Эта история написана для тех, кто понял, что расставание с любимым - не обретенное позже счастье с другим; для тех, кто так и не смог отпустить свою любовь. Эта история о том, чо я могла бы сделать, но никогда не сделаю; о том, как разлука превращается в безумие, а одиночество - в кошмар. Это история о тишине.
Стены комнаты ползут куда-то, все выше и выше, в слепящей высоте сливаясь с далеким потолком. Белизна ослепляет, парализует, гипнотизирует манящим кружочком часов. Постепенно слух улавливает и ход времени. Тиканье, тиканье. И шепот - ты безумна. С улицы доносятся голоса жизни. Пляшут в хороводе белизны стен, сливаются с нарастающим грохотом часов. Безумна, безумна. Голова кружится в вихре голосов, стен, часов. Они уносят в бесконечность, в непрекращающийся грохот. Рывок. И тишина. Глухая, звенящая, вызывающая изумление свой внезапностью. И кричащая о безумии. Белизна стен ползет все выше. И опять часы. Ритмичные удары, зовущие за собой сердце. Мысли растекаются, утекают в пространство, тают. Безумна, безумна. Голоса, часы. Все громче и громче. И опять тишина. Медленно ускользает, выпуская на волю грохот часов. Вихрь. Крик стен - безумна. Рывок. Тишина. Тишина - это смерть.
Яркий дневной свет просачивался сквозь плотно закрытые веки, проникал в сон, расплавял его образы. Марина открыла глаза и отвернулась от солнца.
Тело ее все еще хранило томное тепло принятых накануне лекарств. Тепло растекалось по организму, делая его ленивым и мягким. Она потянулась и высвободилась из-под теплого одеяла. Хотелось умыться, согнать сон, окунуться в прохладу зимнего дня.
Руки больше не болели. Лишь изредка их прорезала неприятная и резкая ломота, напоминабщая о том, чего она и так никогда не забудет. Она знала, что не забудет. Даже когда останутся лишь тонкие темные полосы вдоль ручейков жизни, она будет помнить об этом.
Вошла медсестра. Принесла завтрак и какие-то таблетки. Хмуро глянула на Марину, даже не скрывая своей неприязни к душевнобольным. Но Марина не злилась - понимала ее. Ведь раньше и она сама не очень-то импонировала таким людям. Раньше. Господи, подумала она, как же давно это было.
Она увидела его сразу. Его одного из огромной толпы.
- Красивый, - задумчиво произнесла девушка.
- Что?.. Марин, ты меня слушаешь вообще? И куда ты смотришь?
Наташа, увлеченно расписывающая прелести какого-то фильма, проследила за взглядом подруги.
- А, ну-ну. Я могла бы и догадаться. Где же он красивый? Ты, конечно, извини, но твой вкус... Никогда тебя не понимала в этом плане.
- Внешность не главное, - Марина не отрывала взгляда от высокого юноши.
- Но этот понравился. Познакомить?
- Ты знаешь его?
- Знаю. Ну так...?
Марина подумала, что бешено бьющееся сердце поломает ей ребра. Хотела ли она? О, да. Она жаждала этого. Жаждала услышать его голос, который уже звучал в ее голове, почувствовать его прикосновения, которые уже знала. Боясь не справиться с голосом, она лишь кивнула. Руки ее дрожали.
Он прошел мимо, кивнул Наташе. На мгновение поймав его взгляд, Марина задержала его на себе улыбкой. Зеленые. Она навсегда запомнит его глаза.
Опять шел снег. Искрился в полуденном свете, сыпался бриллиантами с серого неба на бесконечно белую землю. Снег. Свадебное убранство природы, как сказала однажды Наташа. Но Марина видела лишь пустоту, белую и слепящую, лишь тоску. Раньше она не любила снег. Но сейчас ей уже все равно. Какая разница, думала она, что больше любить - зиму или лето? Ведь лето - это жизнь, а - зима тишина. Тишина - это смерть. Поэтому Марина стояла у окна и смотрела на снег.
ИХ любовь была взрявом, которого никто не ожидал. Кроме них. Они с самого начала знали об этой любви. Знали и ждали. Они не торопились, растягивая время, разбавляя страсть каплями ожидания. Они знали, что у них впереди вся жизнь.
