Владимир Кулишов.
Алая роза Сибири.
«У меня – ни искорки от дня,
Корни оплели мой прах, как плети.
Как живете люди без меня?
Помните ль, что нет меня на свете?»
Владимир Цибин,
«Баллада о мертвых».
1.
Алым светом свечи осветилось ее лицо. Пальцы коснулись огня и отпрянули, почуяв жар.
- Аменей… Так зовут меня.
- Аменей? Так зовут? И ты приходишь?
- А еще возьми жар-цветок и брось в огонь. И приду я.
- Жар-цветок? Алая роза? Так ведь он же и зовется Аменей!
- Да. В нем душа моя. И сестер моих, и братьев моих – народа моего. Только Тень-цветок не трогай. Это предков душа. Рассердиться могут.
- На кого?
- На тебя, на меня, на всех… Сердились уже… И огонь был, и треснули скалы, и ходила под ногами земля. Спи.
- А ты не уйдешь, Аменей?
- Как прикажут светлые тенгри, добрые духи.
- Но можно их попросить?
- Спи. Они сами все решат.
***
Паровоз прошипел, как огромная железная анаконда, и выпустил облако пара. Высокий и крепкий пехотный подпоручик в полевой форме отшатнулся от него, отгоняя белесые клу-бы рукой.
- Да чтоб тебя…
И, придерживая фуражку, прибавил шагу, направляясь к третьему вагону.
- Пирожок не желаете, барин… - спросила, протягивая свою стряпню, старушка-торговка.
- Потом, бабка, потом… - отмахнулся офицер.
Дверь третьего вагона отворилась, как, впрочем, и двери остальных вагонов. Но в отли-чие от других дверей, в этой появился не только проводник. За ним стоял господин лет три-дцати пяти – тридцати восьми в длинном черном пальто нараспашку. Под пальто был серый в полоску костюм от хорошего столичного портного, белая сорочка, галстук-бабочка, на но-гах – лакированные штиблеты, в руках – дорогая, красного дерева, трость. Господин явно привык прогуливаться по Невскому, или по Елисейским Полям. Он поправил котелок, сунул проводнику «на чай» и, аккуратно придерживая полы своего дорогого пальто, стал спускать-ся на то, что на этой станции почему-то называлось перроном.
- Прошу прощения, - произнес пехотный подпоручик, подбежав к вагону, - Не вы ли приват-доцент Ландеман?
Господин задержался на последней ступеньке, выискивая место на перроне, куда мож-но поставить ногу, не замарав столичные лаковые туфли.
- Да, Евгений Петрович. С кем имею честь?
- Подпоручик Алексеев, приветствую вас на станции Усть-Каменск, - попытался щелк-нуть каблуками офицер, но вместо этого хлюпнул серо-коричневой жижей под ногами, - От-командирован для сопровождения экспедиции приказом его превосходительства генерала Фон Кампфера.
Приват-доцент, так и не найдя места почище, наконец спрыгнул с подножки вагона, немедленно забрызгав грязью свои дорогие башмаки. Затем осмотрелся. Напротив возвыша-лось, если можно так сказать, бревенчатое здание, сильно напоминавшее большую крестьян-скую избу. И вполне бы сошло за нее, если бы не стандартная, как и на всех полустанках, вывеска «Усть-Каменск» да керосиновый фонарь над крыльцом. Во взгляде приват-доцента отразилось совершенное неудовлетворение. Он вздохнул и лишь после этого он взглянул на подпоручика.
- У вас тут всегда так?
Подпоручик взглянул на грязь под ногами Ландемана и пожал плечами.
- Только весной и осенью. Сейчас просто прошли дожди… Погода последние дни ис-портилась…
- Ах, дожди.
- Не по здешним местам ваша обувь, господин приват-доцент.
- Я заметил, подпоручик… Что же, и генерал здесь?
- Никак нет. Штаб генерала в Красноярске. А профессор Караганов здесь.
- Да? А почему, позвольте узнать, он меня не встречает? Как-то невежливо, ей Богу, вызвать телеграммой и…
Поручик на секунду замялся.
- Извините, Евгений Петрович. Дело в том, что профессор… э-э-э… не вполне здоров.
- Что с ним?
- Понимаете, мы не знаем. Он потерял сознание этой ночью, вернее… утром так и не проснулся. И не можем разбудить. Врач экспедиции господин Базукин… Иван Львович… не смог определить ничего конкретного.
- Так. Еще сюрпризы? – голос Ландемана сделался деловым и холодным.
- Погибли несколько участников экспедиции. Очень странной смертью. Остальные – здесь, в гостинице.
- Тут и гостиница имеется?!
- Так точно. Мебелированные комнаты… Не волнуйтесь, господин приват-доцент, у меня бричка. Мигом доберемся.
- Вот как, – Ландеман недовольно поморщился. Он представил себе какова должна быть гостиница, если таковы перрон и станционное знание, - Кстати, господин подпоручик, я имею чин надворного советника, хотя и в отставке, и прошу обращаться ко мне соответст-венно.
- Как скажете, ваше превосходительство.
Ландеман впервые удовлетворенно кивнул и обернулся к открытой двери вагона.
- Милейший, мой багаж!
- Не извольте беспокоиться, - ответил проводник, и уже через минуту вынес небольшой дорожный чемодан.
- Только не на землю! Примите, подпоручик.
- Слушаюсь! – откозырял Алексеев и взял чемодан и чуть не выронил его, - Ого! Там что, золото?
- Почти. Где ваша бричка?
Повозкой правил немолодой казак. Он лихо размахнулся кнутом и присвистнул, крик-нув, как водится:
- Но, залетные!
Залетные – две старые клячи – дернули повозку и не торопясь пошли вдоль приземи-стых бревенчатых домов.
Понемногу настроение приват-доцента начало улучшаться. В отличие от станции, го-родишко оказался куда более опрятным и зажиточным. Дощатые тротуары, высокие заборы, люди одеты вполне достойно, и даже мощеная камнем улица, на которую они свернули, не-много отъехав от станции, навевали надежду на то, что и гостиница будет более-менее при-личной.
Бричка покачивалась на выбоинах и ямках.
- Закурите? – спросил подпоручик, сидевший рядом.
- Что, так долго ехать?
- Да нет, - Алексеев привстал, указывая вперед, - Уже рядом совсем. Вот этот белый дом и есть… Что за черт?
Ландеман тоже привстал. У двухэтажного белого здания с гордой надписью «Мебели-рованные комнаты и ресторация Арнольда Арнольдовича Свириди» собралась приличная толпа - человек пятьдесят, не меньше. Среди армяков и телогреек виднелись кителя городо-вых. Полицейская повозка стояла напротив входа. Приват-доцент пожал плечами.
- Украли что-нибудь…
Но лицо молодого офицера выражало нешуточное беспокойство.
- Нет, знаете… Тут воровства мало. А ну, Палыч, останови!
И не дожидаясь, пока лошади встанут, подпоручик спрыгнул с брички и побежал к толпе. Так было гораздо быстрее, нежели ждать, пока старые клячи дотянут повозку до гос-тиницы.
- Что это он так разволновался?
- А вы не знаете? – недоверчиво спросил возница, - Нечистая тут.
- Нечистая? Что вы имеете ввиду?
- А то и имею, - сказал казак и более не произнес ни слова.
Минуты шли. Ландеман усмехнулся, вынул папиросы, вылез из брички, закурил. Прой-дя немного, посмотрел на толпу, отметив, что русских в ней не больше трети, а в основном чемгины, коренные обитатели этих мест, лицами схожие с китайцами или монголами, а оде-ждой – с якутами. Наконец подпоручик вернулся. Приезжий отшвырнул докуренную папи-росу.
- Ну-с?
Алексеев был в странном возбуждении. Он наклонился на край коляски и покачал го-ловой.
- Вы не поверите, ваше превосходительство… Не поверите… У вас крепкие нервы?
Ландеман удивленно поднял брови.
- А это тут при чем?
- Тут такое… Они мертвые.
- Кто?
- Ну… Я вам говорил, что еще в походе погибли несколько человек. Мы думали, вер-немся в город, и все кончится. И вроде так оно и получилось. А сейчас вот такое…
Ландеман пытливо смотрел на побледневшего подпоручика. Тот запустил пальцы за ворот мундира, словно было трудно дышать.
- Такое, такое, - раздражено повторил приват-доцент, - Что, все разом умерли? И про-фессор?
- Нет… Профессор, как и был, без сознания. А вот господин Базукин заперся в своем номере и не желает выходить. Так что исправник уже послал за здешним доктором.
- Час от часу не легче, - нахмурился Ландеман, - Идемте. Покажите мне все.
- Да-да…
Пройти сквозь толпу оказалось делом не простым. Алексеев покрикивая и ловко орудуя локтями, прокладывал Ландеману дорогу. Однако, люди словно специально не пускали их. Тогда поручик закричал:
- Федорыч! Федоры-ич!
На крыльце гостиницы стоял исправник и о чем-то тихо разговаривал с полным невы-соким человеком без сюртука, в ярко-красной рубахе и черной жилетке с золотой цепочной от часов, видимо – с тем самым Арнольдом Свириди, хозяином заведения.
- Федорыч! – снова окликнул его Алексеев.
- Вашбродь? – обернулся полицейский, а потом взмахнул рукой, гаркнув на толпу, - Да пропустите вы!
Оставшиеся между подпоручиком и крыльцом люди расступились.
- Вот, это господин… э-э-э… надворный советник Ландеман из Москвы. К профессору приехал.
- Здравия желаю! – вытянулся исправник, - Как говорится, с приездом… Только тут та-кое…
- Я устал слышать про это ваше «такое», милейший. Позвольте мне войти.
- Конечно, конечно, ваше превосходительство, - засуетился исправник, - Извольте…
Ландеман вошел в дом.
К нему тут же развернулся урядник, дежуривший в обширной прихожей.
- Не велено, господин хороший…
- Заткнись, Кобылин! – тут же зашипел на него исправник, следовавший за приезжим.
Тот козырнул и отступил. Глазам Ландемана предстала прихожая – небольшой зал пе-ред широкой лестницей на второй этаж. Слева – стойка. Справа стеклянная дверь в пустой ресторан. Не без удивления Ландеман приметил музыкальный шкаф и небольшую эстраду. Глушь глушью, однако!..
- Сюда пожалуйте. На верху они снимали четыре номера, - указал исправник.
Ландеман направился к лестнице. Исправник и подпоручик последовали за ним. На втором этаже их встретил еще один полицейский. Он козырнул и приоткрыл дверь номера с цифрой «пятнадцать». Приват-доцент взглянул на подпоручика и шагнул в номер.
Апартаменты состояли из трех комнат. Мебель довольно сносная, даже, можно сказать, приличная. Ландеман снял котелок. Посреди комнаты лежало тело, накрытое простыней. Из под не торчала лишь рука, но…
- Он что, сгорел? – спросил приват-доцент.
- Простите, не знаю, - ответил исправник.
Ландеман шагнул к мертвецу и, наклонившись, приподнял простыню. Человек лежал на спине, открыв рот, словно в удивлении. Он действительно весь был обожжен, да нет, даже обуглен. Лишь кое-где остались клочки горелой ткани, да металлические форменные пуго-вицы словно вплавились в тело.
- Это Маневский, помощник профессора. Он составлял каталог находок, - сказал под-поручик дрогнувшим голосом.
Он вошел в комнату, отшатнулся и словно прилип к стене.
- Откуда вы взяли, что это именно он?
- Как же, он занимал этот номер. А находки там, в гостиной.
Ландеман принюхался. Странно, но от обгоревшего, казалось бы, тела совершенно не пахло гарью, и не исходило никакого тепла. Приват-доцент потер лоб и отпустил простыню.
- Сколько еще трупов?
- Три, - заговорил исправник
- Такие же?
- В точности… А господин профессор только без сознания. Мы его в другой номер пе-ренесли. И еще господин Базукин, но с ним все в порядке.
- Врач экспедиции Базукин Иван Львович… - медленно проговорил Ландеман, огляды-вая комнату.
- Так точно-с.
Приват-доцент развернулся.
- Посмотрим на остальных.
В номере «восемнадцатом» их застал местный пристав.
- Что здесь такое? Вы кто, милостивый государь?
Четвертый труп сидел в кресле. Его тоже накрыли простыней, и приват-доцент как раз собирался вернуть ее на место, осмотрев обгоревшего покойника и само кресло, как не странно, совершенно целое.
- Господин Ландеман из Москвы… - тихо проговорил приставу на ухо исправник.
- А-а… - тот кивнул головой, - Честь имею, Журавлев Аркадий Фомич, частный при-став.
- Евгений Петрович, - протянул ему руку Ландеман, - Приват-доцент.
- Прискорбное зрелище. Это я послал вам телеграмму по просьбе Николая Ильича, ко-гда погиб доцент Петровский.
- Да? Я думал, это профессор.
- Такова была его просьба – послать от его имени. Да и к тому же он не мог. Экспеди-ция была еще в отрогах Кара-Тэнгер. Сюда прискакал вот, Андрей Андреевич, - пристав ука-зал на подпоручика.
- Да, совершенно верно… - кивнул подпоручик, когда Ландеман перевел на него глаза, - Я здесь уже почти неделю, а профессор и остальные вернулись позавчера.
- Как умер Петровский?
- Так же… - голос Алексеева сорвался в хрип.
Ландеман снова посмотрел на покойного. Перед ним, на столе лежала тетрадь с надпи-сью на обложке: «Сергей Грошев. Полевые наблюдения».
- Значит, это студент четвертого курса Грошев Сергей Степанович, из разночинцев, сын аптекаря, проходил курс ботаники и зоологии.
- Да, - кивнул подпоручик.
- Простите, - пристав чуть наклонился к Ландеману, - Ваше превосходительство, вы так подробно осведомлены об экспедиции. В чем причина?
- В этой сумасшедшей телеграмме, которую вы послали мне от имени Николая Ильича. Хотя, теперь она не кажется мне такой сумасшедшей, - Ландеман присел на край стола. - Скажите, господа, если все они сгорели, почему нигде нет следов огня? Как можно сгореть отдельно от кровати или вот, - он кивнул на покойника, - от кресла? - Исправник воззрился на пристава, а тот лишь развел руками. Ландеман продолжал: - Можно предположить, что их похитили и убили где-то еще, сожгли а потом вернули. Но для этого нужно время. Сколько вы отсутствовали, подпоручик?
- Меня меньше получаса не было, - Алексеев сдавил себе виски, - Они живы были все… Господин Маневский обедать собирался… Неужели?..
Он отвернулся и ткнулся лбом в стену.
- Да, а человеческое тело горит довольно долго. И что прикажете думать, а господин следователь? - Ландеман посмотрел на Журавлева.
- Я пристав, ваше превосходительство. Следователь будет дня через три. Концы у нас тут не малые. Сибирь, как ни как!
Приват-доцент покачал головой.
- Петровский, и те, кто погиб по дороге, умерли так же?
Алексеев не ответил. После секундной паузы Ландеман добавил, повысив голос:
- Подпоручик! Вы слышите меня?!
- Я? – он даже вздрогнул, но повернувшись, одернул китель и вытянулся по стойке «смирно». Голос сделался несколько тверже, - Да, ваше превосходительство. Но я видел не всех. Петровский был вторым, до него – Осип Фишбаум, геолог. Но он просто упал в костер.
- Что, пьяный?
- Нет, что вы. Профессор строго запретил пить. Думали, может, с сердцем плохо стало. Или оглушил кто-то.
- Сколько всего погибших? – обратился Ландеман к Журавлеву.
Пристав заговорил, загибая пальцы:
- Три доцента, студент, двое казаков из охраны, секретарь профессора и его помощник. Стало быть восемь.
- А всего в экспедиции, значит, было одиннадцать человек.
- Никак нет, ваше превосходительство. Двенадцать, - доложил подпоручик.
- Да, двенадцать. Еще Тыртыш Бакинчин, проводник из местных. Но он пропал куда-то.
- Вы его ищите?
- Нет. А зачем?
- Я бы поискал. Вдруг что интересное расскажет. Что ж, господа, а теперь давайте по-говорим с Иваном Львовичем Базукиным. Где он?
- В двадцатом нумере.
- Отлично…
И Ландеман направился к выходу. Проходя мимо подпоручика, он приостановился. Тот неотрывно смотрел на труп в кресле, на щеках разливался лихорадочный румянец.
- Вам плохо, молодой человек?
Алексеев перевел взгляд с мертвеца на приезжего и как-то странно проговорил:
- А ведь старик предупреждал нас.
- Какой старик?
- Шаман.
- Ах, Шаман… Пожалуй, вам надо отдохнуть.
***
- Ну что, тебе лучше?
- Да…
- Сон придает силы. Пей…
Лепестки костра осветили каменный потолок. Каменная чаша, наполненная водой, чис-той как горный хрусталь, и такой же холодной коснулась его губ, и камень был теплым.
- Аменей, скажи, почему у тебя такой знакомый голос?
- Аменей ушла. Я Амичи. Так меня зовут.
- Тебя так зовут? И ты приходишь?
- Нет, я никогда не прихожу сама, если меня не присылают.
- Кто тебя присылает?
- Духи гор, духи ветров.
- А духи предков?..
- Они приказывают духам гор и ветров. Ляг. Спи. У тебя еще очень мало сил.
- И все же я слышал твой голос…
- Да, это было…
***
Пристав постучал в дверь двадцатого номера. Потом еще раз.
- Ничего не понимаю. Может он вышел куда? Надеждин!
Урядник, дежуривший в коридоре скроил удивленную физиономию.
- Да нет, вашбродь, я бы увидел…
- Позвольте… - Ландеман подошел к двери и подергал ручку. Заперто, - Так, либо сбе-жал через окно, либо это девятый.
- Не приведи Господь… - прошептал Алексеев.
- Запасной ключ есть?
- Сейчас, - пристав обернулся к исправнику, - Позови хозяина и поди на крыльцо, встреть доктора. А то эти столпились там…
- Слушаюсь.
- Кстати, господин Журавлев, - Ландеман навалился на стену, скрестив руки на груди, - А что за ажиотаж? Почему столько народу, и в основном чимгины? Почему не расходятся.
- Да черт их знает, ваше превосходительство. Трудно с ними, знаете ли. Крещеных ма-ло, русский язык знают плохо. У них шаманы вроде предводителей. Через них по большей части и общаемся.
- Так может найти шамана и пообщаться?
- А чего его искать? Там их – аж три рыла, - встрял в разговор урядник.
- Надеждин! Чего лезешь?
- Нет-нет, погодите, господин пристав. Ты откуда знаешь про них?
- Я с Янарыка, ваше превосходительство. Это верстах в семи отсюда. Там наших домов пять да казачьих двенадцать. А вокруг – ихние, чимгинские деревни. Да не деревни – так, стойбища. Ну я этих троих с самого начала заприметил, как мы приехали. Отец и два сына. Они тамошние.
- Сможешь разузнать, чего они тут демонстрируют?
- Попробовать можно.
- Ну давай, пробуй.
- Слушаюсь.
Урядник затопал по коридору и скрылся на лестнице.
- Дохлый номер, ваше превосходительство.
- Насколько я помню, господин Журавлев, чимгины добровольно принесли присягу го-сударю.
- Большому белому царю, - усмехнулся пристав, - так они называют государя-императора. Господин профессор просвещал нас с его превосходительством генералом Фон Кампфером. У местных какая-то легенда насчет того, что придет большой белый царь и по-дарит им мир и благоденствие, или что-то вроде того…
- Я это знаю… Ну, где же ключ?
- Ваше благородие, ваше превосходительство! – на лестнице раздался торопливый то-пот ног, - Приказчик куда-то пропал! Сам господин Свириди недоволен…
В конце коридора показался исправник.
- А что он сам открыть не может?
- Заняты они. Постояльцы, как прознали про убиенных, скопом повыезжали. А сейчас и слуги расчета требуют.
- С чего вдруг?
- Чимгины они. Лопочут чего-то, боятся.
Ландеман приподнял бровь.
- Что ж, делать нечего. Ломайте.
Пристав кивнул исправнику.
- Давай.
Тот налег на дверь.
- Крепкая…
- Давай вместе.
Не выдержав напора двоих дюжих полицейских, косяк затрещал, и дверь распахнулась. Этот номер был меньше предыдущих – всего одна комната. Кровать, стол, кресло. Распахну-тое окно. Пристав тут же бросился к нему.
- Черт… - и обернулся к Ландеману, - Вы были дважды правы, ваше превосходительст-во, – и исправнику, - За мной!
Ландеман посторонился, а когда полицейские выскочили и затопали по коридору, пере-сек комнату и выглянул в окно. Оно выходило во двор гостиницы. Почерневший труп лежал на земле под самым окном.
- Девять…
- Что же это, ваше превосходительство? – подпоручик стоял в дверях, не решаясь вой-ти.
- Вы меня спрашиваете, Андрей Андреевич? Что вы там говорили про старика-шамана? О чем он вас таком предупреждал?
