Другие годы, часть 5

ЧАСТЬ 5

 

Говорили – ничего, пройдет, станет понемногу заживать.
Заживало.
Время лучше всяких лекарей, время твою душу исцелит.
Исцелило.
Ну, и ладно, вот и хорошо,
Смотришь – и забылось, наконец.
Не забылось.
В памяти осталось – просто в щель, как зверек, забилось.

Ю.Левитанский

 
ГЛАВА 1
 

 Женя вышла из института, решая на ходу, что быстрее: сесть на трол­лейбус и проехать одну остановку или пройти ее пешком. Переве­сило вто­рое. На площади Калинина ее ждет Олег, чтобы отвести к себе на фирму. Для такого визита – две причины: он обещал показать что-то ин­тере­сное; выбор пал именно на этот вечер пятницы, потому что сегодня у Олега день рождения. И не просто, а пятидесятилетие. И это была вторая, а скорее всего – первая причина, из-за которой Олег хотел именно у себя на работе встретиться с ней.

 Женя посмотрела на часы и ускорила шаг – опаздывает, а этого она терпеть не могла. Олег, конечно, уже ждал, нетерпеливо поглядывая то в сторону остановки, то в ту, откуда она и появилась.

- Поздравляю! Подарок вручать здесь или уже на месте? – спросила она.

- На месте. Не будем задерживаться – нас ждут.

- Кто?

- Мои коллеги, хотят меня поздравить. И я решил: две трети моей жизни проходит на работе – будет логично провести там и мой юби­лей.

Они свернули на улицу, сплошь застроенную маленькими двух­этаж­ными особнячками. В один из них они и зашли, поднялись на второй этаж, и Олег открыл дверь, на которой висела медная табличка: «АПМ ОлГри».

Это оказалась большая квартира, переделанная под офис. Как только за ними закрылась дверь, они попали в атмосферу праздника: в прихожей висел красочный плакат: «Шефу – 50!» и рядом рисунок, изо­бражающий маленького кругленького очкарика с редко торчащими воло­сиками и ли­цом, не оставляющим сомнений, что это Олег. Он держит двумя руками торт с пятью свечками, а под ноги летит маленький нолик. Из комнат до­носились голоса, смех, негромкая музыка.

 Олег ввел ее в первую комнату налево. Это была приемная; за ком­пью­тером сидела девушка с короткими вьющимися волосами пе­пель­ного цвета, вздернутым носиком и большими серо-зелеными гла­зами. Очень хорошенькая. Женя поздоровалась. Девушка оторвалась от компь­ютера и, увидев вошедших, чуть-чуть привстала и с улыбкой от­ветила на привет­ствие.

- Знакомьтесь. Это Оксана. Наш офис-администратор и юрист в одном лице. Оксана, это Евгения Анатольевна. Что здесь происходило за время моего отсутствия?

- Все строго по плану, Олег Борисович.

- Отлично. Женя, проходи, - Олег открыл дверь в смежную комнату.

Эта комната была меньше первой, и большую ее часть занимал стол бу­квой «Т». Женя огляделась: уютно, стильно, черная с серым ме­бель, на окнах широкие вертикальные жалюзи салатного цвета, на стене – огром­ный красочный плакат с фотографиями разных зданий, наискосок через весь плакат шла надпись: «Лучшие выпускники нашей фирмы». Женя по­дошла к столу, который служил ножкой «Т», на нем стоял макет: два дома из пе­нопласта, слева – зеленый массив, за домами изображена го­лубая ленточка неширокой реки, малюсенькая пристань, рядом на воде «пока­чиваются» крохотные лодочки и такие же катамаранчики. Женя не сразу узнала в этом игрушечном изображении место, которое так ей по­нрави­лось. А узнав, по­вернулась к Олегу и увидела его сияющее лицо.

- - Это же Лошица?!

- Она родимая. Это и есть мой обещанный сюрприз.

- Рассказывай все с самого начала, - решительно сказала Женя и села с таким видом, который не оставлял надежды, что можно будет отвер­теться от серьезного разговора.

- А что ты подразумеваешь под началом?

- Вывеску на дверях. Что означают те буквы?

Олег сел напротив:

- Архитектурно-проектная мастерская Олега и Григория. С Олегом тебе можно не знакомиться – ты его знаешь, - при этих словах он слегка склонил голову. Григорий – это мой друг и однокурсник, мы с ним вме­сте в 92-м году ушли из проектного института на собствен­ные хлеба, создав вот эту фирму. Гриша через два года уехал в Штаты, я был очень расстроен: и друга терял, и компаньона, и та­лантливого ар­хитектора. Вообще жуткое было время. Первые заказы тоже опти­мизма не вну­шали: «новые русские», лишенные даже ма­лейшего вкуса и представле­ния о том, что такое чувство меры и стиля, заказываю­щие себе зеленые мраморные полы. Но при этом де­нег не жалевшие и не считавшие. Можно было, конечно, «рубить ка­пусту» не задумыва­ясь. Но ведь надо было думать и о том, что эти времена нуворишей пройдут, будут нор­мальные заказчики и прилич­ные заказы – значит, нужно делать имя, за­рабатывать авторитет. И нам с Гришей это как-то удавалось, занимались эквилибристикой. И тут он уезжает. А в респуб­лике начинается «завин­чи­вание гаек», все всего боятся. Нача­тое строительство заморажива­ется, от проектов от­казываются, о за­ключе­нии новых и говорить нечего. Ох, и было вре­мечко!.. И именно тогда ко мне пришла работать Валина под­руга, Майя, она тоже архи­тектор. Мы даже вместе работали когда-то в Минскпроекте. Только мы с Гришей пришли туда в 72-м, а девочки, Валя и Майя, - через два года. Майя дважды спасала меня: после смерти жены и вот тогда, в 95-м. Пришла, зная прекрасно, что работы нет и не­известно, когда за­кон­чится этот «мертвый сезон». Год мы с ней прозя­бали. А потом поти­хоньку все сдвинулось. Тьфу-тьфу… По справедли­вости фирма те­перь должна называться «ОлМай», но во всех докумен­тах она зареги­стрирована как «ОлГри» – не хочется ме­нять. Да и Гри­шино присутст­вие обозначено не только в памяти. Он был инициатором и движущей силой этого проекта.

- Так ты владелец этой фирмы? И умудрился ни разу об этом не ска­зать? Твоя скромность просто не знает границ.

- Сразу не сказалось, - с покаянным видом произнес Олег. – А потом уже как-то глупо было говорить: «А знаешь, я не просто архитектор – я са­мый главный у себя архитектор».

- И много у тебя работает людей?

- Немного. Ты сейчас со всеми познакомишься. А это тебя не интере­сует? - сказал он и постучал пальцем по макету.

- Интересует. Очень. Кто-то все-таки купил Лошицу?

- Да, и ты даже знаешь совладельца – это Паша, мой друг из Берлина. Они со старшим сыном нашли заказчика, солидную фирму по недви­жимости, приехали представители, посмотрели, поговорили со мной и решили, что игра стоит свеч. На бумаге проект почти готов. Стро­ить будут турки. Паша собирается купить акции. Это будет зона от­дыха.

Олег взял карандаш и, водя им как указкой, стал пояснять:

- В основном здании на первом этаже будет десертный зал и пивбар, на втором – ресторан. В этом, - карандаш коснулся правого строения, - на первом – бильярдная и прокат роликовых коньков, на втором – адми­нистрация. Старый сад разредим, проложатся асфальтовые до­рожки для конькобежцев, будет прокат лодок и катамаранов.

- Лестницу сохраните?

- Конечно, и даже в том же виде – как исторический памятник: «Здесь в июне 2000 года спустились со ступенек и все-таки остались живы Же­нечка Д. и Олежка С.».

- Замечательно! И проект в целом тоже впечатляет. Рад очень?

- Не то слово. Причем, все участники довольны. Паша, что смог сде­лать для родного города такую благодать, да и копеечка какая-то бу­дет ка­пать; заказчики, что можно по дешевке отхватить такой лако­мый кусок и потом доить его не без удовольствия. Еще их греет соз­нание того, что проект будет сделан нашей стороной – значит, нужно будет гораздо меньше заплатить, чем своим, немецким архитекторам платили бы. А я, конечно, счастлив больше всех: и заказ шикарный получил, и Ло­шицу, наконец, удочерили – не дадут пропасть; и знал, что тебя обра­дую. Ведь обрадовал?

- Очень. И я тебя поздравляю от всей души и желаю удачного завер­ше­ния и чтобы у тебя было много впереди таких грандиозных по за­мыслу и воплощению заказов, - с этими словами Женя открыла сумку, дос­тала оттуда маленький сверточек, подарочно оформлен­ный, и протя­нула его Олегу. – А эта ручка будет твоим талисманом: все подписан­ные ею договора и контракты будут только успешными и прибыль­ными.

Олег развернул бумагу и достал коробочку с ручкой «Паркер» се­ребри­сто-черного цвета.

- Огромное спасибо. Очень представительская ручка. Буду пользо­ваться и гордиться, что она у меня от тебя. И в тон моей мебели. Ты зналь, ты зналь…- дурашливо пропел он и рассмеялся.

Олег подошел к Жене, приподнял ее за локти, поставил и поцело­вал в щеку. Потом перешел ниже. Женя тоже не осталась в долгу: обвила его шею руками, прижалась всем телом, и уже через несколько секунд они це­ловались. Нет, не страстно - нежно, трепетно, как будто вбирая в себя дру­гого.

 Первым, как ни странно, оторвался Олег:

- Нас ждут. Идем. Потом с удовольствием продолжу.

 
ГЛАВА 2

 

 В приемной уже никого не было. Они прошли по длинному кори­дору в самую дальнюю комнату, откуда и доносились веселые звуки. Ви­димо, это и была непосредственно мастерская, потому что здесь находи­лись компьютеры и два кульмана, правда, сейчас они были все отодви­нуты к стене, а посреди светлой квадратной комнаты с двумя окнами стоял большой обеденный стол, около которого хлопотали женщины. Одна из них, высокая интересная брюнетка, не отрываясь от своего заня­тия, ко­ротко бросила: «Вы вовремя, мы уже все закончили».

- Дорогие коллеги! - бодрым голосом профессионального ведущего на­чал Олег. - Знакомьтесь – Евгения Анатольевна.

- Можно просто Женя, - смущаясь под пристальными взглядами, ска­зала она.

- Женя, представляю тебе остальных членов нашей небольшой, но друж­ной семьи. Первой, конечно, Майю Михайловну…

- Можно просто Майя, - под общий смех повторила Женины слова та са­мая брюнетка.

- Да, так вот эта просто Майя – мой компаньон и ангел-хранитель. У нее здесь семейный подряд: дочь Лариса, наш бухгалтер, и сын Ми­хаил, тебе уже знакомый, который успешно совмещает учебу с рабо­той у нас. Будущее архитектурное светило.

Девушка, представленная Ларисой, длинноволосая, эффектная, но со­вершенно не похожая на мать, смотрела серьезно, без тени улыбки, изу­чающе. Зато улыбался за себя и за сестру Миша, в котором Женя уз­нала того отчаянного саксофониста из Дома архитекторов.

- Продолжим знакомство. Валентин Степанович. Пришел к нам после вы­хода на пенсию и оказалось, что рано списывать старую гвардию. Кроме таланта, о котором я был наслышан, есть еще и силы, и фее­ри­ческая трудоспособность, и интересные идеи.

С Женей раскланялся пожилой невысокий мужчина артистической внешности, которую подчеркивал элегантный светлый костюм и гал­стук-бабочка. Некоторое недоумение только вызывали густые, нависшие над глазами, седые брови, явно требующие ножниц.

- Теперь наши дизайнеры. Руководитель группы – Елена, наш банк идей. Кроме прочих достоинств, - мать десятилетнего сына.

Женя перевела взгляд с Валентина Степановича на молодую жен­щину, которую Олег назвал Еленой. Та слегка улыбнулась и даже, как по­каза­лось Жене, подмигнула ей. Женя улыбнулась в ответ, но подмиги­вать не стала. «Оставим подмигивания до следующего раза», - подумала она. Но в любом случае Елена (надо полагать, можно просто Лена) вы­звала у нее мгновенную симпатию.

- Второй дизайнер, самый молодой член нашего коллектива, и по воз­расту и по стажу, - Юля. Сразу просто Юля. Заочно тебе знакомая – это она автор тех масок, которые тебе так понравились и которые за­меча­тельно смотрятся и украшают стены ресторана Дома архитек­то­ров.

Пожалуй, только эта маленькая, кудрявая, как овечка, миленькая де­вушка также была смущена всем происходящим, как и Женя.

- Оксану ты уже знаешь. Все звонки, бумаги и связи с общественно­стью – на ней.

Оксана почти по-приятельски помахала ей рукой.

- Теперь ты всех знаешь. И мы можем садиться и пьянствовать.

 Когда все расселись, первым заговорил Валентин Степанович:

- Мне как самому старшему оказали честь открыть и вести это засто­лье. Первый тост, конечно, за нашего юбиляра. Поверьте, Олег Бори­сович, 50 – это не возраст. Конечно, многое уже безвозвратно ушло: детские болезни, подростковые шалости, двойки в дневнике и в за­четке, жела­ние до утра резаться с друзьями в преферанс под пиво, но еще очень много хорошего и впереди: спокойная старость с возмож­ностью отды­хать все 12 месяцев в году, обязательный кефир перед сном, шахматы и домино в парке со своими ровесниками. Короче, есть для чего жить, к чему стре­миться. Осталось только пожелать, чтобы за те 20 лет, ко­торые остались у вас до нарисованной мной картины, вы не растра­тили все силы и здо­ровье, а сохранили их, чтобы насладиться жизнью и в старости, когда она придет. За ваше здоровье!

Под дружный одобрительный смех все потянулись к Олегу с бока­лами шампанского. Женя обратила внимание, что стол сервирован совсем по-домашнему: на скатерти стояли не разномастные, случайно собранные тарелки, чашки и стаканы, как это обычно бывает в конторах на сабан­туях, а сервизная посуда, одинаковые столовые приборы, красивые фу­жеры и рюмки.

- Посуду кто-то из дома принес? – спросила она шепотом у сидящего ря­дом Олега.

- А, обратила внимание, как у нас красиво. Не – ет! Это все наше, фир­мен­ное. Ты потом пройдешь на кухню и посмотришь, как у нас там все уютно.

Их беседу прервала Майя:

- Олег, передашь маме, что фаршированная рыба выше всяческих по­хвал. Впрочем, как всегда.

- Передам. Спасибо. Ей будет очень приятно.

- Весь этот шикарный стол готовила твоя мама? – снова шепотом по­инте­ре­совалась Женя.

- Нет, хотя и могла бы. Но ей еще завтра у нас дома предстоит. Кстати, на завтрашний семейный междусобойчик ты тоже пригла­шена. – И, не дав ей ответить, продолжил: Да, насчет стола. Мамина рыба и фир­менный торт «Зебра». Без него у меня уже лет тридцать не бывает дней рожде­ний. А все остальное приготовили девочки.

- Олег, - осторожно начала Женя, - насчет завтра – ты не поторопился?

- Ни капельки. Медленнее уже просто быть не может. Более того, я на­стаи­ваю, чтобы ты была вместе с Аней…

Продолжить им не дали. Слово снова взял Валентин Степанович, чтобы тут же передать его Майе Михайловне, сподвижнице и соавтору юби­ляра, - как она была представлена тамадой.

- Олежка, - да простится мне сегодня такая фамильярность, мы зна­комы уже двадцать шесть лет. Я знала тебя и в горе, и в радости. Горе тебя не сломило, радость не оглупила, деньги не испортили. Сына хоро­шего воспитал, дело свое создал. Остается пожелать тебе сча­стья. Будь счаст­лив, дорогой!

Женя покосилась на Олега. Видно было, что он растроган. Ей и са­мой очень понравился Майин тост.

За столом царило оживление. Беседа плавно перетекла в обсужде­ние производственных дел, которые теперь в основном касались Лошиц­кого проекта.

- Друзья, напоминаю, для чего мы здесь сегодня собрались. В бой рвется правая рука Олега Борисовича – Оксана.

- Олег Борисович, мне, конечно, повезло с начальником. Но чего-то я и лишена: например, вопросов сотрудников, «С какой ноги сегодня встал шеф?» или просто «Какое у шефа настроение?». У нашего шефа на­строение всегда ровное, по крайней мере, на подчиненных его на­строе­ние не сказывается. И спасибо вам за это. А пожелание мое про­стое до банальности: здоровья, проектов, хороших и разных, что пре­дусматри­вает и материальное благополучие, и личного сча­стья.

Оксана подошла и поцеловала своего хваленого шефа в щеку под общие аплодисменты.

 После этого тоста пауза была совсем небольшой. Слова стала тре­бо­вать группа дизайнеров и присоединившаяся к ним финансовая часть. Ва­лентин Степанович милостиво предоставил им возможность выгово­риться. Девушки встали из-за стола, Лариса взяла гитару, и Лена от лица всех трех заявила, что их тост неожиданно оказался тематически близок тому, о чем говорила Оксана: об особенностях характера их уважаемого шефа. Они со­гласны с предыдущим оратором, что Олег Борисович, дей­ствительно, не срывает своего плохого настроения на подчиненных, кри­чать вообще не умеет. А умеет только рассердиться и разговаривать по­сле этого предельно сухо, холодно и лаконично.

- И тогда, - продолжила Лена, - хочется, как говорит мой Митя, чтобы уж лучше накричала, даже побила или еще как-нибудь наказала, но только не смотрела так, как будто я тебе не родной сын, а двоюрод­ный. Вот и мы не хотим быть вашими двоюродными, а только и обя­зательно род­ными. И у нас заготовлен, как вы уже догадались, музы­кальный тост-мечта.

Лариса взяла аккорды, и под мелодию «У девушки с острова Пасхи…» они запели втроем:

У девушек группы дизайна
Пропали все свежие мысли.
Пропали хорошие, ни на что не похожие,
Просто как будто слизало.

И под совершенно другую, быструю мелодию закончили:

А шеф их бьет горячим чайником
А шеф их бьет горячим чайником,
А шеф их бьет горячим чайником
И заставляет сочинять.
Как хорошо, что чайник маленький,
Как хорошо, что чайник маленький,
Как хорошо, что чайник маленький –
Не то костей им не собрать.

Отсмеявшись, все подняли бокалы за претворение мечты в жизнь. Но ели уже вяло, и тогда Майя предложила сделать перерыв на танцы. Моло­дежь радостно выскочила из-за стола и бросилась к магнитофону.

- Женя, поможете мне? – неожиданно обратилась к ней Майя.

- Конечно.

Женя стала собирать тарелки и приборы, Майя принесла два под­носа, и они, составив туда использованную посуду, понесли ее на кухню. Самую обычную кухню, какая бывает в каждой квартире, правда, до­вольно про­сторную: навесные шкафчики, холодильник, обеденный стол со стуль­ями. На окне – веселые шторки в клеточку, на стенах – симпатич­ные шут­ливые рисунки на кухонные темы.

- Мой Мишка рисовал, - с гордостью сказала Майя. - Мы решили со­хра­нить кухню, когда переделывали квартиру в офис. Готовить, ко­нечно, особенно ничего не готовим. Тем более, когда есть работа. Но согреть, сделать яичницу, сварить кашу или какие-то полуфабрикаты – это обя­зательно. Мы же тут только что не ночуем, поэтому на бу­тербродах си­деть не годится.

- Да, мне Олег сказал, чтобы я сходила на кухню и посмотрела, как тут у вас уютно, когда я поинтересовалась, откуда такая красивая посуда на столе.

- Да, по поводу Олега. Я не буду делать вид, что ничего о вас не знаю и ваш приход для меня полная неожиданность. Мне Олег рассказывал о вас. И я хочу сказать вам, Женя: «Большое спасибо». Он такой счаст­ли­вый последнее время. Я ведь не одну попытку предпринимала, чтобы его познакомить с кем-нибудь. Он придет, вежливо поговорит, проводит – и все. Он вернулся из той вашей поездки в Париж помо­ло­девшим лет на десять. Я сразу спросила: «Влюбился?» а он мне: «И еще как». Я так рада за него. Вы когда вошли, меня немного сму­тило, что вы такая мо­лодая и красивая. Олежка у нас не Ален Делон, но он такой хороший – лучше его нет. Не обижайте его. Хорошо?

- Хорошо. Вообще-то и не собиралась. Просто у меня в семье все дос­та­точно сложно.

