Термос, халат и
портфель
РАССКАЗ
e-mail: sgtula@nm.ru
— Огурцова-то, опять роди¬ла! — сообщила Варвара мужу, когда он пришел домой обедать.
— Кого же? — поинтересовал¬ся Федор.
— Малого, да, говорят, опять здоровенного! Помнишь, как в позапрошлом году она своего Митьку принесла? Прибежала ночью к соседу, говорит: отвези в район, в больницу. Он и повез.
А она, оказывается, под телогрей¬кой ребенка-то держала на пупо¬вине. Bo как! Врачам там уж делать нечего, только пупок завя¬зали. И какой малый — об лед не расшибешь!
— А чего ему...—сказал Федор, отрезая от буханки большой
кусок наискосок.
— Как — чего! — воскликнула Варвара. — Вон у Анны Петровны на что условия, муж хороший, оба учителя, грамотные, чистые, но девочка больная родилась, вся трясется, не дай Бог! А Райка Огурцова восьмого на свет пусти¬ла — и опять хорошо. Куда она их только рожает, голь разводит. Раздетые по улице гоняют, смот¬реть жалко.
— Да, без ума баба,—согла¬сился Федор,— Дурацкое дело не хитрое, рожалка работает, зна¬чит, давай, производи.
— Ага, я вчера смотрю, ее старшая воду из колонки несет, спотыкается, она у нее подслепо¬вата, что ли... И все от разных отцов, хотя Огурцовы.
— Записать как хочешь мож¬но, сейчас закон позволяет, гля¬дишь, она через год куда-нибудь съездит, еще привезет. И опять Огурцов будет.
— Куда власть-то смот¬рит? — Варвара откусила нитку и, расправив куртку, полюбова¬лась на свою скорую работу. Пока муж обедал, она пришила пуговицу и кое-где подштопала. Вот так каждый день сидели они за обедом в своем теплом про¬сторном, до блеска вымытом Варвариными руками доме и бе¬седовали. Разные это были разго¬воры: то о новом письме в район на директора, которое написа¬ли неугомонные братья Петрухины, то о соседкиной корове, заблудившейся незнамо где, то о беспорядках на ферме, где председатель никак не поменяет заведующую. Доярки лаются, вы¬пивают, грязь развели на скотном дворе непролазную. И чем непри¬ятнее были новости о делах посторонних, тем приятнее Федору и Варваре было ощущать свое благополучное житье. Нет, они не были злобливы, не желали никому бед, однако не могли отказаться от удовольствия еще и еще раз ощутить свое хорошее житье в сравнении с чьим-то нехоро¬шим.
У них был сын Саша, сейчас он находился в гостях у Варвариных родителей в соседней деревне, людей тоже обеспеченных и по¬стоянно заботящихся о един¬ственной дочери. Благополучный дом Варвары и Федора стоял на поддержке ее родителей, но Вар¬вара никогда не упрекала Федора, а тот, полностью удовлетворен¬ный таким положением дел, не перечил жене, соглашался с ней в большинстве вопросов, а если и не был согласен, то виду не показывал, а хитрил : делал по-своему тайком. И между ними, царил лад.
Пришив пуговицу, Варвара недовольно заметила му¬жу:
— Ты бы там поосторожнее, в своей столярке, менять тебе одежду не успеваю. Куда ее девать? Вон сколько побросал, как в клуб наряжаешься.
— А властям что? — постарался вернуть Варвару к прежней теме разговора Федор,— они там знай пособия ей оформляют. Плохо ли — за счет государства? Ты вот посчитай, сколько ей приходится. Ну, посчитай.
— В самом деле, интересно — сколько? — задумалась Варвара.— Где-то там ручка валялась в ящике, ну-ка выдвинь.
