Вокзал был слабо наполнен и, видимо, от этого ленивое томление в ожидании поезда замечалось еще быстрее, просто сходу, сразу, как замечаешь жирную зеленую муху - предводительницу стаи привокзального буфета – на бутерброде с сыром, цена 14 коп.
- Так, два с сыром, «Буратино» и пачку «Мальборо».
- Два восемнадцать.
- Нате...
Обладатель этого набора был профессиональным пассажиром поездов, зал ожидания – второй дом. До его первого дома отсюда 1138 км., или 36 часов пути разными видами транспорта.
Расположив в удобном, по среднему пассажиру пассажиру изгибе деревянного кресла-секции, свое начинающее полнеть тело, он принялся жевать как профессиональный посетитель буфетов, закусочных, сосисочных и прочего общепита.
Ничего, казалось, не нарушало его уютного, в центре огромного красивого зала, насыщения.
Неожиданно свет застили две фигуры, одна из которых негромко произнесла:
- Третьим будешь?
«Это банально».
- Нет. Отойдите от света,а то я могу проглядеть муху и ненароком ее проглотить.
Пинпонговский шарик, сплюснывшись меж зубов профессионального пациента дантиста, исчез в пищеводе.
Две фигуры отошли всторону.
- Муху он проглотит... Я б нашел, какую муху ему...
- Да ладно, Витек. Вон, видишь, в углу? По-моему, наш.
- Дед, что ль? А не старый, Петь?
- Именно, старый кадр.
Фигуры двинулись по невидимой траектории, воображаемый конец которой упирался в спину сидящего в полупрофиль деда.
Дед – Матвей Петрович Лапушкин, 69 лет, возвращался домой в деревню Березовку Пензенской области. Возвращался Матвей Петрович с гостей. Три дня надоедал он своим присутствием в трехкомнатной квартире (16 м, 18м, 23м, кухня 11 м, лоджия, 13 этаж, вид на лес, лифт, санузел раздельный) зятю и дочке, не оставшимся ждать отправления поезда потому, что внучка Оленька ни за что не отпускала дедушку.
«Вот, конфеток внученька моя надарила, будет бабке потеха... Ласковая моя. Гдей-то тут карточку спрятал...»
- Нина, ничего, я маненько двинусь, на внучку больно поглядеть охота... Соскучился...
- Ничего, конечно, Матвей Петрович, как вам удобно, так и сидите.
Нина, расположившись напротив, набрасывала карандашом колоритную физиономию Матвея Петровича.
«Настоящий старорежимный дед, таких уже мало осталось...»
Нина не была ни профессиональной художницей, ни учащейся соответствующего ее теперешнему занятию учебного заведения. Она даже не состояла в кружке рисования.
Почему же она рисовала?
«Я с детства люблю рисовать, особенно животных (особенно кошек) и людей. И я очень радуюсь, когда портреты оказываются похожими и нравятся натурщику...)
С термином «натурщик» Нину познакомил ее недавний знакомый, студент художественного факультета педагогического института Сережа Пупырышкин.
И на этот раз тени двух фигур сыграли неблагоприятную роль, сломав образующую форму, светотеневую раскладку на портретируемом.
Этих сложностей Нина вообще не знала, но догадывалась, что что-то стало не так. Выявив причинно-следственную взаимосвязь, она тихо сказала:
- Будьте любезны, отойдите от света.
- Вы тут что, все трехнутые?
- Тише ты, Витька. Извините, товарищ художник, пожалуйста...
Петя отвел Витю за спину Нины.
«Вот напарник попался. Если его не останавливать – мигом в КПЗ заберут. Нервный какой... И эта пигалица сидит тут. Деда нашего рисует. Зачем именно он ей понадобился?»
- Старцами интересуетесь, товарищ?
Нина посмотрела на Петю недружелюбно, и Петя, стушевавшись, обернулся к Вите. Витя заулыбался.
«Что, получил? Кто ж так с бабами? Смотри, как надо».
- Девушка, а вы художник-станочник? А меня Витей зовут.
Витя был фрезеровщиком и о художниках-станковистах где-то слышал, кажется, братан говорил, и слово «станок» он запомнил. И кажется, не зря.
Нина не очень обрадовалась предложенному знакомству и продолжала работать.
«Вот пачкуля, знаться не хочет. А еще художница. Зачем тогда людей рисуешь, если рожу воротишь?»
Затылком Нина чувствовала нарастающее напряжение, к тому же натурщик изменил добродушное выражение лица на явно вопрошающее, теперь его взгляд упирался за спину Нины. К делающим непонятные знаки Вите и Пете.
- Матвей Петрович, извините, вы так хорошо смотрели на фотографию вашей внучки.