- Да, я знаю. Ваша дочка против него настроена, да? Ее можно, ко­нечно, понять. Она большая девочка, отца помнит хорошо, любит его. Но я уверена, когда она поближе узнает Олега, она и его полю­бит. Не так, как своего папу, по-другому, но полюбит обязательно…

Ей не дали договорить – в кухню вбежала Юля и громко позвала:

- Майя Михайловна, Евгения Анатольевна, идемте, конкурс начина­ется.

- А-а, идем-идем.

Пока они переходили в комнату, Майя успела ей объяснить в двух сло­вах, что сейчас будет происходить и что требуется лично от нее, Жени. В ком­нате стояли кружком радостные, возбужденные девушки. Ря­дом с ними настраивал саксофон Миша. Около стола разговаривали о чем-то ожив­ленно Олег и Валентин Степанович.

Женя подошла к Мише и сказала ему то, что от нее требовалось. Миша кивнул головой, что понял, мол.

Позвали Олега. Оксана стала ему объяснять, что сейчас его ждет:

- Олег Борисович, мы подготовили для вас музыкально-танцевальный кон­курс.

Олег в наигранном ужасе попятился:

- Что вы, что вы. Все-таки у меня сегодня день рождения, а не экзамен в хореографическое училище. Увольте, девочки, не позорьте старика.

- Олег Борисович, вы же сами всегда учите, что нужно дослушивать зада­ние до конца. Конкурс заключается в том, что вы по мелодии, ко­торую наиграет Миша, должны себе выбрать партнершу на танец. Если вы уга­даете правильно, какую мелодию любит каждая из нас, де­вушка идет с вами танцевать. Если нет, то – сами понимаете, танец с ней отменяется.

- Ну, это еще куда ни шло. Обождите, я пойду надену пиджак.

Застегивая пиджак, Олег поинтересовался:

- А вы думаете, что мне удастся угадать?

- Уверены.

Девушки стали кружком. Женя обратила внимание, что, кроме Юли, все женщины высокие, длинноногие – хоть на подиум выпускай. А вот муж­чины-архитекторы явно не дотягивали в росте. Но здесь это ни­кого не смущало. Заиграл саксофон. Женя узнала танго Вертинского «В бана­ново-лимонном Сингапуре». Все выжидательно смотрели на Олега. По­думав не­сколько секунд, он, не колеблясь, подошел к Ларисе. Когда она засмеялась и положила ему руку на плечо, остальные зааплодировали. Саксофон замол­чал, и Олег, поблагодарив Ларису, проводил ее на место; его попро­сили объяснить свой правильный выбор. Он охотно рас­сказал:

- Лору я знаю с рождения. И хорошо помню, как она, еще совсем де­вочка, услышав у меня дома впервые Вертинского, буквально забо­лела им. И когда она училась играть на гитаре, первыми песнями в ее ис­полнении стали песни Вертинского.

Снова все зааплодировали. Женя вдруг разволновалась. А вспом­нит ли Олег их поездку в его машине из Новогрудка в Минск, когда она поста­вила кассету со своими любимыми песнями… Размышления ее были пре­рваны новой щемяще-нежной мелодией, которую выводил сак­софон. Она не знала ее. Но зато Олег ее точно знал, потому что, не заду­мываясь, пошел приглашать Майю. И снова раздались одобрительные хлопки. Выйдя в се­редину круга, Майя громко объявила:

- Это песня нашей молодости. Олег ее любил играть на аккордеоне, а мы все пели. И сейчас мы тоже не только станцуем, но и споем ку­пле­тик, да, Олежек?

Скоро осень, за окнами август,
От дождя потемнели кусты.
И я знаю, что я тебе нравлюсь,
Как когда-то мне нравился ты…

 Женя с удовольствием наблюдала за танцующими: не очень моло­дые мужчина и женщина легко двигались в такт мелодии, негромко, но очень лирично и слаженно выпевая под красивую лирическую мело­дию про­стые и трогательные слова:

Не напрасно тоска тебя гложет,
Не напрасно ты грустен со мной,
Видно, в августе сбыться не может,
Что сбывается ранней весной…

Замолчал саксофон. Олег поцеловал Майе руку. А она поцеловала его в щеку и серьезно сказала: «Заплакала бы, но боюсь, - тушь потечет».

 И в третий раз заиграл саксофон. Женя сразу узнала мелодию Поля Мориа и с любопытством ждала, кого на этот раз пригласит Олег. Он, рас­суждая вслух, негромко произнес:

- Знаю, что это дизайнеры. У них вечно звучит оркестр Поля Мориа в ком­нате. Но их же двое. Как бы не ошибиться. Ладно, была не была. Выбираю Лену. Все-таки она начальница, скорее всего музыкальным парадом тоже командует она.

Он не успел закончить фразу и тем более подойти к Лене, как она, радо­стно смеясь, уже сама подскочила к логически мыслящему шефу и по­тя­нула его танцевать.

Ну, наконец-то. У Жени даже ладони вспотели от ожидания. Лю­би­мая мелодия в Мишином исполнении звучала просто божественно. Но вспом­нит ли Олег? На этот раз он ничего вслух не говорил, а стоял, опус­тив го­лову, и внимательно слушал. С тем же серьезным выраже­нием лица он об­вел взглядом всех присутствующих, выдержал драмати­ческую паузу и, улыбнувшись, подошел к Жене. Все, в том числе и Женя, зааплодиро­вали. Танцуя, Олег тихонько спросил ее:

- Волновалась, что не вспомню?

- Очень.

- Дурочка моя. Мы же ее с тобой раза три прослушали, пока дое­хали. Я хорошо усвоил и запомнил твои музыкальные пристра­стия. И теперь «Мой плот» Юрия Лозы – и моя самая любимая песня.

С Оксаной Олег танцевал под «Крылья» В.Бутусова. И когда оста­лась одна Юля, она развела руками, мило улыбнулась и сказала:

- Я боялась, что вы не узнаете мою любимую мелодию – я ведь совсем не­давно у вас работаю, поэтому мы решили меня оста­вить напоследок. Но можно, вы все равно со мной потанцуете, Олег Борисович?

Она была так мила и непосредственна, что у Жени появилось жела­ние подойти и погладить по ее пышной кудрявой головке. Пред­ставив ре­акцию присутствующих, она мысленно засмеялась и стала слушать кра­си­вую, но не знакомую ей мелодию. Юля сказала, что эта песня из репер­туара Мадонны, и она ей очень нравится.

- Надо будет запомнить, - серьезно сказал Олег, - вдруг еще приго­дится.

А потом пили из красивых чашек кто чай, кто кофе с тортом «Зебра» и снова хвалили кулинарные таланты Елены Аркадьевны.

- Знаешь, это любимый торт моей Ани. Только у нас дома он называ­ется «Домашний». И тоже традиционно печется на ее день рождения.

- А на твой что печется?

- А у меня нет особых пристрастий. Я так люблю все печеное, что меня радует любая домашняя выпечка.

- У меня мама хорошо печет. Так что один способ завоевать твою при­зна­тельность у нас уже есть точно.

Расходились поздно, предварительно перемыв всю посуду, сложив и убрав стол и вернув на место кульманы и компьютерные столы. В поне­дельник можно сразу приступать к работе.

 
ГЛАВА 3

 

 Перед завтраком Женя зашла к Ане в комнату и передала ей при­глаше­ние Олега.

- Это твой знакомый, а не мой. Для меня он случайный попутчик. Со­вмест­ная поездка в Париж - совершенно недостаточный повод для при­глашения на день рождения, - с этими словами Аня вышла из ком­наты, всем свои видом пока­зывая, что разговор закончен, а тема ис­черпана.

 За завтраком Женю спросили родители, как она провела время вчера вечером, понравилось ли ей.

- Нет слов. У них такая непередаваемая обстановка на фирме – про­сто как одна семья. Олег даже шутя сказал, что после Саши – это второе его удачное детище.

Родители слушали и вежливо улыбались, но Женя отчетливо по­няла, что продолжать не следует – здесь это никому неинте­ресно. И спро­сили они только потому, что хорошо воспитаны, и вообще у них принято дома спра­шивать друг у друга, как про­вели время накануне, если не были вместе. От грустных мыслей ее отвлек телефонный звонок, она хотела встать и взять трубку, но ее опередила Аня. Видимо, тяготилась разгово­ром и поспе­шила прервать его, уйдя из кухни.

Что-то долго она не идет. И, судя по тому, что из прихожей не раз­да­вался ее оживленный голос, разговаривает она явно не со своими под­руж­ками. Тогда с кем же?

- Олег Борисович звонил. - Получила Женя ответ. – Приглашал меня.

- И что ты решила?

- Не знаю даже.

- А что ты ему ответила, что не знаешь, как тебе быть и чтобы он пере­зво­нил попозже, а ты пока подумаешь?

Станислав Андреевич хмыкнул, Ольга Петровна хранила молча­ние, Аня сделала вид, что не замечает иронии.

- Я поблагодарила и сказала, что у меня были другие планы на сегодня.

А он сказал, что если это не слишком серьезно, то, может быть, я от­меню или перенесу на другой день. А я сказала, что попробую перене­сти, но не уверена, что полу­чится. Тогда он сказал, чтобы я постаралась, а тебе пере­дала, что он за­едет за нами в два часа.

Говорилось все это монотонно, одной перечислительной ин­тона­цией.

Женя поблагодарила за завтрак и стала убирать со стола. Ольга Пет­ровна начала готовить обед. Станислав Андреевич, просмат­ривая га­зету, дождался, когда Аня выйдет из кухни, и негромко сказал:

- Не обижайся на нее – маленькая она еще. Но думает, что боль­шая.

- Я не обижаюсь, - тяжело вздохнув, сказала Женя. - Перед хоро­шим чело­веком неудобно – он ведь ни в чем не виноват.

Помыв и вытерев последнюю чашку, Женя ушла к себе. Присела к столу, включила компьютер, вошла в Интернет: она ждала письма от Ма­рины. Письмо было. Небольшое, но содержательное, как обычно пишет ее подруга. Среди других новостей была одна, очень обрадовавшая Женю: возможно, в начале октября, когда начнутся в Израиле традиционные осен­ние праздники, они смогут вырваться с Володей к ней в гости в Минск. Женя даже кулаки сжала: «Да, да, да!» Быстро набрала ответ и отправила. Пересела к зеркалу и по­смотрела на свое отражение. Может, волосы ост­ричь? Женя при­подняла концы и покрутила головой – как это будет. Правда, Анд­рей любит длинные. Не любит – любил, - поправила она себя. Так что теперь уже не имеет значения, какой длины у нее будут волосы. «А мнение Олега тебе безразлично?» Вообще-то вопрос был ри­то­рический: от­вет был известен – нет, не безразлично. «Надо будет спро­сить». Так ведь и на этот вопрос ты заранее знаешь ответ. Он скажет: «Делай так, как тебе больше нравится. А мне нравится все, что связано с тобой».

- Мама, как ты думаешь, - прервал ее мысли Анин голос, - что лучше на­деть – брюки или платье?
- Платье, - не задумываясь, ответила Женя. – Ты решила идти?
- Да. Я надену голубой костюм.
- Да, хорошо. Он тебе очень идет.
- А ты что наденешь?
- Коричневое платье.
- А вчера в чем ты была?
- В зеленом костюме.
- Ну ладно, я пойду. Мне еще надо голову помыть.

Женя снова повернулась к зеркалу – выражение лица у нее было оза­да­ченное. Решение дочери и обрадовало, и удивило. Ладно, надо соби­раться.

 Ровно в два часа они выходили из подъезда, где их уже под­жидал возле машины Олег.

- Поздравляю вас, Олег Борисович, с днем рождения.
- Спасибо, Анечка.
- Олег, нам нужно заехать за цветами для твоей мамы. Она какие лю­бит?
- Георгины.
- Тогда - на базар, в магазинах георгин не бывает.
- На базар – так на базар.

ГЛАВА 4

 

 Выйдя из машины, Женя с удивлением огляделась:

- Оказывается, и такие дворы есть в Минске.

- Чтобы с фонтаном? Да, в старых дворах можно еще кое-что ин­терес­ное увидеть. Фонтан, правда, воды не знал, скорее всего, со дня рож­дения, но все равно впечатляет. Нам направо.

Вошли в дом, поднялись на последний, третий этаж, Олег открыл дверь и громко позвал: «Ма! Мы пришли». В прихожую вышла к ним не­высокая полная женщина с густыми светлыми волосами, за­крывающими уши, в очках, в шелковом легком платье, на которое был, видимо, надет сверху передник, который сейчас она поспешно снимала на ходу.

- Добрый день, с днем рождения сына поздравляем! – сказала не­громко Женя, протягивая цветы.

- Здравствуйте, Женя! проговорила она, протягивая правую руку. Не­сколько удивленная, Женя протянула и свою для руко­пожатия, но Елена Аркадьевна, взяв ее за руку одной рукой, второй накрыла сверху и, держа так ее руку, с чувством продол­жила:

- Наконец-то вы у нас! Очень-очень рада.

- Мама, у нас еще одна гостья – Женина дочка Аня. И разреши тебя пред­ставить: моя мама, Елена Аркадьевна.

Отпустив Женину руку, Елена Аркадьевна устремила вниматель­ный взгляд из-за очков на Аню:

- Хорошо, что вы все-таки к нам решили придти.

Женя поняла, что в этом доме у сына нет секретов от матери.

- Проходите, пожалуйста, в комнату к Алику. А я пока цветы по­ставлю. Или лучше ты поставь, - сказала она, обращаясь к сыну.

Гостьи вошли в большую квадратную комнату, сели рядышком на диван и огляделись. У окна – два компьютерных стола, в углу – большой музыкальный центр, вдоль стены напротив них – комбинированный шкаф светлого дерева и дальше – еще один диван, но уже угловой и перед ним – большой квадратный низ­кий стол. Пол не паркетный, но доски обрабо­таны, как паркет: отциклеваны и покрыты лаком; посреди комнаты – кра­сивый толстый ковер.

- Это я попросила, чтобы Алик привез вас пораньше, - довери­тельно произ­несла Елена Аркадьевна, присаживаясь в кресло рядом, - по­зна­комиться и поговорить не в суматохе. А вообще гости к четырем при­глашены. - Елена Аркадьевна говорила и одновременно очень внима­тельно, даже пристально рассматри­вала Женю. – Знаете, я вас такой и представляла. А вот вашу Анечку – нет. Я когда услышала, что вас Женя зовут, у меня прямо внутри что-то екнуло: мою млад­шую сест­ренку так звали, только мы ее дома звали Генечка. Впро­чем, это одно и то же.

- Да, мне Олег рассказывал.

- Он вам об этом рассказывал? – удивленно переспросила пожи­лая жен­щина.

- Да, и об этом, и о том, как вы спаслись из гетто. И об этих лю­дях, ко­то­рые вас приютили до конца войны.

- Да, святые были люди. Таких в Белоруссии немало. Я всю жизнь среди белорусов прожила, знаю, о чем говорю. Да и учитель­ство­вала больше тридцати лет. Если бы еще не пили так много…

В комнату зашел Олег:

- Мама, я стол расставил. А где Саша?

- Вышел в магазин. Сейчас будет. И Ася скоро приедет: звонила перед самым вашим приходом, они уже выехали. – И, обращаясь к Жене, по­яснила:

- Это дочка моя, хочет приехать пораньше, чтобы помочь. А она и так у меня вчера весь вечер провела, много помогла. А ведь у нее сегодня уроки с утра. Я ей говорила не спешить – уже ведь все сделали. «Нет, я приеду раньше» – упрямая, как все Симано­вичи.

- Ма, не ворчи и не пытайся нас очернить – ничего не получится. Женя уже поняла, что я очень хороший.

- Зато меня еще надо в этом убеждать, - вдруг раздался звонкий Анин го­лос.

 Если бы не раздавшийся хохот Олега, Женя готова была про­ва­литься сквозь землю. Но все равно успела бросить укоризненный взгляд на дочку - та была по-прежнему безмятежна.

- Аня, вы мне сейчас Сашку моего напомнили: тот тоже любит правду-матку резать не в самых подходящих местах, - продол­жая смеяться, ска­зал Олег, присаживаясь на компьютерное кресло. - Несколько лет назад у меня на дне рождения собрались мои бывшие однокурсники. Сидим, выпиваем, закусываем, тосты произносятся. Вдруг кто-то из гостей предлагает и Саше тост произнести. Он встает и говорит: «Я понимаю, что вам со­вершенно уже все равно, что я сейчас скажу. Вы уже и без тос­тов вполне готовы пить, но такова традиция: питие без тостов – пьянка, а с тостами – мероприятие. Поэтому продолжим куль­турное ме­роприятие. И чтобы вас не задерживать, предлагаю выпить за папу». Хорошо, что уже все были основательно нака­чаны, а то обиды были бы непременно. А так даже посмеялись, решили, что это он шутит. А-а, вот и герой нашего рассказа.

В комнату заглянул улыбающийся Саша:

- Приветствую всех. Я отнесу продукты на кухню и вернусь. Ба­бушка, пойди со мной, проверь и распишись в полученном.

С трудом поднявшись из низкого кресла, Елена Аркадьевна пошла вслед за внуком.

Женя встала и повернулась лицом к дивану, на котором си­дела. Она еще, когда вошла, увидела на стене над ним портрет моло­дой жен­щины, но рассматривать его под пристальным взглядом Елены Аркадь­евны ей пока­залось неудобным.

- Это Валя, - раздался за спиной негромкий голос Олега.

Женя молча кивнула головой. Это был графический портрет задум­чиво глядящей прямо на нее очень красивой молодой жен­щины с гладко зачесанными волосами, собранными в тяжелый узел.

- Красивая какая. – Женя покосилась на произнесшую эти слова дочку. Аня очень серьезно смотрела на портрет. – Говорю, кра­сивая очень.

- Я расслышала. Я посмотрела на тебя не поэтому – просто хотела убе­диться, что это не я произнесла эти слова: я точно также ска­зала, но про себя.

- Это ведь ты рисовал?

Олег молча кивнул.

- На маму свою похожа. А Саша на них обеих.

- Ну, вот и я, - с этими словами в комнату зашел Саша. – И, обра­щаясь к Ане, приветливо спросил:

- Вы дочь Евгении Анатольевны? А я сын Олега Борисовича. И я сразу предлагаю перейти на «ты», не спрашивая разрешения у родителей. Со­гласна?

- Согласна, - улыбаясь, ответила Аня. – А представляться не бу­дем?

- Не думаю, что ты не знаешь, как меня зовут. Но ты права – фор­маль­но­сти должны быть соблюдены. Александр.

- Анна, - в тон ему ответила она.

Родители с интересом наблюдали за этой сценой. Женя заме­тила, что дочка перестала быть зажатой и явно повеселела.

В комнату зашла Елена Аркадьевна, принеся на подносике разре­зан­ную большую дыню и тарелки.

- Давай, бабушка, я угощу, - подскочил к ней Саша и, взяв из ее рук под­нос, подошел с ним к гостьям:

- Попробуйте. Я уже попробовал – качество гарантировано.

За этим занятием их и застали новые гости: невысокая, очень спор­тивная женщина средних лет с темно-каштановой стрижкой и светло-се­рыми глазами и не на много ее выше, худой и очень по­хо­жий на мать, тем­новолосый парнишка.

- Вся семья в сборе, - беря инициативу на себя, сообщил Саша. – Это наша Ася и не менее наш Юра, мать и сын, тетя и брат, се­стра и пле­мян­ник, дочь и внук. – Больше никого за вами нет? – заглядывая за их спины, спросил он. – Ну, и то верно. Приведи вы еще кого-нибудь, и уже посадить было бы некуда.

Благодаря Саше, его абсолютно простой и непринужденной манере общаться, обстановка в комнате сразу стала легкой и весе­лой. К Жене по­дошла Ася, села рядом и заговорила так, как будто они знакомы были вечно:

- Первый раз за день присела. В школе первые дни – сумасшед­ший дом. Журнал заполнить взяла домой. Тайком от начальства, конечно, - за­смеялась она. – Но если не заполню в воскресенье, это растянется еще на неделю. А в вузе поспокойнее, конечно?

- Поспокойнее. Во всяком случае, классного журнала нет. Хотя если ты куратор, то специальную тетрадку своей группы надо вести, но все равно – это не журнал. И бояться не надо, что не­радивые ученики его куда-нибудь унесут и начнут подставлять оценки.

- О, я вижу, ты хорошо помнишь школьные годы.

Обращение на «ты» было таким простым и естественным, что Женя даже не сразу это заметила. А, заметив, порадовалась, что этот процесс прошел так легко. Вообще Жене всегда было непросто схо­диться с людьми, а еще труднее – обращаться на «ты». И преподава­ние в вузе тоже не спо­собствовало простоте отношений.

- Ты в Минске училась?

- В Москве.

