Lay me down.
The lie will unfurl...
Lay me down to crawl.
(Placebo – The Crawl)
Ему не с кем было говорить и, что самое страшное, ему некому было улыбаться, а ведь он так хорошо этому научился... Он дружил с часами. И они его слушались. Всегда. Часы были верным и надежным другом.
Ещё у него была крыша. Крыша его дома в старинном районе в центре города. Она была рада его приходу и дарила ему восточный ветер, приносивший непонятно откуда запах пряностей и специй, запах благовоний и мускуса. Базз ложился на спину, примостив голову на руки, и тогда небо дарило ему звезды.
Звезды, которые умели смеяться.
Раньше, когда он пришёл сюда первый раз и не умел улыбаться, они были его лучшими учителями. Только звезды умеют так по-особенному улыбаться, нежно и холодно одновременно. Звёздам нравились его глаза. У него были глаза цвета вечернего неба. Глубокий синий цвет. А в последнее время эти глаза так часто наполнялись слезами, что стали темнее, чем обычно.
Базз медленно перешагивал с одной ступеньки на другую, сначала дотрагиваясь до тёплых камней пальцами ног, и лишь потом – наступая. Рука скользила по шершавой поверхности стены. Он хотел запомнить это место. Потом он не выдержал и побежал вверх по лестнице, рывком открыл дверь, ветер ворвался в его рукава и волосы. Базз задержал дыхание от восторга. Подошёл к краю крыши, раскинул руки.
- Спасибо, - прошептал он, улыбаясь. Скрестил пальцы и сделал шаг вперёд.
…. . .. … .. . . . . … . ……. … .
. . … ………. . .. . . ….. .
.
Тик-так. Тик-так.
Пустота. Пустота.
Как они бездушно отмеряют время. У них даже маятник есть.
Вправо-влево, кто-то родился, у кого-то именины, свадьба, похороны.
Стоны страсти и боли звучат так похоже. Где-то рождаются и умирают вселенные, трамвайные рельсы на разведенных мостах ведут прямо в небо, а ты сидишь в пустой комнате, и только…
Тик-так. Тик-так.
Пустота. Пустота.
Можно подойти близко-близко, открыть маленьким ключиком стеклянную дверку с витиеватыми узорами и остановить время. Какая всё же соблазнительная возможность.
Он склонил голову набок. Правый глаз скрылся под длинной чёлкой цвета топленого молока. Базз сделал несколько плавных движений рукой в такт ходу времени. Вправо. Влево. Медленнее. Медленнее. Стоп.
Зажигалка в заднем кармане потрепанных джинсов. Из-за чёлки он был вынужден прикуривать, наклоняя голову. Баззу нравилось чувствовать, как густой дым заполняет его легкие, а потом играть с ним, придавать форму – пускать колечки или выдыхать дым двумя тонкими струйками через нос, и тогда дым сплетался с прядями его волос, растворялся в них. Он заменил тишину в комнате на шёпотом музыки «Confiscate razor blade... I forgot where I put it... I can't remember where I put it»...
Его губы искривились в ухмылке.
Базз повернулся к большому старинному зеркалу в углу комнаты. Его поверхность помутнела и покрылась тёмными пятнами. Зеркало постепенно забывало, что ему нужно отражать происходящее в комнате. Базз пристроил сигарету в левый уголок губ, встряхнул головой, растрепывая прическу. Привычно подумал, что этот цвет волос смотрится чересчур невыразительно. Вот если бы покрасить кончики волос по всей голове в чёрный – была бы такая гармония того, что он есть и того, чем он кажется. Только цвет глаз спасает положение. Цвет вечернего неба. Глубокий синий цвет.
Сунул руки в карманы, стягивая джинсы ещё ниже на бёдра. Взглянул на отражение. Вниз от пупка тянулась полоска светлых волосков, ангельски светящихся в лучах солнца. Базз поморщился и решил сегодня же сбрить их.
Он кокетливо улыбнулся своему отражению. Оно ответило взаимностью. Базз похабно вильнул бёдрами и сложил губы бантиком, запустив пальцы под ремень джинсов.
Пепел с сигареты упал на ключицу, прокатился по соску, рёбрам… Он не успел закончить свой путь. В одну секунду рука отражения метнулась, смахнула пепел и исчезла. Базз вздрогнул от прохладного прикосновения и отошёл на шаг назад. Его глаза приобрели странный оттенок морской волны. Пепел упал на лезвие, лежащее на полу у зеркала.
