Глава 3.
Остекление передней кабины заливает водяной поток. Впереди и внизу, в ночной черноте, появляются и исчезают, будто размытые дождем, желтые электрические шары. За бортом сильные порывы ветра, которые сотрясают и раскачивают аэроплан.
- Ну и ливень, будто мы в подводной лодке. Штурман, не вижу полосы, где мы?
- Прошли дальний привод, командир. Высота четыреста метров. Должны быть фонари приближения. Давай, крути вправо, вон видишь, цепочка огней. Сейчас сделаю расчет для захода на посадку. Внизу полоса, мы её пересекли. Разворот влево на девяносто градусов. Будем заходить на посадочный курс.
Разворот за разворотом и стрелка радиокомпаса указывает на аэродромную приводную станцию. Полет по «коробочке» занимает четырнадцать минут.
- Командир, полосу видишь? Прямо по курсу!
- Не вижу полосы! Сплошная темнота, иногда только фонари какие–то, но не на полосе.
- Ближний привод прошли, снижайся! Впереди, -нет, теперь уже под нами, - полоса!
- Все, проскочили, ухожу на второй заход!
- А что с керосином? Хватит?
- Топлива достаточно, заводи на посадку. Дождь вроде стихает, огни на земле стало лучше видно.
Новый пятнадцатиминутный маневр и повеселевший голос командира:
- Вижу полосу, снижаюсь до ста метров!
Наконец, долгожданная подсказка с земли:
- Я – Буревестник. Семьсот второй, вы на курсе, на глиссаде!
- Я семьсот второй, полосу вижу, высота пятьдесят метров! Начало полосы! Высота пятнадцать метров!
Удар о землю, тряска, переднее колесо прижимается к бетону, вспыхивает лампочка автоматического торможения, командир сбрасывает обороты двигателей:
- Зайцев, выпустить тормозной парашют!
- Парашют вышел!
Скорость падает, тяжелый бомбардировщик катится по полосе. В наушниках голос руководителя полетов:
- Семьсот второй, по четвертой рулежной дорожке налево, ко второму капониру.
- Понял, налево, ко второму капониру. Экипаж, усилить осмотрительность! Заруливаю на стоянку.
Двигатели выключены, полет окончен. Командир и помощник, штурман и оператор через нижний люк выбираются из передней кабины. Обитатели кормы, – стрелок и радист, - уже успевшие покинуть свои рабочие места, помогают офицерам вытащить портфели, «тревожные» чемоданчики и прочее снаряжение – кислородные маски, противогазы, планшеты.
Дождь прекратился, в ярком свете фар кружат и опускаются на мокрый бетон, пока ещё редкие, снежинки. После шестичасового перелета не надышаться свежим ветром, несущим живой запах земли и дождя. Помощник командира, старший лейтенант Зайцев, разминаясь, подпрыгивает и тормошит поочередно всех членов экипажа:
- Ого! А здесь–то, оказывается холодно!
Уставший от долгого молчания в полете, он никак не может наговориться:
- Смотрите, снег пошел, а садились в дождь, можно сказать, вслепую. Я вообще полосы не видел. Как только командир разобрался…
- Ладно, Зайцев, нашел, чем хвастать – полосы не видел. Лучше бы ты её видел, да мне помогал. Когда надо было подсказывать, как воды в рот набрал. А тут разговорился… Я нутром чувствовал, что выходим правильно, а увидел в последний момент… Впервые в таких условиях аэроплан сажал. Хорошо, Геннадий подсказывал, ему впереди хоть что–то было видно… А чего это корма у нас загрустила? Калугин, чего молчишь? Испуг до сих пор не прошел?
- Нет, командир, все нормально, по инструкции. Я доложил, когда парашют увидел.
- Да парашют уже на земле выпускали, а в воздухе как? Ну, ладно, вон автобус подошел… За нами, наверное.
Из раздрыганного «пазика» выскочил водитель - солдатик в гимнастерке и шапке ушанке на голове. Ежась от холода, и потирая грязные руки со сбитыми ногтями, сиплым голосом спросил:
- А где тут перелетчики, которые прилетели? Мне их забрать приказали.
- Здесь мы, открывай свою колымагу, - радист сверхсрочник Саша Калмыков с усилием раздвинул створки автобусной двери. – Прошу, господа офицеры.
Ехать пришлось минут десять, куда–то на край аэродрома. Автобус остановился напротив входа в одноэтажное кирпичное здание розового цвета. Снег пошел сильней и земля, будто накрылась лёгкой пушистой шалью. На фоне светящихся окон снежинки казались чёрными и, только опускаясь, исчезали в белом пространстве.
- Вам сюда, в профилакторий. – Водитель указал на вход в здание и открыл дверь автобуса. Дождавшись, когда летчики вышли, лихо газанул и с грохотом тронулся с места.
Когда–то, в целях заботы о здоровье лётного состава, по приказу Главкома созданы были в авиационных частях так называемые «профилактории». Должны они были иметь все необходимое для психологической разгрузки и отдыха экипажей. По инструкции, прилагаемой к приказу, профилактории следовало размещать в живописных местах, поближе к природе.
Но не прижилось на практике это хорошее нововведение – не хотели офицеры оставлять свои семьи ради пребывания в этих мини санаториях, тем более, что настоящего медицинского обслуживания организовано нигде не было, питание привозили все из той же лётной столовой, а обстановка жилых номеров оставляла желать лучшего. Однако, приказ был выполнен, и профилактории имелись почти во всех боевых полках. Располагались они, большей частью, на аэродромах и использовались, в основном, как ведомственные гостиницы для перелётчиков или для временного размещения прибывающих в полк офицеров с семьями.
В помещении профилактория, куда привезли экипаж капитана Крайнова, было тепло, чисто и, по-домашнему, уютно. Прибывших встретил высокий брюнет с озорными глазами, в капитанских погонах и значком штурмана первого класса:
- Приветствую вас на казахской земле. Капитан Куприянов Александр Иванович, бывший штурман. Сейчас уже не летаю, списали. Жду со дня на день приказа о демобилизации, а пока помогаю по хозяйству всем, кому делать нечего. Меня попросили вас устроить,- свои ведь, «бомбёры». Да и после дальнего перелета. Я в пятьдесят шестом сам на Дальнем Востоке служил. На «Ту четвертых» летал, может, кто ещё помнит нашу «летающую крепость»? А закончил службу на самых современных, "Ту двадцать вторых". Буду на пенсии мемуары писать "Двадцать лет верхом на Туполеве"!
Посмеялись, после чего командир представился сам и представил экипаж:
- Ну, Александр Иванович, по вашему виду и не подумаешь, что у вас такой стаж. Я в те годы уже служил, но на реактивных. А «Ту четвертый», конечно, знаю. Разрешите представиться – командир корабля капитан Крайнов Николай Михайлович. Штурман Зимин Геннадий, помощник Зайцев Юрий, оператор Лудиков Валерий. И наша боевая группа прикрытия, «летающие» стрелки,–Калугин и Калмыков.
Куприянов рассмеялся:
- Экипаж, как экипаж. И летать не скучно, и на земле коллектив не даст грустить. Не то, что у нас – дальний бомбардировщик, а экипаж всего два человека - командир, да штурман. Правда, сейчас на новую модификацию «двадцать вторых» должны переходить, там команда уже три человека. Наконец–то конструкторы и о людях подумали – на троих и соображать, и разливать удобней.
