Глава 3.
Дверь предбанника распахнулась, прожектором высвечивая дорожку к дому. Но я уже была в спасительной тени кустов. Папка нес ЕЕ на руках завернутую в простыню. Запрокинув голову, она безвольно прильнула к его груди, и я знала, что глаза ее были широко раскрыты.
А в них двоились и плыли звезды. Бездонные звезды августа.
И уж совсем неромантично я подумала: "Бедненькая, после такого и идти не может"! Следуя моей элементарной логике, после такого - нормальная женщина должна была напрочь потерять способность к самостоятельному передвижению на веки вечные.
Дождавшись, когда они скроются в сенях, я тенью скользнула в баню, и только заскочив на полок, поняла, что не разделась. Сорвала с себя перепачканный землей сарафан, лифчик и швырнула их к дверям. Где-то там, в морковке, сиротливо лежали трусики, но мне было плевать. Озноб сотрясал меня сверху донизу. Казалось, что на дворе не теплая летняя ночь, а слякотный ноябрь.
Вот он ковшик. Вот он миленький. Заревел, зарычал заждавшийся пар. Ага, предочки, да вы и не парились вовсе. Хорошо, что хоть веник запарили, конспираторы. Вот тебе, вот...
И я принялась лупцевать свое предательское тело, словно вымещая на нем минуты пережитого унижения. Ковшик. Еще, еще... Кажется, что трещат волосы и пар выдирает ногти. Вот тебе, вот тебе! Я лупила свои бедра, спину, сиськи и все что подворачивалось под руку, повизгивая от боли. Вот тебе! Не могу-у-у!
Хрястнув дверью предбанника, в три прыжка добралась до озерца.
Уф-ф! Только не надо так визжать среди ночи. А то еще подумают, что кто-то свиней режет. Уф-ф-ф! Как хорошо.
Опять на полок. Опять ковшик. Надо бы рукавицы одеть. А пускай... Вот вам папочки-мамочки. Веник подозрительно быстро лысеет, и кончики больно секут кожу. Вот тебе за папу, вот тебе за маму! Опять в темную воду. Звезды разбегаются по воде в испуге. Уф-ф-ф!
Как уютно на полке и тысячи иголочек мечутся по радостному телу. Это приятно и привычно. А еще лучше в снег. Конечно лучше. С шумом и криком. Без крика не тот кайф. И поваляться.
Когда-то мы бегали по снегу втроем обсыпали себя пушистой лавиной, горами снега. Одна, я только валяюсь, но все равно люблю покричать перед первым прыжком, как индеец: "Уулю-лю-лю-у!"
И надо же, лежа на горячем полке, я опять вспомнила как...
Как, как. Вот так. Выныриваю из снега, а передо мной Витька Сало-Масло. Это кличка у него такая, за глаза, вместо фамилии, а так - Витька. На год младше, в седьмом...
Смотрю, челюсть отвисла, глаза по полтиннику. Чуть не завизжала по-новому. От неожиданности и стыдно ведь... Ага, ему еще стыднее, тогда и прикрываться не буду, только снежка на плечи и на грудь. А он заледенелой варежкой попытался вытереть сопли и отвел глаза.
- Лыжа вот... Я напрямки, вот...
- Ага... - Ситуация уморительная, глаза Витьку не слушаются, и чем ниже он опускает голову тем чаще они зыркают по любопытным местам.
- Лыжа вот...
- Ага...
- Лыжа...
И чего он зациклился на этой лыже. Щас скажет "вот".
- Сломалась, вот...
- Ага... - Похоже, и меня заклинило.
- Пойдем, погреемся... - Вот дура-то!
- Не могу, ма-амка заругает. Я в шесть обещал. - Опять швыркает носом.
Похоже, он не уйдет первым. Ни за что. Да и ступни у меня совсем заколели. Поворачиваюсь и ухожу. Шесть шагов, их еще пройти надо. Вот теперь стыдно. Он точно, на попочку пялится во все глаза. А я чувствую, как она предательски начинает вилять. Точно у манекенщиц на подиуме. Последние шаги делаю как солдат, старательно сдерживая свое женское естество. Уф-ф! Спряталась на полке. Смотрю в оконце, Витка тоже побрел к своему дому, напрямик, прямо по челку. О последствиях демонстрации летних мод в рязанском снежном лесу я не задумывалась. Чего-чего, а Витька был не трепло.
А потом быстро пришла весна. И пришел Витька с букетом первых подснежников. Он краснел как рак, и, похоже, совсем не дышал, пока смог достать руку с маленьким букетиком из-за спины. Он с усилием протянул ее вперед и вдруг выпалил:
- Ты красивая Шурка. Ты самая красивая на свете! - Похоже, что краска залила его с головы до ног. Он пылал как саламандр!
И тогда я царственным жестом приняла дар и чмокнула его в лоб.
- Витька, ты мой самый большой друг. Самый, самый...
Не знаю, были ли мы самыми, самыми друзьями, но зацикливались на одних и тех же словах. И еще я приобрела верного пажа. И ангела-хранителя. Где бы я не шлялась, я почему-то всегда чувствовала за спиной тень Витьки Сало-Масло.
Вспомнив Витьку, я как-то окончательно успокоилась. Сделала еще пару заходов, то есть хорошенько поддала на каменку. Пришлось сменить веник. Новый тяжелел на глазах. Кожа стала бело-красно-пятнистой. "Как у кенгуру", шутил в таких случаях папка. Кое-как ополоснулась и совершенно невесомая поплелась домой. Меня бы кто унес на ручках!
Мои невероятные предположения не оправдались. Мамуля не только переставляла ноги, но и весело порхала по кухне, собирая на стол.
На ее приглашение покушать я только вяло махнула рукой и побрела в свою светелку. Упарилась.
Я валилась в сон как в пропасть, а звезды улетали вверх, подмигивая и двоясь, закручиваясь в спираль черной августовской ночи...
© Иван Басев.