Базз машинально дотронулся пальцами правой руки до нежной кожи запястья левой. Два вчерашних пореза открылись от прикосновения. Медленно потянулся к поверхности зеркала. Отражение повторило его жест. Капля крови скользнула с запястья на поверхность зеркала.
Базз пожал плечами, глубоко затянулся и затушил сигарету.
Базз медленно перешагивал с одной ступеньки на другую, сначала дотрагиваясь до тёплых камней пальцами ног, и лишь потом – наступая. Рука скользила по шершавой поверхности стены. Он хотел запомнить это место. Потом он не выдержал и побежал вверх по лестнице, рывком открыл дверь, ветер ворвался в его рукава и волосы. Базз задержал дыхание от восторга. Подошёл к краю крыши, раскинул руки.
- Чертовски тебе завидую. Ты правда чувствуешь это? От неожиданности Базз покачнулся и чуть было не упал, вовремя сделал шаг назад. Обладателем потрясающего баритона оказался парень на вид чуть старше его и почти такой же худой. Сидел, обняв колени, и открыто любовался им. В руке тлела забытая сигарета, пряди вьющихся тёмных волос спадали на глаза.
- Что чувствую? – спросил Базз довольно резко, чувствуя лишь учащенное биение собственного сердца.
- Ну, чувствуешь… ветер? - почему-то шёпотом закончил тот.
Базз не нашёлся, что ответить, пожал плечами – чёрт, входит в привычку – и закурил.
Парень вздохнул то ли огорченно, то ли разочарованно и доверительно сообщил:
- А я ничего не чувствую. Ну, просто ничего.… Это грустно. Красивый вид отсюда. Решил покурить напоследок, а тут ты.… Как тебя зовут?
- Базз, - ответил тот осторожно. Парень недоверчиво хмыкнул, глянул на Базза.
- Правда что ли?
- Ну да, а что такого? – немедленно обиделся тот. Этот незваный гость вёл себя нахально. Сдавленно хихикнул:
- Да нет, просто забавно. Песня есть такая... Can you feel my love buzz? А в твоём случае это просто шикарно. Можно добавить в строчку запятую. Ты чувствуешь мою любовь, Базз? – и он снова хихикнул.
- Знаю. Я не виноват, что мои незабвенные родители были поклонниками творчества NIRVANA.… А ты – кто?
- Сам не знаю, - быстро ответил тот и сам удивленно приподнял левую бровь.
- Ну хоть как зовут тебя помнишь?
- Э.… Дай подумать… Шучу. Макс.
- Хорошее имя. Короткое.
- Спасибо…
Оба молча изучали друг друга. Макс был как-то нелепо одет. Простые кеды, видавшие виды синие джинсы, черная майка – мерчандайз Rolling Stones со зверски отодранными рукавами, идиотский зеленоватый платочек на шее. Растрепанные волосы – Баззу так хотелось добиться этого эффекта небрежности, но его мягкие волосы всегда лежали идеально и струились между пальцев, как тёплое молоко. Светлые какого-то грязно-зеленого цвета глаза – вот и понятно, к чему тут платочек, ага. Контур глаз обведен тонкой черной линией – о, это уже интереснее.
- А какую музыку ты слушаешь? – спросил Базз, прерывая затянувшуюся паузу.
- А я её не слушаю, я её делаю, - неопределенно взмахнул рукой Макс. Прицелился и отправил окурок на соседнюю крышу. Окурок, вычертив в воздухе плавную дугу, упал на балкон предпоследнего этажа. Макс по-детски обиженно сложил губы, вызвав улыбку Базза. Провёл рукой по волосам. – Ты тут живёшь, так?
- Ага.
- Пойдём к тебе?
Базз пожал плечами и чертыхнулся вполголоса.
Макс прошёлся из одного угла комнаты в другой. Семь шагов. Кроме матраса, зеркала и старинных часов с маятником в комнате не было ничего. Макс остановился перед зеркалом.
- А зачем ты красишь глаза? – спросил вдруг Базз и слегка покраснел, смутившись, но взгляда не отвел.
- Потому что это красиво, - усмехнувшись, ответил тот. Провёл пальцем по нижнему веку, стирая размазавшуюся подводку. – Хочешь попробовать? – и он извлек из заднего кармана джинсов маленький карандаш, по виду которого можно было четко сказать, что им пользовались часто.
Базз с сомнением посмотрел на карандаш, потом на Макса. Обреченно вздохнул, пряча в уголках губ смущенную улыбку.