Хлопнула входная дверь и появилась, закутанная в тёплый крестьянский платок, широколицая приземистая женщина:
- А, гости уже здесь! Заждались меня? Я в столовую бегала насчет ужина, да без толку. Время-то уже позднее, так я у них вот отбивных взяла, огурцов солёных, хлеба да масла. А чай мы и сами здесь сообразим. Пойдемте, сейчас у нас никого нет, так я вам три комнаты открою. Комнаты четырехместные, но расселяйтесь по двое, так вам будет удобнее. Я запишу вас в журнал, а потом чаем займусь. А вы пока можете душ принять, вода горячая будет до ноля часов. Душ в конце коридора, рассчитан на четырех человек.
После недолгого оформления летчики расположились на облюбованных местах, переоделись, как заведено у командировочных, в спортивные костюмы и распредели очередность водных процедур: первыми моются командир и штурман, потом все остальные.
За стол, который дежурная Лариса накрыла в вестибюле, уселись уже в полночь. Меню, включавшее добытые в столовой продукты, было дополнено бело-розовым салом и рыбными консервами из запасов командировочных. Накрытый клеенкой стол приобрёл живописный вид и, проголодавшимся лётчикам, показался, чуть ли не банкетным. Поднимала настроение и бутылка пшеничной водки, выставленная капитаном Куприяновым.
Он же разлил по стаканам и, как принято, предложил первый тост за благополучную посадку.
- Хорошо, но мало,- командир не притронулся к закуске, - усталость давала о себе знать и, только сейчас, после выпитого, пришло ощущение приятной расслабленности:
- Александр Иванович, а здесь где–нибудь можно бутылку купить?
- Не надо ничего покупать, вы закусывайте, а я вас потом «шпагой» угощу. Знаете, что это такое? У вас такого не водится. А в нашем аэроплане почти сорок литров противообледенительной жидкости – чистейший спирт пополам с дистиллированной водой. Когда осваивали самолет, первыми, как всегда, это узнали техники. И пошло – поехало, знай только, пиши себе в бортжурнале, что полет проходит в условиях обледенения. Приезжает как–то с инспекторской проверкой генерал из Главного политуправления, желает посмотреть, как обслуживается техника на аэродроме. У них ведь наверху ценится, когда проверяющий беседует с личным составом «под крылом самолёта», вроде, как в боевой обстановке. А был как раз день профилактических работ, полк не летал и технический персонал бродил по аэродрому под сильной «мухой». Подходит генерал к аэроплану, подаются команда «смирно - вольно». Он и спрашивает, эдак, по отечески: «Ну, как братцы, настроение?».
А «братцы» рот боятся открыть, чтобы не дышать перегаром–едят глазами столичного начальника и безмолвствуют. Вот тут–то генерал и сказал знаменитую фразу: «Вы что молчите, будто шпаги проглотили?»
Не думал он в тот момент, что ни фамилия его, ни биография, ни заслуги, - настоящие или мнимые,- никого не интересуют ни сейчас, ни, тем более, не заинтересуют в будущем. А суждено ему будет войти в историю авиации как крестному отцу противообледенительной жидкости. Вот, с его лёгкой руки, и прижилось новое название, а к предложению «проглотить «шпаги» привыкли моментально.
Рассказ словоохотливого штурмана всех изрядно развеселил и побудил к соответствующему действию. Как по волшебству, в руках Куприянова появилась десятилитровая металлическая канистрочка, Лариса притащила эмалированный ковш, который радушный хозяин тут же и наполнил бесцветной жидкостью. Видимо, ковш был не случайно подвернувшейся под руки посудой, а проверенной меркой – его содержимого хватило всем ровно по пол стакана на каждого.
Тост «За дальнюю авиацию!» напрашивался сам собой и принят был с энтузиазмом. Прежде, чем подошло время для традиционной здравницы «За наших дам!», ковш, или «черпак», как его назвал Зайцев, был применен по назначению ещё дважды. Трапеза завершилась чаепитием, после чего капитан Крайнов поставил экипажу задачу:
- Завтра, а точнее сегодня, я пойду к руководителю полетов, сделаю заявку на перелет в Гомель. А вы все с утра на аэроплан. Зайцев пусть разбирается, что там техникам надо сделать, а остальные, каждый по своей части, займитесь проверкой приборов и оборудования. Зимину, после обеда, подготовить к полету штурманскую документацию. Вылет назначаю на послезавтра. Вопросы есть?
По традиции, которая была в свое время узаконена соответствующим приказом, в военно-воздушных силах полеты в понедельники и в первые дни после праздников запрещены. Напомнил об этом помощник командира:
- Командир, завтра воскресенье, а вы вылет на понедельник запланировали.
- Чёрт, я и забыл, что завтра воскресенье. Нас в понедельник никто не выпустит. Да ещё и погода. Вон как запуржило, даже не верится, что в дождь приземлялись. Короче говоря, буду просить разрешение на перелет в самые ближайшие дни. Делать нам здесь нечего.
Крайнов помнил пожелание командира эскадрильи не торопиться с возвращением из командировки, но полагал, что лучше будет задержаться в европейской Белоруссии, где никто из экипажа никогда не был.
- Как это нечего? В воскресенье в Дом офицеров на танцы сходим, познакомимся с местным буфетом, посмотрим, какие здесь женщины, зря мы, что–ли за дам тост поднимали.
- Тебя, Зайцев, надо срочно женить. А насчет тоста, я тебе старинную казачью песню напомню: «Когда мы были на войне, там каждый думал о своей любимой, или о жене…». Понял, за кого тост? А у тебя, извини, на уме одни лёгкие приключения. Нет, чтобы о подготовке аэроплана к полету думать. Сколько раз тебе повторять – ты без пяти минут командир, а тебе только острить, да за женщинами бегать. Ну, всё, спать пора. Подъем в семь часов.
Утром проснулись, - за окнами ранние сумерки и все вокруг белым – бело. Снег сыпал всю ночь. За стеной раздавался скрежет фанерного скребка, – кто-то расчищал проходы в сугробах.
В столовой, которая находилась в ста метрах от профилактория, было малолюдно. Официантка объяснила, что при аэродроме базируются штаб полка, столовая, профилакторий, медсанчасть, солдатские казармы. Летный состав и авиационные специалисты проживают с семьями в военном городке в пяти километрах отсюда, а к месту службы доставляются специальными автобусами. В воскресенье семейные офицеры, как правило, питаются дома, а связь с городком обеспечивает дежурный автобус, который отправляется каждый час и работает до двадцати четырех часов. Транспорт предназначен для наряда, дежурных по аэродрому, обитателей профилактория, работников столовой и прочих служилых людей. Можно съездить в городок, по воскресеньям там хорошие танцевальные вечера, а больше ничего интересного нет. Есть там, правда, кафе, которое посещают, главным образом, мужчины. Женщинам туда тоже можно, но как-то не принято.
