В Москву возвращались в широченном поезде, в плацкарте. По ширине вагона помещалось три четырехместных отсека. Мы были в крайнем, у окна.
Все вокруг суетились, что-то тараторили и беспрерывно друг за другом следили. Пассажиры как удавки-ищейки, не отрываясь контролировали все вокруг. Сто пар зрачков, безостановочно смотрящих нам в затылок. И в затылки друг друга.
Через несколько часов они немного успокоились, завели знакомства и все поутихло. Но ненадолго. Они стали действовать сообща.
Стало еще хуже. Теперь они следили небольшими группами, распределив обязанности. Кошмарное зрелище. Но и оно быстро сменилось чем-то еще более мерзким.
В какой-то момент они перезнакомились все и объединились во всеобщий союз вагона, в котором мы ехали. Все, кроме нас. Они хотели продолжать контролировать, но теперь наблюдали только за нами.
Мою подругу стошнило на пол от всех этих замусоленных лиц, направленных в нашу сторону. Ее поступок обсуждался больше часа.
Я решил пройтись по вагонам, немного отвлечься. Там казалось не так плохо. Но все шло к нашему варианту. Пассажиры уже объединились в небольшие группы и шарили глазами по соседям.
Я привлекал внимание всех. Мне это быстро надоело, и я вернулся обратно.
Скоро им перестало хватать своих вагонов. Группки забегали по всему поезду, пытаясь привлечь новых адептов. Все они, кроме одной, производили отталкивающее впечатление. С дрожью суеты во взгляде, резкими движениями, совершенно бесполезными, и навязчивым видом. Они просто сочились омерзением.
Все было не так с одной единственной группой. Образование из бритых наголо людей, одетых в простую одежду без изысков. Они позиционировали себя в качестве фашистов. И когда появлялись, я выходил на дорожку, отделяющую плацкартные отсеки, и салютовал. Они меня не замечали.
Когда однажды фашисты прошли наш вагон, появились люди в ярко-красных футболках. Они направились ко мне, я еще стоял с вытянутой в приветствии рукой.
- Ты фашист, - они угрожающе посмотрели.
- Да, - подтвердил я.
Все вокруг с раздражением уставились. Своими старушечьими, независимо от пола и возраста, физиономиями, сочась утробной ненавистью. Они напоминали насекомых.
После этого пребывание в вагоне стало еще хуже. Все без исключения пытались навредить нам. Выбрасывали или ломали оставленные нами вещи, выстраивались в огромную очередь, когда мы подходили к туалету. Даже пройти по вагону стало сложно: всем им обязательно нужно было выбежать из своего отсека и перегородить дорожку.
Через время они перешли к более активным действиям. Цеплялись к нам с разными вопросами, чтобы после разразиться истерикой, едва не переходящей в драку. Все к этому шло.
На одной из станций я побрился наголо в привокзальной парикмахерской. И когда фашисты снова проходили по нашему вагону, а я снова салютовал им, сбоку от меня встала женщина, уже готовая после их ухода наброситься на меня с руганью. Я, не дожидаясь, ударил ее по лицу.
Это было так неожиданно, она не смогла даже вскрикнуть. Пассажиры стыдливо отвернули от нас головы.
Я прошел в другой конец вагона налить себе кипятка. Никто не выскочил со своего места, чтобы перекрыть дорожку.
Через час в нашем отсеке сидел человек в форме. Он устало, но без укора смотрел на меня.
- Если вы представитесь юридическим лицом, мы не сможем возбудить против вас дело, - сказал он.
- Я юридическое лицо, - сказал я.
- Хорошо.
Он закивал. Потом обратился к той женщине:
- Вы можете подать в суд на этого человека, но вероятность того, что ваше дело будет принято, очень мала.
Женщина недоверчиво таращилась на енго.
- Этот человек, - он кивнул в мою сторону, - действовал как бы в условиях незаконного ареста. Этот арест вы ему и организовали.
Он ушел.
Мы с подругой тоже вышли на следующей станции, чтобы немного прогуляться по перрону. Внезапно закрылись двери. Я подбежал к поезду и, когда двери приоткрылись, просунул руки и раздвинул обратно.
Поезд набирал скорость. Я запрыгнул внутрь и крикнул своей подруге, чтобы сделала то же самое.
Она бежала рядом с дверью и кричала:
- Он едет уже очень быстро.
- Прыгай, я тебе помогу, - я протянул ей одну руку, другой удерживая двери.
- Нет, нет, - прокричала она. – Я не хочу.
И она осталась на перроне. А я уже был внутри.