- Валяй. Только осторожно, я очень боюсь за свои прекрасные глаза.
- Что правда то правда, прекрасные. А ты не дергайся.
- А я и не.… Ай! Изверг.
- Говорю же, не дергайся, - хохотал Макс. – Ну вот, теперь ты можешь смело идти на кастинг для очередной части «Ворона». Ну ладно, ладно, сейчас поправлю.
Макс сосредоточенно делал плавные движения карандашом, высунув от напряжения кончик языка.
- Готово. Любуйся, - удовлетворенно сказал он наконец и повернул Базза лицом к зеркалу. – Тебе, между прочим, ужасно идёт. Ты становишься ещё более отчаянно красив.
Отражение Базза не сдержало довольной усмешки. Присутствие Макса было похоже на какую-то лёгкую ткань, укутывающую и убаюкивающую – Базз погружался в его настроение всё глубже.
Макс посмотрел на лезвие в тёмных пятнах под зеркалом. Поднял глаза на отражение Базза, стоявшего чуть дальше, и заговорил неожиданно тихо:
- Знаешь, я правда ничего не чувствую. И когда мне хочется выть от пустоты, когда кажется, что я – лишь оболочка, дурацкий конфетный фантик, а пустота – это всё и снаружи, и внутри меня, я… беру лезвие.… Потому что боль – настоящая. Потому что внутри меня есть по крайней мере эта красная солоноватая жидкость. Это такое бархатное чувство.… Это чувство, понимаешь?..
Базз медленно приподнял рукав тонкого свободного свитера, открывая взгляду Макса переплетения следов нежности и одиночества на запястье. Старые, уже ставшие белыми. Новые, почти непристойно алеющие.
Макс завороженно дотронулся рукой до зеркала в том месте, которое отражало руку Базза. По поверхности прошла чуть заметная волна. Макс повернулся к Баззу лицом, подошёл, уткнулся губами в нежную кожу за его ухом. И тогда Базз окончательно перестал думать.
- Около полугода назад пустота переполнила меня. Мне было шестнадцать, и я был лёгким, как вот это пёрышко, - Базз подул на добытое из подушки перо на ладони и снова устроил голову на плече Макса. Перо дрогнуло, покружилось в воздухе и примостилось в волнах волос Макса. – Я был таким чудовищно лёгким. Я стоял на краю крыши и улыбался пустоте во мне…
- У тебя странная улыбка. Нежная и холодная одновременно, - тихо сказал Макс, задумчиво перебирая пальцами пряди волос Базза.
- А потом я закрыл глаза и шагнул.…
Повисла минутная пауза.
- И что? - тихо спросил Макс.
- И ничего. Я не помню, что было дальше. Следующий кадр в моей памяти – я сижу на этом самом матрасе и смотрю на часы. И всё хорошо, и такой ветер волшебный – ты прав, я его действительно чувствую, по-другому и не скажешь. Вот только иногда я чувствую ещё, что меня на самом деле нет.
Макс обнял его крепко, будто хотел, чтобы тело Базза стало его собственным. Потянулся и взял лезвие. Легко оттолкнул Базза, так что тот лежал теперь на спине. Обвел лезвием сосок, спустился ниже, по лестнице рёбер к трепетно реагирующему на холодные прикосновения животу. Провёл линию вдоль пояса джинсов. Там, чуть ниже пупка, но выше джинсовой ткани, ставшей мягкой от долгого ношения, он надавил на лезвие чуть сильнее. Базз закусил губу и резко выдохнул и ещё крепче вцепился в его плечо. Макс наклонился к тонкой полоске, на которой начали появляться первые, самые светлые капли крови. Провёл по следу лезвия языком, нежно поцеловал, облизнул губы. Поднял взгляд на Базза. Его глаза, затуманенные желанием, были какого-то невероятного цвета старого омута, в котором плясали ярко-зелёного цвета чёртики безумия.
- Ты чувствуешь мою любовь, Базз? – прошептал Макс, улыбаясь правым уголком рта, в котором пряталась темнеющая красная капля.
Базз застонал в ответ. О, стоны страсти и боли звучат так похоже…
Базз готов был поклясться, что он слышал шаги. Но, открыв глаза, он не увидел никого. Он лежал на матрасе один. По встревоженной чужим вторжением поверхности зеркала прошла последняя волна.
Конечно, не было никакого Макса. Не было этого жаркого липкого безумия и чёртиков в его глазах, и стонов – боже, он стонал как девчонка.… И вот теперь он лежит тут один уже целый день. И не хочется вставать. Никуда идти. Потому что – зачем?
