В наше время не принято писать письма девушкам. Тем более странными выглядят такие действия, если адресатом является человек, с которым можно общаться неформально. Письмо такого рода вызовет насмешку, непонимание, в лучшем случае справедливый упрек. Но только не у Тебя. Ты не из тех, кто стремиться жертвовать толерантностью, ради того чтобы казаться такой как все. Поэтому я рассчитываю на Твое понимание. Я полагаю, форма моего обращения может показаться странной, но она является заранее обусловленной сложившимися обстоятельствами, которые не позволяют мне высказать желаемое. В противном случае мне пришлось бы «выйти за рамки». Я заранее прошу прощения за то, что этим я нарушаю наш уговор.
Зачем быть любви, если она необходима только одному? Такое положение дел противостоит самой ее сути, однажды как никогда точно раскрытой замечательным русским философом В. Соловьевым: «Любовь, как действительное упразднение эгоизма, есть действительное оправдание и спасение индивидуальности. Любовь больше, чем разумное сознание, но без него она не могла бы действовать как внутренняя спасительная сила, возвышающая, а не упраздняющая индивидуальность. Только благодаря разумному сознанию человек может различать самого себя, свою истинную индивидуальность, от своего эгоизма, а потому, жертвуя этим эгоизмом, отдаваясь сам любви, он находит в ней не только живую, но и животворящую силу и не теряет вместе со своим эгоизмом и свое индивидуальное существо, а, напротив, увековечивает его». По-моему неразделенная любовь оправдана, если знаешь в ней меру. Но разве истинная любовь знает свои границы? Состояние, испытываемое человеком в силу его влюбленности, способствует его духовному обогащению и таким образом делает его лучше, в конечном итоге даже полезнее для общественного блага. Горе тому, кто полюбил всем своим существом, вложил себя без остатка, если объект его чувств по причине тех или иных обстоятельств не ответил ему взаимностью. Твои обстоятельства неведомы мне, да и лучше ли мне будет, узнай я их?
Не секрет для Тебя, любящей мудрость, что суть есть человеческое одиночество, питаемое неразделенностью нежных чувств. Позволю себе процитировать Твою излюбленную философскую школу в лице Э. Фромма, хотя не считаю ее оптимальной для описания подобного рода ситуаций: «Осознание человеческой отдельности без воссоединения в любви - это источник стыда и в то же время это источник вины и тревоги. Таким образом, глубочайшую потребность человека составляет потребность преодолеть свою отделенность, покинуть тюрьму своего одиночества. Полная неудача в достижении этой цели означает безумие, потому что панический ужас перед полной изоляцией может быть преодолен только таким радикальным отходом от всего окружающего мира, чтобы исчезло чувство отдельности, чтобы внешний мир, от которого человек отделен, сам перестал существовать». На себе приходится испытывать гениальную, смертоносную точность психоанализа. В нем каждое слово – выстрел в затылок, каждое определение – приговор и нет ни капли любви к человеку. «Искусство любить» Эриха Фромма, как и масса других современных произведений, подобных новеллам и притчам Коэльо и Маркеса – не более чем утешение страждущим домохозяйкам. Они все наперебой сладко лгут о том, что одиночество противоестественно и должно быть преодолено, что счастье достижимо и возможно и.т.д. Не желают они знать кровью написанных И. Ильиным во времена русской революции строк: «весь непосредственный процесс жизни, ее начало и конец, душевные и телесные состояния человека, его способности и поступки, словом все естество и судьба каждого из нас – остаются субъективными. Каждый из нас совершает свою жизнь и осуществляет свой земной путь в глубоком и неизбывном одиночестве. Об этом одиночестве отрадно забывать, но его необходимо помнить». Нельзя отказать русской эсхатологии в ее безысходном декадансе, но он дает понять цену мгновения, цену счастья, даваемого таким необыкновенным чувством – любовью. Я могу привести еще массу примеров из философской мысли, и все лишь для того, чтобы мои слова не звучали одиноко и страшно в пустыне моего бытия.