После завтрака всем экипажем отправились искать свой аэроплан. На командном пункте выяснили, что идти им через весь аэродром минут двадцать и, проклиная всех и вся, поплелись перелётчики по сугробам к дальним капонирам. С интересом разглядывали и обсуждали невиданные раннее новые бомбардировщики. Остроносые, со стреловидными, почти треугольными крыльями, на высоких шасси, они походили на доисторических птеродактилей, застигнутых внезапным снегопадом и вынужденных зимовать в холодной степи.
Всезнающий Зайцев поспешил сообщить:
- Кажутся небольшими, а взлетный вес в два раза больше, чем у нашего «барсука». У них специальный лифт-кресло есть, чтобы членов экипажа в кабину поднимать. А самим им туда и не забраться.
- А ты откуда знаешь?
- Так Куприянов вчера рассказывал. Меня командир вечно критикует, а я вот все полезные сведения накапливаю; не то, что некоторые – хлопнули по пол литра и обо всем забыли.
- Ну, ты Юра, ещё и язва, оказывается. Вот командир какому–то экипажу достанется – не приведи господь. Надо тебя подольше в помощниках подержать.
Первым знакомый силуэт своего самолета увидел стрелок Калугин:
- Вон он, наш красавец! Лейтенант, а почему вы его «барсуком» обозвали? После того, как Зайцев объяснил, что под этим кодом значатся бомбардировщики «Ту-16» у американцев, сержант одобрил неизвестное ему до этого название и, заодно, похвалил местных техников:
- Смотрите, нашего «барсука» без нас зачехлили. Вот здесь техники добросовестные, не то, что в нашем полку. А у нас, кроме как петь «Привыкли руки к стопорям, только денег не хватает технарям!», ничего не хотят делать. Все норовят, чтобы лётный экипаж за них работал. Всегда нам приходится то зачехлять, то расчехлять, то бомбы подвешивать. Во время учений ещё ладно, я об этом и не говорю, а то просто в лётные дни. На аэродром из-за этого появляться не хочется.
- Калугин, прежде чем плакать, подумай. Ты, что, не знаешь, как техническому персоналу достается? И в снег, и в дождь, и днем, и ночью – сутками, порой, не спят, а бомбардировщики всегда в готовности. Наш святой долг им помогать – одно дело делаем.
- А у нас, что, легче? Тоже и днем, и ночью, и еще полеты по семь часов. Особо тоже не поспишь.
Обида сержанта вызвала смех, а Зайцев тут же отреагировал:
- Вот насчет того, что «не поспишь», так это точно, про вас. Точнее, правда, «не разбудишь» - чем дальше летим, тем крепче сон радиста и стрелка. Забыл уже, как на последнее бомбометание летали?
- Неправда ваша, товарищ старший лейтенант, мы никогда в полете не спим.
- Все, довольно пререкаться. К осмотру рабочих мест приступить!
Командир ушел на командный пункт оформлять заявку на перелет, оставив Зайцева за старшего. Остальные члены экипажа вместе с подошедшими специалистами технической службы проверили работу радиооборудование, навели порядок на рабочих местах и, с чувством исполненного долга, завершили рабочий день в столовой. После обеда командир дал новую вводную:
- Вечером офицеры в столовую не идут. Едем на экскурсию в городок, там есть кафе, где можно поужинать. Затем осмотрим Дом офицеров. Форма одежды парадная. Держаться всем вместе, никому никуда не исчезать. Возвращаться в профилакторий будем по моему указанию. Стрелок и радист ужинают в столовой и остаются в профилактории на казарменном положении. – Командир поставил на стол пол бутылки приготовленной заранее «шпаги».- Это вам на двоих, разрешаю принять перед ужином. Из профилактория не отлучаться, спиртного больше не употреблять. Всё ясно?
Оператор Лудиков с самого утра чувствовал себя неважно- сказался поздний ужин и некоторое допущенное излишество при дегустации непривычной для молодого лейтенанта «шпаги»- и от поездки в городок отказался.
Поначалу все шло точно по плану командира. В восемнадцать часов на том же «Пазике» и с тем же водителем, который накануне привез экипаж в профилакторий, офицеры отбыли в городок. Темнело, мороз набирал силу, но небо было ясным и на западе проявились первые неяркие звезды.
Автобус был почти полон – там уже сидели офицеры технической службы, две телефонистки в форме и две женщины в гражданской одежде. По прибытию в городок перелётчики попросили высадить их возле кафе.
Все поселение размещалось на территории не более двух квадратных километров: центральное место на небольшой площади занимало трехэтажное здание с колоннами – Дом офицеров, рядом – военный универмаг и, в одном с ним доме, - кафе, дальше - школа и автобусная остановка. Вокруг центральной площади разместилось около десятка четырехэтажных жилых домов из силикатного кирпича –там же была почта, хлебопекарня и продовольственный магазин.
Маленькие военные гарнизоны, как и уклад жизни их обитателей, почти везде одинаковы и прибывшие офицеры не нашли ничего такого, чтобы сильно отличалось от привычной для них обстановки. Кафе тоже оказалось абсолютно стандартным: относительно чистые белые скатерти, дежурный набор из двух – трех блюд и буфет с алкогольными напитками и дешевыми конфетами.
По местному времени было только восемнадцать часов и летчики оказались первыми посетителями. Официантка, приятного вида стройная брюнетка неопределенного возраста с тонкой талией, не заставила себя ждать и, поздоровавшись, сразу приступила к делу:
- Вы, наверное, перелётчики? Выбирать из меню особо нечего, поэтому я вам рекомендую манты, – наш повар хорошо их делает, – салат из капусты с яблоками, ветчина с яичницей, сыр, чай или кофе. Могу предложить пирожные, но они вчерашние.
Естественно, что принятие решения взял на себя командир:
- Несите все, что вы назвали, только вместо чая, если можно, минеральную воду. Манты по две порции. И, я в буфете заметил коньяк молдавский, так будьте добры, пару бутылок. Вот пока и всё. А по ходу дела сориентируемся позже.
- Извините, я про воду забыла, минералка есть. А вы, как я поняла, хотите не просто покушать, но и отдохнуть? Добро пожаловать, у нас тут весело бывает, офицеры со всего городка собираются. Женщин только мало. Но в Доме офицеров сегодня танцы, там их множество, на все вкусы. Нет, вы ничего плохого не подумайте, девочки все местные и очень порядочные. Просто в Дом офицеров ходят все – и холостые, и замужние. Я, если бы не работа, тоже пошла.
Больше всех разговор заинтересовал Зайцева и он, конечно, подключился к волнующей теме:
- Вы знаете, нам не важно, замужние или незамужние девушки на танцах. Мы ведь не невест выбирать сюда прилетели, а уж тем более, не жениться. Нам важно, чтобы женщины красивыми были, ну, вот, как вы, например. Танцы- это ведь праздник для женской части населения. И наша задача - создать хорошее праздничное настроение. Нам командир полка, когда нас провожал, так и сказал: «Главное, чтобы все женщины, которые вам встретятся в полете, были довольны и, чтобы вы честь полка не уронили».