Она на грязной газете принялась за¬писывать цифры. Варвара была экономистом, работала в конторе и, когда требовалось кому-нибудь что-то подсчитать, делала это быстро и точно. Нача¬ла Варвара с Раисиной зарплаты, она у нее была немаленькая, поскольку заработки на ферме в последнее время выросли. А пропусков у Райки не было, так как часто ее заменяла дочь. Затем Варвара стала подсчитывать пособия . Посмотри, немало получается.—подвела она итог.
— Да, а ртов-то сколько? У нас с тобой не меньше выходит,
родители подбрасывают, в магазин почти не ходим — не за чем. А не мешало бы побольше, верно говорю? — возразил Федор. — Вот пальто ты какое-то особенное задумала себе купить на зиму , шуба уж не хороша, хотя столько за нее отвалили...
— Да ты никак упрекать меня взялся, не на твои покупается,— воскликнула Варвара,— развол¬новался!
- Мне что, покупай, раз хочется, я, что ли, возражаю? — поспешил исправиться Федор. И постарался мягче продол¬жить,— я говорю, что каждый живет по возможностям. Тебе можно себе позволить вон сколь¬ко, а Райка только что и смогла — термос расписной купить, и то по глупости.
— Ой,— захохотала Варвара, - ой, не смеши, и вправду — курам на смех она этот термос притащила да пряников. Термос разбили, пряники слопали, а половину разбросали, еще наши куры клевали, я видела, а денег опять нет. Во баба дурища.
— С причудами...
— Федь, Федь,— продолжала хохотать Варвара^ — а помнишь, какой она халат-то себе раздобы¬ла? И где только откопала? Толстый, длинный, с поясом, с бахромой. Как вышла в огород в сапогах да в этом халате и давай свою ребятню гонять. Полы по земле волочатся, ноги заголи¬лись — умора!
— Тоже человеком хочется быть,—подытожил Федор,— женщиной.
— Не говори,— вдруг нахмурилась Варвара,— а что же — и женщиной, все-таки чем-то мужи¬ков она приваживает, раз бегают к ней. Говорят, Митьку своего от командированного принесла, из тех — что с юга...
— Да мало ли,— махнул рукой Федор.- Тебе что — жалко?
— Жалко,— уже зло сказала Варвара.— Вы к ней всей де¬ревней шастаете, может, и твой там есть.
— Думай, что говоришь,— на¬хмурился Федор.— Но спор этот продолжать не стал, засобирался в столярку.
Он ушел, а Варвара задумалась. Даже придя на работу, она все думала о Райке, о ее много¬численном семействе. И чем боль¬ше она думала о ней, тем жальче становилось ей Райку, а особенно ее детей. Жалость эта была все-таки перемешана с брезгливостью — Варвара ни разу с Райкой толком не разговаривала, хотя жили они по соседству.
Приехала Огурцова в их деревню три года назад, привезла пятерых детей и была беременна шестым. Направил ее сюда из района как переселенку, здесь пустовали дома. Но их директор уперся: «Не нужна мне эта обуза, специально спих¬нули с плеч — заботься Хаустов, как хочешь. Ей же прорву чего надо, где я возьму?» Однако в районе его не послушали, объяснили: деревня у Хаустова разбежалась, но нужно же дело поправлять, а у Огурцовой столько детворы, подрастают работники. Да и сама она женщина молодая, здоровая. Что детей рожает — это хорошо. Хаустов должен по¬нимать всю выгоду для себя от этой семьи. Но упирался, кричал, что у него и с оставшимися жителями хло¬пот по горло, народ пошел требо¬вательный, условия ему пода¬вай...
Райкино семейство все-таки переехало ,и она не только благопо¬лучно разродилась шестым ре¬бенком, но успела за три года приобрести еще двух ребят. Ха¬устов поначалу хватался за голо¬ву, а потом занял такую круговую оборону, что Райке к нему было не подступиться. Она чувствовала его личную непри¬язнь к себе. Даже случайные встречи с ним на улице обдавали ее холодом!