- Я имела в виду – в школе.

- И в школе, и в университете.

- Так ты вообще москвичка? А чего в Минск переехала?

- Свекор мой из этих мест, он нас всех и потянул: ему очень хоте­лось вер­нуться. А Москву он никогда не любил.

- А ты?

- Любила ли я Москву? Думаю, да. Но семью больше, поэтому поехала не задумываясь.

- Не жалеешь?

- О переезде нет.

Их беседа была прервана звонком в дверь. Открывать пошел Олег, а ко­гда там зазвучали приветствия и поздравления, под­крепляемые по­це­луями, к ним вышли Елена Аркадьевна и Саша. Через несколько минут вошла семья Мельниковых. Женя в оче­редной раз отметила элегант­ность Наташи, презентабельность Геннадия и утонченное оча­рование их дочери.

 Всех пригласили к столу, который был накрыт в комнате на­против, такой же большой и квадратной, как и та, в которой они си­дели. Но если в первой все было достаточно просто и функцио­нально, то столовая была об­ставлена дорого и красиво: кожаные ди­ваны и кресла, темного мато­вого де­рева сервант и подсервантник, большой овальный стол и в углу – огромный телевизор «Филипс», почти домашний кинотеатр. Женю поса­дили между Олегом и Асей, Аню – между Сашей и Юрой. Саша сидел между двумя де­вушками и успевал ухаживать за обеими, не забывая при этом и о себе. Про­следив за взглядом Жени, Ася негромко ей сказала:

- Я очень его люблю. Иногда кажется, что больше, чем своего. Впро­чем, он и есть мне как сын: пока замуж не вышла, жили все вместе, его часто на меня оставляли. А когда Олег один остался, брала Сашу с нами, куда бы мы ни ехали. Он чудный мальчик.

Застолье протекало весело, в основном благодаря Геннадию и Саше. Они перебрасывались шутками и остротами, как мячиком пинг-понга: по­дача – отбил, теперь подача другого – опять отбил. Олег почти не участво­вал в этом турнире острословов. А поймав на себе Женин во­просительный взгляд, пояснил:

- У нас роли давно распределены. И я могу расслабиться и полу­чить удо­вольствие. Что я и делаю. А ты как?

- Все хорошо. Мне очень у вас нравится. И мама у тебя такая ми­лая и весе­лая…

- Сашка воспитал – его школа.

 Когда Олега стали просить сыграть на аккордеоне, Саша тут же от­реагировал:

- За столом играют только на баяне или на гармошке. Хотите слушать ак­кордеон – идемте в нашу комнату. Оказалось, что в этой семье ак­кор­деон – семейный инструмент: кроме Олега, на нем умели играть Ася и Саша. Все по очереди и выдали не­сколько музыкальных номе­ров.

- Ася, ты, наверное, и рисуешь тоже? – спросила Женя, когда та подо­шла к ней.

- Рисую, - рассмеялась она, - а как ты догадалась?

- Как-то у вас очень равномерно распределены в семье таланты, никто не оказался обделенным.

- Только мой Юрка, - снова засмеялась Ася, – у него один талант – доб­рота.

- Дорогого стоит.

- Да, это так. А вообще я как-то особенно никогда об этом не за­думы­ва­лась – о наших, как ты сказала, талантах. Альку учили музыке, ос­тался аккордеон – стала учиться я, потом Саша. Алька рисовал, я ря­дом кру­тилась – вроде даже стало что-то полу­чаться. Но специально этим не за­нималась: очень спортом ув­леклась. Я кандидат в мастера по боль­шому теннису, в инсти­туте больше на сборы ездила, чем учи­лась. Ди­плом по­лучила в перерыве между двумя турнирами.

- Ты преподаешь физкультуру?

- Похоже, да? – легко рассмеялась Ася. – Наверное, это было бы ло­гично. Но нет, я преподаю историю. И люблю свой предмет. И даже считаюсь неплохим учителем.

- Саша, кажется, тоже играет в большой теннис?

- Да, и в теннис, и в шахматы. Ты сейчас будешь смеяться, но в шахма­тах у меня тоже разряд есть. Научил брат, а сам бросил. А я долго за­нима­лась. Потом и Сашу приучила, он даже ходил не­сколько лет в шахматно-шашечную школу. Юра тоже неплохо играет. Но не так, как брат.

К ним подошел улыбающийся Олег:

- Не помешаю?

- Нет, конечно. Я рассказываю Жене, какие мы все необыкновен­ные и та­лантливые.

- Ну, мы тут так все старались, а оказывается, тебе все равно надо было рассказать. Показать недостаточно?

- Достаточно, - рассмеялась Женя. – Потому и стала расспраши­вать Асю, чем вы еще богаты, чтобы несильно удивляться, а главное – быть гото­вой ко всяким сюрпризам и открытиям. Ря­дом с вами начи­наешь свою обыкновенность ощущать.

Очень серьезно глядя на нее, Олег несколько секунд помолчал, а по­том сказал:

- Если красивая, умная, интеллигентная женщина – это не талант, то, зна­чит, я так ничего и не понял к своим 50-ти годам.

Смущенная похвалой да еще высказанной не наедине, Женя попы­та­лась спрятаться за шуткой:

- За что кукушка хвалит петуха?

- Ладно, ребята, кончайте, - весело прервала их Ася. – Вы оба мо­жете участ­вовать в конкурсе «Алло, мы ищем таланты!». И на этом дис­кус­сию закончим. Я пойду, помогу маме накрыть «сладкий» стол.

- Женя, я хочу продолжить эту тему, чтобы больше к ней не возвра­щаться. Я давно заметил, что ты себя недооцениваешь. Я со­вершенно серьезно тебе говорю, что считаю тебя богато одарен­ной, уж не знаю, кем там – твоими родителями или природой. Говорят, что не бывает женщин умных и красивых одновре­менно. С этим можно и не согла­ситься: такие экземпляры не часто, но встречаются. Но если еще и с хо­рошим характером, то точно – таких чудес не бывает. А ты именно такое чудо. Я тебя очень люблю, и мне безумно повезло.

- Кажется, мне тоже, - серьезно сказала она.

 
ГЛАВА 5

 

- Мамуль, ты еще не спишь?

- Заходи, Анюта.

В комнату зашла дочка, переодетая в пижаму. Легла рядом, прижа­лась.

- Ты не умираешь спать? Хочется поболтать.
- Давай поболтаем.
- Мама, а Олег – он что, еврей?
- Еврей.
- И Саша тоже?
- Конечно.
- Не похожи. У них только Ася с Юрой похожи, и то не очень.
- А ты много евреев видела в своей жизни?
- Видела, наверное, немало, но особенно не задумывалась, кто этот че­ло­век по национальности.
- А почему сейчас задумалась?
- Ну, как тебе сказать…
- Ну, так и скажи.
- Они же вроде нам не чужие (при этих словах у Жени замерло сердце). И, скорее всего, станут еще ближе… А у нас ведь нет евреев в роду.
- А тебя это волнует?
- Если ты имеешь в виду, что это мне не нравится, то нет. Просто не­обычно. К тому же я думала, что все евреи уехали, как твоя Марина.
- Ты права, уехали очень многие – можно сказать, подавляющее боль­шин­ство. Но не все. Вот, например, Лева, Анин муж, не уе­хал, хотя и была возможность уехать в Германию. Но он сказал, что именно в Германию и не уедет: еврей в Германии, прини­мающий их помощь, - это нонсенс. У них в роду почти все по­гибли во время войны.
- А дядя Лева – тоже еврей!?

Женя приподнялась на локте и, улыбаясь, посмотрела на дочь:

- Ты и этого не знала?
- Нет. Значит, и их Женя – тоже?
- У нас она еврейка, но по их законам национальность определя­ется по матери. Так что нашей Жене не очень повезло. Здесь Женя Райская – еврейка, а для Израиля она русская.

Полежав молча, Аня снова заговорила:

- Ма, а в каком гетто погибла маленькая сестренка Елены Аркадь­евны?
- И не только сестренка, а и родители тоже. Это в Воложине было. А ее со старшим братом спас его друг и переправил к родствен­никам в де­ревню.

Не дождавшись никакой реакции, Женя ти­хонько спросила: «Ты спишь?»

- Нет, разве после такого заснешь. Просто думаю.
- О жизни такой непростой? – засмеялась Женя.
- Да. Я ведь, в общем-то, ничего об этом не знаю. Все мои позна­ния о ев­реях из спектакля «Поминальная молитва». Оттуда я уз­нала о черте оседлости, о погромах; и то, что Тевье так пережи­вал, когда его дочка вышла замуж за русского, мне было не очень понятно. А почему он так переживал?
- Евреи – очень древний народ. Через тысячелетия, через по­громы, гетто, Холокост – так называют уничтожение шести мил­лионов ев­реев в годы Второй мировой войны, они сумели со­хранить себя бла­годаря религии и замкнутому образу жизни. Я имею в виду – не под­дались ассимиляции, хотя вся политика и царской России, и Совет­ского Союза сводилась в отношении ев­реев именно к этому: чтобы они рас­творились в том на­роде, среди которого живут. И браки на иноверцах – из той же об­ласти.
- Ма, а откуда ты все это знаешь?
- Марина много рассказывала, точнее – ее мама. Она из семьи мо­сков­ского раввина. Когда я у них уже совсем прижилась и своей стала, - тихо засмеялась Женя, - мы о многом разговаривали. Я была такой же дикой, как и ты, в этом вопросе – вообще ничего не знала. Вот меня немножко и просветили. Анна Казимировна просветила нас с Аней о репрессиях в 30-е годы. Мы как раз школу заканчивали. По­садила нас как-то и гово­рит: «Аттестат зрелости скоро получаете, но ведь не только половой. Нужно еще что-то знать помимо того, что вам офици­ально в голову вби­вают. Уйдут такие как я – и некому бу­дет расска­зать вам правду. А она такая, что вы еще и верить откаже­тесь». И рас­ска­зала. Мы с Аней за­снуть не могли – я как раз у них то­гда ноче­вала. И потом еще сколько раз мне это снилось. Ужас!

Опять помолчали.

- Мамуля, а эта Лера, что была в гостях, - она что, Сашина де­вушка?
- Нет, просто они знакомы с самого рождения, дружат. Хотя ее мама очень бы хотела, чтобы это было так. Она и не скрывает, что хотела бы видеть Сашу своим зятем. И я ее понимаю.
- Я тоже.
- Да? – Женя снова посмотрела на лежащую рядом дочку. – Он тебе понра­вился?
- Очень.

От такого бесхитростного ответа у Жени сжалось сердце.

- Да, непростая ситуация. Но ничего, прорвемся. Может, оста­нешься у меня спать?
- Можно? Ой, здорово, так не хотелось уходить к себе. Я буду ти­хонько лежать – не бойся.
- Этим меня уже трудно испугать. Спи, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, мамочка.

 
ГЛАВА 6
 

- Евгения Анатольевна, у вас много седых волос – надо покра­ситься, - ска­зала парикмахер Катя, расчесывая ей волосы перед стрижкой. Не хо­тите краситься? Можно воспользоваться крася­щим бальзамом, ваш цвет – «золотой орех». Купите обяза­тельно: скоро полголовы седой бу­дет.

- Да, Катя, я сделаю.

Женя слушала в пол-уха и отвечала механически. Она сейчас была да­леко и от Кати, и от парикмахерской, в которую ходит уже вось­мой год, и даже от Минска. Она была на даче у Олега, куда они ез­дили с ним в по­следние выходные.

 Дачный массив от тракторного завода, застроенный еще в пя­тиде­ся­тые годы, не поражал воображения ни красотой домов, ни размерами уча­стков. Тем более приятно удивил маленький, но со­вершенно очаро­ва­тель­ный домик Олега, обшитый светлой отшли­фованной вагонкой, с вы­сокой треугольной крышей – настоящий теремок. Участок просто­рный, с ухожен­ным зеленым газоном и фруктовыми деревьями. Никаких грядок, что очень удивило Женю.

- Удивляешься отсутствию парников? До недавнего времени были: у нас мама – большая любительница оказалась сельского труда. Но ко­гда увидели, что ей тяжело стало этим заниматься, уговорили отка­заться от огорода, сбора и обработки урожая. За­садили травой, ку­пили газоноко­силку – теперь никаких хлопот, одно удовольствие: вернулись к перво­начальному понятию слова «дача».

- Дом ты переделывал? Не может быть, чтобы так раньше строили.

- Ты права: раньше так не строили. Сейчас тоже так не строят, но по дру­гой причине. У современных домовладельцев баня таких разме­ров, как у меня дом. В какой-то степени людей наших, вы­рвавшихся из нищеты, коммуналок и хрущевок понять можно: теперь им хочет­ся простора, больших помещений – поэтому снимаются даже несу­щие конструкции. Да-да, не смейся, есть и такие слу­чаи. А мне нра­вится все небольшое, уютное, ни на что не похо­жее. Ну, проходи.

Дом и внутри был очень симпатичен и оригинален: на первом этаже ма­ленькая гостиная с камином и еще одна комната с кухней, на втором этаже – две кукольные спаленки. В одну из них они за­шли и за­держа­лись… Вышли только два раза, чтобы спуститься вниз и поесть.

Любовь в сорок лет выглядит не так, как в двадцать: нет уже ни той страсти, ни той энергии. Но зато есть другое: чувственность и желание да­рить другому радость. Вот этим они и занимались в течение полутора су­ток – дарили друг другу радость.

- Феном укладывать?
- Что?
- Феном укладывать?
- А, да-да, конечно. У меня завтра день рождения, круглая дата – надо со­ответствовать.
- Сколько – тридцать?
- Катя, не подлизывайся, - засмеялась Женя, - на чаевых это все равно не отразится. И уже серьезно добавила:

- Тридцать было бы, конечно, лучше, но уже сорок.
- Классно выглядите как на сорок.
- Ты, видимо, считаешь, если сорок, то это уже старуха?

Катя ничего не ответила, но, судя по выражению ее лица, она именно так и думала.

 Женя ехала домой в трамвае и думала о том, что нужно будет зав­тра принести на кафедру торт и шампанское. Удобнее было бы это сде­лать в среду, после заседания кафедры, когда все преподава­тели будут на месте. Но поздравлять ее будут наверняка завтра – значит, и «про­став­ляться» при­дется завтра.

 Квартира встретила ее тишиной. Странно, уже ведь поздно. Женя по­звала, но никто не отозвался. Она прошла на кухню – ни­кого. Загля­нула к Ане – все трое сидели там, в комнате, погружен­ной в темноту.

- Почему сидите в темноте?

- Не включай!

Но было уже поздно – яркий свет залил комнату. Что это? Запла­кан­ная Аня, расстроенные родители.

- Что случилось?

Ей навстречу встал Станислав Андреевич, протянул руки, у Жени все внутри оборвалось.

- Женя, ты сядь.

- Я не хочу садиться. Что, наконец, случилось? – чуть не закри­чала она. - И не говорите мне, чтобы я не волновалась.

Тяжело вздохнув, Станислав Андреевич глухо сказал:

- Олег попал в аварию.

- Олег-попал-в-аварию. Олег-попал-в-аварию. Н-е-е-ет!

 
ГЛАВА 7

 

- Мама! Мама! – Он жив. Он в реанимации, но жив.

Женя продолжала сидеть, закрывая ладонью рот, как будто боя­лась, что оттуда снова вылетит нечеловеческий крик. И постепенно до ее созна­ния дошли Анины слова: «он жив».

- Как вы узнали?

- Саша позвонил полчаса назад уже оттуда, из больницы скорой по­мощи.

Женя встала:

- Я еду туда.

- Я отвезу тебя, - тотчас отозвался свекор. Видимо, этот вариант разви­тия событий обсуждался до ее прихода.

- И я с вами, - это уже Аня.

Через несколько минут они уже ехали в сторону Курасовщины.

Сашу, Елену Аркадьевну и Асю с Юрой они застали перед закры­той две­рью с надписью «Реанимационное отделение». Увидев их, жав­шихся друг к другу, объединенных общей бедой, Женя чуть не рас­плака­лась, но, под­ходя ближе, взяла себя в руки.

Увидев ее, Саша встал со стула:

- К нему не пускают.

- Да, в реанимацию никогда не пускают. Саша, вы с врачом виде­лись?

- Коротко. Состояние критическое: черепно-мозговая травма, сломан­ные ребра и самое тяжелое – это ноги. – Саша издал то ли вздох, то ли всхлип. - Речь идет об ампутации.

- Боже!

- Сейчас приедут дядя Гена с тетей Наташей, у нее тут завотделе­нием – бывший клиент.

«Да, она же адвокат», - вспомнила Женя.

- Саша, а как это произошло?

- В него врезался на огромной скорости пьяный пацан, взял у па­паши «Джип» покататься. Без спроса. – И, помолчав, добавил:

- Сейчас в морге.

Женя закусила губу и прикрыла на мгновение глаза: «Пьянство, пьян­ство, опять пьянство… Нет от него спасения».

По пустому гулкому коридору раздался быстрый стук женских каб­луч­ков. Все одновременно повернули головы на этот звук. К ним при­бли­жались Мельниковы. Куда подевалась барственная им­позантность Ген­на­дия и строгая элегантность Наташи? Это были немолодые, насмерть пере­пуганные люди с бледными от волнения лицами. Наташа прошла к Елене Аркадьевне, Геннадий остано­вился рядом с ними.

- Наташа звонила ему, обещал приехать. Мы предложили заехать за ним – он отказался, сказал, что быстрее сам доберется. А, вот и он.

По коридору стремительно шел высокий мужчина, надевая на ходу ха­лат врача. На приветствие ответил кивком головы, что-то бросил на ходу Наташе и также стремительно открыл дверь отделения и исчез за ней.

Женя в изнеможении опустилась на твердую скамейку, обтя­нутую кожзаменителем, и прижалась спиной к холодной стене. Саша и Гена сели рядом. В коридоре установилась гнетущая ти­шина, изредка преры­ваемая судорожными всхлипами Елены Ар­кадьевны.

Прервал это невыносимое ожидание тот же врач, появившийся из-за двери реанимации. Подошел к вставшей ему навстречу Наташе, что-то не­громко сказал и пошел вперед. Та, обращаясь одновре­менно ко всем, но, глядя на Сашу, объявила:

- Александр Васильевич просит пройти к нему в кабинет для бе­седы. Идемте, я знаю, где это.

 На дверях, в которые они должны были войти, висела табличка: «Заве­дующий кардиологическим отделением Петрович А.В.»

 Доктор уже снял халат и сидел за своим столом, устало поло­жив на него большие ладони.

- Присаживайтесь, где найдете место. Ничего не вызывает опас­ности, кроме ног, - начал он без всякого вступления и слов уте­шения. - Сло­мана шейка правого бедра, на левой – множество тяжелейших пере­ло­мов. Если ее удастся спасти, предстоит сши­вать по кусочкам. И самое главное: у нас операции такой сте­пени сложности не делают. Не по­тому, что не умеют, а потому, что нет необходимой техники и обору­дования. Даже с правой ногой, с которой дела обстоят лучше, будут потом про­блемы: у нас нет специальных штырей, которые вставляют при опера­ции на шейке бедра.

При этих словах Женя вспомнила пожилую преподавательницу с ка­федры иностранного, которая лет десять назад во время гололе­дицы сло­мала эту самую пресловутую шейку бедра. Год она после этого не ра­ботала, а теперь ходит зимой только с палочкой. Хро­мота осталась на­все­гда.

- Нет искусственных суставов хорошего качества, которые пона­до­бятся, если удастся сохранить левую ногу.

- Александр Васильевич, в каких странах делают такие операции? спро­сила Женя.

- Да, я тоже хотел об этом спросить, - подтвердил Геннадий.

- Я знаю точно про Чехию, там под Прагой есть классная ортопе­диче­ская клиника. А в других странах… Ну, это все можно бу­дет уточ­нить.

Прощаясь, доктор протянул Наташе какой-то листок, вынутый им из коробочки на столе. Когда все вышли из кабинета и стали рассматри­вать этот листок в руках Наташи, оказалось, что это спи­сок телефонов реани­ма­ционного отделения со всеми именами-от­чествами и фамилиями рабо­таю­щих там врачей.

Женя шла, погруженная в мысли, поддерживаемая под руку Аней. Она совсем забыла, что дочка была здесь, за все время она не проронила ни слова. И сейчас шла молча, опустив голову.

Во дворе клиники они остановились, поджидая остальных. Ста­ни­слав Андреевич сразу закурил трубку. Нервно щелкнув золоти­стой зажи­гал­кой, закурила Наташа. «Оказывается, она курит» – пронес­лось в Жени­ной голове. Гена укоризненно посмотрел на жену, но ничего не сказал. «Иногда можно позавидовать куря­щим…» – по­чему-то подумалось Жене. Вышла Елена Аркадьевна, поддержи­ваемая дочкой и внуком. Шла мед­ленно, тяжело пере­ставляя ноги. Саши все не было. Наконец, показался и он.

