Мы с ним часто ведём досужие разговоры. И полная луна совершенно не является необходимым условием. Хотя с ней, конечно, красивее. Раньше моим собеседником была, в основном, Сивая Кобыла. Но с тех пор прошло много лет, я изменилась. Не то, чтобы поумнела, но информации накопила гораздо больше. Нет, с Сивой Кобылой мы не расстались. Иногда она возникает из темноты и просто идёт рядом, посверкивая в ночи лиловым глазом. А если мне случается ехать поездом, я всегда вижу её мчащейся вдоль железнодорожного полотна напротив моего вагона. Для неё это такая редкая возможность дать, наконец, волю своей древней мощи, что, глядя на неё, я сама ощущаю себя летящей сквозь ночь с ветром в гриве и звёздной пылью под ногами. Но теперь нам нет необходимости в словах. Мы обе знаем, что однажды она вынырнет из темноты не для того, чтобы идти рядом, говорить или молчать по настроению. Она просто встанет передо мной во всём своём диком великолепии, дрожащая от нетерпения и пышущая жаром из ноздрей в предвкушении Великой Скачки. И эта дрожь пронзит меня весёлой яростью. Я взлечу ей на спину, может быть, гикну от восторга, а потом и конь, и всадник сольются в одно существо, летящее над бездной на ТУ СТОРОНУ бытия.
Сколько там до тех пор … А пока и потрепаться хочется о чём-нибудь несущественном, что больше разминка для разума, чем пища для души. Хотя это тоже, как посмотреть.
Его зовут Фонтан. Конечно, это не его настоящее имя, но мне-то какая разница? Откликается, и на том спасибо. Ведь надо же как-то называть собеседника. Настоящих своих имён публика вроде него не произносит вслух. И вообще, носится с ними, как с писаной торбой. Мотивируется это тем, что истинный смысл этих имён утерян, а звучание извращено, опорочено и обильно полито грязью непочтительным родом человеческим. Ну, каждый имеет право на свои недостатки. Мой знакомый недостаток обычно живёт в глыбе светло-серой с вкраплениями золотисто-коричневого породы, пронизанной жилами какой-то зелёной разновидности бирюзы. Этим летом на ежегодной выставке «Блеск самоцветов» один москвич долго и популярно объяснял мне, какие они бывают, но запомнила я едва треть. Разве что тот факт, что настоящую бирюзу можно царапать булавкой в хвост и гриву без заметных последствий, что было мне немедленно продемонстрировано на ожерелье стоимостью тысяч в десять. Впрочем, цели своей он добился: на кольцо из «мексиканского серебра с аризонской бирюзой» меня уболтал. Но не о том речь.
Булыжник этот – обиталище моего друга - был обработан мастером своего дела: зелёная жилка вилась теперь по породе побегами плюща, а по желтоватым вкраплениям пролегали ложбинки для воды. Получилось чертовски живописно, и совсем как живое. Вся эта красотень возвышается в центре мраморной чаши, на краю которой можно с удобством расположиться. Но я предпочитаю этого не делать. Дело в том, что это сооружение составляет центр парадной залы довольно старого замка. Чаша с фонтаном во времена его расцвета была не только украшением, но и резервуаром питьевой воды на случай осады. Сейчас зала пуста и заброшена, её пол покрывает толстенный слой пыли, и происхождение этой пыли как раз и вызывает у меня стойкое желание выбраться отсюда на воздух. То, что вся это пыль – дело лапок моего хорошего знакомого не мешает нашим отношениям. Но видеть перед собой постоянное напоминание об изнаночных свойствах его натуры – выше моих сил. Поэтому мы, как правило и если позволяет погода, располагаемся во внутреннем дворе замка, под сенью многие столетия назад запущенного парка. Там специально для меня Фонтан расчистил причудливую мраморную скамью перед искусственным прудиком, и даже не поленился заселить водоём лотосами и золотыми рыбками. Где он ухитрился достать и то, и другое – выше моего разумения. Впрочем, после того, как я убедилась, что в его власти провести в своё захолустье даже интернет, я предпочитаю ничему не удивляться. Вообще-то он расторопный, возможности имеет немалые, да и любит, чтобы я чувствовала себя рядом с ним комфортно. Единственное условие: ни в коем случае не озвучивать, что все эти мелочи делаются специально ради меня. Это правило мы неукоснительно блюдём «по умолчанию». Обычное распределение ролей в наших беседах довольно однообразно: в моём лице он с наслаждением «насекомит» весь род человеческий, а я охотно на это соглашаюсь, лишь иногда поупиравшись для того, чтобы доставить ему ещё большее удовольствие от одержанной победы. И то сказать: от людей их брату досталось и продолжает доставаться с тех самых пор, как мы стали доминирующим видом. А победителям надлежит быть снисходительными.