Штиль и шторм, буря и покой. Нежность и страсть. Марина любила этот контраст, любила его со всеми его контрастами. Любила его лицо, сочетающее мужественность и женственность, его длинные красивые пальцы.
Они виделись почти каждый день и в эти дни почти не расставались, боясь потерять каждую минуту их короткой жизни. Они наслаждались каждой секундой, каждым мгновением их любви. Они не боялись привыкнуть, ибо знали, что никогда не смогут привыкнуть к счастью.
- Солнышко.
Она лежала на его груди, теребя пуговицы растегнутой рубашки. Обнимая ее одной рукой, он задумчиво накручивал ее локон на палец. Он любил ее волосы.
- Что?
Они говорили шепотом, боясь спугнуть то, что называют блаженством.
- Я люблю тебя.
- Я тоже, солнышко. Я тоже очень люблю тебя.
- А знаешь, ты похож на ангела.
Он тихо засмеялся. Обнял ее еще крепче.
- Нет, рядом с тобой я обычный человек.
- Рядом со мной ты - ангел.
Сначала она боялась. Но вскоре пришло тепло и покой. Долгожданный покой. Она чувствовала себя невероятно легкой и счастливой. Удивилась. Потом пришла манящая темнота. И еще шумело в голове. Постепенно из этого шума стали выделяться голоса. Они приходили издалека, оттуда, куда она не хотела возвращаться. "Уйдите, - просила она. - Мне уже хорошо". Но голоса не уходили. Наоборот, становились все громче и ближе, все пронзительней. Теперь они кричали совсем рядом.
- Господи! Помогите же ей! Ну сделайте же что-нибудь!
Высокий, переходящий на визг, голос. Истерика.
- Успокойтесь. Все уже позади. Она жива.
Мужской. И спокойный. Постепенно голоса совсем приблизились, ворвались в ее покой, вырвали из темноты. Она почувствовала боль и холод. Возвращалась. Она не хотела возвращаться и сопротивлялась.
- Держите ее! Осторожнее. Где успокоительное?!
Тело стянули жгучими путами, сдавили тяжелыми цепями. Нет, это руки. Ее кто-то держит. Что-то укусило ее в плечо. Огромный скорпион. Или это всего лишь шприц? Успокоительное. Она с трудом пошевелила губами.
- Не хочу.
Она сомневалась, что ее кто-то услышал. А потом была бездна.
Он учил ее играть на гитаре. Она любила эти уроки. Марине нравилось смотреть на его руки, уверенно пробегающие по струнам. А еще ей нравилось его лицо в эти минуты.
- Какой серьезный, - она хихикнула.
- Так. Давай, теперь ты. Попробуй сыграть так же.
Она неуверенно тронула струныю Улыбнулась и украдкой взглянула на него.
- Играй-играй.
- Боюсь, не смогу.
- Почему?
- Потому что хочу поцеловать своего учителя.
Про урок они больше не вспоминали.
Проснулась Марина от чьего-то прикосновения. Думала, что это он. Просто ей так хотелось. Она улыбнулась и шепнула его имя. Не дождавшись ответа, открыла глаза.
- А, это ты.
Склонившаяся над ней девушка вздронула и отпрянула.
- Ну, чего испугалась? Я давно за тобой наблюдаю. И вижу твое любопытство. Садись. Я - Марина. А у тебя есть имя?
- С...Света.
Гостья послушно присела на край кровати.
- Значит, все-таки решилась прийти. Это хорошо, мне не хватает общения. А ты всегда так любопытна?
- Нет, вообще-то я очень застенчевая. Но вы меня заинтриговали.
- Да? И чем же?
- Вас выделяет спокойствие. Или отрешенность. Короче, вы не похожи на других больных.
- А ты здесь давно?
- Да. Давно.
Света отвернулась, давая понять, что не хочет об этом говорить. Обе некоторое время молчали.
- А что у вас с руками?
- Несчастная любовь. И не стоит обращаться ко мне во множественном числе. Вот тебе сколько лет?
- Двадцать.
- Ну вот, значит, я старше тебя всего на три года.
- Ладно. Только вы... ты выглядишь старше. Несчастная любовь... Он тебя бросил?