- А, щас, Ниночка. Буду глядеть.
Порадовавшись покладистости деда, Нина добавила несколько нервных штрихов.
«А штрихи-то непрофессиональные, конструктивно голову не закончила, а уже к тушевке перешла. Нет, она не художник».
В соседней ячейке кресла-секции сидел в ожидании поезда студент 2 курса строгановского училища Володя Сурков. От нечего делать он уже давно наблюдал за эволюциями нининого творчества. Но еще больше за ней. Теперь его внимание привлекло обострение и так нетипичной ситуации, связанное с прибытием двух «алканавтов», явно сманивающих деда на троих.
«Зачем она взялась рисовать в столь неподходящем месте? А она ничего. А что, если познакомиться? Мы же коллеги как-никак».
- Вы что же, граждане, в нетрезвом виде пристаете в общественном месте. Мне что, милицию вызвать?
Смертельно напуганные алкоголики ретировались. Нина благодарно ему улыбнулась, дед восхищенно посмотрел на настоящего мужчину.
- Вы правильно уловили характер натурщика. Вас как зовут?
- Нина.
- Очень хорошо. Меня – Сурков, Владимир. Сядьте сюда, дедушка, тут выразительней свет... Профильней, еще... Вот так, подбородок чуть выше, очень хорошо. Ну-с, попробуем еще раз, Ниночка...
Несколько минут потребовалось Володе, чтобы стремительными четкими (не то, что у Нины, детскими) штрихами набросать резкий и точный карандашный эскиз голову старика. В эскизе чувствовалась сила молодого художника.
Пораженная Нина, с восхищением посмотрев на набросок Володи, прошептала:
- Володя, вы гений.
- Ну, что вы, Нина, просто немного профессионализма. Я дарю этот эскиз вам. Хотите, я могу немного поработать с вами?
- Я не могу принять от вас, Володя, этот подарок.
- Перестаньте, Нина. Давайте поедем ко мне в мастерскую, я покажу вам свою живопись.
- Неужели это возможно, Владимир..?
- ...Степанович. Но для вас просто Володя. Такси!
В просторной мастерской Володи царит художественный беспорядок: неоконченные скульптуры, вазы с кистями, подрамники, рамы, тюбики красок. По стенам развешены подлинники Монэ, Лотрека, Гуттузо, Модильяни... Среди них – работы самого Володи.
Пораженная Нина сразу отмечает несравнимые полотна Суркова.
- Это ваша рука. Это просто потрясающе, Володя, Владимир Степанович!
Вдруг Володя, пронзенный како-то внезапной мыслью, начинает срывать полотны Монэ, Лотрека, Гуттузо, Модильяни. Он кричит на взирающую на него безумными глазами Нину:
- Это все пошло, старо и никому не нужно... Это все несовершенный мусор!
Внезапно он останавливается перед скромно стоящей в углу, без рамы, картиной Леонардо да Винчи «Дама с горностаем».
- Вот это подлинный шедевр, Нина. Я буду вас лепить, Нина! Вы должны жить вечно, как вселенная, как все мироздание!!! Раздевайтесь!
- Вот, возьмите, Матвей Петрович, если вам нравится...
Нина протянула свой несовершенный рисунок Лапушкину и смущенно покраснела.
- Ой, доченька, зачем же ты трудилась, рисовала? Мне отдаешь, вот, спасибо, Ниночка. Прям подарков-то сегодня, подарков. Ну, спасибо, милая.
Дед бережно, боясь помять листок, спрятал его в свою сумку.
- Извини, дочка, мне выйти надо, тут это...
Нину словно ударили. Довольные хари собутыльников растянулись в гаденькой улыбочке. Ей захотелось сказать что-нибудь острое и точное, как пощечина. Очень умное.
- Прошу вас, уничтожьте мой рисунок... Я не профессионал. Я...
Но дед, виновато улыбаясь, уже встал, надел свою шапку и пошел к выходу. За ним, словно шпики, двинулись двое.
Нина вжалась в ненадежное убежище для удобства железнодорожных пассажиров.
Поздно вечером уборщица Валя, имеющая вокзальную кличку «Горячая», убиралась в мужском туалете. Она всегда внимательно осматривала пол: мелочь всегда попадалась, а месяц тому назад вообще рубль нашла, рваный правда, но рубль.
На полу желтел ровный лист. Подняв его, Валя Горячая разглядела карандашный рисунок какого-то деда.
«Да никак это тот, что в вытрезвиловку сегодня забрали, точно, он и есть. Вот старый хрыч! Небось внучка старалась, рисовала, а он потерял, вот пень седой. И зачем они рисуют этих пьянчуг проклятых?..»
Зачем она рисовала?