Подпоручик сглотнул и произнес через секунду:
- Нельзя трогать пещерных могил…
- Понятно. Где это было?
- Ну там, в отрогах Кара-Тэнгер. Черт его знает, откуда он взялся? – Алексеев вошел в номер и сел на кровать, - До этого один раз пастухи попались и один охотник. А наш Бакин-ча как того шамана увидал, так и бухнулся ему в ноги.
- Проводник?
- Ну да. Он православный, поп окрестил его Вениамином, но чимгины все равно зовут себя языческими именами.
- Ну а дальше? Что еще говорил этот шаман?
- Да больше ничего. Так, бред всякий – что гореть будут люди, земля содрогнется, и день превратится в ночь.
- Короче говоря, апокалипсис?
- Выходит… А Бакинча в ту же ночь пропал. Шмотки прихватил и смылся. Я решил, что это он Фишбаума, но потом… Думаю, он поверил в заклятье.
- Молодой человек, - Ландеман вынул золотой портсигар и, открыв его, протянул мо-лодому офицеру, - На дворе конец просвещенного девятнадцатого века. Пароходы, дирижаб-ли, телеграф… Аэроплан братьев Райт, синематограф господ Люмьер! Зажигалки вместо ог-нива, - он достал и продемонстрировал золоченую зажигалку, потом чиркнул колесиком и прикурил, - Поверил в заклятье… Все это – чистой воды уголовщина. Вы знаете мою спе-циализацию в университете?
- Да, профессор говорил что-то о праве…
- Практическая криминалистика. Недавно английские криминалисты доказали, что по-пилярный рисунок на наших пальцах неповторим. Свой у каждого человека. Метод назвали дактилоскопия. Палец оставляет жировой след на предметах. Этот след можно присыпать угольным порошком, зафиксировать на липкой бумаге и неопровержимо доказать, что имен-но вы держали, к примеру, этот револьвер.
Подпоручик посмотрел на свою кобуру, потом – на свои пальцы. А надворный совет-ник Ландеман продолжал:
- По какой-то причине вашу экспедицию преследуют убийцы. Возможно, это связано с вашими находками. Что там было, в этих пещерных могилах? Золото, самоцветы?
- Да вроде не было ничего такого… Мумия. Профессор говорил, что это как-то связано с Чингисханом. То ли это его жена, то ли сестра…
- Как же? И золота не было? У родственницы Чингисхана?
- Меха были.
- Меха? В могиле, которой скоро семь сотен лет?
- Профессор говорил, что из-за вечной мерзлоты сохранились.
Ландеман выпустил сизую струю дыма и задумался.
- Тогда это не бандиты. Тогда это… Вы не знаете случайно, поручик, эти могилы для местных что-то значат? Может быть, существует легенда или какое-то поверье?
- Честно говоря, ваше превосходительство, - молодой офицер пожал плечами, - я здесь с экспедицией, сопровождаю, охраняю… То есть, охранял. Вам бы профессор целую лекцию прочитал. А я…
Слова его оборвали донесшиеся с улицы хлопки выстрелов и ропот людской толпы. Ландеман и Алексеев встрепенулись.
- Ну вот, сейчас что-то выяснится, - произнес Ландеман, встал, вынул из кармана пид-жака короткоствольный «Кольт» и отточенным движением профессионала крутанул барабан, проверяя наличие патронов, - За мной, подпоручик.
Они сбежали по лестнице в прихожий зал. Здесь было пусто: полицейские выскочили на улицу. Их кителя маячили на крыльце за стеклянными дверями. Ландеман уверенно шаг-нул вперед, сжимая в руке револьвер, и вышел на крыльцо.
- Что здесь?
- Черт его знает, - ответил пристав, - Пронесли тело Базукина – молчали. А как доктор подъехал, пропускать не хотели. Вот и палим.
- В воздух.
- А куда ж?
Надворный советник убрал в карман свой револьвер.
Толпа перед гостиницей волновалась. Ландеман заметил, что славянских лиц в ней не осталось. Теперь здесь стояли только чимгины, и стало их несколько больше. Ни кто не кри-чал, не махал кулаками в сторону полиции, как это бывало во время беспорядков где-нибудь в Рязани или Иванове. Люди только о чем-то переговаривались да бросали на полицейских недобрые взгляды. Им пришлось отступить, чтобы пропустить еще одну коляску. На ней приехал доктор.
- Ну чего вы разводите тут? Чего разводите? – махал револьвером урядник Надеждин, пока врач со своим саквояжем в одной руке и белым халатом в другой торопливо шел к до-му, - Дядя Бартыш, ну скажи ты мне, чего вы тут устроили?
Перед ним, опираясь на длинную палку, стоял невысокий худой старик в меховой куртке, меховой шапке, с каким-то металлический медальоном на груди. «Шаман», - поду-мал Ландеман. Старик погладил медальон рукой.
- Отдайте ее нам.
- Опять да снова! Говорю тебе, это научная экспедиция. Научная, шаманская твоя голо-ва. Белый царь приказал…
- Белый царь не приказал. Он смотреть приказал. А трогать не приказал.
- Ты-то откуда знаешь? В Петербурге что ли был?
- Был – не был. А твой шаман сам ее взял. Пусть отдаст. Иначе плохо будет. Кырнак-терген.
- Ох… - Надеждин развернулся и взбежал на крыльцо вслед за доктором.
Пристав взял врача под руку и повел внутрь дома. За ним скрылись исправник, подпо-ручик и остальные. Только Ландеман остался. Он поймал Надеждина за рукав.
- Что это за кур… кырнак?
- Да шут его знает, ваше превосходительство. Я ихнюю тарабарщину не понимаю.
- А что они просят вернуть?
- Бабу каку-то откопал наш господин профессор. Вот они хотят ее назад закопать.
- Зачем?
- Простите великодушно, ваше превосходительство, я не чимгин, ихних сказок не знаю.
- Закуривайте, урядник, - Ландеман протянул полицейскому портсигар, - Что это за ста-рик?
- Благодарствуйте, - Надеждин взял сигарету, - Это дядька Бартыш. Он у них вроде ар-хиерея. Сейчас тут за главного.
- А он не?.. Беспорядков не будет? – Ландеман протянул зажигалку.
- Не извольте беспокоиться. Чимгины – народ смирный.
Стук заставил их обернуться. Старик подошел к крыльцу и ударил палкой по ступень-ке. За его спиной стояли два молодых парня, такие же невысокие, с похожими медальонами на груди. У одного в руке – короткий толстый сук с привязанными беличьими хвостами. Другой перебирал что-то вроде четок, только вместо бусин на тонком шнуре болтались когти и зубы крупных животных. Ландеман различил медвежьи, рысьи и росомашьи.
- Ну чего тебе еще, дядя Бартыш? – умоляюще спросил Надеждин.
- Я с ним хочу слово сказать.
- Господи, прости меня грешного! Сказано тебе…
- Постойте, урядник. Я слушаю вас, уважаемый Бартыш.
- Нынче ты от белого царя приехал?
- Ну… Можно сказать и так.
- Прикажи ему. Пусть Алтын-Чимин назад вернут.
- Что вернут?
- Королевну Алтын-Чимин. Пусть назад вернут.
- Бабу эту, ваше превосходительство.
Ландеман посмотрел на урядника, на старика, на его сыновей.
- А что будет, если ее не вернут?
- Большая беда. Горы сгорят. Тайга сгорят. Народ погибай! Верни Алтын-Чимин. – ста-рик настойчиво стучал палкой по ступеньке.
- Вот что, уважаемый, тут умерло много людей. Я должен разобраться.
- Что разобраться? Он ее выкопали, они ее увезли. Духи волнуются. Прикажи. Пусть вернут.
- Дай мне время, старик. И пусть твои люди разойдутся.
- Ай, белый человек! – старый шаман говорил грустно и укоризненно качал головой, - Разгневишь духов – сильно пожалеешь. Совсем беда… Совсем беда… Думай быстрей.
С тем он развернулся и пошел к толпе. Сыновья последовали за ним. Причем один по-махивал своим жезлом, а другой постукивал четками из зубов и костей, что-то тихо напевая. Начало темнеть. Ландеман поежился и направился к двери. Но перед самой дверью остано-вился, сообразив, что слышит более не гомон недовольства, а какое-то странное размеренное гудение.
Старик и его сыновья прошли в самый центр толпы, и чимгины окружили их плотной стеной.
- Камлать будет, - произнес урядник.
- Хм… - Ландеман покачал головой, - настоящие дикари!
- Смотрите-ка, ваше превосходительство!
Шаман взмахнул своим посохом, и неяркое алое сияние осветило лица людей. Сыновья шамана стали пританцовывать, согнувшись и выставив вверх левые руги. Ладони были со-гнуты так, что фигуры молодых колдунов напоминали фигуры журавлей. Размеренное топа-нье смешалось с ударами бубна, который, откуда ни возьмись, появился в руках старика. Движения этих троих завораживали. Ландеман даже встряхнул головой, словно хотел изба-виться от наваждения. И тут из-под ног Бартыша вырвались лепестки огня. Он отступил, и там где он стоял, остался костер, самый настоящий костер.
- Вот ты, елки-метелки! – вырвалось у Надеждина, - Чего творит, зараза!
- Это обычный фокус, - проговорил Ландеман, дотронувшись до лба, - Обычный фо-кус… - он словно старался убедить в первую очередь себя.
- Да уж! Фокус… - отозвался урядник.
Между тем Бартыш и его сыновья стали кругами обходить костер, а остальные чимги-ны начали бросать в него щепки, палки, небольшие поленья, видимо, принесенные с собой. А затем – пучки каких-то трав. Дым, поднимавшийся в темнеющее небо, приобрел сирене-вый оттенок. А метавшиеся в нем искры стали разноцветными, словно рождественские фо-нарики.
- Чего только не придумают! – Ландеман нахмурился.
- Ого, смотрите!
Урядник указал вверх. Ландеман поднял глаза и… Нет, это невозможно! Дым на мгно-вение приобрел черты женского силуэта.
В ту же секунду двор гостиницы распахнулась.
- Ваше превосходительство, профессор!.. – это был пристав.
- Что, умер?
- Да нет, пришел в себя. Буквально минуты две-три назад. Вас просит.
- Иду.
Поднимаясь по лестнице, Ландеман спросил:
- Вы ему сказали о погибших.
- Нет. Но, похоже, он и сам все знает.
- Откуда, интересно?
- Понятия не имею. Вот его комнаты.
Дверь отворилась. Первым на глаза Ландеману попался доктор. Пристав спросил его:
- Серафим Лукич, как наш гость?
Эскулап был в белом халате, протирал мокрые руки полотенцем.
- Слабость, пульс низкий, давление – тоже. Но стабилен. Не понимаю, что с ним. Мо-жет, какая-то местная инфекция? Впервые с таким сталкиваюсь, – он посмотрел на Ландема-на и представился: - Доктор Ильин.
Ландеман представился в ответ.
- Я так и думал, - сказал доктор, - Проходите. Он первым делом спросил о вас.
Ландеман вошел в спальню. Профессор Караганов был сухим, но крепким мужчиной лет шестидесяти с благородной седой шевелюрой и типичной академической бородкой кли-нышком. Сейчас он лежал на кровати, укрытый одеялом. Руки мелко подрагивали.
- Здравствуйте, Николай Ильич.
Веки профессора дрогнули.
- А, Евгений… Хорошо… У меня не много времени… Меня отпустили… отпустили, чтоб я сказал… - голос Караганова был высоким и дребезжащим.
- Отпустили? О чем вы, Николай Ильич?
- Молчи. Что-то ужасное происходит. Это он… Он… - профессор дышал судорожно, говорил торопясь, сжимая рукой запястье Ландемана, - Она приказала надеть белый камень, чтобы я не стал черным… Белый камень… - Караганов судорожно сунул руку запазуху и вынул округлый кусок нефрита, болтавшийся у него на груди, рядом с нательным крестиком, - И ты надень. Они там, у нее на сарко… на саркофаге… Это не она мстит…Это все он… Они отпустили, что бы я сказал – рвется твердь… Надо остановить твердь… Не понима-ешь?.. Ев… Евгений, друг мой… возьми мои дневники… Там все…
Пальцы профессора разжались, рука безвольно упала на одеяло.
- Николай Ильич! – Ландеман схватил профессора за плечи, - Николай Ильич!
Зрачки старого ученого закатились, веки смокнулись. Дыхание сделалось ровным, но очень-очень медленным.
- Доктор! – крикнул Ландеман.
Ильин вбежал в комнату, склонился над постелью профессора, приоткрыл глаз, пощу-пал пульс.
- Опять? Что ж за напасть?..
Взял с туалетного столика саквояж, вынул и быстрым движением вскрыл ампулу с на-шатырем, смочил ватку, поднес к носу профессора. Секунда, две, три, десять… Профессор не шелохнулся. Доктор медленно выпрямился.
- Ни чего не понимаю. Я пустил кровь, и дал понюхать нашатырь. Он очнулся. А те-перь… Второй раз я кровь пускать не могу. Рискованно.
- Что с ним?
- Простите, милостивый государь, но я не понимаю. Господин Базукин, может быть, мог бы что-то прояснить, но…
- Да уж, теперь он вряд ли что-то прояснит.
Доктор продолжал:
- По всем показаниям – легкий обморок, вроде солнечного удара… Но обычным обра-зом сознание вернуть не удается. Он словно спит. Может быть летаргия? Тогда я бессилен. Нужно вести его в Москву, в Европу!..
- До Урала четыре дня поездом, доктор. Какая Европа?! Наблюдайте его, назначьте си-делку.
- Как прикажете, ваше превосходительство. Вы, если не ошибаюсь, родственник?
- В какой-то мере. Не стесняйтесь в расходах, я все оплачу.
Пристав курил в коридоре.
- Ну, как?
Ландеман махнул рукой и потер лоб.
- Бред какой-то… Где наш молодой друг?
- У себя в номере. Взял в ресторане штоф, сидит, глушит. Переволновался, видать.
- Я бы тоже пропустил немного. Который его?
- Четырнадцатый.
- Благодарю…
Ландеман сделал несколько шагов и постучался. Ответа не последовало. Ландеман по-стучал еще раз, потом вопросительно взглянул на пристава. Тот пожал плечами.
- Андрей Андреевич, - надворный советник толкнул дверь и… - Да чтоб вам всем, мать вашу!
Стол, стул, открытая бутылка водки, стопка валяется на полу. Обугленный труп сидит перед тарелкой нарезанных соленых огурцов. Пристав чуть было не сбил надворного совет-ника, бросившись к двери.
- Ты ж нечистая сила!.. Эй, Федорыч!
Ландеман медленно вошел в номер и огляделся. Единственная комната. Дверь в туалет приоткрыта. Там пусто. Ни каких следов убийц, ничего не тронуто. Окно закрыто изнутри.
- Нет, это уже слишком, - он взял со стола штоф и сделал три больших глотка прямо из горлышка.
***
Теплый солнечный свет коснулся щеки. Хотя солнца не было. Свет исходил от неболь-шого озерца с чистейшей водой, озаряя шершавые гранитные стены.
- Ты сказал ему? – раздался шелестящий голос, - Учти, за это пришлось заплатить…
- Амичи? Где Амичи?
- Нет Амичи. Я Номун-хан, владыка закона предков.
- Тебя зовут или присылают?
- Не зовут и не присылают. У меня воля своя.
- Ты дух предков?
- Нет. Я не дух. Я воздух. Ветер. Черные небеса. Ты сказал ему, что хотел?
- Зачем ты спрашиваешь?
- Я же сказал – пришлось заплатить. Я хочу знать, зря потратился или нет?
- Почти. Мне не хватило сил.
- А ты хочешь, чтобы все было так просто? Не жди! Ты сам виноват.
- Ты злой, Номун-хан. Амичи дала мне воды. Ее голос… Где она?
- Там же, где Аменей. Там же где все были или будут. Закрой глаза и спи. Мне твои си-лы еще нужны.
***
2.
«Это место вне времени и пространства. Цивилизация, в нашем, европейском, понима-нии не заглядывала сюда никогда. Еще в поезде мы в упоении наблюдали – леса и леса, горы и горы… А какие тут реки! А водопады? Это прекрасная земля. Ее нельзя портить…»
Евгений Петрович оторвался от страниц дневника. Мелкий, но почти по-типографски правильный почерк профессора было очень легко читать, да и способностями литературны-ми Бог профессора не обидел. Только что-то заставляло постоянно прерываться, словно сам дневник не хотел, чтобы его читали.
Взгляд Ландемана упал на папку, лежавшую на столе. Он извлек ее из своего чемодана. В этой папке, среди прочего, лежала и телеграмма, полученная чуть более недели назад. Столько пришлось добираться от суетной Москвы до этого богом забытого уголка Сибири… Впрочем, быть может и не забытого?..
Ландеман помнил текст телеграммы наизусть: «Евгений, срочно приезжай в Усть-Каменск. У нас чрезвычайные обстоятельства, весьма странные трупы. Нужен криминалист твоего масштаба. На этом ты сможешь сделать диссертацию. Николай Караганов».
- Диссертацию… - шепотом проговорил Ландеман, - Тут не диссертацию, тут запросто книгу можно написать.
Он отложил дневник профессора, подошел к столу и налил себе водки. Она осталась, а обгорелого подпоручика, как и остальные трупы, унесли в подвал. Ландеман осмотрел их. Со времени смерти прошло несколько часов, но ни каких следов трупного окоченения он не об-наружил. Странно. Впрочем, судить еще рано.
Пристав с опаской и удивлением посмотрел на него, когда Ландеман решил занять но-мер покойного Алексеева.
- Вы что ж, ваше превосходительство, не того?.. Не опасаетесь совсем? Тут же такое…
- Опять, это ваше «такое»… Номер, как номер. Да и какой прикажете занять? Весь этаж в мертвецах.
- И все-таки… - Журавлев поежился, - Жутковато как-то. Можно в участке устроить-ся…
- Что, в кутузку меня хотите определить? – Ландеман хмыкнул, - Не волнуйтесь, дра-жайший господин пристав, я во время службы и не такое видывал, и не в таких местах ноче-вал.
- Да, Николай Ильич как-то обмолвился о вашей службе. Что же вы в отставку так рано подали?
- Надоело. Велите принести мой чемодан, Аркадий Фомич.
Водка была местной, отдавала хвоей, но вкус – чистейший. И непревзойденный хру-стящий соленый огурец на закуску…
Мысль о странности этого дела не давала покоя. Пусть это шайка каких-нибудь мест-ных фанатиков, но как они совершают убийства? И что там нес Караганов насчет того, что его отпустили? Кто отпустил? И про дневник… Впрочем, это вполне может быть бред боль-ного.
- Ладно, милостивые государи, - заговорил приват-доцент сам с собой – благо, выпитая водка начала действовать, - Будем делать вскрытие. Надо доктора не отпустить. Хотя причи-на смерти очевидна, но… Белый камень чтобы не стать черным. Белый камень… Николай Ильич надел белый камень, - Ландеман присел на край стола, закурил. – Глупость! Раньше он не был суеверным? Что ж, милостивые государи, подведем итоги, - он снова плеснул вод-ки в граненую стопочку и подцепил вилкой кусок огурца. Рассол капнул на скатерть… - Экспедиция в полном составе погибла непонятно как, местные просят вернуть находку на место и показывают какие-то шаманские фокусы, профессор надел «белый камень» и пребы-вает в коме. Я бы сказал, что все это отдает сумасшествием.
Ландеман усмехнулся своему отражению в зеркале на дверце платяного шкафа.
- Может тоже камушек надеть? Только ни кому не говори, а то на смех поднимут, - и погрозил отражению пальцем, - Ну, будь здоров.
Он опрокинул стопочку в рот, занюхал рукавом и закусил огурцом. Наедине с собой можно было пренебречь этикетом.
- М-да, пью один, как последний… К доктору что ли сходить, заодно посмотрю, как там профессор.
Ландеман затушил папиросу и направился к двери. Но вдруг приостановился, вглядев-шись в зеркало. Ему почудилось, что за окном промелькнуло что-то белое, напоминавшее человеческую фигуру. Мгновение он всматривался в отражение, потом обернулся и посмот-рел в окно. Все было, как обычно. Крыши, месяц, ветви деревьев с не облетевшей еще лист-вой…
- Да ну! - махнул Ландеман рукой, - Привидений мне еще не доставало.
И вышел в коридор.
Доктора в номере Караганова не оказалось. Ландеман осмотрелся, стараясь не шуметь, подошел к двери спальни и осторожно заглянул. Все без изменений. Медленно поднималась и опускалась грудь старика. Ночник горел над кроватью. Ландеман вошел. Ему вдруг до жу-ти захотелось присесть на кровать быть может, умирающего человека и самому стать сидел-кой. В конце концов они – далеко не чужие. Хотя Катеньки и нет больше.
Катенька, Катенька… Ах, глупость несусветная… Да, не часто вспоминал он сводную сестру.