Прости за внезапный экскурс, но так мне легче передать свои мысли. Теперь я могу перейти к цели. Я хочу рассказать Тебе историю моей любви, по обстоятельствам, неразделенной. Я не знаю, зачем нужны кому–либо мысли потерявшегося человека, кроме, собственно психиатра. Но такую любовь, которую дано было познать мне, уже невозможно забыть, с нею можно только смириться. Быть может, именно попытка смириться отчасти успокоит меня. То, что станет известно Тебе, может в известной мере Тебя шокировать. Мое нынешнее положение может вызвать у Тебя противоречивые чувства. Но я не хочу чтобы Ты чувствовала жалость, и тем более вину. Ведь я все еще очень сильно люблю Тебя. Я прошу Тебя не беспокоиться о моей дальнейшей судьбе – все самое страшное уже позади. Я сам искалечил свою душу так, что во всем мире для меня существует теперь только боль. Все причины во мне самом. И мне не хватает более мужества таить свою печаль.
Мне всегда хотелось говорить тебе только правду. Зачем мне строить из себя то, чем я на самом деле не являюсь. Уже давно я был разочарован жизнью, потому что слишком часто замечал то, что своей несправедливостью противоречит всякому смыслу. Находя свое положение абсурдным, я, однако, понимал ответственность и необходимость существовать, утешая себя философскими изысканиями. Я знал о существовании добра, любви, истин, но не замечал их среди суеты сует мира сего, и только теперь понял, что их тщетно искать в суетном. Положение мое представлялось мне лодкой на поверхности океана, у которого нет ни берегов, ни дна, среди бесконечной темной ночи. Мне казалось, что мне никогда не достичь истин, не удастся даже приблизиться к ним. Ничто не радовало меня. Глядя на красоту – воплощение истины в этом мире, едва возникшая радость омрачалась тем, что подобно цветам абрикос каждую весну, ей суждено безвозвратно увянуть. Ты скажешь, что ведь абрикосы цветут каждый год, принося отраду и радость сердцу. Но я говорю образно: следующая весна уже не моя, что мне до нее, если я пропустил свою? Созерцая успех и процветание, я видел, что и они приходящие, им не суждено пережить своих обладателей, и они только пена морская и пыль на ветру. Я настолько разубедился в возможности счастья, что даже не стал искать его. А если бы и начал, то все равно бы не знал с чего начать. Позволю себе цитату из творчества первого экзистенциалиста – датчанин Сьерена Кьеркегора: «Моя печаль - моя крепость; она расположена на вершине горного хребта среди облаков, как гнездо орла; никто не может овладеть ею. Оттуда я делаю набеги в действительную жизнь, хватаю добычу, приношу домой и тку из нее картину для украшения стен моей башни. Я живу там отшельником. Все пережитое я погружаю в купель забвения вечных воспоминаний; все конечное забыто и стерто. Я, как седой старец, сижу здесь в глубокой задумчивости и тихо, почти шепотом, объясняю себе картины. Меня слушает ребенок, хотя он и помнит все сам без моих рассказов».
Ты первая девушка, с которой я осмелился познакомиться ближе, чем того требовали обстоятельства. Я любовался красотою женщин, но я понимал, что стоит мне быть к ним ближе, испытываемое сладострастие исчезнет так же быстро, как разгорелось и короткий миг единения не стоит печали от понимания того, что, не смотря на кажущуюся значимость, само по себе это единение не имеет смысла. Любви и страсти я не знал и не желал знать их. Я боялся преумножить свою печаль.
На берегу моря, в Алуште, в теплых лучах августовского солнца, казалось, не было места печали. Но недавний шторм оставил после себя опустевшую набережную и свинцовое угрюмое море, подобное тому, каким доводилось мне видеть Финский залив ранней питерской осенью. На пустом пляже кое-где стояли одинокие шезлонги, и лишь ветер трепал пропитанные соленой водой навесы. Я лежал и смотрел на волны. На пляж вышло несколько человек. Среди них была девушка. Она была одета во что-то белое, пляжное. Ветер играл ее длинными каштановыми волосами. Стройная, грациозная фигура, плавные движения ее не давали мне оторвать взгляд. Девушка вела себя слегка надменно, степенно и возвышенно. Она наклонилась к воде и ручкой коснулась пенившейся на гальке воды. Затем она стоя долго смотрела на горизонт. Мне запомнился вдумчивый, уверенный, слегка печальный взгляд ее немного прищуренных глаз. Было ясно: она умна, оригинальна, знает себе цену и умеет ценить других, уверенная в своей правоте. Девушка показалась мне гораздо старше меня, и я причислил ее к тем истинам, которые не доступны человеку. Как я мог ожидать встретить ее еще раз?
