Мчится-мчится паровозик. Ту-туу! Отстукивая стыки дней, смазывая минутами поршни. Впереди, заправскими русалками на бушприте - братья Черепановы и Уатт. Милые механические боги, утопическая хохлома и лак с позолотой. Разрывает время от времени ветхую мешковину моей памяти гудком, засыпает сажей и копотью...
Бодрый Чатануга, он поет и это - то ли тустеп, то ли еще какой подпрыгивающий танец декаданса с наигранной веселостью. Танец конца века, - он пахнет нафталином и приторными духами, еще - цветком лотоса и сыростью Леты, он призывает забытье и выстраивает дни мои статистами в давно позабытой музыкальной комедии, затертыми даггеротипными лицами в запыленной газете, архив никому не нужной вечности в подвальчике, который и захочешь - не найдешь. Впрочем, я и не против...
Только иногда что-то лучом пробьется сквозь плотно задернутые гардины бархата цвета моей астенической, почти черной крови, найдет лазейку, и, высвечивая вековую пыль, лизнет кракелюры портретов. Лица, почти скрытые копотью времени, недоуменно вздернут брови, поглядят сонно на меня - "Что такое?". Мандельштам... Мандельштам тонкой инсулиновой иглой войдет в вену, впрыснет свою алхимию и разбегутся по жилам Гермесы Трисмегисты, покроют стенки сосудов блестящим обманом амальгамы, и вдохновенный безумец, сын рабыни Манес заставит сердце биться чуть быстрее и легкая шизофрения, отдавая кислинкой под ложечкой, расцветит ночь, придаст ей запах и объем и пространство. Будет легко кружится голова, старое зеркало в прихожей отразит свечу на моем столе....
Нестойкий обман Луны высветит призраки в комнате. Они иногда говорят со мной, но чаще - молчат: почти все из них - призраки статуй. Потом Луна взорвется, как в голове бедного Берлиоза, и схлынет наваждение, и останется то, что есть - кухня, и втискивающая в форточку своё брюхо ночная сырость...
Гермесы Трисмегисты туго знают свое дело, и животворные соки разбегутся по жилам Франкенштейна, терявшего и собиравшего части себя на бегу. Бег за создателем? Нет, Франкенштейн Келли гнался за создателем не для убийства. Подозреваю, он вообще не знал, зачем этот бег, но больше у него ничего не было... и убил его от осознания безысходности и бессмысленности своего бытия, целиком воплотившемся в этой гонке. У этого создания не было времени принять бессмысленность, лизать мышьяк неопределенности малыми дозами, и он погиб. У меня время было, и я жив. Хоть и не знаю уже, какая из моих частей где или у кого была взята, какая и где - потеряна, но других у меня нет.
Бывает так: не спится, и всё тут. Ворочаешься добросовестно с боку на бок, ан нет. Тогда идешь на кухню, открываешь форточку, берешь и почти тут же откладываешь гитару, завариваешь крепкий чай без сахару, открываешь новую пачку сигарет - выполняешь весь ритуал бессонницы. Луне не пробиться сквозь густую листву в окно, но это и к лучшему - ты слаб, и никто тебе сегодня не помощник. Сигареты только дерут горло и оставляют горечь во рту, чай отчетливо воняет шваброй, как ему и положено в этой ситуации, гитара не строится - давно пора менять струны; и все, что можно из нее и из себя выдавить - тихое фальшивое нытье, как у старой облезлой шарманки со вздувшимися от бесконечнных дождей фанерными боками, ржавыми гвоздиками внутри, скрипом ослабших старческих рук-пружин...
Бег и месть выжигают даже Франкенштейнов, посыпая едким вулканическим пеплом пустое теперь твое поле. Разве что невесть откуда ввалится запах яблонь в открытом окне в ту пасхальную ночь и еще пару десятков таких же ночей, когда черемуха и яблоня стучали своими ветвями по стеклу и поднимали тебя, и несли куда-то в ночь. Разве что он - небывалым на этом поле гостем - легким ветерком сдует немного пепел и посеет новое семя...одно-единственное яблочное семечко, тускло поблескивающее восковыми боками...
В такую вот ночь и оживаешь немного, становится зябко - то ли от того, что ты бос и полуодет, то ли еще от чего, а все-таки опять ты бос и наг, хоть и пред лицом Создателя, хоть нет - какая разница и какое дело тебе до создателя и ему до тебя, если и есть Он...
Ты, и все твои потроха житейские - горести и радости и опыт накопленный, и все, что было и могло быть, все, что радовало и терзало тебя - все суета и тлен и даже несколько постыднее и неприличнее. Будто при рождении надели на тебя очки с битыми и кривыми стеклами, и так и жил ты, от того и мысли твои, чувства и движения всегда были неуклюжими и жалкими, как у плохой марионетки, а понял ты это только сейчас, когда совсем уж неуклюже дернулся, и слетели очки на пол, и еще больше треснули.
И понимаешь, что эту картинку не забыть и не замазать мутным жиром будней,останется он этаким холодком где-то в груди...впрочем, можно и забыть, можно и замазать. Но от этого становится по-настоящему страшно - до дрожи в коленках, до холодного, липкого пота...
Так вот и снисходит на меня озарение: без голубого вертолета и эскимо, но я не в претензии - могло ведь вообще не озаботиться. Спасибо ему, хоть и мало от этого проку. Ну,понял, что так вот жить нельзя, и эдак тоже - срамно, и вообще как-то болезненно неловко. А только как тогда? И что с этим жалким скарбом своим делать? Опыт? Бесчисленный список записей в книге Судеб или иной, не менее вечной книге, что сего числа от рождества (вставьте сами), такой-то, имярек, в очередной раз шибанулся лбом о бетонный столб во чистом поле, и как ему больно было, и кто при сем присутствовал? Хреновый это опыт и проку с него - никакого, да только другого-то нет у меня...
И горечи мои - шрамы на заднице, хитрая хиромантическая загадка, напыщенный гекзаметр - о масштабности битв с судьбой (читай - с собственной глупостью и недоделанностью), и о небывалой высоте погребального кургана из наломанных дров. И радости... жалкая,маленькая радостишка, и по поводу-то ничтожному и глупому, и потом тысячу раз пожалел о том, чему один раз немного порадовался - да только твое это, прикипел ты к нему, тебе от этого тепло немножко было.
Не годится? Нет, конечно, а только нет у тебя больше ничего, и все это - твое, как ни крути, и что с ним прикажете сделать - выкинуть? Вот так вот, на свалку истории? Все скопом - вроде легко, а начнешь перебирать, как старый сундук на чердаке, и хлам этот переберешь, и в сундук обратно спрячешь, и спустишься с чердака в пыли и спутанных мыслях, постараешься быстрее день до вечера дотянуть - а там уснуть и утром позабыть все до следующего раза...