Холод твоих глаз

Когда я рядом с тобой, мое призрачное ощущение реальности подвергается сомнению со стороны, обратной пласту накопившихся ощущений законности существования мира, и, вместе с тем, мне становится настолько легко и невесомо, что хочется сесть, сжать голову в руках и сидеть долго, десять минут, полчаса, может быть даже день, только ради того, чтобы это ощущение никуда не уходило, чтобы осталось подольше со мной. Ведь я знаю, что за ним следует пустота. Но ты, самая ускользаемая часть моего хрупкого мира, ты, чей образ так сложно передаваем, да и зачем, ведь дело-то не в нем, ты все еще боишься меня, боишься быть со мной, даже зная, что без меня ты не существуешь. Ты – моя тень, мое подсознание, в котором есть комната и для меня. Когда идет дождь, ты впустишь меня в свой дом, накроешь на стол и приготовишь лучший свой обед, а из погреба достанешь бутылку вина, что уж заскучала, наверное, в мрачных стенах, куда не долетает и малейший луч света, даже отзвука не слышно, но даже тогда ты не будешь смотреть мне в глаза, боясь привыкнуть, боясь быть не той, кем привыкла себя считать вот уже много лет. За стеклами окон звучит перезвон капель дождя, и звучит он как музыка, реквием по радости, ушедшей из этого дома навсегда. Ты сидишь напротив меня, руки комкают безупречной белизны скатерть, ломается ноготь, последний целый ноготь на твоих руках, но ты, как будто, и не замечаешь. Доставляя друг другу боль только лишь своим присутствием рядом, мы не в силах разойтись, оставив вместо этой мягкой, деликатной боли вакуум чувств. Мы боимся закрыться друг от друга, боимся, что тогда больше не выйдем из своих колыбелей, где каждый из нас будет лежать и, медленно раскачиваясь, мечтать о том, что, когда-нибудь, дождь, наконец, закончится, и я смогу покинуть свой невольный приют. По-прежнему раня друг друга, мы, верю я, любим эту вселенную, где нет больше никого, кроме нас двоих, где только ты, я и постоянный дождь-зануда, любим себя в ней и друг друга. Я даже мог бы научить тебя смотреть мне в глаза, а ты в ответ научила бы меня верить, что твой взгляд не так холоден, как кажется, и что в нем больше глубины, чем в колодце во дворе, ловящем призрачные крупные капли, и теплоты, чем в Солнце, не согревающем наш мир уже много дней. Мы сидим за столом, еда остыла и покрылась инеем, да и мы с тобой уже больше не двигаемся, мы пустили корни в дерево стульев, а руки диффузировали со скатертью. И только твой взгляд, с неотступным желанием доказать мне, что в доме осталось хоть что-то теплое, все выше и выше подступает к моим глазам. Вот хрустнули ставни от порыва ветра, и рассыпались, хрустальным звоном оглушив наш замерзающий, вакуумный мирок. Ножка стола подломилась, и сам стол также рассыпался на мелкие осколки, будто в замедленной съемке, раскатами заполнившие весь пол столовой. Теперь только мы сидим на своих стульях посреди комнаты, бывшей раньше столовой. Из ледяных скульптур наших тел, прожигая пару сквозных отверстий, лед сверлят наши глаза, в священной истоме стремящихся обрести гермафродитную идею бесконечного пространства в бесконечности времени. Мы смотрим друг другу в глаза, мы нашли друг друга, но процесс не остановить. Твой стул раскалывается под тобой, теряя опору, твое тело со звоном разбивается об пол, и только в последнюю секунду я успеваю запомнить твой взгляд, который буду хранить в своей памяти вечно, пока хруст не разлучит меня с этим миром, пока цел я и стул, на котором я…