Засвеченный негатив.
Я не знаю, может ли считать себя ясновидящим тот, у кого моменты восприятия потусторонней информации происходят независимо от его желания. Общепринято называть это галлюцинациями. Разновидностью нервного расстройства. Что ж, после трёх бессонных ночей и тяжелейшего интеллектуального поединка с преподавателем оно вполне объяснимо.
Домой идти не хотелось, и я бесцельно брёл по берегу, наслаждаясь ещё свежим в начале июня дыханием моря.
У фотографа, вопреки обыкновению, скопилась небольшая очередь. Это привлекло моё внимание. Декорации почти стандартные: кафе на фоне пальм, кипарисов и остроконечных заснеженных горных пиков. Перед объективом за столик с картонными «горячими кавказскими парнями» в неестественно огромных бурках и папахах фотограф усаживал девушку. И я замер.
Осознавая свои скромные шансы на взаимность у таких обворожительно красивых, я обычно прохожу мимо, напуская на себя гордый и независимый вид. Подумаешь, мол, невидаль. Да стоит мне свистнуть, и …. Вот только свисток дома забыл. Но потом долго лелею пленивший меня образ в полубредовых фантазиях.
Фотографирование на пляже – всегда ещё и маленький бесплатный спектакль для праздношатающихся. Обычно, полулюбительский и потому малоинтересный. Профессиональный режиссёр и статисты раз за разом ставят одну и ту же фальшивую пантомиму.
Но с такой героиней в главной роли действо завораживало, и я, переборов стеснительность, присоединился к стоявшим у воды зевакам.
Девушка была в чём-то лёгком, воздушном, бело-розовом. Голубоглазая шатенка со сбивающей сердечный ритм фигурой. Она была так хороша, что «джигиты» задвигали нарисованными жгуче чёрными усами и бровями.
Конечно, это была иллюзия, создаваемая струящимся от нагревшихся на солнышке декораций тёплым воздухом. К ним я не ревновал, а вот поведение фотографа мне очень не нравилось.
Внешне любезно и услужливо-суетливо, но настойчиво он добился того, что в момент фотографирования компания за столиком представляла собой пьяную полуобнажённую путану в окружении перевозбужденных потенциальных клиентов.
Девушка это почувствовала, но, видимо из каких-то своих озорных побуждений, согласилась с таким откровенно пошлым сценарием и не изменила позу. Лишь улыбка её из лучащейся задорным солнечным светом стала какой-то блекло-вымученной. Камера щёлкнула, и вот тут у меня и начались галлюцинации.
Девушка перестала улыбаться и поднялась. И одновременно осталась сидеть за столиком! От потрясения на мгновение у меня помутилось в голове и померкло в глазах.
Пока я их протирал, экспозиция изменилась. Одна из раздвоившихся медленно поднималась с пляжа на бульвар, а другую двое мужчин в чёрном заталкивали в кузов стоявшего невдалеке автофургона. А за столик уже усаживался следующий клиент. Это был паренёк, видимо, соответствующей декорации ориентации. И всё повторилось.
Остальные зрители стояли и смотрели совершенно спокойно. Я понял, что у меня, действительно, галлюцинация. Оно и понятно: тяжёлый экзамен и приличный уже солнцепёк. Надо пойти, всё-таки, домой, и лечь спать. Но также ясно было, что загадка эта не даст спокойно уснуть. Что-то тут, всё-таки, было не так.
Пытаясь убедиться, что всё это померещилось от переутомления, я обошёл стоявший метрах в десяти от декораций фургон со стороны кабины и заглянул в боковое окошко кузова. А там сидело уже шесть вполне реальных человек. Только все они были явно в каком-то трансе…
- Чего тебе!? – я невольно вздрогнул от неожиданного и резкого окрика.
Из-за машины на меня шёл парень в обычном летнем прикиде: серая футболка, синие штаны «Адидас» и белые кроссовки. И, всё же, это был один из тех, в чёрном. Правда, на галлюцинацию явно не похож. Особенно наплывавшим густым запахом перегара. Вот только промелькнувшая на почти неуловимое мгновение сквозь естественную подозрительность лютая ненависть была тоже чем-то необъяснимым и иррациональным. За что бы это ему вдруг так меня возненавидеть?