- От вашей манеры антропоморфизировать что попало и всё подряд приходит в отчаяние любое здравомыслящее существо. С другой стороны, «примерять всё на себя» - это вполне простительный недостаток для недалёкого ума. Но ведь даже это вы не в состоянии делать последовательно! Если и пробьётся какая трезвая мысль, так только в подобной чепухе.
Протянув руку, он указал острым, блестящим, слегка загнутым на конце когтем, на СД-диск с диснеевским «Геркулесом», который я притащила ему в прошлый раз.
- Это ты Геракла что ль имеешь в виду? - поинтересовалась я.
- И его тоже.
- А что он из себя представляет, если без антропоморфизации?
- Не твоего ума дело, - огрызнулся мой собеседник. – Меньше будешь знать, крепче будешь спать.
- Возразить трудно, но мог бы выражаться и повежливее.
Фонтан фыркнул и налил в мой кубок (антиквариат, чистое золото, между прочим) солидную порцию чего-то золотистого и одуряюще пахнущего. От неожиданности крупная и довольно наглая крыса, постоянный и молчаливый участник наших бесед, которая в этот момент как раз живо интересовалась содержимым стола, за которым мы сидели, шарахнулась в сторону и, не удержавшись на полированном дереве столешницы, рухнула на мраморную скамью прямо между нами. Впрочем, её это не особенно обескуражило. Отряхнувшись и прилизав усы, она встала на задние лапы, вытянулась во весь рост, какое-то время примерялась, а потом довольно ловко, несмотря на солидный вес и размер, вскарабкалась на утерянные было позиции поближе к вкусненькому. Почему Фонтан оставил эту, единственную в его обширных владениях, крысу – для меня загадка. В принципе, он давным давно передушил всех её сородичей, как и всё живое в ближайшей округе. В этом факте не было ничего личного. Он лишь обеспечивал необходимые условия для своего существования. Но я сильно подозревала, что легче ему от этого никак не становилось.
К этой конкретной крысе он, похоже, относился с особым трепетом. Я бы сказала, что с его стороны их сожительство носило характер ритуального поклонения. Устанавливая и накрывая к моему приходу перед мраморной скамьёй изящный чёрного дерева столик, он всегда ставил для неё немного оплывшую сальную свечу. Сюда же обязательно укладывалась толстенная инкунабула, написанная на превосходной выделки телячьей коже. Том был оправлен в деревянный переплёт, отделаный накладными пластинами из золота, а в качестве закладки Фонтан использовал неимоверно древний кинжал с ярко выраженными скифо-сарматскими мотивами. Причём закладывалась книга всегда на одной и той же странице. От миниатюр этого фолианта у меня дух захватывало. И то, что это сокровище носило явные следы гастрономического интереса конкретно данного грызуна, поначалу повергало меня в священное негодование. Пару раз я выписывала Фонтану всё, что думаю о нём по этому поводу, но он только щерил в ответ зубастую пасть, а иногда просто рвал страницы у меня на глазах, чтобы использовать в качестве салфетки, пыжа или ещё какой-нибудь глупости. И только когда я обратила, наконец, внимание, что при каждой нашей встрече книга предстаёт передо мной в том же виде, что и в прошлый раз и что заложена она всё на той же странице, несмотря на то, что именно эта страница безвозвратно погибла накануне - я перестала валять дурака. И даже порой принимала посильное участие в предполагаемом кощунстве. Что вы хотите: «Рукописи не горят»!