- Подходил снова к реанимации. Новостей нет.

- Ну, что ж, сейчас отсутствие новостей – самая хорошая новость, - оз­ву­чил общее мнение Геннадий.

Прежде чем сесть в их маленький «фольксваген», Женя подошла к ма­тери Олега:

- Елена Аркадьевна, дорогая, не убивайтесь так: вам еще понадо­бится много сил впереди. Мы поставим Олега на ноги. В прямом и переносном смысле. Главное – он жив и будет жить. Все ос­тальное в наших руках и за­висит от нашей энергии. Ее нам не занимать. Как и желания. Вон нас сколько у вас и Олега. Что же мы, совсем бес­помощные?

Жалко всхлипнув и прижав ко рту и носу платочек, Елена Аркадь­евна смотрела на Женю такими умоляющими глазами, в ко­торых заплеска­лась надежда, что у Жени сжалось сердце. Она об­няла без­вольно опу­щен­ные плечи, поцеловала мягкую старческую щеку и твердо, как могла, по­вторила: «Главное – он жив!».

Ведя машину, собранный и как всегда внешне спокойный свекор, глядя в водительское зеркало на Женю, спросил:

- Что будем предпринимать в первую очередь?

- Сейчас буду звонить в Москву и в Израиль. Пусть узнают о воз­мож­но­сти операции.

- Поздновато, уже первый час. В Москве – второй.

- Да, вы правы. В Москву позвоню завтра с утра, чтобы застать их пе­ред уходом на работу, а Маринке – сегодня, они поздно ло­жатся.

- Стратегия правильная, - одобрил Стас.

Свернувшаяся рядом калачиком Аня громким шепотом произнесла:

- Бедный Саша, бедная Елена Аркадьевна. Так их всех жалко.

- А Олега меньше?

Аня приподняла голову и укоризненно посмотрела на мать:

- Я же его не видела, могу только представить. А они у меня пе­ред гла­зами стоят. И не надо так говорить и цепляться к словам, я никого не хо­тела обидеть. И Олега Борисовича мне, конечно, жалко. И что та­кое слово «жалко» по отношению к тому, что с ним произошло? Им же ни­чего нельзя выразить. Жалко, что ма­газин рано закрыли – не успела хлеб купить. Вот это жалко. А тут… Тут все слова бессильны. Но ты же не оставишь его, правда, мама?

Женя внимательно посмотрела на дочь: голубые глаза смотрят вы­жи­дающе и строго.

- Ни при каких обстоятельствах, - твердо сказала Женя и почувст­вова­ла, как ее пальцы сжали тонкие, холодные дочкины паль­чики.

 
ГЛАВА 8

 

 Женя не могла заснуть почти всю ночь. Уже светало, когда ей это, на­конец, удалось. Поэтому когда раздался телефонный звонок, ей пока­за­лось, что она спала от силы минут десять.

- Алло.

- Женечка, доброе утро. Извини, что так рано, но я решила позвонить пе­ред работой…

- Анечка, как хорошо, что ты мне позвонила, - не дала ей договорить Женя. - А как ты дога­далась, что мне надо с тобой поговорить?

- Вообще-то сегодня твой день рождения, и я звоню именно по этому по­воду. Я тебя по­здравляю, дорогая моя, и желаю всех благ. Алло!

Алло!

- Да, я слышу тебя. Спасибо большое.

- Женя, случилось что-то?

- Случилось. Я собиралась тебе звонить, но заснула только под утро и про­спала бы. Тут еще этот час разницы. Аня…

- Женечка, я слушаю. Что сегодня за связь!

- Это не связь, это я… Дело в том, что… - Жене удалось изложить суть дела максимум за три минуты.

- Понятно. Я все передам Леве, а он в свою очередь сделает все от него зависящее. – И по­сле паузы: - Женечка, это ужасно, то, что про­изошло. Но он жив. И это главное. Будем бо­роться. Я убегаю, вече­ром позвоню. Держись, дорогая, целую тебя. Бабушка собиралась тебе попозже по­звонить.

День прошел, как в угаре: звонки, поздравления, необходимость отве­чать на них. Она сама сделала только один звонок – в больницу. «Со­сто­яние тяжелое, но стабильное», - получила она ответ на свой вопрос. В инсти­туте – две пары практических занятий и снова поздравления. До­мой Женя добралась только к семи часам. В перерыве между парами она созво­ни­лась с Са­шей. Голос у него был уставший. Обменявшись инфор­мацией, договорились, что встретятся часов в восемь вечера у нее дома.

- Проходите, Саша. Сейчас будем ужинать.

- Спасибо, я не хочу.

- На вас лица нет, а впереди еще много всего – нужны силы. Так что не спорьте – проходите сразу на кухню.

- А, чуть не забыл. Это вам от нас с папой подарок ко дню рожде­ния.

Уже взяв глянцевую коробочку в руки, Женя по яркому рисунку на ней поняла, что внутри. Как бы она обрадовалась такому подарку при дру­гих обстоятельствах. Она даже самой себе не признавалась, как она мечтает об этой игрушке для взрослых: что толку мечтать, когда знаешь, что вещь тебе не доступна. И вот она у нее в руках, а радости нет.

- Спасибо большое. Я так хотела сотовый телефон. Все владельцы вы­зы­вали у меня зависть, в том числе и ваш папа.

- Евгения Анатольевна, не называйте меня на «вы», пожалуйста. Это «вы» держит дистанцию и не дает по-настоящему сбли­зиться. Мне все время кажется, что вы хотите держать меня на расстоянии.

- Что вы, Саша. То есть ты. Это просто вузовская привычка. Ко­нечно, я с радостью буду говорить «ты», но если это не сразу получится – будьте снисходительны. Но я буду стараться. И раз так, то зовите меня Женя. Я хотела сказать – зови. Хорошо?

- Хорошо, с удовольствием. А насчет телефона – папа давно его вам ку­пил, он знал, что вы его хотите. Но сказал, что оставит как подарок на день рождения – тогда вы не сможете уже отка­заться. И еще: он зареги­стрирован и оплачен на три месяца впе­ред. В коробочке все до­кументы и ваш номер.

За ужином Женя рассказала, чего она ждет от телефонных разго­во­ров с Израилем и Москвой.

Первой откликнулась Москва. Аня сказала, что в субботу в Минск при­ле­тит Лева и привезет с собой профессора-ортопеда для кон­сультации и принятия решений.

- Саша, пусть Наташа поговорит с Александром Васильевичем, чтобы мос­ковским врачам разрешили пройти в отделение и ос­мотреть папу.
- Я думаю, что не будет затруднений, раз они сами понимают, что не мо­гут справиться.
- Я тоже так думаю, но все же нам нужно официальное разреше­ние, чтобы не было никаких осложнений.
- Хорошо, конечно.

Ну, наконец-то звонок от Марины.

Женя слушала подругу молча, лишь изредка вставляя «да-да» или «я по­нимаю».

- Спасибо, Мариночка, огромное спасибо. Я жду вас. Да какое «не до вас». Мне только легче с вами будет. И не только мне. Все, ровно че­рез не­делю увидимся. Целую. Привет Володе. Все передам.
- Ну, что? – нетерпеливо поторопил ее Саша.
- Такие операции там делаются. Давно и успешно. Но! Это будет сто­ить огромных денег. Не только операция, а их будет не одна. Но и ана­лизы, и каждый день, проведенный в больнице, и реа­билитацион­ный период под руководством физиотерапевтов.
- Сколько?
- Примерно…
- Сколько-сколько? – переспросил ошеломленный Саша.

Женя повторила космическую сумму.

- Но есть еще один вариант, его подсказала Марина: оформить граждан­ство израильское здесь, в посольстве, и документы на ПМЖ. Тогда все лечение будет бесплатное.
- Интересно, - задумчиво произнес Саша. – Но, помолчав, покачал голо­вой: - Ничего не получится: папа не захочет, пока его семья здесь, вы здесь, его фирма. А уж сколько времени займет эпопея с налоговой ин­спекцией – вообще страшно подумать. Этого времени у нас нет.
 А что у нас есть? – Саша достал ручку и записную книжку и стал бы­стро записывать. Перечень оказался коротким. Когда он придви­нул его Жене, она прочла: «моя машина, наша дача, папин валютный счет». Ря­дом с ка­ждым пунктом – цифра со знаком «примерно», но около послед­ней строчки стояли не цифры, а вопросительный знак.

- Что он означает? – поинтересовалась Женя.
- Это деньги, которые папа собирался потратить на покупку квар­тиры для вас с ним.
- Так какие могут быть сомнения? Будет здоровье – заработает еще на квар­тиру…
- На такую, как он хочет, еще раз заработать будет непросто.
- Даже слышать не хочу, если мое мнение здесь учитывается. Саша, ты же понимаешь, что сейчас поставлено на карту?
- Я-то понимаю, а вот папа…
- А что папа? Он же не маленький: на карту поставлено быть ему ин­вали­дом или полноценным человеком, пусть даже и хромаю­щим. Так что приписывай и эту цифру. Ты ее знаешь?
- Конечно.

Выводя очередные цифры, Саша сожалеюще произ­нес:

- Жаль, что папина машина восстановлению не подлежит. Она го­раздо дороже моей. Вот что получается, - снова подви­нул он к Жене запис­ную книжку.
- Чуть больше половины…
- Да. Или чуть меньше. Вам же не точную цифру по телефону на­звали.
- Ладно. Деньги – это всего лишь деньги. Будем доставать.

 
ГЛАВА 9
 

Женя бодрилась и хорохорилась перед Сашей, но где достать недос­таю­щую сумму, она не представляла. Закрыв за ним дверь, она про­шла к себе в ком­нату и достала шкатулочку с украшениями. Пере­бирая эти скромные золо­тые колечки и сережки, она вспоминала тех, кто дарил ей их: вот это плос­кое колечко с алмазной гранью – подарок родителей к оконча­нию школы, а вот эти сережки с малень­кими жемчужинками и та­кое же ко­лечко - подарок Андрея к рожде­нию Анечки. Это дорогие вещи, но только для нее и только как па­мять. Они перейдут к Ане, а от нее – к внучке, если судьбе будет угодно, чтобы она была. Но ювелирной ценно­сти эти вещи не имеют. Как только она это подумала, сразу вспомнила о действи­тельно ценной вещи, которая у нее есть. И она даже знает чело­века, который не только захочет ее купить у нее, но и будет в состоянии это сделать.

Хлопнула входная дверь, и раздался Анин голос:

- Мамочка, ты дома?

Дверь в комнату распахнулась, на пороге стояла Аня с букетом ро­зо­вых гербер.

- Это в дополнение к утреннему поздравлению и подарку, - ска­зала она, протягивая цветы.
- Спасибо, родная.

 Женя взяла цветы, поцеловала дочку.

- А где бабушка с дедушкой?
- У себя в комнате. У меня был Саша, мы ужинали. Они не выхо­дили, ска­зали, что поели.
- А о чем вы говорили с Сашей?
- Где взять денег на операцию в Израиле.
- Тетя Марина что-то узнала?
- Да. Но нужны большие деньги, очень большие.
- Сколько?

Когда Женя назвала примерную сумму, Аня охнула:

- Ничего себе. Где же можно взять такую сумму?

Женя ничего не успела ответить – раздался голос Ольги Петровны:

- Анечка пришла?

- Да, бабушка.

- А о какой сумме идет речь? И в связи с чем?

- Марина звонила, она консультировалась по поводу операции для Олега. Делают, и успешно, но стоит очень больших денег. Саша при­кинул, что у них есть – это примерно полсуммы.

- А сама сумма какая?

- Бабушка, ты только не упади, - сказала Аня и назвала цифру.

- Пожалуй, я, действительно, сяду.

Все трое помолчали. Ольга Петровна встала:

- Уже поздно, я пойду спать. Спокойной ночи.

 
ГЛАВА 10
 

 Женя посмотрела на часы: оставалось еще полчаса до заседания ка­федры. Может, Жанна свободна и она успеет с ней поговорить?

- Жанна Георгиевна, вы можете уделить мне десять минут?

- Заходите, Женя.

- Жанна Георгиевна, мне очень нужны деньги. Не хотели бы вы при­обре­сти вот этот набор – он же вам очень нравился.

Женя протянула черный бархатный футляр. Заведующая взяла его в руки, открыла, и выражение недоумения сменилось изумлением:

- Женя, что у вас случилось? Понимаю, что очень серьезное, раз вы реши­лись это чудо продать.

- Близкому для меня человеку нужна операция за границей, она очень до­рогая.
- А что с ним случилось?
- Попал в автокатастрофу. Чудом остался жив, но ноги очень по­стра­дали. Стоит вопрос об ампутации.
- Даже так?
- Да.
- Кто виновен в аварии?
- Не он.
- Тогда надо через суд получить от виновника компенсацию.
- Не от кого получать. Он погиб на месте.
- Да, дела-а…Женя, я с удовольствием куплю у вас этот эксклю­зив, но не­ужели вы думаете таким вот образом, продавая свои украшения, со­брать нужную сумму?
- Что вы, Жанна Георгиевна, я не настолько наивна. Но лично у меня ни­чего больше нет. А мне тоже хочется внести свою лепту.
- Вы свою лепту внесете, ухаживая за ним после операции. Вы об этом думали?
- Так далеко мои мечты не распространялись.
- Ну, хорошо. Сколько вы хотите за это? - постучала Жанна паль­цем по футляру
- Я понятия не имею. Это ручная работа: муж моей подруги, юве­лир, сде­лал мне это и подарил, когда я гостила у них в Израиле.
- Вот даже как. Ну, хорошо. У меня есть с кем проконсуль­тиро­ваться. Вы пока заберите, я потом позвоню этому человеку, и мы с вами к нему подъедем.
- Спасибо, Жанна Георгиевна.
- Не за что. Это вам спасибо, что подумали именно обо мне, когда ре­шили продавать эту красоту.

Женя вышла из кабинета, думая о том, что у нее выбора не было: ни­кто из ее окружения не смог бы купить эти украшения: просто денег таких нет.

 Женя после работы съездила в больницу, но ничего нового ей не ска­зали, а к Олегу по-прежнему не пускали, потому что он ле­жал в реа­нима­ции. Вернулась Женя затемно, дома была одна Аня, слушающая ка­кой-то французский текст через наушники.

- Ты одна?
- Бабушка с дедушкой уехали в Новогрудок.
- Разве они собирались?
- Не знаю, по-моему, нет.
- По-моему, тоже. А когда вернутся?
- Сказали, что завтра, чтобы не ехать в темноте.

 
ГЛАВА 11
 

 В четверг с утра Женя дома: занятия в 13-45. Она заканчивала уборку квартиры, когда приехали свекры. Ольга Петровна внесла боль­шой сверток, перевязанный бечевкой, Станислав Андреевич – оттяги­вающую руку сумку. То и другое сразу отнесли в гостиную, и она услы­шала, как Стас сразу стал кому-то звонить:

- Константин Сергеевич, я привез все, как мы договаривались. Можете подходить.

- Леля, он приедет через полчаса. Не удивлюсь, что не спал всю ночь, пред­вкушая радость приобретения.

- Может, и меня введете в курс дела или это секрет?

- Женя, ну какие от тебя могут быть секреты? Тем более – это тебя ка­са­ется. Иди сюда.

Женя зашла в гостиную в тот момент, когда сверток в руках Ольги Пет­ровны был полностью освобожден от газет. Это была одна из тех трех картин, ко­торые сразу по достоинству оценил Олег, гостя у нее в Ново­грудке.

- Что это значит?

- Сейчас приедет один богатый минский коллекционер, купит ее у нас. И вот еще книги мы с мамой для него отобрали для продажи. В ос­нов­ном по искусству. Небось, тоже всю ночь руки потирали от удо­вольст­вия, - без осуждения в го­лосе сказал Стас.

- Это вы для операции деньги собираете? – понимая всю очевидность про­исходящего, на всякий случай уточнила Женя.

- Конечно, - как о само собой разумеющемся сказал свекор.

Женя молча подошла сначала к нему, обняла его, замерев на не­сколько се­кунд, потом то же самое повторила со свекровью.

- Мама Леля, Стас, я вам так благодарна, так благодарна…

 Ольга Петровна, вытирая набежавшие слезы, сказала, тяжело вздох­нув:

- Это всего лишь материальные затраты – не более того. Разве можно по­ложить на одну чашу весов жизнь и здоровье человека и пусть даже очень ценные картинки и книжки. Я думаю, о лучшем примене­нии они и не мечтали – спасти кому-то жизнь.

Целуя жену в голову, улыбающийся Стас прокомментировал:

- Леля, ты как всегда абсолютно права. Вот только плакать сейчас не надо. Ты заплачь, ко­гда Мицкевич приедет: он сразу повысит цену, бо­ясь, что ты передумаешь.

Шутливо замахнувшись на мужа, Ольга Петровна со вздохом ска­зала: «Если бы я могла плакать только от этого, насколько легче бы мне жи­лось».

 Рассматривая привезенные из Новогрудка книги, Женя увидела среди них темно-синий томик, который читал у нее Олег, восхищаясь ста­ринным изданием.

- Ой, а можно мы не будем продавать Мировича?

- Да он вроде тебя никогда особенно не интересовал?

- Меня нет – Олега интересовал. Можно я ему подарю от вашего имени?

- Ну, сделай человеку приятное. Это всегда хорошо для выздоровле­ния.

Окончания разговора с коллекционером Женя не дождалась: ей надо было уезжать в институт. Оттуда она поехала в больницу на встречу с вра­чом. Там уже был и Саша. Врач обрадовал их сообщением, что если за ночь ничего не изменится, Олега утром переведут в общую палату.

 Выйдя из клиники и садясь в машину, Саша усмехнулся:

- Последние дни езжу на своей лошадке. Нашел покупателя. И он даже готов выплатить деньги и оставить мне ее, пока надо будет мотаться по городу до папиного отъезда.

- Сколько хороших людей вокруг…

- Кстати, о хороших людях. Звонили папины друзья, из Германии и Аме­рики, сказали, что помогут с деньгами. Дядя Гриша даже сказал, что су­меет взять какую-то большую ссуду.

- Саша, а за Лошицу деньги еще не переведены?

- Предоплата была частичная. Но все большие деньги еще впереди. По этому поводу дядя Павел тоже что-то такое имел в виду – просить за­каз­чика поторопиться с оплатой, исходя из создавшейся ситуации. Он мне еще будет перезванивать.

- Думаю, что еще и не один раз…

- Конечно.

Коллекционер приобрел картину за очень хорошие деньги, старые книги тоже нашли своих новых хозяев.

 В пятницу Саша заехал за Женей, и к пяти часам, когда уже можно на­вещать больных, они были в отделении.

Женя испытывала самый настоящий страх: как она войдет в палату и сей­час увидит прикован­ного к больничной койке Олега, сможет ли вести себя естественно, непринужденно. Пережив болезнь и неудавшуюся опе­рацию Андрея, последующие страшные месяцы, когда на твоих гла­зах единст­венный в мире человек тает, исчезает, медленно испаряется, Жене было безумно страшно снова погружаться в мир больниц, опера­ций, тяже­лых болезней. Это было эгоистично с ее стороны, но стресс, полу­ченный после ухода из жизни любимого человека, заставлял ее пря­таться от воспо­мина­ний о том, как, несмотря на титанические усилия, ты оказа­лась бес­сильна. Ты хочешь держать его за руки, но они такие худые и слабые, что сами выскальзывают из твоих рук, ты хочешь с ним гово­рить, а ему все тя­желее это делать: он быстро устает. Он сам стесняется своей болезни, кото­рая делает его слабым, ранимым, зависимым от близких. Это его раздра­жает, он срывается, кричит. Потом, обессилен­ный, блед­ный, с каплями пота на лбу, под носом, на подбородке, будет лежать с за­крытыми глазами, отки­нувшись на подушки, и просить про­щения за не­сдержанность. И вдруг ты видишь, как из-под ресниц, в са­мом уголку глаза появляется непрошеная слеза и медленно, стесняясь самой себя, скатывается по небритой щеке. Он не хочет есть и делает это с каждым днем все реже и меньше. От запа­хов еды его тошнит. Причем, то, от чего еще вчера не тошнило и не раз­дра­жало, сегодня в сторону этой еды не может голову даже повернуть. По но­чам терзают особенно сильные боли и страхи: они как будто ждут тем­ноты и полного одиноче­ства больного. И тогда с ним стали ночевать все по оче­реди: оставить эти тяжелые, полу­бессонные ночи только на Женю – озна­чало дове­сти ее до полного физи­ческого и морального истощения. Потом взяли ночную сиделку. Жене стало намного легче, но она видела, что Анд­рей стесня­ется этой жен­щины, его угнетала необ­ходимость разде­ваться пе­ред ней, отправлять ес­тественные надобности. И Женя старалась по­чаще бывать дома. А пол­тора последних месяца (благо это был январь и начало фев­раля – она была свободна в институте) она вообще не отходила от кро­вати, на кото­рой лежал страшно худой мужчина, с кожей светло-се­рого цвета, как будто присыпанной тонкой пылью. Он мало напоминал Анд­рея, ее Анд­рея. Но это был он, она точно это знала: его руки, серые глаза, тем­ные, сильно выросшие за болезнь волосы. Но ему шла такая прическа, и они решили не стричься, а только подравнять и сделать ее ак­куратнее. Чаще Андрея мыл Стас, но иногда приходилось и Жене. И когда рука с влажной губкой дотрагивалась до интимных мест, он улы­бался той, преж­ней своей улыбкой взрослого проказника, которую она у него лю­била, и накрывал ее ладонь своей, чтобы задержать хотя бы на мгновение ее там дольше.