Нельзя дважды войти в одну реку, все значимое бывает только один раз. И тут я поневоле вспоминаю «Алхимика»: «если что – то происходит однажды, этому не обязательно повториться, но если произошло дважды, то непременно произойдет и в третий раз, и это уже судьба». Это особо чувствуется когда незачем жить, но есть что терять. Только раз бывает юность, и только раз такие встречи, как наша с Тобой. И с тех пор мне стало казаться, что свою судьбу я нашел, но дано ли мне было знать, в чем она?
Я хорошо учился в школе, отличаясь примерным поведением и всегда радуя учителей и родителей, я хорошо сдал экзамены и поступил в университет по любимой своей специальности. Я ни в чем не нуждался, все в моей жизни было готово для счастья. Но моя ли это была жизнь? Что я сделал вне совета или благоволения? Откуда мне известно, что то что я имею, действительно принадлежит мне, а не сделано мною в угоду тех или иных наставлений. Я никогда не сомневался в пользе воспитания, но почему жизнь моя не имеет смысла. И даже теперь, когда мой научный руководитель прочит мне великое будущее в науке, я боюсь того, что когда оно настанет (ибо все что мне советовали я делал и достигал), и никто не станет мне указывать что мне делать, я потеряюсь полностью. И снова Кьеркегор: «Мышление - моя страсть. Я отлично умею искать трюфели для других, сам не получая от того ни малейшего удовольствия. Я подымаю носом вопросы и проблемы, но все, что я могу сделать с ними -- это перебросить их через голову». Иногда сидя за работой в библиотеке или архиве, или идя по улице, я неожиданно будто просыпаюсь и не понимаю смысла своих действий. Зачем мне нужен чужой страшный город, где мне не стать никогда своим? Зачем темные закоулки его, сочащиеся ненавистью и грехом, тьма его непроглядных сумерек, вязкая грязь искушений и похоти? Что забыл я вдалеке от отчего дома? Мне уже не вернуться в него никогда ребенком, теперь я входя в него чувствую как течет с меня липкая жижа чуждого мне мира, стремящегося извратить мою душу, прорвать оболочку и заполнить меня, навсегда сделав рабом своих мрачных тягот, лишить меня дома и корня, осиротить, сравнять с собою, утопить в своей нефтяной пучине, оставив мне только страх.
Став студентом и частью этого ветхозаветного Содома, коим, по сути, является наш университет, я решил по возможности не поддаваться никакому внешнему влиянию. Так я взял за основу свои незыблемые принципы – мои добродетели, оставленные мне в наследство отцом: благородство, принципиальность, честность, и создал из них свою оборону. Мир стал для меня черно – белым. Теперь каждый день – сражение за свои принципы, испытание на благородство и верность.
Но долго ли я продержусь так? Может быть, чтобы мир не был так ужасен, стоит полюбить ту его часть, которая дорога именно мне, которую у меня не отнять силой? Ту единственную, за жизнь, честь, радость которой сражаться будет легко? Мне была жизненно необходима опора. Человек, ради которого я буду ласков и нежен, которому посвящу все лучшее, что во мне есть, полюблю его, единственно его, что бы живя ради него, попытаться остаться самим собой. Помочь этому человеку стать тем, кем ему хочется быть, стать в свою очередь опорой и для него. Так я полюбил Тебя.