Она была тремя годами старше Евгения. Родители взяли ее, когда почти сразу после свадьбы какая-то гадалка – шарлатанка чертова – за пять рублей предсказала матери, что своих детей у нее не будет. Юная Елена Гавриловна, бывшая весьма впечатлительной и суе-верной, впала в страшное состояние, даже слегла. И тогда отец - лейб-гвардии штаб-майор Петер-Генрих Ландеман – решил удочерить маленькую сироту. Это помогло. Но вскоре ока-залось, что Елена Гавриловна сама на сносях. Евгений родился, как главное доказательство шарлатанства всех предсказателей. И сам после частенько говаривал, что он де – живое оп-ровержение существования чего-либо сверхъестественного.
То, что Катенька – дочь приемная – знали все, и она тоже. Но так или иначе, а для Лан-деманов она была родным существом. Евгений даже ревновал порой. С Карагановым она по-знакомилась в шестнадцать лет. А через два года Николай Ильич сделал ей предложение.
Покойный отец был против этой свадьбы: Караганов почти на двадцать лет старше Ка-теньки. Но устоять перед слезами приемной дочери и уговорами любимой жены не смог. Ев-гению тоже не очень нравился тогда еще доцент Караганов, однако в ту пору он был занят совершенно иными вещами. Учеба, будущая карьера… К тому же известие о помолвке слег-ка запоздало по дороге в Петербург.
Евгений Петрович наклонился на спинку кровати и прикрыл глаза. Такие минуты были редкостью, когда его методичная и практичная до мозга кости натура вдруг начинала раз-мягчаться, что воск на горячей печи. Куда-то проваливался холодный педантизм, унаследо-ванный от отца, и сменялся широкой теплотой души, что дала ему матушка – дочь старин-ных русских бояр. Евгений не любил такие минуты. Потому гнал от себя все, что могло их вызвать – воспоминания, сожаления, сочувствие. Вот и сейчас он попытался отогнать от себя сострадание. Он выпрямился, затянулся папиросой и решительно развернулся спиной к тя-жело дышавшему на кровати старику.
Вдруг тихое шуршание послышалось справа. Ландеман повернул голову. В первое мгновение он похолодел, потому что ему показалось… Но тут же все прошло.
Из тени выступила стройная молодая женщина в белом платье и накидке, отороченной серым мехом. На голове ее была круглая шапочка, вышитая замысловатым узором. По кра-ям, словно жемчужины, тускло отсвечивали шарики из зеленоватого нефрита. Высокая, не-много выше Евгения Петровича, движения плавные, черты лица самые европейские. Навер-но, поэтому в первую секунду ему показалось, что это Катя… Впрочем, девушка действи-тельно была неуловимо похожа на нее и неповторимо красива…
- Вы погасили бы папиросу, Евгений Петрович, - произнесла незнакомка, - Ему и так трудно дышать.
И она протянула ему пепельницу.
- Да, конечно… Я как-то не подумал, - давя окурок в литом чугунном лапотке, прого-ворил Евгений, - А вы кто? Сиделка?
Девушка улыбнулась.
- Можно сказать и так.
- Вас прислал господин Ильин, - покачал головой Ландеман, - а сам, видимо, уехал. Жаль. Я, собственно, к нему по делу.
- Не волнуйтесь, - произнесла незнакомка, - Серафим Лукич не уехал. Жене хозяина стало нехорошо, а потом он остался ужинать. Спуститесь вниз.
- Отлично. Спасибо… - и надо бы быстрее спуститься в ресторан, однако Евгений мед-лил. Красота незнакомки притягивала его… - А вы сестра милосердия? Какое у вас образо-вание?
Ни чего спросить получше не мог? Вот и девушка улыбнулась, словно смеялась над глупостью вопроса.
- Не беспокойтесь. Я все умею.
- Ну все так все, - Ландеман смущенно улыбнулся в ответ и, сгорая со стыда, вышел из спальни, - Болван, - обругал он себя, поставил пепельницу с окурком на стол и пошел за док-тором.
Ильин на самом деле сидел в пустом ресторане. Кроме него тут были урядник Надеж-дин, оставленный приставом, и сам хозяин.
- Добрый вечер, господа, - сказал Ландеман, входя.
- Добрый, ваше превосходительство. Как ощущения? – доктор жестом пригласил его сесть, - Во всем доме нас шестеро. Даже половые сбежали, не говорю уж о постояльцах. Вот Марфе Михайловне сделалось нехорошо.
- Да, - кивнул хозяин, - Слава Богу, доктор дал ей успокоительного. Отужинать изволи-те?
- Помогло? Прекрасно. Да, сообразите чего-нибудь попроще, милейший.
- Сию минуту.
Ландеман обернулся к Надеждину.
- А что с наружи?
- Камлают, ваше превосходительство, - пожал плечами урядник. Он присел на подо-конник, скрестив руки на груди, и время от времени поглядывал на улицу, где толпа чимги-нов упорно не желала расходиться, - Я уж два раза выходил. Камлают.
- Эти люди серьезно верят в проклятие, Евгений Петрович, - доктор взял графинчик, - Водочки?
- Благодарю. Какое проклятие?
- Проклятие, которое падет на того, кто потревожит покой Алтын-Чимин. Вот, госпо-дин профессор потревожил, и люди погибли.
- Вы серьезно считаете, что это мумия их поубивала?
- Я материалист, ваше превосходительство. Как доктор, обязан им быть. Режем, заши-ваем, кости вправляем – тут не до мистики-кабалистики… Нет, конечно я человек верую-щий, и к причастию допущен был. А легенд чимгинских понаслушался – во! – он провел ру-кой повыше лба, - Даже господин Караганов у меня их под запись выслушивал.
- Вы специально их собираете?
Ландеман отстранился немного, чтобы дать возможность хозяину гостиницы поставить тарелки на стол. Холодная телятина, грибы с картошкой, квас.
- Нет, что вы? – отвечал доктор, - Просто память хорошая, да и любопытно бывает. Здешние легенды весьма отличны от других. Начать с того, что чимгины считают хребет Ка-ра-Тэнгер центром мира. Кстати, с географической точки зрения, они недалеки от истины. Здесь примерный центр континента.
- Ну а на счет проклятия этой Алтын… Как ее?
- Ваше здоровье, - поднял доктор стопочку, выпили, и он продолжил, закусывая, - Ал-тын-Чимин, Евгений Петрович. Золотая Королевна. В легенде говорится, что она была не-вестой Чингисхана, но отказала ему. И что когда Чингисхан явился сюда, чтобы взять ее си-лой, духи предков совершили обмен – даровали ему великую силу, а ей – вечный покой. Так народ чимгинов не был истреблен, и не стал частью чингисхановой орды. А королевну они считают вечной бессмертной заступницей.
- Бессмертной? А как же могила?
- Ну, - доктор пожал плечами, - Бессмертный, что, хуже других? У всех есть могилы, а у Алтын-Чимин почему не должно быть?
- Не вижу логики.
- А к чему тут логика, ваше превосходительство? В наших сказках тоже логики не мно-го. Ваше здоровье.
- Ваше.
Рюмки глухо звякнули.
- Люблю я местную водочку, - выпив, заговорил словоохотливый доктор, - Хорошо ее наши казачки делают, на кедровых орехах… Ну да на сегодня хватит. Жаль, послать записку не с кем.
- Какую записку?
- Жене, что до утра задержусь. Не оставлять же господина профессора без сиделки. А завтра она меня сменит. А потом наймем кого-нибудь…
- Постойте, а та сестра, что сейчас с ним?
- Какая сестра?
- Сестра милосердия…
Они несколько секунд смотрели друг на друга, потом, как по команде вскочили и бро-сились наверх. По дороге доктор не умолкал:
- Я ни какой сестры не оставлял. Говорю же, в гостинице шесть человек – хозяин с же-ной, урядник, вы, я да профессор…
- Не может быть. Я с ней говорил. Она пепельницу мне подала, чтобы…
Они вошли к профессору. Ночник мирно горел, освещая бледное его лицо. Грудь мерно вздымалась. Никого рядом не было.
Ландеман секунду стоял в растерянности, потом шагнул к шкафу, осмотрел окно, даже заглянул под кровать. Незнакомая красавица не оставила и следа.
- Чудеса в решете! – Евгений потер лоб, - Она здесь была! Я же не брежу!
- Ушла, может быть?
- Куда? Номера все заперты, окна закрыты. Мы сидели в низу, разве кто-нибудь спус-кался? И потом, она знала, что хозяйке нездоровится и что вы здесь ужинаете…
- Может, не все постояльцы съехали? – предположил Ильин, - Хотя Арнольд Арноль-дович определенно сказал… Постойте-ка, а это что?
Доктор указал на столик возле кровати. Ландеман обернулся. На столике лежал не-большой нефритовый шарик на тонкой нити. Евгений поднял его. Теплый.
- Чимгин сказал бы – слеза Алтын-Чимин.
- В смысле?
- Это амулет, оберег от злых сил. Легенда говорит, что золотая королевна бежала по ле-су и плакала. И слезы ее превращались вот в такие кусочки нефрита. Кстати, они есть не у многих. Только шаманы могут такие носить. Я видел всего раза два или три.
- И откуда он здесь?
- Может, одна из находок профессора?
- Все находки в пятнадцатом номере. Все упаковано и опечатано. Мы проходили мимо двери. Печать на месте.
- Ну тогда… - доктор развел руками, - Алтын-Чимин принесла.
***
- Кто посмел помешать?!
- Кто посмел отпустить?!
- Кто забыл свою клятву?!
Эхо прокатилось меж каменных стен, а в ответ – молчание. Лишь вода журчит. Туск-лый свет свечи горит не колеблясь, потому, что воздух недвижим и вязок, как кисель.
- Можно немного воды?
- Он проснулся. Подойди к нему…
- Подойди, и спроси…
- Звал ли он Аменей…
- Ты звал Аменей?
- Ты вернулась?
- Не говори ничего. Вот, это сладкий мед. Пей.
- Спасибо. А кто кричал?
- Духи волнуются. Повелитель закона злится. Она просит за тебя. А это – не по закону.
- Кто просит?..
- Пей и спи. Нужен тот, кто изменит закон. Пей и спи… Пей и спи… Пей и спи…
***
«Это прекрасная земля. Ее нельзя портить…»
Ландеман медленно перелистывал страницы толстой тетради. Он принес дневник про-фессора из своего номера и, оставив там вещи, устроился в гостиной, в кресле у окна. Поче-му он это сделал? Доктору сказал, что сам побудет с Карагановым, хотя не из-за профессора он перешел в Карагановский номер. Странное предчувствие не оставляло его. Словно какое-то предвидение теплилось в мозгу. И еще… Лицо незнакомки в белом ни как не давало по-коя…
Серпик месяца зарылся в облака. Ветер качал ветви деревьев. А под окнами гостиницы все горел небольшой костер, и шаман вытанцовывал, постукивая палкой в бубен. Он танце-вал и танцевал, как заведенный. А два других – его отец и брат – сидели на земле, отдыхая. Шли минуты. Когда молодой шаман устал, на смену ему пришел второй брат. Он принял бу-бен и биту, замер на мгновение перед костром, потом вытянулся, напрягся, как струна и вдохнув всей грудью, приглушенно запел тонким фальцетом. Остальные люди, окружавшие шаманов, подхватили уставшего камлать колдуна и посадили на землю рядом с отцом. Чьи-то руки протянули чашу с водой. Но шаман даже рук поднять не мог, и тогда его стали по-ить, как больного ребенка. А брат меж тем, кружась и пританцовывая начал кружить у кост-ра, то и дело утробно выпевая что-то на своем языке и отмеряя ритм заклинания бубном.
Минут сорок Ландеман, как завороженный, смотрел на это, затем откинулся на спинку кресла. «И как они не устают?» - пронеслось в голове.
Потом взгляд его упал на страницу дневника, и Евгений Петрович удивленно выдох-нул. Дневник, в который он, пока наблюдал за камланием, даже не заглядывал, сам собой от-крылся на странице с зарисовкой профессора – пляшущим перед костром шаманом. Быстрый мелкий почерк Караганова давал пояснение: «Камлание – один из самых распространенных и самых загадочных обрядов у местных языческих народов. Во время него шаман впадает в странное состояние, которое считается единением с миром духов и демонов. От них он, яко-бы, получает приказы или объяснения и даже способен влиять на них. Обычно для того, что-бы впасть в такое состояние, шаманы употребляют разные травы или смеси трав и минера-лов, вызывающих опьянение. Однако – что весьма удивительно чимгинские шаманы входят в транс только при помощи песнопений и заклинаний. Зарисовка : камлание шамана по име-ни Тигирь, деревня Ак-Яран, отроги Кара-Тэнгер, июнь 1894 года».
Мгновение он рассматривал карандашный набросок. Лицо шамана показалось ему зна-комым. Впрочем, все лица азиатского типа похожи. Как и европейские…
Евгений Петрович перевернул несколько страниц. Такие же зарисовки двухлетней дав-ности. Ландеман отложил тетрадь и взял другую. На ней значилось: «Экспедиция к пещер-ным могилам. Лето 1896 года». Нужную страницу удалось найти почти сразу.
На ней значилось:
«27 июля 1896 года, ущелье реки Увай, хребет Кара-Тэнгер.
3.45 дня.
Сегодня прошли еще четыре версты. Трудно, лошади наши непривычны к таким мес-там. Хорошо, что вьючных взяли местной породы. Но и они устают. Впрочем, торопиться нам не куда. Цель наша близка. Потому я приказал сделать привал уже в три по полудни. Ка-зачки вместе с подпоручиком отправились на охоту. Тыртыш Бакинчин с ними. У него есть ружье – отличный «Бердан» 91-го года, но он почему-то взял с собой лук и стрелы. Вероят-но, это связано с какими-то чимгинскими поверьями. Вокруг этих гор много сказок. Вчера высмотрел каменное капище в урочище Ал-Тарпак. Пожалуй, оставлю Маневского на хозяй-стве, да схожу туда с Василий Карповичем. Здешние капища весьма напоминают мне запад-ные, вроде Стоунхенджа, хотя какая тут может быть связь?
8. 25 вечера.
Да они определенно напоминают Стоунхендж, только сориентированы не на Луну. Что это может быть? Ошибка строителей или последствия подвижек земной коры? В следующем году займусь этими капищами. А пока наша цель – могильник. Там главная загадка. Жаль, в прошлом году мы лишь поверхностно с ним ознакомились. Но даже такое знакомство интри-гует не хуже шекспировских пьес.
Кстати, на реке, как раз напротив лагеря – пороги. Только какие-то необычные. Восемь островерхих скал торчат поперек ущелья, как зубы дракона. Другого сравнения привести не могу. А как раз посередине – девятая. Она разломлена, как будто сильным ударом. Странное впечатление производит. Словно тому дракону кто-то выбил зуб. Ян Петровский взял образ-цы. Но говорит, что так расколоться скала сама не могла. А при тектоническом сдвиге раско-лолись бы и другие. Сказал, что отнесет это к загадкам Кара-Тэргера.
Наши казачки кого-то подстрелили. Но мелочь. Не то куропатку, не то что. Отличился Тыртыш со своим луком. Подбил молодого изюбря. Сейчас колдует с какими-то травами, говорит – местная приправа. Попробуем…»
«28 июля 1896 года, ущелье реки Увай, хребет Кара-Тэнгер.
2. 20 дня.
Подниматься стало значительно легче. Река здесь уже, и между берегом и скалами рас-тет меньше деревьев. Мой ботаник Сережа Грошев вьется вокруг каждого кустика. Рассчи-тывает найти реликтовый можжевельник или еще какую-нибудь редкость. Может, и повезет. Меня больше интересуют петроглифы, оставленные кем-то в горах. Это что-то вроде обере-гов. Мы с Маневским и Поиловым извели два блокнота, срисовывая их. Тыртыш Бакинчин вьется рядом и все выспрашивает, что мы такое делаем. Как бы он не стал считать нас шама-нами. Хотя, у шаманов здесь гигантский авторитет. Может оно и к лучшему.
8.10 вечера.
На исходе дня, часов около шести, прошли странное образование - каменная стена ес-тественного происхождения, почти идеальный круг, высотой сажени полторы. И прерывает-ся лишь в одном месте, словно это ворота. Вполне возможно, что в таком природном форте могло существовать поселение, и достаточно крупное. Отметил это место на карте. Обяза-тельно займусь им в следующем году.
Базукин с Грошевым сделали вылазку на ту сторону реки. Для этого сколотили не-большой плот. Грошев утверждает, что на том берегу растут нехарактерные для этих мест степные злаки. Словно кусочек монгольской степи перенесли в эти горы. Все возможно. Ес-ли верить легендам и летописям, здесь бывали и Чингисхан, и Тимур. Правда, с разницей в двести с гаком лет. Могли что угодно завести на копытах своих коней. Не удивлюсь, если завтра Сергей принесет откуда-нибудь настоящую верблюжью колючку!..»
«29 июля 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
3.00 дня.
Наконец то! Разбиваем базовый лагерь. Я вытащил из тюков все свои археологические принадлежности, мои дорогие скребочки, щеточки, кисточки… Как пушкинский царь-кощей, над ними трясусь. Все! Теперь господа зоологи и ботаники, геологи и картографы пе-реводятся в разряд землероев. Шанцевый инструмент распакован. Завтра наметим границы первого раскопа. А пока отправил Яна Петровского и Осипа Фишбаума в кампании с нашим доблестным подпоручиком составить мне план местности.
Здесь обширное плато, поросшее в основном высокими травами. Верст пять в длину и две-две с воловиной в ширину. Пейзаж скорее степной, чем таежный. Но есть перелески из еловника и сибирского кедра. Несколько родников с жутко холодной водой. А как же, мерз-лота! А в центре озерцо с заболоченными берегами. Курганы в паре часов ходьбы от лагеря. Но мы ходить не намерены. Будем работать партиями по трое. Сам я, вернее всего, буду там постоянно. Не терпится. Ужас как не терпится! Согласно легенде, в одной из могил принцес-са Алтын-Чимин, невеста самого Чингисхана. Хотя по другим вариантам – Тимура Великого. Вообще-то, сомнительно и то и другое, и курганы выглядят несколько древнее…»
«30 июля 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
4.55 вечера.
Сняли первые пласты дерна. Сердце замирает! Как мальчишка впервые оказавшийся в постели с женщиной! Сладостное ощущение. Забыл про все на свете. Первый курган – и пер-вые же артефакт – женский головной убор с нефритовыми шариками. Отменно сохранился, почти не истлел. И серебряная бляшка, вероятно – часть какого-то медальона. Все возможно. Легенда говорит о том, что Алтын-Чимин не носила ни каких украшений, кроме как из неф-рита и серебра.
Устал, клонит в сон. Маневский принес из основного лагеря приличный котелок каши с мясом. Это все тот молодой изюбрь. Бакинчин, хитрец, переложил мясо одному ему извест-ными травами, и оно совершенно не портится, хотя здесь довольно-таки тепло. Грошев ужом вьется вокруг чимгина, выспрашивает все о травах. Глядишь, диссертацию напишет. Не знаю, стану ли ужинать. Или найти врага, согласно китайской поговорке?»
«1 августа. 7.00 утра.
Странно. Сон приснился. Ни как не могу оправиться. Нет, это же только сон. Нельзя же принимать всерьез, ей Богу! Хотя так хладнокровно может относиться ко всему только Евге-ний. Не понимаю, откуда у него такая черствость, которую он называет твердым характе-ром? Ну да Бог с ним. Господа ученые сварили чай. Сейчас по кружечке, и за работу.
1 августа 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
5. 30 вечера.
Ничего особенного. Скелет жеребенка. Горшки. Позже выясним с чем. Пара нефрито-вых амулетов. Но вплотную подошли к надгробью. Фишбаум зацепил его лопатой. Завтра расчистим окончательно. Там какие-то знаки. Не то письмена, не то петроглифы».
«2 августа.
Чертовщина. Сейчас шесть утра, все еще спят. А мне приснился тот же сон. Такой ре-альный, что боюсь засыпать. С чего мне все это видится? Нет, прилягу еще. Надо успокоить-ся».
«2 августа 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
5.45 вечера.
За работой понемногу отлегло. Расчистили верхнюю плиту надгробья. Знаки ни чего общего не имеют с петроглифами в горах. Однако же, это явно не письменность. Скорее на-поминает рисунок тайских татуировок. Сменили тройку. Но Фишбаум решил остаться. Он говорит, что верхняя плита не из гранитных пород, характерных для этого района Сибири, а скорее из уральских известняков. Желает осмотреть все стенки могильника. Не понятно! С чего везти сюда уральский известняк, если и здесь камня полно? Думаю, ее высочество Ал-тын-Чимин порадует нас еще тысячей сюрпризов!»
«3 августа 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
6.10 вечера.