Она боится этой двери и того, что будет за ней: боли, бессилия, не­воз­мож­ности облегчить страдания. Это так жестоко и несправедливо тол­кать ее на новые подобные испытания. Она к ним не готова: разве она да­вала обет пожизненной сиделки. Ну, почему это произошло именно с ней? За какие грехи ее так сильно наказывают?

 В небольшой светлой палате – четверо. Олег слева у двери. Голова за­бинтована, руки на одеяле, все остальное – под одеялом. Саша накло­ня­ется первым, целует, что-то негромко спрашивает. Женя услышала: «Ты забыл, что ты у меня мама и папа в одном флаконе? Что же ты так неосто­рожен? Впредь будь, пожалуйста, осмотрительнее». Олег слабо улыба­ется, но ничего не отвечает.

Саша поправляет подушку и полотенце в изголовье. Чем же она себя зай­мет – уже все сделано. Подошла, наклонилась, голубые глаза вва­ли­лись, губы обметаны, нос заострился, на лице множественные порезы, некото­рые из них заклеены лейкопластырем, маленькие оставлены без внимания, лишь смазаны синькой. Женя целует небритую щеку – чужой запах, этого муж­чину она почти не знает. И еще чего-то нет, к чему она привыкла…А! Оч­ков нет.

- Очки разбились?

- Да, совсем. Саша, ты подойди в нашу оптику на Кошевого, девочки все про меня знают: диоптрии, базу, что мне идет – они сделают. Ре­цепта у меня все равно нет.

- После аварии могло зрение ухудшиться. Лучше, если бы тебя тут по­смот­рел окулист.

- Женя, ты очень мудро рассуждаешь – даже боязно. Ты пользуешься на­шим подарком?

- Да, большое спасибо.

- Нет, тут одним спасибо не отделаешься – здесь еще ты должна про­явить широту натуры, доброту и простить меня, что я тебе испортил день ро­ждения. Да еще какой – сорокалетие.

- Ты, можно сказать, меня выручил. Мне на работе сказали, что соро­кале­тие женщины не должны отмечать – плохая примета. Но где бы я реши­лась на бунт, а благодаря тебе – все получилось.

 Олег попытался пошевелиться, и такая бледность и испарина по­крыли его лицо, что Саша метнулся к кровати отца со словами:

- Папа, что надо сделать, как тебе помочь?

- Женя, ты выйди, пожалуйста.

 В коридоре была Майя со своими обоими детьми, увидев Женю, за­гово­рили все сразу:

- Ну, как он? Что врачи говорят? Он что-нибудь ест?

 Женя рассказала все, о чем знала, и в том числе поведала, что завтра при­летят московские врачи, один из которых профессор-ортопед, прове­дут консультацию.

- Есть возможность прооперировать его в Москве?

- Не знаю. Завтра все узнаем. Пока собираем деньги. В любом случае их нужно будет очень много.

- По поводу денег. Мы всю сентябрьскую зарплату передадим Саше и Елене Аркадьевне. Было предложено сначала, по сколько кто может, но выступила Лена и сказала, что не нужно ничего делить, а просто от­дать месячный заработок. Если учесть, что это говорит мама-оди­ночка, все сразу согласились. Так что восьмого октября будет первое поступле­ние.

- Уже не первое.

- Что, Женя, вы сказали?

Ответить она не успела: открылась дверь палаты, выглянул Саша, делая приглашающий жест. Женя посидела пару минут, потом тихонько подо­шла к Олегу, поцеловала его в скулу, где кожа нежная – не то что щека, и прошептала на ухо: «Я ухожу с вашей планерки, буду завтра, при­езжают московский врачи – тебе Саша все расскажет».

 Попрощавшись со всеми, она вышла, следом за ней вышел Саша:

- Я подвезу вас до трамвая на вокзал. Так будет быстрее. И как мы до­гова­риваемся на зав­тра? Во сколько мне за вами заехать?

- Самолет в 10-20. Значит, у меня в 9 часов, можно на 10-15 минут позже.

- Договорились. Как папа вам?

- Мы же самого страшного не видели, а верхняя часть вполне прилич­но выглядит.

- Я уже и ноги увидел, подставлял ему судно. Действительность страш­нее воображения. Ладно, вот мы и приехали, а я возвращаюсь в боль­ницу, подожду бабушку и Асю. Их Юрка привезет, а я потом за­беру бабушку домой. Очень она у меня расклеилась.

Женя слушала этого мальчика, который считает себя сейчас главой се­мьи, ответственным и за все происходящее, и за людей, которые очень на него надеются, и такая волна нежности под­нялась в ней, что Женя даже сразу не поняла, как это получилось. Она наклонилась к Саше, об­няла его пра­вой рукой за плечо и поцеловала крепко и нежно в щеку. Саша сидел, по­ложив руки на руль, сжав пальцы так, что, казалось, от них отлила вся кровь, и…улыбался.

- Так вот меня только мама могла бы подбодрить. Спасибо за под­держку, с вами мне не страшно, мы обязательно прорвемся.


 
ГЛАВА 12
 

Несмотря на субботу, единственный день, когда у Ани нет занятий и она могла бы поспать по­дольше, встала она вслед за Женей и заявила ма­тери, что тоже поедет с ними в аэропорт: она хочет увидеться с дядей Ле­вой. И хотя повод был достаточно серьезный, Женя в него не пове­рила, ре­шив, что главная причина имеет другое имя. Вслух ничего сказано не было, и она лишь кивнула дочке, соглашаясь с ее доводами.

Когда Саша подъехал, Аня попросилась сесть впереди: она любит смотреть на дорогу через лобовое стекло. Женя закуталась в куртку и уютно расположилась на заднем сиденье темно-синей «тойоты». Она не слушала разговоры детей, лишь изредка доносились отдельные фразы, по которым можно было понять, что обсуждается современная музыка. Женя думала о том, что в годы ее юности и молодости не было такого количе­ства групп, ансамблей и направ­лений в музыке – спорить почти было не о чем. Сейчас же это почти политическая платформа: скажи мне о своих музы­кальных пристрастиях, и я скажу, кто ты и буду ли я с тобой об­щаться. А то, что слушали они, не противоречило и не исключало друг друга. Были популярные исполнители, которых любила и слушала вся страна: Маго­маев, Пугачева, Леон­тьев, Градский, Джо Дассен, Тото Ку­туньо, Карел Готт, Энгельгардт Хампердинк, Ваня Стойкович и Саша Суббота, Сальва­дор Адамо и, ко­нечно, барды: Окуджава, Галич, Высоц­кий, Клячкин, Ку­кин, Никитины, Доль­ский. Под этим списком подпи­са­лось бы подавляющее большинство их друзей и просто ровесников.

Андрей очень увлекся в середине восьмидесятых русским роком. Сначала она скепти­чески относилась к его новому увлечению. Раскра­шен­ный, как индеец, Кинчев, бритый наголо Бутусов, длинноволосый Гребен­щиков, вечно небритый Шевчук, странно чеканящий слова Цой – вся эта внешняя эпатажность была не для нее. Но однажды она услышала «Ско­ванные одной цепью, связанные одной целью» – слова потрясли ее. «Кто это?» - Бутусов и его группа «Наути­лус Пампилиус». Стала слушать с ин­тересом и другие их песни. Очень многое стало нравиться. После Бу­тусова, которого приняла сразу и безоговорочно, легче пошла и на сбли­жение с дру­гими. И пластинки, а потом и кассеты этих музыкантов заняли свое по­четное место в их доме, потеснив заметно пусть и очень качест­вен­ную, но попсу. Хотя и эта попса по-прежнему дарила удоволь­ствие, вызывала при­ятные воспоминания, будоражила чувства.

Они вовремя приехали, самолет уже приземлился. Пассажиров было немного, и уже через несколько минут они увидели Леву и его спут­ника. Женя чуть не расхохоталась. Рядом с высоким Левой бодро шагал, помахи­вая портфелем, невысокий (это еще мягко сказано) круг­ленький, абсолютно лысый мужчина, восполнивший недостаток волос на голове шкиперской бородкой ярко-рыжего цвета.

- Один из семи гномов, - фыркнула Аня.

- Ему, наверное, скамеечку подставляют на операции, чтобы доставал до стола, - не остался в долгу и Саша.

Пат и Паташон московского разлива, приветливо улыбаясь, уже под­хо­дили к ним.

- Знакомьтесь, - после приветствий объявил Лева, - этой мой друг, кол­лега и учитель – Се­мен Яковлевич Вартанян. Откликается исключи­тельно на Сеню. Тандем из армянина и ев­рея – сила, не знающая себе равных.

Лева балагурил, но когда гном пошел впереди, с двух сторон защи­щае­мый молодыми людьми, притормозил Женю за руку:

- Во-первых, с днем рождения. Я понимаю, что ты не тот подарок по­лу­чила – что-то на не­бесах перепутали. Аня там тебе передала пода­рок и напутствовала, что не пустит меня до­мой, если мы не сделаем здесь максимум того, что будет в наших силах. Поэтому мы во все­оружии. Нас пропустят? Ревности и эксцессов не будет?

- Нет, обо всем договорено. Нас там ждет лечащий врач, хотя он сего­дня и не дежурит.

В машине Сеня сел рядом с Сашей и сразу стал расспрашивать об ава­рии и той первой по­мощи, которую оказали отцу. Аня, сидя рядом с Ле­вой, расспрашивала о Жене: нравится ли ей учиться на ее экономике. На что получила ответ, что теперь их упрямая дочь уже никогда не призна­ется, что ей там не нравится. Но пока вроде, действительно, ей там нра­вится. Ну, придет сессия, и не одна, тогда и будем делать выводы. Хотя учиться она умеет – этого у нее не отни­мешь.

В больнице их ждал лечащий врач, который даже приготовил два ха­лата для москов­ских светил, чтобы не задерживаться. Около палаты Сеня обронил родственникам:

- Подождите, пожалуйста, в коридоре.

 Через минуту к ним присоединились и вышедшие из палаты Елена Аркадьевна, Ася и Юра.

Выходил врач, приносил рентгеновские снимки, и снова продолжа­лась консультация.

Наконец, все трое вышли из палаты и отправились по коридору в ор­динаторскую. Родствен­ники, которым ничего не было сказано, тоже гусь­ком двинулись туда же. Их присутствию не удивились, а даже при­гласили сесть.

Слово держал маленький профессор:

- Состояние тяжелое, но стабильное. Первая помощь белорусскими колле­гами была оказана своевременно и грамотно. – При этих словах Женя увидела, как радостно-смущенно поки­вал головой лечащий врач. – Операцию на шейке бедра можно было бы сделать и здесь, и я готов ассистировать, но не хватает существеннейшего компонента: специаль­ного зажима, без которого эта операция не будет эффектив­ной. Такие зажимы используют широко и плодотворно в Израиле. И у меня там даже есть коллега, тоже профессор, к которому я могу обра­титься за помощью. Но пока перешлют, уходит драгоценное время.

- При этих словах Женя чуть не подскочила:

- Во вторник, то есть через два дня, сюда летит моя подруга из Из­раиля. Она сможет взять эти детали для операции у вашего профес­сора и при­везти сюда.

- И в среду можно будет сделать уже операцию на правой ноге. Не­плохо, неплохо.

- А что с левой? – задал всех волнующий вопрос Саша.

- Это очень серьезно. Идеально было бы отвезти его в Израиль на опе­ра­цию: у них там уни­кальные сделаны наработки, успехи грандиозные в хирургической ортопедии, качество ме­дикаментов нельзя даже сравни­вать с российским. Думаю, и с белорусским. Но это, ко­нечно, вылива­ется в огромные деньги. Я понимаю, что таких денег у вас нет.

- У нас нет. Но нам помогут папины друзья, а мы продадим машину, дачу, папину некуплен­ную квартиру.

Никто не прореагировал, видимо, решили, что парень от волнения ого­ворился.

- Так я могу говорить с профессором Бейненсоном о возможности опе­ра­ции в таком случае?- заметно веселее заговорил Вартанян.

Когда обсуждение закончилось, Елена Аркадьевна пригласила всех к себе на обед. Во дворе решили вызвать такси, но Юра сказал, что он на ма­шине.

- Это не машина, Юрик, это движущееся средство. Но людей все-таки пере­возит при опре­деленном везении. Ты, главное, не сильно разго­няйся, а то взревешь и взлетишь, - напутст­вовал брата Саша.

- Да ладно тебе, Сашок. Это дедушкина машина, Юра поработает, как ты, в хорошей фирме и тоже купит приличную машину, - заступилась ба­бушка.

- С той только разницей, что я уже к тому времени пойду пешком. О, кстати, Юрик, ты свой «Запорожец» не выбрасывай на свалку сразу, может, она мне еще пригодится. А может, быстрее и безопаснее на ве­лосипеде ездить?

К Саше в машину сели, кроме Жени и Ани, москвичи, а Юра повез своих женщин, маму и ба­бушку.

 Обед был обычный, рядовой, но очень вкусный – действительно, мама Олега была ис­кусной кулинаркой. За обедом, за разговорами, вью­щи­мися в основном вокруг Олега, день по­степенно скатился к вечеру, комнату заполнили сумерки. Вартанян посмотрел на часы и сказал:

- Думаю, шабат у них там закончился, можно звонить.

Разговор шел по-английски, был недлинным, но обстоятельным.

- Можете звонить своей подруге, Женя, Бейненсон передаст ей нужные детали. Размера он не знает – это устанавливается во время операции, но он даст три номера. Два просит вер­нуть обратно. Ваша подруга сможет с ним сразу рассчитаться?

- Думаю, да. Я ей сейчас позвоню. А что он сказал насчет операции на ле­вой ноге?

- Берется. После операции на шейке бедра будет ждать моих сообще­ний.

Марина подняла трубку тотчас, как будто сидела у телефона и ждала звонка. Женя изложила просьбу, продиктовала телефон и данные врача. Подруга пообещала все сделать.

 Врачи остались ночевать у Симановичей: в воскресенье рано утром Саша отвезет их в аэропорт, чтобы к среде Семену Яковлевичу снова вер­нуться в Минск.

Юра предложил Жене отвезти ее с дочкой домой. И хотя она ви­дела: Аня расстроена, что не Саша их отвозит, сама Женя была довольна: Саше за последние дни с лихвой хватало разъез­дов и других нагрузок. Но прово­дить он их все-таки вышел.

- Саша, у вас есть деньги рассчитаться с Вартаняном?
- Да, мне же заплатили за машину. А сколько надо?
- Поговори с Левой, он тебе все скажет.
- А как отчество вашего Левы?
- Иосифович. На ближайшую операцию деньги уже есть, так что это пусть тебя не волнует.
- Откуда?
- Мои свекры продали картину белорусского художника конца Х1Х века и несколько довоенных книг – получилась приличная сумма.
- Все, что я сейчас скажу – бессильно выразить то, что я чувствую: ог­ром­ную благодар­ность и признательность. Я обязательно позвоню ва­шим свекрам и передам им это лично. Просто нет слов.

Саша повернулся и пошел к подъезду; уже входя в него, спохва­тился и крикнул:

- Счастливо добраться, спокойной ночи.

Выйдя у своего дома, мама с дочкой попрощались с мамой и сыном и поднялись к себе на восьмой этаж, еще долго слыша, как фырчит и кашляет «Запорожец», выезжая из двора.

В квартире Ольга Петровна говорила по телефону. Прикрыв рукой трубку, сказала Жене, что это Аня из Москвы звонит. Через несколько се­кунд Женя слышала любимый голос:

- Как там мой Райский?

- Все в порядке. Думаю, что уже лег спать. Завтра рано утром они вы­ле­тают обратно, Саша их отвезет в аэропорт.

- Консультация как прошла?

Женя подробно рассказала обо всех выводах и обо всех звонках в Изра­иль.

- Это прекрасно. Ты смотрела мой подарок или ученый муж забыл тебе его отдать?

- К стыду своему, еще не успела посмотреть, могу сейчас это сделать. Хо­чешь?

- Непременно.

Женя положила трубку рядом с собой и раскрыла пакет, пере­дан­ный Ле­вой. Оттуда были извлечены две книги неизвест­ного ей автора Б. Аку­нина и что-то нежно-абрикосовое, все в оболь­сти­тельных кружевах, при бли­жайшем рассмотрении оказавшемся ночной рубашкой.

- Анюта, я не смогу продолжить разговор: во-первых, я иду мерить ру­башку, во-вторых, сажусь читать «Азазель» - звучит непонятно и заво­раживающе.
- Значит, все одобрено и все пригодится?
- Нюточка, спасибо тебе огромное. Я в восхищении. И предвкушаю много радостных минут впереди.
- Да, они тебе будут нужны для душевного равновесия и поддержки сил. Целую. Спокойной ночи.
- Спокойной ночи. Обнимаю и целую. Анне Казимировне привет.
- Представь себе, что книги – это ее выбор. Нам некогда следить за но­вин­ками, а она – мо­лодец, держит руку на пульсе. Ей самой понрави­лось. Ждет следующих.

 
ГЛАВА 13


- Со следующей недели в расписании появятся практические занятия. Я оставляю старосте вопросы и список литературы. Подготовьтесь, по­жа­луйста. И до встречи. Всего доброго.

Студенты зашумели, Женя вышла из аудитории, посмотрела на часы: уже началась операция, если все складывалось, как надо. Пока все так и было – не надо думать, что сегодня будет сбой. Вчера вечером при­ле­тели из Из­раиля Розовские, привезли нужные детали для операции. Се­годня в семь утра приехал из Москвы Вартанян, его встречал Саша и сразу повез в боль­ницу. Операция была назначена на час дня.

- Евгения Анатольевна! – ее окликнула Жанна.

- Здравствуйте, Жанна Георгиевна.

- Что слышно у вашего друга?

- Как раз сейчас делают операцию на шейке бедра. Вчера приехали мои друзья из Израиля, привезли необходимую для этой операции вещь. А сегодня приехал из Москвы профес­сор-ортопед, будет асси­стировать.

- И за все надо платить. Вот по поводу денег я и хотела с вами погово­рить. Мы уже сегодня можем подъехать к моему знакомому специа­ли­сту и оценить ваши драгоценности. Вас что-то смущает или вы пе­ре­ду­мали?

- Вы понимаете, какая получилась история. У меня же сорокалетие было недавно, и друзья, в общем-то, приехали из-за этого. И привезли мне по­дарок – очередной Володин шедевр: браслет к тому набору. Точно такой же, как ожерелье, и тоже из сочетания белого и жел­того золота. Попро­сили надеть все вместе. Я подумала: «Есть Бог на свете!» - раз эти вещи еще оставались у меня лежать. Они бы, навер­ное, сумели меня понять, но я бы не могла смотреть Володе в глаза. И поэтому пока я не могу их вынести из дома. Вы меня пони­маете? Да­вайте по­дождем, когда они уе­дут. Хорошо, Жанна Георгиевна?

- Мне эта история не нравилась с самого начала, - задумчиво произ­несла Жанна.

- Вы не захотите покупать? – расстроенно спросила Женя.

- Да нет, купить я как раз очень даже хочу. Но вся история какая-то мало симпатичная. По отношению к вашим друзьям, да и к вам са­мим. Знаете что, давайте будем считать, что вы мне сдали украшения, как в лом­бард. Когда у вас появятся деньги, вы их у меня выкупите. А я пока их по­ношу, покрасуюсь, вызову зависть у пары-тройки своих приятельниц - ко­роче, хочется пофорсить. Вы же знаете, укра­шения, особенно доро­гие и красивые, - моя слабость.

