула и увидела ужасную картину: внук сидит верхом на снежном звере и поёт во всё горло – это зимой-то, на улице! – а Дедушка стоит поодаль и улыбается. Бабушка скорее открыла форточку, влезла на стул и закричала:
— Алёша! Ты что это на снегу сидишь? Простудиться хочешь? И не кричи, рот закрой, а то надует холодом – простудишься!.. А ты что смотришь? – досталось и Дедушке. – Хочешь, чтобы ребёнок заболел?.. Алёша, я кому сказала, вставай скорей, а то Маме пожалуюсь!
Но Алёша с Дедушкой были уже далеко. У детского садика Снежный Зверь осторожно лёг, чтобы ссадить седока; Алёша слез.
— Скажи "спасибо", – сказал Дедушка.
— Спасибо! – поблагодарил Алёша Снежного Зверя и пошёл в группу.
Когда Дедушка вернулся домой, Снежный Зверь уже лежал на своём месте под окном, а Маша одевалась идти в школу.
— Дед, Снежный Зверь – вернулся! – по секрету, на ухо, сообщила она.
— Да, я знаю. Он сейчас Алёшу в садик отвёз. – Ответил Дедушка.
Маша с удивлением посмотрела на него: она вроде не маленькая, и Дедушка как будто не шутит. Неужели правда?
Она выбежала из парадной и подошла к Снежному Зверю.
— Ты где пропадал? – строго спросила она, чтобы как-то скрыть свою радость.
Снежный Зверь виновато опустил голову, подошёл к ней и прижался снежным боком.
— И не подлизывайся! Подлиза!
Снежный Зверь отпрыгнул в сторону, припал на передние лапы, кося лукавым глазом, приглашая пошалить.
— Нет, нет, мне в школу пора! И я даже почти опаздываю!
Снежный Зверь опять подошёл к Маше и лёг, взглядом приглашая её сесть ему на спину. Маша села, но было неудобно: руки были заняты – в одной тяжёлый портфель, в другой мешки с тапочками и физкультурной формой. Снежный Зверь повернул к ней голову, открыл пасть, и Маша с радостью отдала ему портфель, а мешки повесила – один себе, а другой Снежному Зверю – на шею.
— Поехали! – крикнула она.
И Снежный Зверь пустился вскачь! И Маша тоже запела!
Услышав голос внучки, Бабушка опять выглянула в окно. Та же ужасная картина! Кряхтя, Бабушка опять полезла к форточке.
— Маша! Ну что ты делаешь? Маша, ты же в школу опоздаешь!.. Ты же большая девочка! И не сиди на снегу! И рот закрой, а то заболеешь! Вот я родителям скажу.
Но Маша не слышала её: она была уже далеко!
Около школы Маша спешилась.
— Ты подождёшь меня? – спросила она. Снежный Зверь кивнул головой. Он проводил взглядом Машу, отошёл в сторонку и лёг в сугроб.
В школе весело звенели звонки, шум и гвалт перемен сменялся тишиной уроков. Дожидаясь хозяйку, Снежный Зверь насчитал восемь звонков, три перемены и четыре урока. Наконец показалась Маша. Она шла с подругой и что-то оживлённо, но тихонько, вполголоса, говорила её: речь шла, конечно, о Снежном Звере.
Снежный Зверь встал, когда девочки приблизились.
— Он здесь! – обрадовалась Маша. – Вот он! Я же тебе говорила, а ты не верила.
Но подружка, увы, увидела просто снежного зверя и фыркнула:
— Врунья ты всё-таки, Машенька! Так я тебе и поверила, что ты на этой снежной куче в школу приехала. Выдумывала бы уж что-нибудь поумнее! – И, презрительно тряхнув косичками, торчавшими из-под шапочки, задрав нос, пошла прочь. Отойдя, обернулась и высунула язык:
— Машка – врушка, дохлая лягушка! Э-э-э!
Маша постояла, подумала – стоит обижаться или нет, и решила, что не стоит. Пусть – для всех Снежный Зверь будет просто снежной кучей, – для неё-то он – живой добрый друг, и не просто друг, а – зверь-друг, и не просто зверь-друг, а к тому же – снежный! Ни у кого не было и нет такого, а у неё есть. И это даже хорошо, что для всех он – просто снежный зверь, – по крайней мере, его никто не переманит к себе, никто не обидит, не прогонит и не сдаст в зоопарк.
А вообще-то, конечно, обидно…
— Глупая всё-таки эта Веерка. – Сказала Маша Снежному Зверю. – Я же хотела, чтобы она удивилась и обрадовалась, а она… "снежная куча"… "врушка-лягушка"… Слепая тетеря! Вот и пусть идёт и грает со своими дохлыми куклами, а мы что-нибудь и повеселее придумаем, правда?
Снежный Зверь лизнул Машу в нос и улыбнулся.
15.