Она давно заметила перемену. Что-то было не так. Слоовно сломалась маленькая пружинка большого механизма, который перестал работать. На первый взгляд все оставалось по-прежнему - они были вместе, любили, жили. Но только на первый взгляд. Она же чувствовала перемену так, как это может чувствовать только женщина. И боялась этого чувства. Что-то шептало ей, что скоро, очень скоро, она потеряет его. Это шептал ее страх.
- Ох, прости, я не хотела.
Марина ничего не сказала. Отвернулась к окну, пряча предательские слезы. Новая знакомая тоже ни о чем не спрашивала. Молчание длилось довольно долго, но не вносило той неловкости, которое обычно сопутствует ему. Молчание было диалогом между понимающими. И Света все поняла.
- Так сколько ты уже здесь? - Марина вновь повернулась к девушке. - Ах, да. Давно. А я вот всего две недели. Пока не разрешили встать, я даже не подозревала, что это за больница. А потом... потом... Впрочем, я давно уже знала.
- Что знала?
- Что я чокнутая.
Он разбудил ее поцелуем. Убрал намокшие пряди с горячего лба, обнял неимоверно нежно. Она все еще лихорадочно дышала.
- Успокойся, это уже я. Кошмар лишь снился.
- Мне страшно. Пить хочу.
Он встал, налил сок. Осторожно поддерживая за плечи, приподнял ее и поднес стакан к пересохшим губам.
- Глупышка моя. Ну зачем надо было стоять на холоде в одной сорочке?
- Я злилась. Хотела доказать.
- Ну что? Доказала? Солнышко, я же люблю тебя.
- Любишь?
- Ну конечно!
- Вот видишь, значит, доказала все-таки.
- Марина, - он посмотрел ей в глаза, улыбнулся, - ты чокнутая.
- Я знаю.
Марина не заметила, как стемнело. Зимой ночь приходит раньше. Марина не любила теперь зиму за слишком длинные ночи.
- Темнеет, - она закуталась в одеяло.
- Не любишь ночь?
Света включила лампу.
- Не люблю. Точнее, боюсь. В темноте ты один, наедине со всеми своими страхами. Понимаешь?
- Да. И очень хорошо. Я всегда боялась ночи.
- А я не всегда. Раньше я любила ночь. Особенно зимой. Зимой она длиннее.
Да, темнота была наполнена им. Она слышала его дыхание, и все страхи уходили, она знала, что он рядом. А рядом с ним она ничего не боялась.
Но в тот вечер он не пришел. Марина ждала его звонка. Она испугалась. Страх стал сильнее, когда ей пришлось лечь одной. Но она не спала. В голову лезли страшные и глупые мысли. Она гнала их от себя, понимая всю ничтожность этого гонения. Страх ползал по стенам, переползал на кровать, парил в воздухе, отравляя его бессмысленностью. Марина то и дело проваливалась в яму беспокойного сна, но и здесь были лишь страшные кратинки ее переживаний. Уже утром, измученная и опустошенная, она уснула. Снов не было.
Света ушла. А Марина осталась одна, с ожившими воспоминаниями и воскресшей болью. Лекарства притупляли боль, но мысли были сильнее. Воспоминания оглушали, ослепляли, душили, стискивали сердце. Прошел уже год, но боль лишь становилась сильнее. Они ее обманули - легче не стало.
Марина выпила снотворное, легла поудобнее. Снов не было. Впрочем, как обычно в последние месяцы.
Следующий день ничем не отличался от других. Те же мгновения бесконечных мыслей, те же стены, уносящие в пустоту.
Ближе к вечеру зашла Света. Марина сидела у окна, рассматривая заросший цивилизацией лес с бурьяном безвкусных домов.
- А у меня сегодня день рождения.
Марина удивленно посмотрела на девушку.
- И ты ничего не сказала?
- А зачем? - искренне удивилась Света. - Садись за стол, у меня чай и печенье. Больше ничего нет.
Некоторое время девушки молча пили чай без сахара и жевали печенье.
- Люблю печенье, - Света доела последние крошки. - Иринка, сестра моя, отлично печет.
Марина не смогла сдержать дрожи в руках. Ну конечно, именно Ирина. Как она могла забыть ее имя?