- Сфотографироваться, - растерянно ответил я.
- - А.… Так очередь вон там. А тут нечего…
Интуитивно понимая, вернее, ощущая, что тем, в кузове, ничем не могу помочь, а сам могу нарваться на серьёзные неприятности, я послушно пошёл к желающим столь сомнительно увековечиться. Но не остановился, а прошёл мимо, всё ощущая давящий в спину ненавидящий взгляд. И это было обидно. Что я им сделал?
Но гораздо больше меня взволновало видение. Галлюцинации явно те, кого грузят в машину. А настоящие встают и уходят. Ведь все остальные зеваки видят именно их, спокойно удаляющихся! Иначе давно бы поднялся шум.
Нет, всё-таки, выученные за трое суток теоретические основы электротехники – это очень серьёзное испытание для нервной системы. Надо как следует отдохнуть. А я, собственно, чем тут, гуляя по берегу, занимался? Занимался, занимался и перезанимался вот до глюков. Есть, впрочем, надёжное студенческое народное средство для снятия подобных стрессов.
И тут я догнал её. Шатенку. Неожиданно для самого себя, я, обгоняя, тихонько задел её плечом. Нежная, но живая плоть. Уж эта-то точно настоящая.
- Извините, пожалуйста! - вежливо начал я, но, встретив, точнее, налетев, как с разбегу на стену, на всё тот же люто ненавидящий взгляд, оторопел и остался стоять с открытым ртом.
- Придурок, - констатировала она и гораздо быстрее, чем до этого, пошла прочь. Перешла площадь и исчезла за массивной дверью оперного театра. Актриса?
Поглазев минут пять невидящим взглядом в какую-то витрину, я тоже пересёк площадь и вошёл в театр. Зачем? Кто бы подсказал…
- Молодой человек, Вы куда это направились? – окликнула меня вахтёрша. Впрочем, вполне доброжелательно. И, вообще, это была очень приятная на вид старушка. И я выложил ей всё, чему стал невольным свидетелем на пляже.
- Свят, свят, свят, - несомненно поверила она мне и перекрестилась. И сразу стало как-то легче на душе.
- Это явная бесовщина!
- Да я уж и сам так подумал. Но что же делать?
- Это Ириночка. Ситникова. Виолончелистка. Надо бы её в храм, да святой водой!
- Но как?
- Не знаю.… Разве милицию вызвать?
- Хм! А они нам вызовут санитаров.
- Ох! Грехи наши тяжкие… Беда-то какая…
- Ладно, что-нибудь придумаем по ходу…
- Крест на тебе? – вдруг спросила она.
- Конечно, - хлопнул я, проверяя, себя по груди.
- Тогда я тебя проведу в зал. У них там репетиция. Посидишь тихонько с краешку.… О, Боже, что же это деется-то?
Она завела меня в самый конец полутёмного партера и ушла, бормоча молитвы. А я жадно уставился на сцену. Репетиция нашего оперного!
Оркестр расположился на сцене, исполнял что-то тревожно-чарующее, а вдоль рампы ходил высокий худой мужчина и покусывал согнутый указательный палец.
Ирину я увидел сразу. Про игру её мне судить было трудно, но вот поза!… Наглядное доказательство того, насколько несовместимы классическая музыка, виолончель и лёгкий летний сарафан. Другие музыканты тоже были не в стогом, но ни у кого больше не было открыто так вызывающе много.
- Стоп, стоп, стоп! Алёна Сергеевна. Какая муха Вас сегодня укусила? Нельзя же так! И что за вид? Я не педант, но есть же нормы приличия…
- А Вы, наиглубочайше уважаемый Игорь Анатольевич, даже имя моё запомнить не можете. Я не Алёна, а Ирина. Небожитель хренов…, - последнее она произнесла как бы про себя, но в абсолютной тишине сказанное отчётливо расслышал даже я.
- Извините… Хорошо, продолжим. Что-то, и, правда, очень душно сегодня.… И…
Он взмахнул рукой, и вновь ожила, полилась нежной чарующей рекой музыка. Я напряг слух, и мне показалось, что, действительно, одна из виолончелей, не сбиваясь и не фальшивя, всё же чуть выделяется какой-то механической сухостью.
