НЕПОСЛУШНОЕ ПУТЕШЕСТВИЕ В СЕРДЦЕ
Очень ее что-то тревожило. И сама не могла угадать. Но затаился на сердце какой-то шум. Будто внутри сидел миниатюрный человечек-дворник и регулярно что-то подметал…
Ее окружали детишки, она прижимала их к себе, чмокала в носики, они тянули к ней свои ручки, стараясь по взрослому крепко ее обнять. Она знала тысячу разных игр. Громко смеялась и падала в солнечную листву. Через пару часов возвращались к обеду, задиристые и растрепанные, и ее щеки пылали от непонятной радости.
- Вот поросята! – с улыбкой укоряли пожилые нянечки.
Она любила наблюдать, незаметно встав в проеме двери, как вкусно умеют есть дети. После, укладывая их спать, она выдумывала такую сказку, бывало, весь персонал детсада заслушивался. Когда малыши засыпали, она в гостиной с мягкого ковра освобождала проход от игрушек, возвращала карандаши в их картонные прямоугольные домики, аккуратно собирала в радужную стопку веселые картинки-рожицы. Немного разобравшись, выходила на крыльцо, садилась на деревянные ступеньки и разглядывала осень.
Именно в один из таких дней, когда она задумчиво наблюдала за улицей, сердце заныло. Наверное, распоролось в нем что-то, однажды хорошо зашитое.
Она заметила, что не влюбляется, что настороженно знакомится с новыми людьми и мало кому верит. И кроме этих ребятишек, своих родных и пары друзей (в протяженности детства), она никого так по-настоящему сильно не любит.
Когда-то, устав от серых офисов и людей-пиджаков, от пористых интриг, оттого, что люди из-за денег становятся сырыми, она пришла работать в детский сад. Здесь свой отдельный маленький мир с искренними, непосредственными маленькими человечками. И она, в душе творческая девушка, большой ребенок, влюбленный в эту жизнь.
Она не в борьбе со своим сердцем, оно открыто. Она спокойно общается с мужчинами, они нравятся, они дружат. Но она не любит. Где-то научилась не привязываться, и, пожалуй, это стало получаться. О первой любви она вспоминала с теплотой, о случайностях и увлечениях с легкой улыбкой. О другой сильной любви… От нее осталось дерево, корни которого, глубоко, вместе с насекомыми и жирной землей хранят тело дорогого человека. И пускай это жестоко: ее отношение и не честная по отношению к близким скрытность, но переламывать себя она не желает.
А что еще может тяготить? Чего она не понимает? Родные здоровы. Работу свою любит. Забот много, и она чувствует себя счастливой, когда ответственна.
Может она все еще любит теперь уже не существующего на этой земле человека, невыносимо скучает. Порой так много хочется отдать, чтобы вернуть его в жизнь и побыть в объятьях хотя бы полминуты…
Нет. Пускай это будет что-то другое. Только, кто подскажет. Кто объяснит, что случилось.
По пути домой она собрала густую охапку огненно-рыжих листьев, кленовых причуд. Села в желтый трамвайчик (а такие обычно здорово веселят) и почувствовала, что тяжкие дни за ней не успели, крепко прилипли к рельсам. Вскоре трамвай опустел, и она подсела к водителю. К знакомому старичку, с которым любила разговаривать.
- Вы поменяли цвет! – она звонко чмокнула его в щеку.
- Я сделал это для тебя, девочка! – лукаво подмигнул ТёмТёмыч.
- Спасибо.
- Да ты грустишь… - он тихо вздохнул.
- Да, есть немножко.
Они подъезжали к депо. Он остановился и ласково обнял ее. Потом долго вглядывался в глаза.
- Непослушная! Никогда не плачешь, не жалуешься… Слушай, забыл, тебя ведь кое-кто ждет. Хорошо, что мы встретились, а то бы он еще несколько дней проскучал. Он не знает твоего адреса, я собирался проводить его послезавтра.
- Чего вы задумали?! – она заулыбалась.
- Спокойное лицо, но сияющие глазки, да улыбка разбавляет. Вот так ты еще красивее! Подожди меня в проходной, там Чарли.
Она вышла, трамвай дал задний ход, плавно отправляясь в огромную пасть сонного гаража.
-Кто такой Чарли? – крикнула она. Дед ТёмТёмыч не услышал, лишь махнул рукой.
Чарли оказался замечательным щенком немецкой овчарки. Крепенький, с большими грустными глазами и забавными ушами. Теперь он лежал у нее в ногах и тихо сопел, иногда чуть вздрагивая во сне.
- Ну, Чарлик, тебе так обрадуются дети! – думала она, пытаясь заснуть. Но вскоре встала и в уютном свете кухни написала письмо. Однажды ее успокоила и научила рассудительности переписка с морем. В выходные она поедет к побережью и отправит в воду бутылку с посланием внутри. Сегодняшний день, особенно с последними его посетителями, выручил ее, напомнил о неких деталях, которые всегда можно вернуть. И почувствовать себя счастливой. Совершить свое непослушное путешествие к себе в сердце.
Вот это письмо:
Я каждый день пытаюсь разгадать твой смысл. Я перестала играть с фразами по ночам, а жгутики земных надежд немного протерлись.
Однажды я обнаружила, что тебя нет. И злословить на бегу перестала. Просто цифры в телефоне повернулись девятой боковой, словно глядишь из кривой стороны зеркала.
Я знала, что ты любишь странствовать, но не догадывалась, что под тобой земля не круглая.
По углам моей подушки стройнятся твои горизонты. На стекле окна изредка плещутся разные сезоны твоего ветра. С уютным запахом на кухне, пока я готовлю, любит смешиваться твой, якобы незатейливо…
Я всегда знала, что делать. Я не растеряюсь ни в переменах стиля этой планеты, ни под лучами солнца страны нетерпения, ни в грозе равнодушия. Но неприметным останется слой диалога с любимым человеком. Потому что у счастья, после его испытания, обнаруживаются неправильные черты. Тем более что нередко, оно бывает с хвостиком и рожками.
Это конечно формы. Всего лишь кусочки. Мозаика крыльев. Она постоянно работает у меня в сердце. Собирается и разбирается вновь. Но, если в новом дне около тебя живет только раннее утро, - по крылатой конструкции начинает ползать рапан с огромной пустотой внутри себя. Только тишина. А ничто так не настораживает, как тишина со своими лоскутками потерянной грусти…
Нельзя связывать, но стоит продолжать. Что-то, что захватывают прошлые секунды, не живет без смысла. То, что таится, когда-нибудь будет полезным…
Утешаешь не в одиночество, и не себя в нем. Просто запазуху подкармливаешь. Иначе не выдержишь от боли