- Думаю, вам не придется их мне возвращать: таких денег у меня не бу­дет никогда. Но за столь благородное предложение в любом случае – огром­ное спасибо. И если уж пользо­ваться вашим расположением, то разре­шите, Жанна Георгиевна, мне не присутствовать сегодня на засе­дании кафедры, а поехать в больницу.

- Разрешаю. И ни пуха ни пера.

- К черту.

Теперь в метро до станции «Университет культуры», а там - на трол­лей­бус или автобус до са­мой больницы. Дорога длинная – можно бу­дет до­читать Акунина. Чтение урывками удоволь­ствия не доставляет, но все же. Интересно пишет. Не сам сюжет, в нем, пожалуй, слишком много всего на­ворочено, но язык – просто прелесть. Полная иллюзия попада­ния во вторую по­ловину XIX века. И создается эта атмосфера не столько опи­са­нием ин­терьеров и моды, сколько именно языком, как будто со­шедшим со страниц русской классической литературы.

 Да-а, с оторванной рукой любимой девушки – это, пожалуй, пол­ный перебор. Но инте­ресно, так еще у нас не писали. И фамилия ни о чем не го­ворит. Кто же этот Бакунин? Прочи­тав случайно первую букву имени вме­сте с фамилией, Женя усмехнулась: «Забавное совпаде­ние с фамилией зна­менитого анархиста. Пожалуй, в «Азазеле» тоже есть сво­его рода анар­хизм: не считаться с общепринятыми нормами и прави­лами, пе­ревернуть все с ног на голову». Ну, вот и приехали. И сразу волнение, которое она так ста­рательно запихивала подальше, за­щищаясь занима­тельным чте­нием, сей­час, освобожденное, стало заполнять ее всю.

 В холле операционного отделения сидели Елена Аркадьевна, Юра и Геннадий.

Отвечая на Женино приветствие, Юра сразу добавил, что операция еще не закончилась, хотя началась даже немного раньше. У Жени зазво­нил в сумке телефон:

- Алло. Да, Саша, будем надеяться, что добрый. Я только что приехала. Операция еще не закончена, здесь бабушка, Юра и Геннадий. Ко­нечно, правильно, что не отпрашивался – надо же иногда и работать, и так по­стоянно срываешься. Да-да, я буду до конца, потом пе­ре­звоню.

Разговор не клеился – слишком были все взвинчены. Но вот рас­пахну­лись двери, и две медсе­стры вывезли каталку, на которой лежал, ук­ры­тый про­стыней, все еще находящийся под об­щим наркозом, Олег. Ока­завшись рядом с подскочившими со стульев родственниками, де­вушки шага не за­медлили и прошагали в коридор направо. Лишь одна из них бро­сила на ходу: «Нормально прошло. Все вопросы к врачам».

 Наконец, вышли и врачи, маленький заезжий рыжий варяг и мест­ный, похожий на спортивного тренера, поджарый, с сильно обветренным лицом и коротким седым бобриком. Они были разговорчивее своих по­мощниц и не скрывали удовлетворения. Общее мнение их сводилось к тому, что операция прошла успешно. Вартанян достал из кармана паке­тик и про­тянул Жене:

- Передайте вашей подруге, чтобы она отвезла Бейненсону с благодар­но­стью.

- Спасибо большое, Семен Яковлевич. Какие у вас планы?

- Очень рассчитываю на вкусный обед у Елены Аркадьевны. А в во­семь – поезд. Как, Елена Аркадьевна, накормите вечно голодного доктора, ко­торый по всем параметрам маленький, только ест как большой?

- О чем вы говорите, почту за честь. Уже и готово все. Юрик нас отве­зет. Только можно хоть одним глазком на Алика посмотреть?

- Можно даже двумя, да, Анатолий Иванович? - обращаясь ко второму врачу и номиналь­ному здесь начальнику, спросил Вартанян.

 По всему было видно, что он очень доволен и возбужден. Находя­щийся под такой же эйфо­рией и второй хирург, милостиво кивнул голо­вой и по­ощрительно улыбнулся.

 В палату к Олегу сначала зашли врачи, но пробыли минут пять, не больше, и потом раз­решили зайти по очереди остальным, дав последние ре­комендации:

Будет бить озноб – накроете потеплее, медсестра уже приготовила два одеяла. Пить не давайте - смачивайте губы. Вечером можно будет на­по­ить бульоном.

Первыми зашли бабушка с внуком, а потом – Женя с Геной. Сели на два стула, уже стоящих рядом с кроватью, и стали, не отрываясь, смот­реть на Олега. Он был очень бледный, но спал по-прежнему крепко, лишь из­редка шевелились губы, но разобрать, что он говорил, было не­воз­можно.

 Женя вышла из палаты, чтобы позвонить Саше. Доложив обста­новку, она вернулась как раз в тот момент, когда Олег уже явственно, хотя и по-прежнему очень тихо, попросил пить. Она стала смазывать ему влажным марлевым тампоном пересохшие губы. Олег жадно обли­зывал их и просил снова. Это повторялось несколько раз, пока он не прошептал: «Холодно». Геннадий взял оба приготовленных в ногах одеяла и накрыл друга. Женя нащупала руку Олега – она, действительно, была ледяной, и стала расти­рать. Пришла медсестра и попросила уйти, потому что сейчас придет ле­ча­щий врач.

- И вообще на сегодня хватит, - добавила она.

- Я подвезу? – полуутвердительно спросил Гена.

- Спасибо.

- Как собираетесь развлекать израильских гостей?

- Купили билеты в театр: в оперный на балет «Спящая красавица» и в муз­комедию на «Цы­ганского барона». Ну, Минск покажу – Володя пер­вый раз здесь. А больше и не знаю.

- Подскажу. Под Минском есть чудесное место для туристов: корчма, мель­ница и возмож­ность покататься на бричках, запряженных трой­кой лошадей. Иностранцы просто бал­деют. Правда, удовольствие не из де­шевых.

- Ладно, в конце концов, они все понимают. И заплатят сами. Гена, вы мне объясните, где это, как туда доехать?

- Туда только на машине можно; общественный транспорт, слава Богу, пока не ходит.

- У моего свекра машина, мы все вместе и съездим. Большое спасибо за идею. Представляю, как Володя обрадуется, он большой любитель та­ких мероприятий.

 
ГЛАВА 14

 

 Дом встретил ее громкими голосами из гостиной, звяканьем по­суды и вкусными запа­хами домашней стряпни из кухни. Хорошо, что где-то есть место без боли, бинтов, больничных запахов и страданий.

В гостиной о чем-то жарко спорили мужчины. Правда, жара исхо­дила только от одного спорящего – от Володи, который вообще не умел го­ворить тихо и спокойно. Тем разительнее отличался на этом фоне его собе­седник: Стас был невозмутим и сдержан, как в проявлении эмо­ций, так и в силе го­лоса.

- О чем спор?

- Убеждаю твоего папу (Жене понравилось такое определение родства из уст Володи), что его рассуждения о ситуации в Израиле очень на­по­ми­нают наших «демократов», наших ле­вых. Сидя за тысячи кило­мет­ров от наших проблем, тревог и страхов, приятно ощущать себя демо­кратом и приверженцем общегуманистических взглядов. А там, на месте, все го­раздо сложнее. Вот коротенько суть нашего спора, - по-прежнему эмо­ционально ответил на ее вопрос Володя.

Стас слушал молча, и лишь когда его собеседник закончил тираду, кив­нул головой и подыто­жил:

- Вы абсолютно правы, Володя, в том, что на месте виднее. И я еще поду­маю над вашими словами. А сейчас мы все идем обедать, по­скольку ждали только тебя, - уже обращаясь к Жене, закончил свекор и встал.

За обедом Женя рассказала об операции и о том часе, что им разре­шили провести около Олега. Потом передала слова Геннадия, куда еще можно съездить. Гости загорелись, и было решено, что поедут не в выход­ные, когда там наверняка будет много людей, а в пятницу, когда у Жени нет за­нятий.

Пока Женя с Мариной убирали со стола и мыли посуду, Володя с раз­решения хозяев пошел в комнату Ани покопаться в ее книгах, а све­кры прошли к себе.

Закончив убирать, Марина присела к столу и, внимательно глядя на подругу, спросила:

- Что тебя гложет, Женечка? Кроме страха за Олега?

Отметив про себя проницательность подруги, Женя покачала голо­вой:

- Не готова пока об этом говорить. Я еще для себя это никак не сфор­мули­ровала.

- Давай сформулируем вместе.

- Позже, - ответила Женя, зная, что никогда не решится заговорить об этом вслух. Даже с Мариной. С этим она обязана справиться сама.

- О-кей, позже так позже, - легко согласилась Марина и ободряюще улыб­нулась.

- Пойдем погуляем?

- С удовольствием.

На прогулку собрались все вместе, впятером. Доехали трамваем до про­спекта и повернули по нему направо, в сторону площади Победы, че­рез парк имени Горького и по Карла Маркса до Дома офицеров и дальше, до скверика и театра имени Янки Купалы и снова на проспект, на Цен­траль­ную площадь.

- Черт, что за архитектурный монстр? – удивленно воскликнул Во­лодя?

Минчане рассмеялись:

- У нас его называют саркофаг.

- Довольно-таки черный юмор, помня белорусские реалии, - откликну­лась Марина. – А на самом деле что?

- Дворец республики, самый знаменитый минский долгострой.

- Да, после всего, что мы сейчас видели и мимо чего шли, - разочаро­вы­вает. Но все равно. Минск очень красивый, правда, Володя? – по­требо­вала у мужа поддержки Марина.

- Да, жена, Минск – красивый. Впечатляет своими размерами, шири­ной, простором после израильских городов. И чистый, что тоже при­ятно. Помню, что Москва чистой не была. Может, сейчас лучше.

- А вы давно в Москве не были? - спросила Ольга Петровна.

- Да уж лет пять: не к кому ездить.

- Иных уж нет, а те далече…- поддержала мужа Марина.

- Предлагаю пройти до площади Независимости, а там на метро – и до­мой, - подал голос молчавший до сих пор Станислав Андреевич.

Когда все двинулись по намеченному маршруту, он же добавил:

- Редко хожу, к сожалению, пешком, еще реже просто гуляю. Вот здесь, наверное, года два не был минимум. А ведь я так люблю Минск. По­чему, Леля, мы с тобой почти не гуляем? В лучшем случае около озера пройдемся, а дальше – ни-ни. И не скажешь же, что сильно заняты. Нет. Просто такой стиль жизни. Что, Леля, молчишь?

- Ну, что тут скажешь – ты прав. Просто такие привычки закладыва­ются в молодости, а у тебя в молодости была работа, служба, чужие города, со­блюдение дисциплины, строгая отчетность. Где уж там гу­лять с же­ной под ручку.

Стас покивал молча головой, вынул трубку и, слегка приотстав от ос­таль­ных, закурил. Тут же закурил и Володя. Марина, насмешливо глядя на мужа, прокомментировала:

- Ты задержался. Как мы вышли, только вторая сигарета. На тебя хо­рошо Минск действует.

- Скорее, климат, - отпарировал Володя.

Дома их встретила Аня:

- Мама, звонил Саша – просил перезвонить.

На том конце провода долго не подходили, наконец, ответил Саша, явно на ходу что-то доже­вывая.

- Извините, Женя, недавно приехал от папы – ужинал.

- Я перезвоню – ужинайте спокойно.

- Я уже закончил. Как раз забрасывал в рот последний кусок, потому долго не подходил. Когда я уходил, папа проснулся и как раз дежур­ный врач зашел, посмотрел его. А звоню я вот почему: завтра иду в по­соль­ство оформлять визу на нас с папой, а у меня еще нет при­гла­ше­ния, ко­торое ваши друзья привезли от бабушки. Если я заеду в на­чале девятого, это будет не очень рано?

- Да, пожалуйста. А что вы решили с работой?

- Меня отпускают на месяц. За свой счет, естественно. Если затянется, при­дется уволь­няться. Ну, ничего – без работы не останусь, - бодро до­бавил он.

- Да, конечно.

- Папа поправится – все встанет на свои места. Сейчас его нога – это са­мое главное. Спо­койной ночи, Женя. Я заеду завтра утром.

- Спокойной ночи, Саша. Привет бабушке.

 
ГЛАВА 15

 

 Женя надела коричневое платье (в нем она была на юбилее у Олега в доме), достала из бархатного черного футляра украшения и тоже надела. Поглядев на себя, любуясь изысканными вещицами, украшавшими сейчас ее, с грустью подумала: «Прощальная гастроль».

Она оказалась готовой к выходу в театр самая первая. Еще не выхо­дили из своей комнаты роди­тели и из Аниной – Марина с Володей. Аня прие­дет в театр сразу из института, не заходя домой. Есть еще несколько ми­нут – надо позвонить Олегу.

- Да, - раздался глуховатый слабый голос.

- Добрый вечер.

- Здравствуй, дорогая. Ты уже из театра звонишь?

- Нет, мы еще даже не вышли из квартиры, но время терпит. Как ты?

- Терпимо. У меня мама, пытает меня блинчиками. Саша все сделал в по­сольстве, визы у нас в кармане, билеты взял прямо там, в посоль­стве, на воскресенье.

- На какое?

- На ближайшее, то есть через два дня.

- Через два дня? Конечно, хорошо, что так скоро, но неожиданно бы­стро. Но чем раньше, тем лучше. А силы есть на перелет?

- А куда деваться? Надо, чтобы были. Иди, а то опоздаете. Спасибо, что позвонила. Целую.

- Тоже. Счастливо.

Около нее уже стояли все, собравшиеся в культпоход на балет «Спя­щая красавица».

- Ты с Олегом говорила? - уточнила Марина – как он?
- Терпимо, как он говорит. Саша получил визы и купил билеты на это вос­кресенье.
- Оперативно! – несколько удивленно отозвался Володя.
- Но затягивать-то некуда.
- Выходим, выходим, если не хотите опоздать. Лично у меня такого же­лания нет, - поторо­пил всех Стас.

Уже в машине Марина, зажатая на заднем сиденье между мужем и под­ру­гой, прошептала той на ухо:

- Все будет хорошо. Саша будет жить у бабушки с дедушкой, и мы ря­дом – все поможем. Тетка у него замечательная, все они его очень лю­бят. Все образуется.

Женя молча кивала головой.

Ни балет, ни поездка в пятницу за город, где они тоже очень хо­рошо про­вели время, не могли от­влечь Женю от ее мыслей и пережива­ний. По­пытки Ма­рины поговорить по душам не увенча­лись успехом: Женя на кон­такт не шла.

 Вечером в пятницу Женя съездила в больницу навестить Олега. У него были его со­трудницы, Оксана и дизайнеры Лена и Юля. Женя ви­дела, как Олег пытается крепиться и даже шутить, но никого это не могло обма­нуть: видно было, что стоическое поведение дается ему тяжело, лю­бое движение вы­зывает приступ острой боли. Девушки ушли почти сразу после прихода Жени, дав им возмож­ность хотя бы немного пообщаться наедине. Но и Женя скоро стала собираться, понимая, что Олегу с каждой минутой все тяжелее себя контролировать и сдерживаться. Уходя, она поцеловала его и сказала, что придет завтра с утра. Проходя мимо медпо­ста, спросила сидевшую там пожилую медсестру:

- Скажите, пожалуйста, вы обезболивающее Симановичу из 105-й па­латы только перед сном сделаете?
- Почему, могу и не ждать до двенадцати. Уколоть?
- Да, будьте любезны.
- Хорошо, сейчас подойду.
- Спасибо большое.
- Да не за что. Мне же его сын баралгин дал в ампулах и просил колоть при первой же просьбе, - последние слова она уже произносила, вста­вая.

Чтобы сократить время, потраченное на дорогу, Женя взяла такси до бли­жайшей станции метро и к десяти добралась домой.

 
ГЛАВА 16
 

Раннее воскресное октябрьское утро. Первый раз за последние три дня не идет дождь, затих ветер, небо очистилось от тяжелых нависающих облаков, грозивших каждые полчаса разразиться очередным дождем, и, как правило, он не заставлял себя долго ждать. Теперь небо ясное, но не голу­бое, а сероватое, затянутое легкой дымкой, предвещающей теплый день.

В хорошую погоду уезжает Олег – значит, и будет все хорошо, раз при­рода за него. Суббота вся прошла в хлопотах: с утра она по просьбе Елены Ар­кадьевны съездила в торговый дом «Немига», закупила для папы с сыном все, что продиктовала она ей по телефону. Оттуда на метро – к ним домой. Там дым стоял коромыслом: на кухне пеклось и варилось под руководством пожилой хозяйки дома, в комнате Ася и Юра собирали чемоданы. Здесь командовала мама, имевшая большой опыт по сбору ба­гажа, так как вся юность прошла в постоянных разъездах. Женя увидела, что ее помощь не нужна, когда делом заняты такие профессионалы. Не­много посидела на кухне, поговорила и повздыхала вместе с расстроен­ной, снедаемой страхом и волнением Еленой Аркадьевной; потом пооб­щалась с Асей и Юрой, они были настроены более оптимистично и по-де­ловому. Протянув Асе две книги, попросила и их вложить в чемодан.

- Что это? – с интересом спросила сестра Олега, с удовольствием вы­прям­ляясь и потирая занемевшую поясницу.

- Это Акунин, новая литературная звезда, довольно занимательно, язык очень интересный. Геннадий, когда увидел ее у меня, сказал, что их преподаватели на филфаке взяли книги Акунина как учебное пособие для практических занятий со студентами.

- Вот даже как. Я за ночь успею прочесть, а в аэропорту отдам Альке. Можно?

- Можно. А ты точно за ночь успеешь?

- О, да. У меня большая практика. Все: книги, учебники, конспекты, если таковые бывали, читались ночью – днем времени не было. У меня вы­со­кая ночная техника чтения, - засмеялась Ася. – А вторая о чем? Кто та­кой Мирович?

- Основатель белорусского советского театра, драматург, режиссер, воз­главил актерскую школу первых белорусских артистов.

- Да, Альке всегда это было интересно. О, да еще такая старая. Библио­графическая редкость, наверное?

- Что-то вроде этого.

Когда приехал Саша, мотавшийся по городу с последними неотложными поручениями, все сели обедать. Обычная оживленная обстановка за этим обеденным столом, к тому же подогреваемая кулинарными изысками Елены Аркадьевны, сегодня явно не попадала под правила. Разговор воз­никал и затихал, даже Саша не подтрунивал, как обычно, дружески ни над братом, ни над бабушкой.

- Саша, а тетя твоя со своей семьей живет вместе с родителями?
- Да, они живут все вместе, вшестером.
- У тебя там две двоюродные сестры, кажется? Сколько им?
- Наташе, старшей, - 22, а Маша – ровесница вашей Ани, она сейчас в ар­мии.
- У них квартира такая же, как у Розовских?
- Точно такая же четырехкомнатная квартира.
- Я это веду к тому, что им там будет тесновато, когда ты приедешь, а у Марины с Володей есть совершенно свободная ничья комната, в кото­рой я жила. Ты бы мог у них жить – они будут только рады. А пи­таться можно и у бабушки. Заодно и рядом с компьютером бу­дешь, сможешь связываться со мной и Юрой по Интернету.
- Спасибо, Женя. Я подумаю, посоветуюсь с бабушкой, с Галей и ре­шим. Я в основном же буду в больнице около папы – не так много времени мне придется там ночевать. Возьму машину напрокат, чтобы не быть связанным с транспортом, особенно в субботу. Все будет в по­рядке.
- Конечно, все должно быть в порядке – столько людей старались, чтобы это было так.
- Мы не подведем. Кто со мной к папе?

Поднялись, как по команде, все.

 Приехали к самому началу приемных часов. Олег был еще бледнее, под глазами появились черные полукружья. Одному Богу известно, как он терпит эти мучительные, изматывающие, не преходящие ни днем, ни но­чью, боли в обеих ногах, и в оперированной, и в той, которая еще только ждет своего часа и своей судьбы, а сейчас, раздробленная, кое-как соб­ранная и закрепленная медиками, каждым движением своим вы­зывает у ее владельца испарину, слабость, тошноту и вот эти, закусан­ные до крови, потрескавшиеся губы, с которых каждую секунду готов сорваться стон. Женя в порыве чувств, забыв, что она не одна, прижа­лась к его руке и за­мерла на несколько секунд, чувствуя под губами его горячую руку, пах­нущую мылом и лекарствами и тем обязательным стойким запахом, кото­рый пронизывает в больницах все снизу до верху: приемный покой, кори­доры, палаты, перевязочные и самих больных.