Все оставшиеся дни этой недели Снежный Зверь возил в садик и из садика Алёшу и в школу и из школы – Машу, а по ночам, коротко переговорив со Снеговиком, убегал, зажав в пасти самый лакомый кусочек из выделяемой ему провизии… впрочем, о провизии следует сказать особо и подробнее. Вот уже три дня Маша украдкой собирала в школьной столовой недоеденные булочки, котлеты, сосиски и кормила ими Снежного Зверя. Ему этого, конечно, было маловато, но Маша взяла с него честное слово, что он не будет питаться на помойках и подбирать объедки на улице ("можешь наесться несвежего, или ядовитого, или заразного," – предупредила она) и обещала что-нибудь придумать ещё. Снежный Зверь держал данное слово, но придумывать ничего и не пришлось: Дедушка как-то, совершенно случайно, заглянул в машин портфель, увидел мешочек с припасами и смекнул, кому они предназначались. Таясь от Бабушки, он тоже стал собирать съедобное и, вынося ежедневно по вечерам мусор, будто нечаянно просыпал еду на газон рядом с парадной, а Снежный Зверь по ночам всё это съедал. Так вот: по ночам Снежный Зверь, зажав в пасти самый лакомый кусок, бегал через весь Город на Помойку, отыскивал там Котёнка и пытался накормить его, но Котёнок не принимал его угощения, – он просто-напросто ещё не умел есть. Он уже так ослаб, что уже не мог встать на лапки и всё время лежал и даже не мяукал. И тогда Снежный Зверь решил привезти на Помойку своих друзей – они наверняка помогут!
Наступило воскресенье. Можно было поспать всласть, но Маша с Алёшей вспомнили, что сегодня – выходной и, значит, можно будет целый день гулять на улице, а там – Снежный Зверь! – и сон как рукой сняло! Они быстро оделись и нетерпеливо ждали завтрака.
— И что вам не спится? В будние дни вас не добудишься, а тут – в выходной – сами вскочили ни свет ни заря! – Ворчала Мама.
И вот – плотный завтрак съеден без остатка, пора одеваться.
Улица. Морозец небольшой, обещает показаться солнце: верхушка неба – в быстро рассеивающейся серовато-жёлтой дымке. Снег упруго хрупает под ногами.
Папа выходит и закуривает сигарету.
— Может, до парка пройдёмся? – спрашивает он. – Там интересно, наверное…
Маша и Алёша смотрят на него с удивлением. Интересно? Да что может быть интересного там, где нет Снежного Зверя?!
Снежный Зверь, завидев их, вскочил на лапы и радостно закивал головой.
— С добрым утром! – Закричали Маша с Алёшей, подбегая к нему.
Снежный Зверь приветствовал своих маленьких друзей поднятой передней лапой – ему очень понравился этот дедушкин жест, и он решил перенять его.
— Ты нас покатаешь сегодня? Покатай, пожалуйста! – попросил Алёша.
— Давай – только, знаешь что? – давай поедем куда-нибудь далеко-далеко. – Сказала Маша. – А то тут, во дворе, уже надоело.
Снежный Зверь кивнул.
Ребята взобрались ему на спину, удобно уселись: Алёша впереди, Маша сзади, помахали Папе на прощание.
— Поехали! – крикнул Алёша; Снежный Зверь сделал первый шаг, и тотчас пропали и двор, и Папа, – они мчались по широкому снежному полю, сверкающему миллионами блёсток всех цветов радуги.
— Ур-ра-а! – кричали Маша и Алёша.
Через некоторое время Снежный Зверь вдруг сбавил шаг, а потом и вовсе остановился.
— Что с тобой? – спросила его Маша. – Что-нибудь случилось?
— Нет… Я хотел только… но я не знаю, – я совсем забыл вам сказать… но, может, вы обидитесь… – Замялся Снежный Зверь.
— Что ты, что ты! Говори пожалуйста!
— Здесь есть одно место… Там живёт – очень плохо живёт! – один маленький Котёнок. Может, он уже… и не живёт даже. Ему надо помочь! Я пробовал, но у меня ничего не получается. Может, вы поможете? – Сказал Снежный Зверь и вопросительно посмотрел на Машу.
— Конечно! – горячо сказала она.
— Поедем, поедем! – закричал Алёша.
— Да? Вот хорошо! Я знал, что вы не откажете. Мы мигом… – и Снежный Зверь пустился бежать с такой быстротой, что Маше и Алёше пришлось прикрыть лица рукавичками – щёки больно резал холодный встречный ветер.
Вот и Помойка. На ней ничего не изменилось, только прибавилось много свежих куч мусора. Снежный Зверь остановился. Маша и Алёша во все глаза смотрели по сторонам, – они и не подозревали, что на свете есть такие скучные и некрасивые места.
— Он где-то здесь, – Бодро сказал Снежный Зверь, обернулся и, увидав лица своих друзей, на которых не было улыбок, извиняющимся голосом сказал:
— Не обижайтесь, пожалуйста, что я привёз вас сюда. Но я подумал, – вы же согласитесь со мной, – что разве можно веселиться, когда кому-то где-то очень и очень плохо?
— Да… мы совсем не обижаемся, – проговорила Маша и покраснела.
— А где Котёнок? – спросил Алёша.
— Он здесь! Я знаю – где! – Обрадовано сказал Снежный Зверь – друзья не подвели его!