Жили Огурцовы трудно. Дом им отдали хоть и новый, но недостроенный. Таких в деревне стоял еще десяток и никто туда жить не шел. У Райки же выбора не было, нужна была крыша над головой, поэтому и въехала она безропотно в свой «шалаш», как называла его потом. Деревня вниматель¬но наблюдала за Огурцовыми, но в дела семейства не вмешивалась. Люди опасались выразить свое сочувствие явно, потому что тон в отношении к этой семье резко задал сам директор. И мало кто догадывался, что за резко¬стью Хаустова, за его холодным отношением к Огурцовой просто таится боязнь ответственности, обязан¬ности перед этой многодетной семьей. Отдаляя от себя Райку, Хаустов отдалял от себя решение ее трудных задач. И видя, как директор не любит Огурцову, не проявляли в деревне к ней явного сочувствия.
Покупка термоса возбудила в деревне неприязнь и насмешки. Никто не понял, зачем Райка это сделала. Халат и портфель, с которым она ходила в сельский магазин за хлебом, дали, как ни странно, повод, называть ее шалопутной. Не дети, прижитые от разных мужчин, а именно термос, халат и портфель.
Но странное дело: не любя Райку и равнодушно относясь к ее семейству, деревня быстро свыклась с Огурцовыми и без них уже себя не представляла. В каждом доме жизнь этой семьи обсуждалась ежедневно, о ней знали все подробности: и о том, что пол в дому Огурцовых совсем провалился от сырости, что печь у них топится по-черному — дым валит через окна, что старшая девочка нуждается в лечении, иначе ослепнет... И, - обсуждая эту тяжелую, изнурительную для Райки и ее многочисленного потомства жизнь, деревня как-то до сладострастия ощущала свое пре¬восходство, обжитость, благопо¬лучие, уверенность. Особенно когда речь заходила о детях. Их все единодушно жалели и посто¬янно обсуждали между собой, что бы нужно Райке сделать, чтобы облегчить их жизнь. И сходились в одном мнении: ребят нужно сдать в детский дом. А обсуждая эту Райкину проблему, обязательно, переходили к разговору о своих детях. Правда, в деревне в основ¬ном жили пожилые люди и те, у которых дети были еще совсем маленькие. О последних речи почти не велось, а вот о старших, работавших в хозяйствах побога¬че или вообще в городах, родители рассказывали взахлеб: и сколько зара¬батывают, есть ли квартира, и ка¬кая в ней мебель, и что купили в последнее время, и какие умные и здоровые дети у детей... Так что разговор за обедом между Варварой и Федором не был случайным.
Но на этот раз Варвара целый день вспоминала Райку. На нее как-то по-особому подействова¬ло рождение у Огурцовой восьмо¬го ребенка. Стало очень жалко Райкиных ребятишек. Вечером она снова пристала к Федору с разговором. Тот удивился:
— Что это тебя разобрало, нам-то какое дело?
— Ну уж — какое, не люди мы, что ли? Ребят жалко, нарожа¬ла, дура, а до ума кто доводить будет? Здесь с одним не упра¬вишься,—Варвара с чувством подумала о том, скольких забот ей стоит ее розовощекий маленький Саша.— Управы на нее нет, вот что я тебе скажу. Отобрать бы ребят, да и дело с концом.
А утром Варвара собрала кое-что из вещей Федора, Саши и понесла в дом Огурцовых. Постаралась пройти незаметно, опасалась разговоров—донесут еще Хаустову, тот будет злиться. Варвару удивило, что один из Райкиных мальчишек, открывший ей дверь, совершенно равнодушно взял узелок и тут же дверь захлопнул. «Даже спасибо не сказал, — с досадой подумала Варвара,— небось и не обучен вежливости-то. Кому учить?