Он стоял перед ней, избегая смотреть в глаза. Она чувствовала исходящую от него неловкость и неуверенность. Сейчас он был жалок.
- Я скажу, что со мной происходит все эти дни. Можешь меня убить, прогнать. И вообще все, что хочешь. Я... не могу забыть Иру.
Усилием воли Марина заставила себя не упасть. Убить его она не смогла бы - все силы куда-то утекли. С трудом контролируя свои движения, прошла на кухню, налила себе кофе. Ира. Та самая. Они не были знакомы, но Марина много слышала о ней. От него. "Неужели мое сердце все еще бьется?" Вернулась в комнату, пересилила и взглянула на него. Быстро опустила голову. Нет. Он не увидит ее слез.
- Любишь ее?
Он кивнул.
- Сильнее, чем любил меня?
Снова кивок.
- Ну что ж... раз так... Иди к ней. Не могу же я держать тебя. Я-то все еще люблю, и если ты будешь счастлив с ней...А я переживу. Иди же! Осчастливь девушку.
Она ошиблась. Слишком опрометчиво бросила слова. Не дав себе времени, обвинила его. Потом было уже поздно. Потом был лишь мрак. Буря чувств, вихрь отчаяния. И боль. Бесконечная, черная, убивающая безысходностью боль. Она жила в кошмаре, все еще надеясь на пробуждение. Но его не было. Существовало лишь бесконечное падение в никуда. И пустота. Ужасающая, чернильная пустота.
- Прошел уже год. Но мои чувства остались прежними.
Марина встала, подошла к окну. Заметив знакомую уже отрешенность в ее глазах, Света подошла к ней. На всякий случай.
- Ты из-за этого резала вены?
- Нет. Тогда я глотала таблетки. Думала, что это конец, надеялась на это. Но это было лишь начало.
Она молила, просила, требовала, угрожала. Она обращалась к Богу и всем святым, к стихиям и даже к Дьяволу. Молила, чтобы он вернулся.Она всеми силами старалась вернуть его. Жаждала, сгорая от огромной любви. Было лето. Лето - жизнь. Но Марина умирала. И вот тогда это началось.
Ночью она просыпалась от чьих-то прикосновений, слышала голос, вдыхала запах. Его? Она не знала. Убеждала себя, что принимает желаемое за действительное, что она слишком мнительна и впечатлительна. Но ощущения становились все реальнее. А потом начались сны.
Она испугалась. Звонила ему, но слышала лишь пустые сигналы мертвого аппарата. Прийти к нему она боялась. Боялась подтвердить свои опасения.
- Я же хотела, чтобы он был рядом. Молила об этом. И вот...
- Маринка, успокойся. У тебя истерика.
- А вдруг он действительно...? Наташ!
Марина застонала и опустила голову на руки.
- Тогда можно было бы объяснить все это.
- Но его мама обязательно позвонила бы.
- А вдруг нет? Ты бы стала звонить бывшей девушке своего сына в такой момент?
- Успокойся. Успокойся же! Завтра будет рок-тусовка. Как музыкант, он просто обязан там быть. Пойдем вместе. И когда увидишь его, живым и здоровым, сразу успокоишься.
- А если не придет?
- Вот тогда и будешь бить тревогу.
И он не пришел. Марина ничего уже не чувствовала. Ничего, кроме страха, который стремительно перерастал в ужас. Нет! Этого не могло случиться. Только не с ним. Но предчувствие уже глубоко просочилось в ее истерзанную душу, отравляя ее остатки ожидание неизбежного. Это было безумие.
- Я просто не могла бороться с этим. Нет, не одиночество и боль разлуки были причиной. То, что происходило со мной, убивало мой разум. Я же знала, что кто-то был рядом со мной все это время! Я же видела... А он... он просто уезжал. Его не было в городе.
Марина странно засмеялась. Света едва коснулась своих рук.
- Больно было?
- Не помню. Кажется, нет. Они успели вовремя. Вытащили меня из этого. Еще некоторое время я видела сны, в которых были лишь стены. И еще этот звук... часы.
Марина посмотрела на снег. На свадебное убранство природы, на сон, где время ничего не значит. Это хорошо, что в палате нет часов. Есть только тишина. А тишина - это смерть.