Рассвет всё ближе. Бледнеет синий жемчуг ночи. Звёзды тускнеют и тают в предутреннем небе. Где-то далеко зарождаются первые лучи зари. Всё ярче и зеленее трава и листва.
Над нашими головами густым шатром повисли ветви ольхи, черёмухи и липы. Случайно заденешь куст, и он обдаст тебя прохладным душем ночной росы. Свернулись с вечера колокольчики, смолёвки, одуванчики. Ночной сон цветов до солнца.
В седых волнах тумана по самые макушки утонули вётлы и ольхи. Всплакнул и умолк одинокий чибис - луговик. Начавшие в конце июня терять свою певческую активность соловьи тоже притихли. С массовым покосом перестали подавать голоса и жаворонки - будто обиделись, увидев опустошённые луга. Ближе к полям перекочевали грачи с молодыми горластыми выводками. А кузнечикам раздолье, никто не мешает беспрерывно стучать в невидимые наковаленки. Звенят легковесные и бойкие их молоточки.
Мы потеряли счёт времени, расширяя границы прокосов. И всё косили и косили. Травы уродилось кругом - ступить негде. По земле, как по ночному небу, усыпаны семиконечные звёздочки. Вытканы по зелёному крестики, зонтики, монетки. Белым, золотистым, розовым, вишнёвым, синим, фиолетовым, голубым. Пряно пахнет свежей зеленью.
Легко и приятно косить по росе. Пока нет солнца. По холодку меньше докучает оводняк, комары и мухи. Серебрится трава в росе. Луг в белом молоке тумана.
Косари вытянулись шеренгой, и за ними уже далеко видны уложенные цветочно-пёстрые ряды. Иногда кто-нибудь из нас останавливается, чтобы отбросить в сторону принесённые ветром обломки веток, невесть откуда взявшиеся коряги, полусгнившую кору. Наш ориентир впереди - ярко пылающий костёр.
Дядя Сергей, крепкий, как дуб, старик - наш признанный сенокосный старшина - сегодня что-то занемог, не возглавил отряд косарей и вот готовит кашу по своему рецепту.
Покос был нелёгким. Дожди и ветры во многих местах спутали густую, высокую траву, положили её в разные стороны, прибили к земле какими-то невероятными колдовскими кругами, и невозможно было идти споро. Приходилось то и дело останавливаться, заходить с боков, менять направление.
Труднее всего было дяде Павлу: сегодня он шёл первым и на правах главного давал советы, следил за общим порядком.
Чуть вздрагивают от неожиданности, кивают бело-жёлтыми головками ромашки-луговицы и молча падают, смешиваясь с другими цветами. Рядом опускаются лиловые колокольчики, рыхлые шарики красного, белого и розового клевера. Прячется от неминуемой смерти ядовитая черемица, угрожающе пошевеливает ланцетно-длинными листьями. Да только куда ей против острой стальной косы. Вот и она падает, как и её травы-соседки.
Наш "ведомый" раньше всех управился с косьбой, но не ушёл к костру, а стал помогать нам заканчивать работу. Мы с Виктором уже не новички, но ещё далеко и не асы в сенокосной науке.
Под тихим небом, где, казалось, замерла на месте кисея перистых облаков, подкрашенная голубыми разводьями, среди пьянящих запахов лугового разнотравья было радостно ощущать, что работа начата. И начата неплохо и дружно. Что времени ещё достаточно, сила ещё не истрачена, и мы после короткого завтрака, пожалуй, ещё успеем смахнуть и вторую поляну. Погода стоит как по заказу, на завтрашний день косить будет поменьше, а все силы будут брошены на просушку травы.
Брызнули из-за леса первые лучи солнца. Вспыхнул, зардел дальний косогор. Словно дрожь пробежала по зелёному лугу. Потянуло прохладой, свежий ветерок охладил разгорячённые спины. И вот закурился над поляной сухой туман. Дымками полетела благоухающая цветочная пыльца. Над землёй расплылось золотисто-лиловое облачко душистой пыли. Так таинственно и молчаливо осеменяются в раннее утро луговые злаки.
А вот и барометр сенокосной поры - погремок-звонец. Издали замечаешь эту травку, будто напоказ выставившую свои жёлтые цветки, похожие на петушиные гребешки. Смотри, мол, время летит, трава ждать не будет. Она в полном соку и вся в цветах. Самое время косить! Упустишь момент, загремит под ногами мой засохший стебелёк с семенами-звоночками и будет поздно.
