Известно ли тебе, студент, именуемый мною в некоторых случаях грубым и неугодным восприимчивому слуху «одногруппник», единственное и основополагающее правило падения листьев? Сегодня, впрочем, как и всегда, особенный день, мой дорогой сутулый студент, внемлющий мне закрытыми глазами и редко вздрагивающий, столь бесхитростно разместившись на нашей прекрасной дальней скамье.
Я не стану испепелять тебя расспросами, как поступил бы наш уважаемый лектор, узнав о таком положении вещей – дескать, кем именно и при каких обстоятельствах было дозволено тебе спать на занятиях – нет-нет, как ты мог обо мне так подумать – более того, я скажу, что прекрасно тебя понимаю, и поддерживаю в этом твоем начинании проспать сегодняшние занятия – я и сам с удовольствием тотчас же предался бы снам, столь ненавязчиво случившимся утром повествующим, к примеру, о том, как я, будучи еще школьником, вместе с себе же подобными – со своими товарищами по парте и чернилам – задействован в процессе уборки школьной территории, в процессе высвобождения нашего заднего дворика от опавших листьев и мусора; мусора времен так и неслучившегося лета, отходов еще прошлогодней предэкзаменационной и каникульной деятельности – всего того белесого вкраплениями хлама, что хранила территория нашей тогда еще средней школы с весны – в процессе, называемом субботником, отчего-то проходящим в любой другой день, нежели подразумеваемый своим именем.
Когда заходятся в густом и ароматном дыме листья, меж которыми, крадучись, копошится и облизывается осторожный огонек. Когда затем, осмелев от подброшенных в огонь письменных работ неизвестных учеников, найденных под исхудавшими кронами порыжевшего садика, собранные нами листья начинают пылать, завораживая уже совсем не по-летнему одетых учеников треском встретивших огонь веток. Когда это было, любезный мой блаженно ссутулившийся студент, и было ли это со мной – не очередная ли это выдумка моего очарованного осенней порой сознания, не выражение ли это традиционной, свойственной этому времени года хандры? Продолжай парить над нами в своих снах, продолжай заглядывать в карманы наших демисезонных мужских курток и актуальных женских пальто – там, в личных и неприкосновенных вещах студента пятикрылые перчатки и сигареты, там автобусные билеты с шестизначными номерами, и ключи от квартиры и авто, там – изредка – попадаются те самые листья, об основополагающем правиле падения которых я спрашивал тебя в самом начале нашей с тобой дружественной беседы.
Прежде чем лектор завершит начатую мысль и, бросив взгляд на часы на столе, справедливо отметит, что время, отведенное на данную тему, скоропостижно истекло, я еще успею заметить, что среди слушателей на сегодняшней лекции нет такого-то и такого-то студентов, и что найденные листья, лежащие на моих коленях, при пристальном рассмотрении испещрены тончайшими капиллярами. После чего я – осторожно, стараясь не прервать твой сон, Спящий – аккуратно уложу тетрадь с несуществующими лекциями в сумку, протру глаза, зевну, соберу разложенные на столе и на коленях листья, и вместе с другими учащимися выйду из аудитории. Затем, спустившись по лестнице левого университетского крыла, пройду мимо горделивых кафедр и, преодолев толкотню у деканата, окажусь вскоре в просторном холле, скрывающим для посвященных в чащобе колоннады запасной выход, воспользовавшись которым, вырвусь, наконец, наружу, в то время, как ты, мой дорогой друг, будешь продолжать, между тем, спать на нашей прекрасной дальней скамье в аудитории.
Но пока преподаватель, испытывая все новые средства выпутаться из переплетения мыслей, продолжает говорить, я остаюсь с тобой, заваленный с ног до головы раздумьями о чреватости октября и об осенней влюбленности.
Взвейся
гривой
ветра
в
выси,
не стерпев более нарастающих в груди протуберанцев волнения и смятения. Посмотри, подхваченные едином порывом, листья взметнутся над дорогой, над университетским крыльцом, поднимутся стаей все выше и выше, долетят до опустевших глазниц окон обсерватории, над головами курящих в закоулке студенток, над щитовой, окруженной потемневшими рябинами, над замерзшими читающими на скамейках, мимо прочитанных слов к почерневшему городскому озеру, готовящему своих последних птиц в дальний путь. Подняться листьями, подхваченными ветром, в небо, для того, чтобы опуститься впоследствии к каблукам и подошвам, скромные обладатели которых, нет-нет, да и обнаруживают обезоруженным взглядом главный и единственный секрет их падения.
(2006)