Базз провел пальцем по нижнему веку, стирая подводку. Мокрая солёная дрянь сползла от уголка глаза к виску и дальше – к нежной коже за ухом. Базз изо всех сил сжал ни в чем не повинный край простыни в кулаке.
Базз подошёл ближе к зеркалу. Подобрал валяющийся на полу карандаш. Закусил губу и бессильно всхлипнул. Усмирил дрожащую руку и аккуратно подвёл глаза.
- Что ты здесь делаешь? – спросил он у своего отражения. – Ты же умер сегодня ночью…
А потом он ушёл из того дома, в который, как ему казалось, пришёл навеки. Ушёл, потому что хотел есть. Потому что на крыше его встречали порывы ледяного ветра, приносящего какой-то до боли знакомый липкий запах. Потому что зеркало потемнело, и из его глубины на Базза смотрели чужие глаза. Глаза невероятного болотного цвета затягивали его и уводили за собой в неведомые ему пространства безумного желания. Как он сказал?.. Нежности и одиночества.… Или это сказал сам Базз?
Базз зачем-то сопротивлялся, предпочитая безумию отчаяние.
Он переехал в другой город и научился улыбаться вежливо, чтобы не сводить людей с ума. Он даже нашёл работу, которую с переменным успехом заставлял себя считать интересной. У него была возможность платить за комнату под самой крышей старого здания. Он перестал считать дни, и об идущем времени говорили только две тонких упрямых морщинки, залегшие между бровями. Ведь у него больше не было часов, которые слушались его. Были другие.
А эта крыша была неуютной, и с неё открывался вид на вечно дымящие трубы завода.
И в его комнате не было ни одного зеркала.
Тик-так. Тик-так.
Пустота. Пустота.
Ему не с кем было говорить и, что самое страшное, ему некому было улыбаться, а ведь он так хорошо этому научился...
Кажется, прошло около года с тех пор, как он перебрался сюда. Той ночью он выпил слишком много. Сладковатый вкус виски, смешанного с колой, заполнял его и делал легким, как никогда.
Он шатался по улицам этого такого чужого города, пока ноги не принесли его к автобусной станции. Он усмехнулся одному себе той самой улыбкой, которая так нравилась его звездам, и купил билет в один конец. В дороге он дышал на стекло автобуса и писал на нем какие-то слова. Смутно помнил, как добрался до старинного здания в самом центре города. Базз медленно перешагивал с одной ступеньки на другую, сначала дотрагиваясь до тёплых камней пальцами ног, и лишь потом – наступая. Рука скользила по шершавой поверхности стены. Потом он не выдержал и побежал вверх по лестнице, рывком открыл дверь…
В квартире ничто не изменилось. Только особый запах давно пустующего помещения и слой пыли на мутной поверхности зеркала. Пылинки барахтались в робких лучах рассветного солнца, недовольные побеспокоившим их неуклюжим существом.
Не оглядываясь назад, Базз подошёл к часам.
Склонил голову набок. Правый глаз скрылся под длинной чёлкой цвета топленого молока. Базз сделал несколько плавных движений рукой в такт ходу времени. Вправо. Влево. Медленнее. Медленнее. Стоп.
- Ну вот. Теперь можно.
Базз поднялся на крышу. Ветер ворвался в его рукава и волосы. Его восточный ветер, приносивший непонятно откуда запах пряностей и специй, запах благовоний и мускуса. Базз задохнулся от восторга, раскинул руки и закружился по крыше, смеясь и плача одновременно.
Подбежал к краю крыши, сел, обняв свои колени. Закурил, наклонив голову.
Потом он вернулся к себе. Подошёл ближе к зеркалу, подобрал лежащий на полу карандаш для глаз и лезвие. Привычным движением очертил контур глаз. Сделал старым лезвием глубокий надрез поперек давно заживших шрамов. Провёл ладонью по зеркалу, стирая пыль. Из глубины на него смотрели такие знакомые глаза – два омута зеленого безумия, из которых выхода не будет. Никогда.
- Что ты здесь делаешь? – тихо спросил Макс, усмехнувшись правым уголком губ. – Ты же умер в шестнадцать лет…
Макс протянул руку. Базз поймал его холодные пальцы в свои.
- Спасибо, - прошептал Базз, улыбаясь. Скрестил пальцы и сделал шаг вперёд.
(где-то 2005)