Командир не выдержал, вмешался:
- Юра, хватит тебе чепуху нести. Вы не обращайте внимания на его болтовню, это он шутит так…
- А женщины, которые вам в полете встречаются, они на облаках сидят или порхают вокруг самолета? Я этого молодого сразу поняла, ему по возрасту положено шутить и веселиться. Придет время, не до шуток будет. Вот влюбится, про все забудет. Уже скоро это будет. Я цыганка, будущее каждого знаю. Говорить только много не хочу и никогда не гадаю. Меня еще девчонкой из табора забрали. Выступала в цыганском ансамбле, в Москве жила, а потом замуж вышла и вот десять лет за мужем езжу. Муж тоже цыган, из интеллигентной семьи, Алмазов фамилия, образованный, на погоду теперь гадает. Метеоролог он, капитан, как и вы, только моложе. Ну, ладно, разговорилась я.
Повар не подвел – манты действительно оказались приготовленными по всем правилам и в фарше, как и положено, присутствовала даже тыква. Коньяк приятно согревал души, и гости почувствовали себя вполне уютно. Тем временем кафе заполнялось и, минут через сорок, почти все столики были заняты. Появился и уже знакомый капитан Куприянов; поздоровавшись, он подсел к какой–то своей компании. Довелось увидеть и мужа официантки, метеоролога. Высокий и светлокожий, он был совсем не похож на цыгана; о его принадлежности к кочевому народу можно было догадаться только по щегольским усикам и сросшимся на переносице бровям. Судя по бурным приветствиям присутствовавших, его здесь знали все и, кажется, не просто уважали, а любили.
Крайнову показалось, что один из появившихся офицеров ему знаком, и не ошибся. Через минуту они уже обнимались с приземистым подполковником добродушного вида.
- Крайнов, вот так встреча! Я слышал, что ты где–то в Приморье служишь, а что, да как, до меня не доходило.
- Ребята, это мой однокашник, Васильев Сергей, - не скрывал радости командир, - мы вместе учились, дружили, даже за одной девушкой ухаживали. Правда, она ни ему, ни мне не досталась, за какого–то ученого замуж вышла. А ты, Сергей, уже подполковник, ну, молодец!
- А ты-то чего задержался? В нашем возрасте в капитанах - не очень престижно. А меня почти сразу в академию направили, я в полку самым молодым оказался - старики учиться не хотели. А сейчас здесь вот, командир эскадрильи. До полковника дослужиться теперь уже не успею, стать командиром полка мне не светит, но я и тем, что есть, доволен.
Васильев, не взирая на протесты, взял в буфете ещё бутылку коньяка, подсел к столику и старые друзья погрузились в воспоминания и расспросы, а молодежь заскучала:
- Николай Михайлович! Может, мы вас оставим, чтобы не мешать, а сами с Зиминым на танцы пойдем? А вы попозже подойдете.
- Нет. Без меня ни шагу, пойдем все вместе. Сергей нас назавтра к себе домой пригласил, у нас ещё будет время для разговоров. А сейчас по сто грамм и вперед. Не обидишься, Сергей? Я обещал, что все пойдем на танцы.
Наспех набросив шинели, и поддерживая друг друга на скользкой заснеженной дороге, летчики в ускоренном темпе прошли к Дому офицеров и, распахнув тяжелые дубовые двери, вместе с волной холодного воздуха очутились в ярко освещенном фойе.
В высоких зеркалах отражались яркие женские наряды, сверкающие украшения и золотые погоны. Со второго этажа, куда вела широкая мраморная лестница, доносилась музыка. Не успели офицеры осмотреться, как на них буквально налетел худой подполковник в общевойсковой форме с красными петлицами. Его непропорционально маленькая голова нервно дергалась, а глубоко посаженные глазки гневно сверкали из под лохматых бровей:
- Товарищи офицеры! Почему шинели расстегнуты? Немедленно оправьтесь! Я начальник Дома офицеров и отвечаю за порядок.
Крайнов попытался, как можно дипломатичнее, смягчить обстановку и успокоить грозного начальника:
- Товарищ подполковник, мы только вошли и собирались снять шинели в раздевалке. Мы перелётчики, сегодня ночью прилетели и ничего не нарушаем…
Но подполковник, что называется, завёлся с пол оборота, вошел в раж и не хотел слушать никаких объяснений:
- Знаю я, что такое перелётчики, не первый раз вижу! От вас все безобразия! Да вы и пьяны к тому же. То–то вы, при вашем возрасте, до сих пор капитан – не раз уже, наверное, разжалованы были за пьянство! Немедленно покиньте помещение и больше здесь в пьяном виде не смейте появляться!
- Товарищ подполковник, наш командир лучший летчик полка, от Главкома ВВС награды имеет. – Заступился за незаслуженно обиженного командира Зимин. - Вы не имеете права оскорблять офицеров. А мы вовсе и не пьяны, выпили по случаю встречи друзей по сто грамм.
- Я, старший лейтенант, с вами вообще не желаю разговаривать. Сейчас просто вызову патруль и вас заберут в комендатуру. А утром пусть с вами начальник гарнизона разбирается.
И зловредный начальник Дома офицеров выполнил свое обещание. Появился коренастый молодой военврач с майорскими погонами и красной повязкой на руке. Вежливо пригласил экипаж выйти к подъезду, где уже стоял грузовик и переминались с ноги на ногу два рослых солдата с повязками «Патруль».
- Ну, командир, тут и порядки. Я еще не видел, чтобы доктор патрулем командовал. – Зайцев был настолько удивлен, что этот же вопрос, но несколько в другом виде адресовал и военврачу:
- Доктор, а у нас полковой врач только по утрам осведомляется у летного состава, как здоровье после вчерашнего дня. И, если надо, помогает похмелиться, чем может. Но в наряд никогда не ходит.
Начальник патруля шутку не принял, размышления вслух ему не понравились, и он сухо попросил офицеров сесть в грузовик. Получив от летчиков отказ, приказал патрульным:
- Помогите господам офицерам подняться в кузов.
Солдаты робели и явно не торопились выполнять приказ строгого начальника. Нервы майора не выдержали и он, ухватив Крайнова за рукав шинели, попытался подтолкнуть его к автомобилю:
- Капитан, покажите пример своим офицерам, соблюдайте устав или, хотя бы, правила приличия. Я старше вас по званию.
Всегда невозмутимый командир начал нервничать – в немалой степени тому способствовал, конечно, выпитый коньяк, но главная причина заключалась в неуважительном отношении совершенно не знающих его людей. Да и вторичное, за вечер, напоминание о невысоком капитанском звании допекло Крайнова и он перешел на «ты»:
- Доктор, ты только по недоразумению майор. А на самом деле, какой из тебя военный? Тоже мне, генерал нашелся. И кто тебе дал право меня руками хватать. Я ведь и ответить могу.
Капитан попытался освободить свою руку и, как бы, стряхнуть начальника патруля с рукава шинели, но тот, неожиданно, надумал вдруг осуществить захват левой руки для проведения болевого приема. И тогда командир коротким крюком справа, не очень профессионально, но довольно эффективно, врезал начальнику патруля в ухо. Все было честно и абсолютно по-спортивному – атака и, соответственно, контрприем. Доктор отлетел метра на полтора и стал кричать патрульным «Держите их, держите!». Солдаты едва сдерживали смех и делали вид, что не слышат команды, а их первейший долг заключается только в том, чтобы поднять майора и отряхнуть с него снег.