С утра вскочил, как ошпаренный. Опять тот же сон, словно Катенька горит в костре. Господи! Руки дрожали до полудня. Фишбаум спрашивает, что со мной. Маневский привез из базового лагеря успокоительные капли. А что я могу сказать? Сон видел страшный?.. Ах, Катенька, Катенька…
Плиту сегодня трогать не стали. Вели раскоп вокруг. Сон, проклятый из головы не идет. Все чудится, что тронем плиту, и случится что-то нехорошее. В узоре на плите видится костер, словно человек горит в нем. Пожалуй, уеду в базовый лагерь, отдохну пару дней. Нервы, нервы…»
«4 августа 1896 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
10.00 утра.
Прекрасно выспался. Все кошмары, которые снились на раскопе, ушли, как ветром сду-ло. Все это моя проклятая мнительность. Сегодня же вернусь к кургану, и не с пустыми ру-ками. Захвачу фотоаппарат. Заснимем все. И вскрытие плиты, и внутренность могилы, и те-ло, если оно там есть. Мне кажется, это будет настоящее открытие! Сибирь – это не глухой забытый край. Здесь существовали великие цивилизации!
6.25 вечера.
Это колоссально! Правда, без проблем не обошлось. Плитой чуть не придавило нашего боевого подпоручика. Ян Петровский подвернул ногу. Но все это – досадные мелочи! Преж-де всего – в могильнике обнаружили саркофаг из дерева. Прекрасная сохранность! Древеси-на ни сколько не тронута гниением. Он имеет форму большого листа ракиты. Снизу сужен, к верху расширяется, как чаша. По бокам искусно вырезаны крылатые олени. Ни разу не встречал ничего похожего. Над изголовьем металлическая маска, изображающая лицо моло-дой женщины. Черты лица вполне европейские. Еще одна загадка. Неужели принцесса не была представительницей монголоидной расы? Если так, откуда она? Из центральной Азии, или, может быть с Урала? Будет над чем поразмыслить.
Саркофаг извлекли из могильника и перенесли в отдельную палатку. Фотоаппарат, на-верное, устал снимать. Придется проявлять более полусотни пластинок только с сегодняшне-го дня! Жаль, что я не владею этим чудом техники, а то непременно бы сделал все сам. Ну ничего, господин студент Лосенко – сын владельца фотоателье. С детства все об этом знает. Отправлю его в Усть-Каменск, пусть проявит и напечатает снимки. Но после. А завтра от-крываем саркофаг. Пусть снимает еще. Эх, жаль, нет у нас аппарата братьев Люмьер!»
«5 августа 1895 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
11.00 утра
Прекрасно выспался в базовом лагере. Наскоро позавтракал, и вот я здесь. Странно, Осип Фишбаум сам не свой. Сидит на отшибе, курит без конца. Спросил, что с ним. Он отве-тил, что ничего. А глаза шальные. Надо будет показать его Базукину. В конце концов он еще и врач экспедиции.
Сижу в палатке рядом с саркофагом. Удивительное зрелище. Не устаю удивляться ис-кусной резьбе и ковке накладок. Они не из железа, не из бронзы, и точно – не из серебра. По-хоже, какой-то сплав. Если так, то здешние кузнецы были весьма умелыми ремесленниками. Осип Андреевич говорил, что это похоже на платину. Вряд ли. Такое количество платины в те времена – маловероятно. Подходит время. Вот и Лосенко ставит свой аппарат. Просто сердце захватывает! Сейчас мы его откроем.
6.10 вечера.
Это невероятно! Это трудно описать! Оказывается, саркофаг был цельным! Но как он стал полым внутри и как туда поместили тело? Сергей Маневский предположил, что дерево просто срослось за сотни лет. Но как же структура? Невероятно! Досадно, что испортился фотоаппарат. Лосенко не может понять, что случилось. Я отправил его в базовый лагерь. Может, починит. Если нет - поедет в город за вторым.
Мы спилили верхнюю часть саркофага. Пришлось пожертвовать несколькими резными фигурами. Когда сняли крышку, странно повели себя некоторые приборы. Походный хроно-метр пошел вспять. Словно его сильно намагнитили. Впрочем, это мелочи.
Главное – тело!
Невероятно! Оно сохранилось лучше египетских мумий! Лежит на боку, скрестив руки на груди, как и во многих сибирских захоронениях. Несомненно это – женщина. Достаточно молодая. Видимо, нет и тридцати. Фишбаум и Петровский сделали всевозможные замеры и зарисовки. Рост – 2 аршина 11 вершков – почти 190 сантиметров. Вес – порядка тридцати трех фунтов – около 14 килограмм, значит при жизни весила не мене 60-ти. Волосы светлые, насколько можно судить. Возможно даже блондинка.
Сохранилось длинное льняное платье и – частично – меховая накидка. Серые соболя – большая редкость. Мех кое-где истлел, но большая часть уцелела. На ногах сапожки мягкой кожи, возможно из Китая или Монголии. Такие и сейчас там носят.
Из украшений – височные кольца и перстень, все – из серебра. Нашитые на платье и накидку бусины – из нефрита. Похоже на свадебный наряд. Головной убор почти такой же, как уборы нынешних чимгинских женщин. Сохранилась вышивка шелковой нитью и бусины так же из нефрита. Я датирую находки концом 12-го, началом 13-го века от Рождества Хри-стова. Времена Чингисхана. Возможно, миф об Алтын-Чимин имеет реальные исторические корни. Кое-что свидетельствует о насильственной смерти. Но судить пока рано.
Женщина действительно европейского типа. Если это не следствие пребывания в моги-ле. Кожа достаточно светлая, на сколько об этом можно судить. На тыльных сторонах кистей рук – татуировки. Снова крылатые олени и еще что-то, что скрывает платье. Обязательно проведем осмотр и вскрытие. Пока укрыли саркофаг непромокаемой тканью. Я планирую завтра доставить из базового лагеря специальный термический контейнер. Перепады темпе-ратур вредны для всяких мумий. Не преувеличивая могу сказать – ЭТО перевернет научный мир. Да и весь остальной тоже.
Господа участники экспедиции накрыли небольшой банкет по случаю успеха. Правда, без шампанского или другого хмельного. Я строго запретил, а вот сейчас и сам немного жа-лею. Ну да ничего, Казаки привезли квас, да и чай – тоже на пользу…»
«Боже мой. Опять. Она горела в костре, а я не мог помочь ей. И у нее был ребенок. Бо-же мой… Трудно писать. Руки трясутся. Ночь еще. Часы встали. Похоже, испортились. Луна почти в зените. Значит, около часа по полуночи. Нет, я уже не засну. Проклятый сон. Про-клятый сон.
6 августа 1895 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
10.00 утра.
Все-таки я задремал. На этот раз обошлось без кошмаров. Но сон все же был. Я увидел Катеньку в белых одеждах, как у Алтын-Чимин. Она была в какой-то пещере или на дне уз-кого ущелья. Со свечой. Перед ней на плоском камне лежал грудной ребенок. И она пела. Только не знаю, что. Помню, что пела, а не помню, что. Мне стало так грустно. Проснулся в слезах. И до сих пор не могу прийти в себя.
Ходил к саркофагу. Представил себе эту женщину живой. Молодая, стройная, красивая, наверняка – богатая. Как же она умерла? Вспомнил Катеньку. Мы ведь ее даже не похорони-ли. Просто пришло известие, что пароход затонул, и спаслось всего несколько человек. А Ев-гений именно после этого так очерствел и замкнулся. Впрочем, его всегда больше интересо-вали трупы и преступники. Я удивляюсь, как он не сорвался в Британию, чтобы ловить Дже-ка-Потрошителя? Однако, стоит все же признать, он любил ее по-своему.
Дурное здесь место. Как я раньше не замечал? Птиц почти нет. Одни вороны. Да и зве-ря нет. Даже гнус не тревожит. Осип ходит хмурый, как туча. Петровский тоже какой-то дер-ганый. Базукин нашел меня подле саркофага и спросил, когда отбываем назад. Я ответил, что экспедиция еще не завершена. Он, кажется, был раздосадован этим. Ладно, господа хорошие, все равно могильник почти полностью раскопан. Дам команду сворачиваться. А завтра пой-дем назад, в Усть-Каменск. И заберем отсюда нашу принцессу. Дурное место здесь…»
«7 августа 1895 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
11.20 вечера.
Мы в базовом лагере. Первым делом уложили саркофаг с принцессой в контейнер. Хо-рошее изделие Ижорского завода. Заказное. Почти что сейф! Главное – изолированный, на подобие термоса. Теперь и телу, и саркофагу ничего не грозит. Доедем до Москвы в полной сохранности.
Фрол Лосенко так и не починил фотоаппарат. Я спросил – почему, а но заявил, что ме-ханизм в порядке, но почему-то не работает. Механик! Я его отругал, но посылать в город не стал. Один не доберется. На такое способен либо наш Тыртыш, либо кто-то из казаков.
Странное дело, мне опять приснился сон. Снова видел ту же пещеру, только на этот раз там было две женщины в белых одеждах. Они пели над младенцем, я понял, что младенец болен или умирает. Так стало тоскливо! Только тем и развеялся, что свернули палатки, по-грузили находки на лошадей и ушли от кургана.
За ужином произошла еще одна странность. Тыртыш уверял, что отроги Кара-Тэнгер – места безлюдные, а в лагере появился гость. Седой старик-чимгин. Словно из воздуха возник перед костром. Странно, что собаки его не учуяли, когда шел по лагерю. Наш проводник ему кланялся, словно барину. Мы пригласили поужинать с нами, а старик отказался. Сказал что-то Тыртышу по-чимгински и отошел. Я просил перевести. Бакинчин объяснил, что это некий дядя Якшиндаш, шаман, и что он недоволен нашей экспедицией и тем, что мы потревожили пещерные могилы. (Кстати, почему они называют эти курганы пещерными могилами? Мо-жет, это просто неверный перевод?) Требует вернуть золотую королевну на место, иначе ве-ликий дух Кара-Тэнгер обрушит на людей свою месть. Глупое суеверие, но Тыртыш, похоже, всерьез воспринял угрозу старика. Догнал его, о чем-то долго говорил с ним. Я не стал выс-прашивать. Завтра много работы. Петровский с Фишбаумом собираются обойти окрестности и взять геологические образцы. Это еще фунтов пятьдесят-шестьдесят груза. К вечеру пла-нируем подготовить все к переходу. Послезавтра снимаемся с места».
«8 августа 1895 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
11.00 утра.
Это невероятно. Фишбаум погиб. Боже ты мой! Утром первым проснулся подпоручик и обнаружил, что Осип сгорел в костре! Упал и сгорел! Все обуглено. Огонь не тронул только ноги. Ужасное зрелище. Все в полной прострации. Более всех ошарашен Лосенко. Еще бы! Ему только двадцать! Я-то еле пришел в себя, а этот мальчик!..
Базукин говорит, что Фишбаум мог быть пьян, но в вещах его нет хмельного. Или же его оглушили. Но кто? Не тот же, в самом деле, вчерашний старик-шаман! Да и ушел он дав-но. Сердечный приступ или гипертонический удар наш врач отрицает. Осип был отменно здоров. Все удручены таким событием.
7.00 вечера.
Пропал Тыртыш Бакинчин. С обеда его нет. Вещи забрал и сбежал. Подпоручик Алек-сеев уверен, что это он мог оглушить Осипа. Я не очень в это верю, но его бегство подозри-тельно. Может и вправду шаман ему наговорил всякого. Любого человека можно запугать или заставить. Странно, чимгин этот казался мне безобидным малым.
В любом случае нужно поскорее выбираться из этих дебрей. Мы все проверили ору-жие. Мало ли что. Теперь и я без «Нагана» ни шагу».
«9 августа 1895 года, урочище Ага-Тепе, хребет Кара-Тэнгер.
8.30 вечера.
Кажется все немного успокоились. Завтра выйдем к реке Увай, а там уже не заблудим-ся. Можно даже попробовать сплавиться вниз на плотах. Это гораздо быстрее. Хотя я про-тив. Рискуем потерять нашу сибирскую принцессу. Люди несколько приободрились, но все равно витает над нами некий демон угрюмости.
Беднягу Фишбаума везем в большом ящике из-под инструментов. Не хоронить же его посреди тайги без отпевания! Жестокая ему досталась участь. Он был не плохим геологом. Как рассказать семье? Бедная Луиза Францевна! Как она перенесет гибель сына? А как мы перенесли потерю Катеньки? Как я с ума не сошел?
Я снова видел ее во сне в той пещере. И Катенька была в одеянии Алтын-Чимин! Она плакала. Жутковатое ощущение, ей богу. Словно кто-то нарочно насылает на меня эти сны. Может, все же есть какое-то проклятье? Впрочем, что это я? На носу двадцатый век, а я все-таки университетский профессор.
Алексеев настоял на усиленной охране лагеря. Теперь будем дежурить по двое. Первы-ми – он и подхорунжий Косарев. После полуночи их сменят Петровский и подхорунжий Па-лый. А уж утром – Маневский с Грошевым. Странная получается экспедиция».
«10 августа 1895 года, ущелье реки Увай, хребет Кара-Тэнгер.
Сейчас 8 вечера. Никогда и подумать не мог, что будет страшно вести дневник. Словно заново переживаешь этот кошмар. Они дежурили с полуночи до 4-х утра. Маневского с Гро-шевым разбудил подхорунжий Ефим Палый. Ян Петровский мертв. И не просто мертв. Он словно сгорел, обуглился. Меня подняли, всех подняли.
Ян сидел довольно далеко от костра, прислонясь спиной к дереву. В руках – его люби-мый «Винчестер». А сам весь черный. Одежда сгорела. Но что самое жуткое – под ним не-тронутая зеленая трава. Как это возможно? И кора на ели совершенно целая! Ни каких сле-дов огня.
Мы положили его рядом с Осипом. Вот уже два трупа в экспедиции. Я совершенно сбит с толку. И если честно, мне страшно.
Алексеев заявил, что это вредят чимгины и решил прочесать окрестности лагеря. Часа два они с казаками и членами экспедиции осматривали все вокруг. Со мной остался Грошев. Он сидел в обнимку с винтовкой подальше от костра. Боюсь, как бы не спятил от страха.
Когда все вернулись, так ни чего и не найдя, подхорунжий Палый сказал, что надо по-скорей выбираться отсюда, а тела зарыть. Все были согласны. Без завтрака мы свернули ла-герь и весь день, не делая привалов, шли к реке. Я настоял, чтобы Осипа и Яна не хоронили. Везем бедолаг с собой.
Я все время думаю об одном: если это чимгины решили защитить свою святыню, поче-му они не нападут открыто? Нас же так не много? И почему ничего не учуяли собаки? У нас четыре сторожевые овчарки! И как можно сгореть вдалеке от огня?
Полчаса назад закончили обустройство лагеря на берегу реки Увай. О том, чтобы сплавляться на плотах – и речи быть не может. Сплошные камни, пороги. Саркофаг запросто можем в воду уронить. Алексеев расставил вокруг дымовые ловушки. Уверяет, что теперь никто не сможет незаметно приблизиться к лагерю. Посмотрим».
«11 августа, ущелье реки Увай, хребет Кара-Тэнгер.
9 часов утра.
Ночью никто не спал. Все сидели посреди лагеря, вокруг контейнера с саркофагом, с оружием наизготовку. Это паранойя, господа! Но все просидели молча, подальше от огня, всю ночь напролет. И я тоже.
Впрочем, ничего не случилось, и с утра Маневский и Базукин занялись завтраком. Од-нако, настроение у людей препоганое.
Мне ночью пришла здравая мысль: разобраться с этими странностями может, пожалуй, только один человек – Евгений Ландеман. Он такое не пропустит. Я набросал текст теле-граммы и передал нашему подпоручику. Верхом он гораздо быстрее нас доберется до Усть-Каменска и отправит ее. По моим расчетам Евгений приедет в Усть-Каменск практически одновременно с нами.
Через полчаса начнем движение. И да поможет нам Бог!»
«Сегодня пятнадцатое. Писать не могу – руки дрожат. Чертова привычка – излагать все на бумаге. Последние четыре дня стали единым кошмаром. Мы выбирались из этой прокля-той тайги и днем, и ночью. Сейчас я сижу в пятнадцатом номере здешней гостиницы, сарко-фаг подле меня и я пишу в дневнике: мы наконец-то вырвались.
Не могу описывать всего. При одном воспоминании холодеет внутри. Лес молчал, как мертвый. Солнце словно пропало. Тучи и дождь, мелкий, противный, нудный и изматываю-щий дождь и днем, и ночью. А вчера был град. Льдины с кулак сыпались с неба, словно по-года сошла с ума. У меня все плечи в синяках.
Я справлялся у господина Свириди. Поезд из Красноярска будет только завтра ближе к вечеру. Жду Евгения, как благословения Господня. Если не поможет он, то я не знаю… Хо-чется убраться отсюда поскорей.
Погибли еще четверо. Каждое утро мы находили новый труп. Сначала подхорунжий Косарев. Потом мой секретарь. Потом другой подхорунжий. Последним вчера нашли Фрола Лосенко. Бедный мальчик! Мы стояли над обугленным телом и ничего не могли сказать. Он все так же прижимал к себе винтовку, которая не смогла его не спасти, не охранить… Сердце сжималось. Я забросил дневник. Базукин впал в истерику. Пришлось делать ему укол. Слава Богу, я умею. А он кричал – кто следующий?! Боже праведный, что же происходит? Мы об-речены?
Я тысячу раз слышал о проклятии гробниц. И не верил. Я вскрывал скифские и славян-ские курганы. Мы раскапывали угорские и германские захоронения – и ничего. Лишь иногда кто-нибудь по невежеству поранится и занесет себе трупного яду. А сейчас! Это не трупный яд. Я не знаю, что это!
Саркофаг передо мной. Я открыл контейнер и смотрю на него, на эти платиновые на-кладки. На крылатых оленей, на узор… Он ручейком вьется по отшлифованной поверхности дерева, складываясь то в подобие виноградной кисти, то в какое-то животное или птицу. А может быть это письмена неизвестной нам культуры? Может быть здесь записан наш приго-вор? Крышка чуть сдвинулась. Мне виден кусочек белого платья с нефритовым бисером. Ал-тын-Чимин, золотая королевна, я так близок к тому, чтобы поверить в твое проклятье!
Нет, надо успокоиться. Это все страх. Он доводит нас до безумия. Какое облегчение было войти в город, поселиться здесь, просто принять ванну. Я заказал половому коньяк. Вид мощеных улиц и торговых лавок успокаивает. Напротив гостиницы какой-то мужик кормит воробьев хлебными крошками. Скорей, скорей должен приехать Евгений. Он столько лет был на государственной службе. Чины так просто не дают. Он прояснит это дело. Он уз-нает, кто убивает моих людей!..»
«Это была она. Это было чудо. Все, что я знал, все, во что я верил не стоит и гроша. Потому что это была она. Я не спал и не бредил. Это была она.
Тихий шорох донесся из темноты. Я обернулся. Я уже собирался лечь, правда заснуть и не надеялся, снял пиджак и жилет. И вдруг… В первую секунду я похолодел. Я увидел Ка-теньку! Но тут же это прошло. Передо мной стояла высокая стройная красавица в белом на-ряде с нефритовыми бусинами, в меховой накидке, отороченной мехом серебристых собо-лей, с короткими светлыми волосами, в шапочке, расшитой шелком. Я попятился. Она вы-шла из темноты. Я слова не мог сказать. Я не знал, что подумать. Но я сразу понял – это зо-лотая принцесса Сибири.
Несколько секунд она смотрела на меня. Во взгляде ее была боль и тоска. Потом она села на кровать.
«Ты совсем не злой, - услышал я мягкий грудной голос, - Почему же тогда?..» - и белая принцесса закрыла лицо руками.
Я все еще не мог прийти в себя от изумления и задал самый глупый вопрос, какой только мог:
«Вы кто?»
Она вдруг горько усмехнулась, отняв ладони от лица, гордо выпрямилась и произнесла:
«Меня зовут Аменей. Я дочь Энрыш-хана, властелина Чмгина, повелителя шаманов, друга Кара-Тэнгера. А ты кто?»
«Я?.. - мысли в голове прыгали, как бешеные блохи, я почувствовал себя так, словно я безусый школьник на главном экзамене. Говорил я сбивчиво и торопливо, - Я… Караганов Николай Ильич… Дворянин, профессор, действительный статский советник…»
Глупее и придумать нельзя ответа. Но не каждый день происходит чудо.
«Советник? Ты советуешь своему царю?»
«Нет… Я учу молодых студентов в университете в Москве…»
«Учишь. Так ты учитель!.. Это достойное занятие. Что же ты делаешь здесь?»
«Я? Понимаете, это археологическая экспедиция. Мы изучаем историю здешних мест, здешнего народа. Я надеюсь написать книгу о народе чимгинов, и…»
«И для этого разрываешь могилы?»
Я вздрогнул. Голос ее стал каким-то странным. Глухим и зычным одновременно, даже с хрипотцой. В любом случае в нем слышалась угроза.