Котёнок лежал, свернувшись маленьким комочком, и спал. Он не шевельнулся, – а ведь кошки очень чутко спят! – когда путешественники приблизились к нему. А, может, он – не спал?! Может… Страшно подумать! Маша спрыгнула на землю, взяла Котёнка на руки и удивилась – почти испугалась! – такой он был лёгкий. Она прижала его к себе и дыханием стала отогревать. Котёнок чуть приоткрыл глаза.
— Он живой! Мы успели! – закричала Маша.
Снежный Зверь, забыв, что на нём сидит Алёша, с облегчением вздохнул и сел – Алёша, как с горки съехал с его широкой спины.
— Бедненький мой!.. Его надо срочно отогреть. И накормить. Напоить чем-нибудь горячим! – Сказала Маша, расстёгивая шубку и осторожно укладывая Котёнка за пазуху.
— Ему надо дать горячего чаю с малиной или с мёдом! – Вспомнил Алёша один из бабушкиных рецептов.
Маша укоризненно посмотрела на него:
— Кошки не пьют чай! Молока надо. И срочно! Едем домой!
— А гулять? – протянул Алёша.
— Ты что?! Какое может быть гулянье? Ведь он может умереть! – Маша села на Снежного Зверя. – Едем скорее! Каждая минута дорога!
16.
…Маша и Алёша подбежали к Папе, который стоял и читал газету.
— Папа, смотри – кого мы нашли! – Дёрнула его за рукав Маша.
— А? что?.. Кого? – Оторвался от газеты Папа.
— Посмотри, какой котёночек! Его надо срочно накормить! – Показала Маша Котёнка.
Папа, взглянув на него, едва сдержался, чтоб не поморщиться. "Господи, какой жалкий! Почти гадкий! И где они его выкопали?" – подумал Папа и спросил:
— На какой помойке вы его нашли?
— На большой, далеко, за Городом. Папочка, он дрожит весь и худой-прехудой!
— Ему срочно надо горячего молока с мёдом. – Серьёзно, как врач-профессор, сказал Алёша.
Папа замялся. Он видел, какой решимостью спасти Котёнка горят глаза его сына и дочери, почувствовал, что и сам начинает волноваться за судьбу несчастного зверёныша, но – как на всё это посмотрит Мама?
— Да, но… Мама же нас с ним на порог не пустит. – Нерешительно сказал он.
— Пустит, пустит! Ты-то – согласен?
— Что – я?.. Я! Я-то, может быть, и согласен… – начал сдаваться Папа.
— Вот и хорошо! Пошли, пошли скорее домой! – Затормошила его Маша.
Увидев у Маши на руках грязнущего тощего Котёнка, Мама от ужаса всплеснула руками, но Маша с Алёшей не дали ей даже рта открыть:
— Мамочка, у нас есть молоко?
— Давай скорее его кормить! А то он умрёт!
— Мам, правда хорошенький? У него мама потерялась, он чуть не замёрз и не помер с голоду. Давай возьмём его себе?
— Он мышей может ловить, вот! – Одновременно, перебивая друг друга, заговорили Маша и Алёша. Мама с ужасом смотрела на Котёнка, потом перевела взгляд на Папу, – и взгляд этот ничего хорошего ему не сулил. Папа пожал плечами и начал снимать пальто.
Подошла Бабушка.
— Фу, какой паршивый! Где это вы его подобрали? – Спросила она.
— На Помойке! – хором закричали Маша с Алёшей. – Мы сейчас его будем кормить!
— Ба, иди скорее, – грей молоко! – Распоряжался Алёша.
Мама схватилась за голову.
— Ещё чего!.. – начала было Бабушка, но подошедший Дедушка, посмотрев на бедного Котёнка, сказал:
— Прежде всего – его действительно надо покормить!
Все взрослые посмотрели на Дедушку, потом – на Котёнка, лежащего на руках у Маши, и поняли, что Дедушка прав.
Мама молча достала из холодильника кастрюлю с молоком и ушла в свою комнату, куда, немного поколебавшись, отправился и Папа.
Дедушка погрел молоко, налил в блюдце, и Маша с Алёшей стали поить Котёнка. Он ещё не умел лакать, – приходилось тихонько тыкать его мордочкой в блюдце, а он сам слизывал молоко с носа и усов. Бабушка сидела на кухне и грустно смотрела на устроившихся на полу внука и внучку. Из комнаты доносился разговор Мама с Папой:
— Ты-то – куда смотрел?
— Я газету читал! Я и не заметил… А почему бы и нет?
— И слушать не хочу!..
— Ну, как хочешь!.. Нельзя, пойми – нельзя так топтать хорошие чувства детей!
— Но ты же согласнее, что его невозможно оставить? Ты же не будешь за ним подтирать! Потом – зараза всякая…
Маша, слушая, гладила Котёнка.
Когда тот напился, фыркнул и неожиданно громко замурлыкал, она унесла его из кухни, размышляя: где бы его устроить? Выручил Алёша: он принёс старый войлочный дедушкин тапок; Котёнку тапок понравился, – он улёгся в нём, умылся и заснул.
Мама вышла из комнаты.