Впрочем, несмотря на сальную свечку и телячью кожу с чернилами, крыса предпочитала поживиться нашими деликатесами. Я её хорошо понимала. И иногда ловила себя на мысли, что разница между нею и мною для Фонтана состоит лишь в том, что я выражаю свои мысли вербально. Хотя вряд ли для него есть разница между её и моим уровнем этих самых мыслей. Вдоволь нанаблюдавшись тем, как хвостатый ценитель литературы уничтожает облюбованный ломтик сахарного печенья, хозяин продолжил:
- Давай не будем отвлекаться от темы и удержимся в рамках антропоморфизации. Примем Геракла, или как перевирали его римляне, Геркулеса, за реального мужика с немереной силой и загадочной родословной. Только здесь, - Фонтан снова указал на несчастный физический носитель, - отдаётся дань одному очевидному факту. Гера и Гер-акл, так же как и Гер-кулес – однокоренные слова. И поэтому Гера никак не могла преследовать Героя. Уже одно имя говорит о том, что он был посвящён ей, и по логике вещей, она должна была ему покровительствовать.
- А то, что она ему пакостила и ввязывала во всякие неприятности, это как?
- Твой ребёнок в школу ходит?
- Младший, - поправила я. – Старший уже закончил.
- Неважно. Ходит! Он уроки делать любит?
- Шутишь?
- Ты его дерёшь?
- Случается. Даже чаще, чем хотелось бы… Для его же пользы!
- Вот ты сама сказала всё, что я хотел довести до твоего сведения. Ты ему покровительствуешь и дерёшь, поскольку ты за него отвечаешь. Понятно, что он от этого восторга не испытывает, а со стороны таких же малолетних обалдуев, как он сам, ты его преследуешь почём зря! А всё для чего? Чтобы из него что-то путнее с твоей точки зрения выросло. Ну, твой-то мелкий и довольно заурядный с физической точки зрения, особенно по сравнению с Гераклом. А попробуй отодрать ребёнка, который уже в пелёнках шеи сворачивал!
- Логично… - Пойло оказалось на удивление вкусным. А с ломтиками дыни, которые Фонтан, разложил на тяжеловесном и явно не вчерашнем, под стать кубкам, блюде, создавало необыкновенно богатое сочетание. – При такой постановке вопроса только и остаётся, что гонять в хвост и в гриву: не на Эрифманского вепря охотиться, так конюшни расчищать.
Фонтан одобрительно кивнул.
- А вот за Мегару мне обидно… Здесь, в мультике, такая любовь-морковь, а по мифам он ведь ею поменялся со своим лепшим другом. И старшего сына от той же Мегары убил в припадке безумия. Между прочим, не кем-нибудь, а той же Герой насланного, - попыталась предъявить я претензию. Впрочем, тут же сдала назад. – Ну, в общем, припадки у него и до этого вроде бы бывали. Так сказать, силой велик, а на головушку слаб. Мне тут как-то говорили, что у него мог быть избыток х-хромосом. Вроде бы бывает такая мутация: когда вместо одной икс и одной игрек бывает одна игрек и две, три, а то и четыре икс. И вроде бы общая клиническая картина очень даже похожа.
- По последнему пункту я спорить не буду, - неожиданно согласился Фонтан. – И сомнительная история с его происхождением, возможно, эту догадку подтверждает. Алкмена была дама порядочная. Причём порядочная настолько, что даже лёгкие на злословие греки ничего про неё ни рассказать, ни придумать не могли. А тут рождается такое, что ни в отца, ни в мать.