В конторе тоже в эти дни обсуждали рождение восьмою ребенка у Огурцовой. .Женщины вздыхали: «Что делает баба? С ума сошла». Мужчины помалкивали, некоторые, правда, посмеивались, Хаустов про Райку не обронил ни слова, будто ничего не произошло. И разговоры по¬шли на убыль. Однако люди ошибались, думая, что он остался равнодушным к этому событию, потому что вскоре вызвал к себе председателя профкома Митро¬хина и сказал:
— Давай кончать с этим табо¬ром. Житья нет. Нужно опреде¬лять ребят Огурцовой, свяжемся с соцзащитой, пусть приедут, заберут…
— Это, конечно , хорошо бы,— сказал Митрохин,— но ведь не заберут.
— Почему?
— А ее заявления нет.
— Ну и что, при чем здесь она?
— Мать.
— Какая, к черту, мать, кош¬ка! Ее, не остановить, так она еще десяток принесет.
Митрохин засмеялся, но про¬должал свое:
— Если бы мы похлопотали о лишении ее родительских прав, тогда другое дело. Тогда без разговоров ребя¬тишек бы развезли по интерна¬там, детдомам. А она же не пьет, на работу ходит. Не к чему придраться.
— А от мужиков от разных рожает, это что — порядок?
— Ну это, как говорится, ее личное дело. А закон охраняет.
— Что охраняет? — не уни¬мался директор, зло посмат¬ривая в окно, за которым моросил нудный осенний дождь. Уборка картофеля стояла который день. Хаустов нервничал, злился на всех. Но в поле было нельзя выйти. Механизаторы слонялись без дела, без конца переку¬ривая в мастерской. И этот год принес хозяйству убытки. Ха¬устов не знал, как вывернуться, да теперь уже и не старался. Ему все опостылело. Не было больше сил бороться за дисциплину, уговари¬вать, обещать людям. Все и так понимали — им не выбраться. И жили здесь, словно те временные рабочие, которые приезжали к ним из города,— до удобного момента. Деревня таяла год от года. А в районе даже наметили восстановить закрытую три года назад сельскую школу. Когда же Хаустов, наотрез отказы¬ваясь, указал на отсутствие уче¬ников, ему напомнили про семью Огурцовых. Вот это и взбесило председателя. Для шалопутной Райки открыть школу, потом построить детский сад с бассей¬ном, что ли? А на какие деньги? На дотацию? Прибылей здесь никогда не будет. Он опять прислушался к словам Митрохи¬на, а тот все гнул свою линию:
— У нее права, и не отнимешь. Сейчас за новым пособием поедет. А куда денешься? Закон…
— Да ладно, понимаю я все,— махнул рукой Хаустов.— Но и ты меня пойми. Может, как-то при¬пугнуть, хитростью согласия у нее добиться. Пусть напишет заявление.
,
— Не знаю, едва ли она согла¬сится. Но, конечно, можно попро¬бовать. Вот вернется из роддома, я сам к ней зайду.
Райка вернулась из больницы быстро. У нее все прошло благо¬получно, как обычно. А скоро к ней наведался Митрохин. О чем у них там был разговор, деревня не знала, он никому не сказал. Только через месяц Райка со своим многочисленным потом¬ством уехала из деревни. На чем Огурцовы. добирались, никто не знал, и куда отправились на очередное свое жительство, тоже никому было неведомо.
А еще через месяц сняли с рабо¬ты Хаустова. Он возвращался домой под вечер уставший, отупевший. У оврага водитель притормозил, побежал к кустам. И чего-то там задержался. Вдруг Хаустов услышал, как он его зовет. Нехотя вышел из машины, подошел к оврагу.
— Вон,— показал шофер, смотрите, сколько барахла валя¬ется.
— Ну и что? — спросил Ха¬устов.
— Так это ж Райкино, дареное. Вся деревня тайком от вас носила, кто что. Моя Татьяна тоже отволокла свою куртку, поношенную, ко¬нечно. Вон она валяется. Надо ей сказать. Ох ты, — воскликнул он,—и термос выкинула. На¬верное, ребятня разбила. А сколь¬ко денег за него отвалила! Ну Райка, ну шалопутная баба, -и он, похохатывая, побежал к ма¬шине, потирая руки, замерзшие на холодном ноябрьском ветру.