- Пошли отсюда, да побыстрей. Больше ни в какие Дома офицеров не ходим. – Командир был очень рассержен и недоволен собой. – Хотели отдохнуть, как люди, никого не трогали, так нет, надо было науськать на нас доктора. А доктор тоже хорош, сам виноват. Сидел бы себе в санчасти, пилюли перебирал. А он себя вообразил командиром группы захвата диверсантов.
Рассуждая таким образом, нарушители воинской дисциплины быстрым шагом, переходящим в бег «трусцой», повернули за первую встретившуюся на пути многоэтажку, имея намерение скрыться с поля брани и избежать преследования. Этот маневр им удался, никто за ними не бежал. Но настроение было испорчено; что предпринять дальше, решительно никто не представлял. Свою досаду Крайнов выместил на помощнике:
- Это все ты, Юра, виноват. Сидели себе в кафе, и сидели. Я, можно сказать, друга через пятнадцать лет встретил. Так нет же, тебе «танцы, да танцы!». И я, танцор ещё нашелся. В молодости никогда не ходил, а тут понесло. Хорошо хоть так кончилось, а то ещё и на «губу» посадили бы. Вот прославились бы… Ладно, время ещё не позднее, пошли в кафе. Может, Васильев не ушел, так посоветуемся, что нам делать. Он–то местные порядки знает. Да и патруль, не припрётся же нас в кафе искать.
И летчики пошли на второй заход. В кафе посетителей было уже поменьше, но Васильева не было видно. Знакомая официантка приняла офицеров, как дорогих гостей, быстро организовала закуску и принесла заказанную бутылку коньяка:
- А что, на танцах не понравилось? Ну, ничего, у нас сейчас интересней будет. Моего «романэ» уговорили спеть, послушаете, не пожалеете. Он поет и играет, как настоящий артист.
- Нет, что вы, нам на танцах очень понравилось. Только нас доктор и какой–то начальник туда не пустили. Сказали, что мы ещё не готовы – мало выпили, и они не имеют права нас в трезвом виде допустить до женщин. Мы и представить себе не могли, что у вас такие высокие требования к танцорам. Так, что мы послушаем цыганские песни, доведем себя до кондиции и опять пойдем на танцы, правда, командир?
- Зайцев, хватит тебе скоморошничать. И без твоих шуток на душе кошки скребут…
В руках метеоролога появилась гитара, зал затих и, будто по бархату, покатились звенящие серебряные колечки струнного перебора. После проигрыша чистый и негромкий тенор певца начал певучий рассказ о цыганской любви. Установилась тишина, а голос набирал силу и летел выше и выше – страсть гитарных аккордов нарастала, и слезы затуманивали глаза. Со второго куплета почти все слушатели, полушепотом, боясь помешать исполнителю, вторили: «Я тебя любил, я серьгу дарил, только ты с другим в лесу затерялася…». Не удержался и командир, покачиваясь в ритме музыки замычал что–то тихонько; Зайцев и Зимин так просто онемели от восторга. Зал аплодировал несколько минут, после чего посыпались заявки. Видимо, местной публике репертуар был известен: «Не вечернюю»! «Золоченые колечки»! «Настеньку»!
Метеоролог вопросительно и влюблёно смотрел на жену. Прямая и гибкая, с порозовевшим лицом и блеском в глазах, она будто ждала призывного удара бубна и звона струн, чтобы, взмахнув рукой, пуститься в бешеную цыганскую пляску. Но, сдержала себя и, показав жестами, что оставляет выбор песни мужу, удалилась на кухню.
Певец исполнил ещё два романса, и это было сделано так же хорошо. Красивый голос певца очаровывал, его хотелось слушать бесконечно. Капитана наперебой приглашали выпить или, хотя бы «чокнуться» рюмками, но он только улыбался, благодарил всех и, надев меховую куртку, поспешно покинул собрание. Летчикам стало как–то грустно.
- Николай Михайлович, время детское. Может, сходим все –таки в Дом офицеров? Я пойду на разведку, не будет же подполковник этот до утра нас караулить?
- Ну, ты, Юра, и неугомонный. Но в одном прав. Пить хватит. Пойдем, ты одним глазом в фойе заглянешь и, если там все спокойно, дашь сигнал. Зайдем на часок, музыку послушаем. Такое после песен настроение лирическое накатило…
Пока командир и штурман дышали свежим воздухом, Зайцев смотался в Дом офицеров и доложил, что там всё нормально и грозного подполковника в фойе нет:
- Нам ведь только раздеться, а без шинелей он нас и не узнает. Затеряемся среди толпы и лишний раз высовываться не будем.
Логика подобных рассуждений для крепко выпивших людей может показаться весьма убедительной и, презрев чувство осторожности, перелётчики вновь оказались у парадного подъезда. Грузовика и патруля не было, что тоже было воспринято, как добрый знак. Но массивная входная дверь на тугих пружинах захлопнулась за экипажем, как в мышеловке.
Прямо перед собой лётчики увидели начальника Дома офицеров. Если бы они могли предположить, что произойдет с этим человеком, то воздержались бы от вторичного посещения центра культуры только из-за одного сострадания к старшему по званию. Казалось, подполковник потерял дар речи. Лицо его перекосилось и приобрело мертвенно бледную окраску, голова судорожно задергалась, а изо рта полетели вместе со слюной какие –то шипящие звуки.
Необычное зрелище привлекло внимание генерал-майора авиации, который проходил в это время мимо, поддерживая под руку красиво одетую холеную даму средних лет.
- В чем дело, подполковник? Что случилось?
Подполковник, задыхаясь от возмущения, едва мог говорить:
- Перелётчики, товарищ генерал, пьяные. Я их еще раньше хотел на гауптвахту отправить, так они патруль избили и скрылись. И вот опять явились, наглецы.
- Товарищ капитан, извольте объясниться. Вы слышали, в чем вас обвиняют? В хорошо поставленном голосе генерала раздались грозно звучащие командные нотки, но глаза его смотрели на молодых офицеров мягко и даже с некоторой симпатией.
- Мы только вчера прилетели с Дальнего Востока, сегодня весь день работали на аэроплане, а вечером хотели культурно отдохнуть. Я здесь встретил товарища по учебе, он теперь подполковник, командир эскадрильи. Естественно, по сто грамм выпили за дальнюю авиацию. А начальник Дома офицеров, видимо, летчиков не любит, - стал к нам цепляться, расспрашивать, почему я до сих пор капитан, намеки всякие делать, что я, мол, пьяница. Патруль вызвал, но мы патрулю не дались, так как вины за нами не было и ушли спокойно.
- Товарищ подполковник, я здесь пьяных летчиков не вижу. Все в пределах нормы. А насчет избиения патруля придумано неудачно. Как это, случайно попавшие к нам летчики, могли избить местный патруль? Что же это за патруль такой? Другое дело, что не дались в руки патрулю. А что бы это были за летчики, если бы их, безвинных, патруль забрал? Пусть сдадут шинели в раздевалку и отдыхают. Но в буфет, товарищи офицеры, больше не заходить, запрещаю. Вопросы есть? Нет? Считаю, что инцидент исчерпан. Всего хорошего.
