Обычно в обеденный перерыв я покидаю офис, беру из своей припаркованной внизу машины одеяло, пакет с фруктами и бреду в Бауманский сад. Там я облюбовала симпатичную полянку под кленом, находящуюся чуть в стороне от оживленных тротуаров с гуляющей публикой. Уединившись, я удобно, как персидская княжна, возлежу на своем цветастом покрывале, дышу воздухом и наблюдаю близлежащую жизнь, закусывая увиденное яблоками сорта «белый налив». Это хоть как-то снимает постофисное напряжение.
Сегодня неподалеку от меня расположилась живописная группа, состоящая из трех бомжеватого вида женщин. Сначала такое соседство не показалось мне приятным, но я вспомнила слова одной моей подруги, которые она произносит, когда я недоумеваю по поводу ее общения с весьма странными личностями: «Я писатель, я должна быть ближе к народу». Вот и я решила понаходиться какое-то время в непосредственной близости от этих ярких представительниц параллельной жизни. И, надо сказать, мне это удалось.
Дамы были, видимо, не старыми, хотя возраст у этого контингента определяется крайне трудно: плюс-минус двадцать лет. Их внешность ещё не была тронута разрушающими признаками неумолимой деградации, из чего я сделала вывод, что примкнули они к этой касте не так давно. Опрятная, чистая, довольно приличная одежда, в объемистых сумках угадывалось наличие какой-никакой, а собственности. Только заплывшие от запоев и побоев глаза, синяки, ссадины и царапины на различных частях тела повествовали об их бурной жизни в свободное от добывания пропитания время.
Женщины, мирно усевшись на травке, принялись перебирать свое хозяйство, вооружившись иголкой с ниткой, латать прорехи в своем изрядно износившемся гардеробе. Неподалеку на кустарнике были развешены их свежевыстиранные трусы и тряпочки – неистребимая женская забота о гигиене. Только отборный мат, на котором они рассказывали друг другу о прошедшей ночи, позволял догадываться, что это отнюдь не домохозяйки на пикнике.
Из разговоров стало понятно, что это обитатели находящегося рядом Казанского вокзала, довольно большой коммуной ночующие в пустых вагонах стоящих в тупиках поездов. Свой мир, свои ценности, свои законы. Но так же, как и у нас – всему есть место. Трагедии, чувства. Разочарования. Радости. Форма другая, а суть та же.
- Я ему говорю, б…дь, ты чё, оставь, на х.., сигарету! – с радостным хохотом рассказывает о своем хахале одна из бомжих товаркам. – А он уже вышел из купе и говорит: «Х.. тебе, а не сигарету!»
Компания залилась дружным хохотом.
- А потом, б..дь, вернулся и говорит: «Ну на, возьми, б…дь».
Подружки понимающе закивали головами.
- И еще, на х…, говорит: «Ну ты и мразь!» А спрашиваю: «А чой-то я мразь-то?» А он мне: «А потому что люблю я тебя, на х..!», - нежно закончила бомжиха. И снова углубилась в свое рукоделие.
Диалог совершенно реальный, я позволила себе только опустить с десяток нецензурных слов, оставив лишь необходимые для передачи колорита. И в этой истории любви не меньше, чем в шекспировкой трагедии «Ромео и Джульетта», да и страсти нешуточные.
Затем разговор перекинулся на бытовые темы. Настроение явно было хорошим.
- Газеты все, на х.., послетали сегодня ночью, - весело сказала самая старшая дама с синяком на скуле. – Я вот думаю, где бы клеенку спиз..ть, а то холодно.
Тут к ним подошли двое молодых и тоже довольно чисто одетых бомжей из Казанской коммуны:
- Чё делаете?
- Чё, чё, не видишь, б..дь, хозяйством занимаемся.
Мое обеденное время закончилось, и я грустно потащилась в душный офис, размышляя о том, что, наверно, все-таки что-то есть в отсутствии всех привязанностей и обязанностей. Даже если ночью от ветра слетает газетное одеяло.
Светлана Промыслова
05.08.2003