- Мы сегодня говорим «мутация», они говорили «сын Зевса», а, по сути, разная терминология при обозначении одного и того же явления, когда нечто возникает не из комбинации исходных материалов, а неизвестно откуда. А называть это богом или мутагенным фактором – это спор о словах, - подхватила я. – А за то, что вокруг и на горизонте не вертелся никакой силач, и Алкмена была не из тех, кто поглядывает «налево», говорит сама история с участием бога. В кои-то веки Зевс с его богатой сексуальной фантазией снисходит на очередную пассию не в виде лебедя, быка или там золотого дождя. Небожитель не поленился принять вид её собственного мужа и явиться к ней, когда тот был в отлучке. И даже рассказал сказочку, что любимый супруг якобы жутко соскучился и на вечерок примчался с краю географии зачать наследника. Ну чисто д’Артаньян с миледи: он её боится, но очень хочет соблазнить. С одной стороны, бред. А с другой, в самых придирчивых глазах она чистой воды невинная жертва, и даже в этом фактическом нарушении супружеской верности предстаёт как покорная и любящая жена. И это с любовью древних греков навесить на всех своих персоналий хоть какую-нибудь сомнительную интрижку. Святая, должно быть, была женщина!
- Улавливаешь, - похвалил Фонтан и подвинул мне поближе блюдо с персиками.
Августовская луна выглядела огромной и жёлтой, как обильно смазанный маслом блин. Аромат ночных цветов причудливо переплетался с запахом дурмана в моём кубке. Чешуя Фонтана поблескивала и переливалась под лунными лучами, так что не хотелось думать о грустном. Но мне было обидно за Мегару. Исходя из мультфильма, она и так хлебнула, а с ней ещё и так непорядочно обошёлся тот, кому она, наконец, смогла довериться. Похоже, что это свойство того питья, которое упрямо подливал мне Фонтан: древние мифы органично сплетались в моём сознании с мифами, возникшими прямо на моих глазах. А кто сказал, что мультипликация не разновидность мифологии? Наверное, я так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как заговорила вслух.
- Ну, предположим, с Мегарой и этим убийством в припадке безумия всё не так просто, - заметил Фонтан. – Скажу больше: эти измышления не что иное, как всё тот же хронический изъян человеческой интеллектуальной организации – непоследовательности.
- Ну, уж нетушки! Мы договорились рассматривать героев мифов как реальные персоналии, а сами мифы как реальные факты? Договорились! Есть у нас такой факт? Есть! Факт гаденький, как ни крути? Гаденький!
- Не согласен.
- С чем?
- С тем, что факт гаденький. Он просто КАЖЕТСЯ таковым, особенно если его, как ты выражаешься «покрутить».
- Ну, так крути и попробуй меня переубедить.
- И не подумаю. Ты сейчас сделаешь это сама.
- Ну-ну.
Назло Фонтану я вытащила трубку и стала демонстративно её набивать. Каждый раз он раздражённо шипит на моё курево. Когда я говорю о Фонтане «шипит», я имею в виду буквальный процесс: громкий и крайне неприятный звук, который вырывается из его пасти, пробирает меня до самого позвоночника. Он считает, что я свожу на нет ощущения от всех тех изысков, которыми он меня угощает. Поэтому, как правило, я обхожусь без этого, тем более, что и курю-то на самом деле редко – от случая к случаю. Но, отправляясь к нему, трубку всё равно с собой таскаю: в правила игры входит, что мы иногда позволяем себе друг друга позлить. Особую пикантность ситуации придаёт то, что и он знает: я терпеть не могу возиться с трубкой, каждый раз жмусь и сетую на дороговизну трубочного табака, а в быту обхожусь куда более демократичными сигаретами.
- Ну что ж, придётся помочь твоим инвалидным мозгам преодолеть этот непосильный подъём.
В ответ я выпустила прямо ему в нос отличное колечко дыма.
- Мы с тобой пришли к выводу, что его отношения с Герой гораздо сложнее, чем казалось на первый взгляд. Теперь, обрати внимание, что Амфитрион и Алкмена совсем не были той простенькой фермерской парой, как показано в этом, во многих отношениях достаточно вольном опусе от Диснея. Они были цари. И сын, родившийся у них, был по автомату, царским сыном и наследником. Царю быть силачом необязательно, а вот холодную и трезвую голову иметь весьма желательно. Об Амфитрионе мы не много знаем, что говорит о том, что он был неплохой царь. Сама посуди: если нам рассказывают, как некто лихо подавлял бунты, значит, у народа были причины бунтовать. Если нам говорят, какой некто был крутой воин, значит, он не умел договариваться с соседями миром или не умел преумножать богатства казны другим, менее расточительным способом. Согласна?
