В приемной всегда толпились ценили красоты, которую олицетворяла собой молодая, с умопомрачительными ногами и бюстом, секретарь Татьяна.
Танькиной фишкой было то, что она никогда не улыбалась. Ее, похожее на иконописное, лицо всегда было строго и сосредоточенно. Короткая стрижка, очки, макияж а ля «деловая леди» - не оставляли и намека на фривольность. Мужики вились вокруг нее как «мошка над болотом» и она разгоняла этот «мелкий гнус» одним движением бровей, без всяких «фумитоксов» и «москитолов».
Как-то, несколько лет тому назад, дожидаясь ее босса, мне удалось разговорить строгую леди и выудить не мало интересного о ее личной жизни. (С тех пор мы дружны). Двадцатипятилетняя Татьяна уже шесть лет за мужем и мама двоих замечательных парней. Старшему, Артемке – пять, младшему, Ваньке – три с половиной года.
Танька до дрожи, до самозабвения любит своего мужа, который старше ее на 20 лет и ниже ростом на полголовы. Дюшечка (от Андрюшечка) невысокий, полный мужик, плешивый и в очках. Как бы Татьяна ни старалась, ее благоверный всегда выглядит так, будто рука женщины не касалась его. Пиджак, рубашка, галстук – в пятнах, брюки мятые и даже в сухую погоду забрызганы грязью. «Сердобольные» бабы, падкие на мужиков, охают над ним и все норовят погладить его по плешивой головке, почистить и привести в порядок его одежду.
Татьяна же ревнует мужа ко всему, что движется. (Дюшечка умудряется вызывать заинтересованность у обоих полов). Самые ретивые Танькины поклонники, которые клянут в душе ее мужа «лопуха» увидев его, начинают тут же заводить какие-то высокомудрые разговоры, хлопают по вечно пыльным плечам его пиджака и, бросают на Татьяну взгляды полные укоризны: «Довела мужика!».
Одно хорошо, Дюша, зная, о своем обаянии никогда им не пользуется, являет собой образец супружеской верности и отеческой любви. Он любит своих жену и детей самой преданной и бескорыстной любовью. Но вот что меня поражает больше всего в этих людях, несмотря на океан любви ни он, ни она головы не теряют, а мыслят здраво и прагматично. В какой-то момент они поняли, что не могут воспитывать детей. Тогда они нашли отличную няню, и теперь пацаны купаются в родительской беспредельной любви и получают элитарное образование от бабы Каси.
Дюша привез старенькую польку откуда-то из-под Омска. Она преподавала в сельской школе все науки от литературы до физики, включая три иностранных языка. Бабуля пережила Сталина, Брежнева, постбрежневские события, Горбачевский разгул демократии и жила бы себе и еще но, то, что начали тоталитаристы, завершили реформаторы. Село, куда когда-то выслали на поселение семью Каси - умирало, вместе с ним к этой же участи готовились остававшиеся здесь семь стариков. Три татарина, два эстонца, полька и немка.
Как мои приятели узнали про село, которое с 1986 года числится заброшенным, и про людей оставшихся там умирать, я не знаю.
На самом деле история премерзкая. Не секрет, что в советском государстве у тех, кто числился крестьянами, не было документов. На заре века, брошенных ныне, людей приписали к крестьянству. Все они были из семей «врагов народа и предателей Родины». Всю войну их продержали в каком-то поселении, а потом препроводили в лагерь. Мало того, что деды этих семейств были объявлены «врагами народа», так еще призванным в штрафбаты отцам, старшим братьям и дядям, повезло кому пропасть без вести, кому попасть в окружение, а кому и вовсе в плен. Вот в 1945 году, семьи таких людей и отправили под Читу.
К тем, кто смог выжить амнистия пришла со смертью Сталина, но проживание в городах, даже районных центрах им запретили, а из документов полагалась только справка. Знали, дважды репрессированные для житья одно место, то, куда их в 30-х отправили на поселение, а еще в их душах жила надежда, что может, кто из родных с войны вернулся. Вот и отправились в ту же деревеньку, откуда их в лагерь увозили. Со временем обжились, завели огороды, кто не умер, переженились на местных, детишек нарожали. В сельсовете этих детишек записали, но документов, понятное дело, никаких не дали ни родителям, ни детям. Отказалось государство признавать этих людей.