Дирижёр скривился, как от зубной боли, и поднял руку:
- Стоп! Нет, это невыносимо! Ирина, Вы сегодня явно встали не с той ноги.
- Ну чего Вы ко мне придираетесь? А, знаю! Ноги мои покоя не дают?
- Ирина! – ахнула соседка и, видимо, подружка.
- Вон, - тихо и устало сказал руководитель в напряжённой тишине, - И чтобы я Вас больше не видел.
- Старый козёл! – Ирина встала, сунула смычок под струны, от чего виолончель жалобно взвизгнула, и со стуком опустила её на стул. И пошла прямо на меня.
Дирижёр вяло махнул рукой:
- Перерыв, - и ушёл за кулисы…
Я сумел догнать Ирину, так быстро она шла, только метрах в ста от театра.
- Чего ты ко мне привязался? Нравлюсь? – остановилась и в упор спросила она.
- Очень! – растерялся и честно признался я.
- Ко мне нельзя, народу много. Веди к себе! – ошарашила она, оценивающе, по-мужски, оглядывая с ног до головы. На секунду мелькнула и обдала жаром мысль: круто!
Но тут же пришла другая, гораздо более здравая: это хорошая возможность затащить её в храм. А там видно будет.
- Ну?!
- Пошли…
Мы прошли уже большую часть пути, как вдруг показалась метрах в пятидесяти милицейская машина. Ирина неожиданно и молниеносно рванула сарафанчик и разорвала его почти до пояса. Потом пребольно вцепилась мне в волосы и завопила:
- Помогите!!! Насилуют!!!
Я невольно схватил её за руки. Рядом завизжали тормоза, и мне тут же заломили правую руку за спину. Потом меня, легонько подпинывая, затолкнули в машину.
Ирина поблагодарила галантного с нею сержанта и, запахнув бесстыдно выставленные до того прелести, хотела идти, но он придержал её за локоть.
- Нужно составить протокол. И Ваше заявление.
- Да не надо ничего. Поддайте ему, как следует. Для ума. Да и отпустите.
- Мы не занимаемся рукоприкладством. Что ж, дело Ваше.… Замнём. Может, хоть до дому подвезти? Куда Вы в таком виде…
- Я живу недалеко. Спасибо. До свидания. А ты прижми хвост, пока цел! – это она уже громче и мне.
И быстро пошла прочь. Сержант сел, и мы медленно поехали за ней.
- Надо, всё-таки, присмотреть, мало ли что, - пояснил шофёр сержанту. Тот кивнул и повернулся ко мне:
- Ну, Казанова, колись. Хотя и так всё понятно. Тебе страшно повезло. Доведи она дело до суда.… Слушай, мне показалось, или нет, что она сама себя опростала?
Я горестно вздохнул и второй раз за этот сумасшедший день рассказал свои нелепые приключения.
Реакция милиционеров меня приятно поразила. Ни насмешек, ни подколок. Восприняли всё предельно серьёзно.
- Опять фотограф! Надо её к отцу Василию.
- Надо. Берём?
- Берём!
Они стали догонять Ирину, но она, даже не оглянувшись, вдруг бросилась бежать с немыслимой скоростью. Поймать её удалось, только загнав в глухой двор с закрытыми стальными дверями подъездов. Она так яростно сопротивлялась и так страшно материлась при этом, что покраснели даже видавшие виды стражи порядка. Кое-как им удалось запихнуть её ко мне.
- Держи своё сокровище. Смотри, осторожней, кусается, - сержант слизнул кровь с указательного пальца.
Я крепко прижал руки Ирины к её бокам, но тут же получил сильный удар затылком в нос. Что-то хрустнуло, и закапала кровь.
- Вот сука! – поразился сержант, - Удержишь?
Я, зажимая нос, наклонил голову в кивке. И повторный, ещё более сокрушительный удар пришёлся в гораздо более крепкий лоб. Ирина охнула и потеряла сознание. Сержант захлопнул дверцу, а шофёр протянул смоченный чем-то душистым носовой платок.
-Прижми.
- Спасибо.