- Пока да.
- Тогда кури в сторону, если уж тебе так хочется испортить мне настроение. Продолжаем. Итак, хороший царь имеет дома такое вот чадо: силушки с избытком, мозгов с недостатком. Нет, я не хочу сказать, что Геракл был дурак. Всё, что мы о нём знаем, говорит об обратном. Но именно из-за его необычности и непредсказуемости, ему нельзя было доверить страну. Поэтому его и посвятили Гере – богине, под рукой которой было всё тайное, мистическое, непостижимое. Такое же непостижимое, как и сам факт его рождения, и посещавшее его безумие. Царские дети никогда от безделья не маялись: учили их основательно и жестоко. Особенно, если живы были родители, и эти родители хотели, чтобы чадо правило до преклонных лет. Это был вопрос выживания: даже самое маленькое царство – это всегда лакомый кусочек для многих желающих, которые при нормальном и законном порядке вещей никак на него претендовать не могут.
Я начала понимать, куда он клонит, и включилась в построение логической цепи.
- Отвязные царевичи вырастали там, где над ними не было волевых и упорных родителей, готовых посвятить много времени воспитанию подрастающего поколения, или когда они попадали в руки к временщикам, которые позволяли им царить, но тяготы и преимущества реальной власти оставляли себе. Однако, с Гераклом всё было куда сложнее, поэтому родители выперли его геройствовать, но постарались его при этом женить, чтобы не прервалась династия.
Фонтан кивнул.
- Кстати, обрати внимание, где он геройствовал. Эврисфей, у которого он был «в рабстве» или как это там называлось, гонял его исключительно по другим царствам.
- Ты хочешь сказать, разведка?
- Конечно. Интеллект слишком сильного человека никто никогда всерьёз не воспринимает. У вас, людей, раз гора мускулов, значит, дурак набитый. А если ещё и слух соответствующий распустить, тогда вам хоть бином Ньютона рисуй – в упор не видите. А наш Герой ни в одном подвиге не напортачил, хотя в каждом из них одной силы было мало. И посвящение Гере говорит о том, что образование он получал не только как царский сын, но и как жрец. Возьми хоть его, так называемый, тринадцатый подвиг, когда он у царицы Омфалы постельным рабом в женском платье энное количество лет отрабатывал. Будь он дурак, да с его силой, да с царским гонором, да с репутацией сына Зевса, он бы ей враз башку отвинтил и не оглянулся бы. Но ведь сидел. Значит, надо было. Кому? Зачем?
- Интересное кино получается. А при чём тут история с Мегарой?
- А что ты только что сказала: что происходит с детьми, которыми некому толком заняться? Он ведь перед изгнанием и в перерывах двух сыновей с Мегарой зачал.
- Сам он геройствовал, Амфитрион с Алкменой старели, а Мегара – пришлая, всех местных раскладов могла и не знать. Таким образом, мы получаем старшего мальчишку, который рос в значительной степени сам по себе или под каким-нибудь «дядькой». А интересы этого «дядьки» нам неизвестны.
- То-то и оно!
Я включилась в игру.
- А репутация у папы, мягко говоря, не очень. То конюшни чистит, то Омфалу обслуживает. Короче, не царь – недоразумение. Чем папа на самом деле занимался, ребёнку невдомёк, а честь фамилии спасать надо. Выход один: быстро разобраться с папой, чтобы не позорил семью на всю Ойкумену, и править самому. А добрый «дядька», или даже «дядькина» клика помогут. Маму и стариков можно в расчет не брать: она женщина, они – маразматики, что с них возьмёшь? Младший брат ещё сосунок, тоже лицо безответственное. Одна надежда у страны – он, старший сын, единственная здоровая ветвь на этом больном дереве. Дальше – больше. Папу простым ударом по башке не нейтрализуешь, в подземелье не кинешь: здоров как бык, к тому же полубог. Ну, мы тоже не лыком шиты, всё-таки сын полубога. Так что отравить как раз сойдёт. Ведь прибил-то его Геракл на пиру, и не чем-нибудь, а кубком. Видно, или унюхал, или предупредили. А может, и то, и другое. Сначала предупредили. Но не поверил, решил проверить. Ведь он был жрец, посвящённый Гере. Они в ядах понимали как никто другой в то время в Греции. Но почему мальчишку? Почему не того же «дядьку»?