— Маша, поди сюда, – сказала она, и, когда Маша подошла, Мама заговорила: – Машенька, это, конечно, очень хорошо, что ты любишь животных – их надо любить, но пойми: мы не можем оставить этого котёночка у себя. Подожди, подожди! Пойми – ты же большая девочка – завтра уже первое марта, скоро лето, вы с Бабушкой и Дедушкой уедете в деревню, мы с Папой будем целый день на работе – кто его кормить будет, ухаживать за ним?..
— Что же, его опять на улицу выбросить? – Чуть не плача, спросила Маша.
— Нет, на улицу его выбрасывать нельзя – это жестоко. Мы с Папой тут посоветовались, – давай так сделаем: ты возьми его и походи по подружкам… к Вере, Наташе – у тебя же есть подружки? Может, кто и возьмёт – у кого условия позволяют. И котику будет хорошо, и ты доброе дело сделаешь. А Алёше скажем, что ты отнесла его к маме-кошке.
— Даа… А если его никто не возьмёт?
— Возьмёт. Кто-нибудь да возьмёт. Ну, а нет – будем думать. Договорились?.. Ну, давай, иди, я разрешаю.
Маше почему-то расхотелось спорить; шмыгая носом, под сочувствующими взглядами Папы, Дедушки и Алёши она оделась, разбудила Котёнка, посадила его за пазуху и вышла, громко хлопнув дверью.
— Куда она его унесла? – Расплакался Алёша.
Мама объяснила. Мы знаем, что она ему сказала.
Маша обошла с Котёнком пять квартир, и в каждой ей давали дельные советы, но Котёнка не брали. В двух квартирах – понятно почему: в одной уже жил кот, а в другой – и кошка и собака; в других трёх восхищались Котёнком, но, ссылаясь на всё то же неимение каких-то особых условий, решительно и вежливо отказывались. Будто Маша предлагала им льва, крокодила или слона.
Больше идти было некуда.
"Если никто не возьмёт – будем думать, что делать", – сказала Мама, но Маше уже не хотелось нести Котёнка домой. Ей было стыдно перед ним за свою Маму, которая не захотела потесниться немного и впустить под свою крышу крохотного Котёнка. Получалось, что люди, приручив животных, когда те были им нужны, потом предали их, выгнав за ненадобностью из своих домов, а чтобы подавить в себе жалость и стыд, внушили себе отвращение и злобу к несчастным.
Маше было стыдно и жалко.
Но что же делать?
Тихо брела она с Котёнком за пазухой к своему дому. Снежный Зверь лежал под окном. Маша подошла к нему, села рядом на снег и расплакалась. Снежный Зверь всё понял. Не прав, значит, был Васька, говоря, что дети сильнее взрослых, – и как жаль, что это так!.. Но постойте! Может, и хорошо, что всё так оборачивается? Взяли бы Котёнка люди в свой дом – кто знает, не повторилась бы с ним история Васьки, судьбе которого не позавидуешь. Все должны жить по-своему: люди должны жить с людьми, а звери – со зверьми. Снежный Зверь почувствовал вдруг себя страшно одиноким – с кем жить ему? С людьми? Со зверьми? Со снеговиками?.. Скоро весна… И впору было расплакаться самому, но он сдержался. Надо было выручать Машу и Котёнка.
Маша выплакалась, вытерла глаза и дрожащим голосом спросила:
— Снежик ты мой, Зверик, что же делать-то?
И тут Снежному Зверю в голову пришла мысль! Сегодня же ночью он отнесёт Котёнка в парк к своему другу Троллейбусу, – у того есть печка, значит Котёнок не будет мёрзнуть, а молоко – молоко поможет достать… Васька! Да, да! Снежный Зверь разыщет его и попросит найти какую-нибудь кошку-маму с котятами, – она-то не оставит малыша в беде.
— Оставь его со мной. Я придумал, я знаю, что делать. Всё будет хорошо! – Ободряюще сказал Снежный Зверь. – Давай его сюда.
Маша вынула из-за пазухи Котёнка, положила его под бок Снежному Зверю и снова расплакалась:
— Я… я… я… я не винова-а-та-а!.. Я хотела, а они-и… – Плача говорила она, а Снежный Зверь, утешая, гладил её мягкой снеговой лапой по голове. Наконец Маша успокоилась, прерывисто вздохнула и встала.
— Я пойду, – сказала она.
— Иди, иди! Тебя ждут, наверное. Иди и не волнуйся – всё будет хорошо! – Ответил Снежный Зверь и помахал ей лапой. Маша улыбнулась сквозь слёзы и тоже помахала ему.
Дома её встретила Мама.
— Ну, как? Взяли? – Преувеличенно бодро и весело спросила она.
— Взяли. – Буркнула Маша, раздеваясь.
— Кто?
— Одна девочка… из нашего класса…
— Кто? Вера?
— Нет… Катя. Ты её не знаешь.
— Ну, и ладно! Вот видишь – всё и хорошо. Я же говорила! Ну, иди, я тебя поцелую.
Но Маша увернулась от протянутых к ней маминых рук, ушла в свою комнату и плотно закрыла за собой дверь.
17.
Когда стемнело, Снеговик пожаловался Снежному Зверю:
— Охо-хо!.. Что-то тяжело как-то, сосед. Видно, зажился я на этом свете. Шутка ли – больше недели стою посреди двора… Ты сегодня опять уйдёшь?