«Простите. Это часть работы. Понимаете, изучая останки людей, мы узнаем многое об их жизни, их профессии, в частности, их обычаи, законы… Понимаете?»
Она смотрела на меня, и мне казалось, что я прозрачен, словно сделан из стекла. Эта странная женщина не то чтобы читала мои мысли. Нет, она видела мою душу! И в глазах ее помимо недовольства, может быть даже гнева, читалась и искренняя жалость… Ко мне?
«Нет, ты не злой. Ты просто глупый. Нет хуже учителя, чем глупый учитель. Но она так просит за тебя, что я решила на тебя посмотреть. Странно, почему она так просит?»
«Кто?» - удивленно спросил я.
«Твоя жена…»
«Кто???»
Я подался вперед и даже руку протянул, чтобы схватил принцессу, но она резко подня-лась и так посмотрела мне в глаза, что я тут же замер. Потом взгляд ее смягчился.
«Ты ни чего не знаешь. Но это не твоя вина. Возьми мою ладонь».
И протянула мне руку.
Я посмотрел на ее длинные красивые пальцы и заметил, что татуировки с крылатыми оленями нет. Но есть перстень. Тонкая полоска белого золота с огромным синим бриллиан-том. Мы не нашли его в саркофаге… И тут мне стало невыносимо стыдно. Я вспомнил, как мы пилили этот чудесный саркофаг, и я боялся, что Ян и Осип заденут пилой ее тело. И я бо-ялся не оттого, что они могут ей сделать больно, а оттого, что они могут повредить образец! Образец… Вот эта прекрасная рука – образец? Неужели и я такой же черствый, как Евге-ний?.. Когда я таким стал?
Я поднял глаза на принцессу.
«Возьми же!» - приказала она.
Я не осмелился не подчиниться.
Рука была теплой и нежной. И вполне реальной. Принцесса сжала мои пальцы и тут бешеный порыв ветра налетел на нас. Как? Ведь мы же были в моей спальне! Я зажмурился на мгновение, и вдруг услышал тихий плеск воды.
«Что это?» - подумал я. И принцесса услышала мои мысли.
«Черное озеро горных духов…» - был ее ответ.
Я открыл глаза и увидел, что мы больше не в моем номере. И вообще не в гостинице. Мы стоим в каменной пещере. Гранитные стены окружают нас и не видно ни выхода, ни входа. Только тьма в дальних углах. Пещера огромна! Озеро посреди нее лениво волнуется и источает мягкий голубоватый свет, словно в глубине его находится звезда. Здесь так тихо и спокойно!
«Где мы?» - спросил я принцессу.
«Это пещера горных духов. Здесь все вопросы и ответы. Оглянись!»
Я обернулся и вздрогнул. Ко мне шла Катя, моя Катя, живая! Такая же, как двадцать лет назад, когда я увидел ее впервые. Только не в синем шелковом платье, а в белом наряде сибирской принцессы.
«Боже мой…» - выдохнул я и отпустил руку Аменей.
«Ты поседел, Николай…» - улыбнулась она.
Она всегда называла меня Николай. Сначала Николай Ильич, потом просто Николай. А когда я попросил ее звать меня Колей, она засмеялась и сказало, что для Коли я немножко староват. Тогда мне это показалось обидным…
«Мне уже за пятьдесят», - ответил я.
Она подошла ближе, и я заметил следы слез на ее щеках.
«Как ты очутилась тут?» - спроси я, взяв ее за плечи.
«Все будут здесь, и все здесь были… - она провела рукой по моим волосам, - Прости, что я так рано оставила тебя. Как мой сын?»
«Он здоров. Ему уже двенадцать. Он желает поступить в кадетский корпус…»
«Ты женился? У него есть мачеха?»
«Я не смог… Нет, твоя матушка заботится о нем».
«Елена Гавриловна? Я забыла, что ты не знаешь ничего».
«Чего я не знаю?»
«Меня нашли и взяли в свою семью добрые люди…»
«Да, ты приемная дочь Ландеманов, я помню…»
«Я Амичи, младшая дочь Энрыш-хана.».
«Ты? – я обернулся к Аменей, - А вы?..»
«Я старшая», – сказала она.
Я замер, не в силах что-то думать или говорить. Это не укладывалось в голове. Впро-чем, встретить погибшую жену через десять лет после ее смерти… И все же…
«Ты удивлен… - произнесла Катя, - Я знала, что ты не поверишь».
«Нет, что ты… Просто… Так неожиданно узнать… Я так трудно пережил твою… твой уход».
«Я не ушла бы по своей воле».
«Спасибо…» - я обнял ее.
«Ну хватит! - вдруг твердо произнесла старшая принцесса, - Я свое обещание исполни-ла. Теперь твой черед».
Катя поцеловала меня.
«Возьми и держи при себе, - она вложила мне в руку крупную бусину из нефрита, - Но-си на шее. Это белый камень, чтобы не сделаться черным. И верни Аменей в ее курган. Ина-че всем будет очень плохо. Поверь мне…»
Я сжал округлый кусок нефрита. Ком подступил к горлу. Моя Катенька… Или Амичи? Младшая Алтын-Чимин, золотая королевна? Кто бы ни была, я не увижу ее больше никогда?
«Ты обещаешь вернуть Аменей?»
«Если бы я мог вернуть тебя…»
«Ты обещаешь?» - раздался голос старшей принцессы.
«Да, обещаю…»
«Торопись. Он очень разгневан…»
«Кто?»
«Кара-Тэнгер, предок предков, основание этой земли».
Я снова привлек Катю к себе.
«Я никого не боюсь. Я сделаю так, как ты скажешь, - торопливо, понимая, что сейчас все закончится, говорил я, - Я останусь в этих горах, поближе к тебе. И Петеньку привезу…»
«Не обмани…» - и она оттолкнула меня.
Вспышка, словно беззвучная молния прошла между нами. Сердце мое сжалось, и я хо-тел было броситься к ней, но какой-то неведомой силой меня отшвырнуло назад. Потом я почувствовал твердые пальцы на своем плече, обернулся. Аменей толкнула меня, и…
Я упал на пол в своей спальне. Несколько минут я лежал на полу. Все это напоминало сон или бред, но я был убежден в реальности произошедшего, потому что шарик из нефрита остался в моей руке.
Сейчас почти четыре утра. Я пишу это, чтобы вновь пережить встречу с ней. Такую странную и чудесную, что если бы не Белый камень, я ни за что не поверил бы в возмож-ность чего-то подобного. Я повесил камень рядом с нательным крестиком. Завтра же, вернее сегодня же, прикажу погрузить саркофаг на повозку и сам отправлюсь в урочище Ага-Тепе. Я обещал моей Катеньке».
Далее – лишь чистые листы.
Евгений отложил тетрадь и посмотрел на свою левую руку, которую сжимал в кулак во время всего чтения. Там была нефритовая бусина, точно такая же, как на шее профессора. «Алтын-Чимин принесла…» - всплыли в памяти слова доктора. А еще лицо не весть откуда взявшейся и странно исчезнувшей девушки в белом. По уходу доктора, Евгений обошел весь этаж, но и следа ее не нашел. И лишь потом подумал, что может быть дневники что-то про-яснят. Вот как прояснили!..
Он поднялся, и продолжая сжимать Белый камень в кулаке, вышел в коридор. Номер, где жил Сергей Маневский, был опечатан. Евгений сорвал печать и отпер дверь. Находки, сделанные экспедицией, в числе них и саркофаг таежной принцессы, хранились в спальне этого номера, почти подготовленные к отправке в Москву. Евгений зажег керосиновую лам-пу и вошел в спальню. Кровать, такая же, как в номере профессора, сдвинута к стене. На ее месте – открытый стальной контейнер. Лунный свет падает на дерево саркофага. Евгений смотрел на него впервые. Все, как в дневнике Караганова – узор, накладки белого металла, крылатые олени. Только крышка плотно закрыта.
Евгений провел рукой по дереву. Неужели этому саркофагу почти семьсот лет? И ей, той, что лежит внутри. Жгучее желание взглянуть на нее, на ту, из-за которой началась эта непостижимая разумом история, возникло в его душе. И он навалился на деревянную крыш-ку, чтобы сдвинуть ее.
- Нет! – вдруг воскликнул женский голос.
От неожиданности Евгений вздрогнул и резко развернулся. Она стояла у стены.
- Не надо.
- Вы? Вернулись?
Евгений восхищенно смотрел на девушку. Она подошла и сняла его руку с саркофага. Ладонь ее была мягкая и теплая. Нет, это не рука покойника или призрака. Евгения взял ее за пальцы.
- Не открывай. Иначе и на тебя падет заклятье.
Она попыталась отнять руку, но Евгений не отпустил.
- Ты Аменей?
- Так меня называли.
- Ты не умерла?
- Умерла, - девушка посмотрела саркофаг, - И лежу здесь, хотя должна лежать там, в горах, в Ага-Тепе.
- Какая разница, где лежать?
- Это приговор. Мы должны быть там, где черный дух Темучина застал нас. Иначе… - она осеклась.
- Что иначе?
Принцесса вдруг зажмурилась и прошептала.
- Великий Хормус-тенгри…
- Кто великий? – не понял Евгений.
- О, предок предков! - Аменей испуганно схватила его за плечи, - Кара-Тэнгер больше не хочет ждать.
И тут пол дрогнул, словно снизу кто-то ударил по нему гигантским кулаком. Оконную раму перекосило, со звоном разлетелись стекла. За первым последовал второй удар. Тресну-ла кирпичная стена, штукатурка посыпалась с потолка. С улицы донеслись крики и грохот. От третьего удара затрещал потолок и разломились доски перекрытий.
Евгений обхватил девушку, прикрывая ее голову рукой. И вдруг почувствовал, что ее тело теряет твердость, словно растворяется. Он посмотрел в ее лицо. Оно все больше дела-лось прозрачным. Потом черты смазались, и Аменей пропала, растворившись в воздухе.
- Не может быть…
Землю снова тряхнуло. Евгений схватился за стену. Белый камень выпал из руки и по-катился. Не обращая внимания на падающие доски и кирпичи, Ландеман бросился за нефри-товой бусиной, поймал за тонкую шелковую нитку и надел на шею.
Все прекратилось. Ударов из-под земли больше не было. Только, шурша, оседала шту-катурка. Не слишком соображая, что делает, Евгений подошел к разбитому окну, вернее к дыре в стене, где оно находилось. Улицу пересекала трещина в земле. Она начиналась там, где треснула стена гостиницы. Чимгины лежали уткнувшись лицами в землю. И только ста-рый шаман, стоя на коленях, раскинул руки и поднял к небу лицо, что-то шепча. Костер пе-ред ним почти догорел.
Черная тень пронеслась над улицей. С Бартыша сорвало шапку. Тень замерла на мгно-вение и метнулась к окну, где стоял Ландеман. Он отшатнулся. Темный суроволицый старец в золотом панцире и шлеме появился возле гроба Алтын-Чимин.
- Ни кто не смеет противиться мне… - произнес призрак, положив руку на саркофаг, - И ты не смеешь.
Потом взгляд пустых глазниц уперся в Ландемана.
- Ты видишь мое ущелье, белый человек? – спросил темный воин и через мгновение ут-вердительно кивнул, - Ты видишь мое ущелье…
И бросился на Евгения. Тот вскинул руки, готовый драться, но призрак прошел сквозь него. А потом пол вдруг ушел из-под ног. Евгений почувствовал, что летит, словно влекомый кем-то, и увидел самого себя далеко внизу, падающего на пол пятнадцатого номера полураз-рушенной землетрясением гостиницы. А потом все пропало в мареве облаков…
***
3.
- Как вы посмели? – громоподобные раскаты его голоса покачнули гранитные стены, - Как вы посмели?
Гордый женский голос отвечал:
- Он вернулся. И я хочу вернуться.
- Глупая девчонка! Ты знаешь, к чему приводит своеволие? Ты помнишь, к чему оно привело? Или это была не ты?
- Я тоже хочу вернуться… - второй женский голос был так же тверд и упрям.
- Куда? Куда вернуться? Здесь наш дом, данный Улгеном! О, проклятие ветров и чер-ного огня! Вы забываетесь! И Кара-Тэнгер покарает вас.
- Пусть карает!
***
Казалось, им не было числа. Всадники, всадники, всадники… Копья, луки, кривые мон-гольские ятаганы, смуглые лица с раскосыми глазами, иней на усах и бородах воинов. Ги-гантское облако снежной пыли, поднятое копытами, казалось, готово затмить солнце. Остро-верхие шапки сверкают нашитыми стальными бляхами. Огромная волна, ощетинившись, словно гигантский колючий змий, двигалась через ущелье по замерзшей спине Увай-реки. Лес по берегам испуганно притих, попрятались птицы и звери, и только скалы, которые не боятся ничего на свете, даже времени, надменно взирали на этот стальной поток. И это еще не большой отряд, всего то человек в тысячу.
Сам хан Есунке, родич великого Темучина, владыки мира, скакал впереди своего вой-ска, гордо подбоченясь и смело глядя вперед. На нем золотые доспехи и шлем увенчанный конским хвостом и усыпанный самоцветами. Это он стреляет на тысячу шагов, а с трехсот без труда попадает в белку или в сокола. Это в его честь великий хан приказал воздвигнуть памятный камень на реке Аргунь! Кто устоит перед ним?
Раньше не бывали монгольские воины в Чимгине, стране высоких гор и дремучих ле-сов. Позади походы в южные и западные земли, великие сражения и богатая добыча. Каких только чудес не видели монголы в Туркестане и Китае! И каких только врагов не повергали ниц. Настал черед этих земель. Ты видишь, грозный Кара-Тэнгер, они пришли покорить те-бя.
Хана обогнали всадники в легких полушубках с пиками. Летучий отряд разведки. Хан выслал вперед уже второй. Тот, что ускакал вчера, так и не вернулся. А позавчера поймали местного охотника, который, со страху видимо, рассказал, что в горы ходить не надо. Там живет повелитель шаманов!
Есунке чуть не подавился кумысом от хохота. В мире есть лишь один повелитель ша-манов – его дядя великий Темучин! Охотник, которого бросили перед ним на снег, только сжался и зажмурился. Впрочем, молодой хан привык, что его страшились. Он не стал уби-вать глупого парня. Он всего лишь приказал прогнать его плетями.
Не трещит лед на Увай-реке. Крепкие нынче морозы. Насквозь заморозили реку. А ка-кова она летом? Бурная, непокорная. На лодке не проплывешь – опрокинется. Но вот пришел дух зимы, и покорилась ему Увай-река. Так и все народы покорятся воинам Темучина!
Солнце медленно ползет по синем небу, низко, задевая вершины елей, то и дело скры-ваясь за скалами. Скакать можно долго. Скакать можно вечно. Монгол рождается в седле и умирает в седле. Это его судьба!
Впереди показались черные скалы. Словно возведенная стена, они перегораживали ре-ку. А еще глаз Есунке уловил движение. Хан натянул узду, вскинул руку, и войско останови-лось. Несколько минут он вглядывался в то, что было впереди, но толком разглядеть ничего не мог. Только камни и деревья.
Кони фыркали, пар вырывался из их ноздрей, как и из ноздрей и ртов воинов. Пар же сорвался и со рта хана, вместе со словами:
- Немуцин! У тебя острый глаз. Что там?
Юный всадник поравнялся с ханом и привстал в стременах.
- Камни, мой хан.
- Камни поверх снега и льда?
Воин кивнул.
- А что там движется? Зверь или человек?
- Сейчас ничего, повелитель.
- Сколько воинов я посылал в разведку? Может это они среди камней? – странное бес-покойство появилось в душе хана.
Он легко тронул бока своего скакуна, и тот медленно, шагом двинулся вперед. Очерта-ния валунов напоминали острые волчьи зубы. Десять воинов в тяжелых доспехах – телохра-нители хана – поехали следом за ним, накладывая стрелы на тетивы. Медленно приближа-лись они к камням, высота которых равнялась с высотой всадника на коне. Вот уже несколь-ко шагов осталось до ближайшего…
Вдруг камень резко качнулся и упал, разломав лед и обдав Есунке градом обломков. Хан даже вскинул руку, чтобы защитить от острых ледяшек лицо, а конь его поднялся на дыбы.
- Кто ты, всадник в золотых доспехах? – раздался громкий зычный голос.
- Ай-Хааа – воскликнули разом телохранители, и жеребцы их попятились.
Стрела сорвалась с лука одного из воинов и как-то странно, без видимой причины, уш-ла круто вверх, а через мгновение вернулась и воткнулась в лед.
На камне стоял высокий человек в белых одеждах. Драгоценный серебристый мех окаймлял его лицо и кисти рук. Седая борода опускалась ниже пояса, как и длинные седые усы. Шапки, не смотря на мороз, на нем не было. А в руках он держал длинный посох, про-зрачный, словно сделанный изо льда. В фигуре, однако, не было ничего старческого. Напро-тив – это была фигура крепкого воина, хотя клинок не висел на поясе незнакомца.
- Я хан Есунке, сын хана Хазара и племянник великого Темучина! А кто ты?
- Меня зовут Энрыш.
- Ты хан?
Есунке сам удивился своему вопросу. Как может быть ханом одинокий человек, да еще без коня, без ятагана? Однако, громкий голос, уверенный тон и – главное – рухнувший ка-мень, который и сто человек с места не сдвинут, дал понять монголу, что перед ним не про-стой путник.
- Я? Можно сказать, хан. А что нужно племяннику Чингисхана в моей земле?
- Все земли, где стоит конь монгола, принадлежат великому Темучину!
- И моя тоже? – спросил Энрыш, да так громко, что снег посыпался с веток елей, и гул-кое эхо прокатилось среди скал, - Хан, я послал вчера охотника к тебе. Он должен был рас-сказать, что не надо монголам тревожить покой Кара-Тэнгера. Неужели охотник не дошел до тебя? Неужели он ничего не сказал?
И Энрыш ударил своим посохом по камню, на котором стоял, от чего валун с грохотом разломился пополам. Есунке сглотнул. Сердце хана сжалось, и коварная змея страха вползла в душу. Ему сделалось не по себе. Одно дело – биться с обычным человеком. Таких перед ним выставь хоть сотню! А другое дело сойтись с колдуном и шаманом.
- Поверни назад своих воинов, хан Есунке, - после недолгого молчания уже не так гро-могласно проговорил Энрыш.
- Скажи, повелитель шаманов, - наконец заговорил хан, немного оправившись после увиденного, - А не примешь ли ты посланцев великого Темучина?
- Не много ли посланцев, светлый хан?
Кивнул Энрыш на воинство позади Есунке.
- Я пошлю воинов назад в Ханбалык с доброй вестью о тебе и о нашей вечной дружбе.
- Ни что не вечно. Впрочем, если великий Чингисхан прислал тебя с миром, я проти-виться добрым намерениям не буду.
- Немуцин, - повернулся Есунке к своему молодому охраннику, - Скачи, вели темнику Сэцену развернуть воинов. Ждите меня в устье Увая-реки.
- Мой хан, а если…
- Тогда ты все расскажешь повелителю, и он будет решать.
- Повинуюсь, мой хан, - и юноша склонил голову.
Когда он отъехал, Есунке повернулся к Энрышу. Тот спустился с камня, и хотя не был на коне, но рост его позволял глазам шамана быть почти вровень с глазами монгола.
- Скачите, как скакали, и к вечеру вы будете моими гостями.
С этим он развернулся и зашел за соседний валун. Есунке с трудом подавил желание выхватить лук и пустить стрелу в спину колдуна. Он слышал топот копыт удалявшегося вой-ска, и страх перед шаманом сменялся яростью. Наконец, глубоко вздохнув, чтоб успокоить-ся, хан пустил коня вперед. Конь прошел между валунов. Есунке огляделся. Шамана нигде не было. А след его обрывался на полушаге за камнем. И вновь холодная иголка страха кольнула сердце монгола.
Гранитные валуны, словно выросшие из земли, природной стеной окружали селение. Городом это назвать было сложно. Есунке видел многие города с высокими каменными сте-нами и роскошными дворцами и садами. В этом месте жили не более нескольких тысяч че-ловек. Хотя, жили неплохо. Коровы и козы пощипывали сено в бревенчатых сараях. Одетые в меховые одежды люди провожали любопытными взглядами въехавших за каменную огра-ду монгольских всадников. Прямая, как стрела, улица вела напрямик к жилищу правителя. Есунке остановил коня перед высокими воротами и постучал по створе кнутом.
Ворота открылись. Высокая девушка в белых, как у колдуна, одеждах взглянула на монгола. Мгновение Есунке разглядывал ее, как привык разглядывать пленников или рабов, и вдруг услышал:
- Что сморишь, хан Есунке, родич великого хана? – и она усмехнулась, - Не тебе я дос-танусь, не тебе.
- Откуда ты знаешь? – в ответ усмехнулся хан.
- Знаю. Сойди с коня, если ты гость.
- А если нет? – смелые слова и насмешливый голос незнакомки начинал злить монгола.