Так как в село не охотно ехали работать врачи, учителя, инженеры, а «ссыльные» оказались образованными, то и стали они выполнять эти работы. В ведомости писали: «скотник Сафиуллин», а он всю свою жизнь агрономствованием и ветеринарией занимался; «чернорабочий Маарду» – весь парк сельхозтехники его руки обихаживали; «скотник Тышкевич» – фельдшерил. Вот так и жили.
Дети подрастали, стареющие родители старались всеми силами выправить им бумаги, а то ведь так в глуши и пропадет молодежь. Тут сменился председатель колхоза, старый «в рост» пошел, в район забрали и,… в общем, смогли два председателя молодым деревенским парням и девкам документы сделать, но в графе национальность не смогли они поставить национальности родителей. Разбирайся потом с милицией, как в глухом сибирском селе больше половины жителей оказались немцами, поляками, татарами да эстонцами. Тут еще как на грех заговорили о «Солидарности» в Польше…, короче, записали все молодое поколение русскими. Молодежь разбрелась по городам – учиться.
Расслабились «вражьи дети», отпустила душу тревога о судьбе дочек и сынишек. Стали мамки с папками скотины больше держать, картошку садить гектарами, грибы мариновать, варенья варить – в город, детям. Деньгами не могли помочь, сами практически на копейки жили.
Да видно забыли люди, в каком государстве живут, грянул Афганистан. Пятнадцать парней с этого села первым же призывом – туда, потом были Чернобыль, Чечня… и ни слуху, ни духу. Тишина. Может воинская часть, что и писала, да кому? Ни дед Гарей, ни тетя Кася, ни фру Зельда, ни Магда так и не узнали, что с детьми. Да и что гадать, были бы живы, приехали бы.
Дальше наступила пора реформирования экономической политики государства и, некогда, крепкое село, развалилось вместе с колхозом. Скотина пала от бескормицы. Селяне ничего не могли сделать, ничего. Потом здания, фундамент которых сгрызли голодные свиньи, рухнули, техника без соляра заржавела – село опустело.
Развал начался в конце восьмидесятых, а за Касей, Дюша приехал в 1999 году. Из трех окрестных деревень и одного села составлявших некогда богатый колхоз и полутора тысяч человек колхозников осталось семь стариков, да четыре полуразвалившиеся избы. Куда делся народ старики и сами сказать не могли, в их памяти остались только похороны.
Когда, район окончательно остался без электричества, (а бензин и соляр здесь последний раз видели в 1987-ом) те, что были помоложе, ушли в город, а старичье осталось доживать. Бывало, что за год человек по 50 хоронили, вспоминала Кася: «Вы же понимаете, что люди остались очень пожилые, и медикаментов у нас очень давно не было, а до ближайшего города около трехсот километров. Это только в газетах пишут, что старики в 80 лет с радостью воду из колодезя тащат, и ничего у них не болит, и сердце где расположено, не знают. У нас в колхозе скотины много держали, так у доярок и руки и ноги такие, что и смотреть без слез нельзя. Я только за домашней живностью ходила, а вы гляньте» - и Кася протягивала вперед свои руки с негнущимися, искореженными артритом пальцами.
За тринадцать лет смерть унесла в этом заброшенном лесном углу порядка трехсот человек.
В 1999 году, Дюша привез в Н… семь стариков, не имеющих документов и не знающих, где их дети и есть ли у них хоть какие-нибудь родственники. За четыре года он смог найти информацию о родных деда Гарея, супругов Маарду, супругов Сафиуллиных, фру Зельды и Каси.
Дети деда Гарея погибли, есть родня в Крыму, но уехать он туда не хочет. Живет дед Гарей у внучатого племянника, который всю свою жизнь посвятил строительству и исколесил страну вдоль и поперек, а осел, по счастливой случайности, в Н…..
Супруги Маарду смогли получить документы и визы, чтобы выехать в родную Эстонию. Оказалось, что два их сына отслужив в Афганистане, решили поселиться на родине, тогда еще Советской республике - Эстонии. Один остался обустраиваться, второй поехал за родителями.