— Да, надо.
— Ну-ну… Давай-ка тогда попрощаемся. Что-то неспокойно нынче у меня на душе – не знаю, увидимся ли ещё.
— Да ну что вы говорите такое! – воскликнул Снежный Зверь.
— Давай-давай!.. Я рад, что познакомился с тобой. Ты – очень хороший зверь из снега.
Снеговик настаивал, и Снежный Зверь подошёл к нему и дотронулся лапой до того места, где у Снеговика должны были бы быть руки, которые Генка с друзьями забыли, а, может, не сумели слепить.
Потом Снежный Зверь осторожно взял в пасть Котёнка и отправился в путь. Он был уже на улице, когда во двор вошла шумная компания больших мальчишек…
У дома, в подвале которого чаще всего бывал Васька, Снежный Зверь остановился – надо было увидеть кота и дать передохнуть недовольно попискивающему Котёнку, которому не очень удобно было в пасти Снежного Зверя.
Снежный Зверь подождал минут десять – кота не было.
— Васька! Васька! – негромко позвал Снежный Зверь.
Из подвального окошка послышалось недовольное "муррр!" и Васька – заспанный, весь в подвальной пыли – лениво выпрыгнул на улицу.
— А-а, это ты… Думаю: кому бы это я мог понадобиться?.. Давненько меня так не кликали. – Сказал он. – Ба, а это кто с тобой?
— Это – Котёнок. – Ответил Снежный Зверь и рассказал Ваське историю несчастного малыша. – Не пойму только, как он попал на Помойку.
— Ха-ха-ха! – мрачно рассмеялся кот. – Да так же, как и ты!
— То есть?
— Очень просто – попал в мусор или бросил кто – его отвезли и вывалили… Ну, а чего звал?
Снежный Зверь рассказал свой план спасения Котёнка.
Васька нахмурился: он ещё не вполне проснулся и был немного зол, что его разбудили.
— А зачем всё это? – Спросил он.
— То есть, как – зачем? – Изумился Снежный Зверь.
— А – так! Всех всё равно не переспасаешь.
— Ну и что?!. Всех не всех, а этого-то – можно ведь? Или что: раз всех не спасти, так и одного не стоит?! Ты совсем как они рассуждаешь! – Снежный Зверь мотнул головой, показав на тёмные дома, где в тепле спали люди. Он рассердился – впервые в жизни. – Вот что! Или ты поможешь мне и ему, или – не попадайся мне больше на глаза! Серьёзно говорю: будет плохо!
Васька, слыхавший на своём веку и не такое, всё же смутился: Снежный Зверь был прав.
— Ну уж сразу и "не попадайся"! Я же не сказал "нет". – Примирительно сказал кот. – Дело-то не простое. Не вдруг найдёшь, да не сразу уговоришь. Кошки – они знаешь какие?
— Откуда я знаю! – буркнул Снежный Зверь – ему уже было стыдно за свою горячность.
— Вот видишь, а ещё грозишь. Я-то, наверное, лучше знаю, что почём… Ладно! Неси парня в тепло, – смотри он у тебя дрожит весь, а я забегу тут в пару мест. Если что найду подходящее – пришлю её в парк.
— Вот спасибо! – обрадовался Снежный Зверь, подхватил Котёнка, но тут же опустил его на землю.
— Васька… ты это… не сердись на меня, ладно? Прости, погорячился. Понимаешь, обидно стало!.. – Заговорил Снежный Зверь, но кот перебил его:
— Ладно, ладно, чего там! Беги!
И Снежный Зверь побежал – в троллейбусный парк.
— Крестника не проглоти! – весело крикнул ему вслед Васька. Снежный Зверь на бегу улыбнулся и чуть не выронил Котёнка.
Троллейбус, как водится, сладко спал. Снежный Зверь покашлял, разбудил его и в двух словах изложил суть дела.
Троллейбус с радостью согласился помочь. Он тотчас открыл дверь – Снежный Зверь положил Котёнка на мягкую подушку сиденья, отвязал крылья-токоприёмники. Троллейбус включил печку и быстро нагрел кабину. Котёнок блаженно растянулся на сиденье – наконец-то он спал в тепле.
Поджидая обещанную Васькой кошку, Снежный Зверь и Троллейбус неторопливо беседовали.
— Меня, наверное, скоро спишут. – Говорил Троллейбус. – Вон позавчера молодёжь с завода пригнали. Новенькие, блестят, а гонору!.. То то не включается, то это не работает. Да-а… Значит, нас, стариков, в утиль. Да и пора уже: сил нет, здоровье – никуда, не тяну, вечно опаздываю, график ломаю. И то сказать – тринадцатый годок езжу! Шесть комплектов шин сносил…
Троллейбус рассказывал о своей жизни с какой-то особой ласковой грустью – словно прощался с каждым воспоминанием, а Снежный Зверь сидел перед ним и думал: "Что это они сегодня оба – и Троллейбус, и Снеговик – как сговорились?" Потом подумал: "А ведь скоро весна!.." Вот сейчас ночь, мороз, а воздух – отмяк, отсырел и полон запахов. Снег стал зернистым и жёстким. Днём на солнце кое-где уже тает… Неужели и ему скоро предстоит попрощаться с этим сложным миром? Как же коротка жизнь!