- Тогда уходи прочь.
От неожиданности Есунке не нашелся, что ответить. Так с ним не разговаривал ни кто и никогда. Даже мужчины, даже воины, даже родной отец и великий повелитель. Рука сама собой потянулась к ятагану.
- Я думал, ты задержался в пути.
Голос повелителя шаманов заставил хана остановиться. В памяти прочно засел вид ог-ромного расколотого камня. Энрыш вышел на крыльцо своего дома.
- Не было причины задержаться, - хан перевел взгляд на хозяина, - У тебя слишком… смелые слуги.
- Я не держу слуг.
- Кто же эта дерзкая девчонка?
- Моя старшая дочь Аменей.
- У тебя слишком смелая дочь.
- Смел тот, кому нечего бояться, светлый хан. Или моей дочери все же есть чего боять-ся?
- Дерзость бывает наказана.
- В чем же дерзость? В том, что тебя просили сойти с коня? Аменей, иди в дом.
Ни слова не говоря, девушка развернулась, оставив ворота открытыми, пересекла двор и легко взбежала на крыльцо.
- Не смей дерзить гостям, - тихо произнес Энрыш.
- Ах, меня ждет страшное наказание…
Глаза колдуна недобро сверкнули.
- Иди, - сказал Энрыш твердо и сердито, - девчонка!
Аменей недовольно дернула плечиком и скрылась за дверью. Хозяин вновь обратился к Есунке.
- Войди же в мой дом, светлый хан, и не держи обиды.
Монгол легко соскочил с коня.
- Если у тебя нет слуг, кто позаботится о нем, - и он хлопнул жеребца по шее.
- Не беспокойся. Они позаботятся…
Есунке обернулся. Несколько десятков жителей селения стояли на улице позади него и его воинов. У некоторых на поясе висели короткие охотничьи ножи. Но опасностью даже для одного монгольского воина они быть не могли. Есунке отметил про себя, что жители этого селения лицами были очень похожи на монголов, тогда как белый шаман монгола совсем не напоминал.
Один из столпившихся торопливо подошел к хану и с поклоном принял узду скакуна. Есунке проводил чимгина взглядом и вошел во двор. За ним то же сделали и его воины. Кол-дун приветливо открыл перед ними дверь.
- Дворец моего повелителя огромен, - проговорил Есунке, поднимаясь по ступеням крыльца, - Он выстроен из тысячи таких домов.
- Мне, светлый хан, дворец не нужен. У меня есть леса и горы …
***
- Ни кто не смеет противиться мне, - тяжелый взгляд Темучина остановился на племян-нике.
Тот молчал. От страха лицо его сделалось серым, руки мелко подрагивали, но Есунке не смел отвести глаза. Рядом с ним тоже на коленях перед владыкой мира стоял Эрденин, гадатель и шаман всемогущего правителя. Темучин вынул ятаган. Эрденин втянул голову в плечи.
- Так ты знал про белого шамана?
- Повелитель… - прохрипел Эрденин, - Не губи…
- Знал или не знал? Говори!
- Я слышал, что сила его безгранична. Что тридцать три западных тенгри служат ему. Что он разговаривает с великими духами без камлания…
- И ты до сих пор молчал об этом? Не предупредил меня?
- О, великий хан, - Эрденин бросился в ноги Темучину, - Не убивай меня, недостойно-го. Я не верил в рассказы. Но теперь я все узнаю, я у духов выведаю…
- Конечно выведаешь, - Темучин встал и изо всей своей богатырской силы пнул шама-на, - На кол его! Встань, Есунке…
Молодой хан поднялся. Страх его еще не прошел, но он все же несколько успокоился. Если великий хан не приказал убить его сразу, а сорвал злость на этом ничтожестве Эрдени-не, значить сегодняшний день он закончить живым.
А Эрденина, меж тем, двое воинов схватил за ноги и поволокли вон из юрты. Гадатель визжал и выл, как побитая собака, цеплялся за циновку. Темучин презрительно поморщился и подошел к племяннику. Холодная сталь ятагана легла на плечо Есунке.
- Ты помнишь, что я сказал, когда мы не сумели штурмом взять Ханбалык? Когда эти китайские собаки посмели противиться нам?
- Да, повелитель. Если врага нельзя одолеть силой, нужно уничтожить его хитростью.
- Молодец, - Темучин вложил ятаган в ножны, - Мы навестим великого белого шамана. Я сам хочу увидеть его прекрасных дочерей. К тому же мне нужен личный гадатель… Сед-лайте коней!
Богатые дары лежали перед Энрышем. Персидский ковер, китайский фарфор, золотые кувшины из Бухары, шелковые одежды и еще многое другое. Слуги великого хана разложи-ли часть прямо на снегу, перед воротами его дома, а часть держали на руках, показывая хо-зяину. Сам хан выбрался из паланкина и почтил чимгинский снег касанием своих сапог. Есунке следовал за дядей, гордо выпрямившись, положив ладонь на рукоять ятагана. Золо-той шлем его сверкал в солнечном свете. Воины-монголы, как и в прошлый раз – не более десяти, спешились и замерли подле своих неутомимых коней.
Энрыш прошел мимо подарков, внимательно разглядывая их, остановился возле слуги, державшего искусно кованный и украшенный драгоценными каменьями хивинский меч. Слуга поклонился и протянул подарок белому шаману. А тот отступил обратился к великому хану.
- Драгоценные дары просто так не дарят.
Темучин улыбнулся. Впрочем, и улыбка его внушала ужас побежденным.
- Далеко на западе, за землями персов, лежат высокие горы и широкие степи, плещутся Каспий и Кара-Дениз. Туда указывает мне путь Хормус-тенгри. Как обойтись мне без мудро-го совета великого белого шамана, Энрыш-хан?
- Я не хан.
- Ты можешь стать им. Отдай мне в жены свою старшую дочь, красавицу Аменей. И для младшей найдется достойный и знатный муж. Прекрасны дворцы Ханбалыка, достойные принять и их, и тебя.
Энрыш долго и пристально смотрел на Темучина. Тот стоял не шелохнувшись, ожидая ответа колдуна. Но белый шаман не торопился с ответом. Он словно изучал каждую черточ-ку на лице монгольского владыки. Словно хотел проникнуть в мысли великого хана, в самую его душу. От того Есунке стало не по себе, и он нервно стал поглаживать ручку ятагана. И даже сам Темучин перестал улыбаться и, потеряв терпение, спросил:
- Так что же ты скажешь, великий шаман?
Энрыш поднял свой полупрозрачный посох и коснулся его концом одного из золотых кувшинов. В одно мгновение иней покрыл его. Темучин остался внешне спокоен, а вот пле-мянник его заметно побледнел. Слуги, как по команде, отступили на шаг, во все глаза глядя на кувшин.
- Когда Улген поднял со дна моря горсть земли и сотворил горы и степи, - заговорил колдун, - почему он сразу не отдал их монголам? Почему Бодончар должен был прятаться от братьев, прежде чем основать твой род, Чингисхан? Верно ли ведет тебя Хормус-тенгри?
Быть может впервые за долгие годы, а Темучин был весьма немолод, он испытал чувст-во бессилия перед колдуном, а за ним пришли ненависть и страх. Великий хан старался не показывать чувств, но его не отпускало ощущение, что Энрыш видит людей насквозь. Меж тем, колдун снова тронул посохом кувшин. Иней словно впитался в золото, сделав его бе-лым. На глазах монголов золото стало серебром. Белый шаман усмехнулся еле заметно, уви-дев, как изменились лица бывалых воинов и вновь заговорил:
- Я смущен твоими словами, великий хан. Я должен обратиться к духам Кара-Тэнгера. Ты пожелаешь разделить кров со мной или поставишь свою юрту?
Темучин сделал несколько шагов и поднял заколдованный кувшин, рассматривая его. Монголы разом восхищенно выдохнули – ни кто из них не посмел бы притронуться к вещи, измененной шаманом. Оттого и стал Темучин великим ханом, что смелости его хватило бы на сто тысяч человек.
- Ты великий шаман, Энрыш-хан. Я великий хан. Отчего нам не быть вместе? Поговори с Кара-Тенгером. Я не буду тебе мешать. Я прикажу поставить мою юрту.
Он махнул рукой, и воины вскочили на коней. Паланкин качнулся, слуги поднесли его к владыке, и Темучин откинул парчовую штору. А прежде чем сесть на бархатные подушки, оглянулся, словно хотел сказать белому шаману: «Я тоже немного волшебник…»
***
У кого нет вопросов, но есть все ответы? Кто живет у слияния девяти рек. Кто может пройти по мосту из конского волоса в мир теней и туда, и обратно? Кого проклял Улген, со-творивший мир? Кто зажег первый в мире костер и выковал из железа своих слуг? Кто ода-рил людей душами, и потому в любой миг может забрать душу человека себе? Он, Эрлиг Номун-хан, повелитель темных тенгри, хозяин мира мертвых.
Энрыш, белый шаман, опустился на пол перед очагом, положил перед собой свой вол-шебный посох и достал из-за пояса мешочек. В мешочке был синий порошок. Одному лишь белому шаману открыл повелитель темных тенгри тайну этого порошка. Колдун забормотал себе под нос одному ему понятные слова и швырнул в огонь щепотку порошка. На мгнове-ние очаг озарился яркой вспышкой, а затем почти погас, и комната погрузилась в полутьму. Энрыш замер, словно превратился в статую, одной рукой держащую мешочек, другой ка-сающуюся посоха… Взявшийся ниоткуда порыв ветра колыхнул седые пряди на голове ша-мана…
Облака понеслись навстречу. Облака из черного железа. Но шаман легко скользил сквозь них, словно клубок тумана. И вспышки темно-красных молний, сверкавшие, когда железные облака сталкивались, не пугали его. Словно легкокрылый коршун, пронесся он над темными водами девяти рек и опустился на берегу десятой, объединившей великие потоки. Эта река имела исток, но не имела устья. И вода ее была солона, потому что здесь текли сле-зы людские.
Черная лодка скользила по глади воды. Черный старик стоял в черной лодке. Черная борода его, раздвоенная у самого подбородка, двумя клиньями опускалась к самому днищу лодки, а черные усы были закинуты за уши. Белая вспышка на мгновение осветила черное лицо и глазницы без глаз. Белый шаман ступил на берег реки, и лодка остановилась напротив него.
- Ну что тебе еще, белый шаман? – спросил Эрлиг Номун-хан, не открывая рта.
Где-то в вышине громыхнуло – снова столкнулись железные облака.
- Хормус-тенгери все еще спит?
- Ему спать еще девять лет, девять месяцев и девять дней.
- А великий Улген?
- Великому Улгену хватает дел. Ты пришел узнать о том, кто идет на запад, подобно своему огненному предку?
- Бодончар правда рожден от Солнца?
- Да.
- В жилах Темучина правда течет его кровь?
- Нет. Иначе я не мог бы вести Темучина.
- Так это ты?..
- Пока Хормус-тенгри спит, я должен пользоваться.
- Но почему ты не говоришь ему правды?
Волны пошли от качающихся бортов лодки. Хохот черного повелителя разнесся над рекой и достиг железных облаков.
- Ты начал глупеть, белый шаман. Это забавно! Давно меня так приятно не удивляли…
- Ты не ответил! – в голосе Энрыша послышались нотки требовательности.
- Тьма, которая мнит себя светом, ночь, которая думает что она – день, вот кто такой Чингсхан. О, это великий человек. Его сила и мудрость покорят половину мира, а другую половину покорят его дети и внуки. Но в день, когда проснется Хормус-тенгри, смерть при-дет к Чингисхану. Так что поторопись, белый шаман.
- Поторопиться? Почему я должен поторопиться?
Черный повелитель снова усмехнулся.
- Ты думаешь, что один можешь видеть души и мысли людей? Ты же пришел узнать, стоит ли отдавать дочерей Темучину?
Колдун на мгновение опешил, но тут же пришел в себя.
- Ну и как, стоит?
- Я все тебе сказал. Ваш великий Улген, сотворив вас, и запретил мне давать вам души. Именно поэтому я и дал их вам. Чтобы вы не были послушными баранами Улгена, чтобы могли сами решать. Так что сам и решай. Но не забудь: каждый человек волен решать сам. Ты меня понял?
- Да, черный повелитель. Я тебя понял.
И вновь Эрлиг Номун-хан, повелитель темных тенгри, хозяин мира мертвых засмеялся, и хохот его потерялся в грохоте железных облаков.
- А я так не думаю… - и лодка поплыла дальше по реке слез.
***
Снег обжигал босые ступни беглянки, но ей было все равно. Тихо прокралась она мимо спящего воина и подошла к его коню. Невысокие кони у монголов, но выносливые. Говорят, монгол и рождается на коне, и умирает. Она погладила косматую гриву. Она всегда могла говорить с лошадьми, она знала язык лошадей. Она прошептала что-то на ухо коню и тот всхрапнул и кивнул, поведя иссиня-черным глазом. Она быстро пошла вдоль юрт. Конь ми-нуту постоял, а потом сам, без поводыря, пошел в другую сторону, переступив через ноги своего дремлющего хозяина.
Не разоспишься на морозе. Но монгол задремал, потому что невидимый колдовской парок коснулся его ноздрей. Она захватила кое-что из дома, когда люди Темучина пришли за ней. И кое-что передала сестре. За ней придут через семь дней люди Есунке. «Я Аменей, - думала она, - Я не монголка, не бурятка, не чимгинка. Я не принадлежу ни кому, кроме себя. И пусть лучше отмерзнут мои ноги и руки, чем возьмет меня Темучин или кто другой против моей воли…»
Она так и сказала отцу, а тот…
Он ударил ее по ногам посохом, и ноги отнялись. «Я решил, - сказал он, - Отныне я во-лей Эльрига Номун-хана, повелителя темных тенгри, Энрыш-хан, а ты – Алтын-Чимин. И дети твои будут ханами». Десять дней она не могла ходить. И только сегодня ноги наконец стали слушаться ее. А как только это произошло, она усыпила стражника и покинула юрту. Темучин утроим не найдет Алтын-Чимин, и пусть хоть всех на свете перебьет от злости!.. Начиная с ее жестокого и жадного отца…
«Я знаю, что скажет Этуген, мать-земля, - думала она, все больше углубляясь в лес, - Что я нарушаю законы предков, что на меня будут гневаться духи. Пускай. Я сама выберу себе мужа… Или не буду жить. Я решила…»
Конь, которого она просила помочь, между тем дошел до остальных коней и тихо за-ржал. Те обернулись к нему, словно были удивлены. А потом согласно закивали головами. Она просила именем предков, кони знали, что такие просьбы просто так не делаются. Когда последний жеребец кивнул, конь охранника поднялся на дыбы и ударил копытами столб, к которому монголы привязали своих скакунов. Столб с треском покосился. Из юрты выбежал разбуженный хан Есунке.
Конь развернулся и лягнул столб задними ногами. Есунке в изумлении наблюдал, как бессловесные, неразумные животные вдруг, словно сговорившись, рванулись с места, вы-вернули столб из мерзлой земли, освободились и поскакали прочь.
- Эй! – закричал им в след Есунке, - Стой! Стой!
Из соседней юрты выскочили воины, сжимая обнаженные сабли.
- Что случилось, светлый хан?
- Кони сбежал. Кто-то напугал их!
На мороз выбежал и Темучин.
- Кони? Ловите их! – и швырнул плетку Есунке.
Легко сказать – ловите. Монголы бросились вслед жеребцам, но догнать их, остано-вить… Ведь и плети, и арканы – все приторочено к седлам, а ни кто и не подумал расседлать жеребцов!
Темучин рубанул рукой воздух, досадуя на глупых животных, развернулся и увидел спящего охранника у входа в юрту Алтын-Чимин. Он не слышал, что кони сбежали? Он не слышал треска и криков? Он не побежал ловить своего скакуна? Темучин нахмурился. Как? Почему? И только склонившись над спящим, понял: это не простой сон.
Взгляд великого хана тут же принялся обшаривать снег, и вот! Цепочка следов. Про-клятая девчонка! В юрту можно даже не заглядывать. И попробуй-догони ее без коня! Он ткнул спящего воина носком сапога. Потом еще раз. Тот даже не застонал, а ханский пинок был очень силен! Остальные разбежались. Темучин развернулся. Его путь лежал в селение чимгинов, в дом белого шамана.
Есунке выскочил на берег Увай-реки и остановился. Кони, все до одного, совершенно спокойно стояли у кромки льда, похрапывали, а один обгладывал кору с вмерзшей в лед ра-киты. Остальные воины выбежали из-за деревьев вслед за ним и тоже удивленно останови-лись.
- Не похоже, чтобы они кого-то испугались, светлый хан… - произнес один из монго-лов.
- Не похоже, Уланчар… - согласился хан, - В седла! Это наглая девчонка наколдовала!
- Вы говорите о жене повелителя?
- Да. На коней! – и хан вскочил в седло.
Белый шаман встретил Темучина у природной каменной ограды на краю села.
- Ты уже знаешь, Энрыш-хан?
- Конечно.
- Она здесь?
- Нет. Она бежит в урочище Ал-Тарпак.
- Зачем?
- Она не желает покориться тебе и мне, и будет искать защиты у духов.
- Своевольную дочь ты вырастил, шаман.
- И умную. Если сумеешь укротить своевольного коня, он навеки будет твоим. Какая еще царица нужна твоему народу?
Великий хан нахмурился. Все эти дни он считал, что ловко сумел поймать в свои сети белого шамана. А выходит наоборот. Это хитрый шаман поймал его, подсунув непокорную девчонку. Бросить ее – что скажут воины, что скажут ханы? Что старым стал для верховного правителя Темучин. Убить – что сделает Энрыш? В любом случае, решил он, колдун не спроста отдал мне дочь. Значит, и его сила не беспредельна. Настанет еще время испробо-вать ее глубину. Все это пронеслось в его голове за какой-то миг. А белый шаман тем време-нем поднял посох, указывая перед собой.
- Посмотри, твои воины возвращаются. Она недалеко услала коней. Я верну ее тебе, а уж дальше ты сам, великий хан.
Темучин обернулся. К каменной гряде подъезжали несколько всадников во главе с Есунке. Он спешился, протянул плетку повелителю и бросился ему в ноги. Темучин мгнове-ние размышлял, а потом сунул плеть за пояс.
- Она сбежала не по твоей вине.
- Мы найдем ее, мой хан, - вскочил Есунке, - Я приведу весь мой отряд.
- Может еще всю орду? – Темучин скривил губы, - Стреляешь ты лучше всех нойонов, племянничек, а вот думать Бодончар тебя не научил. Приведи моего коня и коня Энрыш-хану. Мы возьмем с собой троих воинов. Остальные останутся здесь.
- Будет исполнено…
Тридцать три искусно отесанных валуна стояли тремя огромными кругами посреди большой поляны. Казалось, деревья специально отступили, чтобы дать место этим камням. В центре возвышался тридцать четвертый камень, черный, с вырезанными на его боках древ-ними знаками – символами светил.
Этот камень носил имя Кара-Тэнгер. Он был главным здесь, он был воплощением хо-зяина гор, предводителя темных тенгри, властителя мира мертвых. Отец ее мог откуда угод-но обратиться к черному старику, к другим темным и светлым тенгри. А она – только отсю-да.
С трудом переставляя закоченевшие ноги, Аменей подошла к камню, дотронулась до шершавого бока и повалилась на колени. Губы ее шевелились, хотя голоса не было слышно. Пальцы скользили по холодному камню, повторяя очертания древних знаков. И когда камень легко задрожал, Аменей сорвала с себя нефритовые бусы и расшвыряла бусины среди кам-ней.
Воздух замер, словно в один миг заледенел. Камни осветились багровым сиянием огня. Сам собой возник костер посреди поляны. От небольшого серого валуна на краю капища от-делилась женская фигура, приблизилась к дрожащей Аменей, и положила теплые руки на ее поникшие плечи. Седые волосы женщины были заплетены в косы, а по лицу невозможно было определить возраст.
- Встань, дочь белого человека, - послышался ее мягкий голос, - Обогрейся.
- Мать Эмегель-тенгри, - прошептала Аменей, прижавшись к женщине, - Помоги мне… Спаси меня от него?
Эмегель-тенгри, хранительница-мать, подвела Аменей к колдовскому костру, усадила на шкуру медведя, появившуюся по мановению ее руки, вынула из воздуха белую соболью накидку и набросила на плечи девушки.
- Кони добровольно согласились тебе помочь?
- Нет. Они любят своих хозяев, считают их за богов. Я просила от имени предков…
- И отец не станет тебе помогать. И я не в силах тебе помочь. Сам владыка Эльриг ве-дет его за собой, - и женщина-тенгри погладила ее по бедрам, по коленям, размяла замерз-шие пальцы ног. Боль утихла. Остатки колдовства прошли, ноги стали быстро отогреваться. Хранительница-мать пошептала что-то, алый туман окутал ноги девушки и превратился в изящные кожаные сапожки.