Начинался раздел страны, Прибалтийские республики решили отделиться. России понадобились защитники и только что отслужившего в Афгане и записавшегося в ОМОН парня, сняли с поезда и отправили «на позиции». Два брата эстонца, с русскими именами отчествами и фамилиями стояли, буквально, с оружием направленным в грудь друг друга. Им было все равно, кому из них и куда удастся «рвануть» то ли со стороны прибалтов на русскую, то ли на оборот. Получилось перескочить к прибалтам.
Так и оказались два брата в Эстонии, но связаться с родителями не было никакой возможности. Письма в ту сторону не ходили уже лет семь. Не было на карте России, такого поселка.
Какие связи задействовал Дюша, сколько денег потратил на то, чтобы отправить родителей к детям, не знает никто кроме него самого.
Ничего конкретного неизвестно о дочке фру Зельды, она единственная из всех детей, когда получала документы, была записана как сирота, воспитанница детского дома. Получив документы, свидетельство об окончании школы, Либби, так звали девочку дома, а по документам Людмила, поступила в мединститут. Видно мамина «практика» оставила неизгладимый след в душе девочки. Сама фру Зельда всю жизнь проработала кем-то вроде медсестры и у фельдшера и у ветеринара.
Закончившего вуз, молодого специалиста распределили в Грозный. Через год ее направили в Афганистан, довелось Либби поработать и в Чернобыле, прошла она и все Чеченские компании. След Либби потерялся в 2001 году, в Чечне.
Сафиуллиным удалось отыскать одну из двух своих дочерей, о судьбе старшей дочери ничего не известно, а два их сына, тоже прошли Афганистан. Удалось установить воинские части, где служили братья. Оба погибли. Известия о судьбе сыновей, надорвали сердце Кашифа, он умер на руках жены и вновь обретенной дочери, окруженный внуками.
Из трех сыновей Каси, нашелся один – младший. Его старшим братьям выпал Афганистан, ему – Чечня. Прослужив больше года, парень и трое его сослуживцев попали в плен. В плену они пробыли два-два с половиной года. Зачем их держали – они не знают. Выкупа никто не требовал. В один прекрасный день их, всех пленных, что находились на территории села, а это больше семидесяти человек, вывели в горы и поотрубали кому что. «Ежику-Сашику», так Кася зовет сына, отрубили обе ноги, одну выше, другую ниже колена. Сколько по времени они провалялись в горах, Ежик не помнил, пришел в себя госпитальной палатке. Из семидесяти человек в живых осталось двенадцать, все калеки.
Сейчас баба Кася живет с сыном, который занялся программированием, воспитывает Дюшкиных парнишек и не перестает надеяться, что хоть что-то о судьбе двоих старших ее сыновей удастся узнать.
Для всех окружающих навсегда останется загадкой, как Дюша проворачивает свои комбинации. Я подозреваю, что Дюшке помогает талант. Вообще мой примечательный знакомый и верный Танькин муж – режиссер. Причем гениальный режиссер. Нет такой пьесы, такого действа, которое бы Дюша не сотворил. Он может все от постановки детских сказок, до постановки политических переворотов. Он всемогущ, но ставит спектакли только в местном ТЮЗе, правда все и всегда проходит с аншлагами, но….
Когда Андрею Евгеньевичу задают вопрос: «Вам не кажется, что ваш талант не может в полной мере раскрыться на малой сцене?», Дюшка обычно что-то говорит этакое пафосное о «малой Родине», но я как-то сама спросила его: «Тебе не надоело, ведь здесь же действительно негде развернуться. Не хочешь уезжать, давай раскрутим дело, сделаем театр твоего имени. С администрацией проблем не будет, им только на пользу, когда в городе есть такая величина как ты, помещение, какое хочешь…. К тебе в помрежи практически все мировые знаменитости рвутся. С деньгами проблемы, ты только намекни, тебя еще и умолять будут принять их…». Дюшка ответил так: «Всемогущество предполагает ответственность, а я хочу, чтобы люди сами жили. Человек всегда должен иметь выбор как ему жить, каким богам молиться, каких чертей проклинать. Запомни Янка, плохих людей на свете нет, и слабых нет и малодушных. Но и научить человека никогда и ничему нельзя, человек это воплощенный Бог, а чему один Бог может научить другого?».