Фонтан щёлкнул челюстями, демонстративно приходя в отчаяние от моего идиотизма.
- «Дядька» пошёл на такую игру потому, что за ним наверняка стояла упомянутая тобой клика. А это публика, как правило, трусливая, падкая на лидера и, главное, на флаг. Самому «дядьке» на всякие «флаги» было, наверняка, начхать. Главное, взять власть. И нищ, наверное, был, как церковная мышь. А вот недовольные аристократические семейства с большими денежками могли пойти на авантюру только за царской кровью и внуком Зевса. Этот же самый гипотетический «дядька» для них был только слугой и связным царевича. Их спесь не позволяла им догадываться об истинном положении вещей. Если бы они вдруг догадались, они никогда на такое беззаконие не пошли бы. Согласна?
- На все сто! А с другой стороны, сколько того царства было? Тогда ведь были города-государства. Сколько той Греции, и какого размера были эти самые государства? А было их как собак нерезаных. Выходит, и общая площадь, и численность населения – с гулькин нос. Вырезать всю клику – это залить кровью страну, уничтожить половину, если не две трети, аристократии и нарушить равновесие социальных сил. Проще было физически уничтожить «флаг». Как отец, он, наверное, места себе не находил, но как царь из рода царей обязан был думать о благе государства. Тот же выбор, что и у Петра, только Пётр не мог прикрыться перед молвой «священным безумием». А Геракл прикрылся. Деяния богов не обсуждаются.
- И с этим его снова выручила его покровительница – Гера.
- Я так понимаю, что нашему гипотетическому «дядьке» просто отвинтили башку без церемоний. Впрочем, о нём никто и не вспомнил. Но оставалась та же недовольная шайка аристократов и младший сын.
- Под защитой практически бесправной, к тому же убитой горем любимой женщины, которую саму теперь некому было защитить. - Фонтан выдержал эффектную паузу. - Тут и появляется загадочная фигура того самого друга Геракла, которому он по преданию подарил Мегару в обмен то ли на жену, то ли на сестру. И, если ты помнишь, друг этот тоже был не из простых, тоже какой-то царский сын, но настолько вроде бы отвязный, что вместо того, чтобы принимать царство, лазал за Гераклом почём зря. Как бишь его звали?
- Не помню, - честно призналась я.
- Для нас это и неважно. Назовём его просто Друг. Мы с тобой рассмотрели два основных варианта времяпрепровождения царевичей. Так вот, этот наш Друг, вместо того, чтобы заняться чем-нибудь путним, в одном случае, или просто прожигать жизнь на положении царского сына в другом, выбирает совершенно третий путь. Путь, напоминающий путь самого Геракла. Разница состоит в том, что он подвигов не совершает, он при них присутствует или маячит где-то поблизости. Собственно, эта ситуация напоминает Вечного Героя и его Спутника у Муркокка. Я не удивлюсь, если Муркокк отсюда это всё и срисовал.
- Вечный Герой и его Спутник не прерогатива греческой мифологии! – Запротестовала я. – Муркокк мог содрать идею из десятка других мест. По-моему, она носится в воздухе. Так что он вполне мог дойти до неё и самостоятельно.
- Ты пытаешься защитить его гений в ущерб его образованности?
- Ничего я не пытаюсь. Давай оставим Муркокка и его Вечного Героя в покое, а то я совсем запутаюсь.