- Ну, вот, товарищ подполковник, - не упустил случая позлорадствовать Зайцев, - а вы нас выгоняли. А генералу–то видней, кто пьяный, а кто трезвый. Вам этого не понять, потому вы не только генералом, но и полковником никогда не будете. Так, что, как сказал генерал, всего хорошего вам.
На начальника Дома офицеров было жалко смотреть. Он был обижен свершившейся несправедливостью, руки его дрожали, лицо приняло плаксивое выражение. Развернувшись, как предписано уставом строевой службы, буркнул:
- Идите уже, «безвинные». Наглецы. Не дай бог, попадетесь мне когда–нибудь ещё.
Счастливое избавление от всех неприятностей расслабляющим образом подействовало на перелётчиков. Убедившись, что генерала нигде не видно, они зашли в буфет полюбопытствовать, чем там торгуют. Помещение буфета произвело очень хорошее впечатление, а ассортимент продуктов просто удивил: коньяк грузинский, шоколад, бутерброды с семгой, сыром и копченой колбасой, пирожные, кофе. Пришлось отведать коньяка и закусить бутербродами. Зимину коньяк понравился и он захотел было повторить заказ, но командир не позволил, и офицеры поднялись на второй этаж.
Там, что называется, негде яблоку было упасть. В дальнем углу, расположившись на низкой эстраде, квартет военных музыкантов играл танго. По периметру зала в одиночку или группами по два–три человека стояли нарядные женщины всех возрастов. Здесь же можно было увидеть и немногочисленных офицеров. Всю центральную часть просторного помещения занимали танцующие пары. Эта масса колыхалась в такт музыке, от шаркающих по паркету подошв поднималась пыль. Было душно, в воздухе стоял запах духов, одеколона и пота. Алкогольная составляющая, хотя и не доминировала, но придавала букету запахов несомненное своеобразие.
Танец закончился, кавалеры сопроводили дам, музыканты оставили инструменты и вышли перекурить. В этот момент Зайцев увидел женщину в шелковом платье темно голубого цвета. Её нельзя было не заметить. Среднего роста шатенка, с хорошей фигурой, стройная и гибкая, она рассеяно слушала высокого молодого майора, который что–то нашептывал ей на ухо. Сильно накрашенные ресницы и губы скрывали её возраст – Зайцев дал бы ей лет двадцать пять - и, одновременно, подчеркивали картинную красоту лица. Но внимание привлекали, главным образом, её ярко васильковые глаза – цвет платья необычайно хорошо гармонировал с ними, отчего женщина казалась какой-то весенней, воздушной и романтичной.
Юрий на расстоянии почувствовал очарование незнакомки и едва дождался очередного танца. Быстро приблизился к избранной даме и, довольно бесцеремонно, с дежурной скороговоркой «Позвольте пригласить вашу даму», оттер опешившего майора.
- Этот майор ваш муж?
- Нет, что вы. Какой–то перелётчик, их здесь много бывает, но его я первый раз вижу.
Зайцев не придумал ничего умнее, как объяснить, что сам тоже перелётчик. Дальше разговор пошел по наторенной дорожке.
- А муж ваш где?
- В командировке, он тоже майор. Только не летчик, а служит на базе. Не знаю даже толком, чем он там занимается. Что–то по тыловой части. Когда он дома, он одну меня на танцы не отпускает, всегда идет со мной.
- Ещё бы. Такую красивую жену, вообще, ни на минуту нельзя оставлять. А ваш муж, наверное, очень самоуверенный, по командировкам позволяет себе ездить.
- Не надо, не говорите так со мной. Не льстите и не изображайте из себя ловеласа. Мне этот майор со своими скабрезными шуточками осточертел, я уже хотела сбежать. И врет, что не женат. Хочется встретить настоящего мужчину – честного и благородного. Хотя бы только знать, что есть такие. А попадаются ещё хуже, чем мой муж. Я ему уже давно не верю, есть на то причины, но идеальные пока не встречаются.
- Простите, я и в самом деле что–то не то говорю. Правда, и вас не совсем понимаю. Обычно женщины, чтобы набить себе цену, поначалу хвалят мужей.
- А вы что, знаток женщин? Я бы так, по вашему виду, не подумала.
- Что вы, мне пришлось с женщинами мало общаться. Все познания из рассказов друзей. Можно я приглашу вас на следующий танец?
- Нет, я лучше незаметно оденусь и уйду. А вы через десять минут, не привлекая внимания, подойдите к универмагу с обратной стороны. Я буду там ждать. Меня зовут Алена.
Не дожидаясь окончания танца, Алена подхватила под руку знакомую девушку и, видимо, объясняя ситуацию, повела её к выходу. Юрий хотел вернуться к своим товарищам, но его остановил обиженный им майор:
- Лейтенант, не по-мужски себя ведешь. Тебе, что, неясно, что женщина занята? Я бы тебе морду набил, если бы ты был одного со мной звания…
Априори трудно было оценить качества майора, как кулачного бойца, однако «циклопическое» сложение его фигуры могло вызвать опасения у слабовольного партнера. Но Зайцев еще в училище выполнил норму мастера спорта по боксу, выступал в турнирах на первенство области; приходилось ему, по молодости, участвовать и в уличных драках, а уж трусом он никогда не был. В критические минуты приходило к нему абсолютное спокойствие, решения принимались молниеносно, а команда на проведение атаки исполнялась автоматически. Юрий знал свои сильные качества и был готов принять вызов самоуверенного майора, но никакого желания вляпаться в очередную скандальную историю не имел. Тем более, его ждала женщина, и время было дорого. Не без издевки, но достаточно мягко он попытался успокоить своего визави:
- Товарищ майор, после оскорбления нечего прятаться за звание. Я и генералу в рог дам, если он меня оскорбит. Занятых же, как вы выражаетесь, вами женщин, как–то обозначайте, что ли. Надписи на них делайте или какие-то метки ставьте. А то и не разберешь, кого вы уже заняли, а кого нет. А, вообще–то, я согласен, что вел себя не совсем деликатно, но так уж получилось… Вы извините меня и давайте, лучше, без обид и оскорблений.
Майор оказался достаточно неглупым парнем, немного поостыл и, пробормотав несколько примиряющих слов, переключил свое внимание на полногрудую черноглазую брюнетку с золотыми серьгами в ушах.
Зайцев попытался объяснить Крайнову, что ему нужно отлучиться на час, но Николай Михайлович и слышать об этом не хотел. Выручил Зимин, который сумел уговорить командира спуститься в буфет и пропустить ещё по рюмке коньяка. Там коллективно решили, что Зайцеву пить хватит и ему не мешает подышать свежим воздухом, после чего он может самостоятельно добираться до профилактория на автобусе.
За универмагом было темно, свет фонарей, освещавших площадь, сюда не доставал и Зайцев вначале никого не увидел. Мелькнула мысль, что Алена его обманула, но от стены отделилась бесформенная тень и двинулась навстречу. Алена была в шубе и меховой женской шапке; зимняя одежда сильно изменила её внешний вид, – она показалась Юрию высокой и толстой. Совместный побег и состоявшаяся встреча как–то сблизили их и они сразу перешли на «ты».