- Что же делать мне, добрая мать? – горестно спросила Аменей.
Перед костром появилась еще одна фигура. Секунду она колыхалась, словно состояла из дыма, а потом приобрела четкие очертания высокого человека в одежде из волчьих и оленьих шкур.
- Его семя есть в тебе? – спросил второй дух.
Аменей поклонилась ему. Аргун-тенгри, великий охотник, покровитель медведей, вол-ков и росомах стоял, опираясь на свой золотой лук.
- Нет. Он не успел меня… взять…
Аргун-тенгри поднял руку и серебряная пиала появилась в ней.
- Пей. Это согреет тебя, - чаша проплыла над костром и остановилась перед Аменей. Девушка взяла ее и отпила немного терпкого хмельного меда. А Золотой Охотник задумчиво продолжал: - Если он не успел, значит у тебя есть одна возможность…
- Чего ты хочешь от девочки?.. – поднялась и грозно спросила Аргуна-тенгри Эмегель-тенгри, подруга рожавших матерей.
- Разве не ясно? – вмешался в разговор четвертый голос, насмешливый и хриплый.
Из черного камня вышел Эльриг Номун-хан, хозяин мира мертвых.
- Да, ясно, - ответил Аргун-тенгри, - Я хочу помешать тебе. Ко мне вопросила юная Амичи. Скоро все решится так или иначе.
- Белый шаман спешит сюда, - Номун-хан, черный старик, простер руки над огнем, и пламя, облизывая его пальцы, стало светло-лиловым, - И черный воин с ним вместе. Забав-но? Ваш белый и мой черный рука об руку и желают одного…
- Энрыш отвернулся от добра.
Номун-хан повел пальцами, и под его ногами появился расшитый огненными нитями ковер. Он походил на свежую лаву из жерла вулкана. Одно что не дымился. Черный старик сел и поджал под себя ноги. В руках его сверкнул стальной нож.
- Как я устал с вами спорить, светлые тенгри. Нет на свете добра или зла. Есть то, что вредит и то, что помогает. В руках лекаря этот нож добрый, в руках вора – злой. А каким он будет в твоих руках, дочь человека? Зарежешь ты им невинную курицу только потому, что тебе хочется есть?
И Номун-хан вдруг метнул нож в Аменей. Девушка вскрикнула, выронив чашу. А нож превратился в лебединое перышко и сгорел, пролетая над огнем.
- Оставь свои шутки, Эльриг! – сверкнула глазами Эмегель-тенгри.
Повелитель мертвых усмехнулся. Лицо его вдруг разом переменилось. Появились в глазницах глаза и разгладились морщины.
- Ты впервые напрямую заговорила со мной! Надо же! – он повернул голову, - Ты прав, Аргун, скоро все как-нибудь да решится…
Кони вынесли их на поляну, и белый шаман натянул узду. Конь затанцевал под ним. Да и остальные кони затоптались на месте.
- Ты видишь свет? – спросил Темучин.
- Здесь творится великое дело. Отсюда мы пойдем своими ногами.
- Что? - И грозная улыбка коснулась лица Темучина, - Чингисхан и к своей могиле по-едет верхом!
Что случилось с ним? Он мгновенно переменился! Он всегда читал себя равным богам, и если придется встретиться с ними лицом к лицу, то он будет выглядеть, как настоящий бог!
Конь не хотел идти, боялся. Но великий всадник заставил скакуна идти, немилосердно пихнув его в бока пятками, до крови порезав острыми шипами на сапогах. И вот конь всту-пил в окружение священных камней.
Гордо сидел в седле Чингисхан. Так его и осветило пламя волшебного костра.
- Доброго вечера, духи скал и небес. Здравствуй Алтын-Чимин. Я вижу ноги твои со-всем выздоровели. Вон куда тебя занесли!
Жеребец всхрапнул и подался было назад, когда Эльриг Номун-хан резко встал и чуть ли не вдвое увеличился в росте. Но всадник сдержал его.
- Зачем ты здесь?
- Я пришел за женой.
Аргун-тенгри тоже вырос вдвое, и по фигуре его с головы пробежал огонь, уйдя в зем-лю.
- Она тебе не жена.
- Я взял ее…
- Не правда, - перебила его Аменей.
- Не правда, - положила руки ей на плечи Эмегель-тенгри, и косы ее вдруг преврати-лись в гребень из разъяренных змей.
- Ни кто не смеет перечить мне! – взревел Темучин.
- Ни кто из смертных, - кивнул Эльриг Номун-хан, - На то есть клятва Хормус-тенгри, и я ей свидетель.
- Слышишь, Алтын-Чимин, золотая принцесса, дочь Энрыш-хана? – Темучин направил коня к Аменей, - Дай руку мужу твоему!
- Дай руку мужу твоему! – повторил появившийся у костра белый шаман.
- Дай руку мужу твоему! – громогласно произнес владыка мертвых.
Аменей посмотрела на Аргуна-тенгри. Тот сложил руки на груди, словно вопрошая – что будешь делать, принцесса? Аменей обернулась к Эмегель-тенгри. Хранительница-Мать тоже молчала, но взгляд ее сделался спокойным, а косы вновь стали косами. Еще мгновение, и Аменей подчинилась бы этому страшному голосу, и тут Чингисхан повторил:
- Ни кто из живых не смеет противиться мне!
Аменей удивленно подняла брови и улыбнулась. За поясом Хранительницы-Матери, словно специально, появилась костяная рукоять ножа. Девушка решительно схватила ее, вы-хватила нож и развернулась.
- Я смею!
И изо всех сил ударила себя в живот.
Лицо Чингисхана исказилось. Темная тень появилась над ним. Качнулась земля. Чер-ный камень Кара-Тэнгер треснул и накренился. Трещины пошли и по другим камням. На удивление Аменей не почувствовала боли. Но она увидела свое окровавленное тело, упавшее посреди капища. А потом все от костра попятились. Даже Чингисхан. Даже повелитель мира мертвых. Даже Золотой Охотник и Хранительница-Мать.
- Нарушено слово Хормус-тенгри, повелителя светлых тенгри, хозяина верхнего мира!.. – над костром появилось облако, сгустилось, и вот уже словно сделанная из белого нефрита голова с четырьмя человеческими лицами – мужским, женским, старческим и детским – гля-дела на собравшихся здесь духов и людей. Нефрит струился, как молоко. Лица беспрестанно менялись…
- Улген, - прошептал Энрыш и прижался спиной к одному из валунов, - Создатель все-ленной…
Несколько минут длилось молчание. Лица сменяли друг друга. Верховный повелитель решал, как быть. Потом он заговорил сразу четырьмя голосами. Первым, к кому обратился Бог, был Темучин.
- Ты своего добился. Тебе могут противиться только мертвые. Это нерушимо! И ты сво-его добился, Эльриг, мой младший брат. Теперь ты дважды проклят. Отныне ты – Кара-Тенгер, камень в основании этой земли. И ты своего добился, Энрыш, белый шаман. Ты стал равен Кара-Тэнгеру. Теперь ты – земля чимгинов, и будешь скреплять собой твердь, на кото-рой жить твоему народу. И ты своего добилась, Аменей, Алая Роза… Ты - Алтын-Чимин, ты не умерла, хоть и не будешь жить. Ты успокоишь своего отца, будешь в этой земле вместе с ним, и если покинешь ее – земля эта исчезнет в хаосе и огне. А за дерзость твою и твоя сест-ра Амичи будет вечно не живая, но и не мертвая… Бессмертные светлые тенгери, вы верно бездействовали, не вредя ни кому и не помогая. Отныне вы смертны, как обычные люди. Бездействуйте дальше! - и вновь бог обратился к Темучину, - Уходи и не трогай эти края. За них ты получишь другие. И не противься, потомок Бодончара и светлого лика Солнца.
- Ничего… - Темучин развернул коня, - Ничего! И боги не вечны!..
Вспышка молочно-белого света озарила капище, высветив пятерых уезжающих монго-лов. Шестым шел конь без всадника. Его седок, застонал, не в силах сдвинуться с места, вы-ронил свой прозрачный колдовской посох и от невероятной боли сжал зубы. Тело его быстро обращалось в камень. Аменей рухнула прямо на свое мертвое тело и соединилась с ним. Эл-рига неведомой силой потащило к черному камню, прижало к нему, вдавило внутрь. Он лишь успел прошептать, и шепот ветром пронесся среди камней:
- Изменилось раз, изменится опять…
Затем камень беззвучно принял его тело и сомкнулся. Трещины исчезли, словно их и не было.
Двое остались посреди капища. Эмегель, более не тенгри, а обычная женщина. Правда седина из волос исчезла и морщины пропали с лица. А напротив – Аргун, тоже отныне обыч-ный человек. И лук его более не был золотым…
Несколько минут они смотрели через костер друг на друга. Потом послышался шум. Из темноты к костру подходили такие же простые люди. Кто-то с соколом на руке, с коровой на веревке, с собакой на поводке. Среди них были мужчины, женщины, но не было детей. Их было немного, включая Аргуна и Эмегель – тридцать три…
- Теперь мы люди… - произнес один.
- Костер еще горит, - заметил другой, - Значит, у нас еще есть сила?
Эмегель вздохнула.
- Тогда используем ее с добротою…
Она протянула руку над недвижной Аменей. Прошло мгновение. Руку воздел и Аргун. За ним – остальные. Волшебные знаки-обереги сами собой проступили на запястьях девуш-ки. Пламя волшебного огня изменилось, потекло, как ручей, охватило тело девушки и по-меркло, превратившись деревянный саркофаг. Нефритовые бусины, рассыпанные принцес-сой, сами собой покатились, прилепляясь к стенкам гроба. Лицо Аменей, кованное из белого золота, выплыло из глубины дерева. Искры пробежали по поверхности, оставляя ажурную резьбу…
- Аргун, - сказала Эмегель, - ты пойдешь к Амичи и поможешь ей, пока наш костер еще совсем не затух…
- Хорошо, хранительница-мать.
- Отнесем ее в Ага-Тепе, долину печали. Там теперь ее дом, дарованный Улгеном.
Мужчины подняли гроб на плечи.
- Каждый из нас пойдет по родам и улусам, - продолжала между тем Эмегель, пока сар-кофаг Алтын-Чимин проплывал мимо нее, покачиваясь в такт поступи несущих его, - Возь-мите с собой остатки сил. Дайте себе человеческие имена. Учите людей и помогайте людям. Теперь, когда наш удел – грядущая смерть, мы должны начать настоящую жизнь.
Несомый десятью крепкими мужчинами, саркофаг скрылся среди полуразрушенного за долю секунды капища. Колдовской костер блеснул напоследок ярким лепестком пламени и погас. Бывшие духи, а ныне люди, развернулись и пошли – каждый своей дорогой.
***
- Все. Больше ты не можешь удерживать их!..
- И правда, проклятье вам, не могу… Да и не собираюсь! – громоподобный голос воз-несся к сводам гигантской пещеры.
Воды озера взволновались и качнули черную лодку с черным стариком. Эрлиг Номун-хан бессильно опустил руки и сел в лодке. Но тут же встал. Две белые девичьи фигуры стоя-ли на берегу, напротив него.
- А может это и хорошо? – вдруг спросил хозяин мертвых. Улыбка растянула кожу на его щеках. Пустые глазницы наполнились угольно-красным сиянием, - Все поменяется сно-ва… Пусть возвращаются оба. Очень они здесь нужны…
Сестры только переглянулись, ни чего не сказав.
***
4.
Падая сквозь облака, он зажмурился, ожидая удара, от которого переломаются все кос-ти. Но вместо этого почувствовал озноб, дрожь во всем теле, судорожно вздохнул во всю грудь и резко сел. Пропали заснеженные леса и горы, каменные пещеры с подземными река-ми, волшебные костры… Он сидел на полу в пятнадцатом номере полуразрушенной земле-трясением гостиницы господина Свириди. И рядом – стальной контейнер с деревянным рез-ным саркофагом.
Минута сменяла минуту, а он все не мог двинуться. Просто сидел, уставившись в стену. Перед глазами вновь проплывало все увиденное. И в мозгу ни как не укладывалось, что по-добное возможно. Наконец, словно ища ответа, он привстал, опираясь на край контейнера, заглянул в него и провел рукой по дереву саркофага.
- Неужели не будет покоя твоей душе?
Распил на цельном дереве вдруг заискрился в том месте, где Евгений дотронулся до не-го. Искорки побежали по распилу двумя пучками, сделали круг и погасли. А распил исчез. Теперь саркофаг снова был цельным, словно пила археологов никогда не касалась его.
- Что это? - Ландеман удивленно посмотрел на свою руку.
- Кровь твоя… - раздался ответ.
Евгений поднял глаза. В перекошенных дверях стоял старый шаман, освещенный мо-лочным лунным светом. Дядя Бартыш, как назвал его урядник Надеждин, только…
- Твое лицо… Я видел тебя! Там, в капище у костра… Ты Аргун-тенгри…
- Давно уже не тенгри. И звать меня нынче Бартыш.
Евгений поднялся на ноги. Бартыш более не походил на суеверного дикаря, каким по-казался ему несколько часов назад.
- Так тебе уже?..
Тот усмехнулся и кивнул.
- Много, много, много лет. Я скитался. Индию видал. Америку видал. Ветер странствий дает силу жить. А потом Алтын-Чимин прислала за мной свою сестру.
- Катеньку? Так вот зачем…
- Села на пароход и поплыла… Кара-Тэнгер сделал вид, что отпустил ее.
- Он мог потопить пароход?
- Нет. Но он вернул бы ее себе в любом случае.
- Для чего он отпустил ее?
- Чтобы приблизить время перемен. Он собирает всех оставшихся. Тебя, меня, его… - шаман указал в сторону номера Караганова.
- Но я тут при чем?
- Когда мы разошлись, что бы жить среди людей, кто-то остался здесь, среди чимгинов. Кто-то ушел очень далеко. В земли персов, арабов, росичей, германцев… Я не узнаю тебя, но я вижу, что среди твоих предков был кто-то из нас. Да ты видел сам… - Бартыш указал на сросшийся саркофаг, - А помнишь, как лихо ты раскрыл свое первое дело? Амичи с гордо-стью рассказывала о тебе.
- Почему ж ты мне сразу всего не сказал?
- А ты поверил бы? Мне и раньше не очень-то верили. Даже чимгины, даже уйгуры и монголы. Впрочем… Ты и в своего бога не очень-то веришь.
- Теперь я вообще не знаю, во что верить.
- Поверь в то, что ее надо вернуть. Иначе Кара-Тенгер вырвется на волю, и вот тогда людям точно не во что будет верить.
Евгений потрогал стальной край контейнера.
- Вдвоем эту штуку мы не сдвинем.
- Поверь, мы не будем вдвоем.
И тут тишина вдруг оборвалась, словно раньше невидимая стена отгораживала их от внешнего шума. Снаружи разом донеслись крики, топот, звон колокольчика. В коридоре слышались торопливые шаги десятка человек.
- Ваше превосходительство! Вы целы? Господи, Боже ты мой! Какой кавардак!
- Я здесь, господин пристав, в пятнадцатом!
- Слава Богу! – в голосе Журавлева слышалось искреннее облегчение.
Запнувшись обо что-то, чертыхнувшись, он ввалился в номер с фонарем в руке. Бар-тыш отступил, давая ему дорогу.
- О, и ты тут, старик! – и обратился к Ландеману, - В городе полная неразбериха. Было землетрясение!
Китель полицейского покрывала грязь, фуражки вообще не было.
- Да, я заметил, - обводя взглядом комнату, сказал Ландеман.
- Я собрал, кого мог. Урядников, казаков, пожарных, солдат, доктора… Управа разру-шена. Почта разрушена. Градоначальника вытащили из-под развалин его же дома… Полтора десятка пожаров. Слава Богу, тюрьма цела…
- Уж это конечно. Это самое важное, - тщательно скрывая иронию, кивнул Ландеман.
- Да… И ваш родственник… э-э-э, простите… профессор… Пришел в себя. Не извольте беспокоиться, с ним доктор.
- Это хорошо. А послушайте, любезный, где имущество экспедиции? Я имею в виду коней, повозки и так далее…
- Кони разбежались, - пристав дотронулся до лба, - Ловим… А остальное все здесь, где же еще? О Боже мой, Боже-вседержитель… Ну и ночка! Никогда не подумал бы, что здесь может землю трясти…
***
Ветер с гор, холодный и свежий, как струя родниковой воды, рванул полы шинели. Ев-гений сменил на нее свое дорогое столичное пальто. А костюм поменял на полевую офицер-скую форму без знаков различия. На ногах его теперь были обычные солдатские сапоги. Та-кие подпоручик Алексеев одобрил бы. Ландеман вздохнул, вспомнив молодого офицера.
Рыжие невысокие, но крепкие кони чимгинской породы, переловленные за ночь, теперь смирно стояли запряженные в две повозки. Первая была покрыта брезентом, и что в ней, увидеть было невозможно. Второй стояла бричка на четырех человек. В ней сидел Николай Ильич Караганов, профессор, доктор исторических наук, действительный статский советник. Он откинулся на спинку сидения, укутанный пледом, положив руки в перчатках на колени, и задумчиво глядел в даль, туда, где синели верхушки гор. На мгновение Евгению показалось, что в измученных глазах его стояли слезы.
Несколько верховых подъехали к повозкам. То были казаки, пристав, и трое чимгинов – шаман Бартыш и его сыновья.
- Здравия желаю…
- Без чинов, господин Журавлев, пожалуйста.
- Как прикажете, - пристав спрыгнул с коня, - Так вы точно поедете без охраны? А то казачки вот…
- Да, точно.
- А вдруг опять начнется?
- Не начнется.
- А профессор? Серафим Лукич все же нервничает.
- Оставьте, господин пристав, мы все обговорили.
Он не сказал приставу о своем видении, не сказал о золотой принцессе и монгольском владыке, он заявил, что для прояснения дела нужно осмотреть все места преступлений. В том числе и те, которые находятся в горах. А вообще лучше дело замять, поскольку оно весьма странное и попахивает шпионажем и политикой. Пристав, и так ошарашенный сва-лившимися на него проблемами, даже облегченно вздохнул. Уж кому-кому, а ему с полити-кой дела иметь не хотелось, да еще в полуразрушенном городе. И, в конце концов, господину надворному советнику виднее.
Саркофаг погрузили тайком. Бартыш позвал десяток чимгинов, перед тем обкурив их какой-то пахучей смесью. Иначе они ни в какую не хотели трогать последнее убежище золо-той королевны. Так же тайком две повозки выехали на окраину Усть-Каменска, подальше от любопытных глаз.
Самым трудным было отделаться от врача. Он громче всех протестовал, не желая от-пускать в дорогу ослабевшего от странной болезни профессора, хотя Караганов сам реши-тельно сказал, что поедет. Наконец Ландеман на высоких тонах заявил, что Николай Ильич является единственным свидетелем, и поскольку проводника экспедиции так и не нашли, то иного выхода у него нет. В это время прибежал урядник и доложил, что обнаружили еще не-скольких раненых, потому Серафим Лукич срочно требуется на какой-то там улице – не то Крещенской, не то Вознесенской… Доктор всерцах вскочил, надел пальто и, уже будучи в дверях, сказал: «Делайте, как знаете. Но учтите, ваше превосходительство, я снимаю с себя любую ответственность!» На что Ландеман ответил: «Сколько угодно!»
- Что в городе? – продолжал разговор с приставом Евгений Петрович, - Телеграф вос-становили?
- Нет пока. Телеграфиста бревном зашибло, когда еще оклемается! А кроме него в этой чертовой штуке ни кто ни чего не смыслит…
- Как починят, сейчас же телеграфируйте родным погибших. Напишите, что от земле-трясения в гостинице возник пожар. Так, дескать, все и погибли. Похоронены на местном кладбище. Кстати, вы этим занялись?
- Да, и священник уже в курсе. Сегодня же все сделаем.
- Похвально. И в университет на кафедру тоже отпишите про пожар, про гибель господ ученых и потерю большей части находок. Профессор, слава Богу жив, но слегка занемог. Ничего страшного, скоро планирует вернуться в Москву. Понятно?
- Будет исполнено, ваше превосходительство. Но как же?..
- Что еще вас смущает?
- Остались протоколы осмотра, показания свидетелей. С ними как?
- А… - Ландеман махнул рукой, - Кто их будет смотреть?
- Но если разбирательство?.. И ведь это я следователя вызывал…
- Успокойтесь, господин пристав. У вас тут землетрясение было. Все и пропало. А если будут настаивать, скажите, что в деле занят надворный советник Ландеман. Он сделает от-чет. И все…
- Хорошо, ваше превосходительство, все будет исполнено.
- Благодарю, господин Журавлев. Я вас более не задерживаю.
- Честь имею! – козырнул пристав.
Через полминуты он и казаки скакали к городу. Ландеман проводил их взглядом и об-ратился к шаману.
- Где же остальные?