Я не спешил заявить Тебе об этом. Мне было достаточно созерцать Тебя, Твою улыбку, смотреть, как поправляешь Ты волосы, слушать Твой голос. Я был рад находиться рядом с Тобой, радуясь беззаветно Твоему присутствию. Как был я счастлив! Я впервые смотрел на женщину с любовью, а это уже было великолепно само по себе. Но мне было этого мало. Чтобы стать Твоим мне нужно было сказать Тебе о моем стремлении. Я ни на что не рассчитывал, тогда я не мыслил о взаимности. В Тебе я стал видеть единственный смысл моей жизни. Ты стала моей единственной надеждой, единственным спасением. Я стал жить Тобой, чтобы понять что значит, по настоящему любить и по настоящему верить. Твой бархатный голос ласкал мне слух и я оживал, когда слышал его, рядом с Тобой мне было как никогда хорошо и спокойно. Я растворялся в Тебе, принимая Тебя всю в себя. Я слушал шорох Твоего дыхания, нежного, как ночной летний ветер. Я ощущал стук Твоего сердца, такого родного и близкого, единственного во всем мире. Я даже на расстоянии чувствовал ласковое тепло от Твоей нежной бархатной кожи, шелк Твоих волос, которых не смел коснуться. Я искал Твои глаза повсюду в толпе. В нелегкие для меня дни Ты всегда берегла меня. Когда мне было особенно одиноко и особенно страшно, я всегда думал о том, что есть в этой вселенной человек, к которому я всегда могу вернуться, который единственно дает мне успокоение и волю к жизни. Что есть девушка, прекраснее, нежнее и ласковее которой мне не найти, проживи я хоть тысячу жизней. А что для меня было целовать, нет, просто иногда касаться губами единственной, в целом мире одной для меня ручки! В такие необыкновенные моменты мне казалось, что есть только мы, а весь мир растворился в нас и исчез. Я чувствовал, как сквозь нас неумолимо течет время, но совсем не страшное, ибо в этот миг все в вечности. С каждой секундой, с каждым ударом сердца времени все меньше для нас двоих, и от этого каждое мгновение – вечность моей любви и нежности. За Твою ручку – эту хрупкую, нежную прелесть, я готов был терпеть любые муки, лишь бы вновь вернуться к Тебе. И сейчас, не задумываясь, я готов делать то же самое. Когда я впервые прильнул губами к твоей коже, я не поверил, неужели можно испытать подобное, разве может так бархатно нежна быть ладошка? Лепесток розы! Да, будто целуешь лепестки самых красивых на свете цветов. А что значило одевать Тебя? Я словно нес в руках хламиды самой Венеры! Как чудесно было слегка обнять Тебя за плечи! Ты всегда, как мне казалось, смущалась немного в такие моменты, видимо чувствуя, что я готов обнять тебя всю, обо всем позабыв, ни о чем не жалея! А еще я мечтал на Твой день рождения поцеловать именинницу, совсем по – дружески, в щечку. Впервые в своей жизни поцеловать девушку. Представлял, почему–то, как держу Тебя на руках. И еще очень хотелось расправить бархатную прядь волос у Тебя на височке и за ушком. И все. Я искренне заявляю, что чист перед Тобой даже в своих помыслах. Разве мог я осмелиться осквернить нашу дружбу сладострастием?
Твое доверие я боялся потерять больше всего. Твоя дружба была для меня великим даром. Я знал, что Ты любишь кого–то. И я, порой, забывал совершенно о том, что Ты чужая, что я могу оскорбить тебя своими чувствами, или заставляю отдавать часть Твоих чувств мне. Но разве можешь Ты принадлежать кому-то? Только если этого хочешь Ты сама, и горе тому, кто осмелиться овладеть Тобой без Твоего желания.
Мне было очень интересно слушать то, что Ты рассказывала, когда вместе мы шли к метро. Так я узнавал Тебя ближе. Я пытался понять до конца, расспросить Тебя об очень многом, ведь мы все еще знакомы так мало. Я любил Тебя с каждой новой встречей все сильнее, и все трудней мне было сдерживать себя. Я всегда ждал с нетерпением того дня, когда я в праве буду чествовать Твою ручку – моего благословения. Я не смел требовать, но однажды попросил. Разве много желал я? Оказалось, это «выходит за рамки». Оказалось, мне нельзя любить Тебя. Никак. И весь мир рухнул.
Может, я ошибаюсь? Может, Ты ждала от меня другого? Может, я действительно потребовал слишком много для друга? Может, Ты играла со мной, а я не понял правил? Может, я должен был сопротивляться? А может, не понял, что нужно было уйти сразу, и вежливое Твое предложение принял как приглашение? А что если Ты предпочитаешь соперничество, не любишь, когда подчиняются Тебе? А вот это уже «выходит за мои рамки». Я скорее наложу на себя руки, чем буду неласков с женщиной, тем более с той, которую люблю. Известно ли Тебе самой чего Ты ищешь? Я, например, допускаю авантюризм, если это ничему не грозит. Я играю с жизнью только тогда, когда знаю, что выиграю наверняка. Я знаю цену страданию. И я знаю, что единственный способ для меня жить счастливо – в нежной любви к тебе. В остальном я запутался. Я не знаю кто Ты на самом деле и как мне дальше вести себя. Я почти потерял Тебя. Я не могу любить Тебя даже бескорыстною любовью. Что мне остается, если кроме Тебя в целом мире я ото всего отказался и дал себе клятвы не возвращаться? Мне некого любить больше ни теперь ни впредь. Да и как я смогу посмотреть в глаза Тебе, если изменю своей любви? Больше всего я боюсь того, что произойдет, если я потеряю тебя совсем. Больше я уже не найду ни себя, ни любви, ни счастья.