- Пойдем немного прогуляемся, а потом ты проводишь меня домой. У нас, правда, здесь и гулять–то негде: вокруг домов, да в сквере у школы. Летом можно на берегу Иртыша отдыхать; там, хотя красот особых и нет, но все же лучше, чем в жару здесь пыль глотать. А ты почему всё время молчишь? Сейчас танцы должны закончиться, все на улицу выйдут, могут нас увидеть. Пойдем лучше к реке.
Свет окон и огни фонарей остались за спиной, а впереди лежала бесконечная белая равнина, которая в мутной дали сливалась с небом. Высокие звезды освещали едва протоптанную в снегу дорожку. Идти до Иртыша пришлось метров двести, тропинка закончилась на самом краю крутого и, местами, обрывистого спуска к берегу. Там, внизу, темнели деревья, и тускло светился лед. Юрий и Алена были одни, безмолвие морозной ночи оглушало - в полный голос говорить было просто немыслимо. Затянувшееся молчание могло разладить едва возникший душевный контакт. Зайцев начал разговор тихим шепотом:
- Вон, видишь, звездный прямоугольник, а в середине три звездочки в ряд – это созвездие Орион. Розовая звезда в углу – это солнце, называется Бетельгейзе.
- Не надо про солнце, расскажи о себе. Сколько лет, откуда родом, какая у тебя девушка. Я вот прожила всю жизнь в Курске, в юности была слегка влюблена в одноклассника, но он этого даже не знал. А настоящую любовь не встретила, – девочка я была домашняя, воспитывали меня строго и родители, и старший брат. Хотела быть врачом, но в институт не поступила, закончила медучилище. Как–то брат, он работал секретарем парторганизации в таксопарке, достал нам с мамой путевки и отправил отдыхать в Сочи. Там я и встретила своего будущего мужа. Он был старше меня и сразу влюбился, ухаживал красиво, маме понравился. Офицер, симпатичный, очень культурный, не жадный. Каждый день дарил нам цветы, брал билеты на концерты, приглашал в рестораны. Скучать не давал – вывозил в горы, катал по морю на катере. Уехал раньше нас, у него отпуск заканчивался. А через две недели прилетел в Курск и сделал предложение.
Я тогда решила, что люблю его, да, наверное, так оно и было. Сыграли свадьбу и поехала я за ним в Оренбург, - он тогда там служил. Два года, мне казалось, счастливо прожили. Но вдруг супруг мой стал на работе задерживаться, - то совещания, то какие–то нужные «товарищеские» вечеринки. Мне «добрые люди» намекали, что у него полно любовных связей, да я в это не верила. Я вообще ничего об изменах не знала,- в окружении моих родителей такое невозможно было даже себе представить; я столкнулась с этим, когда попала в военные гарнизоны. Муж, тем временем, в отпуск без меня поехал; сказал, что по путевке. Я случайно узнала, что никакой путевки не было, а ездил он к бывшей жене и сыну. Он все скрывал от меня, даже то, что был женат. Потом плакал, прощения просил, оправдывался своим отцовским долгом. Я, как будто, прозрела: все его недостатки, как через увеличительное стекло увидела, а после того, как он застрелил нашу заболевшую собаку, я его возненавидела.
Теперь живем по соглашению: он делает, что хочет, - я тоже могу чувствовать себя свободной. Разводиться ему, вроде, как нельзя, – у него высокая должность и он хочет дослужиться до полковника. Я сейчас работаю фельдшером в санчасти, но он даёт мне деньги, чтобы я не нуждалась. За это я не должна, как он выражается, его прилюдно позорить. О каком позоре в этом жалком гарнизоне можно говорить – здесь ещё подумать не успеешь, как тебе о твоих мыслях и доложат. Он, наверное, надеется, что я одиночества не выдержу и вернусь к нему. Теперь он меня бешено ревнует, следит за каждым моим шагом; я дышать свободно начинаю, только когда он в командировку уезжает.
А мужчины, как ошалели: будто знают, что у меня личная жизнь расстроилась – проходу не дают. Себя порой ругаю – мне двадцать пять лет, а рассуждаю, да и выгляжу, как старуха. Только не нравится мне никто, - все примитивные, наглые, а как до дела доходит, - беспомощные. Им только команды чужие выполнять, – сами ни на что не способны. В тебе вот доброта чувствуется, а добрым быть может только сильный. Глупая я, хотела о тебе, что –нибудь узнать, а сама о себе все выложила, да ещё чуть ли не в любви призналась.
- Почему «чуть»? Можно сказать, призналась. Я тебе тоже сейчас откроюсь. Разве это плохо, любить?
Чтобы лучше видеть лицо Алены, Зайцев слегка наклонился к ней и ощутил слабый аромат духов и косметики. Уже не сдерживая себя, обхватил неуклюже плечи Алены и впился жадным ртом в её полные губы. Она с трудом освободилась от грубого объятия:
- Ой, подожди, ты мне шею сломаешь. Дай я сама тебя поцелую.
Шапка упала с головы Алены, руки Юрия оказались под шубой, губы слились в поцелуе, и время остановилось. Первой опомнилась Алена:
- Слушай, а сколько время? Я совсем голову потеряла. Уже, наверное, танцы давно закончились. Проводи меня скорее домой, я замерзла.
Светящиеся стрелки «Командирских» часов Зайцева показывали двадцать три сорок. Почти бегом влюбленные добежали до Алениной четырехэтажки. Расставаться не хотелось, стоять в подъезде было не слишком комфортно, да и время поджимало – Зайцев не забывал, что его ждут. Алена не очень уверенно предложила подняться к ней в квартиру, но Юрий почувствовал, что её влюбленность ещё не достигла той степени, когда желание физической близости подавляет все остальные чувства.
- Ты знаешь, у меня от знакомства с тобой какая-то радость в душе, - не хочется, чтобы всё превратилось в пошлую интрижку. Давай, немного привыкнем друг к другу, – нас ведь не случайно судьба свела. Не обижайся на меня, лучше встретимся завтра.
По взгляду Алены Зайцев понял, что точно угадал её настроение. Она обхватила его шею руками и, как–то особенно нежно, поцеловала в губы:
- Я, наверное, в тебе не ошиблась; беги, может, на автобус успеешь. Завтра вечером я дежурю, позвони мне в санчасть, там всего один телефон и это рядом с профилакторием. Спросишь Сухоплясову, это у меня, точнее у мужа, такая смешная фамилия.
Лейтенант подождал несколько минут, пока женщина со смешной фамилией поднялась на свой этаж. Он услышал щелчок дверного замка и бегом выскочил на улицу: перспектива идти в мороз несколько километров пешком его никак не устраивала.
Влюбленным и пьяным везет, - прямо возле него резко затормозил «газик», да так, что задние колеса занесло и автомобиль развернуло на девяносто градусов. Приоткрылась дверь и солдатик, лица которого было не рассмотреть, спросил:
- Вам куда, на аэродром? Садитесь быстрей, я подвезу.
По дороге Зайцев выяснил, что солдат был в «самоволке» у знакомой девушки и офицер попутчик пришелся ему весьма кстати, – на случай проверки на контрольно-пропускном пункте. Водитель оказался бывалым, много знающим и, к тому же, очень словоохотливым солдатом. По дороге успел рассказать о новом Семипалатинске, который находится в десятке километров от аэродрома и называется по-казахски «Жана – Семей», о соседстве с ядерным полигоном, на котором ещё в конце пятидесятых испытывали бомбы, о новых бомбардировщиках и о сволочном характере своего ротного старшины.