Олег второй рукой погладил ее волосы и тихо сказал:

- Женюрочка, скромная юбочка, подними личико, дай посмотреть на тебя. – Ну, ничего, вполне выглядишь прилично.

- Все расселись вокруг кровати и стали выяснять организационные во­просы, ответы на которые знала Ася. Это она накануне все это узна­вала, утрясала и оплачивала то, что надо было оплатить заранее. Из больницы в аэропорт Олега на носилках повезет неотложная пере­возка с фельдшером и двумя санитарами. Там прямо на этих носил­ках его занесут в самолет и положат на расставленные кресла. Уже в Бен-Гу­рионе его будет встречать амбуланс и повезет в больницу, с которой договаривался Бейненсон по просьбе Вартаняна.

- Мне нужно вести своих гостей в театр – я вас покидаю, - сказала, вста­вая, Женя. Наклонилась поцеловать Олега и шепнула: «У тебя в чемо­дане сюрприз: две книги, одна от меня – это просто для хоро­шего чте­ния, вторая - от моих родителей – на память о Ново­грудке…

- Где мне было так хорошо, - подхватил Олег. - Спасибо. И тебе, и им. Саша мне рассказал про картину и книги. Ты присядь на минутку, я хочу тебе в одной вещи признаться. Не бойся – это не страшно. То­гда в Новогрудке ты меня не пустила в спальню к родителям, а я как-то зашел, мне жутко интересно было: я ведь архитектор, я по дому о лю­дях сужу. А в дом, ты помнишь, я был не просто влюблен, это что-то гораздо сильнее и глубже. И вот я зашел. Обычная спальня, изразцовая печка в углу, я понял, что это - продолжение камина из столовой, две кровати, шкаф, большое зеркало, кресло-качалка, как и у тебя в ком­нате, маленький столик непонятного назначения. Под­хожу к нему, а он весь в рамках с фотографиями. И на каждой фото­графии – пары. Неко­торые совсем старинные, такие плотные, как из картона, в коричневых тонах. Читаю на обороте: «Дашковичи Дмит­рий Никифорович и Ека­терина Максимовна, 1911 год», на второй: «Дашковичи Андрей Дмит­риевич и Валентина Павловна, 1934 год», на третьей: «Дашковичи Станислав Андреевич и Ольга Петровна, 1958 год» и, наконец, по­следняя, четвертая: «Дашковичи Андрей Станиславович и Евгения Анатольевна, 1980 год». Смотрел я на эти фотографии, особенно на старые, и думал: «Раньше не было некраси­вых людей. Все красивые. Такие светлые благородные лица, истин­ная интеллигенция, перед ко­торой при встрече хочется низко шляпу снимать и кланяться». Вот та­кие чувства вызвали у меня эти фото­графии. Передай тем, кто изо­бражен на третьей фотографии, мой низкий-низкий поклон и восхище­ние.

- Передам с удовольствием. А сейчас бегу. Завтра встретимся в аэро­порту.

До музкомедии, видя, что она опаздывает, ее подбросил на хрипя­щем и вздрагивающем коньке-горбунке «Запорожце» Юра.

Супруги Розовские были уже там и вместе с Аней приступили к по­след­нему этапу ожидания опаздывающего: нервному ежеминутному по­гля­ды­ванию на часы.

Красочный музыкальный спектакль доставил удовольствие, и они даже решили пойти пешком, хотя завтра надо было рано вставать.

В аэропорт поехали втроем: гостей и Ольгу Петровну оставили дома. Уже подъехав к автостоянке у здания аэропорта, они увидели ма­шину «Не­от­ложной помощи», около нее стояли люди. И по мере того, как они подхо­дили к ним ближе, Женя узнала и Гену с семьей, и всех Симано­вичей. А тут подъехала еще одна машина, темно-зеленая «БМВ», оттуда вышли четверо Шубиных. Поздоровавшись, Майя представила своего мужа, вы­сокого, простоватого, коротко-коротко стриженного мужчину по имени Иван. Имя удивительно подходило владельцу носа-картошки, небольших хитроватых глаз и густого баса. Женя прошла внутрь пере­возки. Там ря­дом с сыном си­дела и держала его за руку запла­канная Елена Аркадьевна. Высморкнув­шись в платок, она привстала и ти­хонько сказала: «Сыночек, вы тут с Же­ней пообщайтесь, пока есть ми­нута, а я выйду подышу возду­хом».

- Я верю, что все будет хорошо.

- Женя, не будем тратить время на слова утешения и ободрения. Мы уже все сказали друг другу. А вот чего не сказал, а обязан сказать – это вот что. Я снова вверг тебя в пучину несчастья, болезней, страха. Я очень перед тобой виноват. И хочу сказать тебе следующее: «У тебя передо мной нет никаких обязательств. Я не знаю, как у меня там все сло­жится, насколько меня сделают полноценным. Ты сво­бодна в своих действиях и решениях. И никто тебя не осудит, если ты решишь не связывать с ин­валидом судьбу. Ты мне подарила такое счастье, за это я тебе благода­рен безмерно, и эти воспоминания бу­дут меня там, я уве­рен, поддержи­вать. Ничего не отвечай, ни в чем сейчас не клянись и не обещай. Меня не будет, ты останешься одна и сумеешь взвесить все спокойно, без над­рыва, без необходимости кому-то что-то доказывать. Ты лучше всех, и никто в тебе не разоча­руется, какое бы решение ты ни приняла. Давай поцелуемся и осво­бодим доступ для посещений ос­тальных».

 В двери перевозки уже несколько раз стучали. Когда Женя вышла, во­шли Мельниковы, затем Шубины и последними попрощались со своим ше­фом приехавшие позже всех на такси ос­тальные сотрудники фирмы «Ол­Гри». Пришел Саша, отдал распоряжения нести носилки с па­пой в само­лет, а сам он с багажом и заполненными декларациями идет на дос­мотр и пас­портный контроль. Когда носилки вынесли из микроав­тобуса и пока­тили в здание аэропорта, у изголовья оказалась Аня, что-то сказала Олегу и не­ожиданно поцеловала его. Потом показала на своего дедушку. Муж­чины, никогда не видевшие друг друга, с большим пиете­том поздо­рова­лись и представились. Внутри носилки еще некоторое время катили, а по­том два санитара, оба Шубиных и Гена с Юрой подхва­тили носилки на руки и так на руках понесли их вверх по трапу и в сам самолет. Вни­мание провожаю­щих сконцентрировалось на Саше. Он как раз стоял пе­ред за­крытыми воро­тами, чтобы зайти, когда они откро­ются, туда пер­вым. По­следние объятия, слезы, поцелуи, напутствия, обещания. И вот уже Саша машет с той сто­роны, он перешел границу Белоруссии.

- Кто куда? - громко спросила Майя. - Женя, вас не надо подвезти?

- Нет, спасибо, мы на машине и едем с моими гостями отовариваться пе­ред отъездом.

Пока остальные решали вопросы транспорта, Женя отошла в сто­рону и позвонила домой сказать Марине, что будет их ждать у стадиона Ди­намо, а те пусть прямо сейчас выходят и ждут четвертого трамвая.

Женя со всеми попрощалась, поцеловала Елену Аркадьевну и, по­обещав держать со всеми связь, села в машину к свекру вместе с Аней, и они по­ехали.

Подвезя невестку с внучкой к стадиону «Динамо» со стороны трам­вайных путей, Стас хотел сразу же уехать, но Аня, прижимаясь к деду, лас­ково по­просила:

- Дедуль, не уезжай. Мы здесь недолго пробудем – это же не бедные про­винциальные родственники, они раз-два и купят, что им надо. А зато мы потом сходим в пивной ресторан, ты же любишь хорошее пиво.

- Хитра ты, мать, не по годам. А как же бабушка одна?

- Только рада будет в тишине побыть: у нее новый французский роман появился.

- Тогда точно, можно не спешить. Женя, дай твой телефон, позвоню Леле, что не приеду – пусть отдыхает от меня.

Покупки, действительно, не заняли много времени. Покупалась, в ос­нов­ном, обувь, так как приличная кожаная обувь в Израиле – это басно­словно дорогая вещь. Приобрели несколько кофточек и джемперочков для Ма­рины и пару рубашек для Володи. Остальное - по мелочам. От себя Женя подарила Марине набор из янтаря, глядя на который, у подруги за­го­релись глаза, а Володе – замше­вую кепку, которая очень органично легла и при­крыла его плешь на за­тылке. Вот теперь, с чувством выпол­нен­ного долга, можно идти получать удовольствие за бокалом хо­рошего пива.

Заняли уютный столик у окна, заказали для дам темное, для муж­чин – светлое пиво, рыбное ассорти на закуску и барбекю (жаренные на от­кры­том огне куриные крылышки) со свежим салатом. Каждому поста­вили по маленькой мисочке с водой, в которой плавал ломтик лимона. Оказалось, для того, чтобы ополаскивать пальцы после трапезы: бар­бекю принято есть руками.

- Ресторан называется «Старое русло», - как всегда неторопливо и не­громко начал Стас. – Название не случайное. Еще лет тридцать назад именно в этом месте протекала река Свислочь. Потом русло перенесли правее. Если вы захотите, мы можем после обеда пройтись вдоль реки и по­том вернуться снова к машине.

Все с воодушевлением приняли предложение старейшины.

День разошелся окончательно и превратился в настоящий летний теп­лый день. Прогулка удалась на славу.

 Приехали домой, их встретила Ольга Петровна, тоже довольная своим воскресеньем: иногда так полезно и приятно побыть одной, за­няться чем-то своим, не думать о том, что надо готовить, а потом пода­вать и уби­рать. Не дай Бог всегда, но изредка одиночество – очень при­ятное состоя­ние, особенно когда знаешь, что это временно: пройдет не­сколько часов или максимум пару дней, и дом твой снова наполнится тре­бователь­ными голосами с просьбами покушать, и если можно, то же­ла­тельно прямо сей­час, не откладывая, и много. Аня сразу бросилась к ком­пьютеру и подклю­чилась к Интернету:

- Мама, есть письмо от Саши.

Все пришли в комнату вслед за прибежавшей на зов дочери Жени.

Саша писал: «Добрались без проблем. В аэропорту нас встречал амбу­ланс. Самая большая трудность была – вынести папу на носилках (эх, где мои добровольные минские помощники), но все же выбрались, при­чи­нив, правда, папе немало мук и боли. Из аэропорта нас повезли в сто­рону Пе­тах-Тиквы, именно там находится больница для туристов Тель-а-Шамер. Нас ждали, но, несмотря на это, продержали в приемном покое больше трех часов: делали два рентгена, брали анализ крови, сни­мали кардио­грамму.

Но закончилась и эта эпопея. Наконец, мы в отделении хирургиче­ской ор­топедии. Принял нас дежурный врач, общались на английском. Папа в па­лате на двоих, кровати специально оборудованные: поднимается изго­ло­вье и изножье, и вся поднимается и опускается. В палате телеви­зор, теле­фон, есть свой санузел. Папа, видя, что я на ногах не стою, от­правил меня ночевать к родственникам. Но после операции я буду у него ноче­вать: здесь это принято и разрешено. Завтра его посмотрят уже врачи от­деления и в частности тот, кто будет оперировать. Подробности об этом – тоже зав­тра. Женя, вам привет от моей бабушки, вы ей очень понрави­лись. Мне тоже.

Спокойной ночи. Анюте и всем-всем большой израильский привет. Здесь тепло - + 28.

Бабушке я коротенько позвонил. Она сейчас одна – не забывайте ее. Ваш Саша».

 Прочитав письмо, все стали его обсуждать, и самую бурную реак­цию вызвало сообщение о возможности ночевать рядом с твоим боль­ным род­ственником.

Марина подтвердила, что это обычная практика. Кровать, правда, в па­лату не поставят, но в креслах устроиться можно, и никто слова не ска­жет. И вообще нет понятия часов посещений больных: с подъема и до от­боя вход для всех свободен, можете просидеть со своим больным род­ст­венни­ком хоть весь день.

Женя решила позвонить Елене Аркадьевне, но ее опередил телефон­ный звонок.

- Женечка, добрый вечер.
- Анюта, как я рада тебя слышать! Как дела?
- У нас все в порядке. Есть ли новости из Израиля?
- Есть электронное письмо от Саши. Добрались, из аэропорта отвезли сразу в больницу, сделали анализы, сейчас Олег в отделении хирур­ги­че­ской ортопедии. Завтра будут смотреть, и тогда все будем знать.
- Хорошо. А еще я звоню вот почему: мы ходили сегодня на открытие вы­ставки фотографий Натальи Евгеньевны. Впечатляет. Даже очень. Та­лантливая у тебя мама.
- Я очень рада за нее. Для нее это очень важно. А с кем ты ходила?
- Всей семьей: с Левой, Женей и бабушкой.
- Даже Анна Казимировна выбралась?
- Да, но это отдельный рассказ. Ходила довольная, нравилось ей, потом стала делаться все суровее и суровее. Довольно холодно поздравила ав­тора, и мы ушли. В машине я ее спрашиваю: «Бабуль, ты чего?» - «Да вот думаю, что ответил бы наш гений на вопрос: а талант с рав­ноду­шием со­вместимы?»
- И что?
- Не знаю, что он бы сказал, - продолжает она, - а я лично считаю, что рав­но­душие, безразличие – своего рода агрессия, только скрытая ее форма. Разве фотографии – главное дело жизни этой женщины? Нет, не фото­графии, а дочка, ее единственный ребенок. Деточка, если бы ты видела, как в ссылке несчастные, преследуемые матери боролись за жизнь и бла­гополучие своих детей… А тут… Им еще и повезло, такая удобная де­вочка росла: послушная, аккуратная, ответственная. Был бы у них другой ребенок, с таким отношением родителей он кончил бы в ко­лонии.
- Бабуль, не сгущай краски, - говорю я и пытаюсь в шутку обернуть: - Ты бы не дала пропасть, взяла же ты Женю на воспитание.
- Да, чужая бабушка-соседка – это выход.
- Вот такой, Жекочка, у нас вышел разговор. Но, повторяю, выставка про­изводит очень сильное впечатление. Мама твоя парила, а папа грелся в лучах ее славы и тоже был счастлив.
- Верю. А как вообще у вас дела?
- Работа, работа и еще раз работа. Женька учится. Не в поте лица. Ну, да Бог с ней. Погода отвратительная: дождь, холод, под ногами месиво из грязных листьев – одним словом, бр-р-р.
- А у нас сегодня бабье лето началось. Мы даже погуляли хорошо, про­шлись вдоль Свислочи. Ладно, Анечка, спасибо за звонок, спокой­ной ночи, всем твоим привет, целую.
- Целую. Спокойной ночи. И тоже всем привет.

 
ГЛАВА 17
 

 Два последних дня пребывания Марины и Володи в Минске Женя старалась как можно больше проводить времени с ними. В понедельник, правда, она вынуждена была сходить на занятия, потом съездила вместе с Жанной на оценку драгоценностей. Сумма оказалась гораздо больше, чем она ожидала. По совету Жанны деньги положила на карточку «Виза». Но уже во вторник Женя никуда не ходила, даже в институт, попросив Леню заменить ее на практических. С утра они съездили в Лошицу, где вовсю шли ремонтно-реставрационные работы. Но все же они сумели погулять, и на супругов все увиденное произвело такое же яркое впечатление, как и на нее когда-то.

- В цивилизованной стране такой заказ сделал бы архитектора обеспе­чен­ным человеком сразу и надолго, - отметил Володя.

- Это не государственный заказ, Володя, это немецкие инвестиции – деньги будут приличные, но не такие, если бы это было, например, в самой Германии.

По дороге домой заехали на рынок: Розовские хотели купить белых грибов, а потом – в фирменный магазин нижнего женского белья, где Ма­рина «оторвалась» по полной, обеспечив не только себя изящными изде­лиями из прошвы, но и накупила немало их для презентов своим подру­гам.

Во время прощального ужина настроение у Жени было подавлен­ное: безумно не хотелось расставаться с Маринкой, но виду старалась не пода­вать, чтобы не портить подруге настроение.

 Незадолго до выхода из дому Женя, улучив момент, когда Марина была в комнате одна, зашла к ней и протянула книгу:

- Маришка, передай, пожалуйста, это Саше. Я сразу не отдала, так как не дочитала. И здесь в книге карточка «Виза», пинкод я ему сообщу от­дельно.

- «Б. Акунин. Турецкий гамбит» – прочитала Марина. – Что-то инте­рес­ное?

- Да, вполне. Особенно в больнице. Да и Саша сам прочитает с удо­вольст­вием. Первую я им отдала перед отъездом. Можешь взять у них почитать, «Азазель» называется.

- Возьму, раз ты рекомендуешь. А деньги твои или кто-то дал?

Стараясь, чтобы голос звучал естественно, Женя ответила:

- Мои. Удалось кое-что продать. - И была благодарна подруге, что та больше вопросов не задавала и удовлетворилась полученным ответом.

 И опять дорога в аэропорт. Который раз она едет в этом направле­нии в течение последней недели?

 А через час – обратная дорога. Если так пойдет дело дальше, этот мар­шрут станет ей почти родным.

 
ГЛАВА 18
 

 Женя вышла на крыльцо институтского корпуса и даже зажмури­лась от удовольствия. Как она любит эту короткую передышку в осени, как будто природа делает глубокий вздох перед прыжком в окончатель­ные хо­лода. «Есть в осени первоначальной короткая, но дивная пора» - Женя ни­когда не могла понять поэта: первоначальная осень – это про­должение лета. Что же здесь особенного? А вот когда в разгаре осени не­ожиданно прекра­щаются холода, дожди, в воздухе начинают летать золо­тые пау­тинки, ос­вещаемые последними теплыми солнечными лучами, устанавли­вается ка­кая-то особенная прозрачная тишина, нарушаемая лишь шеле­стом сухих листьев под ногами – вот это, действительно, «ко­роткая, но дивная пора».

 Женя прошла через скверик в сторону маленького стадиона поли­техни­кума, где в это время было почти безлюдно: только двое малышей под присмотром бабушек гоняли по кругу на своих трехколесных велоси­педах. Поднялась на самую последнюю скамейку зрительской трибуны и села, подставив лицо солнцу.

- Ну, что, Евгеша, пора поговорить? – Пора. С чего начнем? – С самого главного: я его не люблю. - Вот так катего­рично? – Да. – Почему ты так решила? – Ты помнишь, что я чувствовала, когда заболел Андрей? Я го­това была на рельсы лечь, руки свои отру­бить – только бы он по­пра­вился. А сейчас? Ничего, кроме страха я не ис­пыты­вала. Страха, что меня снова хотят втянуть в страдания, боли, от­чаяние. Конечно, я очень переживала и сочувствовала Олегу и всей его семье, но сама не хотела во всем этом участвовать. Я не была готова по­вторить свой круг ада. – Ну, в этом вроде нет ничего страшного: обычная защитная ре­акция много пережившего человека. – Ты хочешь сказать, обычная реакция постороннего человека? Я согласна. У постороннего че­ловека могла быть такая реакция. Но мне ведь казалось, что Олег не со­всем мне без­различен. – Небезразличен и любимый – это совсем разные ка­тегории. – Согласна. Но моя реакция меня испугала и заставила заду­маться о том, о чем я никогда не задумывалась. Помнишь, на дне рож­де­ния у Олега мы говорили с ним о талантах? Так вот, я была не права: у меня все-таки есть талант – талант нравиться. Я всем нрав­люсь: продав­щицам в магазине, официанткам в рес­торанах, случай­ным попутчикам, я даже сразу понравилась своей заве­дующей. Эгои­стичная, надменная, она чуть ли не с первого дня моего по­явления на кафедре приблизила меня и стала опекать. Я уж не говорю о близких людях… Ну, и как я могу не нравиться? Глазки карие, волосики золо­тистые, сама стройненькая, ножки-ручки красивенькие. А характер? Сама покладистость: голоса не повысит, не сорвется, с чувством юмора все в порядке, но ни боже мой переборщить или кого-то задеть персонально… – Остановись. Не вижу в этом перечне ничего, что стоило бы такой иронии. – Поясняю. Пом­нишь слова Анны Казими­ровны после выставки: хорошо, что у них был такой удобный ребенок. Был удобный ребенок, стала удоб­ная женщина. Со мной удобно. – И что здесь плохого? – Все. Я люблю быть удобной: мне тоже тогда удобно, комфортно. А тут мне стали резко доставлять неудоб­ства, и я испугалась. Значит, кто я? Обычная эгоистка. – А если бы ты любила Олега? – О, если бы любила. Но ведь не люблю, а че­ло­веку го­лову заморочила. – Но ведь он тебе нравится? – Конечно, тут со­мнений нет. Как он может не нравиться? В нем есть одно замечательное и не так уж часто встречающееся качество: он адекватен. Всегда, в лю­бой си­туа­ции, в любом месте. – Но ты ведь не говорила ему, что лю­бишь. – Не го­ворила. Ни разу. Но разве от этого мне или ему легче, раз я ока­залась не способной поддержать человека в несчастье? Даже Анька моя порядоч­нее: пока все было хорошо, она его не хотела восприни­мать и подпускать слишком близко к нашей семье, но когда случилось несча­стье – все ото­шло в сторону: ревность, обиды, притязания на меня. Стыдно сказать, но я об­радовалась, когда они уехали. И не только по­тому, что там ему ока­жут ква­лифицированную помощь, а еще и потому, что я не буду рядом, не буду всего этого видеть – ко­роче, мне не надо будет во всем этом уча­ствовать. И чтобы уже со­всем все тебе рассказать до конца: знаешь, я ведь украше­ния продала не только, чтобы помочь деньгами, но в боль­шей степени, чтобы от­купиться. Они мне очень нра­вились, мне их было безумно жалко, но я понимала, что должна отдать что-то очень для себя дорогое, чтобы не так чувствовать свою вину. – Да, разговор получился не из лег­ких. – Да уж, но я рада, что выговори­лась, все высказала до конца, до са­мой капелюшечки. – И что теперь? – Будем жить и пробовать выйти из этой ситуации наибо­лее приличным образом. Может быть, у меня по­лу­чится. Может, я не со­всем конченый человек. – Да, ладно, хва­тит тебе за­ниматься самобичева­нием. – А что, приятно вдруг такое про себя понять? Вот то-то же…

 
ГЛАВА 19
 

 Уже почти заканчивался ноябрь, но зима все еще не начиналась: было сухо и не холодно. Видимо, ноябрь хотел доказать, что он не только формально относится к осенним месяцам. Женя была довольна: она не лю­била зиму, особенно белорусскую, когда каждый день можно ждать пере­мены в погоде. Вчера было морозно, приятно скрипел снег под но­гами, а сегодня уже ветрено, все тает, под ногами грязное месиво, которое назав­тра, скорее всего, превратится в непреодолимые скользкие бугры.