Я очень устал. У меня больше нет стремлений и амбиций. Теперь я живу лишь потому, что уже однажды родился и мне нужно довести это дело до конца по возможности честно и на радость тем людям, которые меня воспитали, любят и заботятся обо мне. «Жизнь превратилась для меня в горький напиток, а мне еще приходится принимать его медленно, по счету, как капли...». Я уже с трудом нахожу объяснения тем или иным своим действиям, и не потому что они необычны, а потому что все потеряло смысл. Однажды мне показалось на миг, что я увидел свою судьбу – светлый путь в будущее, на котором я знаю, что и ради чего ищу. Но смысл теперь снова утрачен и мне неведомо как обрести его вновь. Мне темно, больно и страшно и более всего в своем одиночестве, безнадежной ужасной тьме.
Ты однажды сказала: «Человек сам определяет свою судьбу своими мыслями». Я согласен, что сознание определяет бытие. Но существует закон, над которым никто не властен и который заранее определил для всех существ наделенных душою одну в этом мире черту, одну судьбу. Дух смертен. Рай был однажды утрачен, и теперь все, что можно противопоставить вечности – Потерянный рай. Рай нашей любви и наших надежд, для каждого свой, неповторимый, В котором солнце светит ярче, совсем как в детстве, где любовь и радость чисты, как в нашей юности, где нет места печали. Я соглашаюсь с Бердяевым и Солженицыным, Ильиным и Александром Менем, в том, что после утраты человечеством и нами заодно с ним веры, путь для человека закрыт в рай даже после смерти. За чертою жизни лишь безысходная скорбь и муки оттого, что при жизни не понял, что Потерянный рай теперь следует искать только среди живых и нигде нам не найти его больше. Все слилось воедино здесь, в нашей жизни, у которой есть конец, а за ним лишь пустота и страх. Как мало нам дано времени, как хрупки мы перед лицом вечности!
И от этого мне очень хочется любить жизнь – единственную дарованную нам возможность сказать и доказать: «Я есть, я был, я любил!». Здесь все для тебя в первый и в последний раз, и как иногда жить хочется, жить и любить хочется, и со слезами цветков лепестки целовать, ибо, где им еще сохранить свою прелесть, если не в моей памяти. Где же им еще цвести? Где же еще беречь их от вьюг и заботиться о них? Хочется встречать рассвет, и провожать закат, каждый неповторимый в вечности. Радоваться первому весеннему ростку, пышной зелени лета, июньской ранней росе в нежных лучах восхода, июльскому вечеру и ночной грозе, шороху падающего осеннего листа, туманам, и первому снегу, каждому мигу нашего краткого бытия. Где еще, если не в этой жизни, любить отца и мать, видеть их счастливыми? Не здесь ли только любить жену свою, не здесь ли слушать детский смех, испытывать самому счастье? Как же мне еще хочется жить!
Если не веришь, если не надеешься, не любишь, не ждешь, не нежен, то, что остается? Суета сует. Каждый отрезок времени утрачен навсегда, если он не служил вечным ценностям. Если обманываешь себя и только думаешь, что постиг их, а живешь ради суетного, то никогда не найдешь себя и своего счастья. Таков закон бытия.
Я очень сильно люблю Тебя. Ты – прекрасна. Ты все, что у меня есть в этой жизни. И я в Твоей власти. Если я не безразличен Тебе, то поступи так: при нашей встрече, если ты считаешь, что нам никогда не быть вместе, пройди мимо, и я постараюсь все забыть. Если ты считаешь, что я могу в будущем рассчитывать на твою взаимность, то просто подойди первой. Я готов ко всему.