«Газик» остановился у входа в профилакторий. Там, видимо, не спали, окна были зашторены, но в комнатах горел свет. Прощаясь, Зайцев шутливо посочувствовал солдату:
- Не повезло тебе, я не американский шпион и ничего за полученную информацию не заплачу. Но, на всякий случай, чтобы в будущем не иметь неприятностей, ты поменьше болтай с незнакомыми людьми.
- Да я, товарищ старший лейтенант, сразу вижу кто передо мной. Вы, наверное, перелётчик, а возвращаетесь, небось, от бабы, как и я. Американские шпионы по русским женщинам не ходят, у них на этот счет строго. И не до этого им, они днями и ночами с фотоаппаратом в кустах сидят. Нас старшина предупреждал.
Зайцева рассмешил солдатский юмор, а смышленость бойца понравилась, и он с удовольствием пожал шоферу руку.
Командир уже спал, а Зимин, беспокоясь о товарище, ожидал приезда Юрия и от скуки штудировал «Наставление по штурманской службе». Он тут же ввел Зайцева в курс последних событий. Когда они с Крайновым, без всяких приключений вернулись, так сказать, на базу, дежурная Лариса доложила, что оставленные следить за порядком сверхсрочники вели себя, в общем, нормально, только изрядно напились. Командир провел скорое расследование и выяснил, что Калугин с Калмыковым где–то, скорей всего с помощью официанток, раздобыли водку и устроили коллективную пьянку прямо в столовой после окончания ужина. Там у них возникла проблема с кем–то из местных ухажеров, но до драки дело не дошло и все закончилось вполне благополучно.
- Да, я кажется, начинаю понимать начальника Дома офицеров, – перелётчики - это хуже стихийного бедствия. – Глубокомысленно изрек Зайцев. – Ну, а командир–то как отреагировал?
- Да как тут реагировать? Рассвирепел. Сказал, что летать с ними откажется. Командир, вообще, сегодня какой–то странный. Майору врезал, а по виду, так и пьяным, вроде, не был. А когда ты ушел, а мы в буфете остались, он мне о жизни своей рассказал. Мы о нем ведь ничего не знали. Хороший он человек. Ему бы командиром полка быть, но вот не судьба.
Лейтенанты поболтали недолго и улеглись спать. Зайцев вспоминал Алену, на душе было светло и радостно, хотелось, чтобы скорей наступило утро.
Крайнов разбудил всех, как обычно, в семь часов. Был он гладко выбрит, причесан и ничто в его лице не напоминало о бурно проведенном вчерашнем дне. Начиналась новая рабочая неделя, в столовой было многолюдно и официантки едва успевали обслуживать все прибывающих, и прибывающих офицеров.
После завтрака экипаж собрался на командном пункте, где командир объявил, что вылет завтра в шесть сорок утра и провел краткий «разбор полетов»:
- Вчера некоторые члены экипажа вели себя недостойно. Сержанты напились,
а Зайцев явился в первом часу ночи. Сегодня ни капли спиртного. Я приглашен на обед к товарищу, вернусь к ужину. Вам советую съездить в Семипалатинск – там, как мне сказали, есть красивая мечеть, музей, кино. Купите подарки для своих домашних, пока деньги не пропили. Домой ещё не скоро: Гомель, Калинин, потом куда прикажут. После обеда всем отдыхать, готовиться к полету. Завтра при любой погоде взлетать будет помощник командира, а, при нормальных метеоусловиях, он же выполнит и посадку.
Последнее указание было для Зайцева долгожданным подарком. Каждый помощник командира мечтает о самостоятельных полетах, а возможность приобретения практического опыта приближает осуществление мечты. Юрия переполняла радость – каждый день приносил ему приятные сюрпризы, а лучшее ещё ждало его впереди.
Члены экипажа последовали совету Крайнова и, в полном составе, за исключением командира, заторопились на рейсовый автобусе, который отправлялся из гарнизона в Семипалатинск. Настроение у всех было не то, чтобы совсем плохое, но несколько подавленное -мучила жажда и как–то свербело на душе. Оператор Лудиков предложил было поправить здоровье пивом, но Зайцев категорически исполнил наказ командира и велел прекратить любые разговоры на эту тему. Впрочем, пешеходная прогулка, чистый воздух и легкий мороз оказали самое благоприятное лечебное воздействие и, уже через несколько минут, к летчикам вернулось чувство юмора и хорошее расположение духа.
В местном универмаге Зимин купил великолепный пуховой платок, а Зайцев простенькое, но очень симпатичное золотое колечко с фионитом. Молодой холостяк Лудиков позарился на электрический чайник. Приобрели какие–то безделушки для своих женщин и сержанты. От обеда решили отказаться,- купили в прок белорусской копченой колбасы, сыра и прочей снеди. Вернувшись в профилакторий, организовали испытание купленного чайника и, попивая чай с бутербродами, разыграли «пульку» в преферанс.
Все это время Зайцева не покидали мысли об Алене. Он с нетерпением ожидал назначенного времени и представлял, как удивится она случайному подарку.
В восемнадцать часов Юрий сидел в комнате дежурной и накручивал телефонный номер санчасти. Трубку взяла женщина, голос показался незнакомым и Юрий попросил позвать Сухоплясову.
- Это я. Юрочка, ты, наверное, уже забыл меня? Нет? Тогда хорошо, а то я весь день о тебе думала. Не могла дождаться, когда на работу поеду. А тут у нас такое творится, ужас. Сейчас солдат привезут из автобата, они тормозной жидкостью отравились, по–моему, человек шесть. Мы уже скорую помощь из Семипалатинска вызвали, туда больных не довезти, состояние очень тяжелое. Нам работы на всю ночь хватит. Я прямо не знаю, что делать, нам сегодня не удастся встретиться. Всё, как назло.
- Аленка, мы утром в шесть сорок улетаем. Может, ты сумеешь, хоть на пять минут в профилакторий прибежать? Или я к тебе приду проститься.
- В профилакторий мне нельзя. Ты можешь придти, но здесь сейчас столько народу будет и столько работы, что я не смогу с тобой даже поговорить. А когда вы вернетесь?
- Я не знаю, какой нам дадут обратный маршрут. Может так случиться, что вовсе сюда не попадем. Я попробую уговорить командира под каким –нибудь предлогом задержаться на один день, но вряд ли это получится, а экипаж я подвести не могу.
- Юра, мне мало одного дня, он ничего не решит. Скажи твой адрес, я напишу тебе и, может быть, приеду. Если ты позовешь, обязательно приеду. Мне писать не надо, лучше звони в санчасть, я всегда дежурю через две ночи на третью.
- Аленка, я люблю тебя. Я уже не смогу жить, как раньше. Мы обязательно должны встретиться. Запиши адрес…
- Юрочка, все записала, больше не могу говорить. Привезли больных, бегу принимать. Целую…
Вернулся командир, но Зайцев даже и не заикнулся о том, чтобы перенести вылет. Ни по каким обстоятельствам это было немыслимо.