Невесёлый рассказ Троллейбуса и грустные размышления Снежного Зверя прервало появление очень пушистой трёхцветной кошки. Снежный Зверь вскочил, обрадовано завертел хвостом – Васька не подвёл!
— Ну, где ваш подопечный? – Спросила Кошка.
— Здесь, здесь! Сюда, пожалуйста… Прошу вас!
Кошка прошла в натопленную кабину. Она долго грустно смотрела на спящего Котёнка, потом вздохнула, встала на задние лапы, взяла Котёнка за шиворот, выпрыгнула из кабины на снег и быстро потрусила прочь.
— Спасибо вам большое! –Хором закричали ей вслед Троллейбус и Снежный Зверь.
Кошка досадливо махнула на ходу пушистым коротким хвостом: мол, не за что; меньше слов – больше дела.
После ухода Кошки разговор не клеился, а вскоре в ворота парка въехал большой автобус, привёзший шумную ватагу водителей. Снежный Зверь и Троллейбус торопливо и неожиданно сухо попрощались, и Снежный Зверь побежал домой, ругая себя за то, что не нашёл тёплых слов для прощания; по этой же причине был недоволен сбой и Троллейбус.
Подойдя к дому, Снежный Зверь увидел такое, что остановился и, как говорится, похолодел, – Снеговика не было! На месте, где он стоял, валялись бесформенные глыбы снега. – Нет, не обманывали его предчувствия! Вчера вечером, сразу после ухода Снежного Зверя, во двор ввалилась шумная орава больших мальчишек. Они шли, громко кричали, безобразничали, потом один из них, увидев Снеговика, закричал:
— Ребята, – мужик! Бей его!
И компания с противными пронзительными криками "Й-а!" вмиг разнесла Снеговика и, гордая победой, пошла-зашумела дальше.
Опустив голову, Снежный Зверь стоял перед останками друга и плакал, удивляясь и пугаясь бессмысленной жестокости тех, кому чем-то помешал беззащитный ворчун Снеговик. Случайно Снежный Зверь заметил среди истоптанного снега что-то тёмное и круглое. Это была мёрзлая картофелина – бывший нос Снеговика, которым тот так неподражаемо сердито фыркал… Снежный Зверь выкопал в сугробе глубокую ямку, опустил туда картофелину и засыпал снегом.
18.
Начался март, и с первых его дней все поняли, что пришла весна. За неделю-другую солнце согнало снег отовсюду, куда только могли достать его лучи, на несколько дней Город потонул в талой воде, потом оголившаяся замусоренная земля газонов просохла, появилась пыль. Пешеходам было радостно и непривычно легко шагать по забытому светло-серому сухому асфальту. Иногда на день-два возвращалась зима: небо затягивалось плотными тучами, дул холодный ветер, шёл снег, мела позёмка – и тогда всё вокруг снова становилось скучным, привычно-белым, но выглядывавшее назавтра солнце за полдня приводило землю в весенний порядок. Вернее – беспорядок.
Все были рады весне, солнцу, теплу, – все, кроме Маш и Алёши и, конечно, Снежного Зверя. Дедушка тоже был в тревоге.
Со своими маленькими друзьями Снежный Зверь теперь виделся редко. Днём, когда палило ослепительное, горячее, весеннее солнце, он отлёживался на ближайшем пустыре в тени какого-то заброшенного строения, – газон под окном был чист от снега и сух. Снежный Зверь лежал, раскрыв пасть и высунув язык, тяжело водя потемневшими боками – ему было жарко. "Ещё несколько вот таких дней и – всё! Растаю, и останется от меня мокрое место… Как же мало увидено и сделано! И, что обиднее всего, – не сделано что-то, какое-то самое важное дело. Какое?.. Не знаю. И Маша с Алёшей – как они будут без меня?" – Часами лежал и думал Снежный Зверь одни и те же тяжёлые чёрные думы и не находил ответа ни на один вопрос.
Только вечерами, когда всё вокруг заливали густо-синие весенние сумерки, в которых сочно и красиво блестели огни, и звонкий морозец прохватывал воздух, ему становилось легче.
Ночами Снежный Зверь приходил в троллейбусный парк, беседовал со своим другом, – и грустные были эти беседы. Каждый думал и говорил о своей беде. "Сегодня на новичках нарисовали парковые номера, – значит, им скоро на линию, а мне"… – Говорил Троллейбус и вздыхал. "А я задремал сегодня, а солнце передвинулось и попало мне на хвост. Хорошо, что проснулся – остался бы без хвоста". – Отвечал Снежный Зверь. Расставались они с необлегчёнными беседой душами и не говорили больше друг другу "до свидания".
Кота Ваську Снежный Зверь больше не встречал – кот избегал его. О чём им было говорить при встрече? Васька радовался весне, марту, теплу и солнцу, он видел, что творилось со Снежным Зверем, но помочь ему ничем не мог.