- Ладно, вернёмся к нашим баранам, то есть героям. Итак, что прежде всего приходит нам на ум, когда мы имеем кого-то, чей жизненный путь на значительном отрезке времени копирует жизненный путь Геракла?
- Мне – ничего!
- Попытайся пошевелить тем, что у тебя вместо мозгов!
- Я закурю!
- Если не можешь без этого – пожалуйста, только думай! Ну, представь, что ты всё-таки защитила кандидатскую, потом докторскую, заняла должность ведущего научного сотрудника и на научном конгрессе познакомилась с человеком, который в той же должности работает над близкой тематикой. И ты его давно знаешь по научным статьям по интересующей тебя проблеме. Что ты можешь о нём рассказать, что называется, навскидку?
- Ну, для начала, он образованный человек: закончил школу, вуз, наверняка защитил диссертацию. Имеет не меньше моего научных трудов…
- То есть, прошёл ТУ ЖЕ ШКОЛУ, в широком смысле слова, что и ты!
- Ага! Ты хочешь сказать, что этот наш Спутник, или Друг тоже был не только царевичем, но и жрецом, посвящённым в таинства Геры, и, скорее всего, тоже шпионил помаленьку на всяких там адептов с теургами.
- Как говорил ослик Иа-Иа: «Если Кролику дать время подумать, он обязательно обо всём догадается!» Думаю, мы не слишком ошибёмся, если скажем, что они были однокашниками. И вот этот-то Друг никакими припадками не страдал. Силушкой не вышел, но был при своих мозгах, а потому и вертелся вокруг на подстраховке. Ты можешь придумать лучшую кандидатуру на роль охранника и щита при Мегаре и ребёнке? Тоже царский сын – раз! Умница и проверенный неоднократно товарищ, который в курсе всех подводных течений – два! Кроме того, он подотчётен тем же людям и той же Гере, что и сам Геракл, что даёт дополнительную страховку на маловероятный случай личной вшивости Друга – три! Сын Геракла остаётся сыном Геракла и внуком Зевса вне зависимости от того, с кем живёт сейчас его мать. Но, в отличие от Геракла, Друг может осесть и вплотную заняться воспитанием мальчишки, попутно защищая его и Мегары интересы. А при Геракле на подстраховке теперь бегает эта «то ли жена, то ли сестра» самого Друга. А для всех окружающих - «поменялись». Ну, дети богов - они публика простым смертным не подотчётная… Так что все, на кого это варево было рассчитано, сожрали и не подавились. Но ты-то могла бы сесть и пятнадцать минут размять мозги. Зарядку утром, небось, делаешь?
- От случая к случаю…
- Ну, и чего от вас ещё ждать?
Мы замолчали. Как часто то, что выглядит предательством, на самом деле величайшая самоотверженность… Нет, я не настаиваю на том, что история Геракла, кем бы он ни был, человеком или антропоморфизированным символом чего-то, чего мне знать не положено, была именно такой, какой мы с Фонтаном её сообща друг другу рассказали. Но она МОГЛА быть именно такой. И я не знала, принесло мне это облегчение, или усилило сожаления.
Я смотрела на луну, отражающуюся в пруду, на недопитый кубок и готовилась прощаться. Наше время заканчивалось. Я взяла с переносного столика диск с мультфильмом и заменила его другим.
- Я принесла тебе «Код ДаВинчи» У нас сейчас вокруг него чуть ли не идейные войны. Как по мне, так много шуму из ничего. Большинство тутошних откровений – уже лет сто как «тайна Полишинеля». Но вдруг тебе будет интересно.
Фонтан кивнул и провёл раздвоенным языком по губам. Ему тяжелей, чем мне. Я встану и уйду туда, где меня ждут. Дети, семья. Приятели. Мои книги и картины. Кошка, рыбки в аквариуме и лошади на конюшне, которую держат мои хорошие друзья. А он останется в своём давно заброшенном замке, в холодном камне посреди мраморной чаши… Я даже не знаю, будет ли он на самом деле, или возникнет только из шороха моих шагов по гравийной дорожке парка, заброшенного столетия назад.