В этом богатом разнотравье замечаю ещё одну примечательную травку. В миниатюре - ржаной колосок. На корню она не душиста. А скошенная и высушенная на солнце, начинает благоухать, наполнять луга и поляны таким острым запахом, что, кажется, других трав и в помине нет. Травка-ржица не любит сырые места, а выбирает и колосится только на суходолах. Про неё даже существует загадка: "Живёт - не старится, умрёт - прославится".
Оглядываюсь кругом и снова замечаю красоту нашего Хромылёвского покоса. Со всех сторон нас окружала колоннада леса. В тенистых липах сгустился полумрак. Как и всякий русский лес, этот уголок живой природы был богат зеленью и пернатыми обитателями, которые теперь не так громко подавали голоса, как это было весной. Дальше наблюдалась смена декораций: возвышались сосны. Высокие, стройные ели подпирали шпилями небо. А ещё дальше взору открывалось озеро с сосновым островком посередине. Как старые добрые подружки собрались на берегу кудрявые берёзы. И за всем этим - дальнейший простор для участников сенокосной страды.
В лиловой дымке метельчаиых трав красуются голубые колокольчики, белые ромашки, златоцветы нивяники, пурпурные и красно-фиолетовые журавельники, синие мышиные горошки, багровые клевера, красные и розовые гвоздички....
Из лилово-голубого колокольчика выпорхнул такой же голубенький мотылёк. За ним - другой, третий... Сколько их разлеталось по лугу! Игрив воздушный танец бабочек. Лениво кружится в ясно-покойном воздухе тихого утра лебяжий пух отцветшего одуванчика.
Одна была проблема - дальность покоса. Но мы и тут находили выход. Кто-то преодолевал путь пешком, выйдя из дома пораньше. Кто на попутных машинах или домашней технике - велосипедах. А многие и вовсе располагались лагерем и жили среди леса все дни покоса.
Жарко! Всё выше диск раскалённого добела солнца. Сено дышит здоровым ароматом. В задумчивой тишине неистовое стрекотание кузнечиков. День-деньской будет стоять в ушах их монотонный перезвон. Сошла роса, высохли поляны. А дневное светило всё больше дышит зноем. Скользит, не режет обсохшую траву звонкая коса.
"Устали? - подошёл к нам наш сегодняшний наставник дядя Павел. - У вас, конечно, навыка ещё маловато, но ничего, молодцы, тянулись за нами. Пойдём передохнём малость!"
Мы сидели на корягах от когда-то спиленных дубов. Гладких, как паркетная доска, видно, не первый год приспособленных для отдыха. Все примолкли, вытянув натруженные ноги.
"Вы отдыхайте, а я пойду немного поработаю", - сказал дядя Сергей. Встал, покачался, будто проверяя крепость ног, достал из мешка топор и направился к зарослям ивняка, который густо наступал на поляны. Он двигался вдоль кустов, под самый корень подсекая подрост. Мы с Виктором тоже присоединились к мужчине. Молодой ивняк поддавался легко. Только кланяйся пониже да топор повыше заноси.
Сначала мне было непонятно, зачем надо воевать с кустарником, если он тут же снова поднимет голову. А сам сенокосный надел может оказаться в других руках. Об этом я однажды и спросил нашего дядю Павла. Тот долго молчал, думал о чём-то своём, поглядывая в сторону полян.
"Что тебе сказать? - ответил, наконец, мужчина. - Место это - малая родина Сергея. Здесь когда-то стояла его деревня. Она была небольшая, но люди жили в ней обустроенно и счастливо. Здесь жили его родители, он тоже женился и пустил корни. Вокруг были огороды, поля, пастбища, сады и сенокосы, с которых жители кормились. Но война всё порушила и переменила. Разбросала людей. Многие погибли на фронте или были замучены в лагерях смерти фашистами. Расстреляны. Будто бы за связь с партизанами. Деревня была полностью сожжена, и после войны так и не возродилась. Вот он и хочет, чтобы эти места как можно дольше напоминали о том времени до войны. Когда во всём виделся порядок. Чтобы не зарастал этот луг полностью".
... Смотрел я на заросли, поглотившие некогда обширные поляны, на которых ещё угадывались небольшие холмики, где когда-то стояли крестьянские избы. Смотрел, и казалось мне, что отчётливо вижу фигуры мужиков в белых до колен рубахах, взмахивающих косами - и ложится за ними беззвучно густая трава. Даже будто плеск и весёлый девичий смех доносится со стороны озера... Но вот пропали тени, стихли голоса, словно кто-то невидимый прикрыл картину прошлого.