- Поехали. Тут рядом.…
- Приехали. Посигналь.
- Нельзя здесь сигналить. Сам схожу, - шофёр перекрестился и вошёл в храм.
Я легонько похлопал Ирину по щекам, и она пришла в себя. Через мгновение взгляд её вспыхнул прежней злобой, и от потока ругани захотелось заткнуть уши. Сержант достал откуда-то дубинку и демонстративно похлопал ею по ладони. На крыльцо вышли шофёр, две женщины и священник. У одной женщины в руках был чёрный балахон, в который они закутали присмиревшую Ирину.
Её повели в храм, но в дверях она вдруг встала, как вкопанная. Попытались втолкнуть силой и поразились. Пять человек никак не могли справиться с одной девушкой. Но, что странно, борясь с нами, она в этот раз не материлась, а рассуждала здраво и убедительно.
- Какое право вы имеете насильно тащить меня туда. У нас, по Конституции, свобода совести. Я – убеждённая атеистка! И вы за это насилие над личностью ответите по закону!
Мне вдруг стало жаль её до боли в сердце. Сколько она уже натерпелась, а, собственно, за что? И, правда, имеем ли мы хоть какое-то право тащить её в храм против воли? У меня опустились руки. Заметно смутились и оба милиционера.
Но тут священник щедро обрызгал всех нас святой водой и громко начал читать молитву. Ирина издала жуткий, нечеловеческий рык, забилась в судороге и опять потеряла сознание. Цепко, в отличие от нас, державшие женщины внесли Ирину буквально на руках, поднесли к алтарю и положили на возвышение. Отец Василий жестом отдалил всех и возвысил голос. Его пение подхватил невидимый хор, а где-то над нами гулко ударил колокол.
Я вздрогнул и впал в какой-то транс. Как бы уснул стоя и с открытыми глазами. И увидел, как за воротами алтаря вспыхнул ослепительный, гораздо ярче солнечного, но, почему-то, не слепящий свет. Створки распахнулись, и на нас двинулся огромный сияющий Крест. Я перекрестился и хотел согнуться в поклоне, но какая-то переполняющая душу ликованием сила заставила, наоборот, выпрямиться и с хрустом расправить мои сутулые обычно плечи.
И я увидел, как над телом Ирины поднялось чёрное облако. Оно имело отдалённое сходство с человеческим силуэтом, но с огромными сложенными крыльями за спиной. Существо издавало страшный, невыносимый, на пороге слышимости визг и медленно отступало от Креста. Тут Он вспыхнул ещё ярче, существо обволокло сияющим коконом, и исчезло. Удалился в алтарь и Крест. Сияние померкло. Я протёр глаза.
Отец Василий держал в руках уже не кисточку, а кадило, и вокруг нас клубился ароматный дым ладана. Ирина, поддерживаемая женщинами, стояла на ногах, но явно не понимала, где она и как сюда попала. Она растерянно и как-то совершенно бессмысленно оглядывалась по сторонам.
И тут я опять увидел невозможное, которому уже почти перестал удивляться. Через закрытую дверь храма влетела ещё одна Ирина и метнулась к первой. Рыдая обняла её, и они слились в одно целое. И она улыбнулась мне!
Я шагнул к ней, но дорогу загородил батюшка.
- Ей надо прийти в себя, - сказал он мне и повернулся к милиционерам.
- Отвезите её к Игорю Моисеевичу. История болезни та же. Да он и сам в курсе. Опять фотограф?
Мы дружно кивнули.
- Совсем распоясались эти прихвостни. Видимо, время уже близко. Ну, что, герой, Крест видел?
Я смущённо кивнул.
- Великий дар. Но не зазнавайся. Это аванс. И помни: кому много дано, с того гораздо строже и спросится. В храм-то ходишь?
- Редко, - ещё более смутился я.
- Надо бы причащаться хотя бы раз в месяц. Будешь Его телом, и вся эта нечисть будет бежать от тебя, как от огня. Только не рассказывай, как тебе некогда…
- Я постараюсь. А как быть с фотографом?
- Ну, это уж наша забота! – улыбнулся сержант, - Благословите, отец Василий.
- Бог благословит! …