- Тенгри знают, - ответил Бартыш, - Кто остался – все придут. Сразу ли туда, нагонят ли нас в дороге. Ярманка, садись на перву телегу, а ты Яшлар, на втору.
Сыновья молча поклонились шаману и направили коней к повозкам.
- Долго мы будем в пути? – спросил, подходя ко второй повозке Евгений.
- Нет, - отвечал Бартыш, конь его медленно шагал подле Евгения Петровича, - Я знаю короткую дорогу.
Садясь напротив Караганова, Евгений несколько секунд смотрел, куда поставить ноги, поскольку на полу лежало несколько объемистых рюкзаков с провизией на неделю. А когда уселся, спросил:
- Ну, Николай Ильич, как вы?
- Ничего, Евгений, спасибо… Только знаешь, тоскливо. Как подумаю, что… - профес-сор осекся.
- Все не зря, господин профессор, все не просто так. Но вы правы, - Евгений вздохнул, - тоскливо. Жаль, что я никогда больше не увижу Аменей.
Повозки тронулись. Кони братьев шли в поводу позади повозок. Замыкал кавалькаду старый шаман, куривший трубку и что-то тихо напевавший себе под нос. То ли старинную песнь, то ли древнее заклинание.
***
- Они идут, Кара-Тэнгер.
- Знаю…
- Все, как ты задумал, Кара-Тэргер?
- Все…
- Что же будет, Кара-Тэнгер?
- Все переменится…
- И ты вновь станешь Номун-ханом?
- Зачем быть тем, кем уже был? Попробуй быть тем, кем еще не был!
- Я не хочу. Я устал…
- Потому что ты мыслишь, как смертный.
- Да. И я снова хочу стать смертным.
- Ты всегда был мелок, белый шаман Энрыш-хан…
***
- Мы еще можем создать волшебный огонь? – тихо спросила Эмегель, когда Аргун сел рядом с ней у костра.
Вокруг них высились косматые ели. Небольшую поляну окаймляли заросли кустарни-ка. На небе одна за другой появлялись звезды.
- Я и не пробую, - Ответил Аргун, - Ты узнала его?
- Нет. Я не помню этого лица, хотя он точно один из нас. Расчистилось небо, - подняла она глаза.
- Странно. Словно Кара-Тэнгер успокоился.
- Но он не может успокоиться.
- Вот это и странно.
Евгений подошел к ним.
- Здравствуйте, уважаемая.
Шаман и его гостья сдержанно поклонились.
- Садись к огню. У меня есть немного мяса, - произнесла старая колдунья.
- Спасибо. У меня есть хлеб и сыр.
Серая сова пролетела над ними, словно бесшумный ночной призрак. Сучек треснул в костре. Евгений сел. Вода в котелке над костром понемногу готовилась закипеть. Мелкие пузырьки уже собирались на стенках… Караганов не спешил к костру. Он сидел в бричке, укутавшись пледом, освещенный желтоватым светом керосиновой лампы, и быстро писал в своем дневнике.
Старый шаман затянулся и произнес:
- Завтра мы будем в урочище Ага-Тепе.
Евгений выложил на полотнище перед костром – некую импровизированную скатерть – полкаравая и голову сыра. Открыл флягу, хлебнул воды.
- Такое чувство, господа, что там нас уже ждут…
Тропа была достаточно широкой, чтобы по ней могла проехать повозка. К тому же, чем ближе небольшой отряд подходил к горам, тем реже становился лес. Но чаще появлялись разной величины валуны. Евгений ехал верхом. Профессор решил идти, и шагал подле коля-ски, одной рукой держась за ее борт. В прошлый раз Тыртыш Бакинчин вел их вдоль реки, и там было двигаться несколько легче.
Ближе к полудню короткая кавалькада углубилась в узкий распадок. Оборвался он не-ожиданно. Старый шаман, ехавший все эти дни впереди, остановил коня.
- Ага-Тепе.
Перед ними лежала обширная котловина, окруженная серыми стенами гранитных скал. Кое-где чернели островки леса, маячили отдельные деревья громадной высоты, но по боль-шей части все поросло здесь высокой травой. Вдалеке, на том ее конце, виднелась блестящая спина Увай-реки. А впереди, не более чем в версте, маячили курганы, среди которых один был последним домом Алтын-Чимин.
- Почему их называют пещерными могилами? – спросил Евгений.
- Ты разве не понял? Потому что здесь лишь тела. А души томятся в пещерах по ту сто-рону мира… - это был голос Караганова.
Более ни кто не произнес ни слова. Отряд еще несколько времени стоял на месте, а по-том старый шаман решительно направил коня вперед. За ним двинулись и остальные.
Не прошло и минуты, как Ландеман заметил человека в высокой траве. Он шел к ним, держа закинутым за плечи длинный посох. Старое ружье болталось за плечами. Поравняв-шись с ними, человек склонил голову и пошел рядом. Шаман и колдунья, которая присела на край повозки с саркофагом, тоже кивнули ему. Евгений ни чего не стал спрашивать. Еще че-рез полчаса впереди показался всадник в одеждах, похожих на наряды бухарских эмиров. Он просто стоял поперек тропы и ждал. Лишь конь его, сразу видно – арабской породы – тре-вожно прял ушами.
«Еще один», - подумал Евгений.
Всадник кивнул, приложив руку к груди. Ему кивнули в ответ. Более их маленький от-ряд не увеличивался.
Вот наконец и курганы. Невысокие, почти голые, идеально круглые. Тропа змейкой вьется меж них, не взбираясь ни на один.
- И что, все это – могилы? – тихо спросил Ландеман, поравнявшись с Бартышем.
- Нет, многие пусты. Их насыпали для отвода глаз.
- И профессор с первого раза раскопал именно ЕЕ курган? Такого не бывает!
Бартыш ответил, пристально глядя вперед:
- Конечно. Ты же сам вчера сказал, что нас ждут.
- И кто же?
В это время тропа обогнула очередной склон, и старый шаман натянул узду.
- Он…
Впереди был разрытый курган. Правильные квадраты раскопа, яма перед вершиной – бывшая могила. Следы в спешке свернутого лагеря. И надо всем этим, на самой макушке ис-кусственного холма, словно черный каменный нож, пробивший землю изнутри, возвышался трехсаженный островерхий камень, черный, как сама чернота.
- Господи, его раньше не было … – прошептал профессор.
- Кара-Тэнгер? - вырвалось у Евгения.
- Да, это я!
Тень отделилась от камня. Сначала бесформенная, она проплыла над разрытой моги-лой, затем остановилась в нескольких саженях от путников и мгновенно сделалась вполне материальной. Какра-Тэнгер, дважды проклятый, высокий и мрачный, раздвоенная борода, глазницы без глаз. И та же лодка. Только теперь она скользит посуху.
- Аргун-тенгри… – произнес он, - Эмегель-тенгри… Эжден-тенгри, Аклыш-тэнгри… И ты здесь, белый человек, – он усмехаясь подплывал все ближе, - И ты… Какая прекрасная встреча! Что, на этот раз нарушено слово Улгена?
- Мы готовы все исправить! – проговорил Аргун.
- А кто сказал, что я готов? Да и зачем исправлять? Спасибо тебе, белый человек, - пус-тые глазницы обратились к профессору, - Если бы не ты… А теперь я свободен! Нижний мир опустил меня.
- Но верхний еще не принял! – это выкрикнул тенгри в бухарских одеждах.
- Вы все еще пытаетесь творить добро, светлые тенгри? Семьсот лет прошло, а вы до сих пор так ничего и не поняли… Людям не нужно добро. Оно их портит…
- Ты так истово заботишься о людях, даже слеза наворачивается… - произнес старик Бартыш… Или это был уже не Бартыш?
С удивлением Евгений заметил, как преобразился вдруг старый шаман. Исчезли мор-щины с лица, поубавилось седины в волосах. Аргун-тенгри вернулся?
- Я дал им души!
- И хочешь отнять жизни?! – это сказала уже Эмегель-тенгри, Хранительница-мать, и седые косы ее вздыбились разъяренными змеями.
Порыв ветра рванул одежды Кара-Тэнгера. Он подался назад.
- Что ты удивляешься? – спросил тот, что присоединился к отряду, выйдя из высокой травы, Эжден-тенгри, - Ты же сам сказал, что нарушено слово Улгена, - и посох в его руке обернулся серебряным копьем, - Или ты не подумал об этом?
Мгновение молчал Кара-Тэнгер, затем раскинул руки. В правой появился длинный же-лезный жезл.
- Хорошо! Будь по-вашему!
Небо рассекла черная молния. Земля дрогнула. Кони испуганно заржали. Повозка с сар-кофагом повалилась на бок. Евгений соскочил с коня и бросился к ней, словно боялся, что саркофаг разобьется, как хрупкая фарфоровая чашка…
Солнечный свет померк. Гранитные скалы пробили землю и стали подниматься к обла-кам. Ветер пригнул к земле травы и поднял в воздух тучи пыли. Послышался треск и грохот. Эжден-тенгри поднял серебряное копье. В руках Аклыш-тенгри, одетого по-бухарски, сверк-нул обсидиановый меч. Аргун-тенгри вынул из воздуха золотой лук. Эмегель-тенгри воздела руки к исчезающему за скалами небу, и на ее ладонях появилось колдовское пламя. Юные братья-шаманы, дети Аргуна, выхватили кнуты, которые светились во тьме неярким белесым светом.
Первым бросился вперед Эльриг, Номун-хан, повелитель мертвых.
Лучом солнца сверкнуло серебряное копье, пробив борт черной лодки. Золотая стрела прорезала ветер и ударила черного владыку в грудь. Обсидиановый меч со звоном высек ис-кры из железного жезла. Пучки огня подожгли лодку и плащ Номун-хана. Светящиеся плети хлестнули его по руке и лицу.
Лодка развернулась за спинами светлых тенгри и погасла. Черный жезл Эльрига ударил старшего сына Аргуна, и тот покатился по земле, оставляя кровавый след. Черная молния сверкнула над цветным тюрбаном Аклыш-тенгри, и он повалился на колени, выронив камен-ный меч. Лодка снова пошла вперед.
Караганов бросился к Ландеману.
- Женя… Надо скорее положить ее на место! Тогда они снова потеряют силу…
Евгений посмотрел на крылатого оленя на стенке саркофага.
- Конечно… Давайте, изо всех сил…
Они попытались поднять саркофаг, но он был чересчур тяжел. Тогда двое мужчин уперлись в него и стали толкать к распахнутому зеву могилы. Ветер хлестал в лицо. Рухнула на землю окончательно разбитая черная лодка. Выпало из рук Эжден-тенгри серебряное ко-пье. Золотая стрела пробила Эльригу руку. Колдовской огонь ударил в грудь…
Евгений и Николай Ильич толкали саркофаг. И уже преодолели половину расстояния вверх по склону кургана, когда…
- Стоять! – раздалось прямо над их головами.
Сверкнул железный посох. Караганов вскрикнул и кувырком покатился по склону. Снова поднялся железный посох. Евгений привстал, заслоняя собой саркофаг Аменей. Обси-диановый меч остановил удар жезла.
- Не смей! – проревел Аклыш-тенгри.
Жезл резко изменил направление. Удар пришелся Аклышу в грудь. Потом яркая вспышка озарила курган… И Евгений повалился в снег. Метель бушевала над ним, а в его объятьях лежала испуганная Аменей. Мгновение они смотрели друг другу в глаза. И это мгновение стоило столетий…
- Дай руку мужу своему! – пронесся над капищем властный голос.
Евгений оглянулся. Костер. Светлые тенгри, черный владыка, белый шаман и огром-ный всадник-монгол прямо перед ним.
- Ты еще кто? – удивился Темучин и, не долго думая, выхватил ятаган, давая шпоры коню, - А ну прочь, собака!
Евгений вскочил, метнулся в сторону, уворачиваясь от сверкнувшего в воздухе клинка, и увидел прямо перед носом каменные сапоги. Сильная рука подняла его. Костер осветил лицо Аклыш-тенгри, выглядывающее из камня. Из камня же высунулась и рука с мечом. Ру-коять легла на ладонь Евгения. «Я ж десять лет не упражнялся!» - пронеслась мысль, но светлый тенгри оттолкнул его – бейся! Евгений вскинул меч и встретил им ятаган хана.
Темучин был силен, не смотря на годы. Боль пронзила руку, но Евгений привычно увернулся от конской туши, точь-в-точь как учили в кадетском корпусе, и взялся за меч обеими руками, словно прицеливаясь. Хан снова направил жеребца на Евгения. Удар. Разво-рот. Хан вскрикнул, и больше от удивления, чем от боли: обсидиановый клинок рассек ему бедро. Конь встал на дыбы. Темучин от неожиданности потерял равновесие и с размаху шлепнулся на снег. Монголы натянули луки. Евгений замер. Три стрелы засвистели в возду-хе. Белая фигура рванулась к нему. Стрелы вонзились в ее спину.
- Аменей… – прошептал Евгений, выронив клинок.
Одна из стрел насквозь пробила тело девушки, и окровавленный наконечник вышел чуть ниже правой груди. Она слабо улыбнулась, медленно оседая на снег. Евгений бросился к ней, упал на колени, наклонился к самому лицу… Вспышка. И вновь перед ним резной крылатый олень на саркофаге. Солнце освещало склон кургана, разрытую могилу, брошен-ный раскоп.
Ни чему уже не удивляясь, и не испытывая ничего, кроме боли, он со стоном ткнулся в холодное дерево лбом…
***
Саркофаг опустился на свое место, и они стали закапывать его. Две лопаты. Два чело-века, уцелевшие в битве забытых богов. Евгений Ландеман и Яшлар, младший сын шамана Бартыша. Земля глухо стучала о дерево саркофага.
Когда они закончили, молодой шаман встал на колени и нараспев заговорил по-чимгински, раскинув руки и подняв лицо к небу. Евгений тоже встал на колени и слушал. Все было в этих словах – и шум ветра меж скал, и грохот камнепада в ущелье, и журчание родника среди камней, и завывание вьюги темной ночью.
- О, золотая принцесса Алтын-Чимин, о прекрасная королевна народов Чимгина, дочь белого шамана, светлая и добрая! Именем Улгена, сотворившего мир, во имя Хармус-тенгри, покровителя людей, прости, что мы потревожили твой покой и заставили снова пройти через ужас жизни. О, золотая принцесса Алтын-Чимин, о прекрасная королевна народов Чимгина, дочь белого шамана, светлая и добрая! Прими от нас в дар наши души и поверь нашей клятве – пока мы живы, мы будем беречь твой покой, и тайну твоего кургана хранить будем до кон-ца дней этого мира. Прости нас во имя Аргун-тенгри и Эмугель-Тенгри, Аклыш-тенгри и Эжден-тенгри - последних тенгри на свете. О, золотая принцесса Алтын-Чимин…
Голос юного колдуна умолк. Они еще немного постояли на коленях перед могилой, а потом поднялись и пошли вниз по откосу. Туда, где лежала опрокинутая повозка с убитым конем, туда, где остались мертвые профессор Караганов и старший брат Яшлара – Ярманка. Их еще предстояло похоронить.
Кони разбежались. Даже тот, который тащил бричку, вырвался из упряжи и бегал те-перь где-то в трех верстах, не менее… Яшлар просто указал место у подножия кургана, и они с Евгением принялись копать. Так прошел день.
Надо было бы отдохнуть, переночевать, но оставаться здесь ни Евгений, ни Яшлар до-лее не могли. Ни слова не говоря, не советуясь, они направились к коляске, вынули из нее рюкзаки с провизией. Яшлар повесил на плечо «Бердан», Евгений проверил, заряжен ли «Кольт», и они пошли по тропе к городу. Перед тем, как свернуть за ближайший курган, Ев-гений остановился и оглянулся. Черного камня больше не было возле могилы Алтын-Чимин. Он больше не протыкал землю, он пропал, как исчезли тела последних тенгри. Исчезли разъ-яренные боги, так и не окончив своей битвы. Как и ожидал Эльриг Номун-хан, все переме-нилось…
- Что ты встал, белый человек? – окликнул его молодой шаман, а потом вернулся и по-ложил ему руку на плечо, - Идем. Ее душа теперь успокоилась. Ей теперь хорошо.
- Ей хорошо… - повторил Евгений, - Ей хорошо…
Горько вздохнул и последовал за Яшларом.
***
- Катенька?
- Да, это я, Николай…
- Что случилось? Где я?
- Это моя юрта здесь.
Пауза.
- Я умер?
- Разве это похоже на смерть? Обними меня.
- У тебя красные глаза. Ты плакала? Почему?
- Аменей ушла от меня… Улген отпустил ее…
- Ушла? Куда?
- Она не сказала…
***
Паровоз издал очередной свисток. Проводник высунулся из вагона.
- Ваше превосходительство, покорнейше прошу поторопиться.
Ландеман курил. Провожавший его пристав стоял рядом, заложив руки за спину. Лан-деман посмотрел на проводника.
- Да-да, любезный. Вы с багажом закончили?
- Не извольте беспокоиться, - подобострастно улыбнулся тот.
- Ну что ж, - Ландеман повернулся к Журавлеву, - Вот и все…
- Все… Но два землетрясения за сутки! Слава Богу, что второе город не тронуло.
- Да, вы эти горы лучше не соваться.
- Точно. Жаль господина профессора. Умнейший был человек.
- И не говорите. Ну, - Евгений Петрович бросил сигарету, - прощайте.
- А вы точно сможете все уладить в Москве?
- Не волнуйтесь, милейший. Смогу.
И он вскочил на подножку вагона. Состав тронулся. Пристав взял под козырек…
Ландеман вошел в свое купе. Он был все в той же полевой офицерской форме без по-гон. Четыре дня они с молодым чимгином топали через тайгу и горы, останавливаясь только на ночлег. А по прибытии в Усть-Каменск, Яшлар распрощался со своим спутником и про-пал среди соплеменников. Евгений же Петрович явился к Арнольду Свириди и велел собрать свой багаж и багаж погибшей экспедиции.
На удивление, но землетрясение, разрушившее полгорода, совершенно не тронуло станцию и железнодорожный путь. Потому состав до Красноярска прибыл по расписанию. Что весьма порадовало Ландемана, если можно говорить о радости в нынешнем его состоя-нии. Ни единой лишней минуты он не желал оставаться здесь.
Тяжело вздохнув, Ландеман сел к окну, грустно глядя на проплывающие за ним ели и сосны. Потом сунул руку в карман и вынул свой «Кольт». Револьвер тускло поблескивал свежей смазкой. Евгений повернул барабан, в руку упал патрон. Евгений повернул еще, вы-пал второй… Третий…
«Нет, пожалуй, - подумал он, вставил патроны назад и убрал «Кольт» в карман, - Поз-же... А то понаедут опять, начнут исследовать-расследовать, раскопают курган...»
В купе заглянул проводник.
- Не изволите ли чаю? Есть французское печенье.
- Так уж и французское?
- Именно так-с.
- Нет, спасибо, любезный. А скажи-ка мне лучше, работает ли ресторан?
- Конечно, ваше превосходительство. К голове состава через два вагона. Ваш столик седьмой.
- Спасибо, - Ландеман встал, поправив китель, - Запри купе. Я, пожалуй, пообедаю, - и протянул проводнику рублевую ассигнацию.
- Премного благодарен, - поклонился проводник.
Войдя в вагон-ресторан, Евгений Петрович жестом подозвал официанта.
- Любезный? Мой вагон – второй, купе номер пять.
- Седьмой столик, ваше благородие.
- Превосходительство.
- Извините-с, - официант еще раз поклонился, - Правда, там дама. Ее купе – номер че-тыре. Надеюсь, вы не будете возражать.
- Не буду.
- Прошу.
И официант пошел впереди. Следуя за ним, Ландеман хмуро глядел в пол. Сделав не-сколько шагов, официант остановился.
- Сударыня, прошу прощения, вы не будете против, если к вам присоединится его пре-восходительство?
- Отчего же? Хорошей компании я рада.
- Благодарю, - официант отступил, протягивая Ландеману меню.
- Для начала… - заговорил было Евгений, но осекся, увидев девушку, сидевшую за сто-лом.
На ней была небольшая белая шляпка, белое шелковое платье, шитое по последней мо-де, и белые нефритовые бусы на груди. Евгений, не веря глазам, медленно сел за столик.
- Так чего же изволите, ваше превосходительство? – переспросил официант.
- Шустовского принеси…
- Сей секунд, - и упорхнул.
Несколько минут они молча глядели друг на друга.
- Что вы так побледнели? – наконец, улыбаясь, спросила она.
- Э-э… От неожиданности… Позвольте представиться: Ландеман Евгений Петрович.
- Елена Павловна Аменей.
- Елена Павловна? Красивое имя. А фамилия ваша, кажется, означает «алый цветок»?
- Да.
- А не вы это потеряли? – и он вынул из нагрудного кармана нефритовую бусину на тонкой нити.
- Я не потеряла. Я подарила… Свою слезу…
***
КОНЕЦ
2-22 февраля 2006 года.