Маша навещала Снежного Зверя – приносила еду, которой теперь требовалось всё меньше: Зверь худел и терял аппетит, – садилась рядом, гладила его – рука тотчас становилась мокрой, утешала, как могла, а сама всё думала, думала и не могла придумать, как спасти друга. Она советовалась с Дедушкой, – Дедушка тоже долго думал и предложил свой план. План этот состоял в том, чтобы Снежный Зверь уходил на север. Шёл бы ночами, когда прохладнее, а днём отлёживался где-нибудь в холодке, шёл изо всех сил, догоняя уходящую зиму, и так добрался бы до тех краёв, где зима – круглый год. Когда Дедушка рассказал этот план Маше, она расплакалась: как же жить без Снежного Зверя?
— А он следующей осенью вернётся вместе с холодами. Как птицы, понимаешь? – Успокаивал её Дедушка.
— Он же не птица. Птицы летают… быстро… а он – пешком… толстый, – плакала Маша.
Дедушка задумался. Потом достал карту, циркуль, линейку, взял бумагу, ручку, углубился в расчёты и через полчаса понял, что его план никуда не годится: Снежный Зверь достигнет окраин Арктики только к новому году.
Алёша тоже предложил свой план. Он был удивительно прост: пусть Снежный Зверь живёт до следующей зимы у них дома в… холодильнике! Ясно было, что и это не подходит.
Шли дни, а выхода из положения не находилось. Маша была в отчаянии. Она нахватала в школе троек и даже двоек, из-за чего как-то вечером Мама завела с ней серьёзный разговор.
— Скажи мне, пожалуйста, что с тобой случилось? Ты заболела? – допытывалась Мама.
Маша, закусив губу, чтобы не расплакаться, отрицательно мотала головой.
— Что же тогда? Я просто не понимаю!.. Чем занята твоя голова? Ты на второй год захотела остаться?.. О чём ты думаешь?
И тут Маша не выдержала. Она бросилась Маме на грудь и разрыдалась так, что все не на шутку перепугались. Прибежали Папа, Дедушка, Бабушка, все успокаивали Машу, гладили по голове, Бабушка подносила попить воды… Алёша и Дедушка догадывались, в чём дело; Алёша плакал сам, а Дедушка… а что мог сказать или сделать Дедушка?
Наконец, Маша смогла говорить и, заикаясь, стала просить:
— Ма… а… Мама, ну, мамочка! Давай хоть с тобой что-нибудь придумаем. А то он растает! Давай, мамочка, миленькая моя, давай?
— Что? Кто растает? – Перепугалась Мама.
— Он… Снежный Зве-е-ерь!
— Кто?!. Ты заболела, доченька?
— Н… н-нет… он – там… на пустыре… он уми-ра-а-а-ет!
Взрослые заметались по квартире.
— Врача! – крикнула Мама, и Папа набросился на телефон. Бабушка разбирала постель и помогала Маме укладывать обливающуюся слезами Машу, Мама рылась в аптечке, роняя таблетки на пол, и никак не могла найти градусник; Дедушка успокаивал Алёшу.
Приехала "неотложка". Врач, осмотрев Машу, поспешил успокоить родителей:
— Не волнуйтесь. Небольшое нервное расстройство. Возможно, на почве переутомления – третья четверть самая тяжёлая… Вот вам рецепт, вызовите своего участкового, и пусть она недельку полежит. Никаких дел и занятий – полный покой!.. Не волнуйтесь, мамочка, до свидания. – И врач уехал.
Начались чёрные дни. Машу держали в постели, пичкали таблетками, поили противной микстурой, которую Бабушка называла "Бром". Маша лежала, с ненавистью смотрела в окно на залитый солнечным светом волнующийся мир и вздрагивала, слыша голос по радио: "температура воздуха – плюс…"
Но вскоре погода изменилась: стало пасмурно, подул резкий холодный ветер, из синих туч посыпалась колючая крупа, и Машу будто подменили. Она, несмотря на протесты Бабушки, вскочила с постели, бегала по квартире, хлопала в ладоши, смеялась и пела, пообедала с невиданным аппетитом, – и у всех отлегло от сердца.
— Это очень хорошее лекарство – мне давно говорили!
— А Бром?.. – Оживлённо шушукались Мама с Бабушкой за спиной Маши, которая стояла у окна и блестящими от радости глазами смотрела то на прибитый к раме снаружи термометр, показывающий -5, то на сгорбленных прохожих, которым злой ветер трепал полы опять одетых зимних пальто.
А что же делать дальше? – спросила себя Маша и неожиданно легко и бесповоротно решила привести Снежного Зверя домой и, как предлагал Алёша, поселить в холодильнике. Это – единственный выход! Весна, лето, осень – это не так уж долго, можно потерпеть. Жили же раньше люди без холодильников!.. Эх, только бы привести его, а там… Если его выгонят – она уйдёт вместе с ним! Сколько же можно топтать хорошие детские чувства?!.
Что для этого нужно? Нужно только одно – чтоб никого не было дома. Даже, пожалуй, Дедушки.
Маша сообщила о своём решении брату, Алёша обрадовался и обещал хранить всё в секрете.
Оставалось дождаться удобного момента.
19.
И – дождались!
