...Даже если уклонялся весь мир – Пикассо шел до конца. И обретал новую вселенную.
...Усталая спина Пикассо, но не рука. Ему уже за восемьдесят. Он из когорты несгибаемых. Только живопись по-прежнему сильнее Пабло – она делает с ним что хочет. Рядом с ней он всего лишь младенец с крепкими загорелыми руками андалусского лодочника.
Многовариантность мира никогда не пугала Пикассо.
– Когда у меня нет синего или голубого, я добавляю алый, – ухмыляется Пабло Руис, и его крепкая красная шершавая шея напрягается. Это перекатываются глотки беззвучного смеха.
– Заметьте! – наставительный и словно бы «кубический» палец мастера резко взлетает вверх и застывает над головами благоговеющих близстоящих. – Некоторые художники всю жизнь тянут за собой одну прямую или одну кривую линию. Я прочертил их сотни в самых разнообразных, иногда просто немыслимых направлениях.
Палец Пикассо внедряется в воздушное пространство. В ту же секунду оно делается плотным, насыщенным. Становится трудно дышать – словно из воздуха выкачивают кислород.
...Огнеупорный Пабло. Из хаоса мироздания одним росчерком, жестом создает иную реальность. Самую правдивую и абсолютно вымышленную.
Однажды я оказался в новом логове Пикассо: на его громадной вилле «Ла Калифорния».
Анфилады комнат соединялись огромными дверными проемами. В каждой из них – первобытный хаос. Обычные усилия жены Жаклин и прислуги – постоянны, но малоэффективны.
Там и сям разбросаны (посеяны) множащиеся изо дня в день прихотливые предметы: поломанная швейная машинка в готическом футляре, обломок старинного испанского галеона, сухие цветы в вазах, настольная лампа индейцев племени чероки, выцветшие на солнце тельняшки, остатки шведского домашнего сыра, брюки, заляпанные голубой масляной краской, и повсюду – засохшие изюмины маслин.
...Молниеносный, плодоносный Пикассо.
– Друзья! Зачем тратить время на поиски? Это бессмыслица! Разбазаривание таланта. Я поступаю иначе. Я не ищу. Я просто-напросто нахожу.
Вот он, словно точный бронзовый бильярдный шар, врезается в незаконченный холст.
Хищный прищур, удар кисти. Шаг в сторону. Удар, еще удар. Пружинистой кошачьей походкой маэстро следует к другому холсту. К третьему, четвертому.
– Картины никогда не кончаются, вот в чем штука, – внятно и убежденно формулирует Пабло. – По-сути, это и есть бессмертие, если его, конечно, кто-то ищет. Они не кончаются, а останавливаются, когда приходит их час. Просто случается что-то, что прерывает их.
Мы, допущенные к сеансу арт-магии, жадно ловим каждое слово мэтра. Не всегда Пабло бывал таким разговорчивым.
Обычно он творил молча. Впитывая запахи, звуки, цвета, настроения. И выплескивая все это на холст, сосредоточенно и вдохновенно. В яркой, почти кричащей тишине.
Неистовый, исступленный Пабло.
Он умел справляться с неконтролируемой темной энергией рода. Переплавлял ее в острые, насыщенные тайны.
В день похорон Пикассо отравился его внук Паблито. Его не допустила на обряд погребения последняя жена художника Жаклин Рок.
Паблито сидел на зелёном холме над часовней, а потом выпил склянку яда. Спасти его не удалось – через некоторое время и он ушел вслед за дедом.
Когда я хочу еще раз окунуться в магию личности Пикассо, то достаю из секретера пожелтевший хрустящий листок с его стихами. Он мне их подарил, смущаясь, как самую важную драгоценность.
Герметичный Пикассо. Он здесь ни на секунду не останавливается, чтобы объяснить нам эти свои образы-сны. В этом их чудо.
...прислонись в своем детстве
к часу тому
он белеет в синих осколках памяти
или болеет
нет, нет белеет в синих её очах
полыхает
в яростном небе цвета индиго
из серебра
и белые линии льются
кобальт сквозь бумагу
чернила синеют
проходят сквозь синий ультрамарин
всё сливается
белое наслаждается синим
отдыхает послеполуденно
возбуждённое темно-зеленой стеной
в свое удовольствие
бледно-зеленым дождем
уплывающим в жёлто-зелёность
там забывчивость бледная, бедная
с краю
её зеленой ноги
а земля золотая песчаная
поёт песню
как и всегда
после полудня...
Июль – 9 августа 2006
Олонецкая губерния – Витебск – Царское Село