Сорок минут в электричке каждый день.
Вот. Старичок поёт долгим низким дрожащим голосом "родная улица моя", смотрит в другой конец вагона, а кажется - сквозь, кажется - он и правда всё это видит. По паутинке морщин на щеке - прозрачное - вниз. Брови поднимаются, удивленно ли, он оглядывается вокруг, бросает рукой: "А, чёрт с ним"...
Ты откупаешься от его последней нежности, от глаз в лучиках и седых ресницах и от себя мятой десяткой и - судорожно сжимая виски, закрываешь глаза рукой, и - скулы сводит, а внутри горла что-то болит. До сих пор.
Началось всё с судорожного сжимания висков в сквозняке вагона.
Ну, вот он, душевный эксгибиционизм в чистом виде.
Нас с детства учили - подсознательно, напрямую, через какие-то рассказы - как правильно.
Вот, помните, тот рассказ про сливы. Про девочку, которая пожрала сливу вместе с косточкой, и родители вынудили её в этом признаться - в той или иной мере под страхом смерти. Или ещё какой-то расказ про оценки в школе, его я не помню вовсе, потому что оценки волновали меня куда меньше, чем возможность погибнуть от сливовой косточки. Мораль: "Скажи, деточка, сразу правду, тогда родители будут уважать хотя бы за это, если не за доброту, ум, смелость, нужное подчеркнуть".
А потом ещё где-то было, что ежели, мол, спрашивают тебя, за что ты человека любишь, - надо отвечать: "Не знаю". Потому как любить положено - не за какие-то определенные добродетели, глаза, скажем, цвета морской волны, а за вообще. За то, что осознаешь сам факт существования в мире того или иного человечка, - и вот, "моё сердце биться перестало", "от радости в зобу дыханье спёрло", "он чуть вошёл - я вмиг узнала, вся обомлела, запылала" и прочие радости.
Это я всё к тому, что я экспериментатор.
А именно.
В детстве я часто врала просто из интереса и так же, из интереса, говорила правду.
Однажды совесть переросла легкомыслие на пару незначительных миллиметриков. И вот я, перечитав злосчастный рассказ, прорепетировав перед зеркалом немую сцену "а глаза такие честные-честные", пошла на исповедь. И рассказала мамепапе, что месяц назад учительница по математике вызывала вас, родителей, в школу, ибо дитя ваше, да-да, вот это, с честными-честными глазами, написало на парте про неё, учительницу, слово нехорошее, четыре буквы. И что я сама разобралась, и всё уже хорошо.
Возможно, родители тоже репетировали перед зеркалом немую сцену, просто немую сцену. "Как ревизор?!"
Не знаю, может быть, они просто не читали этот чёртов рассказ, но моих доводов на тему "ну, вы же должны меня теперь уважать и поощрять" они не оценили. Поэтому сейчас я, случается, вру просто из интереса. И так же, из интереса...
Впрочем, о том, что директор школы тоже собирался вызвать их на ковёр (потёртый красный с зелёными полосами по бокам) за мой внешний вид, мамапапа так и не узнали.
Со вторым пунктом было ещё легче. Просто времени потребовалось чуть больше.
В восьмом (девятом?) классе я влюбилась в соседа по парте. Потому что у него были сказочные ресницы, добрая улыбка при внушительном телосложении, дурацкий парфюм, ну и вообще, он был вполне себе первый парень на деревне и пил водку. Я мечтала о медленном танце с ним под "Nothing else matters". Означенный танец, кажется, так и не состоялся, впрочем, в шесть ноль-ноль выпускной ночи я, реквием по мечте, прижималась к нему спиной и мы меланхолично качались в пустом уже актовом зале под "Fields of gold". Тогда, в девятом, я абсолютно точно знала, что если вдруг меня спросят, люблю ли я его, я засмущаюсь и пожму плечами, загадочно улыбаясь. Но если спросят по-другому, за что я его люблю, я, внутренне ликуя, взгляну из-под опущенных ресниц, словно это замедленная съёмка, и отвечу: "Не знаю". Про себя перечислив - ресницы, улыбка, водка, сигареты без фильтра. Неважно. Вот тогда все поймут - действительно, любит. Как сказал бы Клименюк - натурально.
В целом, всё это неважно.
Потому что любовь - она за просто так. За счастье быть.
"Кроме любви твоей,
мне
нету моря", - три года назад. Я сдаю первые вступительные, руки в задние карманы джинсов друг друга, Воробьевы горы, канатная дорога, парламент лайтс, стихи по венам телефонных проводов до утра, карие глаза, хвоя, губная гармошка, выход из подземки рядом с Октябрьской, какая-то дрянь в банке, кажется, красный "винтаж", и нет, мы не целуемся, мы играем в одни и те же игры...
Я люблю его колени.
- А знаешь.. ты напоминаешь мне.. ты очень похож.. Можно, я буду звать тебя Кай?
Да, да, ты будешь любить красивых и тонких девушек, а я буду любить твои скулы и руки.
ВСЁ ЭТО
(Моё вчера - на лекции по истории культуры в МГУ, курить "парламент" и пить пиво с неформалами на старом Арбате, губная гармошка, а потом весь вечер - в гостях у Ю., портвейн, Паперный, клешёные джинсы и майка с Куртом Кобейном).
ЛЕТО
(Просто бессонница.
Я люблю его колени.
Особенно после красный винтаж - белый винтаж - мартини с соком - мартини без сока - красное вино с минералкой..)
НЕЖНОСТИ..
(Помню одно. Военная куртка с нашивкой на рукаве, немецкий флаг. Клешёные джинсы, тяжелые ботинки. Волосы чуть длиннее, чем это принято у них.
Взгляд на меня из-под челки, маленький неуверенный шажок в мою сторону.
Улыбнуться? Подойдёт?
Или мы станем делать вид, что читаем, станем только смотреть вот так?
Я смешная, маленькая, в полувельветовой курточке и юбке, которую сама шила три года назад. И шарфик на шее. Батистовый такой. И Тютчев в руках, забавно.
Иди же, ну?
Выхожу. Ответ - нет.
Догоняет на площади. Улыбается.
- Привет, можно с тобой познакомиться?
- Попробуй...)
И ещё... Тот мост у монастыря под Ивано-Франковском. Просто деревянный мост, скромная горная река, опять сигареты украдкой, нам по двенадцать лет, мы хихикаем и жмуримся.
И я могу сказать тебе это тыщу миллионов раз.
Во мне слишком много слов, и все они, наверное, довольно глупы, но я стану их воспитывать, их и себя, чтобы ты всегда чувствовал...
"Кроме любви твоей,
мне
нету солнца".
(ночь 17/18 апреля 2006, вечером 18 апреля солнца не стало)
На ветровом стекле остались отпечатки его пальцев.
Я весь день ездила по городу, заезжала в какие-то мелкие кафе, где подавали безвкусный кофе - а, какая разница, я все равно его не пью. Рыжие листья залетали в приоткрытое окно, запутывались в волосах. Так прекрасно смотрится - рыжее в шоколаде.
Я ездила и всё время оглядывалась на эти отпечатки.