Это случилось два дня спустя. Была пятница. Опять была теплынь, светило солнце. Бабушка привела Алёшу из садика пораньше – как всегда по пятницам и ушла к соседке. Это – надолго. Дедушка отправился за газетой в киоск и "подышать" – это на час. До прихода Мамы с Папой тоже оставался час с небольшим. Вот он – счастливый случай!
Дрожа от возбуждения, Маша приказала Алёше выгружать всё из холодильника.
— Только осторожно, ничего не разлей.
— А полки?
— И полки.
— А куда?
— Да хоть куда… Хоть на пол. Потом разберёмся! Давай, мы сейчас придём! – Говорила Маша, торопливо обувая туфельки и одевая куртку.
Снежного Зверя Маша застала в самом плачевном состоянии. Похудевший вдвое, он лежал на боку, бессильно вытянув тонкие лапы и откинув хвост. Глаза его были закрыты. Под ним растекалась лужа. На улице было больше десяти градусов тепла…
— Снежик! – Дотронулась Маша до него.
Снежный Зверь приоткрыл глаза.
— Это ты… я рад… думал – больше не придёшь… хотел попрощаться… Я – таю… – Прошептал он.
— Никаких прощаний! Я – за тобой! Ты сможешь идти? – Быстро спросила Маша.
— Куда?..
— К нам! В холодильник! Там – хорошо, холодно, лёд! Ты можешь идти?!
— Поздно…
— Ерунда! – рассердилась, чтобы не расплакаться, Маша. – Вставай, я помогу.
— Брось… меня… Спасибо… прощайте!.. – И Снежный Зверь закрыл глаза. Лужа под ним расширялась, и Маша пачкала свои туфельки в раскисшей грязи.
— Нет уж! – твёрдо сказала она, нагнулась, обхватила Снежного Зверя поперёк живота, поднатужилась и подняла. Он оказался лишь немного тяжелее Алёши – ну, а того-то Маша, и не раз!
Прохожие оборачивались и с удивлением смотрели на девочку, тащившую большую глыбу грязного истаявшего снега.
Через десять минут Маша была у своей парадной. Пот лил с неё ручьями, а пальцы ломило от холода. Алёша, увидев её из окна, бросился открывать дверь. Тяжело дыша, Маша внесла Снежного Зверя в квартиру. От него отваливались кусочки снега, падали на чистый пол и тут же становились лужицами грязной воды.
— Никого?
— Никого!
— Открывай!
Алёша открыл дверцу холодильника, Маша, собрав остаток сил, осторожно впихнула в него Снежного Зверя, поставила ручку терморегулятора на самый холод и закрыла дверцу. Села, отдышалась, потом взглянула на себя – вся куртка, юбка, колготки и туфельки были мокрыми и грязными! Посмотрела на часы – без пяти шесть! Сейчас начнут приходить взрослые! Маша побежала переодеваться и только-только успела спрятать уличную одежду, как в замке защёлкал чей-то ключ. Она опрометью бросилась на кухню, встала и прижалась спиной к дверце холодильника. Сердце её бешено колотилось.
Алёша встал рядом.
Пришла Мама. Она была в отличном настроении – пятница, и день-то какой чудесный, и в магазине удалось "отхватить" сосисок и свежих огурцов!
— Ау! – Крикнула Мама из прихожей. – Кто дома?
— Мы. – Откликнулись Маша и Алёша.
— Очень хорошо!.. А я тут на новом троллейбусе проехалась. – Снимая плащ, говорила из прихожей Мама. – Прелесть! Чистенько, быстро! А то эти старые колымаги – еле тащатся и дребезжат, аж уши закладывает.
Мама говорила правду: она действительно ехала домой на новом, раскрашенном в разные цвета, троллейбусе, в котором весело пахло свежей краской, новизной и чистой жёлтой кожей новеньких сидений. Пассажиры радовались и прекрасному весеннему дню, и троллейбусу, и никто из них не замечал хмурого лица водителя, – будто за стёклами его кабины не шумел весёлый весенний вечер, а тянулся нудный серый ноябрьский день. Никто из пассажиров не знал, что сегодня, прежде чем сесть за руль этого разноцветного красавца, водитель отогнал на завод старый синий троллейбус, где того автогеном разрежут на части и отправят на переплавку…
Мама прошла на кухню, поставила сумки на стол и начала разгружать их. Маша и Алёша, не шевелясь, закрывали собой холодильник.
— Пустите-ка, – попросила Мама.
Маша и Алёша не двинулись с места.
— Что с вами? – удивилась Мама. –Что это?! – вдруг увидела она стоящие и лежащие на полу кастрюли, банки, свёртки и решётки, которые утром были в холодильнике.
— Это что ещё такое? Что случилось? Ну-ка, дайте, – Мама потянулась к дверце.
— Мамочка, не надо! Не открывай! Он растает! – отчаянно закричала Маша.
— Что?? – У Мамы округлились глаза. Она на мгновение замерла, потом решительно отстранила детей от холодильника, распахнула дверцу, и из холодильника вывалился большой, черноглазый, неизвестный науке зверь с густой белоснежной шерстью. Он чихнул, оглушительно встряхнулся, сел и, солнечно улыбаясь розовой пастью, подал Маме тяжёлую белую лапу.
9.04.84.