Завтра день рождения у мамы Лели; у Жени в сумке лежит для нее подарок, который именинница оценит по достоинству: книга Ромена Гари на французском языке. Его, но на русском, Женя читала, когда гостила у Марины – ей очень понравилось.

 Она зашла в свой подъезд и уже хотела нажать кнопку вызова лифта, когда увидела в почтовом ящике письмо. Это бывало редко – письма, при­шедшие по почте. Связь держалась обычно либо через Интернет, либо по телефону. Письмо в конверте, написанное от руки, - почти забытая в по­следнее время роскошь. Женя посмотрела на обратный адрес и удиви­лась еще больше: письмо было от Марины. Вот уж кто давным-давно ос­воил все премудрости компьютера и возможности связи по нему. Хотела тут же бы­стро вскрыть конверт, но вовремя одернула себя – нечего по­роть горячку: от писем надо получать удовольствие. Но все же нетерпе­ливо подгоняла мысленно лифт, еще в нем достала ключи, чтобы не за­держиваться в поис­ках их у двери. Ну, вот, наконец-то: пальто повешено, сапожки заменены домашними тапочками. Скорей в свою комнату и – чи­тать…

«Здравствуй, Женечка. На исходе суббота, закончились выход­ные, завтра начинается очередная рабочая неделя. Если не напишу сегодня, это еще отложится, а я не хочу откладывать этот разговор: так все серьезно и важно – не могу доверить это, пусть даже и очень умной машине.

Итак, с самого начала. Неделю Олега продержали в хирургии, по­том две – в реабилитации под присмотром физиотерапевтов: учили хо­дить. Те­перь вот уже третью неделю – дома. Сюда тоже приходит физио­терапевт, но уже в частном порядке. Конечно, дорогое удовольствие, но на фоне преж­них трат – сущие копейки. Зная ситуацию, решила, что он нуждается в моей психологической помощи. Стали общаться.

 Знаешь, Женька, он редкостный человек. Впору мне у него учиться умению выходить из стрессовых ситуаций. Адекватен, спокоен, разумен, трезв. Очень выношенно, без всякой нервозности рассуждает о своем по­ложении. Много говорит о тебе, еще больше расспрашивает: об учебе в университете, об Андрее, каким он был; о твоих вкусах и привязанностях. Собеседник он совершенно потрясающий: и слушать умеет, и сам расска­зывает безумно интересно. Мне, коренной москвичке, так рассказывал о Москве, что я забыла и о времени, и обо всех своих делах и обязанностях. Мы с Володей дали ему ключ от нашей квартиры, чтобы он приходил, ко­гда ему удобно, и занимался своими тренировками у нас на крыше: у них такого выхода на крышу нет, а это очень удобно: простора много и одно­временно на свежем воздухе и ни у кого не на глазах.

Мне кажется, я понимаю, что ты сейчас чувствуешь; хорошо запом­нила, как ты изменилась после их отъезда сюда: стала веселой, раскрепо­щенной, как будто ношу с себя сбросила. А это и была непосильная для тебя ноша. А зная твой характер, хорошо представляю, как ты еще и каз­нила себя. Женька, милая, у каждого человека своя мера силы, выносливо­сти и терпения. Ну, кто посмеет бросить в тебя камень за то, что твои силы не предназначены на две беды. Ты защищаешь себя – и это естественно. И Олег, заметь, это прекрасно понимает. Ему не себя – ему тебя жалко. Мы много об этом говорили, и я не переставала удивляться его мудрости и доб­роте. Честно говоря, я мужчинам по большому счету в этих качествах отка­зывала.

 А теперь уже то, ради чего и писалось это письмо. Наши отноше­ния позволяют (очень надеюсь на это) мне попросить тебя: не торопись с вы­водами, не форсируй события – дай им выкристаллизоваться самим.

 Как-то в разговоре Олег мне сказал: «Черт подери, чтобы встретить Женю, должно было пройти долгих одиннадцать лет. А тут такое… Но, значит, для чего-то это было надо, да, Марина? Думаю, что да. Не надо спрашивать, за что мне это, за какие грехи? А надо принять эту ситуацию как данность: остановиться, оглянуться, подумать, чему она меня нау­чила, какие выводы я должен сделать. И знаешь, к каким выводам я при­шел? Во-первых, как много вокруг хороших людей. Во-вторых, как надо ценить ка­ждый день, отпущенный жизнью: ведь она висит буквально на волоске, за­висит от любой мелочи. В-третьих, как мне все-таки повезло: я успел встре­тить Женю, а ведь мог и не успеть. И что бы она ни решила в отно­шении нас – я уже был счастлив. И это здорово».

 Добавить мне к этому нечего. Может быть, только то, что повезло не ему одному…

 Я люблю тебя, я очень хочу, чтобы ты была счастлива. Думаю, что для этого у тебя все есть. Целую. Привет от Володи.

P.S. Олег с Сашей собираются вернуться в Минск в середине де­кабря. Ну, думаю, что Саша тебе еще об этом напишет. Большой привет всем твоим. Они у тебя замечательные. Твоя М.”

 «Здравствуй, Маришка, была удивлена и очень обрадована, полу­чив твое письмо. Все ты правильно поняла, как всегда, обо мне. Вот только по поводу камня, который никто в меня не бросит, – сильно за­блуждаешься. Бросят, и не один. Камни полетят с той стороны, где знают и любят Олега. И это объяснимо: пока все было хорошо, она с ним не от­казы­валась под­держивать отношения. Как только закончились (пусть даже и временно) благополучные времена – она в сторону. Так это выгля­дит, и не­чего тут противопоставить. Оправданий нет никаких. Ах, она пе­режила большое горе: потеряла близкого человека? А о чем она думала, когда Олег стал за ней ухаживать? Он был настойчив? Ну, и ей ничего не ме­шало быть на­стойчивой и твердо сказать хорошему человеку: «нет». А сейчас ее пове­дение, мягко скажем, непорядочное, что бы она ни гово­рила.

 Мариночка, а я ведь ничего и не могу сказать в свою защиту – аргу­мен­тов нет. Это я себе могу признаться, что я не хочу, не могу снова ис­пытывать боль. Знаешь, такое часто бывает у детей, которые потеряли любимого домашнего животного – собаку, кошку. Они и взрослыми став, не заводят себе больше никого: боятся привязанностей, которые могут за­кончиться трагически. А ведь по масштабу трагедии это даже несопоста­вимо.

 Я пытаюсь разобраться сама с собой, почему я не была тверда и после­довательна, отказывая Олегу во встречах, почему сдалась? Я так и вижу твое пожатие плечами, мол, что же здесь непонятного: такой инте­ресный, неординарный человек, яркая личность… И будешь права. Ко­нечно, я не могла не подпасть под его обаяние. Но это лишь часть правды. То, что лежит на поверхности. А если покопаться глубоко, ухва­тить за са­мый кончик и вытянуть наружу то, в чем даже самой до конца я не при­знавалась, точнее, не формулировала ясно и четко. Ох, как мне не хочется произносить это вслух и все-таки облекать эти мои трусливые мысли в слова, но раз уж начала выворачивать перед тобою душу… Я боялась ос­таться одна, мне ведь только 40. Сколько еще со мной будет Аня? Год-два, а потом? Конечно, многие женщины, оставшись одни, живут и ничего. Чуть не написала – «счастливы». Какое уже там сча­стье… Растят внуков, пока и внуки не вырастут, пока нужда в их по­мощи не отпадет. Вечера – в одиночестве, праздники, если дети не позо­вут, - в одиночестве, в отпуск – в одиночестве. Ну, про пресловутую одинокую старость, когда некому стакан воды подать, не буду – эта тема неоднократно звучала в произведе­ниях искусства. А мы сейчас не про него, а про жизнь…

 Если бы не случилось этого несчастья с Олегом, как бы развива­лись события? Думаю, прошло бы еще не очень много времени, и мы бы стали жить вместе. Не думаю, что я бы согласилась официально выходить за него замуж (по крайней мере, на первых порах), но он, будучи настой­чив, как всегда, убедил бы меня (а я бы дала себя убедить), что нам пора жить вме­сте, а не бегать по Минску в поисках места для свидания – не тот уже воз­раст. Ты видишь, как я откровенна с тобой? Меня еще и убеждает в этом то, что я узнала от Саши: Олег собирался покупать для нас с ним квартиру. Уверена, я не разочаровалась бы в нем и по прошествии вре­мени. Но судьбе не угодно было подписывать такой простой и некон­фликтный сце­нарий развития событий. Случилось то, что случилось, и я струсила, испу­галась, запаниковала.

 Как я могу вернуться к Олегу, как ни в чем не бывало? Теперь-то я ведь уже знаю, что не готова к новым несчастьям и потрясениям. Не го­това! Даже незнание законов не освобождает от ответственности. А зна­ние?

 Знаешь, что самое тяжелое в нынешней моей ситуации? Это невоз­мож­ность сказать ему сейчас «нет». Был бы рядом и здоров – это одно, а в переписке, да еще электронной, или во время коротких его теле­фонных звонков ко мне – не могу, не поворачивается язык. Расспрашиваю, сочув­ствую (не думай – абсолютно искренне) и каждый раз прикусываю язык, чтобы не сказать чего-нибудь лишнего, обидного для него. Хотя куда уж обиднее, чем то, что на его слова: «я люблю тебя» – я не могу от­ветить: «и я тебя тоже». Остается уповать лишь на то, что он умный и все пони­мает. Он, собственно, и не рассчитывал на быстрый результат. Но все равно: любящему человеку это тяжело осознавать.

 Кажется, нет ни одного уголка моей души, который бы я сейчас не вычистила: ничего не сказанного не осталось.

Целую тебя. Привет вам с Володей от всех моих. Твоя Женя».

 
ГЛАВА 20
 

 День рождения плавно перешел к своей заключительной фазе: чаепи­тию со всякими вкусностями, как всегда в изобилии приготовлен­ными са­мой именинни­цей.

- А вы знаете, что как раз в эти дни исполнилось 59 лет, как бабушка с де­душ­кой познакомились? – вопрос Ани, обращенный к немногочис­лен­ным гос­тям, произвел нужный эффект: возникла почти театральная пауза.

- Да, да – 59. Дедуля, расскажи о вас.

Станислав Андреевич укоризненно посмотрел на внучку, но она, как все­гда, ко­гда чувствовала себя правой (а это бывало практически все­гда) встретила его взгляд без смущения и лишь покивала в ответ: «Да, да, рас­скажи».

Гости поддержали Аню, и видно было, что говорится это не из про­стой вежли­вости.

 Станислав Андреевич встал из-за стола, взял свою трубку, не спеша раску­рил ее, выдерживая и интригуя публику, как настоящий, опытный рассказчик, и неторопливо начал:

- Моя мама со своим детским домом, где она была заведующей, попала в эвакуа­цию в Уфу. Мне было 8 лет, но запомнилось все очень ясно, как сфото­графировалось. И как папа попрощался, уходя в военкомат, и больше мы его не увидели. И вся многодневная дорога в поезде, и мое стояние с алюминие­вым чайником в очередях за водой на станциях. И темная Уфа с деревян­ными тротуарами. И длинный большой барак, от­данный под эвакуированный мин­ский детдом. И наша с мамой ком­натка, позже разделенная занавеской, потому что за ней появилась наша новая жиличка. Мама каждый день сни­мала с по­езда осиротев­ших по разным причинам в течение долгого пути де­тишек и прини­мала под свое крыло все новых воспитанников. А однажды, это уже осенью было, она привела к нам в комнату женщину с маленьким че­моданчи­ком в руках и каким-то бесформенным свертком, передвигаю­щимся самостоя­тельно на коротких ножках. Женщина, когда сбросила с себя многочисленные платки, безобразные кофты и немыслимые тряпки, кото­рыми были об­мотаны ее ноги, превратилась в красавицу с короной из тол­стой светлой косы, толщи­ной с мою руку.

- Нет, не теперешнюю, - засмеялся рассказчик, увидев недоверчивые улыбки за­интересованных слушателей. - В ту мою, детскую. Специ­ально померил, ко­гда она, остриженная, упала на пол. Ну, об этом чуть позже. А из вороха тря­пок по­меньше освободили девчонку, такую же беленькую, как ее мама, и тоже с косой. Женщина была, как помешан­ная: плакала и все повторяла: «Петя го­ворил мне: «Ниночка, не вол­нуйся, это всего на пару месяцев. Погостишь у Маши, поешь их баш­кирского меда – он очень полезен». А Маша сказала: «Знаешь, Нина, в такие времена – каждый сам за себя». А куда я за себя – я ведь ничего не умею».

 Мама нагрела воды, дала обмылочек и приказала этой самой Нине са­мой по­мыться и ребенка помыть, мол, смотреть на вас страшно. Мама во­обще в эвакуа­ции превратилась в сержанта в юбке: не говорила – только приказы отдавала, улыбаться перестала и как будто окаменела.

 Во время купания женщина как закричит и маму зовет. Выяснилось, что дочка ее вся завшивела. А когда моя мама без всякой брезгливости по­копалась и в голове самой Нины, там тоже обнаружилась живность в боль­шом количестве. Вот тут и полетели косы на пол, сначала маленькая, потом большая. Ну, помы­лись они, вытерлись. Женщина достает из чемо­данчика два платья. Увидев их, моя мама села на табуретку и просто оне­мела. Пла­тья были – ну, моя внучка сейчас бы их назвала обалденными. Я не очень понял, чего моя мама так разволновалась. А она сидит, смотрит на все эти оборочки и рюшечки, и вдруг таким хриплым-хриплым голо­сом спраши­вает: «А чего-нибудь человеческого в твоем чемодане нет?» А та опять за свою песню: «Мне Петя сказал…».

- Короче, вот так эта московская барыня, жена главного инженера ка­кого-то за­вода, вместе со своей шестилетней дочкой оказалась в нашей хи­барке и стала нам соседкой и маминой подругой на все три года войны. Это правда, что она ничего не умела, ни к чему не была при­способлена. Но один талант у нее был: она прекрасно шила и обши­вала весь детдом, и больших, и малых. А какие кос­тюмы делала к ут­ренникам из всякой ерунды! Как говорила моя мама, «Нина из г… пулю сделает». Единст­венное, что раздражало маму, - это то, как она зовет свою дочку: Ляля. «Что за имя придумала ребенку, в куклы, что ли, не наигра­лась в дет­стве». А Нина не понимала, что имя ее дочки у моей бело­русской мамы ассоциировалось со словом «лялька» - «кукла». И моя мама из упрям­ства стала называть девочку Леля, а за ней следом и я».

Взгляды присутствующих устремились на якобы смущенно поту­пившуюся виновницу домашнего торжества, весь вид которой говорил: «Да, это была я. Вот такой сюрприз».

Стас, довольный произведенным эффектом, продолжал:

- Девчонка оказалась, в отличие от своей мамы, чистая пацанка: всему учи­лась на лету: стоять, играя в футбол, на воротах – пожалуйста; ла­зать через забор – с превеликим удовольствием; участвовать в набегах на чу­жие сады и огороды – еще лучше. И самое ценное качество в ней было то, что не стонала, не жаловалась. Побьется, порежется – только губу закусит и молчит, терпит. Казалось, что нас могло разлучить? Ни­чего. Мы же, как Сиамские близнецы, с ней были: и дома вместе, и на улице, и даже на уро­ках, потому что она умела и читать, и считать, и ее посадили к нам в класс. Да и кто там особенно следил, в какой класс са­жать. Пришла со мной, вцепившись в руку, первый раз и ни за что не отрывалась: так ее со мной и оставили.

 Женя посмотрела на свекровь: та слушала, как всегда, чуть склонив голову набок и, не отрываясь, смотрела на мужа. И столько там было любви… «За его руку она держится, не отпуская, до сих пор. Счастли­вая!..». И хотя она знала всю историю наизусть, Женя испугалась, что мо­жет что-то про­пустить, и снова стала внимательно слушать.

- Но закончилась война, хоть и не за два месяца, как обещал Нине ее муж, но закончилась. И летом 44-го они уехали в свою Москву, а где-то через полгода и мы со всем своим большим хозяйством – в Минск. Какое-то время мамы наши переписывались. Так мы узнали, что и Ни­нин муж, оптимист Петя, погиб. Что Олечка-Лелечка хорошо учится, особенно ей даются гуманитарные предметы; по-французски, напри­мер, парлекает, как заправская парижанка. Ну, и так далее. А потом прервалась пере­писка, уж не помню, по чьей вине.

А в 58-м году я, уже учась в Москве, попадаю на выпускной ве­чер в ин­ститут Мориса Тореза. Мой приятель позвал, говорит: « Сходи со мной на выпускной к моей сестре, а то я там умру с тоски один». Ну, я и пошел. Сидим, вручают дипломы, и вдруг слышу, приглашают на сцену для по­лучения диплома Тарханову Ольгу. Выходит девчушка в умопо­мрачи­тельном синем платье и с длинной светлой косой. Руку протяги­вает за ди­пломом и так характерненько голову наклоняет на­бок. Ну, тут уж у меня и вообще никаких сомнений не осталось. Лелька! Моя Лелька!»

 Последние слова были заглушены аплодисментами, как будто дело происходило не за домашним столом в кругу друзей, а после удачного вы­ступления в театральном зале.

Посыпались уточняющие вопросы, восхищенные возгласы. Женя ти­хонько вышла из-за стола и прошла к себе в комнату.

Сколько раз она слышала эту историю, но как-то никогда не ду­мала, как же жизнь любит роковые «случайности», как зависит от них даль­нейшая судьба, счастье и благополучие. Не переведи Стаса из уни­верси­тета в школу КГБ, не предложи ему друг пойти с ним вместе на ве­чер – и все? Ничего бы не было? Ни этой встречи, ни этой замечательной семьи, ни Андрея, ни ее счастья с ним… Надо быть очень благодарной обстоя­тельствам, когда они так вовремя подсказывают следующие ходы и пово­роты судьбы.

Женя медленно провела рукой по волосам: «А разве наша встреча с Олегом – это не цепь случайностей-закономерностей? Ведь тоже сколько было совпадений: Израиль, Маринина соседка Татьяна и ее пе­редача, при­ход за ней не Саши, а Олега, встреча почти через полтора года в экс­кур­сионном автобусе… Можно ли не обращать внимания на эти под­сказки и делать вид, что их нет? Пройдут годы в одиночестве и, встречая старость, я скажу: «Жизнь была ко мне жестока, ни разу не по­дарила шанса на сча­стье…».